Ледяное сердце

Уже не чувствуя ног, Куроо ввалился в гостиную их номера. Сердце до сих пор бешено колотилось, а воспоминания были настолько свежи, что перед глазами все еще стояла яркая картина: они на сцене срывают голоса, пот валит градом, одежда неприятно липнет к влажному телу, но плевать; перед ними – ревущая толпа, которая желает не то поддержать их, не то просто переорать. Никто из них уже давно не ощущает твердой земли под ногами – в крови бушует эндорфин, глаза все также лихорадочно блестят, в животе бешеный рой бабочек решил, по-видимому, устроить небольшой фестиваль с танцами и салютами. Из последних сил держа себя в вертикальном положении, парень несколько раз крутнулся вокруг себя, а после грузно свалился на большой диван. На губах глуповатая, но такая счастливая улыбка. Вслед за Тецуро в комнату почти вползли остальные члены группы и их менеджер. Один только Мия, подобно своему другу, некоторое время восторженно летал по помещению.       – Ах, это, официально, был лучший день моей жизни! Голос парня чуть заметно хрипел, но Атсуму было на это абсолютно наплевать. На своих невидимых крыльях он подлетел к остальным, продолжая задорно посмеиваться. Ребята на поведение товарища тепло улыбались и не сдерживали рвущихся наружу смешков. Мия же, поймав взгляд Хинаты, расплылся в еще более широкой улыбке и уже хотел было «подлететь» к нему, как неловко запнулся о свои же заплетающиеся ноги. Начав судорожно хвататься руками за воздух, парень уже сгруппировался, дабы случайно не зашибить стоящего совсем близко Шоё. Однако менеджер оказался ловчее и, напрягшись всем телом, он подхватил нелегкое падающее тело, придерживая одной рукой плечо юноши, а другой – спину. Оказавшись прижатым к довольно хрупкому на вид Хинате, Мия издал невнятный звук, толи выдохнув, толи пискнув.       – Атсуму-кун, думаю, тебе стоит прилечь, – мягко проговорил парень, бережно придерживая его. Мия на это неловко посмеялся, чувствуя, как лицо чуть заметно стыдливо краснеет. Он постарался вновь встать на ноги – получилось далеко не сразу.       – Дойдешь? – Хината оглядел его заботливым взглядом, в котором не составило труда рассмотреть мягкую насмешливость. Гитарист неуверенно кивнул.       – Иди сюда, горе ты наше, – а вот Кагеяма даже не постарался скрыть в голосе отчетливой насмешки, быстро закидывая руку друга себе на плечо и уводя того к диванам. Мия на это лишь обиженно фыркнул, позволяя тащить себя. – Ты можешь хоть для приличия перебирать ногами?! – с напускным возмущением пробурчал Тобио, впрочем, не скрывая кривой усмешки, и скинул неподвижную «тушу» на одно из кресел.       – Можно было и помягче, Тобио-кун, – не мешок несешь. – прохрипел Мия, устраиваясь удобнее.       – Ками, замолчите оба, не прерывайте такой прекрасный момент моего триумфа! Куроо, даже не удостоив их взглядом, расплылся лужицей по дивану. На лице его красовалась широкая белоснежная улыбка.       – С чего вдруг это был только твой триумф?! – насмешливо поинтересовался Кенма, растекаясь на махровом ковре и как бы невзначай опираясь на друга. Куроо болезненно простонал, но, ничего не сказав, просто кинул в него одной из подушек. – Большое спасибо. – Козуме же демонстративно подложил ее по голову и блаженно растянулся по ковру.       – Невыносимо. – Акааши устало закатил глаза и приземлился в одно из кресел. Несмотря на такие слова, парень, как все здесь присутствующие, не мог не улыбаться, уголки губ сами собой приподнимались вверх. К счастью, все они уже сменили одежду и приняли душ. Сейчас в них боролись два противоположных желания: душа требовала продолжения веселья, выпивки и танцев, но тело было уже просто-напросто не в состоянии двигаться и жаждало долгого и крепкого сна. Однако с каждой секундой оба этих желания будто приходили к какому-то общему компромиссу, наполняя каждую клеточку организма неописуемым ленивым удовлетворением и счастьем. Мысли постепенно переставали метаться и раскладывались по полочкам, после чего в голове наступало уютное, тягучее затишье, приправленное невероятно приятным послевкусием этого дня.       – Не буду затягивать и перейду сразу к делу, – тут голос неожиданно подал Хината. Парень некоторое время молча наблюдал за своими подопечными, что неохотно выныривали из затягивающей, подобно морской глубине, неги. На губы невольно лезла чуть заметная улыбка. – Вы неплохо сегодня потрудились. – неспешная речь заполнила комнату и заставила юношей перевести на менеджера глаза. – Вы действительно хорошо поработали, однако вам не стоит забывать, как именно вы пришли к успеху. Забраться на вершину всегда сложно, но свалиться с неё гораздо легче. Вы это знаете по собственному опыту. Не забывайтесь и не расслабляйтесь, потому что сегодняшний концерт – только начало. Впереди вас ждет много трудностей, и с каждым шагом они будут становиться все серьёзней и серьёзней. Будьте к этому готовы. – Хината окинул строгим взглядом каждого музыканта. Но парни смотрели на него абсолютно ясно и решительно. Расслабленность покинула их лица, хотя отпечаток усталости все же остался.       – Хината-кун, – к нему вдруг обратился Акааши. На самом деле, менеджер уже отвык от такого обращения к себе от них, они сохраняли его лишь в формальной обстановке. – Мы все понимаем. – уголки губ Кейджи чуть заметно дернулись.       – Как понимаем и то, что без тебя всего этого бы просто не было. – Шоё перевел изумленный взгляд на Кагеяму, встречаясь с ним глазами. Брови вокалиста привычно были чуть нахмурены, как и всегда, когда он говорил о чем-то серьезно. Хината уже было хотел что-то сказать в ответ, как его резко прервал Кенма:       – Пожалуйста, не отнекивайся хотя бы сейчас. – на его лице расплылась кривая усмешка. – Все мы знаем, что, не появись ты, мы бы так и продолжали барахтаться в дерьме, где, в конце концов, и сдохли бы. – Несмотря на расслабленную позу, глаза Козуме выдавали и мысли, и настрой парня.       – Короче говоря, – к разговору присоединился Куроо, растягивая губы в ленивой, благодарной улыбке, – Спасибо тебе. За все. Рот Хинаты так и остался чуть приоткрытым. Юноша был немало удивлён неожиданным выпадом своих подчиненных. Широко раскрытыми глазами он еще раз оглядел парней, без труда замечая во взглядах теплую, как июльское солнце, мягкую, как пуховое одеяло, и нежную, словно объятия, любовь. Самую настоящую, искреннюю привязанность и благодарность... Не зная, как себя вести и что сказать, Шоё со вздохом опустил голову и закрыл лицо руками. Сердце нещадно стучало о ребра, угрожая вот-вот пробить их, а к щекам по непонятным причинам приливала кровь. В груди разливалось тепло, кончики пальцев заметно покалывало. Хотелось одновременно обнять их всех разом и показать, что он им благодарен ничуть не меньше, и провалиться сквозь землю. Слишком странным и диким казалось это чувство.       – Боже, умеете же вы лишить меня дара речи, – еле слышно пробормотал спустя время Хината, проводя ладонью по лицу, будто стараясь стереть с лица румянец. Кто-то из парней чуть заметно фыркнул.       – Надеюсь, в хорошем смысле? Шоё шумно простонал, поднимая саркастичный взгляд на Мию. Лицо менеджера весьма ясно давало ответ. Краска уже перешла на шею и уши, от чего весь его вид становился совсем уж непривычным. И милым. Блестящие счастьем глаза также были весьма красноречивы.       – А ты как думаешь? – с прищуром выплюнул Хината. Юноши на его реакцию не смогли сдержать легких смешков. – Вы невыносимы…       – Ха-ха, и все равно ты нас любишь! – хитро заметил Кагеяма, на что Хината проказливо высунул язык. Он глубоко вздохнул, все еще слыша со стороны доносящиеся смешки. Уголки губ чуть заметно подернулись.       – Кхм, – менеджер фальшиво кашлянул. – В любом случае, вам стоит сегодня пораньше лечь спать. Вы за сегодня, вероятно, устали, а потому не засиживайтесь. – Он поднялся с места, все еще избегая смотреть кому-то в глаза. Лицо до сих пор немного пекло, хотя парень всеми силами старался вернуть себе самообладание и хладнокровие. Юноши с улыбками продолжали смотреть вслед ему, понимающе и нежно, осознавая, что их дорогому другу подобные откровения до сих пор даются с трудом. Хината остановился лишь у двери. Краем глаза глянув на парней через плечо, он пожелал им спокойной ночи и покинул зал.       – А он не меняется, – хихикнув, заметил Кенма, переводя глаза с двери на друзей. Те согласно закивали.       – Ками, я и не припомню, чтобы Шоё-кун так смущался при нас, – задумчиво протянул Куроо, поднимая рассеянный взгляд к потолку.       – Это точно… – пробормотал Акааши и встал с кресла.       – Ты спать? Мия оглядел его заинтересованным взором. Бросив быстрое согласие, Кейджи махнул им на прощание и скрылся за дверью. Гитарист глубоко вздохнул и также направился к выходу, по дороге лениво потягивая затекшие мышцы.       – Может и правда лечь сегодня пораньше… – растягивая слова, пробормотал Атсуму и, попрощавшись, неспешно зашагал к себе в номер. Вскоре комната совсем опустела.

