Как же мне невыносимо тяжело
Я не удержалась, слово сорвалось
Не могла промолчать,
Рассказала все ей
кис-кис — подруга
***
У Любы красивые тонкие запястья, длинные красновато-рыжие косы, россыпь веснушек на переносице и тёплые карие глаза. Она вся мягкая, трогательная такая, голос у неё негромкий, но глубокий, смех с придыханием и чудесные ямочки на щеках, когда она улыбается.
У Леры синяки на коленках, хмурое лицо и сарказм в качестве основного оружия.
Макаровой в компании Любы
комфортно. Знают друг друга почти с детства — сначала мамы водили на секцию по кендо, потом сами стали ходить. Живут буквально в соседних домах, росли вместе, тренировались вместе, на соревнования, везде — наверное, Люба единственная её подруга, думает Лера. Думает она так вплоть до того момента, пока лет в шестнадцать в раздевалке после тренировки не замечает, какие у Любы красивые лопатки.
Лопатки, мать их.
Лера сама с себя удивляется: сотню раз видели друг друга обнаженными, душ принимали в соседних кабинках, и никогда её эти лопатки не цепляли. А тут вдруг во рту пересыхает, и глаза от белой кожи, обтягивающей острые косточки, отвести невозможно.
— Лер, идёшь? — Люба оборачивается, обматываясь полотенцем. — Ты чего застыла?
— И-иду, — голос чуть срывается, но Леру больше интересует, почему у неё так горит лицо. — Задумалась.
Макарова действительно начинает усиленно думать. Характер такой. Бросить странные реакции на самотёк — она не может. Поэтому дома пишет в столбик все особенности, которые её последнее время смущают: красивые лопатки Любы, её смех чудесный, нос она смешно морщит, улыбается так солнечно…
Лера понимает:
пиздец.
В компании Любы становится некомфортно и нервно. Леру мутит каждый раз, когда подруга невзначай хватает за руку или в целует в щеку при встрече. Макарова убеждает себя, что это гормоны и все пройдёт. Но оно не проходит. А когда у Любы появляется парень, только усугубляется.
Они поступают в разные университеты, и Макарова даже рада. Она оказывается на столь желанном медицинском, новая компания достаточно интересная, за Лерой ухаживает её однокурсник Артём, а девушка пытается принимать эти знаки внимания, как будто бы и не было никаких странных чувств. Люба учится в педе на учителя начальных классов, видятся они только на тренировках по кендо, и то в спарринги тренер ставит их все реже: Лере нужен противник сильнее, чем Люба. Так проходит год.
Макарова расстаётся с Артёмом из-за какой-то ерунды, не чувствуя даже толики грусти. Парень что-то ей доказывает, пишет слезливые сообщения, но Лера только качает головой. Не хочется. Ему нужна девушка, которая, как минимум, будет его любить. А у Леры муть какая-то в голове: она на паре залипает на ключицы одногруппницы, не прикрытые тонкими бретелями майки, а после тренировки снова одергивает себя, когда Люба спиной поворачивается. Блядские лопатки.
Мама беспокоится за её личную жизнь. Постоянно интересуется:
— Милая, может, у тебя мальчик какой появился?
Лера только отшучивается:
— Какой мальчик, мам? У меня учёба, соревнования на носу, блог. Считай, что я встречаюсь с медицинским справочником.
Она совсем не трусиха. Поэтому сжимает зубы и понимает, что гештальты надо закрывать. В её случае — быстро и на замок. Поэтому после очередной тренировки, когда они с Любой идут домой по вечернему городу, обсуждая учёбу, Лера набирается храбрости и говорит:
— Ты мне нравишься.
Люба замолкает на середине рассказа, растерянно улыбается, а затем отвечает:
— Я уж думала, что ты никогда не признаешься.
