***
Еженедельные педсоветы, устраиваемые не столько для обсуждения дел, сколько во имя социализации с коллегами, быстро стали ночным кошмаром Моры. Обычно на них не происходило ничего интересного, деловые темы раз за разом обсуждались едва ли не одни и те же, а после следовала затяжная скука с попытками развлечь друг друга разговорами. Разбавлял эти сборища разве что Дамблдор, рассказывавший порой смешные анекдоты и демонстрировавший коллекцию потрясающего качества мантий, вытканных с наложением чар: Мора даже зарисовала пару особо удачных цветовых узоров — альтернатив более привычным ей руническим цепочкам. Больше всё равно во время отбытия повинности заняться было нечем. Осёдлость никогда не являлась частью её натуры. Всю свою жизнь Мора куда-то неслась, чего-то добивалась — и потеря всего этого, потеря движения здесь, в Хогвартсе, била по нервам. В Шармбатоне и Колдовстворце Мора выступала в качестве приглашённого эксперта по защитной магии, дающего несколько часов в неделю спецкурсов для особо талантливых детей, остальное время употребляла на исследования. Alma mater предоставила ей полную ставку — и ассоциированные с этим проблемы, самая большая из которых — нехватка времени на что-либо помимо исполнения обязанностей профессора. Мора поражалась, как люди работали в таком режиме десятилетиями. Ей хватило полутора месяцев, чтобы полезть на стенку, — Слизнорт тем временем впахивал свой пятидесятый, наверное, сезон и в ус не дул. Хотя, не сказать, чтобы он особенно напрягался на уроках: Мора ещё по своим школьным годам помнила, что зельеварение от Слизнорта — один из самых лёгких курсов. На продвинутый он вообще брал чуть ли не кого попало… Чем носиться с рунами, Мора бы предпочла вести динамичный, по-настоящему интерактивный предмет: защиту от Тёмных искусств. О, Мора бы смогла сделать её увлекательной! Информативной и полезной; престижной опять: с тех пор, как в пятьдесят седьмом ушёл профессор Дреннан, мастер и гений своего дела, из-за проклятого Реддла защита прочно встала в умах школьников на один уровень с прорицаниями и магловедением — бесполезным дерьмом, которое нужно сдать хоть бы как. Мора застала лишь самое начало, первый год этого, как впоследствии оказалось, кризиса, — лучшие шесть училась у профессора Дреннана. Тот был когтевранцем в полном смысле этого слова — и именно подобные ему преподаватели должны назначаться на ключевые предметы!.. — …лишь моё мнение, но теория Бертолини!.. Слово-триггер заставило Мору поднять голову от записной книжки. В учительской было людно, но каждый занимался своим: Стебль, Кеттлберн и преподаватель полётов Симпсон (по мнению Моры, бесполезный субъект) с жаром обсуждали квиддич, Слизнорт что-то рассказывал пытавшейся удержать вежливую улыбку Миранде Блейк, полукровке на пару лет старше Моры, нынче преподававшей магловедение, МакГонагалл зарылась в свитки, но с напряжением поглядывала на спорящих Флитвика и Гринграсса. — …На трансфигурации — Минерва, не дайте мне соврать, — она проходится только на продвинутом курсе, — говорил Флитвик из слишком большого для него кресла, от возбуждения подёргивая короткими ножками. — И на то есть причина: эта теория слишком сложна для понимания даже старшим студентам, не говоря уже о второкурсниках! — Критично важна, — отрезал Гринграсс. Пламя камина отражалось в его очках и не давало увидеть взгляд, которым он сверлил декана Когтеврана. — Я с этим абсолютно согласен, — кивнул Флитвик. — И, когда материал настолько важен, поверьте моему опыту, лучше подождать пару лет, пока студенты созреют и будут готовы его воспринять, нежели вручить его детям, не подготовленным к его пониманию… — На каждом курсе по лекции, — перебил Гринграсс, и МакГонагалл поспешила вмешаться: — Рафаэль, не сочтите слова Филиуса за посягательство на вашу автономию в принятии решений касательно курса, который вы преподаёте. Это лишь выражение обоснованного беспокойства, которое разделяю и я… Но кроме сложности материала меня также волнуют