Особые отношения

У меня тряслись руки, когда я осматривал юнгу. Повязки, которую я только утром наложил, не было и в помине. Пришлось перевязывать заново. Тот шрам надо лбом уже не кровоточил, но зато рана на шее давала о себе знать. Шрам я промыл, а ту рану перевязал бинтом. Насчёт вывиха можно не беспокоится, пусть на ноге и образовался уже отёк. Он сойдёт. Три дня и Джим сможет ходить. Если очнётся... Я помотал головой, избавляясь от страшной мысли. Ну конечно очнётся! Я принялся обрабатывать ссадины и синяки. Всё это время я мысленно ругал себя. "Идиот! Как ты мог допустить такое, что не уследил за ребёнком?! Он мог погибнуть, а ты!... " Я ощущал, что у меня увлажнились глаза. По щеке скатилась первая слеза. Я никогда, почти никогда, не позволял себе слёз. Профессия судьи требовала полного спокойствия и терпения, а работа врача - доброты по отношению к пациентам. А теперь, я прослезился, глядя на этого худощавого мальчишку. На любимого мальчишку. Я действительно его любил. Он был очень дорог мне. Я берёг мальчугана, дорожил им. За эти три месяца плавания он стал для меня самым дорогим существом на свете. Похожее чувство было у меня когда младшая сестра отправила ко мне на каникулы своего десятилетнего сына. Но он оставался и остаётся для меня только племянником и временными хлопотами. А Джима я воспринимал по другому. У меня нет своей семьи. Обе сестры вышли замуж, у обеих есть дети, а я так и не женился. Мне говорят, что я ещё молод, что мне всего тридцать восемь, что я ещё найду ту, с которой свяжу свою жизнь, но я понимаю, что такая ещё не родилась. Я очень люблю детей. Я хорошо с ними лажу, быстро нахожу контакт. И мне просто нравится чувствовать, что ты нужен кому-то. И я понимаю, что своих детей у меня уже не будет. Остаётся лишь усыновить или удочерить кого-то. А глядя на Джима, я понимал, что действительно нужен именно ему. И он был нужен мне! Я чувствовал это. Весь день я не отходил от мальчишки ни на шаг. И только под вечер он пришёл в себя. Я сидел и размышлял о своём, когда рядом послышалась какая-то возня. Я обернулся. Хокинс стал дышать чаще, он дёрнулся раз, другой, и распахнул глаза. - Живой, - прошептал я, чуть приподнял раненого и обнял, прижавшись губами к его лбу. - Наконец-то ты очнулся, малыш. - Доктор, - он тихо вздрогнул, а на щеках появился румянец смущения. - Тише, тише. Сейчас поужинаем и ляжем. Тебе нужен отдых. А ходить ты сможешь минимум, через три дня. Тот только смущённо кивал. После ужина я снова уложил мальчишку и лёг с ним, обняв его. И в тот момент я был абсолютно счастлив, наверно, как никто другой в этом мире. - Я люблю тебя, - тихо сказал я, не особо сетуя о том, слышит ли меня мальчик, - Как сына. Я моментально уснул. А последней мыслью было: "И за что же я так люблю его? Не знаю, да и не горю желанием знать. Главное, люблю."