Абстракция

— И что сказал Вам Кингсли? — Макгонагалл скептично подняла бровь, сидя за своим столом в кабинете директора. — Сказал сильно не высовываться, — Скорпиус вертел в руках перо и анализировал всё, что успел сделать за неделю пребывания в этой реальности. — С одной стороны, он прав, но… — Этого мало? — Да, — Минерва опустила глаза на свиток пергамента, понимая, что не помнит из него ни слова. — Мне вот что непонятно, — парень принял сидячее положение на диване и взглянул на профессора, — почему его заботило только это? Ничего, что я из другого времени? Почему он не обратился за помощью в Отдел тайн? — Вы слишком много знаете о работе Министерства, молодой человек, — Макгонагалл усмехнулась, заметив его понуренный вид. — Мама была министром пять лет, — пробурчал он. — Что ж, это многое объясняет, — она сделала паузу, но через несколько секунд сказала: — Видимо, Кингсли не хочет, чтобы кто-то… посторонний знал о Вашем пребывании здесь. Не будем забывать, что если верить Вашим словам, то по Лондону бродит опасный преступник, которого Визенгамот уже однажды оправдал. Если такая информация вскроется, Кингсли… — Может потерять авторитет и, что самое главное, своё кресло министра, — парень закатил глаза. Чёртовы политики. Вечно они думают только о своей заднице. — Почему Вы настроены так скептично насчёт нашего министра? — Минерва сложила руки в замок, задумчиво посмотрев на юношу. — Дело не в самом Кингсли, — вздохнул Скорпиус, — а в том, что из-за подобного промедления и попыток сделать всё более выгодно для себя моей семьи и не стало. — Хотите сказать, что Ваши родители обращались за помощью в Министерство, и им не помогли? — Да, но не только не помогли, а сказали, что взяли наше дело и показания на рассмотрение. И несколько месяцев бездействия с их стороны привели к смерти моей матери, — блондин повесил голову, зная, что уже давно нужно привыкнуть к интересу других людей касательно истории его семьи. Что пора не чувствовать столько боли и тоски после собственных воспоминаний, но подобное было легко сделать только на словах. — Мне жаль, что Ваша семья пострадала от халатности чиновников, — после этих слов, пронизанных настоящим сочувствием, между ними на время повисла тишина. Было лишь слышно, как директора на портретах переворачиваются в креслах с бока на бок и как они шёпотом переговариваются друг с другом. Главной темой для обсуждения всё ещё был путешественник во времени, то есть Скорпиус. Они перемыли ему все кости, так что жалоб на артрит или остеохондроз в будущем быть у него не должно. Малфою удалось поговорить с Дамблдором, но ценного совета тот не смог дать. Единственное полезное и новое, что услышал парень, это необходимость поговорить со Снейпом. Этот человек хорошо знал работу маховика, и он вполне мог рассказать что-нибудь нужное. Скорпиус знал Снейпа. По рассказам родителей, особенно мамы. И поэтому он очень сомневался, что Северус захочет помогать сыну нелюбимой ученицы и крестника, от которого были одни проблемы. — Я всё хотел спросить, — начал неуверенно блондин, краем глаза заметив, что директор подняла на него взгляд от ветхих пергаментов, — почему Вы так добры ко мне и помогаете? Конечно, я Вам благодарен, и Вы один из моих любимых учителей, но я правда не понимаю. — Я учила Вас? — с улыбкой спросила женщина, словно становясь на несколько лет моложе. — Да, когда я поступил на первый курс, Вы всё ещё иногда вели трансфигурацию. Правда, через два года перестали. — Полагаю, мне стало тяжело совмещать обязанности директора и преподавателя? — она подняла брови, которые образовали на лбу ореол морщинок, но это ничуть не портило картину. Наоборот, Скорпиус почувствовал себя почти как раньше, когда его вызывали к директору за плохое поведение или драку. И это при том, что он был лучшим учеником на курсе. Что тут поделать — гены. — Наверное, — он пожал плечами, желая услышать ответ на свой вопрос. Внутри всё переворачивалось, и юноша не знал причины. — Думаю… Вы просто мне нравитесь, мистер Малфой. Вы очень смышлёный молодой человек, к тому же достаточно сообразительный. Но не стоит забывать, что Вы — сын моих любимых учеников. — Я правильно расслышал… — Да, абсолютно правильно, — усмехнулась Минерва. — Я считаю Вашего отца очень одарённым волшебником, и учить его — одно удовольствие. Конечно, если забыть о его невыносимом характере. И Ваша мама тоже мне очень дорога. Мне дороги все дети, которых я учила. В своё время был даже мистер Реддл. Возможно, это судьба преподавателей — переживать о своих учениках на протяжении всей жизни. — Не могу сказать, что все так думают, — Скорпиус почувствовал лёгкость. Наконец-то. Потому что у него появился ещё один союзник и человек, который в него верил и не смотрел на парня свысока. — Конечно, не все, в этом и смысл, — Макгонагалл откинулась спиной на кресло, окончательно откладывая от себя бесконечную кучу бумаг и рутину, которую они за собой несли. — Не каждый человек, работая преподавателем, является таким по натуре. Ведь некоторые идут учить других только потому, что не знают, что делать со своей жизнью. Научить чему-то не так сложно — сложно научить правильно и навсегда. — Здорово сказано, — улыбка растянула его губы, и на мгновение тело отпустило все тревоги: плечи расслабились, а межбровная морщинка исчезла, словно её никогда и не было. — Да, но это не мои слова, — женщина посмотрела на портрет Дамблдора, который в данный момент спал. — Он злился на отца? — получилось полушёпотом, потому что голос внезапно сел. — Нет. Конечно, нет. Насколько мне известно, точнее стало впоследствии известно, это был план самого Альбуса и Снейпа. Они с самого начала знали, что Вашему отцу поручили убить Дамблдора. Скорпиус смотрел на старика в портретной раме и плохо представлял, как добродушный на вид человек мог быть могущественным манипулятором. Конечно, это сказано не со злостью или каким-то презрением, а просто с мыслью о том, как же обманчива внешность. Ты никогда не узнаешь, что скрывается внутри человека, если будешь наслаждаться только красивой оболочкой. Жаль, что данную истину до сих пор мало кто понимает. Неожиданно двери распахнулись, и Гарри Поттер собственной персоной замер в проходе, когда его глаза остановились на Малфое. Он так и остался с открытым ртом, словно готовился поймать муху или золотой снитч. Ему не впервой. — Привет, крёстный, — Скорпиус хмыкнул, радуясь