Fourth of July — Sufjan Stevens
Чанбин так и не смог заснуть. Он пару раз прикрыл глаза, однако углубиться в мир необузданности не вышло. Сначала он рассматривал Чонина, что крепко вцепился в него, обнимая за пояс. Мальчик часто подрагивал, дергался, но ближе к утру что-то тревожащее, по-видимому, отпустило его, поэтому Чанбин со спокойной душой, разблокировав экран собственного телефона, продолжил давно начатое стихотворение.замолкнувший город,
закрыто фойе,
окинутый взором,
оставшийся вне.
ключик проглотил,
молчит человек,
а хватит ли сил
для открытия век?
тишина ведёт,
уводит в грубый переплёт.
под мыслью — гнёт,
конечность не вечна, опять гниет.
но кукла движется вперед,
спешит под елку в новый год,
трясется с благодарностью.
и дни и ночи напролет
он, совершив один полет,
скрывает мир туманностью.
растаял под ногами снег,
сердце роняет оберег,
замерзший, черствый оберег,
— как вы решились на побег?
— не смог одуматься совсем,
как вдруг — подарок нужен всем,
так чем же я помочь могу,
если себе не помогу?
тяжелый шаг по мостовой,
перила лестницы скупой
подламываются.
снежинку на язык порой
поймать охото, но горою
рассыпаются.
сыплются мысли и слова,
от снега кругом голова,
терпение тает.
и ваша чёрствая молва,
пришла последняя жатва,
он увядает.
мне поведайте о вас.
тихо, в сердце тихо.
на себя смотрю тотчас
в зеркале безликом.
неразборчивы слова,
шепчут звёзды сказки.
у почтового столба
отвалились глазки.
и бензинные красоты расплывутся,
как бельмо,
разношерстные остроты блещут,
блещут и письмо.
что писал себе когда-то?
что боялся упустить?
полотном, что кровью ткато,
натыкаюсь я на нить.
«не имею желания с вами возиться,
никем вы не являетесь на данный миг.
вы, прижав потрепанные крылья птицы,
летите вниз, врезаетесь в тупик».
произносив себе по сотне раз
на дню, так надоело.
выскоблить сердце раз
желал я, но осточертело.
я, не добившись ровным счетом ничего,
плету распавшуюся жизнь, кручу веретено.
звёзд свет, что ударяет в голову. одно
лишь вот понятно — мне хотелось большего.
липкий комок серого вещества,
вы просо полны невежества!
вы не могли бы привести в порядок боль?
принарядились бы, подъем был в семь ноль-ноль!
вот безалаберность, вот дурость —
поражает!
сами насытились? понурость.
плетётся пылью казначей,
что сам устал от вашей скуки,
терпеть не может он разлуки,
и не без зависти, речей
он слушает всегда немало,
но и огромный том скандалов.
сейчас он прочитает.
«о вас вдвоём скажу немного,
вы? вы запутались в дороге
об остроту обеих душ,
но выхватив немалых куш,
несётесь от себя подальше,
но скрыться ль вам от вашей фальши?
признайтесь самому себе!
вас двое, но секреты мне!
вся ваша вера разропталась в зазеркалье,
при свете: звон, гул лишней болтовни.
и заплутав меж сердцем и моралью,
вас не останется троих, двоих. одни.»
