Сиреневый too much

Москва, украшенная коллонадами цветущих деревьев, утопает в запахе дикого мёда. Мерно покачивающиеся на лёгком ветру ветви сакуры, яблони и черёмухи превращают уютный променад в кадр из старого аниме. Или оживший шедевр японской живописи. Всё же златоглавая - город контрастов, и невесомые ароматы перебиваются нотками пышущей калориями уличной еды. Костя, не так давно поборовший расстройство пищевого поведения, галантно уводит Сашу в сторону от лотков с малополезными явствами. Где-то с месяц Малой готовит им еду на двоих, и весьма успешно. Сначала Пушкин деликатно отказывался от "даров" доставки и походов в кафе. Потом начал строить свои стендапы на том, что ему просто не нравится, когда что-то маячит в пищеводе. Малой не поддерживал позицию "не мышь в холодильнике повесилась, а фуд-минимализм" и незаметно подбрасывал ему в рюкзак контейнеры с собственноручно приготовленной стряпнёй. Сопровождалось всё записками: "съешь это, иначе капец", "съешь это, если любишь меня", был даже вариант с "а не то получишь", но он остался черновым. Что же имеем теперь? Одного абсолютно счастливого Костю, чья чёлка не фильтрует мир решетом, как в стихотворении Полозковой, а, разделённая на две части, открывает этому самому миру высокий аристократичный лоб. И не менее счастливого Сашу, у которого внезапно обнаружились прямые руки и кулинарный талант. Мужчина запрокидывает голову вверх, давая солнцу полюбоваться новыми очками в прозрачной оправе и стильной щетиной, обрамляющей щёки, которые товарищ Раковских обожает безостановочно тискать. - Как приятно сиренью пахнет, - мягко вздрагивает комик клетчаторубашечной грудью. В ответ Саша, как всегда убежавший далеко вперёд, останавливается, улыбается и понимающе кивает. Пушкин думает, как беспалевно взять его за капюшон толстовки (и для парня, и для зевак, которые почему-то не втыкают в красоту мира). Но Малой снова предпринимает попытку рвануть - раньше, чем повелитель минус балла успевает сочинить стратегию. - Кость, я за сигаретами. Ты... - Бросил, не курю, - с притворным разочарованием разводит тот руками. - Хочешь что-то? - продолжает ласково. - Нет, малыш, спасибо. Обладатель бордовой толстовки, капюшон которой хочется дёрнуть, как стоп-кран, возвращается с пачкой тропических Pall Mall и бутыльком масла с ароматом сирени. И то, и другое мгновенно прячется в карманы. После долгих прогулок и перед волнительными выступлениями Костя привык качать Сашу на руках, а потом, укладывая в постель, долго массировать, втирая благоухающее масло, чтобы парень максимально расслабился. - Так, ну подхватить тебя на руки я не смогу, - заключает Малой, наблюдая, как мужчина переодевается в домашнее, - но кое-что приятное сделаю. Пушкин, в чьей феноменально умной голове сейчас 100500 мыслей и все - смелые и нескромные, заинтересованно косится на стендапера. - Смотри, что добыл, - длинноволосый плюхается на любимые колени, потряхивая флаконом с фиолетовой жидкостью. - Ты ж мой, - Костя расплывается в улыбке, и, прижимая к себе Сашу, заботливо гладит обеими руками. - Что ж, - пытается командовать младший, - ложись на живот...наверное. Парень садится сверху, закатывая костину футболку, и, нагибаясь, проходится губами от макушки до копчика. "Пляжные" локоны шаловливо щекочут голую кожу, от чего Пушкин взбрыкивает, приподнимаясь на несколько сантиметров. - Шшш, - Саша успокаивающими движениями касается шеи, плечей и лопаток и выливает на ладонь сразу половину ёмкости. Перенервничал, не рассчитал, с кем не бывает. Он почти ложится на челкастого, прижимаясь к его спине и бродя ладонями всё ниже и ниже, замирая и стараясь дышать тише, чтобы слышать, как там Костя. Жалко, что он не видит: тот сейчас улыбается так, что позавидовал бы Чеширский кот и прикрывает глаза тоже совсем не по-человечьи. Цветочный шлейф, которым, кажется, пропитана каждая клеточка тел и душ обоих, вся комната, весь дом, весь город, вся Вселенная, гипнотизирует и приказывает желанию куда-то бежать просто отбросить коньки. Малой продолжает, скользя от плеч до поясницы, заставляя Костю, всегда такого доминирующего и неприступного (и преступно прекрасного, разумеется) разомлевать и отлетать в какую-то непонятную и неведомую негу. А Саша обнимает коленями, шепчет хрипло, как ему нравится, и тут правда не поймёшь, кому приятнее. Вот так и уходят в павер боттомы в целом. Вспоминает, как Костя массировал ему шею и немного сжимал между большим и указательным. И повторяет, на удивление мастерски. Всё же умеет чувак, главное - давать раскрыться. Разогретые мышцы приятно ноют, и Малой возвращает костину футболку в исходное положение, пока мужчина лениво поворачивается на спину. Оставив на его губах почти воздушный поцелуй, Саша тихо устраивается рядом, прижимаясь к его ладони своей. Всё ещё благоухающей. - А у всех же было такое, что вы идёте по парку и вдруг залипаете на запах сирени? Пушкин начнёт свой следующий стендап ровно с этих слов.