Колесо Фортуны

— Засосы на шее, Малфой? Тебе что, тринадцать? — Панси бросает на диван пакет карамельного поп-корна, и он со шлёпком приземляется мне в ноги. — Пошла на хер, — весело отзываюсь я, вскрывая упаковку. — Хоть раз в жизни порадуйся за лучшего друга. — Я лучше пособолезную Самуэлю за то, что ему придётся мириться с твоим скверным характером за возможность залезть к тебе в трусы, — слизеринка растягивает губы в улыбке. — Подвинься. Мы смотрим друг на друга. Я пережевываю сладкую кукурузу. Этот звук кажется слишком громким в тишине комнаты. — Не говори мне, что поле боя, в которое превратилась твоя шея, — это работа Гарри Поттера, — наконец произносит подруга. — Я молчал, — отвечаю, перекручивая кольцо на большом пальце. — Блять, — Панси вырывает поп-корн из моих пальцев и запускает руку в шуршащий пакет, жадно сжимая полопавшиеся зерна кукурузы в кулаке. — Просто… — Делай, что хочешь. Мне в самом деле наплевать, — бормочет она, но тут же продолжает, противореча самой себе. — Самуэль знает? Я вздыхаю, заранее готовясь к эффекту, который произведут мои слова. — Мы решили остаться друзьями. — Ты решил, — резко поправляет меня Панси, укалывая взглядом. — Я, — подтверждаю. — Ты с ума сошёл? Что ты вообще творишь, Малфой? — она подскакивает с дивана, роняя пакет с поп-корном на пол — покрытые карамельной корочкой зёрна рассыпаются по обюссонскому ковру, но едва ли сейчас это волнует кого-то из нас. — Слушай, я, может, и не самый благородный парень, которого ты знаешь, но даже я не собираюсь трахаться с двумя людьми одновременно! — повышаю голос, подаваясь вперёд. — Так не трахайся с Поттером! — кричит Панси. — Я не могу! — перекрикиваю её я, — Не могу! — воздух кончается. — Я, блять, не могу. В комнате снова воцаряется тишина. Желудок скручивает в тугой узел. Я поднимаюсь с дивана и принимаюсь собирать поп-корн заклинанием, чтобы успокоиться. Поттер не объявлялся чуть больше дня, а у меня уже сдают нервы. Я обещал сам прислать ему сову, но меня беспокоит, что от него нет вестей. Многие мужчины исчезали из моей жизни после пары низкопробных трахов, поэтому я не удивлён. Но всё же расстроен. Возможно, даже больше, чем готов признать. — Драко, — мягко произносит Панси. — Я хочу его, ясно? Господи, он и в самом деле знает, как со мной обращаться! — я резко разворачиваюсь, сжимая гладкое дерево в пальцах, — Но моя задница не имеет ничего общего с моим сердцем! Он мне даже не нравится! — Я поняла, — Панси протягивает ко мне руки. — Иди сюда, хорошо? — Он всё ещё чертов шрамоголовый придурок, — я зажмуриваюсь, оказываясь в объятиях подруги; палочка выскальзывает из моих рук и катится по полу, останавливаясь у ножки дивана. — Да, милый, — она успокаивающе гладит меня по волосам, прочёсывая коротко остриженный затылок. — И очки у него идиотские, — шепчу куда-то ей в волосы, они пахнут фруктовым шампунем. — Ты прав, — отзывается подруга. — Я не хочу влюбляться в него, Панс, — сжимаю широкие рукава её чёрного платья в пальцах. — Я не могу больше влюбляться. После всего, через что я прошёл, я… — Ты не влюбишься, Драко, дорогой, — она смотрит на меня. — Нет? — мой голос дрожит. — Нет, — Панси улыбается мне, убирая со лба белую прядь. — Нет.

