Мой Джон Сноу

Солнце клонилось к закату, а мы сидели, уставшие, и бессовестно ели прямо на ложе. Огромное блюдо с мясом свежесваренного в морской воде краба стояло на узорной скатерти, рядом блюдо с фруктами: инжиром, персиками, гранатами и апельсинами из Простора и Дорна, ароматные лепешки и свежее легкое вино, такое же, как мы пили с Давосом на пикнике. Мы кормили друг друга, дурачились и были совершенно счастливы. А потом просто валялись и болтали о всяких глупостях, отдыхая, и как-то незаметно стали вспоминать неловкие и смешные моменты, которые случались с нами в начале и по мере нашего знакомства. — А я тогда говорю: "Я догадываюсь, что вы обо мне думаете, ваша милость", а ты такой: "Надеюсь, что нет!"... — Ха-хах! Да, точно… — А что ты подумал тогда? — Честно? — Да чего уж, я знаю, как я выглядела тогда со стороны, так что валяй. — Что ты очень смелая и красивая, даже когда пьяна… Особенно, когда пьяна, потому что перестаешь держать лицо и становишься такой... живой. — Правда? — Угу, — поцеловал он меня в макушку. — А я считала, что ты думаешь, как мерзко и недостойно я себя веду и выгляжу… — Я так не думал. Только не про тебя. Я на Тормунда очень злился и уже очень сильно ревновал. — А я очень злилась тогда на тебя… — Да? — Что ты весь такой гордый, суровый и неприступный, принц чертов! — Ах-ха-ха… Я да-а, вел себя примерно как каменный истукан. — Ну не совсем. Иногда ты сверкал глазами и сразу отворачивался. — Да нет, я… — Да-да! С вот таким лицом… — я изобразила чопорного Джона времен самого начала нашего знакомства. — Не может быть, — поморщился он, смеясь, — какой же я болван. Я мог уже тогда быть с тобой… — Вряд ли. — Это еще почему? — А представь, если бы нас вот так, как сейчас, приклеило друг к другу тогда… — Да-а, — Джон притянул меня к себе и обвил руками, — я бы, наверное, провалил переговоры. И на Железный Трон мне бы было совсем плевать… Я бы просто не поехал никуда, и был бы занят только тобой, как сейчас, — он провел согнутыми пальцами по моей щеке и нежно поцеловал. — Хочешь вина? — Давай. Он встал и налил два кубка, прихватив тарелку с фруктами. Сделав глоток, Джон спросил: — А теперь ты скажи, что ты подумала обо мне, когда впервые увидела, только честно. — Ну я много чего тогда подумала… Мне нужно было выжить и чтобы ты мне поверил, а не прогнал… Но если отбросить всю шелуху, и-и-и подвести все мысли к одному итогу, то я думала, что хочу видеть свои ноги на твоих плечах, — закончила я, отпивая вина и наслаждаясь произведенным эффектом. Джон замер, не донеся кубок до рта: в нем мигом пересохло, как только услужливое воображение нарисовало эту картину. Но он, кажется, разгадал ее игру, и поэтому решил подождать и дать ей порезвиться. Сколько сможет, потому что... — А ты что обо мне подумал, когда увидел впервые? — Гхм… — он пытался собрать мысли и слова, которые куда-то разбежались. — Если по сути, то примерно то же самое, хотя такие мысли тогда старательно от себя гнал. Дурак... Джон решил что-нибудь пожевать, чтобы хоть немного отвлечься и выбрал спелый персик. Но он отвлечься особо не помог, а, напротив, напомнил кое-что весьма… пикантное. Джейн как будто прочла его мысли и спросила, прищурившись: — А помнишь те злополучные персики? На пикнике… Кажется, она продолжала его дразнить. Джон обожал ее за эту манеру говорить иногда очень откровенно, а в другие моменты — искренне смущаться и даже краснеть. Он доел персик в два укуса, прожевал, пользуясь небольшой паузой, чтобы подобрать ответ, достойный