Воскресенье, 19 июля 2019
Чувство вины выматывает. Рассматривая кофейную чашку, Александр ловит себя на мысли, что за прошедшую ночь практически не сомкнул глаз. Ещё месяц назад он поставил перед собой конкретную задачу: объясниться перед Агатой. Попытаться все изменить. Теперь же, после того как она крайне доходчиво дала понять, что не желает выслушивать его объяснения, ему кажется, что он уже не сможет ничего исправить. Её упрямство очаровывает и бесит одновременно. Он выдыхает и пытается сосредоточиться на словах сестры. — Вчера звонила миссис Андерссон… — Рэйчел задумчиво прикусывает кончик карандаша, делая пометку в толстенном блокноте: — но я всё ещё сомневаюсь насчёт кампанулы… Ему остается лишь пожать плечами. В общем-то, он даже не уверен, кампанула — это закуска, ткань или место для медового месяца? Со второго этажа слышны оживлённые голоса и смех, который Александр не перепутает ни с чьим другим. И он честно пытается не думать о том, как скучал по нему. Кажется, в последнее время он только и делает, что пытается. Не то чтобы успешно… Мысли слишком настойчиво лезут в голову. Он проводит рукой сквозь волосы и моргает, глядя в никуда, будто переоценивая сотни воспоминаний. Снова переворачивает каждую деталь, прокручивает каждое мгновенье. Анализирует и пытается вычленить во всём этом скрытый смысл. Почему это случилось и как они к этому пришли. Он знает, что спустя столько лет это абсолютно бесполезно. То, что было, уже не переписать, не изменить и не забыть. И вроде бы давно пора отпустить и смириться, но нет. Просто…потому что. Потому что теперь это не кажется возможным. Потому что не получается смотреть на неё и не видеть маленькую сломленную девочку с заплаканными невыносимо зелёными глазами, к которой хочется туда, в прошлое, на чёртовых восемь лет назад пробраться и ото всех спрятать. В первую очередь, от самого себя. — …и на днях будет последняя примерка, — ещё один вырванный и скомканный лист летит к другим таким же. Рэй вздыхает и поднимает утомлённый взгляд на брата: — Ты ведь сможешь подвезти меня? А то у Сэма на этот счёт свой пунктик. Хотя я кучу раз говорила ему, что порой он слишком суеверный… Она снова углубляется в размышления о предсвадебных хлопотах и устаревших приметах. Александр же даже не старается вникнуть в суть этого почти одностороннего разговора. Лишь кивает, переводя расфокусированный взгляд от лестницы на трепещущие занавески и на какое-то мгновение прикрывает глаза, выталкивая потерянную Агату с пустым выражением лица из прошлого в самый дальний угол своего сознания. Он пытается сосредоточиться на ней нынешней. Взрослой, яркой. И, кажется, вполне счастливой. — Алекс…? — почувствовав абсолютное игнорирование, Рэйчел выразительно приподнимает брови. Откинув блокнот в сторону, проходится ладонью по светлым волосам, убирая спавшую на глаза челку. Любопытная догадка закрадывается в голову. Всего лишь гипотеза — маленькое предположение — но она заинтересовано подаётся вперёд, рассматривая своего немногословного собеседника: — Если честно, то я даже немного расстроилась, когда платье пришлось перешивать, — пододвинув к себе чашку, дует на кофе и делает осторожный глоток, не сводя с брата пытливого взгляда. Сухое «ага» и отрешённый кивок служат своеобразным зеленым светом, и она продолжает: — Ну ты сам понимаешь, беременность и прочее… — Конечно, — соглашается он, отстраненно и чуждо глядя куда-то в окно, будто и не здесь вовсе. — Правда, — она кривит губы, пытаясь подавить улыбку, — я не уверена, кто отец… В ответ он лишь снова кивает, на этот раз отламывая крохотный кусочек от кекса и зависая на пару секунд, словно забыв, что его нужно положить в рот. — Да ты издеваешься! — Рэйчел смеётся уже в открытую и чуть не проливает кофе, успевая схватить его в последний момент. — Ты вообще