Мой Джон Сноу

Грязный как оплески рассвет занимался над лагерем. Джон прокашлялся. — Сарлан, беги в мой шатер. Узнай у мейстера, что с королевой, если что-то нужно… пусть… Я не хочу никого напугать своим видом. Там. А в другом месте как раз хочу. Давай мухой. Парень рванулся бегом, а Джон и второй солдат пошли дальше. — Джетт, пригласи лорда Сиворта, только смотри, чтобы больше ничье внимание не привлекать. И расскажи ему дорогой все, что видел. Понял, что рассказать? Тот кивнул коротко. — Разрешите выполнять? — Иди. Приведи его в штабной шатер. Уже у шатра его догнал Сарлан. — Ну? — Ее милость все еще без сознания. Но мейстер говорит, что ее жизни ничто не угрожает. Ей нужен покой и отдых, ее сильно по голове ударили… наверное, мечом плашмя… это я уже от себя, ваша милость. Мейстер зашил порез глубокий на руке, сказал, рана тоже не опасна, но поболит, пока будет заживать. Больше ничего не сказал. Горничная ее милости только плачет… Точно. Служанка погибла. Хорошая была девушка, жалко. — Иди и распорядись от моего имени тело служанки Кэти забрать и сжечь подальше от глаз. Прах собрать бережно. Потом похороним, как решит ее госпожа. Разбойников просто сжечь. Все место прибрать, чтоб следа не осталось. Возьми людей –– сколько нужно, но не слишком много. Справишься? — Так точно, ваша милость! Джон опустился в кресло в шатре и потер лоб. На столе стоял кувшин вина и два кубка. Он налил в один, сделал глоток. А вино прошло, не просилось назад. Но увлекаться не стоило. Послышались голоса снаружи. Приволокли связного, следом вошли Патрек, Сарлан и сир Давос. Встретившись с ним взглядом, Джон понял, что тот уже знает достаточно. А потом перевел взгляд на дорнийца. Джон не сказал ни слова, но тот вдруг затрясся и заголосил: — Спаси меня Матерь! Братцы, по-помилуйте! Волк! Волк тот! Глаза его! Он на меня смотрел п-прямо… и в-вот опять будто смотрит! А-а-а!!! Перепуганный дорниец рванулся было к выходу как был — на карачках, но получил удар сапогом в лицо и распластался на полу. — Встань, паскуда, когда с королем разговариваешь! — рявкнул ударивший его солдат. Но Давос что-то тихо шепнул ему и, он отступился, только поднял трясущегося и зажимающего сломанный нос дорнийца на колени. — Кто он? — Десятник стражи Манфри, ваша милость, — доложил сломавший ему нос, — говорят, родом из Пекла. Но похоже, туда же он скоро и отправится, — хохотнул северянин, но его никто больше не поддержал, и смех оборвался. Джон не отводил взгляда от дорнийца. Встретившись с ним глазами, тот замер. — Говори. — П-помилуйте, ваша милость! — забормотал предатель и пополз к Джону. — Стоять. Тот замер. — В-все скажу… В-все ск-кажу! У м-меня м-матушка б-больная! А они д-деньги предложили с-столько, что м-мне за вс-с-сю жи-жизнь не за-за-за… — Сколько и кто? — З-з-з… драконов т-т-ридцать т-т-ысяч… П-п-принцесса… е-ее ч-человек. — Как его зовут? — К-кворен, ва-ваша ми-милость! На-начальник с-с-стра-тра-жи… — Привести. Шатер принцессы и все их расположение окружить в два кольца. Пока никого кроме начальника стражи не трогать. Полог шатра колыхнулся. — Уже делается, ваша милость, –– спокойно ответил Давос. — Что он велел? — На-найти раз-разбойников… м-м-мародеров и-или тех, к-кто на них п-по-похож… Чт-т-тобы они к-к-к-к-к-королеву… Дорниец разрыдался. Джон сжимал и разжимал правый кулак, пока не понял, что делает это уже минуту. — П-п-помилуйте! — Имена. — Г-гир, М-м-мясник и С-с-суслик… К-к-клянусь, в-ваша ми-милость, матушкой больной клянусь! –– вдруг без запинки выпалил он. — Где ты с ними встречался? — С-с-с од-дним встречался! С Мя-мя-мясником… В т-том л-лагере у-у рва з-з-з… с-с-сортирами. Е-ему т-треть денег отдал. Е-еще т-треть п-после д-должен был, а т-треть себе х-хотел опять в-взять с-сверх м-моей н-награды… Простите, в-ваша ми-милость! Жа-жаден д-до денег я… — Сколько отдал? — Т-т-тысячу… Джон закрыл глаза. Жизнь его жены оценили в две тысячи золотых драконов… Его сердце сжалось, как и правый кулак. Надо же. Он еще может что-то чувствовать сегодня. — Кто назначил цену? — Й-й-я… А Кворен