знакомому лицу, которое выглядело несколько иначе, чем он помнил. Если родители не сильно изменились за двадцать лет (это, конечно, не считая возрастных изменений, которые никого не обходят стороной), то дядя Гарри в будущем заметно возмужал. Он больше не носил свои знаменитые очки — их заменили линзы, потому что главе Аврората они сильно мешали на заданиях. А на его лице всегда присутствовала достаточно длинная щетина, которая прибавляла возраст. В общем и целом, это был один и тот же человек, но в будущем он стал гораздо солиднее, но тут не обошлось и без руки миссис Поттер. — Я… Ты… Крёстный? — Гарри сглотнул, выглядя шокированным и тронутым одновременно. — Ага, но, поверь мне, пока лучше не сообщать эту информацию моему молодому папочке, а то, боюсь, сердечный приступ в восемнадцать лет плохо скажется на его здоровье, — отшутился Скорпиус, отметив, как полезли глаза Гарри на лоб от услышанного. — Ты мне определённо больше нравишься, чем твой отец. — К счастью или к сожалению, это останется неизменным. — Это точно к счастью, — выдохнул Поттер, немного беря себя в руки. Он опустил палочку, которая, видимо, инстинктивно всегда была под рукой, и посмотрел на Макгонагалл. — Профессор, меня назначили… помощником, как я понял. — Приказ самого министра? — женщина указала ладонью на диван, предлагая присесть, и Скорпиус подвинулся, уступая тому место. — Да, он вызвал меня к себе и рассказал всё, — Поттер сел и зарылся рукой в волосы. — Сначала я не поверил. Подумал, что это какой-нибудь розыгрыш. Но потом Кингсли показал мне воспоминания о вашем разговоре, — он взглянул на Скорпиуса со всё ещё крайне удивлённым видом, — и… мне пришлось поверить. — Это ещё не всё, времени для удивления у тебя будет предостаточно, — усмехнулся блондин, ощутив, как его скулу сверлят чьи-то глаза. Он посмотрел на крёстного и увидел, что именно его взгляд причинял ему неудобства. — Ты так похож на неё… в смысле на них обоих, — исправился Гарри, никак не находивший сил перестать выглядеть как ребёнок, впервые увидевший парк аттракционов. — Это правда жутко. Глаза… — Мамины, да? — Скорпиус покачал головой. — Ты мне рассказывал, что сам часто слышал эти слова. — Да, — улыбнулся Гарри, расслабляясь от напряжения и скованности рядом с этим человеком. — Итак, что Вы намерены делать, мистер Поттер? Вам же дали хоть какие-то инструкции? — Минерва посмотрела на своего бывшего студента в ожидании. — Да, разумеется, — Гарри кивнул, вздыхая. — Кингсли поручил мне следить, чтобы ты, Скорпиус, не покидал Хогвартс без какой-либо причины, иначе у меня есть ордер на твоё задержание. Снова повисла тишина. Густая, действующая на нервы. Скорпиус встал, подходя к большому окну, и выглянул на улицу. Его взгляд не фокусировался на чём-то конкретном, он не мог сделать подобное сейчас: все его силы уходили на сдерживание гнева и крика. Если сейчас он даст выход эмоциям, это ничем хорошим не закончится. Гарри в первую очередь аврор, а потом уже крёстный — о чём узнал, кстати, всего пару минут назад. Скорпиуса предполагаемое родство не спасёт. Здесь нужно быть хитрее. Малфой не имел ничего против друга мамы, но в данный момент тот точно больше мешал, нежели помогал. Нужно как-то отвлечь его, чтобы парень спокойно продолжал делать то, что задумал. — Разве… мистер Малфой не обсуждал помощь, которую Кингсли мог ему предоставить? — Макгонагалл нахмурилась, правильно растолковывая реакцию юноши у окна. — Насколько мне известно, сделки не было, — Поттер непонимающе смотрел то на Скорпиуса, то на профессора. — Простите, а что происходит? Просто я ничего не понимаю. Вы договаривались с Кингсли о другом? Блондин не сдержался и громко фыркнул. Конечно, они с министром договаривались о другом, только, похоже, Малфоя надули, используя в своих интересах. Скорпиус просил помощи в обнаружении Люциуса. Просил позволить самостоятельно отправиться на его поиски с подмогой. Просил защиты для родителей в школе. И что в итоге? Прислали ещё одного дорогого человека, которого Люциус с удовольствием убьёт на его глазах. Прислали человека, которого Скорпиус даже не сможет убрать с дороги, если потребуется. Разумеется, это было очень умно — связать его по рукам и ногам, чтобы он сидел спокойно и не рыпался. Вот только такое с ним не пройдёт. Скорпиус давно существовал один. Давно вырос достойной заменой своих родителей. Давно превратился в самостоятельную личность. И он прекрасно научился изворачиваться и хитрить. Слизеринский факультет учит неплохой школе жизни, и это было очень кстати, если вспомнить его судьбу. — Мы договаривались с Кингсли о другом, но, — Скорпиус обернулся и улыбнулся Поттеру, — теперь не так важно о чём. Может, ты хочешь узнать что-нибудь о своей жизни? Гарри посмотрел на него с подозрением, отмечая про себя слишком быструю отходчивость и умение уступать, которые за короткое знакомство не мог не заметить в этом человеке. Он решил на секунду отключить аврора в своём мозгу и попробовал взглянуть на возможного крестника по-другому. К тому же ему и правда было очень любопытно. — Не знаю, я, наверное, не очень хочу знать что-то, что будет для меня важным. Лучше пускай всё происходит своим чередом, а то я по себе знаю, что предсказания на будущее иногда сбываются, — он рассмеялся, припоминая чёртово пророчество. Макгонагалл улыбнулась, но не перестала заинтересованно поглядывать на Малфоя. Скорпиус поддержал веселье крёстного и снова опустился на диван рядом с ним. — Можно я поделюсь только одной частью информации, а то, боюсь, не удержусь? — плутоватое выражение его лица всегда говорило об опасности, но ему повезло, что здесь его никто не знал, а значит, собственные хитрости нужно использовать по максимуму. — Ну-у-у, — протянул Гарри, — ладно. Скорпиус наклонился к нему и прошептал на ухо одну фразу, которая повергла героя в оцепенение, а потом в состояние, близкое к обмороку. — Мне… надо… подышать, — выдавил Поттер и выскочил в прохладный коридор. — Что Вы сказали ему, мистер Малфой? — Минерва надела очки и посмотрела на него таким взглядом, словно она раскусила его. — Всего лишь назвал имя будущей жены, — ухмылка на губах никак не хотела уменьшаться, поэтому осуждающее покачивание головы со стороны Макгонагалл стало только катализатором ещё большей радости. Было чувство, что ему снова пятнадцать. Прекрасное ощущение, учитывая, что он считал себя гораздо старше своих лет.

