May it be the shadows call Will fly away May it be you journey on To light the day
Миирэль проснулась на рассвете, долго ворочалась, передвигая по кровати пушистую подушку, бесконечно вспоминая события вчерашнего дня. После ухода Леголаса нога разболелась так сильно, что невозможно было самостоятельно ходить. Вдобавок начавшиеся под вечер приступы рвоты совершенно лишили Миирэль сил. Тинтур хлопотно и расторопно суетилась вокруг неё, меняла, отмывая, ночную вазу, протирала ей лицо тряпицей, смоченной в прохладной воде. Сама же беспрерывно ворчала на общем и эльфийском на то, что Миирэль сбежала, хотя должна была лежать в постели, что ела днём яблоки и хлебец, хотя после стольких дней голодания должна была пить бульон из домашней птицы. У девушки не было ни сил, ни желания что-то возразить. Обезвоженная и измученная приступами, как ни странно, в какой-то момент Миирэль даже порадовалась физическому бессилию, которое не давало ей концентрироваться на страхе и отчаянии. Когда дурнота, наконец, отступила, эльфийка переодела поникшую Миирэль, наспех протерев ей тело влажным шёлковым лоскутом, и уложила спать.***
Наблюдая в окно, как подлесок утопает в зябкой рассветной дымке, Миирэль размышляла. «Поступки, а не речи характеризуют человека», — говорила неоднократно мудрая нянька Нэн. Разбирая поступки Правителя эльфийского Города, Миирэль обдумывала хорошенько каждый из них, словно снимая крупные жемчужины с ожерелья, крутила, разглядывала, высматривая трещины, и не находила в них ничего дурного. Бескорыстные действия Леголаса виделись ей чистыми, как и сияющий в белоснежных лучах образ самого эльфа. Слова же его, а также его подданных зияли червоточиной, она ощущала их изъяны, точно многочисленные механические повреждения сдирали с жемчужин перламутр слой за слоем, притупляя природный блеск серебристых бусин. Миирэль не могла сопоставить одно с другим. Взятие её в плен, казалось ей, лишено всякого смысла. Для чего? Город разрушен. Отец мертв. Тем больше, эльф, похоже, искренне считает, что родителем девушки был Дядь Коваль за его мудрый поступок во время боя. Что взять с неё, бедной сироты, бессмертному эльфу благородных кровей? Противоречия снедали её душу, приправляемые болью утраты, раздумьями о будущей своей жизни и нестерпимыми приступами щемящего одиночества. Понимая, что зашла в своих сомнениях в эмоциональный тупик, Миирэль решительно поднялась с кровати, утирая слёзы с глаз. Раскрыв сундук, переоделась в платье, собрала волосы в лёгкий пучок. Она заправила кровать и накинула сверху шкуру с сундука, пресекая желание остаться в постели и выплакать всю себя до последней капли, до полного опустошения организма. Едва успела присесть она на край расстеленного меха, как дверь быстро отворилась, невысокая стройная фигурка юрко проскользнула внутрь. Миирэль хлопала глазами, на приоткрытых губах застыли слова удивления. Припав ухом к плотно закрытым створкам, у двери стоял мальчик. Прижимая к груди огромную книгу, он прислушался к звукам за пределами комнаты. Не услышав шума, он одобрительно кивнул сам себе, повернулся, и застыл, увидев в комнате Миирэль. Сама девчушка, остолбенев, сидела на кровати, будто так и не получила команды двигаться в ребячьей игре «замри», и заворожённо рассматривала странное существо, что стояло неподалеку. Маленький эльф выглядел как мальчишка лет десяти или одиннадцати. Ростом чуть ниже Миирэль, он был строен и тонок в кости. Внешне мало чем отличался от взрослого эльфа, но был будто их уменьшенной копией. Наконец, придя в себя, мальчик аккуратно заправил пальцами за вострое ушко вьющиеся локоны, светлые пряди которых слегка не доходили ему до плеч. Вприпрыжку подбежав к кровати, он уселся рядом с Миирэль, легко выпустив из рук, бросил на покрывало рядом с собой огромный старинный фолиант. — Доброе утро, ты, должно быть, Миирэ, — сказал он звонко и склонил на бок голову, с интересом