Чанбин часто видел сны, но будто не свои. Воспоминания, словно со стороны наблюдателя. Кристофер и его друг часто перекликиваются, словно ниточка, которая началась когда-то, но оборваться никак не может. Чонин испытывает странные чувства во сне, прекрасно зная то, насколько ярко его сердце реагирует на прикосновения людей, а поэтому и сам не понимает, почему именно в таком состоянии попросил Чанбин лечь с ним, ведь так намного проще раствориться в другом человеке. Вдруг, сквозь расслабляющую дрему, Чонин чувствует, что крепкие руки окольцовывают талию в ответ, он съеживается, словно строя барьер, но от чужих рук намного теплее, поэтому юноша тает сейчас в этих объятьях. Чанбин рассматривает лицо, которое снова терзалось сомнениями, поэтому обнимает младшего, снова меняющего мимику. — Ты спишь? — Старший старается говорить очень тихо, ведь головная боль наверняка сразит Чонина. Тяжелая пауза, но младший все открывает глаза через какое-то время. Он прокручивает в голове то, где вообще сейчас находится, а потом резко дергается от страха. — Мне отпустить? Не загрузившийся до конца Чонин молчит, бегая от слова к слову, но в итоге так и не даёт ответной реакции. Ян молча поднимает взгляд на полусидящего Чанбина, чувствуя жар собственного тела. — Да, наверное, так будет лучше. — Младший чуть улыбается, торопясь оторваться, чтобы не пересекать черту. — Скажешь мне как-нибудь, почему у тебя такая реакция на меня. — Со расцепляет пальцы, выпуская Чонина «на свободу», которой тот как бы и рад, но как бы и нет. — Это не на тебя. — Ян отнекивается, аккуратно садясь на край. — Голова болит? — Есть немного. — А если не врать? — Чанбин встаёт с кровати, открывая тумбочку. — Ладно, не немного. — Выпей, пожалуйста. — Старший протягивает ему маленькую таблетку, подходя ближе. — Почему пожалуйста? — Дрожащие ноги никак не подсобили сейчас, а поэтому, начиная подписаться с постели, Чонин заваливается прямо в руки Чанбина. — Потому что ты вряд ли дойдёшь до стаканчика с водой без потерь. — Это не будет испытанием, отпусти. — Чонин чувствует, как накатывает сильная волна жажды, но какой? — Хорошо. — Чанбин распахивает руки, просто провожая младшего до кухни. Чонин осматривает уже осветлённую квартиру, проходя по коридору. Он тихо сглатывает слюну, когда переступает порог кухни, но этого достаточно, чтобы старший отметил для себя ещё один флажок. Чанбин, что поднимает руку к шкафчику, достаёт маленький стакан, потом наполняет его небольшим количеством воды и протягивает младшему. — Спасибо. — Чонин слабо улыбается, но протягивает трясущиеся руки. — Ничего не хочешь? — Со опирается на тумбу. — Сказать? — Младший запивает таблетку. — Нет. — Завтракать будешь? — Чанбин анализирует его поведение. — Нет. — Допивая до дна, Чонин ставит стакан рядом с рукой старшего. Чанбин неожиданно хватает его за запястье и подходит ближе. — Отпусти. — Сердце не стоит на месте. — Точно ничего не хотелось бы сказать? — Чанбин продолжает стоять на месте, держа его за тощую руку. — Я могу настоять, могу подождать, выбирай. Чонин молчит, теряясь из-за странной решительности, потому что обычно никто не наседал настолько сильно. — Что ты хочешь услышать? — Младший чувствует, что хватка ослабла, а поэтому выуживает руку. — Почему напился? — Чанбин спокойно отпускает Чонина, которой пятится назад, чуть ли не падая на стул. Он протирает собственные глаза, что готовы слипнуться без чертового сна. — Грустно было. — Ян опускает глаза, чувствуя себя глупо. — Я не собираюсь тебя отчитывать, просто не хочу, чтобы ты попал в неприятности. — Старший опять свойски улыбается, окутывая комнату теплом. — Все хорошо, правда. — Ты ещё не вырос, я смотрю. — Чанбин рассматривает смущенное лицо, часто моргая глазами. — А сам-то, — Чонин цокает, устремляя взгляд в глаза напротив. — ты сам уверен, что ты в порядке, сам рассказываешь об этом налево и направо? — Ладно, закрыли тему. — Со отворачивается от младшего, упираясь в тумбу, он снова чувствует волну слез, которые вот-вот готовы скатиться с воображаемой горки. — Точно ничего не хочешь? — Он продолжает стоять к нему спиной. Чонин тихо поднимается со своего места, подходит ближе и присаживается у ног старшего. Сгибая шею назад, он отклоняет голову, заглядывая в замолкшее лицо. — Что у тебя случилось? Почему ты с первым звонком приехал? — Младший аккуратно тянет его за край футболки. Чанбин, развернувшись, спускается вниз. Он протирает глаза, чуть отсаживается от Чонина, чтобы не трогать его. — Для тебя пока рановаты касания, я подожду. — Прости. — Ян протягивает ему мизинец. — Клятву? — Он чуть усмехается. — Что ты потом мне все расскажешь? — Чанбин тянет палец в ответ. — И ты.