выводы, которые дети могут на его основании сделать, — МакГонагалл бросила взгляд на Дамблдора, мирно игравшего в волшебные шахматы с Вектором в стороне от дискуссии. Мора не выдержала. Пусть она очень не хотела соглашаться с Гринграссом, не поддержать его в этом вопросе было бы предательством по отношению к собственной миссии Моры в этом замке. — Кхм! — она громко кашлянула, привлекая внимание; когда коллеги повернулись, твёрдо заявила: — Теория взаимодействия волшебника и магии как энергии — это основа, на которой должно строиться образование. В Дурмстранге, например, так и происходит. — И какой процент студентов Дурмстранга освоил Тёмную магию уже в стенах школы? — Флитвик возмущённо взмахнул ручонками. — Надеюсь, не требует дискуссий то, что Тёмные искусства должны быть под запретом?! — А теория Бертолини их и не превозносит и не оправдывает, только описывает наряду со Светлой магией! — вспыхнула Мора, а Гринграсс одновременно с ней сказал: — Чтобы обучить защите от Тёмных искусств, нужно объяснить принцип работы их самих. — Вы с этим не увлекайтесь, — ощетинилась на него Мора. — Как раз демонстрация Тёмных искусств молодёжи и ведёт к укоренению в неокрепших умах мысли, что это такая же магия, как и любая прочая, и ничего опасного в ней нет, — она повернулась к Флитвику, — вовсе не разбор теории. — Простите, Мора, но вам никогда не выпадало вести занятие у гриффиндорских двенадцатилеток! Из них каждый третий хулиган, каждый второй хочет стать прославленным воином, а каждый первый дрался хотя бы раз в жизни. И знаете, что будет, когда вы, преподаватель, правдиво заявите, мол, вот есть Светлая магия: с ней вы станете сильными, но медленно; а есть Тёмная магия, и с ней вы обретёте силу в разы быстрее? Думаете, кто-то услышит ваше замечание касательно цены этой силы? — Давайте не будем притворяться, что Светлая магия не имеет цены, — мрачно предложила Мора, сжимая кулаки. Флитвик заметно смутился, неуютно заёрзал в кресле. — Конечно, даже Светлая магия может истощить… — Как и кровные дары, — каркнул трупно-бледный, вымотанный Гринграсс. — Магия есть магия. Её нужно изучать и понимать. Мора согласно хмыкнула и посмотрела на Дамблдора, но тот продолжал притворяться на сто десять процентов увлечённым игрой. В отличие от него, Вектор не смог скрыть своего внимания к дискуссии: — С позиции нумерологии меня волнует, в каком виде вы даёте теорию Бертолини студентам, Гринграсс. Надеюсь, не в полной выкладке? — Зачем? — Гринграсс вскинул бледные брови во вроде бы искреннем недоумении. — На полную её дают на продвинутом курсе трансфигурации. Я объясняю суть. — Ну, тогда ещё ладно… — проворчал Вектор и вернулся к игре. Воспользовавшись рассредоточенностью его внимания, Дамблдор загнал короля коллеги в угол. МакГонагалл и Флитвик переглянулись и немо решили не продолжать спор, хотя оба и не выглядели удовлетворёнными его исходом. «Они отступили потому, что Дамблдор промолчал?» — подумала Мора и, решив, что провела достаточно времени в безделии, оставила учительскую и праздное чаепитие в ней. Хогвартс хорош ночью: никакой суеты, галдежа, только уютные тени в каменных коридорах и древняя магия, перекатывающаяся по стенам. Иногда она дарила умиротворение; иногда пугала; иногда направляла на верный путь, особенно часто — заблудившихся учеников… Старая кровь чувствовала это лучше. Один из коллег Моры, артефактор из древнего шведского рода, как-то высказал предположение, что часть нежелания чистокровных смешивать кровь с маглами происходит из страха перед возможностью потери способности ощущать магию. «Ужас от перспективы потери своей уникальности. Ведь без магии мы ничем не лучше маглов, в век их технологического прогресса — уже даже хуже, пожалуй…» Шорох отвлёк от воспоминаний. Нахмурившись, Мора обернулась — позади стоял Гринграсс. Усталость… нет, не она, но истощённость читалась на его лице, в позе; даже зелёные стёкла очков не добавляли яркости его зелёным же глазам. Дурно он выглядел уже довольно давно, но