рассматривая девушку. Она, признаться, несколько секунд соображала, как именно её на самом деле зовут, затем опомнилась и «отмерла». — Да, я — Миирэ, — ответила она и, переведя дыхание, спросила, — Но кто ты такой? Ты ребенок? Пожав плечами, мальчишка хихикнул. — Да, конечно, я ребенок, разве это не очевидно? — спросил он, глядя на неё исподлобья испытующим взглядом, — Что тебя смутило, моя госпожа? Миирэль мысленно пыталась расположить в виде структуры все те вопросы, что роились сейчас в её голове. Вслух же произнесла тихо. — Просто я никогда не встречала ребёнка-эльфа… Мальчик кивнул и ответил серьёзно, не было в его словах ехидства. — Я первый эльф за последние семьсот лет, что родился в Средиземье. Ты не могла встретить кого-то, подобного мне. Тут Миирэль стало тоскливо. С одной стороны, она думала об окружении этого мальчика, у него ведь не было друзей из числа сверстников, с другой же, вспомнила она свою ватагу, всех ребят с которыми выросла, и острая боль от утраты снова полоснула по сердцу. — Как тебя зовут? — тихо спросила девушка, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями. — У меня пока нет своего имени, мне ведь всего двадцать один, — ответил мальчик, обратив на нее свой серьезный взор, — Когда-нибудь я стану достоин и возьму себе имя сообразно своим поступкам. Миирэль чуть не подавилась вздохом, ей-то самой всего семнадцать. Захотелось так много узнать у него, она сдерживалась, чтобы не засыпать его вопросами. — А разве родители не дают вам имена при рождении? — спросила она. Маленький эльф закивал. — Да. У меня есть имя отца, Галион, но как сказали бы в далеких южных землях Харадрима, это скорее «ибн», — он улыбнулся, но в серых глазах его промелькнула печаль всего мира, и мальчик тихо добавил надломленным голосом, — А матушка моя отправилась на суд в Чертоги Мандоса пока я был еще в младенческом возрасте и не успела дать мне имени. Все зовут меня просто Хини. Миирэль неосознанно провела ладонью по его предплечью. Собственная боль снова обожгла, словно огненные потоки Орондуина растекались по внутренностям. Мальчик тоже был сиротой, девушке хотелось сказать ему: «Держись, ты не один». Но что-то сдерживало её, говорить правду о себе в этом месте было опасно. И она лишь гладила его по руке. Ничего. Я с тобой. — Светлый Владыка Келеборн — дальний родственник моего батюшки, — Хини посветлел при разговоре об отце, грусть растворилась и очи засияли теплым светом, — Владыка испросил у Леголаса дозволения пожить в Летнем городе до первых осенних листьев, брать уроки воинского мастерства, учиться у светлейшего мудрости и благородству, чем так известен всем Aranen. — Миирэль опустила взгляд, убирая руку с его предплечья. — Я несказанно рад такой возможности, — Хини положил ладонь на грудь в районе сердца, — почерпнуть опыта у Наследника и его наставника, славного Таэрона, большая честь для меня. Я слышал, Леголас спас тебя, — сказал он, улыбнувшись, искорки засияли в уголках его глаз. — Я тоже об этом слышала, — проговорила в ответ Миирэль. Хини продолжал что-то говорить о выдающихся качествах своего нового воспитателя, и о внезапном походе Таэрона, о том, что за ним пока представлен другой почтенный эльф, Нимрхолл, но они с мальчиком совершенно не совпадают во мнениях и в темпераменте. Речи его, грамотные и солидные, а также серьёзные серые глаза, что заглядывали глубоко в душу, ярко контрастировали с образом обычного ребёнка, лёгкими движениями рук, пожатием худеньких плеч и небрежно болтавшейся в воздухе над самым полом ногой. Он казался наигранно серьезным и не совсем искренним, и Миирэль хотелось вывести его в кристально чистые воды, поддеть точно скорлупу всё это напускное, не по годам взрослое; а может быть, ей просто хотелось побыть немного со сверстником, с таким, к которым она привыкла дома, бесшабашным, открытым и ничего не таящим внутри себя. Перебивая очередную его фразу о