В волчьей пасти — кусочек луны

Дышать тяжело. Слишком влажный пещерный воздух оседает в лёгких неприятной пылью, плёнкой стягивает горло. Руки сковывают ржавые кандалы, тяжёлые цепи тянут за шею вниз, к земле, мешая перебирать усталыми ногами. Но самое неприятное — жёсткий трензель во рту, даром, что прорезиненный, давит на язык, мешает дышать. Ни сплюнуть накопившуюся слюну, уже начавшую неприятно стекать по подбородку, ни сказать что-нибудь максимально едкое в широкую спину тому, кто тянет за звенящую цепь куда-то в глубину пещер. Хайзенберг оборачивается на отфыркивания и злобное сопение, скалится самодовольно, паранормальной силой дёргает за удила, до предела натягивая покрасневшие ноющие щёки — развлекается вдоволь. — Да не ной, Liebling, почти пришли. Итан бы с радостью плюнул ему в лицо. Сначала устраивает хоррор-показ в тёмной хлипкой лачуге, напрочь выбивая из Итана все остатки смелости, доводя чуть ли не до панической атаки от кроющего ужаса перед неизвестным — он ведь до сих пор не понимает, что произошло с Хайзенбергом в темноте. Затем сгребает беспомощного и трясущегося в охапку, сковывает железом, хищно посмеиваясь, сверкая отражённым плоским светом луны из глаз, и тянет за цепь куда-то в ночь, весело посвистывая, как это когда-то давно — ещё в прошлой жизни — делал папочка Джек. Страх, заморозивший мышцы, постепенно сгорает, перерастая в клокочущую где-то в грудине злость. Итан откровенно устал от того, как с ним обращаются все вокруг — как с жертвой, игрушкой, лакомым кусочком. Какой дурак вообще сказал, что человек разумный находится на самом верху цепи питания? Конкретно Итан скорее где-то на уровне лесного зайки, на которого сладко облизываются все голодные волки в округе. Спотыкается о не замеченный в темноте камень, падает вперёд лицом, шипя от боли в полузажившем колене. Массивные кандалы уже здорово натёрли запястья, кожа щиплет и горит, израненная шея под плотным железным кольцом ноет — вся эта маленькая боль выбивает из сил похлеще одного тяжёлого удара. Звенящая цепь тянет за руки. — Мне тебя тащить предлагаешь, Итан? — недовольно рычит Хайзенберг. И рявкает: — Вставай! Будь у Итана больше сил, он бы набросился на него и с голыми руками. Ярость обжигает внутренности. Молчит, лишь смотрит озлобленно и бессловесно, как побитая собака. — Семейка любит такие представления. Терпи, если не хочешь, чтобы тебя сожрали, — отвечает на злой взгляд смягчённо, даже будто слегка виновато. Человечно. Хайзенберг облокачивает свой массивный металлический молот о каменную стену, подходит, подхватывает ладонями в перчатках под скованные руки и рывком ставит на ноги, удерживая. Даже отряхивает потрёпанную жизнью куртку каким-то рваным жестом — кажется, скорее механически. Заглядывает в светло-зелёные глаза, сверкающие ненавистью — Итан видит её отражение в тёмных стёклах очков. И вновь хищно скалится, выставляя напоказ ровные зубы — былая человечность кажется миражом. — А теперь пойдём. С трудом Итан ковыляет через тёмные туннели, спотыкается, едва ли не падает вновь, дышит с огромным трудом — из-за усталости и захлёстывающей злости. Больно, слишком больно. Он не уверен, что сможет выдержать такое хоть ещё немного. В горле першит от пыли и земляной влаги, растянутые удилами, пересушенные морозом губы полопались, исходя кровью, щипаясь, по подбородку неприятно течёт слюна. Шея чешется и щиплет под разгорячённым металлом, запястья ноют, ноги болят от перегрузок. От всех этих сводящих с ума ощущений на глазах выступают капельки влаги. Хайзенберг затягивает его в просторную пещеру с открытым потолком, откуда медленно и плавно падают белые снежинки. В сводах завывает ветер. Кажется, Итан уже был здесь. Несколько деревянных потрёпанных скамеек и стульев, небольшое возвышение, деревянные леса вдоль стен, стремящиеся