Мой Джон Сноу

Утром он первым делом отправился к Дейенерис. Он был готов ждать, но она уже не спала, и не известно спала ли вообще. Она выглядела осунувшейся и очень встревоженной. Джон вошел и молча смотрел на нее, стиснув зубы. — Джон... — не выдержала она, — ты же не думаешь, что я знала?! — Почему ты не отдавала приказ? — раздельно проговорил он, кипя от гнева. — Ты могла велеть своим безупречным схватить его до того, как... — он осекся. — С ней все в порядке? — Дени подошла ближе. — Слава богам. — Джон, мне так жаль! Я отдалила его от себя... Думаю ты знаешь, почему, — прошептала Дени, слегка краснея. — Но я не думала, что он так поступит! — Ты стояла и смотрела, как он размахивает своими ножами посреди зала! — он не кричал, но голос его звенел сталью. — Джон, я испугалась! Она смотрела на него со страхом и тревогой, но еще в ее глазах промелькнули смятение и… стыд? — Я верю тебе, Дейенерис Таргариен. Но знай, что я никому не позволяю причинять вред моей семье и тем, кто мне дорог! — Джон печатал слова, и Дени почувствовала себя совсем девочкой рядом с ним. Она видела в его глазах не только лед, но бушующее пламя, и оно завораживало ее. Дени медленно подошла к нему еще ближе и заглянула в эти удивительные глаза: — А я... тебе дорога, Джон? — Ты знаешь, что я рисковал жизнью за тебя и рискну вновь, если будет нужно. — Я имела ввиду другое... — она прошептала так тихо, еле слышно. Он тоже смотрел ей в глаза. На какое-то мгновение Дени показалось, что он сейчас поцелует ее. О! Как она хотела этого! Она приоткрыла свои нежные коралловые губы, но он лишь произнес: — Дени, не обманывай себя. Тебе не будут доставаться все игрушки, какие ты только захочешь. Ты — моя родня, ты — мой друг, я на это надеюсь, и еще надеюсь, что ты — все еще мой союзник. Но я не люблю тебя, как женщину. Скорее как сестру, хоть ты и моя тетя. — А кого ты любишь? Ее?! — вскрикнула Дейенерис оскорбленно. Его взгляд остался непроницаем. — Корабли готовы. Ты плывешь со мной на Север, как мы договорились? Столько льда… Этот взгляд и тон как будто остудили ее. Не в силах сейчас понять саму себя Дени тихо ответила: — Да, Джон. — Надо подумать, кого теперь отправить в Миерин. Мне жаль, что он так глупо погиб, Дени. Я знаю, он был дорог тебе. Дени кивнула, отвернувшись. — Увидимся на берегу, — сказал Джон и вышел. А она села в кресло и закрыла лицо руками. Джон и его десница наблюдали за погрузкой войск. Северные корабли, присланные Мандерли, были забиты обсидианом, зерном и другими продуктами. Но на каждом был отряд южных рыцарей и солдат, на случай нападения пиратов. На корабле короля Севера были только северяне. Джон не желал никого постороннего в море. Утром он справился, как чувствует себя Джейн. Ему сообщили, что она почти в порядке, крови потеряла немного, благодаря своевременной помощи, и мейстер разрешает ей ехать. Как будто она бы послушала мейстера, мысленно усмехнулся Джон. Больше всего ему хотелось увидеть ее, но у него не было ни минуты. Он должен был разыграть целое представление, которое призвано было убедить всех присутствующих лордов, что союз Севера и Юга нерушим и цели остаются прежними. Ему предстояло попрощаться с десятком не самых приятных ему людей. И с Дени, хоть и ненадолго. Она плыла на своем корабле, и вскоре они должны были вернуться к переговорам о союзе, чтобы подписать договор, как хотел Джон. Его гнев все еще кипел, но он должен был быть мил, любезен и уверен. Музыка: ролик 1 Наконец, они отплыли и берег Драконьего камня стал медленно удаляться. Джон поручил Давосу проследить, как