вопроса. Запил вином и, подумав, убрал свой кубок и тарелку с фруктами на пол и ответил, смотря прямо в ее смеющиеся и полные разгорающегося желания глаза: — Ну... Почему злополучные? Они принесли мне много приятных минут перед сном. — О! Вот как... А ты с тем персиком у рта... это выглядело как... — Как? — улыбнулся он плотоядно, быстро придвинулся ближе, разводя ее колени в стороны, и, уже подарив первые прикосновения жадных губ, поднял на нее глаза. — Вот так? — Да-а-а... — Я прикажу... привозить персики из Простора… Я налажу поставки... Чтобы чаще тебе напоминать... Дальше он был слишком занят, чтобы говорить. Джон обожал ее вкус, обожал ее запах, он пьянел сильнее, чем от вина, лаская ее в самом сокровенном месте. Спустя время, когда он отпустил ее бедра, окончательно сгорая от собственного желания, она произнесла загадочно: — А хочешь, я покажу тебе, как выглядел со стороны мой вариант? — Джейн выбралась их его объятий и, мягко толкая в грудь, уложила его на спину. — М? Что? … — не сразу понял Джон, что она имеет ввиду,— О-о-о… А когда понял, то подумал, что он грезит, и это один из его самых тайных снов. Как ни было ему сладко, он почти сразу прервал ее, не дав закончить начатое, поскольку был уже совсем близок, и потянул вверх за плечи. А она вытерла влажные губы тыльной стороной ладони, глядя на него почти с вызовом. Она просто не знала, как трудно ему сдерживаться и без того! Иначе бы не стала так его испытывать… Джон зарычал, рывком поднял ее еще выше к себе, впился в нее жадными губами, пробуя свой собственный вкус, а затем, дрожа, усадил сверху. Яркая вспышка разорвала темноту под закрытыми веками, Джон что-то сдавленно выдохнул и не сразу смог подумать, что это, наверное, все таки сон... Играя и покусывая мочку, он прошептал ей на ухо, когда они лежали и обнимались: — Теперь персики — мои любимые фрукты. — Хм, — довольно улыбнулась она. — А почему ты не дал мне закончить? — Джейн... Я не знаю... смогу ли я вернуться, — признался он, и тревога сдавила ему грудь, — и не хочу терять зря ни капли своего семени. — О... — Не думай об этом! В смысле о том, что я могу не… А о том, что может случиться, и чего я хочу всей душой — думай, — жарко прошептал он. — Думай, любимая! Моя Джейн, моя жена... И он снова накрыл ее губы своими. А потом, повинуясь внезапной мысли, попросил: — Спой мне. Она подняла брови. — Я хочу, чтобы ты спела для меня и ни для кого больше. Джон хотел запомнить ее, обнаженную и прекрасную, только его, с ее гитарой... Он хотел, чтобы ее голос был с ним, когда он пойдет туда, где будет лишь холод и смерть. — Что тебе спеть? — спросила она, потянувшись за гитарой. — Спой ту песню, где были апельсины и… альпы? — Это горы такие, очень красивые. — Вот. Я так давно хотел услышать ее... не в бреду. Я все гадал, не почудилось ли мне, даже спросил тебя, помнишь? Но новости с Драконьего Камня не дали мне тогда услышать ответ. Он отпустил Джейн, давая ей возможность устроиться, а сам сел напротив в изножье, откинувшись на подушку, которую прихватил с собой. “Пожалуйста, не умирай, Или мне придется тоже. Ты, конечно, сразу в рай, А я не думаю, что тоже. Хочешь сладких апельсинов, Хочешь вслух рассказов длинных, Хочешь, я взорву все звезды, Что мешают спать. Пожалуйста, только живи, Ты же видишь, я живу тобою. Моей огромной любви Хватит нам двоим с головою...” Музыка: "Хочешь" — Земфира. Джон не смог удержаться, чтобы не наклониться к ней и не поцеловать. На ее губах еще как будто был вкус песни или тень грусти, которая скоро обрушится на них, — слишком скоро. Он отогнал эти мысли и снова устроился напротив, чтобы слушать дальше. “Как ко мне посватался ветер, Бился в окна, в резные ставни. Поднималась я на рассвете, мама, Нареченною ветру стала. Ну, а с ветром кто будет спорить, Решится ветру перечить? Вышивай жасмин и левкои, С женихом ожидая встречи…” Музыка: "Ветер" — Мельница Джон любовался любимой и наслаждался звуком ее голоса. Струны его сердца, как струны гитары, гулко отзывались ее пальцам, и оно неслышно подпевало ей. “...