о-д-добрил. С-с-сказал, ч-чего з-з-зря з-з-золото переводить, е-если эти и з-за две тыщи с-с-согласны… Ва-ваша ми-милость! — подполз и уцепился за сапог предатель, — Чт-что с-со мной бу-будет? Я все-все ска-зал! Все-все сказал, все-все, клянусь больной м-м-матушкой! Я б-буду жи-жить? — О, жить ты будешь очень плохо. Но к твоему счастью — не долго, — обезумевший от страха и уже замаравший штаны дорнийский солдат натурально вылизывал его сапог, пока до него не дошел смысл сказанных слов. Когда Джон, содрогаясь от мерзости, отшвырнул его, тот уже лишился чувств. — Уберите его. Локоть Джона соскользнул с подлокотника кресла и он чуть не свалился сам. Давос посмотрел на него коротко. — Джон, вам надо подкрепиться. На вас лица нет. Я понимаю ваше… Нет. Не понимаю, я бы с ума сошел, наверное! И я почти сошел, когда погибли мои сыновья…— честно признался луковый рыцарь. — Но ваша жена, слава всем богам, не погибла! И от вас сейчас зависит и требуется слишком много. Поэтому я спрашиваю: вино, эль, еда? — Разбавленное горячее вино со специями. Бульон. Давос кивнул и отослал кого-то к полевой кухне. Тем временем в шатер втолкнули второго дорнийца. Джон выпрямился, Давос встал рядом. — Да как вы смеете! Я — начальник стражи принцессы дорнийской! Я не подчиняюсь ни вам, ни вашему королю! Я требую меня немедленно отпустить! Во имя всех семи преисподних, что вы себе позволяете, ублюдки! Надо же, на Яноса Слинта похож, хоть и смуглый дорниец… — При моем дворе это ругательство могу произносить только я и никто больше. Иначе я очень обижаюсь, — и Джон посмотрел на начальника стражи таким взглядом, что тот сразу заткнулся и уставился на Джона, бешено сверкая глазами, в которых уже читался испуг. — Шутка, — дорниец, казалось, растерялся. — А теперь правда. Я так понимаю, вы мне правду сказать добром не захотите, — тот вздернул толстый подбородок — точно Янос Слинт… — Тогда ее скажу вам я. По приказу нашей гостьи светлейшей принцессы Арианны вы, за тридцать тысяч золотых драконов, поручили десятнику Манфри из Пекла найти неких разбойников, чтобы те выследили и убили мою жену, королеву Севера Джейн Старк, обставив все как разбойное нападение. Но им вы выделили всего три тысячи драконов, и то тысячу пройдоха-Манфри решил зажать себе… Разбойников звали Мясник и Суслик. Звали, потому что они мертвы, а вот Гир — напротив, жив. Как и моя жена. И за это тебе стоит благодарить всех богов, в которых ты веришь и в которых не веришь, включая Утонувшего, Рʼглора, квартийских колдунов с синими губами и гарпий Миерина! Потому что, если бы это было не так, то клянусь Старыми богами, в которых верю я, я не посмотрел бы, что Болтонов больше нет, и сдирал бы с тебя кожу по кусочку каждый день, пока ты не отдал бы концы от чудовищной боли… Дорнийский “Слинт” смотрел на него полными ужаса глазами. — А теперь говорите, если вам есть что добавить, но это не обязательно. Мне, в принципе, уже не интересно, сколько принцесса обещала заплатить вам… Если подтвердите при ее светлости все вышесказанное или чуть исправленное, если я где-то был неточен, умрете быстро и как благородный человек: я лично срублю вам голову. Если нет… Могу предложить варианты на выбор: протащить лошадьми, как дотракийцы, привязать к двум молодым и гибким деревцам, как принято у некоторых племен за Стеной, вспомнить традиции Болтонов опять же… А еще я читал, что в И-Ти провинившихся сажают на раскаленный стальной кол. Очень медленно… Сир Давос! — гнев Джона разнесся по шатру как раскат грома, и не подпрыгнул при этом только он сам. — Пусть-ка мне принесут прут-заготовку из кузниц и жаровню. Давно хотел попробовать… Давос знал, конечно, что на этой стоянке нет кузницы, но, казалось, даже он поверил в серьезность угроз Джона. Начальник стражи Кворен опустился на колени: — Пощадите, — тихо сказал он. — Я все подтверждаю. Мне обещали пятьдесят тысяч. Принцесса отдала приказ, как выступили из Белой Гавани. Этот хотя бы не заикается, подумал Джон. Дорниец продолжал: — Но ее милость королева всегда была при вас, а если и отлучалась, то