все разместятся на корабле. А сам вышел на корму. Теперь политика хотя бы на время оставалась за бортом, и он мог подумать о том, что терзало его в последние дни все сильнее. Внутри него бушевало столько чувств, что он не мог в них разобраться. Но и терпеть дальше неопределенность он тоже не мог. Джон молча вглядывался в надвигающуюся тьму, волны блестели и перекатывались, как спины огромных рыб. Но он их почти не видел, он смотрел сквозь волны, сквозь туман на свою жизнь. На свое детство и рано узнанную горечь. Как он мечтал тоже стать лордом Винтерфелла, как его брат Робб, которого он преданно любил... И как ему объяснили, что он — бастард и что это такое. И после никогда не давали забыть. Как он спрашивал, где его мать. Потом хотя бы просто, кто она... Но и этого не получил. Как он ушел в Ночной Дозор, грезя о подвигах, чести и уважении суровых мужей на краю света. Как он отдал и то и другое, и третье за то, чтобы живые жили. Как он это понимал. Как он потерял свою первую любовь, которую не искал, но получил, и которую тоже предал, так и не придумав, как совместить любовь и долг. "Любовь — это смерть долга" — так говорил старый мейстер Эйемон. Его двоюродный пра-прадед. Если бы он тогда знал... Как он думал, что слова «За Дозор!» будут последним, что он услышит в жизни. Как он умер или почти умер, а потом вернулся, и бы будто часть его осталась там. Он был жив, но не жил. У него остались только долг и желание отомстить за свою семью. И вот он — даже не лорд Винтерфелла, он — король всего Севера. А еще наполовину Таргариен с правами на гребанный Железный Трон. И тем человеком, который помог ему понять и принять себя целиком, свое прошлое и свое настоящее — была она. И в какой-то момент или постепенно она стала ему дороже всех на свете... За спиной раздались тихие шаги, Джон молниеносно обернулся, готовый ко всему. Давос. — Не спится, мой король? Джон чуть обернулся: — Сир Давос... — Что собираетесь делать? — луковый рыцарь встал рядом. — Привезем на Север драконье стекло и оружие, сделаем еще столько оружия, сколько успеем, распределим войска. Будем следовать плану обороны и будем молиться, чтобы Старые и новые боги помогли нам, — сказал Джон глубоко вздохнув и снова устремив взгляд вдаль. — Я имел ввиду леди Джейн, — тихо сказал Давос. Джон резко поднял голову и посмотрел в спокойные и мудрые глаза своего десницы. — Что вы имеете ввиду, сир Давос? Что опять случилось с леди Джейн?! — С ней случились вы, мой король, — в них было всемерное понимание, сочувствие и... веселье? — Я же вижу, и видит каждый, у кого есть глаза, как вы смотрите на нее, и как она смотрит на вас, когда думает, что никто не видит. Как вы бросились ее защищать и как переживали, что она ранена. Даже этот наемник, кажется, был в курсе, что она вам не безразлична, а вы хотите сказать, что нет? Когда вы говорите о ней, в ваши глаза возвращается жизнь. Даже сейчас одно ее упоминание вывело вас из задумчивости, — его десница и друг многозначительно замолчал. Джон вздохнул глубоко и повесил голову: — Я не знаю, что буду делать. Иногда мне кажется, что она как будто воздвигла стену между нами, и я не знаю, как через нее пробиться. Я чувствую, что я интересен ей, но она часто становится очень грустна и как будто испытывает боль, когда наш разговор заходит... или когда мы оказываемся слишком близко. Так было во дворе Винтерфелла, когда я учил ее стрелять из лука, когда помогал ей слезть с лошади, и там, в пещере, когда показывал обсидиан и рисунки... Когда она взяла меня за руку, когда я сам готов был попрощаться с