ввысь, к светлеющему небу, затянутому низкими серыми облаками. За скамьёй, опасливо выглядывая, прячется некрасивый горбун, вдалеке сидит девушка в плотном чёрном одеянии, на её коленях — потрёпанная кукла. Да, Итан был здесь. Хайзенберг подходит к скамье, утягивая Итана к себе за цепь, облокачивает тяжёлый молот о деревянную спинку, скрипя металлом по каменному полу. Делает неожиданный выпад на горбуна, который, взвизгнув, зашуганно отскакивает, и хрипло гортанно смеётся, хохот звонким эхом отскакивает от стен. Итан хмурится — Хайзенберга боятся даже другие члены этой «семьи»? Тяжёлая рука ловит шатающегося Итана за плечо, больно давит, заставляя сесть — не на скамью, на пол, у ног. Итан сопротивляется, шипит от боли, озлобленно смотрит прямо в круглые окуляры — и чувствует, как обруч на шее сдавливает горло, лишая воздуха. Машинально пытается схватить железо пальцами, оттянуть, позволить себе сделать хоть один глоток кислорода, но руки тянет к земле паранормальная сила за ржавые кандалы. Не выдерживает — слишком больно, слишком устал. Холодный камень пола обжигает ноги даже через джинсовую ткань. Согнутое повреждённое колено простреливает болью, приходится его осторожно вытянуть. — О-о, — к Итану подскакивает потрёпанная кукла, мельтешит перед глазами, раздражая. — Это тот самый, правда-правда? Здорово ты его, Хайзенберг! — Молчи, Энджи, — рычит Хайзенберг в ответ и машет ногой, будто хочет пнуть стрёмную куколку. Та отскакивает, хихикая, но возвращаться к хозяйке не спешит, продолжая прыгать вокруг Итана. Итан же закрывает глаза, стараясь хотя бы просто дышать, ровно, глубоко. Плевать, на всё плевать — на унизительное положение, на боль, на усталость, даже на выворачивающую наизнанку злость. Он хотя бы жив — это главное. Над ухом слышится металлический щелчок портсигара и вжиканье колёсика зажигалки. — Ну, и где матерь? — нетерпеливо гремит Хайзенберг, выдыхая горький дым. — Сейчас, сейчас-сейчас, — хихикает кукла, наконец-то отставшая от Итана, оказавшегося довольно скучным на её детский взгляд — тот никак не реагировал на кривляния и прыжки вокруг. — Мама в замке, они с Альсиной вот-вот придут. Хайзенберг при звуке имени кривится и выдыхает сигарный дым через нос, закидывает ногу на ногу и разваливается на деревянной скамье, протяжно скрипнувшей. Итан чувствует, как тяжёлая цепь на шее мелко вибрирует. Тишину просторной пещеры разрывает звук удара массивной двери, Итан вздрагивает от неожиданности и смотрит: в дверном проёме, согнувшись, появляется высокая вампирша в шляпе и чёрном, как смоль, платье. Её бледная кожа на фоне тёмной ткани кажется кристально белой, а глаза — покрасневшие, полные жгучей ненависти, всё лицо её перекошено злобой. Тяжёлый взгляд проходит по пещере, цепляется за испуганного Итана, и женщина, скаля белые вампирские клыки, бросается вперёд. Тот машинально отползает назад, упираясь спиной в чужое колено. — Ты!.. Карл мгновенно вскакивает со скамьи и загораживает собой уже попрощавшегося с жизнью Итана, мешая ей сделать последний шаг. — Хайзенберг! — вскрикивает возмущённо вампирша. — Отойди, я прикончу этого мерзкого человечишку! — Хера с два я дам тебе это сделать, — рычит Карл озлобленно, собирается весь, будто готовится к прыжку. — О-о, драка-драка-драка! — пищит где-то сбоку кукла. — Тихо, дети мои! В пещеру плавно вплывает женщина, окружённая чёрными крыльями, за головой сверкает позолоченный ореол, как у святой. Миранда — вспоминает Итан. На её окрик мгновенно обращают внимание абсолютно все, поворачивая головы. — Альсина, дорогая, — тянет мягко матерь, и от её голоса черты бледного перекошенного злобой лица смягчаются, — поведай нам, что произошло. Вампирша, кинув полный ненависти взгляд на Хайзенберга, отходит назад и вальяжно садится на скамью напротив, во всех её движениях