Bittersweet

– Неужели ничего не скажете? Совсем? Для любого стороннего наблюдателя всё выглядело так, будто босс Портовой Мафии разговаривал с пустотой, но из пустоты всё-таки послышался бесстрастный ответ: – А вы хотите что-то услышать? Силуэт – неправильно светлый для подобного места – медленно вышел из тени, останавливаясь ровно за левым плечом Мори. Панорамные окна были закрыты; из источников света оставались только жёлтые лампы, но даже так казалось, будто человека обволакивает лунный свет. Увидев его впервые, Мори подумал, что Серебряным Волком его прозвали именно за это. – Вы же знаете, как я ценю ваше мнение, Фукузава-доно, – голос выдал улыбку, которую Фукузава не мог разглядеть на его губах. – Вот именно – я знаю. Мори с несколько преувеличенным интересом принялся разглядывать свои пальцы и поправлять перчатки. Фукузава привык расценивать этот жест, как проявление его внутренних метаний в выборе более подходящей колкости. Хотя на этот раз он, вероятно, действительно чувствовал дискомфорт: перчатки были новыми, после того, как утром в машине порвались прежние. – И до сих пор вас это не останавливало от комментариев. Так в чём дело сейчас? Без ваших нравоучений я чувствую себя даже несколько… – он демонстративно поправил галстук, – неловко. – Как следует из названия моей должности, Мори-сан, моя задача – охранять ваше тело, а не оценивать ваши действия и решения с точки зрения морали каждый раз, когда вам этого хочется. Иначе вы бы наняли священника. – О, да? А трахать меня, пока не сломается кровать, тоже входит в понятие охраны моего тела? Или вы расцениваете это, как прибавку к зарплате? Воздух загустел и нагрелся так быстро, что даже Мори уловил этот переход слишком поздно. Загривок обожгло от резко оттянутых волос; он запрокинул голову и зашипел. В таком положении Фукузаве стал отлично виден след от укуса, оставленный им недавно, и то, как Мори сглотнул. – Прекрати, – шёпот у самого уха больше походил на рычание, и по коже пошёл мороз, – меня провоцировать. – Не то что? «Не то я сломаю тобой твой собственный стол», – фраза так и не была озвучена, но Мори это не потребовалось. Боль на загривке стекла теплом от предвкушения вниз, к животу. Они замерли, как звери, готовые вцепиться друг другу в глотки, стоит кому-то пошевелиться первым. Взгляды – терпкий винный и цвета зимнего моря – скрестились, как оружие, которое они в действительности не поднимали друг на друга слишком давно. Быть может, в этом дело? Быть может, останься они по разные стороны баррикад, воздух между ними не взрывался бы каждую чёртову секунду совместного существования? Мори задавался этим вопросом бессчётное множество раз: оставляя длинные полосы царапин на спине Фукузавы, пряча собственнические метки под глухой воротник или чувствуя языком пульс его сонной артерии. И сейчас – упираясь лицом в столешницу, срываясь на жалкий скулёж от слишком глубоких толчков, – он всё ещё не мог сказать с уверенностью, что даже самая жестокая драка не закончилась бы для них сексом на поле боя. Возможно, нет никакой разницы, на каких они сторонах.