***

Покинув неофициальный зал для собраний группы, Хината быстрым шагом направился прочь из гостиницы. На самом деле, не то, чтобы он планировал изначально ее покидать. Однако осознал себя Шоё, только стоя у одного из торговых центров города. Несмотря на поздний час, улицы были чуть ли не более оживленными, чем днем. Отовсюду раздавалась современная музыка, слышался громкий смех и оглушительный рев машин. Чтобы не мешать никому, парень свернул в сторону. Присев на ближайшую скамейку около какого-то фонтана, Хината наконец смог спокойно выдохнуть. Постепенно мысли приходили в порядок. Вместе с этим пришло и осознание, что хорошо бы сейчас вернуться обратно в гостиницу. Бродить по незнакомому городу ночью такое себе удовольствие, да и подъем у него завтра ранний… Шоё достал из кармана телефон и проверил время. Почти полночь. Юноша на пару секунд прикрыл глаза, молчаливо наслаждаясь шумом оживленного города. Встав со скамьи, парень неспешно зашагал в сторону гостиницы (к счастью, эту дорогу он узнавал). Чуть прохладный ветерок трепал рыжие кудри, уже постриженные, но все же довольно длинные по сравнению с его прошлой прической. Ночная прохлада забиралась под легкий пиджак, не заставляя поежиться и не раздражая, но вызывая легкий и даже приятный табун мурашек. Вдохнув ночной воздух полной грудью, Хината подумал, что не будет сильно спешить, а немного прогуляется. К тому же, Тендо, кажется, что-то говорил про сувениры…

***

Покинув комнату «для собраний», Кейджи поспешно направился к себе. В голове безумным ворохом копошились самые разные мысли, сердце заходилось в бешеном ритме, а слабое после тяжелого дня тело было просто не в состоянии этого выдержать. Хотелось упасть на мягкую кровать, уснуть и не видеть снов, чтобы вообще ничего не тревожило его покой… Но при всем своем огромном желании парень ясно понимал, что уснуть у него вряд ли получится – слишком много всего беспокоило в этот момент. Остановившись прямо напротив двери своего номера, Кейджи мельком глянул на наручные часы. До полночи еще было немного времени. Быстрым движением приложив карту к особой панели и пройдя в номер, Акааши захватил легкую кофту, проверил телефон и деньги и также быстро покинул помещение. В своей ситуации он видел лишь один способ немного улучшить положение – напиться.