со стражей. За ней эти дни просто следили. — Кто? Имена. — Лысый Хорик из Дарри и Калис-красавчик из Сигарда. Они служат в… вашем эскорте. Джон глянул на Давоса, а тот махнул солдатам. — А сегодня после полудня принцесса срочно вызвала меня и сообщила, что из-за… простите, ваша милость, лунной крови ее милость будет отлучаться чаще, что вы с ней в размолвке или что-то вроде того, и она едет отдельно. И еще, что ее смущает излишнее внимание к… ее состоянию и неудобства частых остановок повозки милорда Тириона Ланнистера. Что она от этого устала и, вероятно, пойдет в лес с одной служанкой. Джон прикрыл веки, с трудом сохраняя спокойствие. Еще миг и он разнесет весь шатер в клочки и щепки. И злился он, по большей части, на самого себя. — Что-то еще? — Сразу после разговора с принцессой я послал десятника до прикормленных уже разбойников, чтобы они были наготове. А дальше за мной пришли ваши люди. Он опустил голову и замолчал. — Уведите. Пошлите за сиром Джейме Ланнистером, и узнайте, не пришла ли в себя ее милость. Бывшего начальника дорнийской стражи увели. В шатер вошел Том с подносом. — А вот и еда для вас, ваша милость! Ни-ничего не желаю слушать! Никаких возражений… Парни, ну-ка дружно зажмурьте уши! — Они как по команде заткнули уши и отвернулись. А его Десница наклонился и сказал негромко: — И никаких больше допросов, пока не поедите. А то я вас свяжу и буду насильно кормить и поить, да! Потому что вас сейчас и ребенок свяжет, вы себя не видите, а вы вот-вот с кресла упадете и ложку удержите ли — не знаю… Так что ешьте и пейте, а то свалитесь, и какой уж тут авторитет, м? Открывайте уши, ребята! Джон хотел улыбнуться. И не смог. Ему предстояло еще допросить двух солдат своего эскорта и разбойника, поговорить с Джейме Ланнистером и Джейн, если она пришла в себя. Хотя последнего хотелось бы избежать, он не чувствовал в себе сил даже взглянуть ей в лицо. А потом надо решить, что делать с Арианной. Мысли ворочались все медленнее по мере того, как он пил горячее вино и заедал густой бульон ржаной лепешкой. Бульон. Джейн всегда кормила его бульоном, когда выхаживала от ран. Джейн… Он провалился в глубокий сон без сновидений и не слышал, как его Десница тихо приказал: — Так, парни, быстро сходили и принесли кровать и шкуры, а ты, Том, раздевай пока его милость, ему надо отдохнуть хоть немного. Преступников охранять как девственность собственных дочерей, оцепление с дорнийского лагеря и шатра принцессы не снимать, ни с кем там не разговаривать. Охрану принцессы усилить. Выставить двойную стражу у этого шатра по всем углам и у королевского так же. Когда Джон очнулся через пару часов и понял, почему заснул, не закончив допрос, он был вне себя. Досталось Давосу, который смиренно и мужественно выдержал его гнев. — Зато вы хоть сколько-то отдохнули и как следует снова разозлились, чтобы так же грозно продолжать допрашивать негодяев. Так что… можно считать, это был тонкий расчет. Успокоившись, Джон велел пригласить Джейме Ланнистера, а своего чересчур заботливого Десницу послал справиться о самочувствии Джейн и расспросить, что она помнит, если пришла в себя. Я с трудом разлепила глаза. Вроде бы не тот свет, и то уже хорошо… Кажется, я в шатре. Интересно, в чьем? Как же голова болит… я потянулась к ней и ощутила резкую боль в руке. А, чер-рт, меня, похоже, ранили, пока я вырывалась. Вокруг меня хлопотала заплаканная Люси –– значит, я не в плену… От переживаний она становилась еще более говорливой, но я ее почти не слушала. Самое главное отсутствовало: Джон. Он не ночевал в нашем шатре и ничего не передавал для меня. Я не знала даже, все ли с ним нормально, и никто ничего не мог сказать определенно. Я ждала его все утро, не находя себе места. Когда полог шатра шевелился, я замирала всякий раз, а когда уже устала ждать, в шатер вошел сир Давос. — Ваша милость, как вы себя чувствуете? — Сир Давос… Где Джон? Что с ним? — С ним все в порядке –– лучше чем с вами, ведь на него никто не нападал. Вы что-нибудь помните? — Почему он не пришел сам? — из глаз у меня полились