***

— Как прошёл Ваш день? — Самуэль улыбается мне с порога, снимая ветровку. На улице идёт дождь, и его волосы вымокли и налипли на лоб. Я взглядом указываю ему на фен, висящий на крючке. Самуэлю совсем необязательно знать, что он зачарован на быструю сушку. — Мне дали внезапный отгул, так что я весь день провёл на диване в обнимку с медицинским справочником, — я облокачиваюсь на дверной проем. — Звучит скучновато, — он одаряет меня очередной белозубой улыбкой. Белая футболка Самуэля прилипла к телу. О, блядский Боже, у него просто потрясающее тело, и я ненавижу свой член за то, что оно его совершенно не интересует. Его в самом деле не интересует никто, кроме Поттера. Даже если я захочу с кем-то переспать, все равно, не смогу. Это раздражает. Верность всегда была важна для меня. Но это не значило, что я в одно мгновение вдруг переставал находить всех окружающих меня людей привлекательными. До этого момента. — Всё же лучше, чем весь день корпеть над бумагой в попытке впечатлить хорошенького клиента рисунком, а? — мои губы изгибаются в ухмылке. — Вы обижаете меня, — беззлобно говорит Самуэль, направляя фен так, что его волосы раздувает в разные стороны. — Я редко это делаю. — И тем не менее. Это отличный способ произвести впечатление, — я отталкиваюсь от стены. — Мне не хотелось… Не хочется производить его на кого-то, кроме Вас, — он выключает фен и шагает за мной в гостиную. — Самуэль, — я смотрю на него. — Я помню, — он улыбается, но всё ещё выглядит грустным. — Просто друзья. — Не просто друзья! — я достаю жестяную банку из холодильника и бросаю ему. — А отличные собутыльники. — Знаете, обычно я не пью, — он со щелчком вскрывает банку пива. — Так что меня быстро разносит. — Если нужно будет подержать волосы, пока ты будешь выворачивать свой желудок наизнанку, то не беспокойся. Я в этом мастер, — я салютую ему своей банкой. — Держали их тому парню? От упоминания Гарри Поттера органы вдруг меняются местами. Я стараюсь не подавать виду. Но, кажется, всё написано у меня на лице. — Я никогда не видел его по-настоящему пьяным, — мой голос теплеет, когда я говорю о гриффиндорце, и я проклинаю себя за это. — Зато ему однажды пришлось волочить меня через весь город на такси, хотя мы вообще-то и не приятели вовсе… Самуэль перехватывает мой взгляд и понимающе кивает. Я горько усмехаюсь куда-то в сторону. — Кажется, он хороший человек? — спрашивает он. Благодаря Поттеру я сейчас пью пшеничное пиво на кухне своей съёмной квартирки, а не пытаюсь затолкать в себя ложку безвкусной каши в одной из камер Азкабана. Это благодаря его показаниям, отцу удалось избежать Поцелуя Дементора, а нас с Нарциссой и вовсе оправдали. Он не был обязан. Но раз за разом приходил в Министерство, делился воспоминаниями и мирился с бесконечным количеством вопросов, сыпавшихся на него. Он защищал мою семью. А всё, что сделал я — это бросил сухое «спасибо» после вынесения приговора. Я был юным и глупым, и мне казалось, что всё произошедшее — его вина. — Может быть, самый лучший из всех, кого я знаю, — я склоняю голову. Я помню, как перед последним заседанием Поттер повернулся ко мне, улыбнулся из-за плеча и тихо, но уверенно произнёс: «мы победим». Я тогда успел подумать, что Джиневре и в самом деле чертовски повезло. Поттер отлично подходил под определение мужчины, за которым чувствуешь себя, как за каменной стеной. А через пару месяцев он объявил об их расставании. Конечно, я по-подростковому злорадствовал, но только до тех пор, пока он вдруг не появился на обложке «Пророка», выводя из ресторана за руку какого-то мальчишку. Но Поттер не просто держал его за руку. Он заслонял его. В этом маленьком, но таком важном жесте было неприлично много заботы. Не помню, что точно я чувствовал в тот момент. Но моей ярости хватило на то, чтобы испепелить газету, не прикасаясь к волшебной палочке. Я злился. Раздражался. Завидовал. Магический мир принял его предпочтения, как должное, в то время, как о моей ориентации знала только парочка близких друзей. Я думал, что хочу быть на его месте. Но я ошибался. Я хотел быть на месте того паренька, чью дрожащую руку сожмут в крепкой своей и выведут из ресторана, защищая от вспышек колдокамер. Я хотел, чтобы хоть раз в жизни мне не пришлось делать вид, что я сильный. Я не хотел быть сильным. Я хотел быть любимым. Хотел, чтобы меня обняли перед очередным ежегодным рождественским ужином, чтобы помогли отбиваться от вопросов о наследнике, чтобы нашли мою руку и сплели пальцы под столом. Чтобы после ужина обязательно посмотрели в глаза и сказали, что мы отлично справились, а потом отвели на ближайшую газовую станцию и накормили хот-догами с горчицей, потому что диетическая стряпня эльфов тёти Андромеды просто отвратительна. Хотел услышать, что всё хорошо. Хотел знать, что будет только лучше. Хотел знать, что я не один. Но, к сожалению, это невозможно. Только не для меня. — И часто к Вам птицы на подоконник садятся? — Самуэль нахмуривается, вырывая меня из мрачных мыслей. Я поворачиваю голову в сторону и пытаюсь сдержать улыбку. За окном, вжавшись в деревянную раму, лениво моргает, сжимая в крохотном клювике записку, серая сова.