***

Выпивая уже черт знает какой по счету бокал красноватого бренди, Кейджи смог все же немного расслабиться. Тяжелые мысли постепенно растворялись в тягучем мареве, однако какая-то часть сознания упрямо твердила, что этого все еще недостаточно. Она упорно продолжала возвращать в голову кадры не только сегодняшнего дня, но и в принципе последних нескольких месяцев. Будто хотела показать ему истину… которую, впрочем, Кейджи и сам давно осознал. Причиной его головной боли был один единственный человек. Человек, о котором он думал больше, чем о чем- или о ком-либо другом. Боже, как же он старался сам себя убедить, что эти чувства были не чем иным как искренним восхищением, уважением, да чертовой дружеской привязанностью в конце концов! Но, естественно, все было напрасно. Просто потому, что даже Кейджи понимал, что когда тебе хочется поцеловать своего дражайшего друга в засос, а одинокими холодными ночами ты видишь весьма недвусмысленные сны с участием этого самого друга, то крепкой мужской дружбой это уже явно не назовешь. Откровенно говоря, Акааши уже за*бался. И самым невыносимым было смотреть на Хинату и понимать, что тот никогда и помыслить не мог о Кейджи в подобном ключе. Ни о нем, ни о ком-нибудь еще… Акааши хорошо помнил рассказ парня о том, как он любил в последний раз. И как он отказался от этих чувств после. Чтобы не мешали, не отвлекали и не ломали. На губы легла горькая усмешка. Как же погано было на душе. Последние месяцы Кейджи только и мог думать о Хинате. По-другому было и никак, они ведь виделись чуть не каждый день, да и на ночевки менеджер стал оставаться иногда. Как же хотелось просто плюнуть на все и рассказать Хинате. Рассказать о том, как парень раз за разом засматривается на точеный профиль, на милые веснушки, на вьющиеся волосы, так красиво ниспадающие на загорелую шею, на переливающиеся янтарным блеском глаза… О том, как хочет, чтобы и Хината хоть раз взглянул на него также. Бутылка пустеет, а в голове уже не остается здравых мыслей. Глупые, безрассудные желания завладевают разумом. Бог знает как, но он находит чат с Хинатой и спрашивает, где тот находится. Ответ приходит мгновенно: «У себя». Следом – «Почему не спишь?». Уголки губ невольно чуть дергаются вверх. «Не спится» - набирает Акааши и тут же отправляет следующее сообщение: «Можем поговорить?». Естественно, Хината не против. Они договариваются встретится через десять минут на застекленной лоджии, которую выделили специально для группы. Остатки разума подсказывают Кейджи, что ради приличия стоило бы сходить умыться. Еле передвигая ногами и стараясь не сильно качаться из стороны в сторону, парень кое-как добирается до раковины. Врубив холодную воду, несколько раз небрежно ополаскивает лицо и смотрит в зеркало напротив. Алеющие щеки и мутные глаза вполне четкое дают представление, чем занимался юноша весь вечер. Но толи он не видит этого, толи слишком занят своими мыслями. Акааши на автомате зачесывает темные вьющиеся волосы назад и пару раз хлопает себя по лицу. Голова самую малость прояснилась. Достаточно, чтобы не забыть телефон и ключ от номера. Направляясь к месту встречи, Кейджи старательно избегает любых нагнетающих мыслей. Перед глазами стоит образ нежно улыбающегося Хинаты, с легким румянцем на бархатных щеках и искрящимися счастьем глазами. И этого становится достаточно, чтобы он ускорил шаг.