***

Драко чуть было не ударился коленом о кресло, но ему повезло, и он в последний момент уклонился, свалившись на пол. Пьяный хохот вырвался из груди, и он всё никак не хотел прекращаться. Малфой попытался встать, но тело не слушалось, и слизеринец решил остаться на полу. Левой рукой он искал бутылку огневиски, но, не найдя, психанул и раздражённо зарычал. Сверху послышался торопливый топот, а через несколько секунд показалось взволнованное лицо заучки. Правда оно тут же перестало таким быть, когда Грейнджер поняла, в каком он состоянии. — Малфой, ты что, опять пил? — её голос действовал на него, как усиленный крик банши. Драко прижал руки к ушам, стараясь спрятаться от очередного потока нотаций. — Малфой! — крикнула Гермиона, когда он проигнорировал её вопрос, и топнула ногой от бешенства. Мало того, что он разбудил её посреди ночи, так ещё припёрся в стельку пьяным. — Грейнджер, отвянь, — простонал Драко, самостоятельно пытаясь подняться. — У меня был праздник. — Интересно какой? — Гермиона упёрла руки в бока, наблюдая за его тщетными попытками встать на ноги. — Неужели пятница? — А может, и пятница, тебе какое дело? — огрызнулся слизеринец, выдыхая, когда понял, что перед глазами одно сплошное мутное пятно. — Господи, Малфой, и почему я должна с тобой возиться? — недовольно пробурчала девушка, спускаясь с лестницы, ведущей в её комнату, и подошла к парню, протягивая ему руку. — Давай вставай. Драко взглянул на Грейнджер и увидел лишь ореол взлохмаченных после сна волос и огромные карие глаза на пол-лица. Он скривился, когда понял, что грязнокровка предлагала ему помощь. Это унизительно. Чем он думал, когда припёрся так поздно? Неужели надеялся, что эта защитница убогих, услышав шум, не прибежит на помощь? Придурок. Надо было остаться в слизеринской гостиной. Блейз же предлагал, а он, как обычно, не послушал. — Мне не нужна помощь от грязнокровки, — рыкнул Драко и из чистого упрямства резко поднял туловище, оставаясь сидеть на полу. Гермиона сжала губы. — Малфой, ты всерьёз думаешь, что я горю желанием помогать тебе? После всего, что ты сделал? После всех оскорблений, которые ты высказывал мне и которые продолжаешь говорить? Ты что, считаешь себя пупом Земли? — она усмехнулась и покачала головой. — Нет, Малфой. «Нет» — на все эти вопросы. Мне просто тебя жаль. Вот и всё. Здесь ни при чём даже гриффиндорское благородство. Это, как бы сказал ты, простая помощь убогому. Каждое слово Грейнджер било под дых. Драко сам с трудом понимал, что с ним происходило. Почему его так сильно выбило из колеи прибытие сынка из будущего, он не знал. Но было ясно, что грязнокровка обнаглела, раз назвала его убогим. — В общем, делай что хочешь, — Гермиона махнула на него рукой, и не заметить в её глазах разочарования было сложно. — Я не хочу слышать и видеть тебя, Малфой. Когда нас назначали старостами, я подумала, что ты изменился, захотел исправиться. Думала, что ты больше не будешь такой задницей, как раньше. Но теперь… я вижу, что осталась до смешного наивной и глупой в подобных вопросах. Драко уже открыл рот, чтобы послать девчонку куда подальше с её ожиданиями, как она снова заговорила: — Скорпиус ошибался. Ты не можешь быть тем человеком, которым стал другой Малфой. Тебе такое не под силу. Ты слишком слабый для этого, — её верхняя губа дёрнулась в отвращении, и Гермиона развернулась в сторону своей спальни. Драко чувствовал небывалую ярость. Он так долго ждал возможности наорать на кого-то. Выплеснуть негатив на того, кто это заслужил. Было два варианта: отец и Грейнджер. И если с первым были некоторые проблемы, то со вторым… Ему было плевать, что Грейнджер девчонка. Плевать, что она спасла своими показаниями ему жизнь. Плевать, что где-то там она его жена и мать его детей. Плевать. Он так давно никому не говорил о своих мыслях и чувствах — настоящих, — что в данный момент клапан сорвался, и его тормоза отказали напрочь. — Грейнджер, — протянул Драко, попутно находя силы полностью встать, чтобы не смотреть снизу вверх на унижение грязнокровки, — а у тебя, оказывается, есть зубы. Гриффиндорка остановилась и, вздохнув — что можно было заметить по поднявшимся и опустившимся плечам, — повернулась, сразу впиваясь в его лицо недовольным взглядом. Взглядом, готовым к борьбе. Да, то, что нужно. — Ты — просто поганая грязнокровка. И думаешь, у тебя есть право учить меня жить? — Драко качало, но он почти твёрдо стоял на ногах из чистого упрямства. — Ты же никому не нужна… — Малфой, — отрезала Гермиона, ехидно поднимая брови, — ты не будешь меня оскорблять — это во-первых. А во-вторых, ты только подтверждаешь мои вышесказанные слова. Прекрати ещё больше скатываться в лужу грязи. Это мерзко и жалко. — В лужу грязи сейчас скатишься ты, — рыкнул Драко и в считанные миллисекунды подлетел к девушке, заставляя её вжаться по инерции в стену. — Ну что, страшно? — Ты больной псих, — на её лице не отображался страх, скорее, голая неожиданность. — Может, и так, а вот ты кто такая? — И как понимать этот вопрос? — Гермиона вздёрнула бровь, и Драко едва сдержался, чтобы не начать душить её за данное движение. — Может, ты уже отойдёшь от меня? А то я решу, что ты ко мне хочешь прикоснуться. Это подействовало на него, но Малфой не сделал и шага назад. Наоборот, он сделал шаг вперёд. Гриффиндорка вздохнула, и на дне её глаз появились первые ростки испуга. Отлично. — Грейнджер, этот вопрос подразумевает ответ. Но ты не можешь ответить на него, потому что ты — никто. — Это просто бред, Малфой. Ты пьян и бредишь, — выплюнула девушка, чувствуя, как сердце ускоряет свой бег от страха. — Возможно, — согласился блондин и ухмыльнулся. — Но, знаешь, то, что ты подруга Поттера, ещё ни о чём не говорит. — Мерлин, прекрати нести эту чушь, — Гермиона резко толкнула его в грудь, но не успел Драко скривиться, как она закричала: — Ты больной, Малфой! Что это за непонятные разговоры? Или ты уже настолько спился, что не в состоянии мыслить адекватно? Не в состоянии формулировать предложения? — А почему ты так занервничала? Испугалась? Спился. Интересно. Весь их диалог напоминал какую-то глупую и абсурдную постановку. Драко понимал, что нужно завязывать с выпивкой, потому что он начинал и заканчивал день именно с ней. Это ненормально, это действительно похоже на болезнь. Может, поэтому он сам себя не узнаёт? Может, поэтому ему всё хреновей день ото дня? Может, поэтому ему постоянно страшно и одиноко? Может, поэтому он творит какие-то вещи, о которых и не вспоминает на следующий день? Внезапно ему стало по-настоящему жутко. Это не он. Драко тряхнул головой, пока Грейнджер всё кричала и кричала с горящими глазами. Малфой оступился и упал на спину, слыша лишь тишину. Ему не хватало дыхания, когда пришло осознание его проблемы. Он стал алкоголиком. Когда Драко просыпался и не думал о том, что нужно опохмелиться или выпить? Когда?! Наверное, ещё до судов. До победы Поттера. Мерлин, он действительно стал очередным зависимым богатеньким сынком какой-то дряни, которых всегда презирал. Грейнджер молчала, но и не подходила к нему. Это было правильно, потому что Драко боялся самого себя. Он смотрел в одну точку и вспоминал, когда всё началось. Единственное слово, которое присутствовало в его голове, — когда. Когда?! — Малфой? — голос девчонки немного дрожал, наверное, потому что выглядел он пугающе. Как мертвец. С критично бледным цветом лица и отсутствующим взглядом. — Малфой… с тобой… всё нормально? Она осторожно сделала несколько шагов к нему и присела на корточки, пытаясь поймать его взгляд. Не получилось. Драко находился у себя в голове. Просматривал моменты, когда мог свернуть не туда, но он не мог вспомнить отправной точки. Картинка ускользала от него, и сил держать контроль над собой оставалось