злые слезы, и я не в силах была их остановить. — Ваша милость, Джейн… Вам столько пришлось пережить за последние дни… Поплачьте, если вам станет от этого легче. А Джон, он... с ног сбивается и себя не помнит, ища виновных в нападении на вас. — Он мог зайти хоть на минуту… Он не хочет меня видеть? — Ох. Не я должен это говорить, ох не я. Но и да, и нет. Погодите рыдать, — должно быть у меня против воли задрожали губы, — выслушайте меня. Вам сейчас покой нужен. А Джон… Он чувствует себя очень сильно виноватым. Он очень любит вас! Знали бы вы, сколько он сделал, чтобы найти тех, кто все это сотворил! Вчера я велел добавить ему в вино снотворное. Иначе он довел бы себя до ручки: он всю ночь искал и допрашивал причастных, а когда проснулся спустя всего два часа, чуть меня не зарубил. М-да… Дайте ему время. Он придет, обязательно. Но это потребует от него много душевных сил, которые он сейчас тратит на расследование. Знайте, что он любит вас. Крепко это помните и гоните черные мысли. А сейчас, если можете, расскажите, что вы помните. Музыка: "Дочь морей" -- Мельница. Песня по словам не подходит, но настроение — прямо в точку. Именно под нее я писала это состояние Джейн. С 25:28, предпоследний отрезок. Я проглотила злость и обиду. В самом деле, не нужно все вываливать на сира Давоса. — Кто их послал? — Это пусть лучше вам расскажет сам Джон –– он еще не закончил… Шерлок Холмс, б**дь! Все, что мне было сейчас нужно, это его плечо и объятия. Его! А не Давоса… Ну что ж, не хочет, так не хочет. Или не может… Не буду думать об этом сегодня. Подумаю об этом завтра. Раз он бегает и ищет виновных, надо помочь. Потом разберемся между собой. — Помогите… мне сесть, сир Давос, не хочу лежать, как… — Но мейстер сказал, что вам нужно... — В жопу мейстера! — лежа пластом, я чувствовала себя слишком уязвимо, а до этого сейчас никому не было дела, особенно Джону. — Если хотите внятных ответов, а не соплей, помогите мне сесть! — Что ж… как скажете. Он помог мне приподняться и подложил еще подушку. — Теперь, подайте мой вещевой мешок, там, справа должен быть. Я достала спрятанную на крайний случай пачку с тремя сигаретами. Крайний случай настал. Надо срочно доставать из этого falling in love железную леди, так что.. Я с наслаждением затянулась сигаретой. Давос с удивлением смотрел на меня, а особенно на зажигалку, которая с такой легкостью дала огонь. — Это мой маленький секрет. Вы же умеете хранить секреты, милорд? — сказала я уже уверенным тоном, выпуская струю дыма. Надо же, даже не закашлялась... — Хочется верить, что так, ваша милость. — Тогда слушайте. И я последовательно изложила Давосу все события и реплики участников. Включая намерение одного из разбойников повеселиться, прежде чем меня прикончить, что и дало мне, собственно, шанс вырваться. Давос мрачнел, слушая. — Вот как-то так. Надеюсь, мои показания будут полезны следствию, — съязвила я напоследок. — Я вижу, что вы… Вам надо отдохнуть и побыть одной. Я благодарю вас, ваша милость, что вы столь подробно и… хладнокровно мне все рассказали. Ох, сир Давос, никогда вы, суровый рыцарь, не уплетали студенческий перекус в коридоре кафедры криминалистики, где все стены были увешаны фотками таких трупов, что… Среди студентов бытовала версия, что их вешали из-за приемной комиссии, которая каждый год располагалась именно там, чтобы отсеять особо впечатлительных абитуриентов. — На здоровье, сир Давос! Вам и… нашему главному следователю, который там пока проявляет чудеса дедукции... — Я перестаю вас понимать, ваша милость. Я оставлю вас и передам Джону все в точности. — Я тоже перестаю уже понимать. Разумеется, передайте. И мой пламенный привет! Х**ня! Прорвемся, опера… Вот только башка болеть перестанет, и больше никто тут не будет иметь чести видеть мои слезы. Кэти… Бедняжка Кэти! Жертва моей обиды и глупости. Или все же нет? Как я могла предположить, что кто-то желает моей смерти и безжалостно пошлет убийц? Кто же… Is fecit cui prodest. Сделал тот, кому выгодно. И кому же выгодно, чтобы меня разом не стало? Дейенерис? Тогда