Давай сыграем в любовь

В тот день Коджиро не мог заснуть. Мысли о том, что все было так просто, так прозаично, так поверхностно не давали ему заснуть, терзая сознание и сводя с ума. Он был влюблен, просто, мать его, влюблен. Феромоны в теле, долбоебизм в голове, помешанность на человеке — естественные симптомы этой поеботины. Как много ему твердили об этом его родители, как много шутил про это его отец, вспоминая то, как под известную всем «I was made for loving you baby» перепутал свою девушку с мамой и смачно поцеловал, как много фильмов и сериалов, в котором ради отношений и взаимных чувств творили невероятные вещи, он посмотрел. И все равно он не мог просто так с этим смириться, просто не мог. И дело было даже не в том, что Каору был парнем, — нет, о своей бисексуальности Коджиро догадывался ещё давно, просто он не ожидал, что убедится в этом вот так, — дело было в чем-то другом. В том, что Коджиро привык видеть Каору другом, опорой и поддержкой, а не объектом этого странного, внезапно появившегося, но крайне сильного желания обнять его, прижать к себе и, гладя по волосам, целовать в лоб, в уголки глаз, щеки и, в конце концов, губы. Целовать нежно и аккуратно, словно боясь спугнуть, как в этих идиотских сериалах. Вот что это было за желание, вот в чем проявлялось это излишнее желание близости, вот в чем была вся ебанная проблема. И лишь от осознания того, что Нанджо этого хотел, — так позорно и так сильно, — от друга, ему становилось не по себе. Что-то было в этом осознании неприятное, постыдное, глупое, словно бы он падал лицом в грязь, становился тем самым стереотипным идиотом-качком из типичного сериала про подростков, который воплощал всем известный троп «от друзей к возлюбленным». Это было так низко, так глупо, так… наивно. Коджиро хотел закрыться в себе, прекратить общение с Каору и перебороть это все, забыть и растоптать, подавить в себе и не вспоминать больше никогда, но все было тщетно. Каору из раза в раз оказывался рядом, улыбался и лез обниматься, шутил и ждал их новой встречи, но все это — как друг. Коджиро не мог понять, что убивало его больше — эти границы дружбы, душащие его и лишающие воздуха, или Адам, находящийся рядом и пытающийся забрать у него Каору. В каком-то смысле он уже его забрал, присвоил, как вещь, заставил думать лишь о нем и радоваться как ребёнок леденцу только при его виде. Мысли об этом, — о том, что Коджиро не успел, — убивали его, терзали изнутри и сводили с ума.