***

Когда Акааши приходит на лоджию, он сразу же замечает чуть сгорбившуюся спину человека, облокотившегося на подоконник и смотрящего куда-то в даль. Здесь темно. Видимо, Хината не захотел включать освещение. Но рассмотреть его не составляет труда – света ночного города оказывается достаточно. Рыжие волосы сильно развиваются на ветру. Они не такие яркие, как при свете дня, но их темный, глубокий алый оттенок ничуть не уступает привычному огненному. Плечи расслаблены, а поза – сама непринужденность. Акааши в который раз ловит себя на мысли, что весь Хината Шоё – образ странной, не похожей на что другое, железной, непоколебимой, но в то же время расслабленной уверенности. Вот только про себя подобное Кейджи сказать не может. Он неуверенно стучит по двери входа, наконец привлекая к себе внимание Хинаты. Тот слегка поворачивает в его сторону голову и кивает на место рядом с собой, безмолвно предлагая присоединиться. Акааши занимает место слева от менеджера. Взгляд тут же сам собой притягивается к лицу Хинаты. Бронзовая кожа подсвечивается огнями города и начинает будто светиться изнутри. В медовых, сейчас чуть прикрытых глазах отражаются сотни цветных искр. Акааши почти не в состоянии сдержать вдоха.       – Ты чего-то хотел, Кейджи-кун? – мягкий голос нарушает тишину, и Шоё слегка наклоняет голову в его сторону. Он ничего не говорит про разящий от Акааши запах выпивки, но глядит ласково и чуть обеспокоенно. От этого сердце начинает едва заметно щемить. Рот открывается быстрее, чем Акааши успевает о чем-то подумать.       – Да, хотел, – он сглатывает вязкую слюну. – Шоё-кун, – и делает шаг в пропасть. – Я люблю тебя. Между ними снова повисает тишина, которая, кажется, поглощает все вокруг. Хината не слышит больше ни рева автомобилей, ни громкой музыки, ни гула людей. Мозг автоматически начинает искать другое истолкование слов пьяного парня, мол, он говорит, что просто дорожит им и ценит как друга и товарища… Однако глядя в лазурные глаза, на мгновение показавшиеся совсем не пьяными, Шоё понимает, что на самом деле значат его слова. И он снова не находит, что сказать в ответ. В голове волей-неволей всплывают воспоминания признания Ринтаро в парке. И сердце пропускает тяжелый удар. На лицо сама собой ложится маска отчужденности. Но бегающие из стороны в сторону глаза полностью выдают его состояние. Руки несколько раз сжимаются в кулаки и разжимаются. В одно мгновение весь воздух будто выкачивают из легких. А потом бегающие глаза останавливаются. Акааши еле слышно усмехается. Его улыбка слабая, горькая, и он будто уже знает ответ.       – Прости. – Кейджи отводит взгляд и опускает голову. Выражения его лица практически не видно из-за отросшей челки. Одна только усмешка виднеется в ярком свете оживленного города. – Я… просто хотел… Нет, я устал… Устал молчать. Боже… Знаю, что несу сущий бред, но просто хотел, чтобы ты знал… Даже не так, я хотел, чтобы мне самому стало легче. Каждое произнесенное Акааши слово эхом отзывается в сознании Хинаты. Желание убежать и спрятаться почти удается победить.       – Кейджи, – чуть слышно зовет парня Шоё и сглатывает накопившуюся во рту слюну. – Ты ведь знаешь… Я же говорил ва… Хината не успевает договорить, как его резко перебивает Акааши:       – Да, я знаю, – голос звучит слегка надломлено. – Но сердцу, увы, объяснить этого не в силах! – под конец он срывается на неясный хрип. Несколько минут проходят в давящем молчании. Хината не решается ни взглянуть на парня, ни заговорить с ним. Ему откровенно страшно, что он может испортить все одним-единственным словом.       – Я ни на что не рассчитываю, да и хорошо понимаю, что отношения в рабочем коллективе принесут немало неприятностей. – Акааши наконец поднимает голову, позволяя Хинате посмотреть на себя. Тот краем глаза улавливает изменения на прояснившемся лице и слушает внимательно, боясь не расслышать в шуме города хоть слово. – Поэтому, пожалуйста, прости за все, что тебе пришлось выслушать. – Хината широко раскрывает глаза и тихонько зовет его:       – Кейджи… Но тот не реагирует.       – Мои чувства никак не помешают работе группы и не отразятся на моей отдаче…       – Кейджи! – Хината уже не выдерживает и слегка повышает голос. Этого становится достаточно. Акааши сначала бросает растерянный взгляд на него, а потом чуть отводит глаза. Хината неосознанно прослеживает за направлением его глаз и только тогда понимает, что непреднамеренно схватил юношу за запястье. Менеджер возвращает взгляд к лицу парня, но руки не отдергивает. Как, впрочем, и сам Акааши. – Я действительно немало удивлен твоим признанием, – Хината старается подбирать правильные слова и понимает, что в самом деле «правильных» просто не находится. – Однако это исключительно моя проблема, ведь я, увы, во многих моментах слеп. – несмотря на серьезные слова, уголки губ чуть заметно дергаются. – Поэтому тебе вовсе нет надобности просить прощения. Да и стоит ли извиняться за чувства? – В конце концов его губы действительно расплываются в кривой усмешке. Акааши несколько секунд тупо смотрит на Хинату. В голове происходит слишком много мыслительных процессов, а если на это наложить еще и количество выпитого алкоголя, то вообще красота выходит! Однако кое-что доходит до Кейджи очень быстро – Хината не будет отдаляться. Он не чувствует сильного неудобства рядом с ним и даже ни в чем его не винит, в то время как сам Акааши не спал ночами из-за угрызений совести, мол, влюбился в друга, да еще и в своего менеджера, у которого были наилучшие побуждения для общения с тобой, а ты! Занимался рукоблудием, представляя этого ангела во плоти в самых извращенных фантазиях! Сама собой на лицо лезет улыбка – искреннее облегчение, радость и остатки неверия соединяются в ней. Глаза блестят еще более лихорадочно, чем когда в его крови во всю плескался алкоголь. Тело действует быстрее разума, и вот Акааши делает шаг к Хинате и останавливается совсем близко. Руки обвиваются вокруг стройного тела, плотно прижимая к себе. Кейджи зарывается носом в вихрастую макушку и глубоко вдыхает запах, исходящий от мягких волос. Ноздри наполняет легкий аромат шампуня, едва уловимый шлейф одеколона и природный запах парня. Становится настолько хорошо и ПРАВИЛЬНО, что мозг отказывается нормально работать. Весь мир для Акааши сужается до них двоих, здесь и сейчас. Хината же в это время пребывает в легком недоумении. Его несколько удивила реакция музыканта на его слова, однако… Не то, чтобы он сильно против объятий. Это до сих пор для Шоё немного непривычно, но вовсе не вызывает желания оттолкнуть и уйти. Вероятно, именно поэтому он позволяет себе опустить руки на спину Кейджи. Совсем легкое, скромное и почти незаметное касание не остается незамеченным, и Акааши лишь сильнее сжимает руки вокруг крепкого стана и целует макушку. С губ невольно начинают доноситься абсолютно бессвязные фразы, но они практически неслышны, так как тонут в шелке огненных волос. Как же я рад. Не хочу отпускать. Так мягко и тепло. В голове Акааши творится настоящий хаос, и мысли неконтролируемо озвучивается неразличимым шепотом, который даже для Хинаты толком не слышен. Шоё на автомате крепче стискивает спину парня, чувствуя, как руки юноши сжимают его заметно сильнее, чем раньше. Бешено колотящееся сердце наконец потихоньку успокаивается, но на смену волнению и шоку приходит осознание. Осознание того, в какой ситуации невольно оказался Хината. Семя страха прорастает в его душе, и парень даже не в силах порадоваться, что Кейджи его лица не видит. Теперь и его мысли улетают далеко от ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС.