почему она не сделала этого раньше? Да и не вяжутся ее истерики с холодным расчетом. Не-ет, это не драконья королева. А тот или та, кто появился на горизонте недавно, и у кого пятки горят от срочности вопроса, иначе мог бы сработать чище и наверняка. И мне не надо бегать по лагерю, чтобы понять, кто это. Но вот чтобы доказать и призвать к ответу… А ведь еще так участливо подсказывала мне плюнуть на всех и самой пойти до лесочка. Дни молодого вина… Я нервно расхохоталась. Приходил мейстер, осмотрел рану и голову. Подивился странному запаху в шатре, и х*ен с ним. Тирион выражал искреннее беспокойство и сожаления. Сир Барристан играл желваками, благодарил богов, что я осталась жива, и желал скорейшего выздоровления. Даже Дейенерис почтила меня своим визитом. Она неожиданно участливо выражала свое негодование и грозилась лично испепелить дракарисом виновных, когда они будут доподлинно установлены. Приходили все, кроме дражайшей приятельницы Арианны, что и понятно. И Джона. Мой муж не зашел, не написал, ничего не присылал и даже ничего не передавал на словах. Корявые попытки Давоса выгородить его все меньше были мне интересны. Внутри у меня постепенно застывала привычная ранее пустота. Было так красиво, сердце мне разбито… А чего ты хотела, с другой стороны? “Когда нет секса — нет любви, такая штука эта c'est la vie…” — сам собой пришел в голову и перефразировался Шнур. Это было невыносимо. Я сама себе стала невыносима. Несмотря на боль в руке, уже глубоким вечером я взяла гитару. Боль — это даже хорошо, возвращаемся к тому, с чего начали… — Где ж ты, мой Джон, бродишь, голову склоня? Дай же ответ, что не позабыл меня… Что за хе*ня в голову лезет… Если бы мне только можно было подняться, я бы нашла его, где бы он ни был, сказала бы и спросила все, как есть! Богорощи-то еще, и правда, не было, ребенка тоже не случилось… Так что можно и разойтись, как в море корабли! Спокойно. Скоро все прояснится. Вот что будем петь: “Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай Когда б за край — иди, прощай и помни обо мне! Как близко край — а там туман Январь хохочет, вечно пьян Я заключен, как истукан, в кольце его огней Забудь о том, о чем не знал, забудь мои слова Не мной не сказаны слова, и ты о них забудь А там за краем рыщет тьма Как никогда, близка зима И тень твоя, мою обняв, уходит снова в путь…” Музыка: "Прощай" -- Мельница Джейме впервые вошел в штабной шатер короля Севера. Раньше такие места не обходились без его присутствия, да. С момента их встречи в лесу не прошло и суток, но выглядел Джон Старк так, будто не спал и не ел дня три. Под глазами залегли глубокие тени, лицо осунулось и побледнело, и сам он был как грозная тень, как черная грозовая туча. — Расскажите, все, что видели и знаете, сир Джейме. Голос его был ровным, но Джейме не обманывался его спокойствием. Он кожей чувствовал все еще сжимающуюся в нем пружину и думал, с чего же начать. — Я в очередной раз отправился по нужде в тот лесок. Мой живот… плохо воспринял привычную для Севера еду. — Почему туда? Почему не воспользовались постройками… — Во-первых, уж простите, но я бы до них не доехал. А во-вторых, вы сами слышали, ваша милость, какой вокруг них стоял смрад в лагере, что мы покинули? Если я туда шел, всякий раз боялся, что меня еще и стошнит заодно… Джон подавил рвотный позыв, вспомнив аромат армейских сортиров, наложившийся в обостренном восприятии на все еще преследующую его муть. — Иду назад, и слышу –– справа за валунами будто бы женщина вскрикнула. Так кричат, когда следом сразу же зажимают рот. — Да вы знаток. — Думаю, вы тоже, и это не связано с утехами, — немного раздраженно ответил Джейме. — Военный опыт. Прибежал туда и как раз увидел, что один разбойник служанке горло уже перерезал, а второй хотел госпоже. Я тогда еще не понял, кто она, ваша милость… — Дальше. — Ваша жена тому бандиту в глаза пальцами ткнула и рванулась, пока тот хватку ослабил... Пока он вопил и глаз зажимал, первый, который служанку зарезал, попытался достать ее милость мечом. К счастью, он только скользнул