в течение дня собирал себя в нечто приличное; сейчас, казалось, не имел моральных сил даже попытаться казаться в порядке. Возможно, спор с коллегами его подкосил. Мора прищурилась. «Если он всерьёз нападёт на тебя, — шепнул голос: наверное, злобная блэковская часть её души, — его вышвырнут из школы. Заставь его на себя напасть!» Прагматичная когтевранская ей ответила: «Слишком рискованно»; а следом пришло совсем неожиданное: «А вдруг Рей напорется на него в таком состоянии?» Раздражение всколыхнулось с новой силой. — Вам чего? Вместо ответа Гринграсс молча шагнул вперёд, доставая плитку шоколада. Подойдя, сунул Море. Она резко сложила руки на груди: восприняла как оскорбление. Сладкое издавна известно как отличное лекарство при магическом истощении, и предлагать его значит намекать на то, что выглядит маг откровенно паршиво. — Я восстанавливаюсь без стимуляторов! — Это благодарность, — тихо возразил Гринграсс. — Оставьте себе, — бросила Мора, и Гринграсс опустил руку, обиженно выпятив челюсть, уставился в сторону. — И Мерлина ради, не показывайте Тёмную магию студентам. Вашего присутствия в школе более чем достаточно, — он продолжал молчать, и ярость вспенилась в душе Моры: — Что вы забыли в школе, Гринграсс? Вам тут не место! — Как и вам. Его резкий ледяной голос вспорол сознание — раньше, чем рана успела углубиться, Мора подняла все ментальные щиты, отказываясь принимать его слова, про себя повторяя: «Я нужна школе, я нужна в школе, я нужна школе, я нужна в школе…» И Хогвартс ответил. Его старая магия влилась в Мору, делая её сильнее, способной не поддаться проклятию. В порыве мощи она стремительно соткала по барьеру внутри и вокруг себя, замерла в ожидании новой атаки — и только тогда заметила, с каким потрясением, огнём во взгляде противник пялится на неё. — Как? Мора вздрогнула: этот его тон бил по нервам куда мощнее прежнего, но совершенно иначе… Увязнуть в осознании чувств Мора себе не позволила. — Какого драккла?! — рявкнула она, держа палочку наизготовку. Скула, шея и плечо дёргались, тик отдавал даже в ногу, но Мора волевым усилием удержала себя в боевой стойке. Гринграсс отвернулся, поправил очки, и вновь он выглядел не более чем бледной немощью, у которой даже оскалиться сил вряд ли хватит. «Но ведь хватит… — с замиранием сердца подумала Мора, — причём не только оскалиться». — Я приношу извинения. Его голос стал бесцветным голосом трупа, утратив ледяную кинжальную остроту, — и это было страшно. Как подземелье, в котором никак не можешь найти ловушку; как крипта, в которой стоит тишина. Не выдержав, Мора с силой прижала ладонь к левой половине лица в попытке задавить нервное движение. Как всегда, от этого лишь шея-плечо-лопатка задёргались мощнее, настойчивей — и весь этот момент слабости был очень стыдным. Несколько мгновений тишины казалось, Гринграсс что-то спросит или скажет, но в итоге он резко кивнул и ушёл, практически сбежал, на ходу распотрошив шоколадку — ошмётки фольги летели за ним серебристым шлейфом. Проводив его взглядом, Мора опустила щит… и, качнувшись, тяжело привалилась к стене плечом, прижимая палочку к груди, давя запоздало накрывшую паническую дрожь. В работе не имея с ней дело, Мора забыла, как бывает страшна менталистика… Очнуться заставили шаги в смежном коридоре — и Мора, взяв себя в руки, заторопилась обратно в свои покои, к планам уроков и домашним заданиям, к драккловой рутине, давившей на нервы. Не будь этого давления, она ни за что не стала бы тыкать палкой мантикору.***
