Bittersweet

Удар оказался настолько болезненным, что у Фукузавы потемнело в глазах. Горло беспощадно драло то ли от желчи, то ли от хрипа, но времени на передышку ему не дали. – Придурок, – зло выплюнул Мори и опять врезал носком сапога ему в живот. Фукузава согнулся пополам и застонал. Звуки глухих ударов, кашель, сдавленные ругательства – привычные звуки для ночной подворотни. Случайные прохожие обычно стремились убраться от таких подальше, и можно было не думать о нежелательных свидетелях. Мори присел на корточки и цепко ухватил Фукузаву за волосы, оттягивая и заставляя поднять голову. А после безучастно подождал, пока его тошнило. – Ты идиот, Фукузава. Безмозглый придурок, слышишь? Однажды я сверну тебе шею собственными руками, будь уверен. Мори выглядел собранным, спокойным, говорил тихо и холодно, но почему-то не мог перестать ругаться. Даже когда спешно доставал из внутреннего кармана какой-то пузырёк и силком вливал его содержимое Фукузаве в рот. – Наивный ребёнок, который тянет в рот любую дрянь, стоит отвернуться, – не унимался он, и Фукузава посмотрел мутным взглядом исподлобья, словно говоря: «Да понял я, заткнись уже». Мори в ответ схватил его за грудки, заставив сесть и привалиться спиной к стене, а потом отвесил звонкую, размашистую пощёчину. – Не смей отключаться. Смотри на меня, – приказал он, и Фукузава нехотя взглянул, пытаясь отдышаться и сфокусироваться. – Самая ядовитая дрянь, – неразборчиво и сипло начал он, – которую я тянул в рот – это ты. Мори замер и недобро сощурился – очевидно, призывал всю свою выдержку, чтобы не двинуть Фукузаве в челюсть уже кулаком. Мори казалось, он исчерпывающе объяснил, против кого они пошли: секта, развернувшая в Йокогаме свою деятельность по обороту нового наркотика. Фраза «не смей ничего есть или пить на фуршете» тоже звучала доступно. Тем не менее, этого не хватило. Злость уравновешивало садистское удовлетворение: способ быстро прочистить кишки в экстренной ситуации позволил ему хоть немного отыграться за потраченные нервы. Мори раздражённо цыкнул, поднялся на ноги и отошёл за угол к автомату с водой. С фуршета пришлось сбежать. Любая секунда промедления могла стоить Фукузаве жизни, и это не было ценой, которую Мори согласился бы платить. Их план пошёл наперекосяк с самого начала: Мори сочли достаточно подозрительным, чтобы на всякий случай избавиться, под предлогом обряда попытались напоить отравленным вином, а Фукузава отобрал бокал и выпил его сам. Всё в лучших, мать его, традициях эпохи французских королей. Порывшись в карманах брюк, Мори достал несколько монет, бросил их в автомат и терпеливо дождался, пока тот выдаст ему бутылку, а вернувшись к Фукузаве, открыл и протянул её со словами: – Умойся. От тебя смердит. И после устало прислонился спиной к стене рядом, сложив руки на груди. Фукузава был молчалив даже по собственным меркам. Не пытался сопротивляться, только недовольно зыркал время от времени, теперь вот послушно принялся умываться. От подворотни до квартиры они тоже шли в тишине, стараясь не смотреть друг на друга, и заговорили только там – за закрытыми дверями, где Фукузава стоял под душем, а Мори сидел на кафельном полу рядом, безразлично сверля взглядом стену. – Зачем ты это сделал? - вдруг спросил он, не поворачивая головы. Фукузава выключил воду, и стало слышно, как он вздохнул. – Ты знал, что нужно со мной делать. Но я понятия не имею, что делал бы на твоём месте. С тобой. Мори прикрыл глаза.