жизнью стоя перед драконом... Когда снова лечила меня после битвы в Королевской Гавани... Потом она вдруг стала избегать меня и так холодна со мной! Иногда она теряет самообладание, и ее как будто охватывают ярость и отчаяние, но я не понимаю почему, я теряюсь в догадках, каждая из которых хуже другой... Я чувствую, что это связано со мной и, возможно, этими е*#ными слухами про мой брак с Дейенерис! — Джон замолчал, нахмурив брови и пытаясь собрать свои мысли. — О, Джон, я знаю, что те, кто говорят, что понимают женщин — лжецы и хвастуны! — покачал головой Давос. — Но я также знаю, что никогда не видел вас таким живым и счастливым. А я знал вас я еще как угрюмого брата Ночного Дозора, еще даже не Лорда-Командующего, в глазах которого я видел тоску и суровую мудрость не по годам. И теперь вы — король Севера и фактически принц рода Таргариенов! Трудно себе представить другую столь удивительную судьбу! — Иногда внутри я все еще чувствую себя бастардом, и мне кажется, что все это сон... — Но вы — король. И что важнее многого, важнее вашей крови и наследных прав, простите, ваша милость, при всем уважении! Важнее то, что королем вас провозгласили люди, не подозревая о вашем происхождении! Я видел за последние годы слишком много королей и королев! Но никого достойнее вас. Джон серьезно смотрел на Давоса, а тот продолжал: — И я не видел среди них ни одного, кто был бы счастлив сам, как человек. Эти короли натворили много бед из-за своих амбиций и эгоизма и немало — из-за своей несчастности. Король Роберт топил свое горе в вине и шлюхах, королева Серсея, по слухам, когда-то надеялась на счастье в браке и очень любила своих детей, а когда они все умерли, она превратилась в то жестокое чудовище, которое мы знали. Король Станнис тоже не был счастлив в семье, они не были ему дороги, и он... У пожилого рыцаря перехватило дыхание, и он не смог сказать вслух, что потом сделал Станнис, но Джон и так понял. — Я не хочу оправдать чудовищные и просто недостойные поступки королей и королев! — продолжал десница. — Но я глубоко убежден, что будь они счастливее — их сердца не очерствели бы настолько. Я знаю, сколько бед и лишений испытали вы, мой король, и я хочу, чтобы вы были счастливы! Король, сердце которого в надежных руках, сможет править спокойно, не будучи гоним его порывами и болью... Вы знаете, как леди Джейн относится к вам? — Да! Нет... Я не знаю... Седьмое пекло! Это сложнее, чем воевать с Белыми Ходоками! Насколько все было проще в Ночном Дозоре… — Джон дышал, вцепившись в борт и опустив голову. — Когда я был в бреду и на краю смерти, еще в первый раз в Винтерфелле, я помню, что она сидела у моего ложа, держала меня за руку и пела мне. Я никогда не слышал раньше этой песни… Джон задумался, вспоминая, что еще было в ней. — Сир Давос, мне показалось, или на борт грузили апельсины? — Апельсины, ваша милость? — Давос удивленно поднял брови. — Да, я приказал погрузить два ящика лимонов из Дорна для леди Сансы и ящик апельсинов на всякий случай... — Прекрасно! Вы даже не представляете, насколько этот тот случай! Настало время все выяснить. Отплыть нам удалось только к вечеру. Из-за вчерашних происшествий все застопорилось, и все гадали, не полетел ли союз Севера и Юга к чертям. Но Дейенерис приказала войскам садиться на корабли, значит, они обо всем договорились. Иначе и быть не могло. Джон никогда бы не рискнул союзом и исходом этой войны... Проходя на корабль, я слышала, как Тирион прощаясь с леди Оленной, произнес, что утром король Севера и королева Дейенерис имели разговор, и вопрос решен вполне