Рутина не так уж плоха сама по себе, даже важна… но не когда чуть ли не каждый её элемент является раздражающим фактором. Новая жизнь казалась идеально сконструированной противоположностью той, о которой Брайан мечтал: каждодневный спуск в самый низ министерского здания вместо подъёма на верхние этажи; серая мантия вместо алой; индивидуальные занятия с куратором вместо групповых тренировок; отсутствие рядом друзей… Не только Гринграсса, хотя его, конечно, не хватало особенно: с Вудом и Пруэттом больше не удавалось пересечься во время рабочего дня, а вечера прочно занимали девушки. Не Изольда; они с Брайаном улучали время для свиданий хорошо если пару раз на неделе, совместные ночёвки вовсе были редкостью: ради них Изольде, чьи родители весьма строгих нравов, приходилось заручаться помощью-прикрытием подружек. Но Гидеон жил с мисс Медоуз, а Орсон вечно пропадал у мисс Белл. Поэтому друзей Брайан видел только изредка — и это давило на нервы куда сильнее, чем может казаться по незнанию. Для протокола: Брайан пытался завести приятельство с такими же как он новичками в Тайнах. Им приходилось несладко: отбор в отдел был очень жёсткий. Насколько Брайан понял, у Тайн не было квот по приёму, определённого числа открытых вакансий — у них имелось чёткое видение, каких людей они хотят нанять. Хоть одного, хоть всех из группы — Тайны брали только тех, кто им подходил, не объясняя чётко критериев отбора. Отсутствие конкуренции между собой провоцировало новичков и стажёров сбиваться вместе: вместе заниматься, готовиться к теоретическим и практическим тестам, пытаться расслабиться в короткие передышки. Брайан попытался присоединиться к ним во второй же свой день в отделе: обнаружил в зелёной комнате отдыха во время обеденного перерыва и решил подсесть. — Привет. Можно к вам? — начал Брайан с дружелюбной улыбкой. Расположившиеся вокруг стола ребята в разномастных мантиях смерили его форменную серую взглядами, полными тихой неприязни. — А разве сотрудникам не положена другая комната отдыха? — с вызовом спросил мужчина с поджившим ожогом на макушке. — Положена. Но я не сотрудник, — Брайан снова улыбнулся. — Брайан Поттер, я поступил только вчера. — О-о! — воскликнула молодая ведьма в очках. — Поттер? — бледный в зеленцу парень немного старше Брайана выпрямился на стуле. — Тот самый? Холодок пробежал по спине: Брайан заподозрил неладное. — Тот самый? — Да он, должен быть он, — проворчал мужчина с ожогом, кивая на Брайана. — Кому бы ещё выдали форму? — А вам разве нет? — удивился Брайан. — Не положено, — обиженно сказала темноволосая волшебница, выглядевшая очень уставшей. — Такие только сотрудники имеют право носить. — О, — предчувствие неладного всё усиливалось. — Я и не знал. — Видишь, Кэтрин, он даже не знал, — выплюнул мужчина с ожогом. Брайан не выдержал: — Разве незнание в данном случае преступление? — Незнание — это всегда грустно, Поттер, — вкрадчиво заметила молодая ведьма в очках, заинтересованно рассматривавшая его. Было в ней нечто такое… хищное, что её хотелось обходить стороной. — Скажи, так это правда, что ты очень близок с сыном лорда Гринграсса? — Э-э, — Брайан растерялся: не ожидал такого вопроса. — Ну, да, мы с ним дружим… — Не разлей вода, верно? — Как это вообще связано с чем-либо? — начал всерьёз закипать Брайан. Повисла напряжённая пауза. — У нас за столом свободных мест нет, — сказала темноволосая волшебница и отвернулась. — Точно, — кивнул мужчина с ожогом. Бледный парень и любопытная ведьма в очках не возразили, и Брайан ушёл за дальний стол обедать один. Прочие новички Тайн невзлюбили Брайана с первой встречи, и за полтора месяца их отношение не улучшилось. Брайан был оторван от однокашников: тренировался отдельно, делил кабинет не с ними, а со своим куратором Руквудом, даже тестам, положенным новичкам, не подвергался. — Конечно, жизнь играет совсем другими красками, когда дружишь с сынком высшего начальника, — ворчала ему в спину мисс Ллойд — та самая темноволосая волшебница, выглядевшая изо дня в день всё более измученной. — Чего вас гонять через эти тесты, вы их уже проходили в Правопорядке, — отмахивался Руквуд, когда Брайан просил включить себя в группу. Товарищи-новички об этом, конечно, не знали и с каждыми новым испытанием собственной прочности со стороны жёстких инструкторов Тайн смотрели на Брайана всё злее. Он сам старался не унывать. Да, неприятно, конечно, когда коллектив устраивает тебе бойкот… очень неприятно, если честно. Но не впервой. Переписка