În pragul primăverii și al morții

      Хрупкое тело жидко скатывается по стене разбрызганной чёрной краской. Цветом, когда-то полным энтузиазма, ранее вспыхнувшим провокацией и вызовом. Жаль, что на какие-то жалкие минуты: гори – пока горится, молись – пока молится. Воюй с ветряными мельницами. Сейчас она больше похожа на тень самой себя. Очередное особенно тёмное пятно на фоне шершавой кирпичной кладки. Расплескала своё содержимое ещё по дороге, бесполезно растрачиваясь на истерику. “ОТВЕЧАЙ!” – всё ещё вторит вибрация стен. Зов в пустоту впитывает, словно губка, мёртвое окружение. Склад мёртвых вещей, который она увидела своими глазами.       По одному стремительному рывку рукой тело оказывается вброшено в тесное углубление из стыка стен. Импровизированная тюрьма для пленников. Одиночная камера для единственной имеющейся живой пленницы. Колкие и голые необработанные поверхности со всех сторон. За всё время функционирования фабрики не приспособленное ни под что. Очерченный внешним светом ламп почерневший в глазах силуэт отряхивает с рук пучок вырванных силой женских длинных волос. Широкая тень издаёт едва заметный хруст, разминая шею после кратковременно прилагаемых усилий, пробует вкус лёгкой удавшейся шалости. Но на безликой маске черепа губы странным образом кривятся в гримасе отвращения.       - А ты как думаешь?       Ни словом больше, одним делом меньше. Металлические прутья воскресным колоколом звенят в ушах, стоит одной единственной двери угрожающе захлопнуться. Тень отделяется от тёмного пространства камеры и уходит, приклеенная к телу своего обладателя надёжным охранником, спокойно, оставляя всё как есть. Оставляет позади себя заносчивое и громкое недоразумение и уходит вверх по коридору.       - Давно я не работал с живым материалом. С тех пор прошло немало исследований, так что набитый навык может пригодиться. Всему своё время, да? – через дополнительную затяжку откуда-то далеко можно расслышать охрипший разговор по душам.       Хоть разгоревшееся пламя свечи и удалось загасить, вот только фитиль всё ещё оставался тёплым. Едва живым дыханием Анка обдаёт внутреннюю сторону почерневших от грязи ладоней, растирает их друг о друга. Похоже это сама дорога впечаталась в её узор из линий жизни. Смело обнимает себя за плечи, стараясь сохранить это еле уловимое ощущение тепла, что осталось вслед за вспышкой ярости. Такой несвойственной ей. Ложное ощущение того, что ты всё ещё жив и тёплая кровь всё ещё течёт в твоих жилах, лёгким сквозняком тёплого ветра лечит, особенно после взгляда в леденящие глаза самой смерти. Холодно от собственного бездействия. Холодно от того, в какой глухой тупик она сама себя загнала. Забившись в присвоенный угол, она едва слышно завывает от боли тонущим щенком в мешке. Где-то снаружи, должно быть, ей вторит настоящая вьюга, разгуливающая поверх засохших бугров степных трав. Её больше не ищут плотоядные и безвольные чудища. Сжатость в собственных объятьях напоминает ей о ком-то другом. Далёким сновидением это воспоминание размывает злость, взбалтывает её с печалью, но не смешивает.       Рука против воли хозяйки тянется к карману грязной и подранной куртки. Липкая окантовка окровавленной ткани поддаётся и пальцы, с характерным шуршащим звуком извлекают маленький клочок сложенной наспех перемятой бумаги. Вещам свойственно хранить в себе память. Этот лист истончён чуть ли не до того состояния, в котором при малейшем неосторожном движении при развёртывании его можно было безвозвратно разорвать. Его прятали от дождя, для одного единственного адресата, меняли комбинации сгибов, тёрли подушечками пальцев, клали под подушку, чтобы привлечь лучшие сны, читали на ходу против ветра, неоднократно роняли, но поднимали вновь. Тело знало эту вещь наизусть: пожелтевшая бумага с пятнами жира, крошками