безупречности сына светлейшего Владыки, Миирэль с улыбкой спросила Хини: — Почему ты кудрявый? — Я не кудрявый! — возразил мальчик, расправив грудь, — Они просто вьются, это пройдет, годам к пятидесяти я перейду в молодой возраст из юношества, и волосы выпрямятся, а телом буду похож я на взрослого эльфа, и уже не буду меняться. Миирэль продолжала улыбаться. — Я буду звать тебя Тилтил, — проговорила она, и Хини со вздохом закатил глаза. — Ты и правда похожа немного на кошку королевы Берутиэль из детских сказаний, — сердито сказал он, — Я в таком случае буду звать тебя Мэои. — Удивил, — бросила Миирэль, — Меня тут все так зовут. А что это у тебя? — она кивнула на внушительную древнюю книгу, — Это и есть те сказания? Мальчишка вздохнул. — Нет, это учебник, — Хини открыл книгу, мелко исписанную на синдарине и листая страницы показал Миирэль. — Я ничего не понимаю, — это была чистая правда — если разговорному языку эльфов нянька Нэн учила, как и языку рохиррим, требуя прилежания, то письменность Миирэль знала только всеобщего языка. Листая пожелтевшие от времени страницы, девушка спросила — Ты все это прочитал? — Да, — кивнул Хини важно, — это история становления Лихолесья, сказы о походах славного Владыки Трандуила и отца его Правителя Орофера. Ты знала, что Владыка — внучатый племянник Великого Короля синдар Тингола, внук его младшего брата Эльмо? — Нет, конечно, — пожала плечами Миирэль, разглядывая попавшуюся на одной из страниц картинку, с которой на неё смотрел светловолосый синеглазый эльф с мужественными чертами. Хини глубоко вздохнул, набрав побольше воздуха в лёгкие и с благоговением начал рассказ о том, как жили в старину три брата: Тингол, Элве и Эльмо. И возглавили они эльфов в великом походе Эльдар на Запад, но достигнув Белерианда, Светлейший Тингол влюбился в прекрасную Мелиан и решил остаться в Средиземье и основать королевство Дориат. Эльфы, которые вслед за Тинголом отказались от путешествия, стали называться Синдар. А у Тингола и Мелиан родилась девочка, Лютиэн Тинувиэль, Утренняя звезда. Хини запел чистым детским голосом: Луга тонули в лунном свете, Сверкала зелень серебром, Шумел в высоких травах ветер, Цветочный запах таял в нем. Шептались птицы, тихо очень Лес шелестел своей листвой. Гуляла Лютиэн той ночью, Затмив свет звёзд своей красой. И звуки лютни золотой Струились нежною волной. Тем лесом шёл походом Берен, Спускаясь с гор, что выше туч, Почивших братьев скорби верен, Он не искал надежды луч. Был долог час перед рассветом, Устало он бросал свой взор, Руками раздвигая ветви, И сквозь прозрачный их узор Увидел свет во тьме ночной, Пленительный и неземной. Расправив крылья, словно птица Забыв печаль, отринув боль. На дивный свет он устремился, Не в силах совладать с собой. Внезапной обладая властью, Манил как синева небес. Тропинкою, ведущей к счастью, Открывшись, расступался лес. Но Лютиэн исчезла вдруг, Пред взором стал лишь чёрный луг. В ночи ему сияли звезды, Её искал, не зная сна, Искрясь, пронизывала воздух. В ответ немая тишина. Уж с летом тихий лес простился В лучах бледнеющей луны. На землю медленно ложился Ковёр из золотой листвы. На сердце опустилась тьма, И на поля легла зима. Минуло много зим и вёсен, Когда однажды по заре, В просвете у зелёных просек По утру в мглистом серебре Свет промелькнул надежды чистый. Тонул в лучах счастливых луг. От сна очнулся лес ветвистый, Природа пробудилась вдруг. Там не сравнимая ни с кем, Запела песню Лютиэн. Он побежал на звуки эти, И крикнул ей: «Тинувиэль!» Она застыла в ярком свете, Удивлена: «Ведь он не эльф!» С чудесным именем эльфийским Миг их свидания настал, Огонь любви в сердцах увидев, Рок разлучать их уж не стал. Не допуская вновь разлук, Они не разнимали рук. — Как же красиво, — тихо сказала Миирэль. Хини не понял точно, имеет ли она ввиду самую невероятную историю их рода, прекрасную старую балладу или особенности его детского