Искры ночей все горячей, Плавится хрупкий наст, Занялся мох, но наш волчий бог – Он не оставит нас. Волчьи следы у кромки воды, Инеем тает смех. Нету нам дна – прорубь-луна Настежь открыта вверх. Спеши за мной, дыши со мной, Прими мою природу, Иди, не стой, на запах мой, Испей меня, как воду…” Музыка: "Кицунэ" — Мельница Она пела, а Джон пил ее не только ушами и сердцем, но и глазами: изгиб ее плеча над изгибом гитары… тонкие пальцы, порхающие по струнам, сама гитара на ее коленях, как дитя, о котором он мысленно молил богов, прядь волос, выбившаяся из пучка, который она завязала каким-то хитрым движением на затылке, малиновые губы, припухшие от его жадных поцелуев… Джон хотел запомнить каждую деталь. А она будто стряхнула наваждение, взмахнув ресницами, улыбнулась игриво, размышляя что спеть дальше. Ее голос — в общем-то, совсем простой, разве что нежный и чистый, — был для него колокольчиком, горным ручьем, водой жизни, и он все пил, пил и не мог напиться. “...На двоих одно сердце Девять королевских судеб И бесшумные звери И бесстрашные люди! Кто же ты, мой друг? Где же ты? Кто же ты, моя любовь?...” Музыка: "Одной крови" — Мельница Джон счастливо рассмеялся. Она умела подбирать песни, чтобы сказать что-то, чего не могла или не хотела говорить напрямую. Он давно научился это разгадывать. — Хм… Девять королевских судеб… Я ловлю тебя на слове! Я хочу семерых сыновей и дочерей, похожих на тебя! Она распахнула глаза, а Джон упивался этим любимым выражением ее лица, хитро улыбаясь. Джейн, сверкнув глазами, качнула головой и отвернулась глубоко дыша. Джон рассмеялся, так прекрасно для него было ее возмущение. — Семерых, значит! — Семерых… — А ты уверен, что выдержишь столько сорванцов обоего пола с твоим характером и моей энергией? Ты себе хоть представляешь, что они будут творить, пока растут… и после? Джон хохотал, запрокинув голову. Потом наклонился и с почтением поцеловал руку жены. — Абсолютно уверен! Ради этого я готов семь раз поседеть, оплатить и починить все, что они поломают и разрушат, и выдержать все, что они сотворят… Клянусь! — Ловлю на слове и тебя, потом не жалуйся! — Жаловаться?! Я теперь буду верить не только в Старых богов, но и в семерых… наших будущих детей... На глазах у нее, кажется, выступили слезы. Она вздохнула: — Так. Надо успокоиться, а то я сейчас расплачусь и больше ничего тебе не спою. Что же еще… Вот. “Кружит Земля, как в детстве карусель А над Землей кружат ветра потерь Ветра потерь, обид, разлук и зла Им нет числа Им нет числа, сквозят из всех щелей В сердца людей, срывая дверь с петель Круша надежды и внушая страх Кружат ветра, кружат ветра…” Музыка: "Ветер перемен" — Павел Смеян и Татьяна Воронина Счастье. Это было счастье. Джон вдруг понял, что это именно оно и прямо сейчас. Джон замер, чтобы не спугнуть это чувство, все его существо сейчас наполняло оно — счастье. А она будто бы почувствовала его состояние, потому что запела: “Луч солнца золотого тьмы скрыла пелена. И между нами снова вдруг выросла