однозначно. — Что ж, я рада это слышать! Это многое может изменить. Знать бы только, к чему нам всем готовиться... — промолвила Королева Шипов. — Я тоже хотел бы это знать, миледи, но все мы пока знаем только то, что знаем... Дальше я не стала слушать. Вопрос решен вполне однозначно. Я вдруг поняла, что как будто смотрю на происходящее и себя со стороны, а внутри меня все застыло и замерло. Я видела, как на пристани Джон проводил Дейенерис на ее корабль, ее лица я не видела, но он очень мило ей улыбался. На наш корабль я поднялась на деревянных ногах и прошла в отведенную мне каюту. Отпустила служанок заниматься вещами и обустройством, а сама села на кровать. Драконий камень навсегда оставит след в моей душе, но я была рада покинуть, наконец, это место. То, что произошло вчера как будто вскрыло нарыв. Даже несчастный Даарио видел, к чему все идет у Джона и Дейенерис… Что ж, "мой день", как я его называла в начале, закончился поистине триумфально и трагично... Он так смотрел на меня, зажимая шею куском моей нижней юбки... И снова нес меня на руках так нежно и медленно, как будто не хотел выпускать. Что ж, с этого все началось, этим все и закончится. Долг — это смерть любви. А для Джона долг всегда был превыше любви, превыше всего... Хотя, возможно, я фантазирую. Симпатия, уважение, даже влечение... Это не стоит тысяч и тысяч жизней. А главное — самой Жизни, за которую мы все скоро будем сражаться. Я пыталась уговорить себя, что я тоже смогу справиться. Я приму это, ведь я знала с самого начала, что так и будет... Я поняла, что сижу, раскачиваясь, мои губы и кончики пальцев похолодели, а глаза смотрят в одну точку. Так! Надо встряхнуться! Я зачем-то полезла в карман... На мне была та же куртка, в которой я обычно бегала поверх простого платья с запАхом. Совершенно не хотелось сегодня наряжаться. Там я что-то нащупала. Ракушка... Последняя ракушка, которую я не успела тогда выбросить в море. Хорошо, что я тогда не дала Джону сделать или сказать лишнего. Было бы в разы больнее и сложнее сейчас сделать вид, что ничего не было... Так, вот и повод подняться на палубу, надо бросить в море ракушку — "надежду". Тут в дверь постучали. Кого же черти несут!.. — Войдите! Тихий слуга вошел с каким-то блюдом. — Миледи, пожалуйста, примите это от короля. Он поставил на стол... апельсины. Я уставилась на них. Даже драконы не удивили меня так сильно, как простые апельсины на бронзовом блюде. Апельсины. Для меня. Я горько рассмеялась, и все же слезы предательски брызнули. Черт бы побрал Земфиру и мою несдержанность! Эффект бабочки, б*#дь! Даже если и так, я сама все сегодня слышала! И видела, как они мило прощались! Ну и нах#я мне эти апельсины?! У меня начиналась истерика. Слуга куда-то делся, я не заметила. Апельсины, е*тать! Очень романтично, б*#дь! А я только смогла успокоиться! Зачем это?! Я же все видела и слышала! Я схватила один апельсин и запустила им в дверь. Потом второй, третий... Меня душили слезы и горькая обида. Я не слышала, как в дверь постучали, а когда она открылась и он вошел, в него уже летел четвертый апельсин. Но Джон легко увернулся и удивленно посмотрел на меня. О, боги! И куда мне теперь деваться, за борт?! Что ему сказать?! И куда девать заплаканное лицо? Я проглотила истерику и выдавила: — Я не.. думала, что кто-то войдет... Что вы... здесь делаете? — Я пришел к вам, — тихо, но уверенно сказал он. Я задохнулась и покраснела: как ты себя ведешь! Ты ему еще скандал устрой и сцену ревности! — Конечно... Простите меня, Джон, — я не могла даже посмотреть на него от стыда. Зачем