почвы, разводами капель воды и размазанными потёками чернил испорченной ручки. То, что просто необходимо было взять с собой из прошлого. Носить с собой как талисман. Лелеять как звезду кленового листа, упавшую осенью прямо под ноги во время беспечной прогулки. Мёртвый, но зато такой непонятно желанный. (Кто бы так радовался, упади ему под ноги труп безымянного красавца). Так и ёкнет, защемит в груди снизошедший только тебе одному смысл такой бесполезной вещи. Наспех запихать в ненадёжный карман. Глупо понадеяться, что не потеряешь ни за что на свете. Одна из многих вещей, о которой стараешься не забыть в потоках эмоций момента настоящего. Как выбрать при пожаре в библиотеке, из богатейшей коллекции книг, именно инструкцию по выживанию в чрезвычайной ситуации. Интуитивно верный стимул, чтобы закрыть глаза на истинный смысл вещей.       Была такая традиция: оставлять короткие письма на границе леса и фабрики. Это было обязательным и частым ритуалом, с момента ухода Михая из деревенской жизни. Старались поселить на этой стене хоть малейшее присутствие жизни. Да, прямо как развешивать тушки мёртвых воронов на подходе к населённому пункту, или расставлять обереги вытесанных из дерева козликов. У молодых людей были свои, не менее важные, обычаи. Регулярно забирать из-под мусорного настила аккуратно сложенные послания было настоящим событием. Общались отрывистыми, но важными фразами, похожими на шифр азбуки Морзе. Так могло показаться из-за чеканности скупых предложений. Только самое основное. Иногда девушка оставляла ему гостинцы на назначенном месте. До чего же было забавным такое наивное в своей детскости занятие. До тех пор, пока за два месяца до злосчастного переворота в деревне он не замолчал.       Как будто предчувствовал беду и запустил в душу своей собеседницы настораживающую тревожность. Девушка не рисковала, но навязчивая мысль остаться переночевать денёк другой у нужного разрыва в цепи проволочного забора периодически возникала в голове. А потом были первые жертвы. Мор уносил с собой столько жизней подобно эпидемии. Живые мертвецы, не до конца усопшие родственники стали причиной бедствия невиданного масштаба. И надежда на ответ пропала окончательно. Должно быть, фабричные нарочно забаррикадировались, чтобы кто не пронёс заразу. Но что-то в голове явно не сходилось….       Глаза забегали по выведенным кривым буквам почерка. Даже сидя в кромешной темноте ей не нужно было видеть, понимать содержание из написанного. Она помнила последнее письмо наизусть. XX.01.2021       “Анечка! Пишу, чтобы ты сильно не переживала за меня. Надеюсь, твои родители в добром здравии. Им предстоит хорошенько отгулять на нашей свадьбе. Я скоро буду. Обещаю. Помни, что мы все часть одной большой семьи. И я всегда буду рядом. Как бы далеко я не находился сейчас.       Вечно твой,

Михай.”       Тук - Капля. Тук - Ещё одна. И ещё. Лист бумаги с трудом вбирает и это. Тяжесть для пальцев становится едва посильной. Последние восковые слезы отходят от души. Как будто она всё ещё держит его. Держит за руку там, в деревне. На летней ярмарке. А потом он лежит на её ногах, сам на себя не похожий. Кусок мяса, принесённый отцом в детскую, чтобы похвастаться будущим ужином. Такая же паническая тяжесть. “Его больше не будет…”. Эта фраза множится с каждым морганием, мелькает куда ни глянь. Она во всём. На полу, на стенах, на её руках, на лице, во взгляде. Красным по чёрному. Палец выводит по шершавому камню - El a plecat. Звучит так, будто ему удалось сбежать до неё. Он просто не предупредил, не оставил знаков. Просто “ушёл”. Это уже не похоже на приговор для её ослабшего сознания. Уже не имеет прежнего значения. Он просто встал и сделал это. Сложил свои обязательства и вышел из душной клетки. Подышать морозным воздухом. На радостях забыл протянуть руку своей возлюбленной. Он такой же человек, кто вообще мог его остановить. Никто больше не в праве его осудить.       