всё меньше. Он снова захотел выпить. Когда слизеринец стал повышать дозу? На дне рождения? На праздновании освобождения? В день, когда он остался жить? Когда? — Малфой, ты меня пугаешь, скажи что-нибудь, — Гермиона помахала рукой у него перед лицом, но движение не дало никакого результата. Она, словно боясь обжечься, дотронулась до его руки, ожидая извержения, состоящего из ярости и яда, но ничего не произошло. Дыхание перехватило, и Грейнджер по-настоящему запаниковала. Гриффиндорка уже приняла решение идти за мадам Помфри, но в эту секунду Малфой посмотрел на неё испуганным взглядом мальчишки и прошептал: — Грейнджер, у меня проблемы. Она моргнула. Появилось огромное желание спросить, в чём дело. Помочь. Но следом захотелось оттолкнуть его, послать куда подальше. Напомнить все слова, которые он ей говорил. Вылить на него всю ту грязь, которую он говорил её на протяжении почти десяти лет. Но… Но Гермиона не была такой. Она помогала людям, даже если они подобного не заслуживали или не просили. Гермиона была отзывчивой и не могла долго хранить злобу или обиду. Разумеется, Малфой был исключением из правил, но… Она вспомнила просьбу Скорпиуса и решила в последний раз дать шанс слизеринцу. Может, их сын из будущего прав, и Малфой не настолько потерян? Гермиона не знала, но ей хотелось верить в лучшее. Девушка кивнула на слова Драко, показывая, что слышит его, и, протянув ему руку, помогла встать и сесть на диван. Лицо блондина оставалось отчуждённым, и весь его вид говорил о каком-то странном внутреннем состоянии. Грейнджер села в кресло напротив парня и поджала под себя ноги, сильнее закутываясь в большой и тёплый халат. Ночью было гораздо холоднее, чем днём, и поэтому она спала в более тёплой пижаме. Драко упёрся локтями в колени, смотря в слабо горящий камин. Его ладони закрывали лицо, и девушка могла видеть только белёсую чёлку. Она знала, почему осталась и жертвовала своим сном, но всё равно внутри возмущалась своей чрезмерной доброжелательности и чёртовому альтруизму, который зачастую мешал ей нормально и спокойно жить. — Грейнджер, ты была права, — приглушённый голос Малфоя заставил Гермиону удивлённо посмотреть на него. — У меня проблемы с алкоголем. — Ты… — Я понял это только что, — перебил её Драко, убирая руки от лица. — Я понял, что пью каждый день. Что это стало нормой, а я даже не замечаю и просто продолжаю. — Как давно это началось? — шёпотом, потому что она не хотела разрушить их миг перемирия. А ещё потому, что немного начала сочувствовать Малфою. Боже, какой идиотизм. — Не знаю, ещё до победы точно, — Драко нахмурился, потерев ладонью лоб. — Помню лишь то, что спасался таким образом. Дома было чёрт-те что, и я, наверное, решил, что от одного раза ничего не будет, а потом это превратилось в привычку. — Весьма дурную, — не удержалась девушка и тут же непроизвольно сжалась, приготовившись к очередному потоку мерзости от слизеринца, но ничего не произошло. — Да, — просто согласился он, понуро опустив голову. — Ты… ни с кем об этом не говорил? — Гермиона спустила ноги на пол и немного наклонилась вперёд. — Нет. Я сам это понял минуту назад. Просто как молнией шарахнуло. Единственное, я говорил Блейзу, что мы немного перебарщиваем с попойками, но он постоянно отмахивался. — Может, тебе не нужны такие друзья, которые тебя не слушают? — аккуратно предположила гриффиндорка, видя в Малфое раненого зверя, готового обороняться до последнего. — Он мой единственный друг, — пробурчал парень и посмотрел в камин. Он сам плохо понимал, почему начал этот вечер откровений, но ему стало необходимо, жизненно важно сообщить хоть кому-то о своей догадке. Драко испугался картинки в голове, в которой он спивается, а никто даже и не знает об этом. Некому помочь. Это было самое простое эгоистичное желание — попросить помощи. Малфой помнил, что Грейнджер — грязнокровка. Он не стал резко думать о ней лучше и не собирался извиняться. Ему просто стало страшно, а девчонка оказалась рядом. Наверное, если бы на его месте была она, то Драко тоже проявил бы какое-то сочувствие. Он являлся таким же человеком, которому иногда подобное необходимо. Так что можно было выдохнуть и осознать, что его мнение касательно Грейнджер и грязнокровок не изменилось. Это просто спасение. Последняя попытка не уйти на дно. Гермиона смотрела на Малфоя и не чувствовала ничего. Он не вызывал в ней каких-либо эмоций. Разве что его было немного жаль. После множества судов семья Малфоев потеряла практически всё. Банковская ячейка в Гринготтс была разорена. Уважение, авторитет — всё кануло в небытие. Поэтому гриффиндорка относилась к Малфою мягче и спокойнее, чем он заслуживал. Она могла представить, каково ему. У Драко было всё; всё, чего он мог только пожелать, а потом такие, как она, пришли, отняли его привилегии, деньги и сделали его семью посмешищем. Гермиона могла понять и понимала, но не собиралась делать скидку на его поведение. У Малфоя было миллион шансов, которые он спустил в унитаз. Девушка не собиралась быть мессией, который помогает всем, кроме себя. Она устала такой быть. Да, в эту минуту Грейнджер сидит здесь и слушает Драко, но не с высшей целью, а просто чтобы он не натворил глупостей. Потому что иначе она будет винить за это себя. Ведь кто знает, что натворил бы Малфой, если бы Гермиона ушла. Она бы никогда себя не простила за то, что её гордость взяла верх над сочувствием. Глупо, иррационально, бессмысленно, в ущерб себе — да, но такой она была. И, наверное, ей уже было поздно меняться. — Тебе нужно разобраться в причинах, почему ты начал пить, Малфой, — гриффиндорка говорила тихо, но была уверена, что блондин слушал её. — Тогда ты сможешь избавиться от этой зависимости. Просто не будет, и, вполне возможно, ты начнёшь срываться. Но если ты решишь бросить — ты это сделаешь. Ты упёртый, у тебя получится. — Грейнджер, неужели ты думаешь, что всё так просто? — прорычал Драко, снова становясь собой. Невыносимым. Невозможным. Наглым и желчным. — Я, кажется, сказала, что просто не будет, — ответила почти высокомерно, поднимая брови. — А если я не знаю?! — раздражённо взмахнул руками слизеринец, смотря на неё, как на идиотку. — Знаешь, но не хочешь признавать. Скорее всего, причина где-то глубоко в мозгу. Возможно, она спрятана. Возможно, ты её просто не помнишь и не желаешь вспоминать. А возможно, эта причина была настолько травмирующей, что тебе сложно окунуться в тот период своей жизни, когда всё началось, и поэтому ты закрываешься всеми возможными способами. Драко молчал. Он не хотел больше видеть грязнокровку, и теперь Малфой сильно жалел, что поддался слабости и попросил Грейнджер о помощи. Это был глупый импульс, который ему не удалось остановить. Парень сильно надеялся, что девчонка не станет много болтать. В противном случае ему ничего не помешает скинуть её с Астрономической башни. — Ладно, я спать, — Гермиона устала от этой недовольной и напряжённой тишины, решив наконец подумать о себе и отправиться на боковую. — Спокойной ночи, Малфой. Она уже начала подниматься по лестнице, когда из гостиной послышался достаточно злой голос Драко. Девушка про себя отметила, что не помнит, когда он был не злым. — Грейнджер, это ничего не меняет, ясно? — почти рык. — Если ты начнёшь трепаться об этом кому-то, я тебя… — Малфой, оставь свои угрозы при себе, — хмыкнула Гермиона. — Мне плевать, что с тобой. Это была просто поддержка, которую оказывают люди даже незнакомцам. Ты её не заслужил. Я буду рада, если ты исчезнешь, но только не тогда, когда я знаю, что могла помочь и не помогла. Она продолжила свой путь, пока Драко неподвижно сидел на диване и понимал, что ожидал совершенно другого ответа от грязнокровки. К такому ответу он определённо не был готов. И это было неприятно.