по капюшону. А разбойник провалился и потерял равновесие, чем я и воспользовался, чтобы его быстрее прикончить. Третий на меня выскочил из кустов, с ним пришлось немного повозиться. А того, что на саму королеву напал, я подумал, что хорошо будет живым взять для допроса. Да с одной рукой справиться сам не мог, и ее милость нельзя было так оставлять. Вот и стал звать на помощь, только распадок глушил звуки… К полной неожиданности Джейме король встал и пожал ему единственную руку: — Я благодарю вас, сир Джейме, за спасение моей жены... Вам больше не придется ночевать с солдатами. Вам отведут шатер и слуг, как благородному человеку, следующему к Стене и пожелавшему принять Черное. И вы можете гостить в Винтерфелле, сколько позволит военная ситуация. Ваш долг перед Севером я считаю уплаченным сполна! Джейме не мог поверить своим ушам. Он прощен за нападение на Брана Старка? и может быть гостем в Винтерфелле? — Благодарю, ваша милость, но это слишком щедро с вашей стороны, я… — Не спорьте, сир Джейме. Ступайте и располагайтесь, пока я не передумал. Далее вы можете следовать с моим отрядом, но мы будем стоять, пока я не закончу, а ее милость не поправится. Джейме поклонился и поспешил удалиться, пока король Севера не изменил своего решения. Он поймал себя на том, что думает, как расскажет об этом Бриенне, и несмело улыбнулся. Кажется все же, чем ближе к северу, тем лучше ему удается быть человеком чести, в отличие от столицы… Что же на Стене-то будет? Не стать бы святым ненароком. Джейме рассмеялся и зашагал к казарменному шатру, чтобы забрать свои немногочисленные вещи. Допрос двух предателей из их отряда, что следили за Джейн, не занял у Джона много времени и не принес новой информации. Рассказ Ланнистера, напротив, нарисовал перед ним довольно четкую картину произошедшего. Но одного Джон не мог понять: почему разбойники замешкались, если целенаправленно шли убивать, а не просто грабить. Его терзали нехорошие подозрения, которые полностью подтвердил Давос, передав ему подробный рассказ Джейн. О, вот тут-то Джон разгневался по-настоящему. На глаза упала кровавая пелена. Стоило ему только представить ее в грязных лапах этого ублюдка, как он зажимает ей рот и обсуждает с подельником свое намерение вы**ать королеву… Боги! Она так и сказала… Давос передал ее рассказ дословно, не щадя его ушей. Но каково же было ей все это терпеть и… рассказывать Давосу. И кто здесь самый мерзкий ублюдок — это большой вопрос, раз он, как последний трус, послал к жене советника, а не пошел сам! Это ему она должна была все рассказывать… Ему принести свои слезы и ужас, ему! А не его мудрому и терпеливому Деснице. Джон ураганом вылетел из шатра, но бежал он опять не к ней. Не в таком состоянии, чтобы принести ей, вдобавок к ее собственным переживаниям, свои гнев и ярость. Он понес их виновнику. По дороге ему попался Теон Грейджой и, вопреки ожиданиям Джона, направился прямо к нему. — Лучше не приближайся ко мне, Теон-Перевертыш... По словам Сансы, ты помог ей бежать от Болтона. А сюда ты явился под мирным флагом своей сестры. И лишь поэтому ты все еще жив! Будто не услышав его, тот проговорил: — Ты стал настоящим Старком. Как всегда хотел. А я… предал Старков, и Грейджоем стать не смог… Ты всегда знал, как поступить правильно, в отличие от меня. Мой удел — сомнения и страдания. Мне так жаль, Джон. Что все так вышло, что я… принес столько горя твоей семье. Я поплатился за это сполна. — Мне сейчас нет дела до твоих сожалений, Теон! Ты выбрал самое удачное время, чтобы застать меня в гневе! Вчера на мою жену напали и чуть не убили, и я иду допрашивать разбойника, который осмелился поднять на нее руку! — Джон, если только я чем-то могу помочь… — Упаси меня боги от твоей помощи! Раз ты уже предлагал ее Роббу! Так что держись от моей семьи подальше... С дороги! Ворвавшись в охраняемый шатер, где держали связанным оставшегося в живых разбойника, Джон едва удержался, чтобы не поднять того с земли пинком и не убить голыми руками. Обуздав свой гнев, он спросил ледяным голосом: — Ну что, Гир... Что