Ощущение сродно тому, будто он всё ещё держит её со спины в ободрительных объятьях, как в те моменты, когда спутница боялась подать голос, показать своё присутствие, показать себя. Всегда робкая и смиренная с судьбой, принимающая чужой выбор как должное. Простая, как один лей и потому “скучная”. Пресное и дешевое старьё. А рядом с ней - друг детства, предложивший скрепить этот союз узами брака. Все довольны. Семье больше не нужно беспокоиться о том, что их дочь останется старой девой. Такое огромное одолжение перед мирской жизнью. Даже за это уже можно было бы возненавидеть себя. Но в такой замкнутой общине - как в большом уютном курятнике. Та самая шокирующая разница между маленьким птичником и людской кухней, где точат ножи голодные хозяева. “Пресвятая Матерь, услышь мои молитвы. Да достигнет его душа покоя…”. Хозяева…       Пульс удивительным образом выравнивается от одной только мысль, что иного выхода просто не было. “Я принимаю тебя” – внутренне говорит она ситуации и суровым обстоятельствам. Она нужнее всего здесь, не в прошлом. Она нужна сейчас лишь самой себе. А хочет ли она вообще выкручиваться? Неизвестным было и то, как долго придётся ей здесь сидеть. В каком состоянии её найдут здесь? Найдут ли вообще? Вероятнее всего останется тем же забытым с осени листом в кармане. Затеряется в складках стен и о ней просто забудут. Девушка нервно усмехнулась самой себе, когда в голове промелькнула мысль о том, как отреагировал бы насильник, если при сказочной надобности наткнётся на её уже мёртвое тело. Она представила, как его непроницаемое лицо искажается яростью. Это было бы стоящим зрелищем. Вот то, чего она внезапно захотела. Анка ощупывает это потаённое желание. Такое пухлое и крохотное, но живущее вместе с ней, пульсирующее внутри.       … Михай писал, что данная фабрика из покон веков принадлежит семье потомственных Лордов фамилии Гейзинберг. Мать Миранда – живая фигура, снизошедшая до нас лишь с чистейшими благими намерениями. Она по понятным причинам окружает себя в некотором роде “апостолами”, в лице представителей из четырёх наиболее влиятельных семей. Ещё наши деды и прадеды застали их за браздами покровительства и контроля. Но в такое необычайно жестокое время все как будто единогласно отреклись от крестьянского люда. Закрылись в своих владеньях и наблюдают за разрастающимся масштабом бедствия. Не хотелось и сомневаться в верности их хода мыслей, потому что допустить пиршество во время чумы – всё равно, что отказаться от веры в саму Мать. Хотелось бы верить, что главы вынашивают в некотором роде план, просто не могут прийти к консенсусу. Это как аргумент – использовать наличие авторитета. В крайнем случае, удастся припугнуть засидевшегося мародёра.

***

      - Рота, подъем! - разражается гаркающим рокотом помех громкоговоритель где-то в коридоре. – Меня ДОСТАТОЧНО хорошо и чётко слышно, отдыхающие. Не успевает он договорить до конца, как замочная скважина решетчатой двери одобрительно щёлкает, допуская возможность выхода из клетки.       - Значит так, мы начнём с того, с самого начала. Надеюсь, в твоей черепной коробке ещё хоть что-то осталось. Если выкупаешь к чему я, то милости прошу: прямо по коридору последняя дверь справа. Всё будет быстро и, я бы даже сказал, безобидно. Обещаю.       “У тебя всё ещё есть ноги, твои собственные, не забывай. И своя голова на плечах”. Дверной проём похож скорее на черту выведенную мелом. Нужно ли её вообще пересекать. Смотри не соверши ещё одну ошибку, как ты это умеешь. Сомнениями можно было бы питаться месяцами, а то и годами, если бы они были материальны и утоляли голод желудка. Достаточно только дать повод. Анка касается рукой своей лодыжки, проверяя, не кандалы ли это держат её в прежнем положении. Но проделки собственной головы испаряется, стоит только убедиться в обратном. Ты свободна, но тебя попросили подойти. Всего один единственный шаг, а затем ещё один и так прямо в руки к обидчику. Больше предупреждений не последовало.       