слушал меня? Александр поднимает рассеянный взгляд на сестру, будто его застукали за чем-то непристойным. — Ты какой-то странный, знаешь? — она с подозрением щурится, разглядывая лицо старшего брата. — Это случайно не из-за Агаты? — В следующий момент её глаза округляются: — Пожалуйста, скажи, что ты не собираешься затащить её в постель! Он внезапно чувствует себя резко проснувшимся и с трудом не давится долбанным кексом. — Что? Нет! — пару раз кашляет, прочищая горло. — В смысле, какая тебе разница? Смерив его возмущённым взглядом, Рэйчел фыркает: — Она моя подруга, идиот! Допивая остатки кофе, Александр с мрачным удовлетворением хмыкает, представляя, как отреагировала бы сестра, скажи он ей, что Агата считалась его подругой ещё задолго до неё. — То есть ты хочешь сказать, что я недостаточно хорош для неё? — он откидывается на спинку, показательно возмущённо скрещивая руки на груди и тут же хмурясь — вчерашнее «ранение» отдаёт лёгкой тупой болью. — И, между прочим, я не сплю со всеми подряд. Последовавшая тишина оказывается более оскорбительной, чем слова до. — И этого человека я называю сестрой… Рэйчел издевательски хихикает, запуская в него диванной подушкой, от которой тот умело уворачивается, мысленно выдыхая, потому что они вроде как оставили эту тему. Повисает недолгое молчание, и когда Александр снова смотрит на сестру, то понимает, что рано расслабился. Она выглядит странно задумчивой, пару раз набирает воздуха, бросая на него короткие взгляды, как будто взвешивает — и отметает — несколько вариантов того, что хочет сказать. И наконец произносит: — Ты ведь знаешь, что можешь поговорить со мной о чём угодно, да? Её голос кажется мягче обычного и он моргает, глядя на неё, совершенно не зная, что ответить, потому что это определённо не то, о чём хочется сейчас разговаривать. Он уже думает сказать что-нибудь вроде обычного «Да, конечно», или в очередной раз глупо отшутиться, когда (чёрт, как же вовремя!) в гостиную заваливаются о чём-то весело препирающиеся Сэм с Агатой. На бывшей однокласснице джинсовые шорты и толстовка с какой-то абсолютно нелепой надписью, и они не виделись с тех пор, как полчаса назад Сэм увёл её похвастаться своей коллекцией какой-то стрёмной фэнтези-литературы, но Александру кажется, будто прошло не меньше нескольких дней. А ещё он не может перестать замечать, как привлекательна она во всём, что делает. — Представляешь, она назвала «Властелина колец» жутким чтивом, — жалуется Сэм делая вид, что дуется. Агата смеётся и пихает его плечом: — Эй, я просто сказала, что перечитывать эту трилогию в четвёртый раз — жутко. Это разные вещи! Она стягивает с запястья тонкую резинку, собирая волосы в небрежный пучок. Александр топит взгляд на дне пустой кружки, потому что странное глазение явно не лучший вариант. — Да-да, оправдывайся, — Сэм улыбается и, плюхнувшись на диван, притягивает Рэйчел к себе. Та лишь приязненно закатывает глаза, удобнее устраивая голову на плече будущего мужа, и возвращается к своим пометкам в блокноте, но по мельком брошенному на него взгляду, Александр понимает, что тот разговор ещё не закончен. Становится совсем тихо, только карандашный грифель поскрипывает рядом, и эта странно-приятная тишина на удивление уютная, как тёплое одеяло.Суббота, 22 октября 2011