***

Гермиона медленно шла по коридору, обхватив себя за плечи, проклиная хорька. У них было патрулирование, но он, видимо, нашёл более важные дела и не явился в гостиную. Она прождала его, как дура, полчаса, а потом плюнула и решила выполнить их обязанности сама. О чём впоследствии пожалела. В субботу ребят, нарушавших комендантский час, всегда было очень много. Все забывали про правила, про старост, про Филча и уходили в отрыв на все выходные. Гермиона их понимала: после всех событий хотелось веселиться и не обращать на многое внимания. Но, к сожалению, большинство юношей и девушек наглели. Только пару минут назад она участвовала в баталиях с Захарией Смитом. Он и так достаточно противный, а когда пьяный — это тихий ужас и кошмар наяву. Гриффиндорка стала покрываться красными пятнами от злости и негодования на кучку пуффендуйцев во главе с чёртовым индюком. Она пыталась тихо и мирно отправить всех по кроватям, но её мало кто слушал. Обычно с ней был Малфой, и это в большинстве случаев заставляло нарушителей почти беспрекословно повиноваться. Гермиона не знала, в чём была причина. Возможно, Малфоя просто боялись, или его мнимый авторитет был настоящим. Возможно, девушку никто не боялся по-настоящему — что хорошо — и поэтому знали, что она ничего не сделает. Не считая жалобы Макгонагалл. А возможно, Грейнджер стала чересчур мягкотелой. Что тоже имело место быть. Вот зачем, зачем она решила выслушать Малфоя? Для чего? Можно подумать, у неё в своей жизни проблем не хватало. Конечно, Гермиона понимала мотивы своих поступков — они были логичны. Но вот что не укладывалось у неё в голове, так это сочувствие к слизеринцу. Настоящее, неподдельное. Наверное, оно было обусловлено тем, что она понимала его. На удивление. Гриффиндорка тоже проходила период в жизни, когда находишься в шаге от того, чтобы сломаться. Но у неё была семья, которая безоговорочно любила её, были друзья — самые лучшие на свете. И была она сама. Гермиона была тем человеком, на которого всегда можно было положиться. И такой она стала даже для себя. Это помогало ей держаться, не впадать в уныние, не поддаваться депрессии, хотя иногда казалось, что эта зараза уже за спиной и ждёт подходящего момента, чтобы схватить за шею, и всё. У Малфоя ничего подобного не было. Как Скорпиус и сказал, он одинок. Очень. Его друзья предпочитают пить, а не разговаривать. О семье и речи быть не может. Гермиона подозревала, что только с Нарциссой Драко мог поговорить. Сейчас она не знала, какие отношения связывали мать и сына, но точно не самые близкие и доверительные. Девушка в шоке замерла. Господи, она только что начала составлять психологический портрет Малфоя и его семьи. Она начала копаться в его проблемах и искать способы их решения. Боже. Гермиона прижала ладони к лицу, чтобы хоть как-то почувствовать своё тело и понять, что оно всё ещё её. Потому что, кажется, собственный разум стал предавать хозяйку. Это всё слова и влияние Скорпиуса. Он подкинул в её голову мысли о Малфое. О том, что он не такой, каким кажется. О его одиночестве. Чёрт возьми. Грейнджер тряхнула волосами, пытаясь избавиться от таких отравляющих мыслей. Она не хотела думать и анализировать Драко Малфоя. Ей это не нужно. Так почему ей не удаётся забыть его затравленный и напуганный взгляд, который запустил какой-то механизм, не давший Гермионе бросить его там? На полу. Одного. Так не должно было быть. Гриффиндорке был необходим маховик времени, с помощью которого она бы вернулась во вчерашний день и никогда и ни за что не осталась бы с Малфоем. Она бы даже не спустилась в гостиную. Просто проигнорировала грохот и спала бы себе дальше в счастливом неведении и без всяких забот. Я не хочу… Стон в собственной голове заставил снова перебирать ногами и взять свои мысли под контроль. У меня проблемы, Грейнджер. — Чёрт, проваливай из моей головы, — девушка зарычала в пустом коридоре, яростно зарываясь руками в волосы. Мне хреново. Мне тоже, Малфой, и сейчас из-за тебя. Гермиона шагала, метая глазами молнии. Внутри был кавардак. Она пыталась абстрагироваться, но почему-то голос слизеринца всё звучал у неё в голове и звучал. Ей не удавалось прекратить повторять про себя его слова, и желание помочь ему стало таким сильным, что напугало девушку. Грейнджер не хотела помогать Драко. Это был просто импульс, который не удалось заглушить. Поганый ублюдок всё ещё звал её грязнокровкой. Обзывал идиоткой, дурой, шлюхой, подстилкой, а она хотела ему помочь. Всё. Это клиника. Это клиника, Гермиона. Твой комплекс героя окончательно тебя доконал. Гриффиндорка замычала, почувствовав злобу на собственный мозг и сочувствие. Ну вот почему? Она проходила мимо Астрономической башни и услышала шёпот, а потом и ругательства. Гермиона сразу поняла, кто там. Просто ощутила на молекулярном уровне. Наверное, это странно, но девушка уже давно перестала удивляться странностям в её жизни. Грейнджер вздохнула, злясь на собственную глупость. Она разочарованно покачала головой и стала подниматься по извилистой лестнице. Наверху продолжали раздаваться какие-то бормотания, и девушка крепче сжала палочку в кармане джинсов. На всякий случай. Увидев белую макушку, она практически успокоилась. Малфой сидел на полу и смотрел на луну и звёзды. Его спина была слегка ссутулена, и она удивилась, потому что на её памяти слизеринец всегда держал позвоночник ровно. Драко не обращал на неё внимания. Его взгляд был направлен на бутылку в руках. Гермиона осторожно подошла к нему и села рядом, случайно коснувшись своим бедром его. — Грейнджер, — его голос выдавал степень опьянения, — и почему я не удивлён, — ухмылка растянулась на губах против воли. А следом и смешок. — Ты опять пьян, Малфой, — осуждающе сказала девушка, внимательно наблюдая за его мимикой. — И что? — он посмотрел на неё с весельем в глазах, но на дне была только боль. — Кому какое дело? — Мы вчера разговаривали об этом. Мне есть дело, если я спрашиваю. — Мы разговаривали только потому, что ты меня жалеешь, и находишься ты здесь исключительно по той же причине, — было удивительно, как в таком состоянии парень умудрялся ворочать языком, но алкоголь никаким образом не повлиял на его дикцию. — А твоя жалость унижает, знаешь ли. — Это не жалость, а сочувствие. Разные вещи, — возразила гриффиндорка, смотря на ночное небо. — Но даже если я испытываю к тебе жалость, то это единственное, что я могу чувствовать по отношению к тебе. Откровенно говоря, ты даже её не заслужил. — Спасибо за честность, — Драко поднял руку с бутылкой и чокнулся с ней в воздухе. — Перестань пить, — Гермиона попыталась забрать у него напиток, но он увернулся, и она практически легла на Малфоя. На несколько секунд повисла тишина, нарушаемая лишь дыханием. Грейнджер почувствовала неловкость, и как только до неё дошло, что случилось, она встала, ощутив, как горит её лицо. Малфой был подозрительно молчалив. Он никак не