чувствуется аристократическое воспитание. Карл тоже заметно расслабляется, но садиться обратно не спешит — стоит рядом с Итаном, словно охраняет. — Этот... неотёсанный мужлан, — тянет Альсина, прожигая взглядом застывшего Итана, и её голос словно срывается от переполняющих эмоций, которые вот-вот — и выплеснутся за край в приступе насилия, — лишил меня дочери! — Да кому нужны твои мухи! — мгновенно перебивает Хайзенберг, делая шаг вперёд и вновь, будто на автомате, прикрывая Итана собой. — Он убил её! Он убил мою Кассандру! — вампирша вскакивает на ноги, по белым щекам начинает течь чёрная тушь, а рот, подчёркнутый бордовой помадой, перекашивает от гнева. — Как он убить мог? Я его целый день по фабрике гонял! — парирует Хайзенберг едко, явно наслаждаясь эмоциями оппонентки. — Драка-драка-драка! — вновь кричит во всё горло кукла, добавляясь в какофонию скандала. — Тихо! И вся пещера замирает. Миранда, тряхнув чёрными крыльями, выходит вперёд, жестом руки заставляя Альсину сесть обратно на скамью. Карл тоже подчиняется, садится прямо около Итана, касаясь того бедром, тяжёлая ладонь в перчатке опускается на плечо, сжимая, будто кричит: «моё! не отдам!». Миранда замечает это, по-матерински мягко улыбается, что-то про себя отмечая. — Хайзенберг, — медленно тянет она, неторопливо возвращаясь обратно на постамент. — Достаточно ли ты уделял внимания нашему новому гостю? Тот скалится в ответ крайне довольно, кивает. Металлической силой подхватывает сидящего на полу Итана за обруч на горле, вырывая сдавленный хрип, заставляя встать на ноги, но тот лишь с трудом оседает на скамью рядом. Тянется вниз, к пропитанной подсохшей кровью штанине, и задирает её, демонстрируя всем вокруг сверкающий сталью протез. — Более чем, матерь. Миранда вновь мягко улыбается. — Отлично. Альсина, — переводит взгляд на гневно сопящую вампиршу, — я вместе с тобой скорблю о безвременно почившей Кассандре, — её лицо действительно озаряет печаль. — Скажи, что бы устроило тебя в качестве отмщения за смерть дочери? Вампирша медленно вздыхает, словно пытается успокоиться. Вскидывается, гордо расправляя плечи, и с чёрными потёками туши и покрасневшими от слёз глазами это выглядит особенно впечатляюще — держится настоящей аристократкой, даже когда тяжёлый груз скорби лежит свинцом в её груди. Впечатляюще и страшно. — Матерь Миранда, — проговаривает медленно, будто выносит приговор — у Итана кровь стынет в жилах. — Я бы хотела провести обряд иссушения. — Матерь Миранда, — тут же перебивает Карл, смотря прямо на женщину с крыльями и напрочь игнорируя то, как Альсина кидает на него гневный взгляд. — Мне кажется это чересчур жестоким наказанием. И бессмысленным. Итан не имеет к этому никакого отношения — определённо, девчонка просто по глупости замёрзла в неотремонтированном крыле, — вампирша, сидящая напротив, захлёбывается возмущением. — В конце концов, именно мне ты его поручила. Так позволь же мне и решать его судьбу. Мягкая улыбка не сходит с фарфорового лица Миранды. Она неторопливо окидывает взглядом скалящегося в веселье Хайзенберга и полуживого Итана, обруч на шее которого всё ещё слишком сильно давит. — Хайзенберг, скажи, — медленно нежно тянет, словно заговаривает зубы. Тот весь подбирается, наклоняется вперёд, загораживая собой Итана. — Мне кажется, или ты слишком много значения придаёшь жизни этого человека? — Нисколько, — тут же отвечает он, а Итан чувствует, как дрожат железные цепи. — Если тебе будет угодно просто избавиться от него, я, разумеется, не стану мешать, — улыбается открыто и хищно, и Итану кажется, что слишком уж фальшиво. — Но я также думаю, что бойня на арене с ликанами будет куда зрелищнее и интересней, чем иссушение. — Тебе лишь бы развлекаться, дитё, — зло фыркает Альсина, не удержавшись. — А тебе лишь бы вино варить! — агрессивно