голоса. Он посмотрел на её полные грусти зелёные глаза и погладил по медным завитушкам волос. — Сама ты, Тилтил, — хихикнул он. Когда в комнату заглянул наставник Нимрхолл, обыскавшись по Летнему городу неуловимого ученика и решив, что покои гондорской раненой девушки были единственным местом сегодня, которое он ещё не осматривал, перед ним предстала картина полная уюта и спокойствия. Малыш и девчушка сидели на покрытом покрывалом низком подоконнике, прислонившись спинами к окну. Хини крепко прижимал к груди закрытую книгу, что дал ему для изучения эльф, и облокотив голову Миирэль на плечо, что-то рассказывал ей, а та слушала и даже задавала интересующие вопросы. — Кроме тебя, в городе живут сейчас ещё две женщины. Это Тинтур, знахарка, и супруга Нимрхолла, прекрасная Линдисс, — тихо пояснял Хини. Нимрхолл в первое мгновенье даже обомлел. Единственным маленьким эльфом, что видел он еще в юности был Aranen. Эльф тогда ещё только-только соединился судьбой с избранницей, Линдисс. Леголас был в меру спокойным, в меру шустрым ребёнком. Во всём прислушивался к отцу и наставнику Таэрону. Знания, навыки и наставления впитывал он с усердием, не важно чего они касались, боевых искусств, советов по общению с природой, теоретических дисциплин. Леголасу в равной степени было интересно всё. Прилежный. Трудолюбивый. Смышленый. Так говорили про него эльфы, в восхищении качая головами. Непонятным было лишь одно: почему Нимрхолл решил, что все дети таковы? Все эльфы уникальны, и Хини был неповторимым по-своему. Малыш напоминал Нимрхоллу праздничный фейерверк Серого мага Митрандира, причем с уже зажжённым фитилём. Сидеть на одном месте мальчик был не способен от природы, концентрировать собственный интерес на чем-то, не касательно прыжков и выкрутасов с тренировочным клинком наголо, отказывался напрочь. Потому узреть ребёнка таким тихим и расслабленным, отдыхающим на плече девушки, было для эльфа огромным удивлением. Малыш, увидев вошедшего наставника, тут же вскинул голову с плеча Миирэль, выпрямил спину, девушка почувствовала, как сильно он напряжен. — Tano… — тихо сказал Хини, взгляд его был устремлён в пол. Темноволосый высокий эльф, не спеша, подошёл к ним. Первым делом поклонился гостье и представился ей. Миирэль показалось, что она слышала уже его голос, как и у всех, он был прекрасен и дивным перезвоном своим брал за душу. Нимрхолл сел прямо на каменный пол рядом с ними. — Хини, я повсюду искал тебя, — эльф сказал это мягко, но Миирэль сразу поняла, фраза эта была сказана с целью пожурить маленького беглеца. — Я знакомился с гондорской девушкой, — ответил мальчик, поднимая глаза на наставника. Нимрхолл склонил голову на бок и спросил с лёгкой ухмылкой. — Изучение истории Лихолесья не пришлось тебе по душе? Главным воспитателем Миирэль с детства была нянька Нэн, волевым усилием которой дисциплинированной становилась даже охрана Ярла-отца в очереди за похлёбкой в кухне, что уж говорить о ребёнке. Но Миирэль учили наукам также множество приглашённых мужей, среди которых каждый выделял именно свой предмет как самый особенный, без знания которого жизнь маленькой наследницы будет лишена смысла. Кроме того, во время длительных поездок в Дол-Амрот, а гостили в бухте обычно несколько месяцев, по настоянию дяди Имрахиля, и она, и братец Фарамир всегда продолжали обучение наукам силами воспитателей крепости, вместе с собственными детьми Лорда Дол-Амротского. Сталкиваясь по юности со столькими преподавателями, Миирэль волей-неволей начала разбираться и сама, какой учитель в своём деле хорош, а какой умён и начитан, но с детьми ладить не умеет. Эльфа, что сидел сейчас рядом с ними девушка с сожалением отнесла ко второй группе. По её скромному мнению, вопрос был задан таким образом, что воспитанник заведомо был уличен в отсутствии интереса к предмету. Да и сформулировать ответ на вопрос, в который вложил бы Хини всю ту жажду, с которой