ты там хотел сделать с моей женой? Разбойник, как мог лежа, поднял голову: — А сам как думаешь? Ты вот что делаешь с такой кралей? А чем я хуже… — Я гляжу, ты все еще очень смелый, да? — А чего ж? Двум смертям не бывать... Все равно меня порешите. — Это верно, — отечески улыбнулся Джон. — Весь вопрос в том, как. — Да как-как, повесите поди. — Хм… А вот это вряд ли. — Джон сплюнул рядом с плечом связанного разбойника. — За то, что ты сделал… И особенно за то, что ты хотел сделать… Я отрежу твой грязный член. Заставлю тебя его съесть. Выколю оставшийся глаз. Вырву язык... А потом задушу тебя твоими собственными кишками! Джон развернулся и направился к выходу. Разбойник, отойдя от шока, взмолился: — Ваша милость!... Простите! Пощадите! Я все скажу! На всех укажу... Я и денег-то взял всего тысячу на всех троих… Чтоб шейку-то королеве вашей перерезать… А как словил ее, гляжу, уж больно красивая она… Вот и… — Красивая. Джон, не оборачиваясь, вышел из шатра, не слушая крики и мольбы похотливого ублюдка. Он знал достаточно, а вот обещание свое он собирался исполнить, по крайней мере частично. Музыка: "My Watch Has Ended" (Extended) -- Game of Thrones | Soundtrack Он шагал в Богорощу, обнаруженную слева от тракта в глубине леса. Ему нужно было собраться с духом и спокойно все обдумать. Лик чардрева повело от времени, и Джону казалось, что тот глядит с осуждением. Он опустился на одно колено: — Боги моих отцов, помогите мне быть достойным их... С рождения я считал себя бесправным бастардом, но вы дали мне небывалую власть, невиданную армию и немыслимого врага. Помогите же мне исполнить мои клятвы и защитить царство людей! Даруйте мне мудрость понять, что должно быть сделано, смелость, чтобы это исполнить. И смириться с тем, над чем я не властен… Я не просил короны, но раз мне ее вручили, помогите мне быть хорошим королем. Я не искал славы, но раз она сама нашла меня, помогите мне выстоять под ее гнетом. Я не собирался брать жену, но раз вы послали ее к моему порогу, помогите мне быть хорошим мужем и… позвольте мне стать отцом! Чардрево шелестело красной как кровь листвой над белой корой. Как ее кровь на снегу… Джон сел на выступающий корень, подстелив плащ, прислонился спиной к стволу и прикрыл глаза. Он сказал богам все, что хотел, теперь надо потрудиться услышать ответ. Перед мысленным взором встало ее прекрасное, но омраченное скорбью лицо. Да…Он женился на женщине, которую полюбил всем своим существом. Но он уже не бастард из Винтерфелла, до которого никому нет дела. Не дозорный, и даже не Лорд-Командующий. Он — король. И его рука — не только его судьба, но судьба всего королевства. Он ни на минуту не сомневался, что такой королевы для Севера, как его Джейн нужно еще поискать, да и то не найдешь. Но многие пока сомневались. Дорн отчаянно хотел брака с ним, а он в своей слепой влюбленности не видел ничего вокруг. Мир казался ему прекрасным, несмотря на все дрязги и ужасы войны. И он не смог ее защитить. Не увидел. Не предусмотрел. А ведь чутье подсказывало ему, даже кого конкретно стоит опасаться... Но глупая горькая обида из-за незнания, фантазий и чересчур нетерпеливых ожиданий затмила его взор и разум. Отравила сердце и сковала язык. Он должен был просто быть рядом ней. Если бы она была рядом, ничего этого не произошло бы... Он отдался своим страданиям и совсем забыл о ней, ее потребностях и чувствах. Он обидел и даже унизил ее, потому что его поведение и молчание вполне можно было счесть за претензии и обвинения. Боги! Что же он наделал?... Простит ли она его? Сможет ли доверять ему как раньше? Он только недавно понял, насколько она доверяла ему. Насколько отдала себя ему. И как же он с ней обошелся… Ублюдок. Джон согнулся, точно от боли, уперся локтями в колени и обхватил руками голову, сцепив пальцы в замок на затылке. Ты должен был позавтракать своими соплями и позаботиться в первую очередь о ней, а не отсылать к Тириону. Ты должен был встать лагерем, пока она не смогла бы продолжить путь. Ты должен был пойти и поговорить с ней потом, раз уж не смог