рявкает Карл так резко, что Итан вздрагивает вместе с цепями. — Вино не варят, невежда! — Тише, — поднимает чёрные крылья матерь, мгновенно останавливая очередную перебранку. — Почему, Хайзенберг? Белёсые глаза за тёмными стёклами мигом загораются чем-то свихнувшимся, помешанным. — О, это очень интересный экземпляр, — железная цепь с пола сама подлетает к нему в руки, и он дёргает, опрокидывая Итана на себя, ловит за толстый обруч на шее, трясёт, будто демонстрируя. — Я бы очень не хотел потерять его из-за капризов моей сестры. Миранда кивает удовлетворённо, принимая такой ответ. — Решено. Хайзенберг, призывай стаю. *** Взгляд белёсых глаз, не скрытых стёклами очков, в темноте выглядит шальным и зловещим, не предвещающим абсолютно ничего хорошего, и Итан едва сдерживает накатывающую волнами панику. Немногословный и какой-то дёрганый Хайзенберг тянет его за цепи куда-то вниз, в темноту коридоров, и тот даже сопротивляться не может. Скованные кандалами руки затекли и неприятно ноют, а натягивающий щёки трензель до красноты растёр углы рта. Они практически в полной темноте доходят до небольшой заваленной стеллажами и ящиками комнатки, освещённой только одной настольной лампой. Хайзенберг останавливается у стола, на котором царит полный хаос из бумаг, непонятных железных предметов, напоминающих какие-то фигурки, и других странных вещей. Осматривает Итана критическим взглядом, словно что-то прикидывая. И, будто случайно вспомнив, манит к себе рукой — кандалы и тяжёлый обруч на шее тянут прямо к нему, как бы Итан ни сопротивлялся. Щелчок пальцев — и обруч расстёгивается, распадаясь на две половины, сам ложится на захламлённый стол, но руки ещё скованы. Хайзенберг тянется пальцами к трензелю, сжатому в крепких зубах, щёлкает застёжкой за ухом — сам, не телекинезом — осторожно вынимает это откровенно пыточное устройство из рта. И Итан даже сказал бы ему спасибо, настолько сильное облегчение он почувствовал, когда смог нормально сомкнуть зубы — если бы не был так зол. Хайзенберг же, словно дополнительно нарываясь, снимает плотную кожаную перчатку с руки и проводит большим пальцем, покрытым шершавыми мозолями, по измазанному в слюнях подбородку, мягко, едва касаясь нижней губы, вытирая всё то, что текло из раздражённых трением уголков рта. А взгляд такой, словно прощения просит за все те выходки, Итан даже теряется. — Ч-что... — хрипит Итан и кашляет надрывно, несдержанно, слишком долго дышал горлом из-за этого чёртового трензеля. — Что за бойня с ликанами? — А? — потерянно переспрашивает Хайзенберг, будто вырванный из очень глубоких мыслей. — Да херня. Ликаны — те волкоподобные твари из деревни. Ты справишься. Итан смотрит в ответ таким взглядом, словно тот сказал какую-то несусветную чушь. Твари из деревни, нападающие скопом. С клыками, когтями и зловонными грязными пастями. Справится, ага. Как же. В особенности, абсолютно безоружный — справится. — Хоть нож мне дай, я не хочу подохнуть так быстро. Карл хохочет, гортанно и искренне. Итан бы даже улыбнулся, если бы не трясся внутри от страха перед предстоящей ему очередной дракой на смерть. Он бы предпочёл скорее сесть где-нибудь здесь, в углу, за стеллажом, и просто тихо сидеть всю оставшуюся ему жизнь. Хайзенберг касается пальцами кандалов с цепями, и те с грохотом падают на каменный пол у их ног. Резко подхватывает что-то в воздухе за плечом Итана, который шугается, отступая на шаг назад, вызывая в ответ на это хищную улыбку. Карл протягивает ему пистолет и отдельно два магазина, полных. Итан берёт всё, не думая: проверяет, сколько патронов в самом пистолете, суёт в карманы дополнительный боезапас, плавно дёргает затвором, умело загоняя патрон в патронник. Получает ещё и нож, потрёпанный жизнью клинок похож на охотничий, найти б к нему ещё ножны, и можно продать