отреагировал на то, что она его коснулась. В обычные моменты здесь бы начался скандал, а так… ничего. Гермиона подметила, что пьяный Малфой — совсем другой Малфой. Он более спокойный и не такой озлобленный. Возможно, когда он пьёт, ему становится всё равно на многие вещи. Хотя многие алкоголики кажутся добряками, потому что единственная их проблема — это найти выпивку. Они разлагаются изнутри, потому что алкоголь — один из способов не чувствовать боли. — Малфой, почему ты пьёшь? — девушка повторила свой вчерашний вопрос, догадываясь, что слизеринец нашёл на него ответ. — Потому что так не больно и… нет картинок в голове, — блондин зажмурился. — Они никуда не уходят. Они постоянно со мной. Окклюменция не помогает, или я не так уж и сильно стараюсь использовать её, но… мне постоянно больно и страшно. Я ненавижу себя за это. За то, что делаю и не делаю. Я чертовски устал. А ещё я слабак, — он грустно хмыкнул и сделал глоток. — Ты не слабак, — задумчиво начала гриффиндорка, стараясь, чтобы её слова звучали правдиво и утешительно. Она не знала, в каком Малфой состоянии, не знала, на что он способен. Поэтому нужно быть с ним поаккуратнее. — Ты просто не можешь справиться со всем в одиночку. — Почему другие справляются? Почему у других всё проще? Почему им удалось прийти в себя после всего, а мне нет? — последнее слово он прокричал, становясь похожим на маленького ребёнка, который не мог понять элементарные вещи. — Чужая жизнь всегда проще, — Гермиона закусила губу, начиная по-настоящему осознавать проблемы слизеринца. — У других проблем-то и нет. Так всегда кажется со стороны, но на самом деле это неправда. Это только иллюзия. Ты же окклюмент и легилимент, поэтому должен знать: создать желаемую картинку возможно. Но придуманные картинки редко соответствуют действительности. Девушка говорила правильные вещи, моментами даже занудные, но это были лишь слова. Она сама была в похожей ситуации, как у Малфоя. Разве что Грейнджер не стала пить, она просто отстранилась от всех и закрылась в своих переживаниях. Но проблема в том, что когда мы кого-то утешаем, чаще всего мы говорим те слова, которые сами хотим услышать. То же самое и с Гермионой. Ей тоже хотелось, чтобы кто-то сказал правильные вещи, обнял и помог продолжить бороться. Потому что её силы были на исходе. Даже у самых стойких они могут закончиться. Возможно, гриффиндорка столкнулась с выгоранием, и поэтому ей ничего не хотелось, и она ничего не могла сделать со своим состоянием в одиночку. Она устала делать всё в одиночку. Раньше Гермиона наоборот стремилась к одиночеству, пыталась решать всё сама. А теперь… на это нет больше сил и желания. Ужасное состояние, которое другие могут принять за обычную лень. Но это не так. — Ты так говоришь, будто понимаешь о чём речь, — Драко снова сделал глоток, немного скривившись от горечи на языке. — Дай, — девушка протянула руку, желая тоже сделать глоток. — Чего? — Малфой удивлённо посмотрел ей в лицо, и она заметила, насколько же он был пьян. — Я хочу выпить, — уверенно сказала Гермиона, добавляя: — Один ты пить не будешь. — Вот только давай без дурацких жертв, Грейнджер. И вообще, вали отсюда, подавись своей жалостью, поганая гря… — Что ты замолчал? — Грейнджер вскинула брови. — Договаривай. — Не надо меня жалеть, — прорычал Драко. — Обойдусь. — Так докажи, что можешь обойтись без моей жалости. Отставь чёртову бутылку и наконец расскажи хоть кому-нибудь, кроме меня, о своей проблеме! Я от тебя сразу отстану. И потом, — Гермиона облизала губы, переводя дыхание, — неужели ты всерьёз полагаешь, что я хочу сидеть здесь с тобой и откровенничать? Так вот нет, Малфой. Я просто переживаю за тебя. Несмотря на всё, что ты сделал и говорил, ты мой однокурсник, которого я знаю почти десять лет. И, наверное, для тебя это будет шоком, но я не хочу, чтобы ты закончил свою жизнь, спившись на Астрономической башне в одиночку. Это простое человеческое сочувствие, извини, что не все такие ублюдки, как ты, для которых чужая жизнь ничего не стоит. Она закончила говорить с резким вздохом, так сильно желая уйти, что удивлялась, почему до сих пор этого не сделала. Гермиона не хотела здесь находиться. Она сбилась со счёта, сколько раз подумала об этом, но всё равно оставалась. Её поведение абсолютно нелогично, потому что девушка не собиралась позволять Малфою вытирать о неё ноги. Так уходи. Не могу! Грейнджер сказала правду, она действительно беспокоилась о Малфое. Хоть он и гнида, ужасный человек. Человек, который столько времени портил ей жизнь. Тот, кого она ненавидела. Тот, о чьей смерти в том году Гермиона не стала бы горевать. Но они потеряли слишком многих на этой войне. — Держи, — Драко протянул ей бутылку с отсутствующим выражением лица. — Не брезгуешь? — с ухмылкой спросила девушка, делая осторожный глоток, тут же начиная кашлять от крепости напитка. — Нет, я знаю, что кровь у всех одинаковая. Слишком хорошо знаю. Его слова ввели её в состояние шока, и Грейнджер замерла с открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег. — Что?.. — Ты хочешь спросить, почему же я тогда называю тебя грязнокровкой, — утвердительно сказал Драко, наклоняя голову набок. — Отвечаю: чтобы донимать тебя. Хоть что-то же должно оставаться в идиотской жизни неизменным. К тому же ты не замечала, что я издеваюсь только над тобой? Гермиона ещё не пришла в себя и просто покачала головой. — Это потому что издеваться над тобой гораздо интереснее, чем над другими. Ну, и ты староста, что тоже внесло свою лепту в чан ненависти к тебе. — За что ты меня ненавидишь? — гриффиндорка чувствовала, что алкоголь — это не её. Она, разумеется, пробовала его, но не такой крепкий. И сейчас она просто держала в руках бутылку, чтобы Малфой снова не присосался к ней. — Если, как мы выяснили, кровь тут больше ни при чём. Что тогда? Драко не спешил отвечать. Он уставился на холмы и звёзды, которые окружали замок. Его лицо разгладилось, и парень стал выглядеть значительно моложе. Больше не было межбровных и лобных складок. Не было сжатых губ. Не было яростного взгляда. Малфой был похож на обычного юношу, и это было приятное замечание, потому что она никогда его таким не видела. — Я не помог тебе тогда, — шёпотом, словно боясь передумать. — Мог, но не сделал ничего. И когда я смотрю на тебя, то вспоминаю все те случаи, когда я мог сделать хоть что-то и не сделал. Ты живое напоминание того, в кого я превратился. Поэтому моя ненависть к тебе — это скорее вина и раздражение. Если я кого и ненавижу, так себя и… отца. — Как всё… сложно, — Гермиона подумала о том, что, оказывается, Драко Малфой не настолько прост, как кажется. Он глубже, и корень его состояния также глубже. — В жизни не бывает просто, тем более в моей, — фыркнул парень, видимо, совершенно забыв про бутылку огневиски. Он прислонился головой к стене и закрыл глаза. Грейнджер задумчиво наблюдала, как трепетали его ресницы. Это