недавно рассказывал о книге, о Лихолесье, об истории нандор, у самой Миирэль не получалось — что бы ни сказал мальчик, всё выглядело бы оправданием. Покуда Хини молчал, Миирэль сказала Нимрхоллу: — Это интересная книга, жаль я не понимаю по-эльфийски, но Хини рассказал мне немного из того, что прочел, о Владыке Трандуиле и о его предках, — девчушка повернулась к мальчику и покрутила головой, будто вспоминая, — Забыла только имена тех трёх братцев… — Трёх братцев? — фыркнул Хини возмущенно, — Доблестные Тингол, Элве и Эльмо — основатели нашего рода. Как же могла ты забыть их имена, я рассказывал тебе о них всё утро, Миирэль?! Чем ты слушала? Девушка с невинным видом развела руками и пожала плечами, но с Нимрхоллом обменялись они многозначительными взглядами, и эльф, казалось, понял её поступок правильно. — Когда я в юности изучал эту книгу, меня особенно впечатлили сказания о походах и военных кампаниях Первой эры, — проговорил Нимрхолл с восторгом, кажется начиная подыгрывать Миирэль, — Это были дни доблести и истинно храбрых мужей. Хини закивал, воодушевляясь, Миирэль показалось, что волосы маленького эльфа засветились белоснежным сиянием, глаза горели азартным огнем. — Да, — ответил он наставнику, — Особо я был впечатлен сражением у крепости Нарготронд, что чуть не пала под ударом орочьей армии во главе с Глаурунгом-урулоки. Миирэль в восхищении кивала мальчику, болтая в воздухе правой ножкой, и накручивая на указательный палец выбившуюся над ушком рыжую прядь. Взрослый эльф тоже кивал с не меньшим восхищением. Когда они вкратце восстановили в памяти все великие битвы прошедших эпох, волосы Хини совершенно точно отливали ярким сверкающим венцом. Вид у мальчика был счастливый и довольный. Нимрхолл по-хитрому улыбался, глядя на Миирэль, и она ощущала в его взоре благодарность. В комнату заглянула Тинтур. Увидев их, она всплеснула руками. — Хини, вот ты где! Aranen ищет тебя! — мальчишка тут же вскочил на ноги при упоминании Леголаса, — Ты ведь хотел участвовать в подготовке к церемонии? Бегом-бегом. Он ждет тебя возле купален. Хини отвесил учтивый поклон Миирэль и Нимрхоллу и стремглав убежал следом за Тинтур. — Церемония?.. — спросила девушка у эльфа, — Что за церемония? Нимрхолл склонил голову, положив правую ладонь на грудь у самого сердца и проговорил: — Я думаю, будет правильнее, если это объяснит Леголас, — мягко сказал ей эльф, увидев же как побледнела девушка, добавил, — Не нужно так беспокоиться… Это церемония прощания, мы проводим её когда кто-то из нас прощается со своими близкими. Миирэль пока не совсем понимала, что он имеет ввиду, ей нужно было время обдумать тот факт, что в память о её близких Леголас устроил в городе целую церемонию. — Госпожа… — уже выходя из покоев Нимрхолл обернулся к ней, — Я прошу прощения, что имел бестактность обидеть вас вчера неосторожным словом, — продолжал эльф, склоняя голову, — Вы наш гость и мы бесконечно рады вашему выздоровлению, я виноват, что не разобрался в ситуации. Миирэль застыла, раскрыв рот. Его показался ей знакомым не зря. Это он говорил вчера с Тинтур в конюшнях и называл её пленницей. Видно Леголас не солгал — это и впрямь было недоразумение. Её обвинения в адрес спасителя были неоправданны. Темноволосый эльф лукаво улыбнулся, воспользовавшись её очевидным замешательством. Миирэль видела, как в янтарных глазах его сверкали сейчас хитрые искорки. — Я молю об извинениях, — понизив голос, проговорил он, — взамен же обещаю никому не рассказывать, что вчера вёл разговор о вас только на эльфийском. Миирэль, побагровев до корней волос, кивнула ему три раза головой, со стыдом вспоминая свою недавнюю ложь о том, что не понимает языка и не говорит по-эльфийски. Нимрхолл же не спеша вышел из комнаты. Вскоре вновь прибежала взволнованная Тинтур. Эльфийка тараторила что-то о купании, и подготовке к церемонии и увела девушку за руку. На нижнем ярусе города, где