какому-нибудь коллекционеру, как раритет. А Карл, смотря на всё это, улыбается довольно и гордо, словно собственного сына в поход готовит, а не просто едва знакомого Итана Уинтерса — на смерть от когтистых лап оборотней. — Это всё? — уточняет Итан, надеясь получить от неожиданно щедрого покровителя ещё хотя бы, например, пару динамитных шашек. — Хватит с тебя, — скалится Хайзенберг весело, удивляясь такой прыти. — Там всего штук шесть ликанов будет, может, десяток. Больше к тебе не пущу. — Может, и одного хватит? — осторожно пытается Итан, сам не зная зачем. Понимает ведь, что сейчас буквально нарывается — любое лишнее слово может выйти боком. Карл снова смеётся, но тише и спокойнее. — Du schaffst es, — тянет хрипло, а Итан чувствует, как пистолет в руках слегка ведёт. — Meine besondere. — Надеюсь, это не посыл на хер, — фыркает на автомате скорее себе под нос, чем в ответ. Но Хайзенберг слышит, улыбается шире, скаля ровные зубы. И вовсе они не похожи на клыки, как тому показалось в тёмной лачуге. И глаза у него нормальные, по-странному выцветшие, конечно, но ведь простые, человеческие. Да и что, собственно, не привидится со страху в темноте, не так ли? Карл открывает тяжёлую и стальную дверь, неприметную на первый взгляд, своей паранормальной силой, от открытого проявления которой по спине Итана бегут мурашки. Даже как-то слишком легко забывает о том, что существо перед ним далеко не человек. Сильный, слишком сильный, слишком жестокий, слишком дикий. Если Карл когда-то и был человеком, то сейчас он — одичавший зверь. Это заметно по рваным движениям, по гортанному рыку, по тому, насколько легко он причиняет боль другим. Хватает Итана жёсткой рукой не то за плечо, не то вовсе за шкирку, комкая в ладони ворот потрёпанной куртки, и с силой кидает его в сторону двери. Тот едва удерживается на ногах, шипит от негодования — он бы и сам пошёл, куда ж ему деваться. Хайзенберг застывает в дверном проёме, улыбается хитро, белые глаза горят азартом предстоящей охоты. Итан сглатывает вязкую слюну, машинально поправляя съехавшую куртку за воротник. Железная дверь с грохотом закрывается, отрезая единственный путь к отступлению и оставляя его в одиночестве. Тишина мгновенно поглощает всё вокруг. Итан перехватывает в руках пистолет, сжимая пальцами шершавую рукоятку до побеления костяшек, бегло осматривается. Пещера, практически как та, где был семейный совет, с высокими сводами и открытым потолком, откуда льётся дневной белый свет и медленно падают снежинки, кружась. У одной из высоких стен установлены строительные леса, пол в нескольких местах застелен деревянными настилами. Итан старается не смотреть под ноги — во многих местах широкие доски пропитаны чёрной застарелой кровью. Пещера больше круглая, чем вытянутая, и очень просторная, есть где развернуться. В лицо ударяет порыв холодного воздуха, заставляя поёжиться. Он приносит с собой далёкий волчий вой и до тошноты сладкий запах гнилого мяса. Сейчас, вот сейчас начнётся очередной бой на смерть. Руки дрожат. Из-под потолка, с одного из деревянных лесов, скрипит и падает вниз облако пыли и песка. Эхо доносит гортанное рычание. В темноте жёлтыми плоскими блюдцами загорается первая пара голодных глаз. Итан пригибается к земле и прячется в тени одной из стен — он не станет тратить впустую патроны, выцеливая тварей издалека, слишком высокая вероятность промахнуться. Ничего, ничего, Итан. Ты справишься. Вдох. Ты выживешь, любой ценой выживешь. Выдох. Неконтролируемый тремор в руках слегка отступает. Он мысленно прикидывает: три полных магазина, восемнадцать патронов. Ликанов должно быть — обещал ведь — не больше десяти, на каждого уйдёт от силы два выстрела точно в лоб. Одного патрона на тварь может не хватить, но у Итана есть нож. Ничего, Итан. Ты пережил Бейкеров, три раза убил Джека. Что