Стена... Ночь пройдет, настанет утро ясное, Верю, счастье нас с тобой ждёт. Ночь пройдёт, пройдёт пора ненастная, Солнце взойдет, Солнце взойдет…” Музыка: "Серенада Трубадура" — Муслим Магомаев Кажется, теперь слезы выступили у него. Он рассмеялся, протирая глаза, но не смог их унять. Джон поднял лицо вверх, вздохнув глубоко, но он все равно сидел и плакал от счастья, как дурак. Если бы ему кто-то сказал пару лет назад, что с ним может случиться такое, он бы даже не засмеялся: чего смеяться над умалишенными или принимать сколь-нибудь всерьез их слова… А сейчас… — Дже-е-ейн… За что мне… ты? Его любимая отложила гитару и села рядом, обняв его, прижалась и положила голову ему на грудь. — Не за что, а просто так. Или за то, что ты такой замечательный. Я люблю тебя, мой Джон. Он обнял ее, насколько хватало рук, всем собой, и время остановилось для них в который раз, разливаясь вокруг теплым молоком, янтарным медом с запахом летних трав и весенних надежд. — Как? Как мне не выпускать тебя из кольца моих рук? Как сделать так, чтобы ты всегда была со мной, здесь, на моей груди, у сердца?... — наконец проговорил Джон, когда в его голову смогли вернуться слова и мысли. — Хм… Есть одна идея. Мне нужен ювелир! В Белой Гавани, я слышала, есть довольно умелый. — Все, что захочешь, моя королева. Север — твой, со всеми его ювелирами, портными, кузнецами, любыми мастерами… Просто скажи, что ты хочешь, и для меня не будет большей радости, чем исполнить это. — Это будет сюрприз, поэтому не скажу! Но потрачу сколько-то денег. — Ах-ха-ха! Мне это нравится! Нравится хозяйственная нотка в твоем голосе. Трать, сколько хочешь, любимая, я знаю, что ты не оставишь меня без штанов… на людях, — Джейн сверкнула глазами в притворном гневе. — У нас еще за Стеной полно золота, м?... В крайнем случае, сошьешь мне чего-нибудь… — Джон поцеловал жену за ушком и, играя, пропустил локон между пальцев. — Я хочу прядь твоих волос… — Ты получишь, — промурлыкала она. — Я придумаю, куда ее можно поместить, чтобы носить с собой. Хочешь? — Очень! А еще тебя хочу… Очень… Желание снова стало заполнять его, как вода наполняет сосуд и вот-вот польется через край… Обнимая, он развернул жену к себе, завладел ее губами, а рукам позволил насладиться шелком ее бедер, живота, нежностью груди… Она уже тихо стонала у него на коленях и вся трепетала от сладкой дрожи. — Я хочу тебя, Джо-о-он… — Желание моей королевы — закон… — ответил он хрипло и низко. А потом бережно уложил ее поперек ложа и развел в стороны ее колени, загораясь еще сильнее от увиденного. — Что ты говорила про ноги на плечах?… Утро было ясным, но уже по-осеннему холодным. Ветер налетал и рвал хрупкую защиту плащей и воротников, бросаясь солеными брызгами. Корабль сильно качало. После почти недели нашего заточения, захотелось наконец освежиться, мы выбрались на палубу и стояли, глядя на неспокойные стальные волны за бортом. Впереди нас ждала богатая Белая Гавань, а дальше — обратная дорога в Винтерфелл. Джон положил свою руку на мою. — Слава богам, я теперь могу прикоснуться к тебе, не таясь. Он стал поглаживать мои пальцы, нежно, один за другим. Мои мысли растворились в этих прикосновениях, стало жарко, а дыхание участилось. Вот как он это делает за одно мгновение? Он даже не обнимает меня, а прикасается только к моим пальцам... Я постаралась вспомнить хоть какие-нибудь слова: — Джон… — прошептала я. — Да, любимая. — Когда ты так прикасаешься ко мне, я могу упасть. — Если только в мои объятия, — с улыбкой выдохнул он и