было забавно — замечать, что вроде давно знакомые люди предстают в абсолютно другом свете. Как узнать ответ на самый интересующий тебя вопрос, а потом понять, что он неправильный, и снова отправиться на поиски. Пока однажды у тебя на ладони не появится разгадка, и она окажется такой простой, что ты будешь недоумевать, как так долго не мог догадаться сам. Гермиона вздохнула, накладывая на них обоих согревающие чары. Повезло, что она додумалась одеться потеплее на патрулирование, а то бы точно отморозила себе всё, что только можно. Малфой немного вздрогнул, когда почувствовал прилив тепла, и, открыв глаза, медленно кивнул. Это была высшая форма благодарности, как поняла девушка. Гриффиндорка не совсем понимала, к чему привёл их разговор. Они не стали с Драко друзьями. Это было… просто спасением, чтобы помочь друг другу. Может быть, она дала Малфою гораздо больше, чем он ей, но их разговор помог Гермионе осознать, что ещё не всё потеряно. Что Гермиона не одна борется и что у неё больше сил, чем она предполагала. Пускай силы не помогали бороться конкретно ей, но она могла помогать другим, а это действие, которое может подтолкнуть в правильном направлении. Было забавно, учитывая, что они с Малфоем самые недобрые недруги, которых только можно представить. Но сейчас, в этот самый момент, им удалось отпустить ненависть, презрение, гордость и попробовать поддержать друг друга. Она считала их разговор взрослым поступком. Сегодня можно было забыть о вражде, а завтра они вернутся к обычному сценарию поведения. Гермиона неожиданно вспомнила слова Скорпиуса, и они снова заставили девушку взглянуть на слизеринца, который, кажется, дремал. Она думала о том, как их сын восхищался своим отцом. О том, как он рассказывал о нём: с какой гордостью и любовью. О том, каким мужем был Малфой для неё. Со слов Скорпиуса, она была очень счастливой. И во всё верилось с трудом — с трудом, потому что и тот, и этот Малфой были одним и тем же человеком. Только в разных реальностях. А вдруг всё это правда? Возможно, Драко тоже об этом думал? Скорее всего, ведь его до смерти напугала перспектива жениться на ней и иметь общих детей. Было странно, но он допускал мысль, что происходящее в будущем — правда. Девушка знала, что слизеринец боялся поверить сыну, потому что если его слова окажутся правдой, то тогда его представления о самом себе могут измениться. Драко всегда старался быть хуже, чем являлся. Это защитная реакция. Как у ёжика — колючки. Малфой был ёжиком с дрянным характером. А ещё он был ранимым и уязвимым в своём одиночестве и капкане ожиданий родителей. Возможно, он всегда хотел бросить им вызов. Возможно, он всегда хотел той жизни, которая была у другого Малфоя. И вдруг появляется человек, который говорит, что это осуществимо, нужно только сделать первый шаг. И страх. Им завладевает страх перед неизвестностью. Старые привычки кажутся более родными и близкими, они говорят, что всё в порядке, так зачем что-то менять? Ловушка, порождаемая собственным мозгом. Чаще всего называется зоной комфорта. И каждый человек отличается от другого, соответственно, как и реакция на выход из привычной и знакомой зоны. Которая всё равно зазывает к себе и обещает сказку. Вот только это обман и путь в никуда. И если добавить ко всему перечисленному зависимость Малфоя, получится прекрасный набор для исследований в области психотерапии. И это не считая его отношений с отцом и всего, что ему довелось увидеть у себя дома во время войны. Гермиона почему-то была уверена, что её пытки — лишь малая часть того ужаса, который могли творить Пожиратели. — Малфой? Парень приоткрыл веки и посмотрел на неё мутными глазами. Гермиона прочистила горло и с трудом решилась задать вопрос, который пришёл ей в голову минуту назад: — Ты… не хотел бы… сходить к психологу? Драко молчал и не шевелился. Он вообще не подавал признаков жизни, кроме вздымающейся груди и безразличного взгляда. — Зачем? — его голос был хриплым, и девушка обрадовалась, что он сразу не начал возмущаться. — Ты сам видишь, что у тебя проблемы и тут нужна помощь. Что, если самостоятельно с ними не справиться? Может, стоит обратиться к специалисту? В этом нет ничего такого, я сама ход… — она осеклась, когда поняла, что начала рассказывать. С ней такое часто бывало: она тараторит, а потом выясняется, что сболтнула лишнего. — Ходила к психологу? Почему? — его лицо не выражало ничего, и поэтому Гермиона не могла определить, что он думает по поводу её идеи. Она не очень хотела рассказывать о себе такому человеку. Гриффиндорка никогда не была сплетницей и не собиралась ей становиться, так что Малфою можно было не переживать за свои секреты, а вот ей… Гермиона не хотела проверять, узнает ли кто-нибудь завтра о её затруднениях в восстановлении или нет. Это всё равно что ходить по тонкому льду. Не знаешь наверняка, треснет он или нет. И иногда лучше остаться на берегу, чтобы потом не провалиться в ледяную воду, подхватив переохлаждение, или не вылезти из трещины с летальным исходом. — Да, ходила, — она ограничилась односложным ответом, чтобы не было шансов хоть на что-то. — Класс, — протянул Драко, касаясь затылком стены. — Тебе можно копаться в моих проблемах, а рассказать о своих — хрен. — Разница в том, что ты мне можешь доверять, Малфой, а я не знаю, как скоро ты побежишь хвастаться новой информацией о грязнокровной подружке Поттера, — Гермиону разозлил комментарий слизеринца, поэтому она повысила голос. Было неожиданно, что девушка вышла из равновесия на секунду. Видимо, слова Малфоя что-то задели внутри, и теперь она не могла перестать яростно вдыхать и выдыхать холодный воздух. Прохладные потоки помогали прийти в себя, и через пару минут в тишине Грейнджер окончательно успокоилась. Ей даже стало не по себе от того, что она перестала контролировать свои мысли и слова. — С чего ты решила, что я доверяю тебе? — с ухмылкой спросил Драко. Гермиона открыла рот, потому что она действительно не знала, что ответить, поэтому сказала очевидную вещь: — Ты рассказываешь мне… — Что-нибудь конкретное? — его расслабленный голос начинал действовать ей на нервы. — Вроде нет. Я никому не доверяю, Грейнджер. Исключение — разве что Блейз. — Тогда почему ты позволил мне слушать тебя? Почему ты вчера не прогнал меня, когда понял, что с тобой не так? — её возмущение можно было потрогать руками. Если честно, Гермиона вообще ничего не понимала. То Малфой делится с ней откровенными вещами, то говорит, что это не так. Может, у него биполярное расстройство? Оно многое бы объяснило. Но, на самом деле, Драко просто был пьян и плохо соображал, что перед ним она — Гермиона Грейнджер, грязнокровка, которую он столько времени презирал. А ещё ему было одиноко, и она так кстати подвернулась под руку. Причём со своей же подачи. Идиотка. — Малфой, я не понимаю тебя, — простонала девушка, закрывая ладонями лицо. — Честно, вообще не понимаю. И