Ноги выпрямляются, не отстраняясь корпусом из страховочного угла. Девушка осматривает пол из своего укрытия, пропуская один глубокий вдох за другим, преодолевая импульс паники. Она будто снова выпрыгивает из горящего убежища. Смотрит со стороны на себя из прошлого, что, не раздумывая, бросается с шаткого чердака. Рассчитывает высоту падения. “Ну,… одним шагом прямо в пропасть”. Испытывать терпение своего недруга на прочность можно ограниченное количество времени, тогда как судьбу можно попытать ещё много раз. Если, конечно, на это хватит духа и жизненных сил.       Она открывает дверь и делает шаг в коридор. Смотрит всем телом в указанном по оповещению направлении координат. Именно этого от неё и ожидается, самая простая к принятию тактика. Смирение.       Ступни самовольно разворачиваются в противоположном направлении и подрываются вверх, уводя девушку в бег. Уносят как можно дальше от “требуемой” к попаданию злосчастной ловушки. Плохо бежать по краю. Ты бежишь далеко. Как можно дальше.       Окружение приглушенными полутонами и тёмными полосами проносится по краям обзора. Густо, как в таком же заранее знакомом лесу. И никого за много миль вокруг. Ржавые пятна кустарников живут на забытых стенах, под быстрыми ногами хрустит снег битого стекла. Скрипит стаей опьяневших синиц живое механическое окружение. Растительность поручней чуть было не сбрасывает спешащую с истёртых кафельных ступеней. Если бы только сбитый копчик был ценой за путь к выходу из лабиринтов желудка этого зверя.       За очередной дверью – очередная комната. Освещённая и оснащённая работоспособным оборудованием, она даже напоминает центровую – отсюда было ровным счётом три входа и выхода. Чтобы удостовериться в правильности выбора дальнейшего маршрута, на проверку каждой могло уйти не больше нескольких минут. Сколько уже было осмотрено, проверено и пройдено без внимания. Эта практика успела отложиться некоторым чутьём, логикой предпринимаемых действий. Дело было очевидным, один из выходов вёл вглубь цехов, а вот второй… не оказалось возможности даже осмотреть. Стоило только подойти к нему, как в глубине отчётливо послышались звуки тяжелых ударов. Не похоже на шум работы. Грузная поступь, которую даже шагами было сложно назвать, нескоординированные удары о стены. Кто-то, должно быть, нёс тяжесть больше собственного веса, тащил на себе, заваливаясь из стороны в сторону. Долгие интервалы между каждым из них, всё ближе и ближе к затаившей дыхание девушке. Если кто-то идёт прямиком к ней, то лучше было застать его не в лоб, а соблюсти некоторую дистанцию. Не хотелось бы повторить опыт скверного знакомства с подземным людом в лице особо нелицеприятных представителей. Анка попятилась назад, против течения вод собственного любопытства. Своеобразный побочный эффект вольнодумства и нескоординированного бунта. И как же той повезло не упасть замертво прямо там, куда хватило времени отойти …       К темноте коридорных стен подмешивается отблеск красного свечения. На решительности собственной тяги вывалился живой … если бы только можно было подобрать такое слово… прибор. Месиво из самых страшных ощущений. Вдвое больше её ростом, иной вид искажённого образа изуродованного Михая, самый ужасный вариант для погибели. Посмертное лоскутное одеяло, небрежно сшитый бледно-зелёными кусками мяса бугай наперевес с огромным подобием дрели заместо левой руки. Каждый разрез на виду, трубки и штекеры, на лысом перекроенном черепе над оголёнными в приступе безумия рядами зубов вставлен