такого в том, чтобы справиться с какими-то ликанами? Разумеется, ничего — от этого всего лишь зависит его жизнь. Рычание раздаётся очень близко, кажется, прямо над ухом — эхо каменных стен мешает нормально определить дислокацию врага. Сухое дерево трещит под сильными лапами, острые когти скрипят по камню. Итан ещё раз перехватывает пистолет, тёплая рукоятка приятно лежит в ладони. Пора. Резко вылетает из укрытия, бегло осматривает леса. Раз, два, три — три твари рычат голодно и задорно, чувствуя острым нюхом свежую плоть. Один, ближайший, бросается на Итана, оскалив пасть и растопырив массивные когти. Выстрел оглушает, эхом звонко отскакивая от стен пещеры, руку тряхнуло отдачей. Ликан отскакивает назад, воя от боли — пуля попала в глаз. Итан, не теряя времени, целится, стреляет ещё раз, на поражение. Тварь грузно падает на холодный камень, неестественно раскидывая когтистые конечности. Отлично, один есть. Двое других воют озлобленно, видя, как их сородич падает замертво, им не нравится, что добыча сопротивляется. Гнутся к земле, царапая когтями камень, рычат гортанно, по-звериному, обходят с двух сторон, окружая. Один делает выпад — и получает пулю в челюсть, отскакивает назад, скулит. Итан резко оборачивается на второго, зашедшего за спину, и вовремя — тварь сильным прыжком цепляется за плечо, разрывая когтями одежду, впиваясь болезненно в кожу, обдавая зловонием из пасти. Охотничий нож точным ударом бьёт в шею, сбивая со зверя всю спесь и лишая всякого желания впиться в горло острыми клыками. Ликан отскакивает, неумело цепляется пальцами за торчащую из-под уха рукоятку, и Итан быстрым выпадом вырывает нож из плоти, проворачивая лезвие внутри. Тёмная кровь хлещет из рваной раны, оборотень заходится жутким скулящим воем — Итану нет до него дела, он выпускает пулю в новую тварь. Очередные трое маячат на периферии, и он понимает, что ещё немного — и загонят в тупик. Срывается с места, бежит к противоположной стене, к лесам. Надеется взобраться, с возвышения будет куда удобнее отстреливать нападающих. Цепляется, подтягивается — и чувствует, как что-то тянет вниз, мешая. Ликан с рыком вцепился когтями в правую ногу, ту самую, со стальным протезом, не давая залезть на леса. Итан панически стреляет два раза в заросшую грязной шерстью голову, разнося морду в месиво из крови и костей, и подтягивается, взбираясь на хлипкие доски. Быстрым отточенным движением меняет магазин на новый, дёргает затвором. Близко — четверо, уже карабкаются на леса следом, надеясь достать добычу, подчиняясь голодным звериным инстинктам. Один запрыгивает прямо перед Итаном — и ловит две пули в плечо и нос, оступается, неловко падает с высоты спиной на камень и замирает. Следом заскакивают двое других, сильных и довольно смышлёных, они действуют в паре, вероятно, понимая, что такая добыча одному ликану не по зубам. Итан стреляет в одного, попадает в живот, и панически взбирается выше, прыгает по скрипящим доскам, одна из них ломается под его весом — и он падает вниз, больно ударяясь плечом. Один из оборотней этим пользуется: заскакивает на него, победно рыча и брызжа слюной вперемешку с чёрной кровью, смертоносные зубы клацают в сантиметрах от лица. Итана накрывает адреналиновой волной, он трясущимися руками приставляет дуло куда-то к телу и выстреливает остатки обоймы, пока пистолет не клацает вхолостую. Тяжёлая туша обмякает, всем немалым весом придавливая его к земле, едва получается дышать, из раскрытой окровавленной пасти несёт гнилью и смрадом. Кое-как откидывает мёртвого ликана на бок, выбирается, чувствуя, как ноют от удара о землю плечи и рёбра. С лесов спрыгивают оставшиеся двое, и Итан шарит в карманах, ищет последний магазин для перезарядки. Пусто. Один из ликанов прыгает вперёд, Итан едва успевает отклониться, падает на руки, не