река с шумом уходила под землю, Тинтур завела Миирэль через небольшую проходную комнату, в просторный грот, освещаемый лишь искусственными эльфийскими светильниками. Несмотря на отсутствие окон, в гроте пахло свежестью и сладкими ароматами масел для тела. Особенный наклон пещеры позволил сделать здесь невероятную конструкцию: с правой стороны сверху небольшим шумным водопадом лился внутрь водный поток, наполняя огромную купель, умело сделанную в каменном полу — непрерывно стекая, вода переливалась через края, исчезая в полу у дальней стены грота. Камень был отполирован, но не столь гладко, как в комнатах, что позволяло ногам не скользить. У купели стояла темноволосая обнаженная эльфийка — как поняла уже Миирэль, жена наставника, с которым девушка провела утро за уроками истории. — Я Линдисс, — сказала женщина, голос её журчал как волшебный лесной ручей в тихую лунную ночь. Миирэль кивнула ей, заворожено оглядывая и не в силах оторвать взор. Девушка не могла сказать, что Тинтур была некрасива, но осознала сейчас, что тело, глаза и улыбка всё же выдавали возраст знахарки. Линдисс была божественно прекрасна — идеальными пропорциями тела, белоснежной безупречной кожей, хрупкостью плеч, тонким станом и округлой грудью с ареолами насыщенного кораллового оттенка. Ни разу прежде в своих краях Миирэль не видела женщины такой удивительной красоты. Тинтур тем временем сняла с Миирэль платье и развязала завязки хлопковых штанишек. Девчушка, опустив голову, оглядела своё нагое тело. Первым, что бросилось в глаза был огромный багровый шрам, тянущийся по ноге от колена до самого бедра. Миирэль поёжившись охватила себя руками за плечи. — Не переживай, дитя моё, — Линдисс подошла к ней и погладила ладонью по лицу, — Твои шрамы заживут — и на твоём прекрасном теле и на твоей удивительной душе. От слов эльфийки сразу стало как-то спокойнее. Бархатистый голос её побуждал верить даже в чудеса. А после Миирэль завели в купель, эльфийки принялись в четыре руки мыть ей волосы и тело. Захватывая ладонями из многочисленных глиняных баночек ароматные смеси мыльного цветка с какими-то цветочными и ягодными эссенциями, намылили голову и тут же смыли. Хорошенько тёрли тело девушки лубяным волокном липовой коры. Миирэль с удивлением наблюдала, как мыльная вода, вытекая через край, исчезала в потоке под землей, оставаясь в самой купели чистой и прозрачной. Вскоре Тинтур вывела её из воды, обтерев тело большим шёлковым лоскутом, велела лечь на широкую каменную скамью. Пока Линдисс мыла свои роскошные тёмные длинные волосы, Тинтур достала миску с тягучей жидкостью янтарного цвета, и Миирэль поморщилась. Всем знатным гондорским девушкам с юности убирают волоски на теле во время мытья, и девушка прекрасно знала, насколько неприятна и болезненна эта процедура. После мытья Линдисс помогла Тинтур, втирая в кожу Миирэль масло, сладко пахнущее дикой розой, а на затянувшуюся рану нанесли тонким слоем мазь с терпким ароматом лесного ореха. Затем и Миирэль помогла Тинтур смягчить маслами кожу Линдисс. Втроем посмеялись они о женской взаимовыручке. А после купания сидели на лавке в проходной комнатке и пили тёплый отвар из трав. Девчушка так расслабилась, что в какой-то момент притупилась, наконец, щемящая сердце боль, все дурные мысли выветрились из головы с ароматами мяты и мелиссы. Когда волосы Миирэль достаточно обсохли, Тинтур надела на неё штанишки, в этот раз из шёлковой мягкой ткани. Девушка с удовольствием проводила ладонью по их гладкой поверхности. А затем из хлопкового мешка эльфийки достали платье для неё. Несколько долгих минут Миирэль в восхищении молча смотрела на свой наряд. Вставки на рукавах и горловине были из тончайшего белоснежного шёлка, само же платье с длинным пышным подолом было сделано из неведомого ей материала с тонкими серебристыми нитями, отчего точно лунное сияние оно переливалось в освещении эльфийских светильников. — Что