***

Утро для парней «Madness in hell» началось довольно рано. Оставив сообщение менеджеру о том, что им необходимо кое-куда сходить, и вернутся они примерно к полудню, юноши с чистой совестью покинули гостиницу.       – Какого черта ты выглядишь так, словно всю ночь не просыхал? – музыканты были немало озадачены состоянием своего товарища, и общую мысль высказал Кагеяма, когда они сели в такси-минивэн. Акааши в ответ лишь отмахнулся, но с благодарностью принял бутылку воды от Куроо и залпом выпил сразу половину. Стало чуть лучше.       – Решил в одно лицо наш «дебют» отметить? – с издевкой протянул Мия, встретившись глазами с раздраженным взглядом друга, но про себя отметив, что, судя по его реакции, причина явно не в этом. Да и вряд ли бы праведный Акааши стал напиваться в одиночку после первого крупного концерта, зная, что на следующий день им с утра рано выезжать. Карие глаза внимательно осматривали тихого парня с ног до головы и в итоге остановились на лице. Оно от чего-то казалось мягче и даже нежнее, чем обычно. Это было весьма странно, ведь и Мия, и остальные ребята ожидали, что выражение лица их друга сегодня будет мрачнее тучи, а тут… Казалось, будто юноша сбросил с плеч тяжкий груз, который тащил себе очень долго. И когда в голове только начал формироваться образ возможной причины, Мию неожиданно окликнули:       – Тсуму, ты же не звонил ему, верно? – Куроо глядел совершенно спокойно, будто не замечая задумчивости товарища. Тот пару раз хлопнул ресницами и, небрежно фыркнув, отрицательно мотнул головой. Мысль убежала, и парень решил пока не заострять на ней внимание. Сейчас им всем стоило морально готовиться… В окне мелькнул дорожный указатель, говорящий, что до городского кладбища осталось чуть больше двух километров. Этот день обещал быть очень тяжелым.

***

Пятеро юношей неспешно шагали по каменной дорожке, без особого интереса оглядывая бетонные плиты и памятники. Все мысли вились вокруг человека, которого они рассчитывали здесь встретить. Кейшин Укай. Они не предупреждали его и тем более не договаривались с ним ни о чем. Но парни точно знали, что сегодня мужчина будет здесь. Иначе и быть не могло. Сердце начало постепенно ускорять свой ритм по мере приближения к нужному месту; несмотря на чуть прохладную сентябрьскую погоду, ладони сильно потели. В каждом проскальзывавшем силуэте мерещился образ их продюсера. Такого, каким они его запомнили: крепкая спина сгорблена как под неподъемным грузом, лицо будто смазанное, потерявшее свои резкие черты, бледные волосы и пустые, мертвые глаза. От накативших воспоминаний грудь почти ощутимо сжалась, а воздух перестал поступать в легкие. Каждый шаг стал даваться с трудом, ноги будто потеряли опору и грозили вот-вот подогнуться. Страх, тоска, печаль и удушающая вина завладели разумом и сердцем. Впереди перед одной из могил на корточках сидел мужчина. Привычный взгляду деловой костюм сидел на нем как-то совсем иначе, чем раньше. Вечно уложенные волосы были небрежно собраны под ободком, а отросшие пряди развивались на легком ветру. Узнать Укая было одновременно и легко, и невозможно. Стараясь ступать по бетону максимально бесшумно, музыканты приблизились к нему и остановились на расстоянии двух метров. Юноши, сдерживая дрожь во всем теле, подняли глаза на плиту и прочитали выгравированное на ней имя. Укай Итоши В сознании тут же начали всплывать страшные кадры того злополучного дня. Дня, когда из-за их ошибки погиб человек. И не кто-то, а жена их продюсера.