с Рафаэлем была в своём роде отдушиной. В Лютном в артефакторной барахолке Бёрка им посчастливилось отрыть парные ежедневники — всё написанное в одном моментально дублировалось во второй и в обоих оставалось, — и Гринграсс писал каждый день. Обычно, придя домой, Брайан не раздевшись и даже ботинок не сняв сидел по полчаса в прихожей у шкафа с плащами и мантиями и читал серии заметок друга о том, как прошёл его день. Брайан в ответ отписывался заверениями, что у него всё в порядке. Потому что пусть его последние полтора месяца были непростые, для Рафаэля они текли каждодневным испытанием. Сидя тем промозглым утром конца октября в кабинете Руквуда в ожидании куратора, Брайан всеми силами старался не думать о друге: беспокойство за него очень отвлекало на работе. — Поттер! Чего сидим? За мной, живо! Брайан молча поднялся и последовал за куратором вглубь лабиринта. В последнее время Руквуд постоянно был не в духе. Целыми днями он что-то писал; матерился сквозь зубы у себя за столом, курил вонючие сигареты, посылал Брайана в архив за подготовленными тамошними сотрудниками документами, затем за кофе и вновь брался за перо. Стопки пергаментов на его столе всё росли, как и удивление Брайана: не так он представлял себе работу сотрудника Тайн. Тем более сотрудника с такими боевыми навыками, как у Руквуда. Каждое утро они начинали с тренировки. В Отделе тайн (даже скорее под ним, так как приходилось спускаться по узкой каменной лестнице) имелся собственный тренировочный комплекс — бесспорно любимая часть лабиринта для Брайана, оснащённая всем, чего только могла пожелать душа любителя физических упражнений. С тренажёрным залом соседствовало большое помещение для бега со стенами, расписанными под морской берег (лазурные волны пенились и шевелились, чайки над ними помахивали крыльями и немо разевали клювы), а также огромный дуэльный холл с десятью отдельными площадками, каждая из которых могла быть отрезана защитным барьером, поднимаемым артефактами. На любимой площадке Руквуда к октябрю Брайан знал уже каждую трещинку в полу: так часто на этом самом полу оказывался. Вообще-то, он со школы был в дуэлях одним из лучших: «спасибо» Лестрейнджу и Белле Блэк, не упускавшим шанса подраться с его компанией, где кроме Брайана разве что Орсон имел практическую пользу в бою. В своём секторе Отдела правопорядка Брайан также оставался лучшим (к сожалению, на фоне по большей части безынициативных коллег это было несложно). Однако тренировки с Руквудом быстро указали Брайану на всё несовершенство его боевой подготовки. Для начала, Брайан никогда не бывал в настоящем сражении. Да, в Правопорядке проводились учения; иногда удавалось уговорить на дуэль отца, знавшего о боевых действиях не понаслышке, — но всё же отсутствие опыта сказывалось. Брайан был тренирован в классической дуэли и задержании подозреваемого — и лавина атакующей мощи, обрушиваемая на него Руквудом без жалости и церемоний, поначалу обескураживала. Вдобавок, прежде Брайан редко сражался один; в школе их четвёрка держалась вместе: он атаковал, Вуд держал щиты, Пруэтт по большей части пытался не спровоцировать очередную катастрофу, а Гринграсс прилежно сдерживался, пока ему всё не надоедало и он не прикладывал противника дичью, после которой всем составом приходилось срочно бежать в больничное крыло. Справедливости ради, с годами Рафаэль потрясающе преуспел в искусстве сдерживания мстительных порывов, и проявил себя иной его талант: анализ чар. Уже в Правопорядке он и Брайан составили отличную связку аналитик-боевик, которую побить не удавалось никому из коллег. Правда, было не так уж много желающих… В бою один на один против Руквуда Брайан с ужасом обнаружил у себя серьёзный недостаток в защите и скорости плетения чар. Он жил атакой, привыкнув полагаться на щиты друзей, бил технично и сильно, но относительно медленно, зная, что потерянные им секунды будут использованы друзьями для поддержки. Одного его Руквуд буквально уничтожал: продавливал слабоватые