это за ткань? — с придыханием спросила Миирэль. — Это шёлк с вплетёнными в него тонкими нитями мифрила, дитя, — ответила Тинтур, — Вчера его доставили для тебя из Эрин Ласгалена. Эльфийки улыбались её непосредственной реакции, а она сама боялась даже дотронуться до чудесного наряда, а надев его и подпоясавшись длинным пояском с вязью в виде мелких серебристых листьев ощущала себя эльфийской принцессой из старинных сказок. Тинтур проводила Миирэль в её покои, велела отдыхать пока, дабы с непривычки, как вчера, не разболелась раненная нога. Чуть погодя, знахарка принесла девчушке большую миску тёплого ароматного перепелиного бульона с размятыми в нём варёными овощами. Опасаясь пролить что-либо на платье, Миирэль прикрыла грудь хлопковым полотенцем и с удовольствием выпила суп. На вопросы о том, что представляет из себя церемония, эльфийка отвечала туманно. — Леголас сам расскажет тебе всё, дитя, — пожала она плечами. А после знахарка и вовсе убежала по своим делам. А Миирэль, проснувшаяся сегодня ещё затемно, разморенная купанием и вкусной трапезой, задремала послеобеденным сном. Разбудил её резкий звук открывшейся двери. Девушка тут же вскочила на ноги, сонно хлопая глазами. Она после размышляла, что было тому виной — то ли её толком не отошедшее ото сна состояние, то ли сравнимый по красоте с её собственным необыкновенный наряд эльфа, надетый специально для церемонии, но никакие разногласия, обиды и недоверие не остановили её, и она искренне восхитилась тому, как прекрасен Леголас сегодня. — Я разбудил тебя, прости, Миирэль, — сказал он виновато, протягивая к ней руки, и она безропотно подала свою ладонь, разглядывая удивительное сияние вокруг его головы, в котором, казалось, тонул его наряд. Леголас мягко обхватил её ладонь теплыми руками и коснулся губами кончиков её пальцев. Миирэль смущённо высвободила свою руку. — Ничего, — мягко ответила она, — Я лишь дремала. — У тебя наверно много вопросов, — сказал эльф с улыбкой, и Миирэль закивала в ответ. Прежде чем Леголас начал говорить, Миирэль суетливо объяснила ему: — Я хотела сказать, что вчерашний инцидент был ошибкой. Эльф, что назвал меня пленницей, извинился, он просто не разобрался в ситуации. Леголас казалось был удивлен. — Правда? Рад это слышать. — Он всем сообщил вчера, что гондорская гостья уедет от них, как только захочет и будет в хорошем самочувствии, делая акцент на том, что Миирэль вовсе не пленница, но кто из эльфов сказал ей те слова, уточнять не стал. — Я несказанно рад, что недоразумение прояснилось. Миирэль искоса поглядела на него. Он и правда выглядел радостным, будто скинул горы переживаний с плеч, даже светиться стал ярче. — У меня есть для тебя подарок, — проговорил он, — хотя вряд это можно так назвать, скорее я хочу вернуть то, что принадлежит тебе. Расстегнув застежки, Леголас распахнул котту, и Миирэль в восхищении и смущении потупила глаза, дабы не разглядывать откровенно надетые на него кожаные штаны, плотно облегающие стройные ноги и узкие бёдра эльфа. Девушка изо всех сил пыталась не впасть в краску от смущения при мыслях о красоте его тела. Леголас, будто не заметив её метающегося взгляда, снял с себя пояс с ножнами, из которых вынул длинный кинжал и, положив на ладони, подал его Миирэль. — Лепесток, — прошептала она, губы предательски затряслись, глаза затмевали слёзы. Дрожащими руками она приняла оружие из его рук. Лепесток был единственным предметом, связывающим её с прежней жизнью, единственным напоминанием о доме. Кинжал, который в то роковое утро спас ей жизнь. Миирэль опустилась на кровать и заплакала. Леголас, склонившись на одно колено, опустился рядом с ней на пол, неведомо откуда взявшимся платком он вытирал ей слёзы с лица. — Не плачь, emma meoi… — шептал он тихо. Чуть-чуть справившись с собой, Миирэль спросила его сиплым голосом: — Что за церемония будет сегодня? Он присел с ней рядом на кровать. — Церемония