он подходит ближе? — За что же мне вас прощать? — хрипло сказал он, не отрывая глаз. А потом… взял мою руку в свою и поднес к губам. И поцеловал мои пальцы так нежно, что у меня что-то оборвалось внутри. Потом еще раз, смотря на меня с вопросом. И еще — уже закрыв глаза и отдавая всего себя в этот поцелуй, как будто взамен другого, которого он на самом деле хотел. И я. Джон постучал в дверь ее каюты три раза, но никто не открыл, а когда он вошел, ему в голову летел апельсин. Хорошее начало... Впрочем, он сам себя уже так накрутил, что ничему не удивился. Боги, как она была прекрасна в этом смятении чувств! Как накануне на пляже, когда он мечтал ее догнать. Ему хотелось собрать все слезинки губами с ее прекрасных глаз... — За что же мне вас прощать? Ее рука взметнулась ко рту и накрыла губы. Это было не правильно, что эти восхитительные пальцы прикасаются к ее губам, а он — нет... Но он все не мог решиться. Зато он взял ее руку в свою и медленно поцеловал кончики пальцев. Раз, другой, третий... Он тонул бесповоротно — никакой дороги назад. Сейчас или никогда! Он пытался разглядеть в ее распахнутых глазах холод, возмущение или отвращение — что-то, что показало бы, что он не желанен для нее. Но ничего подобного не увидел. Он не помнил, а может, и не знал, как должна выглядеть любовь в глазах женщины, но, вероятно, именно так. Он невольно слегка отпустил ее пальцы и вдруг ощутил, что они дрогнули и едва заметно провели по его губам. Тогда он шумно выдохнул, притянул Джейн к себе за талию, не отрывая взгляда, и... накрыл уже ее губы таким долгожданным поцелуем. О, боги! Какими невозможными были эти губы! Кожа... Запах... Разве так может быть?! — О, Джейн... Я люблю вас! Вы слышите?! Я больше никогда и никуда вас не отпущу, если только вы... Джейн?! — Джон, я... тоже... люблю вас! Что она сейчас сказала??? Лавина чувств, которые он не смог бы ни разобрать, ни назвать, накрыла, опрокинула, лишила возможности думать и говорить. Только желать. Только чувствовать гладкость кожи, непередаваемую мягкость губ. Джон раздвинул их языком и чуть не застонал. А она словно таяла и растворялась в его руках... Никакого сопротивления, только ответная нежность. Ее пальцы зарывались в его волосы, стянув кожаный шнурок, что собирал их на затылке, скользили по щекам, плечам... Она то смеялась, то снова плакала. Джон, едва касаясь, стал целовать ее глаза, собирая слезинки, нежно придерживая такое любимое лицо. — Отчего же вы плачете? — прошептал он. — Я не могу поверить... — едва слышно ответила она. — Это я не могу поверить! Поможете? Она улыбнулась, но долго ее губам быть свободными он не позволил. Больше он не мог ждать ни одного мгновения. Ее обычные, не парадные платья застегивались на пряжки, а не шнуровку. Сколько раз в своих мечтах Джон их уже расстегивал... Платье упало на пол. Скулы, плечи, ключица, грудь... У нее вырвался стон. О, боги! Этого не может быть, это не может быть так сладко! Она потянула шнурки на его дублете, а он рванул свой ремень. Хорошо, что меч остался в его каюте, на пол упал только кинжал. Дублет и его рубашка отправились к платью. Джон снова заглянул ей в глаза. Желание — вот что было в них. Он подхватил Джейн на руки и опустил на ложе, нависая над ней. Он не мог поверить, что это происходит на самом деле. Его руки нежно гладили каждый дюйм, губы хотели быть сразу везде… Ее руки тоже были везде. Избавляясь от штанов, Джон не отрывал глаз от ее потемневших губ, вздымающейся в неровном дыхании груди, выступающей косточки над бедром... Неужели это все теперь