сразу. Ты должен был обнять ее в тот вечер и не выпускать из своих рук до утра. А потом ты должен был бежать к ней сразу же, как только смог. Обнимать и слушать… А ты послал Давоса… Ублюдок. Ты собирался вырвать из груди и принести ей на суд свое окровавленное сердце, осматривая место, где на нее напали. Где ее чуть было не… Ты сделал все, что мог и даже больше, как король, как командир, как варг, как судья… Теперь встань и сделай все, что можешь, как муж. Слишком долго ты это откладывал и находил себе оправдания. Богороща, казалось, тоже вздохнула с облегчением, когда Джон поднялся и с решимостью направился к лагерю, уже вооружившемуся кострами против густой вечерней тьмы. — Ваша милость! — бросился к нему слуга в цветах Таргариенов. Дени любила всю эту мишуру, как и Санса. — Ее милость, королева Дейенерис Бурерожденная… — Давай короче. — … просит вас незамедлительно явиться к ней. Пекло! Джон скрипнул зубами и пошел за посыльным. Подожди еще немного, любимая. А потом я буду вымаливать твое прощение столько, сколько будет нужно, хоть до… — Король Джон! Хорошо, что вас быстро удалось найти! Мы не посмели бы отвлекать вас сейчас, но дело безотлагательное! — воскликнул Тирион. — Мало нам было кракенов, пожаловал еще один, и ты бы слышал, с чем, — негромко добавил он. — И это не может подождать один гребанный вечер?! Джон хотел и должен был быть не здесь. Но похоже ситуация действительно требовала его присутствия. Он быстро понял, почему. Покинуть Дейенерис он смог лишь ближе к ночи, проклиная е*#чего кракена с его предложениями и угрозами. От усталости он валился с ног и только сейчас вспомнил, что в последний раз ел, когда на этом настоял Давос. Подойдя к своему шатру, он услышал, что Джейн поет. Его сердце содрогнулось, когда он вслушался в слова: “Когда средь угольев утра ты станешь мне чужой Когда я стану и тебе чужим, моя душа: Держись за воздух ледяной За воздух острый и стальной Он между нами стал стеной, осталось лишь дышать За краем вечности, беспечности, конечности пурги — Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз Мы не проснемся, не вернемся ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла.” Отдавшись песне и гитаре, я не заметила, что уже не одна в шатре. Джон вошел тихо и спросил голосом, полным усталости и отчаяния: — Джейн… Эта песня… Я повернулась к мужу, намереваясь сказать что-нибудь хлесткое, но мои обида и злость на него разом поблекли –– столь чудовищно измотанным он выглядел: запавшие щеки на почерневшем от переживаний лице, в глазах — пепелище остывшего гнева, под ними темные, как его сны, круги… Весь облик, будто он не спал неделю и не ел несколько дней. — Это всего лишь песня. Горечь и сожаление обо всем случившемся заняли место гнева. Он сделал еще полшага и остановился, не решаясь подойти ближе. — Ты… не прогонишь меня? Я… столько должен тебе сказать и объяснить. Но сейчас слова даются мне с таким трудом, что… Прости меня, родная моя. Прости, если можешь и позволь сегодня просто остаться с тобой… Я протянула к нему руки: — Джон, я так ждала тебя! Он стремительно подошел, опустился на колени и прижался лбом к моей ладони: — Прости меня! Боги, что я наделал... Я стала гладить его по голове. Слезы, которые я клялась никогда больше не проливать при нем, потекли горячими ручьями и несли очищение. — Все будет хорошо, Джон… Все будет хорошо. Иди ко мне. Он кое-как освободился от доспеха и лег прямо в дублете и штанах поверх одеяла, как тогда, на Драконьем Камне, и нежно прижал меня к себе. — Прости меня... когда-нибудь потом, — прошептал он, — позволь просто согреть тебя и уснуть рядом… Я прижалась к нему и еще долго позволяла слезам питать подушку, а тревогам и сомнениям укрывать ее хлопьями пепла. Проснувшись поздним утром, я нашла на подушке лист пергамента с наспех нарисованным букетом цветов. Джон, видимо, попытался изобразить розы и лилии. Получилось немного смешно и очень трогательно. Откуда еще ему было взять цветы в походе посреди заснеженного Королевского Тракта? Внизу была подпись: “Я люблю тебя. Твой Джон”.