прощания. Наш плач по Солнечному городу, — эльф погладил её по медным волосам, — Это поможет тебе отпустить свою боль. Что-то вновь защемило в груди. Почему он думает, что какая-то неведомая церемония позволит мне забыть близких? Что она представляет из себя? Что-то произойдет с моим сознанием? — Может я вовсе не хочу отпускать свою боль, — насупившись ответила она, слегка отодвигаясь от эльфа. Леголас убрал ладони от её волос и с улыбкой проговорил: — Не воспринимай это, как что-то плохое. Ничто не в силах заставить тебя забыть свой дом, забыть нападение и гибель родных. Церемония просто поможет тебе осознать всё это. Поверь, мы проводим её достаточно часто, это всегда бывает во благо. Миирэль вскинула на него взгляд. — Вы часто прощаетесь с кем-то? — Наш жизненный путь слишком долог, Миирэль, — с грустью промолвил Леголас, — Не все, кто нам дорог обладают таким даром. Мы стольких теряем в жизни, что иногда это вызывает отчаяние. В голосе его слышалась такая боль, что девушка, поддавшись порыву, положила ладонь ему на плечо. В этот момент послышалась песня… Эльфы заиграли на каких-то духовых инструментах и запели. Это было так прекрасно, чарующе, мелодия пронизывала тело, словно струны задевая нервные окончания Миирэль, вызывая крупные мурашки на коже и растекаясь по позвонкам ласкающим холодом. Легкие обжигало, как потом удалось ей понять оттого, что в восхищении она задерживала дыхание, забывая вовремя вздохнуть от силы нахлынувших ощущений. — Как это красиво, — сказала она, чувствуя как в уголках глаз собираются вновь слёзы, одновременно хотелось смеяться и плакать, а пуще всего сейчас хотелось летать, — Как же это прекрасно! — прошептала она. Леголас встал и подал ей руку. — Это наш плач по Городу Солнца и всем его жителям, — тихо сказал он. Они вышли из комнаты, держась за руки. Город сиял тысячами белых огней. По мостам они поднялись наверх к самому водопаду. Здесь звук был сильнее, ярче, голоса эльфов, чистые, звенящие, пробирались под кожу, растекаясь по жилам, наполняли тело. Ей хотелось кричать — то ли от восторга, то ли от боли. Будто это было слишком для неё. Слишком много эмоций вызывало в израненной душе это дивное пение. Эльфы, сверкающие аурами, поднимались по мостикам на самый верхний ярус города. Миирэль видела, как Нимрхолл держал за руку Линдисс. Эльфийка была сказочно красива в белом, отороченном серебром длинном платье. Рядом с Тинтур, опустив голову, шёл малыш Хини. Каждый эльф взял с балюстрады специально оставленные для церемонии небольшие посеребрённые кувшины, наполненные водой. Леголас подал сосуд Миирэль и взял один себе. Миирэль не смогла понять, где располагались певцы, но когда они собрались все вместе, песнь стала звучать тише, звуки труб приглушённее. Стоя на краю водопада, они одновременно выливали воду из кувшинов, вплетая струи в общий поток. Миирэль услышала в пении слова. Теперь пели все, кроме неё и Леголаса. Мелькают дни, проходят года. Любимые в сердце с тобой навсегда. Пусть сейчас в тебе лишь боль, но ты станешь другой. Отпустить настало время Грусть в безоблачную даль. Всё простить, пусть сердце греет Радость, заменив печаль. Мелькают дни, вновь настанет весна. Впереди тебя добрые ждут времена, Не держи свою боль, и жизнь станет другой. Отпустить настало время Грусть в безоблачную даль. Всё простить, пусть сердце греет Радость, заменив печаль. Струи воды стекали в темнеющую внизу реку. Звуки мелодии серебряными нитями поднимались в безоблачную лазурь неба. Миирэль не ощущала радости. Но на сердце стало спокойнее, и она почувствовала себя чистой и лёгкой. Она была теперь достойна памяти обо всех близких и малознакомых, всех погибших в тот день в родном городе, и Миирэль понимала сейчас точно, что пронесёт эту память через долгие-долгие годы, и она никогда не померкнет. Все они ушли в безмятежные воды озера призрачных грёз, а мне суждено продолжить свой путь дальше.