мне кажется, что ты сам запутался. — Я не просил тебя сидеть со мной и переживать, не спрыгну ли я с башни, — он округлил глаза. — Мне плевать на твою помощь, на твои слова, на тебя. Ты просто оказалась рядом и была не против выслушать мой бред, всё. Грейнджер, ты не стала мне подругой или человеком, с которым я могу поделиться чем-то важным. Ты — грязнокровка. Если ты себе надумала, что после разговоров под луной мы станем друзьями и будем держаться за ручки, то ты полная дура. Гермиона сжала губы в полоску. А чего ты ожидала, что он скажет «спасибо»? Ты хотела помочь по доброте душевной, а о тебя вытерли ноги. Так почему ты до сих пор здесь? И правда. — Знаешь что, Малфой, ты прав, — она воинственно подняла подбородок, замечая, что его глаза зло сузились, словно он тоже готовился к нападению. — Я зря трачу на тебя своё время. Зря разговариваю с тобой, как с нормальным человеком. Ты этого не заслуживаешь. Ты просто ничтожество. Я хотела тебе помочь, поскольку что-то увидела в тебе вчера. Мне показалось, что ты можешь быть лучше, если не будешь одинок, но… я ещё никогда так не ошибалась. Хорошо хоть, что всё это не зашло дальше. Мне интересно, как долго ты продержишься в таком состоянии. Наверное, в скором времени тебя найдут где-нибудь под лестницей в стельку пьяным, и, поверь мне, никто даже слезинки не проронит. А знаешь почему?! Потому что ты этого не заслуживаешь! Последнее слово Гермиона практически прокричала. Она тяжело дышала, не отрывая своего полубезумного взгляда от слизеринца. Было удивительно, но он не перебил её и дал высказаться. Ей было страшно даже представить то, что Малфой позволял его оскорблять и не говорил ничего в противовес. Сейчас он просто сидел на полу, прислонившись спиной к стене, и смотрел на неё из-под опущенных ресниц, будто она была диковинной зверушкой, над которой необходимо поставить эксперимент. Гермиона решительно встала и, забрав с собой почти пустую бутылку огневиски, бегом спустилась с Астрономической башни, пытаясь забыть его безразличный взгляд, направленный в самую душу. Девушка не знала, что творилось с Малфоем. Он даже начинал её пугать. Но она больше не хотела лезть. Это не её проблемы. У неё есть дела, с которыми тоже нужно разбираться. Гермиона забудет последние два дня. Забудет разговоры с непривычным Малфоем. Забудет, что ей хотелось ему помочь по непонятно какой причине. Забудет просьбу Скорпиуса, с которой всё началось. Она забудет всё.

***

Драко смотрел, как волосы Грейнджер стали подпрыгивать от её стремительного бегства, и позволил себе усмехнуться. Эта девчонка была интереснее, чем он представлял. Только довольно приставучей. Грязнокровка. Зачем он снова стал произносить это слово? Причём Драко обращался так только к Грейнджер. Когда всё закончилось, когда судьи признали его невиновным, когда Драко снова выдали палочку — он решил начать всё сначала. А сейчас сидел на полу пьяный, и не знал, где свернул не туда. Ему хотелось прекратить походить на отца. Прекратить вызывать у окружающих исключительно ненависть. Прекратить ненавидеть самого себя. Но теперь было ясно, что его планы потерпели феноменальное фиаско. Малфой, пошатываясь, начал вставать, и, убедившись, что твёрдо стоит на ногах, подошёл к парапету, посмотрев вниз. Наверное, это самый лёгкий выход. То, что нужно для труса. Такого, как он. Драко выдохнул и понял, что чары Грейнджер полностью развеялись. Грейнджер. В последнее время она не даёт ему нормально жить. Сначала чёртов сынок-переросток, потом сама девчонка, которая возомнила себя матерью Терезой. Всё это его жутко раздражало. Драко не хотел видеть хоть кого-то из них. Они оба напоминали ему о всей той мерзости, которую так хотелось забыть: чокнутый хозяин, не менее чокнутая тётка, бесконечное число Пожирателей смерти, мать, которая стала похожа на тень, и отец… Последний человек навсегда упал в глазах слизеринца. Достаточно было вспомнить его сумасшедший взгляд, когда он пытал какую-то маглу просто ради развлечения. Драко точно не ненавидел магглов и грязнокровок — они просто его бесили своим огромным демографическим ростом. И тем, что заполонили волшебный мир, который создавался не для них. Но он был против радикальных мер, а Люциус — нет. Отец постоянно бы голосовал за пытки, если бы среди Пожирателей когда-то проходило голосование. Малфой-старший мучил женщин, мужчин, детей, и всё это происходило с маниакальным блеском в глазах. Драко не знал, почему это его так сломало. Он прекрасно понимал, кем является его отец. Но представлять и видеть собственными глазами — совершенно разные вещи. Возможно, из-за такого прожжённого образа в его сетчатке Драко так хреново. Может быть, та цель, к которой он стремился на протяжении всей своей жизни, оказалась иллюзией. Пшиком. Ничем. Малфой хотел бы окончательно разобраться в своём дерьме, которое не давало ему жить, но сил не было. А может, и желания. Удивительно, но каплю какого-то авантюризма в него запустила именно Грейнджер. Своим надоедливым, занудным тоном вещая о том, что правильно, а что — нет. Она будто сказала ему бороться, не сдаваться. Вот уж честно, Драко не думал, что будет когда-то благодарен подружке Поттера. Ведь он не просто так оказался на Астрономической башне в эту ночь. Он хотел прыгнуть или просто напиться до беспамятства, чтобы замёрзнуть насмерть. А потом пришла Грейнджер и начала ему втирать о мире во всём мире. Долбанутая. Драко усмехнулся. Ему действительно есть за что благодарить гриффиндорку. Она фактически спасла ему жизнь. Можно сказать, во второй раз. Наверное, ему стоит прекратить донимать девчонку. Она уж точно не заслужила подобного. Малфой знал, что легко никому не будет после войны, но не думал, что Грейнджер окажется в этом числе. Импульс, проскочивший в мыслях, удивил его самого. Возможно, ему следует извиниться за всё. Она пыталась помочь, а парень как обычно включил мудака и оттолкнул человека, к которому мог обратиться в случае чего. Драко покачал головой в шоке от собственных мысленных перипетий. Ему нужно браться за ум и прекратить пить, потому что такое всегда заканчивается плохо. Это как долго тянуть за канат, надеясь, что за спиной есть опора. А потом оглянуться, поняв, что там пустота, и с размаху упасть в воду. И никто не знает, выплывешь ты или нет. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Ему было страшно большую часть своей жизни. Чаще всего от того, что он разочарует родителей, особенно отца. Потом ему было страшно провалиться на отборочных по квиддичу. Потом — получить тролль за экзамен по истории магии. Потом — получить метку. Потом — убить человека. А потом — жить в собственном доме. Может, уже хватит бояться, Драко? Надо же, его совесть и разум теперь говорят голосом Грейнджер. Это точно клиника. Он оттолкнулся руками от парапета и развернулся, начав спускаться по лестнице, желая прийти в башню старост и упасть на кровать.