Дальнейший год проносится калейдоскопом открытий. Девушки долго целуются в комнате Любы, часами, кажется, прерываясь на чай и разговоры ни о чем. Макарова впервые в жизни чувствует бабочек в животе, когда подруга помогает ей снять футболку. На улице жаркое лето, из открытого окна доносятся крики каких-то алкашей, влажные от испарины волосы липнут к вискам, а кожа у Любы шёлковая, Лера пальцами ведёт по голым острым лопаткам и сглатывает — твою мать, как ей хорошо. Как им хорошо. Беззаботное детство остаётся в памяти, заботливо похороненное сдавленными стонами в подушку, дразнящими влажными поцелуями и касаниями, от которых забываешь, как правильно дышать. У Леры сердце бьётся гораздо быстрее, чем надо, все физиологические законы нарушает, в горле клокочет, в кончиках пальцев, на губах. Ей правильно, ей хорошо, ей нравится…
— Нас моя мама видела. Два часа вчера орала.
Люба бледная, под глазами синяки, глаза красные — плакала. У Леры ком в горле. Ну и что что видела? Какая разница? Им же хорошо, они же счастливы. Взрослые все люди уже…
— Думаю, нам надо прекратить все… это.
"Это". Лера горько усмехается. Делает затяжку — чёртов мед, даже покойника курить заставит, и надо бы бросать, да не бросается пока.
"Это". У Макаровой горечь на языке и желание выцарапать из груди омерзительную тоску.
— Ну давай прекратим… это.
Лере эта фраза даётся тяжелее, чем все сессии и соревнования. Её через такую эмоциональную мясорубку пропускает, перемалывает, вскрывает без наркоза. Люба загнанно кивает, сумку на плече поправляет и уходит. Вот такая сила воли, думает Лера. Вот такая вот
любовь дружба.
У Макаровой времени на грусть нет. У неё зачёты, экзамены, брат, херней страдающий, вечно уставшие родители, тренировки по кендо, где она максимально отстраняется от всех эмоций, потому что в груди гадко тянет каждый раз, когда Люба упражняется где-то рядом. Макарова бросает курить так же резко как начала, и пашет, пашет, пашет, до седьмого пота и убитого режима. Развивает свой блог, на личную жизнь вешает огромный амбарный замок, потому что даром ей это все не нужно больше, хватит, хлебнула уже. А затем Кирилл попадает в полицию, у родителей обнаруживается огромный долг, Лера знакомится с двумя психами, которые делают из неё Чумного Доктора, и о том, что личная жизнь когда-то была, приходится забыть. Это единственное, за что Лера благодарна.
Всё остальное —
полный пиздец.
Олег тренирует так, что Макаровой после хочется в стиральную машину залезть. Она вся потная, выжатая, мышцы дрожат от перенапряжения, сухо кивает Волкову и почти уходит в душ, но Разумовский кивает на мобильник на столе рядом с собой и говорит:
— У тебя тут десять непрочитанных от какой-то Любы.
— Палить мои сообщения не обязательно, — огрызается Макарова, спешно подходя к Серёже и выхватывая забытый телефон из холодных пальцев. А затем пробегается глазами по экрану и беззвучно выдыхает: — Твою мать.
— Проблемы? — интересуется Олег.
— Что за Люба? — лезет Разумовский.
— Проблемы личные, — отрезает Лера.
— Личные проблемы с Любой? — Серёжа улыбается, как сраная змея из старого мультика. — Кто не знает Любочку, Любу знают все-е-е…
— Подруга детства, — Макарова даёт минимум информации, потому что Разумовский достанет вопросами, если не "подкормить" его хоть чем-то. — Я в душ.
"Аня связку порвала, и тренер написал, что мы снова в паре работаем…"
"Это же не будет проблемой? Мне просто не хочется, чтобы тебе было тяжело"
"Я пойму, если ты откажешься, но тогда к соревнованиям опять состав команды тасовать придётся…"
"Лер?"