∞ ∞ ∞

День за днём, неделя за неделей, прошло ещё полтора месяца после осознания Коджиро того, какой пиздец творится в его жизни. На дворе стояла середина августа, жара ебашила неимоверная и скейтерские встречи пришлось переносить на вечер, почти на ночь. Никого это, толком, и не смущало, лишь родители Коджиро, переживающие о нем, как о зенице ока, часто гоняли его домой раньше, чем Каору и Айноске. У первого были постоянно занятые родители в отъездах, а второго на дорогой машине забирал личный водитель — тихий и спокойный, идеальный цепной пёс по имени Тадаши Кикучи, готовый выполнить что угодно. Он был примерно их же возраста и, по словам Айноске, вырос в семье слуг, от чего и был похож на робота без мыслей и желаний, созданного лишь для выполнения чужих поручений. Бывало, Адам играл роль благодетеля и развозил всех своих друзей по домам, несмотря на то, что они живут в совершенно разных частях города. И чаще всего первым подвозили Джо, а Черри оставался один на один с Адамом и лишь Тадаши, безвучно ведущий впереди машину, не давал им остаться полностью наедине друг с другом. Говорить же о том, что этот факт одновременно и раздражал, и делал больно Джо не было смысла — как только за ним захлопывалась дверь машины и та с шумом уезжала вперёд, его лицо чуть ли не сводило гримасой боли, приправленной досадой. Как раз в один из таких вечеров, — примерно, в пятницу, — родители Коджиро сказали ему быть дома раньше, чем обычно. На час, а то и два и все совершенно необоснованно. Возмущению Нанджо не было предела и он, встретившись со своими друзьями, сразу поспешил попиздеть с ними об этом. Адам и Черри поддержали его, сказали, что все равно будут ждать следующей встречи и вообще — родители бывают редкостными долбоебами в некоторых случаях и обращать на это много внимания не стоило. Джо поблагодарил парней и в скором времени они уже стояли на скейтах, тренируясь. Айноске продолжал разрабатывать свой «мэнуал премиум ++» как называл это Коджиро, а Каору, увлеченно стараясь выучить флип 360, всячески старался выпросить у него совета и поконтактировать с ним. Самому же Джо не оставалось ничего, кроме как доводить до идеала фронт- и бэксайд 180, которые, как бы не считались одними из классических и пиздатых трюков, находились очень далеко от уровня Каору и его немалых успехов в более сложном — флипах. Каждый раз делая щелчок и поворачиваясь в сторону, зависимую от сайда, перед его глазам представала одна и та же картина, лишь в разных вариациях: Каору, хлопающий глазками перед Адамом и сам усмехающийся Адам, помогающий Каору. Этих двоих связывали узы, гораздо сильнее уз дружбы и это было очевидно. Шутливые подкаты, почти что интимные жесты и невероятная близость — во всем читалось то, что эти двое не ровно дышат друг к другу. Это была та самая дружба, в атмосфере которой витало так много романтики и любви, что в них можно было задохнуться, а от той самой крепкой дружбы, искренней и чистой, оставалась лишь одна невероятно тонкая нить. Стоило в один момент потянуть не туда, оступиться лишь на шаг или переборщить хоть на каплю — и все всплывёт наверх, уничтожит дружбу и создаст на ее месте нечто куда похуже, нечто куда посильнее — любовь. Наблюдая за этим, Коджиро пробивала дрожь и бросало в холод. Видеть то, как Каору по уши, почти до безумия влюблен в Адама было для него болезненной пыткой, прекратить которую он не мог. Лишь осознание того, что Каору был влюблен в такого человека как Адам сбивало его с толку и ударяло в грудь, перебивая дыхание. Они казались такими неподходящими, такими чужими, такими разными. Да, они точно были разными, они совсем не подходили друг другу. Каору, — его Каору, — был таким колким, таким дерзким и грубым, в душе оставаясь нежным и ранимым, требующим любви, тепла и заботы, он был розой — великолепно красивой, но умеющей себя защитить. А Адам был другим, Адам был ему почти что незнакомцем, он ничего не знал о нем. Он был безумцем, помешанном на скейте, он был наглым и самоуверенным, злым и токсичным, если его разозлить, но, самое главное, он был притягательным. Своей манерой речи, своей воспитанностью и сдержанностью, своей пугающе-завораживающей улыбкой и пассивной агрессией с которой он мог поставить кого угодно на место и сравнять с землёй за считанные секунды, он был притягательным, был интересным обществу и собирал вокруг себя круг из самых высших и лучших людей. Он был тем человеком, который, восхищаясь красотой гордой розы, сорвал бы ее и, вдоволь наигравшись, растоптал и оставил засыхать. Поэтому он был опасным, он не подходил Каору. И самым обидным, самым тоскливым было то, что сам Черри этого не понимал, виляя хвостом, как довольная собака лишь при его виде. Это убивало Коджиро, сокрушало его и подавляло любую надежду. Если раньше хотя бы их близость, как лучших друзей была теми слабыми швами, что не давали треснуть пополам его сердцу, то сейчас они начали отдаляться друг от друга и с каждым днём, чем дальше становились Черри и Джо, тем сильнее швы ослабевали. — Бля, Коджиро! — толчок в спину заставил Нанджо выйти из своих мыслей и, чуть не ебнувшись со скейта, оглянуться. — Ты на часы смотрел? — перед Джо стоял Черри и показывал экран телефона. На часах 20:43, а быть дома Коджиро должен был в 21:00. До дома ему ехать, к слову, минут 30. — Тебя ж твои предки заживо съедят! — воскликнул парень и спрятал телефон себе в карман. — Спасибо, что беспокоишься. — хмыкнул Джо, потирая затылок. — Ну а как иначе, долбоеб ты мой? — качая головой, ответил Каору и усмехнулся. Коджиро усмехнулся в ответ и, пропустив мимо мысли о том, что у Черри, как всегда, великолепная улыбка, щёлкнул тейлом и подхватил скейт. В душе он понимал, что эта улыбка не такая искренняя, какой была раньше и те улыбки, которые он адресует Айноске, были куда ярче этой, но поделать с этим ничего не мог — лишь болезненно давил в себе эти мысли. — Я тогда пойду, ребята. — замявшись, произнес Коджиро. — Можете меня не провожать, я сам доеду. Как буду дома — напишу. — он выдавил из себя кривую улыбку. Со спины Каору к ним подошёл Айноске и, обведя его взглядом, улыбнулся в ответ. Этого почти не было видно за прядями волос, которые выпадали из-под белого капюшона, но Джо к этому уже привык. — Аккуратнее там, хорошо? — проговорил Адам, хмыкая. — Дорога не везде освещенная, лучше по фонарям едь. — Ага, чтоб меня потом на этих фонарях родаки повесили? — фыркнул Нанджо, усмехаясь. — Не переживай, мы тебя с них снимем. — хихикнул Айноске и Каору его поддержал. Парни обнялись и, попрощавшись, Коджиро уехал, быстро набирая скорость. Следуя совету Адама, он поехал по освещенной, но длинной дороге, попутно позвонив родителям. Те не ругались, лишь побубнели и сказали, что ждут его дома. Джо облегчённо выдохнул и продолжил ехать. Стараясь отвлечься от мыслей про то, что Каору опять наедине с Адамом и они вновь будут неприкрыто флиртовать друг с другом, он пытался сделать в движении бэксайд, но выходило не очень. Смирившись со своими успехами, Джо бросил все попытки и доехал домой совершенно спокойно. Родители встретили его прямо на пороге и поспешили отсчитать, но Нанджо не обратил на это внимания. В скором времени он поднялся к себе на второй этаж и, недолго думая, открыл ноутбук и включил аниме, дабы отвлечься от всех мыслей. Когда опенинг столь интересного Коджиро «Евангелиона» прозвучал 6 раз, парень почувствовал усталость и решил, что пора ложиться спать. В течении получаса он принял душ и уже готов был спать, приняв горизонтальное положение, как вдруг на всю громкость раздалось «My cherry pie». Коджиро подскочил в кровати, сонливое состояние в миг исчезло и вот уже он взял трубку. — Ты что, долбоеб? Звонить мне так поздно! — сразу начал возмущаться Нанджо, не слыша голоса Черри. — Что, блять, произошло? — Мы с Адамом встречаемся! — спустя минуту тишины, прокричал в трубку Каору, преждевременного громко вдохнув воздух. — Теперь Айноске Шиндо — мой парень! — ещё громче прокричал он и его голос сочился радостью, шоком и восторгом. Сердце Нанджо пропустило удар и, кажется, остановилось. Все вокруг замерло, а кровь внезапно прильнула к вискам. Дышать стало тяжело, а темнота комнаты сгустилась возле него. Коджиро повесил трубку.