щиты, отбивал атаки играючи, совсем уж обидно обращал более изобретательные чары Брайана против него же самого. Пару раз Брайан попробовал взять куратора трансфигурацией — тот отмахивался, издевательски рвал цепочки превращений. Контратаковал Руквуд мощно, но вдумчиво, при этом очень редко хоть на шаг двигаясь с выбранного в начале боя места. Брайан долго не мог понять, почему. Пока однажды, после того, как он продержался целых пять минут без того, чтобы оказаться на земле, Руквуд в награду не пояснил: — Это основной стиль боя против нежити: с опорой на защитный круг, — и показал тонкий металлический круг диаметром с ладонь, в котором были вырезаны руны — как трафарет; при определённой активации круга руны с него отпечатывались на земле вокруг применившего и создавали стабильный специфический щит. Так Брайан узнал, что его куратор числится в Секторе реагирования, группе работы с нежитью. Руквуд вообще был скуп на объяснения, прямо не касавшиеся текущих задач. Как и Брайан, он однозначно являлся человеком действия — поэтому столь странно, что за полтора месяца рядом с ним Брайан ни разу не видел, чтобы Руквуда отправляли в поле. Он всё сидел в кабинете и писал — и становился день ото дня злее. Для Брайана это выливалось во всё более тяжёлые травмы на тренировках, с которыми он молча шёл в кабинет целителя. Или был туда левитирован… — Чего разлеглись, Поттер? — Руквуд навис над ним, заслоняя свет. Брайан, хорошо приложившийся затылком о каменные плиты дуэльной площадки, показал на пальцах «один»: «Дайте мне минуту». — Вы безнадёжны, — проговорил Руквуд, раздражённо барабаня пальцами в перчатках по палочке. — У вас внимания, как у канарейки. В настоящем бою вы не просто бесполезны — вы обуза для своих! У вас слабые щиты, Тёмной магии вы не знаете, атакуете так, словно всё ещё на уроке у Флитвика… Со стороны соседней площадки, где под присмотром инструктора тренировались остальные новички, послышались смешки. Самуэль Кинли, чей ожог на макушке уже почти исчез, что-то сказал измождённой мисс Ллойд, и та закатила глаза. Брайан мог бы ответить Руквуду, что не привык сражаться без напарника, однако решил, что смысла в этом нет, поэтому медленно сел, осторожно коснулся затылка; на серой коже перчаток алели капельки крови. — Подъём! — рявкнул Руквуд и вздёрнул Брайана на ноги, оттолкнул от себя и вновь встал в боевую стойку. Брайан на чистом рефлексе поставил щит, но тот разлетелся от Экспульсо, в исполнении Руквуда имевшего поражающую мощь Бомбарды. От моментально последовавших режущих пришлось уворачиваться, и Брайан заметался по площадке, огрызаясь в ответ совсем уж простенькими оглушающими. Руквуд от них отмахивался, как от пыли. Брайан злился. Хотелось рычать и скалиться. Чувствовал он себя, как пёс на цепи, которого избивают палкой: не сбежать, не достать до обидчика! Нечестно! Оставалось только метаться до полного истощения, ведь ни шанса прекратить издевательство!.. «Но я — не пёс!» — осадил себя Брайан: порой слишком много анимагической формы просачивалось в его восприятие мира. По мере того, как собачье в нём затихало, сердце и разум наполнялись ясностью такой чистой и изумительной, что дух захватывало! Голова больше не болела, тело налилось силой, зрение слегка обострилось — и привыкший полагаться на нюх Брайан вдруг разглядел лёгкую рябь воздуха вокруг Руквуда, нечёткую тень по контуру его палочки. И пронзил вывод: «Он использует Тёмную магию!» Темномагический щит отличался от обычного в первую очередь тем, что подпитывался энергией вражеской атаки. В такой очень сильно вкладываешься при создании, но затем он становится практически автономной единицей, с которой творец может креативно взаимодействовать — или даже не творец, а атакующий, если смыслит достаточно в Тёмной магии. Брайан не смыслил практически ничего, особенно в щитах, поэтому избрал другой путь: уйдя из-под очередного Экспульсо Руквуда, резким взмахом палочки собрал в единое облако всю пыль и каменные крошки, выбитые из дуэльной