***

Когда Укай впервые привел к ним на тот момент еще Хану Итоши, они подумали, что та является истинным воплощением нежности и невинности. В голове тогда сразу возник вопрос: как такой ангел мог выбрать этого самовлюбленного ворчуна? Брюнетка невысокого роста с очаровательной улыбкой раздала им всем кофе и наказала Укаю сильно их не мучить. Голубые добрые глаза излучали тепло и заботу, направленную на каждого из них. В тот день они, вероятно, впервые впали в ступор при своем продюсере. Укай же долго смеялся с их изумленных лиц и с гордостью объявил о том, что эта миловидная девушка его невеста. После этой новости юноши удивились еще больше и на вопрос продюсера прямо высказали причину. Пару ударов по голове получили в итоге все. В дальнейшем госпожа Хана довольно часто заглядывала к ним за компанию с Укаем. Она с удовольствием рассказывала истории из их совместной с Кейшином жизни, как они познакомились, как он сделал ей предложение и так далее. Впервые за всю их совместную деятельность парни увидели на лице их продюсера румянец смущения и неловкости. Укай с ленивым ворчанием пытался убедить невесту перестать делиться столь «личными» вещами, однако делал это скорее из привычки и вредности. На самом деле прочитать его в эти «личные» моменты было очень просто: краска на щеках и блеск в глазах выдавали все. И музыканты с весельем и радостью наблюдали за очаровательной парой, предвещая им долгую и счастливую жизнь. К этому все и шло. На свадьбу Хана и Укай пригласили их вместе. Девушка, светясь изнутри, раздала им приглашения в конвертиках и сказала, что очень бы хотела видеть их в полном составе. И намекнула, что была бы счастлива послушать музыкантов исполнение вживую. Юноши подошли к этой просьбе максимально ответственно. В те годы они были на пике своих сил, а волна популярности не переставала расти с геометрической прогрессией. В течение месяца музыканты продумывали концертную программу, выкладываясь на полную. Продюсеру, естественно, было известно о просьбе его будущей жены, однако тот никоим образом не вмешивался. Видимо, хотел, чтобы и для него это стало сюрпризом. Так и случилось. На свадьбе было не так много народу, как парни предполагали – всего человек двадцать-двадцать пять. Но это ничуть не смутило, скорее наоборот – ребята почувствовали небывалую гордость и благодарность по отношению к чете Укай, ведь те, получается, включили их в список самых близких. После всех формальных торжеств и клятв они поехали загород. Находясь под стеклянным куполом, сквозь который несложно было рассмотреть закатное небо, юноши ощущали себя как никогда хорошо. Сердце заходилось в бешеном танце, но это ничуть не мешало, скорее разгоняло кровь и заставляло чувствовать небывалый подъем. И пели они тоже – как никогда хорошо. Все, что чувствовали по отношению к Укаю и теперь уже госпоже Укай, они постарались передать в словах и музыке. И, надо сказать, у них это получилось. Не просто же так вечно черствый сухарь Укай Кейшин пустил скупую слезу, в порыве эмоций бросился к ним на сцену и сгреб всех в крепкие объятия. Впрочем, к ним спустя буквально секунду присоединилась и госпожа Укай, которая запоздала только из-за неудобного свадебного платья. В тот день все они были действительно счастливы. Жаль только, что все хорошее рано или поздно заканчивается…