удержав равновесие. Мелкие камни и кусочки досок больно впиваются в ладони, шипит. Срочно найти выпавший из кармана магазин! Панически оглядывается, замечая чёрную сверкающую сталь под одной из досок. Вскакивает на ноги, рывок — путь преграждает клыкастая тварь. Итан достаёт нож и бросается вперёд сломя голову, неважно, насколько это безрассудно. С усилием лезвие входит точно в грудину, между рёбер, и тварь, обиженно рыча, в отместку полощет когтями по плечам и лицу, едва не задевая глаза. Итан отталкивает ликана вбок, всё ещё надеясь добраться до лежащего на земле последнего магазина, и клыки больно впиваются в шею, разрывая плоть — второй оборотень нападает со спины. Падает вперёд, не удержавшись на ногах, и пальцы касаются чёрного металла — но тварь, прижав всем весом к каменному полу, во всю рвёт правое плечо, боль острыми волнами бьёт в позвоночник и руку. Итан чудом успевает перезарядить пистолет и стреляет точно в пасть, снося полголовы. Чёрная гнилая жижа неприятно пачкает щёку. Плечо пульсирует огнём, одежда быстро пропитывается тёплой кровью, в глазах темнеет, горло обжигает загнанным тяжёлым дыханием. Итан встаёт на ноги, пошатываясь. Последний ликан, тот, у кого из груди торчит рукоятка ножа, катается на спине по холодному каменному полу, скулит. Оглушающий выстрел заставляет его замереть. Пещеру поглощает тишина. Дышит медленно и глубоко, через нос, стараясь восстановить дыхание. Разорванное плечо болит, отдавая в правую руку, мешая нормально стрелять — приходится держать шершавую рукоятку двумя ладонями, дополнительно гася отдачу. Медленно достаёт магазин — осталось ещё четыре выстрела. Сколько ликанов он смог убить? Больше шести? Итан не считал. С неприятным хлюпаньем лезвие ножа выходит из грудины, и он бездумно вытирает его от чёрной крови о лохмотья на трупе одного из оборотней. Это ведь... всё? Под потолком протяжно воют. Нет, похоже, не всё. Два ликана по очереди спрыгивают перед Итаном и так же по очереди получают по пуле точно в лоб — на одного приходится спустить две, потому что болезненно дрожит рука. Наверное, эти двое были совсем уж глупыми. В патроннике остался один выстрел — для суицида, невесело смеётся про себя Итан. Осматривается болезненно — что ещё ему ожидать? Тишину пещеры разрывает сухой треск дерева — и вновь всё замирает, слышно лишь вой ветра и то, как где-то в туннелях капает вода. Адреналин вновь захлёстывает с головой, сердце панически стучит по рёбрам — такие затишья всегда случаются только перед бурей. В темноте сверкают два огонька, диких и злых. Они совсем не такие, какими были глаза у ликанов — наполовину очеловеченными. Этот взгляд — чисто животный. И очень, очень опасный. Зверь выходит на дневной свет, льющийся из-под открытого потолка. Итан давится воздухом, ладони потеют от страха, сжавшего горло спазмом. Волк. Шутка про последний патрон уже не кажется шуткой. Огромный зверь, прижав уши, озлобленно скалит клыки, медленно идёт вперёд, прямо на Итана, принюхивается, облизывается на добычу. Тёмно-серая густая шкура лоснится, играет белыми бликами в дневном свете. Сильные лапы царапают толстыми когтями деревянные настилы, оставляя глубокие борозды. Волк присматривается, примеряется, обходит добычу кругом вдоль стены, заходя в тень, ясные звериные глаза сверкают желтоватыми плоскими искрами. Итан — едва дышит. Сердце панически замирает, сбивается с ритма, падает куда-то в пятки, в полёте неровно ударяясь о рёбра. Желудок сжимает, скручивает спазмом от страха. По лбу градом катится холодный пот. Не сводит испуганного взгляда с дикого опасного зверя, боится лишний раз пошевелиться, сделать шаг в сторону. Один патрон и нож — против этой твари? Он труп. Волк, пригнувшись, прыгает. Итан — вбок. Падает на камень, вскакивает, срывается с места к деревянным лесам. За спиной гортанно