обнял меня сзади за талию, накрывая своим плащом поверх моего. — Остановись... — Что такое, моя королева? — Если ты будешь продолжать, я отдамся тебе прямо на палубе, Джон Старк. Его глаза сверкнули: — Да?! А может быть, это моя заветная мечта? Мне всех выгнать, м? — горячо прошептал он мне на ухо. Я открыла было рот, задохнувшись от возмущения и возбуждения, но он чуть отстранился, чинно встав рядом, но продолжал держать руку чуть выше моей талии. — Как продвигается ваша работа над платьем? Уверен, оно выйдет потрясающим, — проговорил он со светской любезностью, а в глазах плясало озорство, веселье, и... желание. — Да ты меня дразнишь! Ты знаешь, что я не притронулась к платью, потому что ты... — он счастливо рассмеялся, — я это запомню! — Очень на это надеюсь! Я тоже уже смеялась, а он вдруг привлек меня к себе и горячо поцеловал. — Джон, нас увидят! — Ты — моя жена! Все на корабле это знают, пусть смотрят и завидуют... Зачем становиться королем, если я не могу делать, что хочу? — все еще резвился он. — Ах, Джон, ты и сам знаешь, что король менее свободен, чем кто-либо из его подданных. Он нехотя выпустил меня из своих объятий. — Знаю, любимая. Но можно иногда позволить себе глоток свободы, м? — Наверное можно, если король такой, как ты. — А какой я? — Благородный, умный, храбрый, стойкий, с добрым сердцем и заботящийся о людях больше, чем о себе. — У меня сейчас уши сгорят. — Но это правда, Джон... А с ушами я разберусь, — я быстро потянулась, легонько куснула его за мочку уха и тут же снова встала рядом с невозмутимым лицом. — Ах вот так, да?! — А ты думал! Его ноздри раздувались, грудь поднималась высоко. Он был так хорош, что я отступила на шаг, чтобы не прыгнуть на него. — Хочешь песенку? — Хочу. Но больше всего не ее. Я улыбнулась многообещающе. «Жил да был, жил да был, жил да был один король Правил он как мог страною и людьми Звался он Луи Второй, звался он Луи Второй Но, впрочем, песня не о нем, а о любви...» Музыка: "Все могут короли" — Алла Пугачева Джон грустно рассмеялся. — Да-а-а! Хорошо, что у меня не так много соседей, и никто не осмелится устроить мне скандал! Да и ты не гусей пасешь, а занимаешься хозяйством, дипломатией и военной стратегией... Ты — моя Северная Звезда, моя королева... — Но есть Дейенерис. Ты мне, кстати, так и не рассказал, как она отреагировала? Он вздохнул. — Она иногда — просто капризный и несчастный ребенок. Мне кажется, что она хочет вовсе не меня. Она не видит меня. Она хочет получить свое во что бы то ни стало, хотя бы огнем и кровью, и это очень страшно. Я полюбил ее по-своему. Скорее как младшую сестру, которой пришлось много страдать. И я постараюсь уберечь ее от любых опасностей... и от нее самой. Насколько смогу. И я надеюсь, что она найдет свое счастье. Настоящее, а не лекарство для униженной девочки, которой распоряжался каждый мужчина, от которого она зависела. — Джон, какое же огромное у тебя сердце... Он поднес мою руку к губам: — Большая его часть принадлежит тебе. — Это самое ценное, что у меня есть. Мы помолчали, глядя на горизонт. — Что нас ждет впереди, как ты думаешь? — спросил он вдруг с ноткой горечи. — Нас ждет война, много смертей и боли. Много злости и бессилия, а потом много-много труда, чтобы спасенная Жизнь взяла верх уже не над Смертью, но над голодом, разрухой, отчаянием, насилием и братоубийством... Но сначала нас ждет твой дом. Твои сестры и брат, и наша свадьба в Богороще, мой король. Он посмотрел на меня с глубокой нежностью: — Наш дом, моя королева. — Наш дом.