металлический застил, похожий на шлем, а в груди всё тот же механизм, замещающий сердце. Авторский почерк. За это мгновение обратный отсчёт негласно считается запущенным. Кошмарное зрелище как ни к стати застало девушку врасплох. В её испуганных глазах уже происходит кровавая расправа, потому ноги вязнут в бетонном полу, как будто тот жидкий и никогда не был плотным для нежданной гостьи. Останешься здесь. Расквашенной по стене, в которую неглядя упёрлась спиной. От паники невозможно отвернуться. Стоило тому лишь показаться, как выпады со стороны, шокирующе верные, набирают скорость, будто беглянка и была его целью. И сейчас её не станет. Расстояние топчется в ничто тремя широкими шагами, а штопор на инертной тяге взводится для чёткой ликвидации.       Время не просто пошло своим ходом, а полетело вслед. Грохот и треск, как от разорвавшейся мины, такой близкий рёв крутящегося сверла, звон металла о металл. Рывок из связки отчаянным криком - девушка зажмуривается и резко падает на пол. Чудо инженерной мысли не успевает изменить траекторию - выходит из замаха стремительным ударом перед собой. Сердце пропускает один единственный удар. Вместо предполагаемой преграды отмеченного живого тела пронзает стену, вскрывая перед собой целый гейзер из бетонной пыли и кусков шпаклёвки. Град сыплается на голову обмершей девчонке: она за секунду умудрилась побывать на том свете. Стоит только ошибке быть выявленной, вращению замедлиться - Анка уже хватает первое, что попалось под руку: ведро, наполненное грязной использованной водой. Отходная жидкость застаёт верзилу ровно в тот самый момент, когда всё его существо оказывается нараспашку, пока тот не успел выбраться из западни. Техническое алюминиевое ведро летит вверх, предполагаемо в голову живому мертвецу. Но Анка уже ничего не видит. Кряхтящие усилия бурмашины, а только затем клацанье искр, пыхтение самого существа, кашляющие помехи захлёбывающего двигателя внутреннего сгорания. Горение трупного газа внутри всхлопывается в трубах, выделяется из всех доступных щелей наружу, но не чувствуется в полной мере из-за всепоглощающей паники. Не теряя ни минуты, она выбегает из комнаты через ту дверь, благодаря которой она и попала на распутье. Ей кажется, что в обманчивом сумраке она трусливо оставила кого-то лежать в дёрганом припадке на земле, в ногах взбешенного монстра. Чувствует затылком, что ей в след смотрят и всего на долю секунды, прежде чем захлопнуть за собой дверь, замечает саму себя. Видит нездорово расширившиеся зрачки на бледно, измазанном собственной кровью, лице. Из открытого рта сплёвываются части собственного организма. А ниже… только фаршеобразная масса из внутренностей. “Ты даже не представляешь, что могла оказаться вместо неё”. Дверь шумно захлопывается и ещё какое-то время, для пущей надёжности, придерживается руками. Обрубает коридорную пуповину от какофонии звуков и неприятного видения. Девушка налегает на металл всем весом измотанного тела. Желудок скручивается в морской узел и в непрошенной реакции извергает из себя всё скудное содержимое. Последствия рвотного позыва остаются нежелательным следом её присутствия на пути к спасению. По всему телу бьёт крупная дрожь. Дальше может быть только хуже, а этот случай, скорее всего, был знаком свыше: выноси из этого урок и возвращайся в свой угол. И то, она его чудом смогла усвоить. Он ей явно пришелся не по вкусу, что даже должным образом не переварился. А значит, идти на поводу у своей животной сущности она больше не собирается. На столько шагов вперёд делать шаг назад было глупостью, поэтому было решено рискнуть повторно. Анка больше не бежит, лишь осторожно бредёт вперёд. Прежним намеченным маршрутом, как слепая тыкается носом в любые возможные двери, буквально странствует, изучая зал за залом, прислушивается к каждому шороху.