рычит зверь, клацает зубами. Итан чудом долетает до лесов, запрыгивает, цепляется руками за доски и стонет от боли и пронзившего всё тело ужаса — острые клыки впились в левую лодыжку, живую. Его рывком тянут назад, и пальцы срываются с деревянного края, цепляя занозы, безрезультатно хватаются за воздух, предчувствуя падение. Камень пола больно бьёт по рёбрам, выбивая весь воздух из лёгких. Пытается встать, быстрее, нужно бежать, спасаться, но у шеи клацают зубы, и Итана за капюшон поднимают в воздух и кидают под леса, выбивая телом железные балки основания. Деревянные доски с грохотом летят вниз, ударяя по голове и спине, пыль и мелкие камешки закатываются за воротник, попадают в глаза, рот, хрустят песком на зубах. Итан кашляет надрывно, пытается проморгаться, ладони горят от заноз. Встаёт кое-как, ожидая скорее, что его насильно вытянут из-под завала за рукав или штанину — но волк послушно ждёт, словно получил команду, смотрит пристально своими белыми прозрачными глазами. Итан тянется к выпавшему из рук пистолету, вылетает из-под лесов, надеясь на удачу, на везение, что у него получится подстрелить эту сильную тварь. Вскидывает пистолет, пытается прицелиться — выстрел у него только один — но волк с наскока выбивает оружие из рук, рычит. Зубы клацают в сантиметрах от лица. Тогда достаёт нож, лезвие под углом полощет по плечу и лапе, с трудом пробиваясь через густую шерсть — волк болезненно скулит, отскакивает, скалится в ответ вдвойне озлобленно, прозрачные глаза хищно сверкают. Вновь наскакивает сильным точным прыжком, Итан замахивается ножом, и ладонь ведёт — острые зубы цепляют правое запястье, болью заставляя разжать пальцы, лезвие, упав, звенит о камень. Чудом выдёргивает руку из хватки острых зубов — не хватало ещё одни пальцы потерять — отлетает назад, ударяясь спиной о стену. Бросается к недалеко отлетевшему пистолету, краем глаза видя, как волк снова готовится напасть. Истерзанной ладони податливо касается шершавый металл. Подхватив оружие, оборачивается — зверь, рыча, наскакивает прямо на него. Итан падает на спину, больно ударяясь головой о настил, оказывается придавлен к земле тяжёлой тушей. Руками кое-как держит тварь под горло, не давая разъярённому волку вгрызться в лицо, зверь клацает зубами, гортанно рычит, брызжет слюной, вновь и вновь пытаясь добраться до шеи своей добычи. Итан извивается под ним ужом, нужно выбраться, скорее, скорее! Прыткая тварь держит крепко, тянется к горлу, дёргается, пытается передавить не дающие впиться в плоть руки — и эта интенсивная борьба не позволяет удобнее перехватить пистолет, чтобы выстрелить. Всё меняется в одно мгновение. Волк оставляет попытки отгрызть лицо, немного подаётся назад, ныряет головой под ладони на шее. Эти секунды позволяют Итану удобнее схватить пистолет, положить палец на спусковой крючок, а дикому зверю — схватить зубами левую уже искалеченную некогда руку немногим выше локтя. Клыки с лёгкостью впиваются в мягкую плоть. Слышится хруст кости. Итан кричит. Больно. В глазах мгновенно темнеет пульсацией. Тварь с силой сжимает челюсти, прыгает, выворачивается, выламывая руку. Кровь из плеча плещет фонтаном, слышится треск ткани. Волк с победным воем отрывает конечность, машет ей, забрызгивая Итана его собственной горячей кровью. Он кричит, глаза заливает солёная влага. Слишком, это слишком! Он больше не выдержит. Зверь откидывает оторванную руку и вновь пытается впиться в тёплое мягкое горло, хочет добить истерзанную добычу. Опускает измазанную в крови пасть, бешено сверкает белёсыми глазами — Итан вскидывает пистолет трясущейся рукой, сцепив зубы, нажимает на крючок. Звук выстрела поглощает отчаянный волчий вой, зверь скулит, отскакивает, теряется где-то в темноте, на периферии пульсирующего взгляда. Итан больше не может. Итана съедает темнота.