его? ... — Джо-о-он! — Джейн!... Моя... Моя, моя любимая! Моя! Музыка: ролик 2 Я открыла глаза. Я. Лежала. На плече. Джона Сноу. Восторг! Щемящая нежность... Боль, ощущение чудовищной ошибки... Я все испортила! Здесь должна быть Дейенерис! Он полюбит ее и принесет присягу, она поможет победить армию мертвых, он узнает о своем происхождении, их родственной связи, и не сможет этого принять, оттолкнет ее, она задохнется от горя и боли, снова потеряв надежду на любовь и дом, а дальше — пламя и кровь, безумие королевы или сценаристов, долг — смерть любви, сломленный и преданный всеми, даже Сэмом, Джон уходит за Стену... Стоп! Ну, теперь, по крайней мере, за Стену он отправится не один... Стоп! Он УЖЕ знает о своем происхождении, принял его и сделал свой выбор. Он договорился с Дейенерис, сам, пока я тихо билась в истерике и избегала его. А Дейенерис... Да плевать мне на чувства Дейенерис! Джон — мой Джон! — спит в моей постели и обнимает меня, будто самое ценное сокровище, будто хочет закрыть собой от всего мира. Даже во сне... Мой Джон Сноу... Он вчера прислал мне апельсины... Апельсины! В этом холодном, жестоком и раздираемом войной... Он слышал меня тогда! Все это время он стремился ко мне, неизменно относился с заботой и трепетом, а когда случайно или не совсем прикасался ко мне — его голос становился ниже и глубже, а глаза таким темными и бездонными... Апельсины... Я какое-то время просто лежала и не могла поверить обрушившемуся на меня счастью. Потом мысли мои немного успокоились и потекли ровнее. Точно апельсины! Как-то моя начальница собрала наш небольшой отдел и устроила что-то вроде тренинга по разрешению конфликтов. Есть апельсин, на него претендуют двое. Это конфликт. Но, возможно, одному нужен апельсин, чтобы снять цедру для пирога, а второму — чтобы выжать сок... win/win... Ну коне-е-ечно! Это игра не в престолы, а в исполнение желаний! Дейенерис хочет не трон или... Джона — она хочет чувствовать принадлежность к семье, хочет быть любимой и не хочет больше быть проданной и использованной, как вещь... А еще она наивно хочет сделать идеальный мир, одним взмахом драконьего крыла, сломать колесо... Чтобы не видеть больше несправедливости и насилия над слабыми. Потому что это напоминает ей о пережитых несправедливости и насилии над ней самой. Поэтому она тогда якобы спасла мейегу, рабов, безупречных... Она выжила, стала сильной и теперь хочет расширить границы своей безопасности до масштабов королевства, отменив насилие и рабство... Ох, видали мы таких, кто желает старый мир разрушить и всех осчастливить.... Джон стремится быть достойным. Он просто не понял, что он уже самый достойный и честный человек в Семи королевствах... Он тоже хочет чувствовать принадлежность к дому, роду, хочет, чтобы его любили, хочет это заслужить... Он не откажется от Старков никогда, несмотря на то, что признал себя наполовину Таргариеном. А еще он хочет спасти людей от Вечной Зимы и Ночи. И ради этого он готов был отдать все — даже мечту о доме и любви, даже имя, носить которое желал всегда, даже честь... Лорды Севера хотят независимости, чтобы не участвовать в южных дрязгах, чтобы сохранить свою самобытность и веру, свой уклад, а главное — не подчиняться недостойному... Лорды Юга хотят выжить и упрочить свое положение, влияние и богатство, хотя это снова про выживание... Серсея хотела... признания, уважения и короны, потому что ей ее обещали с детства, а еще — не быть угнетенной мужчинами: отцом, мужем... И при этом все хотят выжить... Пирамида Маслоу. Я выбралась из-под тяжелой руки Джона, накинула халат и поспешила