Просыпаться от того, что сердце выпрыгивает — привычно, но каждый раз не менее страшно. Это всегда ощущается одинаково: мира вокруг больше нет, только огромное, бесконечное ничто, неизбежно подступающее со всех сторон. Без красок, без запахов, без звуков. Она никогда не запоминает свои сновидения, но всегда просыпается в холодном поту. Пижамная футболка взмокла и неприятно липнет к спине. Почти светает, темень за окном рассеивается постепенно. А сердце все также колотится, заставляя задыхаться и чувствовать, как тело пробивает мелкой дрожью. Дышать, главное — дышать. Хриплый короткий вдох, медленный, свистящий выдох. Жар накатывает волнами, душит, укутывает, заставляет жадно хватать пересохшими губами ускользающий воздух. Она сцепляет зубы и пытается почти на ощупь выдвинуть ящик прикроватной тумбочки, выискивая блистер с таблетками. У Агаты их много — серебристых, шелестящих от каждого неосторожного прикосновения. Они лежат везде, где только могут понадобиться: в школьном рюкзаке, в кармане любимых джинс, в одной из курток, на полочке в ванной, в письменном столе и на кухне. Она заталкивает цветные капсулы в рот трясущимися руками, едва не роняя пачку, и запивает предусмотрительно принесённым с вечера стаканом с водой. Пройдёт час или полтора, и ей станет легче, а пока она обессилено откидывается на чуть влажную подушку и просто дышит. Мысли в голове — серые и полупрозрачные — вновь и вновь возвращались к одному и тому же, делая полный оборот, точно в карусели. Это кружение кажется почти бесконечным. Резкий свет ночника проникает под веки, и, когда Агата жмурится, перед глазами пляшут чёрные и белые пятна на тёплом красноватом фоне век. Она поворачивается на бок и сворачивается, подогнув колени к груди, и надеется, что когда-нибудь прошлое отпустит её.Воскресенье, 19 июля 2019
Часы на прикроватной тумбочке показывают почти половину четвёртого. Сон снова не идёт. Он долго ворочается, рассматривает, пляшущие на стене тени, и вздохнув, прикрывает глаза из-за знакомого мерзкого сгустка эмоций, который никак не может распутать: вина, обида, сожаление… Он сосредотачивается, пытаясь подавить их и в конце концов сбрасывает одеяло. В темноте по памяти находит чемодан и достаёт оттуда первые попавшиеся брюки. Разложить вещи Александр так и не удосужился. Да и смысл? Уже в понедельник он вернётся в свою привычную холостяцкую квартиру. Предутренняя прохлада помогает успокоиться. Всматриваясь в безоблачное небо, он неспешно бредёт к единственному месту, где можно почувствовать себя умиротворённо. К его удивлению, свет в беседке уже горит. Он нерешительно замирает в проходе, как только его взгляд натыкается на склонившуюся над деревянным столом Агату. Стараясь лишний раз не шуметь, прислоняется к вертикальной балке. В освещении единственного подвесного фонаря она кажется ему слишком далёкой, почти эфемерной. Протяни руку и мираж исчезнет, растворяясь в туманной дымке утра. Он уже собирается вернуться в дом, когда будто ощутив чужое присутствие, девушка поднимает глаза. Прогонит? Или уйдёт сама? Александр подавляет нервный смешок. Это просто нелепо, потому что ему кажется, он не чувствовал себя таким неуверенным со времён средней школы. — Извини, — он даже не знает, за что конкретно просит прощения, но чувствует, что так будет правильно. — Не думал, что здесь будет кто-то ещё. Агата, к его удивлению, выглядит скорее задумчивой, чем раздражённой. — Не могла уснуть, — она как-то рассеяно моргает и садится прямее, откладывая карандаш. — А ты…? Александр замирает, скосив взгляд на страницы раскрытого альбома. Она рисовала? Ночью? Где-то в груди шевелится тоскливое чувство ностальгии. — То же самое, — он прочищает горло, посматривая на бледнеющие звёзды. Ещё немного и появятся первые лучи рассвета. — Наверное, не буду мешать… Несмотря на середину лета, утренняя прохлада ощутимо холодит кожу и он успевает пожалеть, что не догадался сменить домашнюю футболку на что-то потеплее. Но уходить совсем не хочется. — Можешь остаться, — Агата поднимает на него отчего-то растерянный взгляд и торопливо добавляет: — Если, конечно, хочешь. То есть, это и так твой дом… Он кивает, чувствуя себя одновременно и легче, и тяжелее, чем до этого. Кажется, вот он — ещё один шанс объясниться. «Она опять убежит, придурок, » — говорит предательский внутренний голос и