И ещё шесть сообщений подобного рода. Лера отбрасывает мокрую после душа прядь со лба и набирает ответ:
"Всё нормально".
И на следующей же тренировке не соизмеряет силу и бьет Любу синаем со всей силы.
Макарова знает, насколько больно получать удары бамбуковым мечом. Защиты и брони на них никакой нет, только форма из тонкой ткани. Люба прижимает ладонь к месту удара и тихо стонет сквозь зубы, тренер ругается, но Лера его почти не слышит. Только смотрит на то, как лицо девушки напротив искажается болью, а в уголках карих глаз скапливаются слезы.
— Люб, прости, пожалуйста, — Макарова опускается на колени рядом с подругой. — Я случайно, честно…
Люба поднимает взгляд и смотрит на Леру так мягко и тепло, что до дрожи хочется её обнять. У Макаровой руки дрожат от шока и желания прикоснуться, убрать медную прядь, выпавшую из косы, от лица, по щеке провести пальцами. Но она усилием воли встаёт, помогает встать Любе и идёт в тренерскую, слушать выговор. Заслужила.
На следующий день во время спарринга с Олегом Лера слегка рассеяна. Пропускает удары, уходит в защиту, сама почти не атакует. Перед глазами все ещё лицо Любы, это так просто не стереть и не забыть. Это вымораживает и заставляет сглатывать ком в горле, пока Волков гоняет её по всему залу.
— Валер, соберись! — рявкает он, когда девушка в очередной раз делает смазанный блок и "ловит" удар в бедро. — Что с тобой сегодня?
— Дела сердечные с Любой? — подкалывает с другого конца зала Разумовский, выглядывая из-за ноутбука. — Друзья детства они такие…
— По себе судишь? — немного запыхавшись, язвит в ответ Лера. — Это совсем не твоё дело.
— Ма шери, от ответов ты уходишь так же хреново, как и от атак Олега, — фыркает Серёжа. — Кстати, она не в обиде на вчерашнее. Ответить ей что-нибудь?
Лера замирает, и снова получает ощутимый удар в плечо. Приходится продолжать тренировку, одновременно наблюдая и за Олегом, и за тем, как Разумовский копается в её телефоне. Это бесит, и Макарова пытается обойти Волкова, чтобы забрать свой гаджет из рук психованного программиста.
— Тренировка не окончена, — усмехается Олег. — Уложи меня на лопатки, и пущу к Серому. Чем дольше возишься, тем быстрее он начнёт отвечать твоей подружке.
"Мудаки".
Лера шумно выдыхает и идёт в атаку. Быстро блокирует боковой удар, уклоняется от миддла, делает неудачную подсечку, обманку, наносит удар в корпус, пытается заломить запястье…
— Ого! Тут фотка! Сильно ты её приложила вчера, а?..
Лера пользуется злостью, которую вызывает эта реплика Разумовского, переносит вес тела на правую ногу, а левой резко бьет Олега в колено. Тот либо поддаётся, либо реально падает, и Макарова останавливается:
— Всё на сегодня?
— Да, молодец, Валер, — Волков поднимается, усмехаясь. — Хорошая связка в конце.
Лера кивает в знак благодарности, и спешит к Серёже. Отбирает свой телефон, тут же натыкаясь на фото синюшной руки, которую ей прислала Люба с кривым смайликом, и хочет себя саму синаем побить. Идиотка.
— Выглядит болезненно, — комментирует Разумовский с гаденькой ухмылочкой. — Что она натворила? Разбила тебе сердце?
Он шутит, конечно.
Ему неоткуда узнать обо всех подробностях лериной жизни до её встречи с ним.
Но Лера только невесело усмехается.
— Что-то вроде.
И уходит в душ.
Разумовский провожает её взглядом, а затем протягивает раскрытую ладонь Олегу:
— С тебя косарь.
Волков только глаза закатывает.
Детский сад.