***

      От ощущения склизкой боли девушка отрывает ладони от колеса вентиля. Очередная мозоль лопнула, пока Анка выводила из строя сеть труб. Уже не первую и, нужно надеяться, не последнюю. На одном из верстаков она умудрилась позаимствовать проржавевший насквозь гаечный ключ. Так что если не получается перекрыть шлюз цивилизованным способом, то уж точно получится подкрутить лишние болты на стыках. За время блужданий по фабрике она уже успела таким образом оторваться от иссыхающих на ходу тварей, вооруженных странными выточенными из металлолома секирами. Одиночно караулящие едва не застали её за вредительством, когда выходили из-за угла. Благо девушка вовремя справилась: выдвинула трубу из устоявшегося положения и напустила в узком коридоре завесу пара для незаметного отступления. Стало ясно, что стычки перешли с качества на количество.       Но конкретно эти болты никак не хотели поддаваться. Они были намертво привинчены. Несчастные железяки умудрились лишить девушку видов на данную пакость. От особого “безразличия” к которой, Анка лишь грозно ударила ключом по непокорной обойме. “Чтоб тебя…!”. Но даже на этом её порыв не сошел на нет . Она стала нещадно колотить по всему оснащению стены. Уже даже без надежды, что система поддастся, подыграет ей. В ней вскипела такая ненависть ко всему, что её окружает. Этот болт лишь напомнил о бесполезности и ничтожности её существа в данный момент времени. “ЧТО ТЫ ВООБЩЕ ПЫТАЕШЬСЯ СДЕЛАТЬ? ЛУЧШЕ БЫ ТЫ УМЕРЛА ТАМ”. Скорее именно ОНА сейчас выпускала свой пар.       Эта театральная сцена забрала у неё последние крохи сил, от чего оставалось лишь со злостью и обидой смотреть правде в глаза, рыча и кашляя вбирать затхлый воздух. Но чего она точно не ожидала, так это что в воцарившейся после истерики тишине раздастся ответная утробная вибрация ударов по трубам. Бом. Бом. Бом. Размеренное и спокойное постукивание не появилось бы просто так в нужной трубе. Показалось или её действительно нашли? Достаточно и создаваемых проблем, чтобы выпустить её из виду: разбитые коробки электропередач, развинченные трубы, воткнутые в системы шестерней штыри. Создаваемый хаос не должен был стать её следами. Анка нервно сглатывает скопившуюся слюну и осматривается по сторонам. Никого. Но теперь ни к чему нельзя относиться как к данности. Она оставляет всё как есть и быстро заходит в ближайшую комнату, осторожно закрывая за собой дверь, без дополнительных звуков, как и было положено изначально. К несчастью, это правило всплыло в голове только сейчас, когда оплошность уже произошла.       В тусклом оранжевом свете высоко посаженных над шкафами ламп был выстроен целый лабиринт хранилища. Освещение щедро касалось верхних металлических полок, но и то полностью поглощалось, будучи неблагодарно заваленным какими-то коробками и свёртками. Нижние ярусы и вовсе лишались всякой возможности быть различимыми. На дне было темно, как и полагается любой океанической пустоши. Из покинутого коридора раздался такой же расчётливый удар по трубе. Девчонка юркнула под один из шкафов, прижавшись грудью к земле под первой, забитой до отказа, полкой. Валяющиеся мешки и металлические балки пришлись как нельзя кстати, старьё укрывало своим естественным положением, не выдавая ни малейшего признака присутствия посторонней. Замереть. Не дышать. Только слышать как за ней по пятам, повторяющимся жестом, открывается вход. Видит ноги в … знакомых массивных ботинках неторопливо проходят мимо стеллажей. “Дьявол!”. Расхаживает по кладовой в поисках следующей зацепки и даже не спешит уходить из поля зрения. Остановился у стола. Повернулся спиной к лежащей на полу. Девушка терпеливо выжидает, несмотря на новый прилив ненависти. Её переполняют эмоции: выводит из себя сам факт того, что его персона, даже покрытая мраком неизвестности, и то способна вызвать страх единым своим появлением. Больше к нему она не намерена попадаться. А потому Анка выбрасывает гаечный ключ. Она специально бросает его со звенящим отзвуком, вглубь складского помещения, прокатывая его под шкафами. Ботинки сдвигаются с места и так же неспешно удаляются в ту сторону, где предполагаемо должен оказаться источник шума. Это шанс. И им просто необходимо воспользоваться. Она заявила о том, что здесь кто-то есть. Даже почти не соврала в этом. А значит нужно как можно скорее это исправить и скрыться с места преступления. Осторожно выбравшись из укрытия она напоследок посмотрела сквозь щель между грудой вещей. Там, куда она бросила приманку, никого не было. Похоже, успел выйти через дверь на другой стороне комнаты. Путь можно считать свободным.       Успела лишь подумать она, пока через предметы, лежащие на полке прямо у её плеча, ни просунулась рука в перчатке. Пальцы разомкнулись прямо у неё на виду, а на демонстративно протянутой ладони удобно лежал тот самый гаечный ключ.