***

      – Здравствуйте, Укай-сан, – Мия присел в некотором расстоянии от Укая Кейшина, но даже не взглянул на того. Подернутый пеленой воспоминаний взгляд был направлен на имя на плите. Грустная улыбка отразилась на красивом лице. Продюсер не шелохнулся. В руках его не было сигарет, как когда-то. Ведь Укай Итоши не любила запах дыма. Кейшин бросил курить, когда они съехались. Тут прозвучал резкий, но глухой голос:       – Убирайтесь. Полный старой злости, обиды и желчи – таким они не слышали его никогда… Ведь после той самой ночи разговоров как таковых у них больше и не было: короткие письма на почту и не более. Для общественности они навсегда так и остались – продюсер и музыкальная группа. Просто появляться Укай Кейшин стал немного реже. По коже пробежали мурашки. Кейшину даже не было необходимости смотреть на парней, чтобы те испытали неподдельный ужас. Юноши старались найти поддержку друг в друге, но и это оказалось бесполезно – все были напуганы до смерти. Но неожиданно раздался тихий, но уверенный ответ Акааши:       – Нет. – толи алкоголь до сих не весь выветрился, толи после вчерашнего он потерял всякий стыд и страх, однако музыкант, хоть и чувствовал определенное давление от Укая, дрожи в руках не ощущал. Вот только, кому-кому, а ему уже точно стоило бы рта не открывать. Куроо резко дернул товарища за рукав рубашки и воззрился на того предупреждающим, беспокойным взглядом. Как когда-то в суде и на похоронах, он был готов заслонять Кейджи своей спиной. Когда на их стороне были лучшие адвокаты, а Укай сидел подозрительно тихо и вообще будто пребывал в ином мире, это было скорее из опасений, что тот может неожиданно подскочить и начать драку. Когда они стояли под жарким сентябрьским солнцем около этой же самой могилы – на подсознательном уровне не хотел, чтобы друг видел всю эту процессию, а потому старался отгородить его. Впрочем, у остальных мысли были схожие. Именно поэтому музыканты невольно сделали шаг, готовые в любой момент заслонить товарища.       – Мы не уйдем, что бы вы не говорили. – Кейджи будто вовсе и не обратил внимания на поведение друзей. Упрямый взгляд был устремлен точно в спину продюсера. Словно почувствовав это, Кейшин чуть заметно склонил голову.       – А ты вообще не имеешь права здесь находится! – нескрываемым ядом и злостью был пропитан обычно спокойный голос мужчины. Акааши еле сумел подавить пробирающую до костей дрожь. Он сделал несмелый шаг вперед, и Укай в конец вышел из себя. – Как ты посмел прийти сюда?! Какого вообще черта вы все здесь забыли?! – Кейшин резко подорвался со своего места, будто желая кинуться на парня. Грудь его часто вздымалась, на шее и лице проступили желваки, вены на открытых руках заметно вздулись. Обычно добрые насмешливые глаза, казалось, стремились испепелить юношу перед собой. Было видно, что мужчине огромного труда стоило не сорваться с места и не вцепиться в Акааши.       – Мы пришли, потому что храним светлую память о госпоже Укай… – голос Кейджи чуть заметно подрагивал под напором продюсера.       – Да что ты говоришь?! – лицо Укая исказилось в отвратительной гримасе, губы его растянулись в неестественной улыбке. – Светлая память, правда, что ли?! – он разразился истеричным смехом. – Что ж тогда эта «светлая память» не помогла выжить моей жене?! Почему же ты тогда убил её?!!! – истошно закричал Укай. Белки глаз заметно покраснели. Повисла гнетущая тишина. Казалось, весь мир замолчал в этот момент. Постояв пару секунд, Акааши на грани слышимости выдал:       – Я понимаю, что никогда не смогу заслужить Вашего прощения, и поступку моему оправдания не найдется, – его лицо омрачила гримаса боли и отчаяния. – Но прошу, позвольте мне хотя бы находиться здесь… Кейджи обессиленно сжал кулаки и опустил голову, больше не в силах смотреть на Укая.       – Не ты один виноват в случившемся, – неожиданно вмешался Кагеяма, до этого мига не проронивший ни слова. – Укай-сан, – названный слегка повернул голову в его сторону. – Вы не должны сваливать все на Кейджи, мы все там были. Акааши незаметно для всех вздрогнул. Широко раскрытыми глазами он вылупился на друга, искренне не понимая, что он творит. Вероятно, с того самого дня они не говорили о случившемся. И с того же дня Акааши перестал быть как таковой частью команды, полностью закрывшись в себе и выходя на связь лишь при необходимости.       – Тобио… – но возразить ему не дали.       – Господи, Кейджи помолчи! – беззлобно фыркнул Кагеяма, даже не взглянув на него. Музыкант вновь обратился к Укаю:       – Мы никогда не будем достойны прощения не только потому, что совершили непоправимое, но еще и потому, что сами себе мы этого простить не в силах! – Тобио яростно сжал кулаки. – Укай Итоши была нам дорога, очень… И её мы никогда не забудем, как не забудем и о своём грехе! – теперь уже и он сорвался на крик. – Но в ответе за него все! Всего на минуту на кладбище воцарилась звенящая тишина.       – Никогда… Здесь все услышали невнятное бормотание. Оказалось, оно принадлежало Укаю. Он и сам не знал значения своих слов. Кейшин глядел то на Тобио, то на все такого же шокированного и растерянного Кейджи, то на остальных. И не мог понять своих чувств – все разом смешалось. Злость и гнев неожиданно притупились, осталась необъятная тоска и скорбь… То, как ребята вступались за Акааши, казалось неправильным, потому что раньше Укаю такого видеть не доводилось. Вероятно, просто не было повода… Отрезвила его резко появившаяся на лице влага. Поняв, что из глаз начинают непрерывно течь горячие слезы, мужчина в последний раз бегло осмотрел всех и быстро направился прочь. «Никогда…» – последнее, что расслышали музыканты, глядя в след стремительно удаляющемуся Укаю. Что-то внутри него слегка покачнулось.