Александр с ним соглашается. Садится в кресло напротив, не зная, что сказать, и от всей души жалея, что нет с собой куртки, тёплого чая или долбанного пособия «Как попросить прощения за то, в чём никто не виноват». Впрочем, чай — это весьма неплохая идея. На нем можно сосредоточиться. Занять руки и заполнить неловкую паузу. Отвлечься от угнетающей мысли, что они, по сути, впервые пытаются более-менее нормально разговаривать за последние восемь лет. Отвлечься от осознания, что сквозь раздражение и непонимание, пробивается что-то еще. Что-то подозрительно похожее на…радость? — Здесь прохладно, — наконец, выдыхает он, наблюдая как мотыльки слетаются на свет единственной лампы. — Как насчёт чая? Или, может быть, кофе? Кажется, Агата опять ушла в свои мысли, потому что её глаза выглядят, как минимум удивлёнными. — Думаю, не откажусь от чая, — её губы слегка дёргаются — ещё не улыбка, но впервые что-то очень на неё похожее и Александр засчитывает это как маленькую победу. В дом он возвращается со смешанными чувствами. Рассматривая закипающий чайник, упорно старается обо всём этом не думать. Он уже несчётное количество раз пытался анализировать собственные мысли, действия, поступки и это ни к чему хорошему ещё не приводило. Поэтому он просто достаёт из кухонного шкафчика две цветные кружки, в одну из которых добавляет ломтик лимона и немного сахара. И удивляется тому, насколько всё это знакомо и чуждо одновременно. Пока чай настаивается, прислоняется к столешнице, ощущая, как сквозь приоткрытое окно просачивается предрассветная прохлада. Он зябко ведёт плечами и, с минуту поразмыслив, отыскивает мягкий клетчатый плед, который перебрасывает через руку и выносит вместе с подносом в постепенно светлеющий сад. Агата сидит на том же месте, лишь слегка изменив позу, и Александр, кажется, незаметно даже для самого себя облегчённо выдыхает. — Спасибо, — она благодарно кивает, когда он ставит перед ней кружку ароматного чая и небольшую тарелку печенья с шоколадной крошкой. Её покрасневшие щёки Александр списывает на лёгкую одежду и холод июльского утра. Просто потому что не стоит выискивать подтекст там, где его нет. Самообманом заниматься он не собирается. Самокопанием — да, но самообманом? Вряд ли. Воздух начинают заполнять трели проснувшихся птиц. От дыхания поднимается пар, и Агата невольно ёжится, потирая замёрзшие ладони. Александр ловит себя на желании обнять и согреть, но это чертовски странно, поэтому вместо этого он расправляет принесённый плед, осторожно набрасывая его ей на плечи. — Ты дрожишь, — поясняет, встречаясь со взглядом, полным удивления и едва заметной тревоги. В ответ он ожидает услышать, что угодно. Что угодно. Но никак не: — Ты тоже. В следующий момент она чуть сдвигается на гладкой деревянной скамье и после неловкого секундного колебания, набрасывает свободный край пледа ему на плечо. И этот жест настолько неожиданный и контрастирующий со всей недавней отрешенностью, что Александр напрягается и почти замирает, будто опасаясь спугнуть это хрупкое мгновение. Он помнит свой предыдущий промах, поэтому не торопит и не давит. Для Агаты же, кажется, сейчас во всем мире нет ничего важнее чаинок на дне разноцветной кружки. Она изучает их внимательно, не отрывая глаз, и только после делает первый осторожный глоток. Некоторое время они сидят в тишине, каждый в своих мыслях. Поднимающееся солнце с каждой минутой становится ярче, затапливает сад, по сантиметру отвоевывая территорию у серого пасмурного утра, скользит золотыми лучами по волосам и коже. Агата забавно щурится и прикрывает глаза. На её губах блуждает легкая улыбка. Она совсем слабая: уголки рта лишь немного подергиваются, но видеть её — такое облегчение, что Александр невольно улыбается в ответ. Это немного, но сейчас почему-то кажется, что этого достаточно.