за стол. Теперь мои схемы стали, наконец, сходиться. Я чертила логические связи и ветки вероятного развития событий, нервно грызя карандаш, — единственный в этом мире, из кармана моей куртки — дурацкая привычка еще со школы. Джон улыбался во сне. Но вот улыбка сменилась тревогой, он сжал рукой пустоту простыни и открыл глаза. Чудовищное облегчение разлилось по его лицу, когда он увидел меня над моими записями с карандашом в зубах. — Я испугался, что мне все приснилось, — хриплым со сна голосом проговорил он. — Почему ты встала так рано и ушла от меня? — Апельсины, Джон! Одному нужна цедра, а другому — сок! Я принялась объяснять ход своих рассуждений применительно к мотивам и ожидаемым действиям ключевых фигур, развернувшейся игры. В первую очередь Дейенерис. А он смотрел на меня таким глазами... Как может сочетаться в одном взгляде бесконечная нежность и уважение? — Как давно ты не спишь? — спросил он, поднимаясь. — Не знаю, кажется только светало... Он встал, ничуть не стесняясь. Я выронила карандаш. Зрелище было завораживающим: в каждом движении была четкость и уверенность стальной пружины и в тоже время — легкость и плавность, мышцы перекатывались под блестящей кожей мощными буграми, оставалось только догадываться о его силе... Впрочем, я помню, как он подхватывал меня на руки, как бросил за спину, спасая от обезумевшего Даарио, и как обнимал ночью... Он, казалось, не заметил моего застывшего взгляда, натянул штаны и подошел ко мне вплотную, наклонился и обнял очень нежно. Я услышала горячий шепот над самым ухом: — Тебя мне послали боги! — он поцеловал мои волосы. — Мало того, что ты вернула меня к жизни дважды, и я снова чувствую тепло, я вообще чувствую! Как будто выбрался из глыбы льда... Я мог думать, действовать, но не чувствовать, я был застывшим. А рядом с тобой я хочу жить... Так ты еще стараешься помочь каждую минуту, и делаешь так много! — он шумно вздохнул. — Прости, когда ты так близко, я не могу думать о... вообще не могу думать! — зашептал он мне в ухо, улыбаясь, и я тоже не смогла больше думать. Волна тепла захлестнула разум и разлилась по телу. Он поднял меня за плечи и развернул к себе, обнял и притянул так близко, как только мог, впиваясь своими губами в мои, целуя настойчиво и нежно. Подхватил на руки, как пушинку и закружил по каюте. — Я никому тебя не отдам! И никуда не отпущу! Ты — моя, а я — весь твой! Я ничего не хочу так сильно, как быть всегда с тобой! Мне кажется, я ощутил это, еще когда поднял тебя на руки в первый раз, тогда... Только я боялся тогда поверить себе и тебе. А потом... ревновал, боялся, что ты меня прогонишь. Я был идиотом... Ты простишь меня? — Ты был и остаешься королем, — я положила ладонь ему на щеку, — и поступал всегда достойно, мне не за что тебя упрекнуть! — А ты... будешь... моей королевой? — прошептал Джон, глядя мне прямо в глаза и все так же держа на руках посреди каюты. Но тут в дверь тихо постучали. — Вас уже ищут, ваша милость... — Давос. — Вам стоит поторопиться, — сказал он, тихо покашливая. Джон нехотя опустил меня на пол. — Иду, — сказал он негромко. Быстро натянул сапоги, не забыв засунуть по ножу за каждое голенище, оделся, стянул волосы на затылке как обычно, накинул дублет, застегнул пояс с кинжалом в ножнах — на все ушло не больше десяти-пятнадцати секунд, как пожарный... Улыбнулся мне с надеждой и голодом в глазах и вышел, тихо закрыв дверь каюты. А я рухнула на кровать и закрыла лицо руками. Мне хотелось визжать от счастья и выть от тоски. А если Дейенерис не отступится? А если его лорды и сестры будут против?...