Bittersweet

«Зимний лес заберёт тебя, если не будешь послушным мальчиком» – на тонкой грани между сном и явью мысли всегда становились громче, а воспоминания яснее. Мори даже чуть улыбнулся – казалось, что голос матери он забыл много лет назад, а сейчас услышал его так чётко, будто вернулся в прошлое. Он попытался вспомнить её лицо, но так и не смог. Только голос, напевающий ему тихую колыбельную, пока за окном бушует непогода, и поглаживания по голове. Тогда тоже была метель, прямо как сейчас: ветер свистел, прорываясь сквозь мёрзлые ветки, скрипели старые сосны, Мори было тепло-тепло, и он снова засыпал на мягкой белой перине, убаюканный ими. Что ж, он всё-таки никогда не был послушным мальчиком. Вдалеке завыли волки. *** Вообще-то Мори не рассчитывал просыпаться. Это не было его планом или сознательным намерением – ну в самом деле, кто в здравом уме решит покончить собой, околев насмерть в чаще леса, когда существует масса способов попрактичнее? – но почему-то захотелось возмутиться: кто-то опять вмешался в его дела. Сон отступал медленно, будто мёд стекал по ложке. Чувства запоздало донесли запах и треск костра, приятную ломоту в теле и мягкость меха, на котором он лежал. Кем бы ни был его незваный спаситель, заботился он неплохо. – Проснулся наконец? На, выпей, полегчает. Досадно, он был ещё и внимательным. Мори нехотя разлепил глаза и сел, ему под нос тут же сунули кружку и в нос ударил густой травяной запах. Он привык быть осторожным, как мог привыкнуть человек, всегда и везде остававшийся чужим, а потому первым делом осмотрелся по сторонам и снова принюхался. Из кружки пахло знакомо: он сам готовил этот отвар для недооценивших морозы сельчан. Да и какой прок травить человека, который и сам недавно едва не отправился к праотцам? Спасителем оказался высокий мужчина с суровым лицом и лохматой головой. Сначала Мори почудилось, что мужчина седой, но присмотревшись получше, понял – волосы были не седыми, а серебряными. Занятная выходка природы. – Спасибо, – наконец выдавил из себя Мори и поднёс кружку к губам. Мужчина выглядел хмурым, ворошил палкой угли и, кажется, не был настроен на разговоры. Мори воспользовался этим, чтобы наконец хорошенько оценить обстановку и своё положение. Обстановка была спокойной, но положение – незавидным: возвращаться в деревню нельзя, вокруг бушует метель, он в одной тонкой юкате без еды и воды чёрт знает в каких глубинах глухого леса. Даже если б знал, куда идти – не дошёл бы: либо снова околеет, либо пойдёт на корм волкам. Будто откликаясь на его мысли, ветер донёс далёкий волчий вой, и Мори поёжился. За радостью жизни пришла тяжесть, а подозрительность по отношению к незнакомцу сменилась равнодушием. Есть ли смысл в таких обстоятельствах переживать о том, кто этот человек и откуда здесь взялся? – Как тебя зовут? Я Мори. Мори Огай, – Незнакомец скосил на него взгляд, но промолчал, и Мори на всякий случай добавил: – Можешь не говорить, если не хочешь. Среди людей ходило множество легенд о ёкаях, призраках и демонах, но Мори куда более достоверными считал рассказы о ронинах, обычных головорезах и отшельниках. Его спаситель, в целом, подходил под каждую из этих категорий, а значит, не было ничего удивительного в его скрытности. Но он всё же ответил: – Фукузава Юкичи. Мори чуть улыбнулся и кивнул, и они снова замолчали. Метель, кажется, стала ещё свирепее; треск поленьев превращал её остервенелый вой в уютную лесную песню, которой Мори невольно заслушался. Во всём происходящем было что-то очень странное, но он никак не мог уловить, что именно, да и не очень-то хотел. Будто сознание, привыкшее бесконечно думать и анализировать, решило наконец-то отдохнуть. – Ты ведь деревенский лекарь, – голос Фукузавы взрезал поток его мыслей и смахнул лёгкую дымку сонливости. Мори поёрзал, протянул озябшие руки к костру и кивнул. – Да. – Зимой травы в лесу не растут. – Те, кто знает больше других, долго не живут. Фукузава хмыкнул. Вероятно, он хорошо знал деревенские обычаи: сельчанам что знахарь, что демон – нет разницы. Стоит тебя пару раз облаять собакам – прощайся с жизнью, а таких, как Мори, за одни только винные глаза душили ещё в детской колыбели. – Отчего же не сожгли? – Зима тяжёлая. Дров мало, – Мори горько усмехнулся и вдруг спросил: – Зачем ты меня спас? Взгляд Фукузавы почему-то изменился и он отвернулся: – Я тебя не спас. Мори недоумённо моргнул и уставился на пламя. – Странный ты, Фукузава. От тепла и горячего питья щёки тронул румянец, а необычное чувство уюта мягко легло на плечи. Тревожиться о чужих странностях никак не получалось, и Мори сдался: чёрт с ними, лучше вообразить, будто они просто случайные попутчики, вдвоём пережидающие у костра метель. Фукузава подбросил в огонь ещё одно полено и вдруг задал самый неожиданный вопрос, который только мог задать человек в их ситуации: – Ты знаешь какие-нибудь песни? Умеешь петь? Мори удивлённо вскинул брови и взглянул на Фукузаву так, будто только что его увидел. Впервые за вечер они пересеклись взглядами так надолго. – Хочешь, чтобы я тебе что-то спел? – Не мне. Лесу. Удивление разбавила лёгкая насмешливая искра; Мори улыбнулся и хитро прищурился. – Лесу, значит. Ладно уж, одну песню можно и спеть. И Мори запел. Метель словно бы подхватила его голос, и они в унисон баюкали лес материнской колыбельной. Причудливо пляшущие языки пламени облизывали поленья и угли, а пристальный взгляд Фукузавы ощущался так же отчётливо, как физическое прикосновение. Чувство было знакомым: память подбросила воспоминание о раненом волке, которого он спас десяток зим назад. Его взгляд тоже пробирал до костей. Мори пел. Слова рождались в его голове сами, появлялись из ниоткуда и разгоняли тяжёлые снежные тучи не только на небе, но в самом сознании и душе. Метель, как наигравшийся ребёнок, постепенно утихала, и когда песня закончилась, спокойное снежное покрывало уже искрилось под лунным светом. Мори поднял взгляд на усеянное звёздами небо и улыбнулся. Он наконец-то понял, в чём заключалась главная странность этой ночи: у костра с самого начала не было ни одного человека. На колени легла тяжёлая лапа Серебряного Волка, а спину укрыл его мохнатый хвост. – Идём со мной, Мори. Нас ждут. Я заберу тебя туда, где никогда не будет холодно.