площадки в ходе боя, и многократно увеличил. Получились камни — и отгородили от противника. Рвано вздохнув, Брайан взмахнул палочкой — камни закрутились в смерч вокруг Руквуда, сжимая кольцо. С кристальной ясностью намерения и спокойствием в душе Брайан создал синее пламя и лавиной обрушил сверху на избавившегося от смерча Руквуда. Самоподдерживающееся синее пламя проходилось на шестом курсе на заклинаниях как пример чар с нулевым значением потребляемой-создаваемой магии. Оно генерировало энергию — и сразу её разрушало, чтобы себя поддержать. Бесконечный цикл. Для Тёмной магии пустое место. Синее пламя прошло через слабо темнеющий щит — не ожидавший этого Руквуд рефлекторно шарахнулся прочь. Плащ огня рухнул на него, не вредя, но отвлекая, и не потерявший ни мига Брайан в два прыжка оказался возле куратора, заломил ему руку и вырвал палочку. Чуть повернув голову, Руквуд хмыкнул. Свободной рукой коснулся значка Тайн на мантии. Секунда — и Брайана швырнуло прочь, на магический барьер, ограничивающий дуэльную площадку. — Ну, Поттер, это уже что-то. Брайан вскочил на ноги, не выпуская из рук ни свою, ни Руквуда палочки. Всё его тело ныло, но не от боли — от желания вновь броситься в схватку. Рвать, крушить, ломать до последнего, пока магия не кончится в жилах, пока сердце не перестанет биться!.. С настроя его сбили безумно отчётливые во вдруг повисшей тишине хлопки ладони о ладонь. Их было три — с последним Брайан очнулся от наваждения, мотнул головой и обнаружил за границей барьера пожилого мужчину: худощавого, среднего роста, с примечательным крючковатым носом. — Недурно, мистер Поттер, — сказал маг, и голос его был низким и тягучим. Брайан счёл за лучшее вежливо кивнуть и промолчать, вопросительно покосился на куратора. — Мистер Принц, — кисло проговорил тот, глядя на зрителя без удовольствия. — Какими судьбами? Чёрные глаза мистера Принца сверкнули. — Какими бы то ни было, вас это не касается, мистер Руквуд, — на его губах зазмеилась пренебрежительная усмешка. — Не смею задерживать, ведь та, хм… монография, над которой вы трудитесь, ещё далека от завершения, верно? Руквуд стиснул кулаки, но сказал только: — Сэр, — и жестом потребовал у Брайана свою палочку. Он вернул и последовал за куратором с площадки — мистер Принц сказал: — Вас я задержу, мистер Поттер. Брайан замер, а с ним и Руквуд. Однако мистер Принц ничего не добавил, а Руквуд неожиданно не решился потребовать объяснений — только зыркнул на него и ушёл, попутно рявкнув на инструктора прочих новичков, продолжавших наблюдать за сценой. Мистер Принц усмехнулся ему вслед, смерил новичков безразличным взглядом и вновь повернулся к Брайану — и его лицо изменилось в мгновение, из высокомерного сделавшись тронутым расположением. — Идёмте в мой кабинет, — предложил-приказал мистер Принц, и Брайан последовал за ним, гадая, кто же это такой. Они поднялись на основной этаж Тайн и вступили в лабиринт коридоров. Впрочем, недолго плутали: мистер Принц вывел их к порталу из чёрного мрамора; над проходом серебром было выгравировано: «Scientia potentia est». Сектор исследований. Пока Брайан гадал и недоумевал, они оказались в приятном кабинете, слишком просторном-богатом для рядового сотрудника. Но раньше, чем подозрение успело полноценно оформиться, Брайан оказался усажен в кресло у роскошного письменного стола и получил в руки плитку шоколада, а мистер Принц участливо сказал: — Ешьте, вам станет лучше. Чаю? Брайан проморгался. — Сэр? — Да, пожалуй, чаю, — проигнорировав его, сам себе ответил мистер Принц и взмахнул палочкой: огонь запылал в камине под пузатым чайником, с полки прилетела банка, и ложка насыпала сухих трав в заварник. — Ешьте шоколад, — мистер Принц кивнул на плитку, которую сунул в застывшую руку Брайана. — Сладкое — лучшее лекарство при магическом истощении. Спорить со старшим по званию было неправильно, поэтому Брайан механически развернул шоколадку и надкусил — и очень быстро почувствовал, как силы возвращаются. Удивительно: Брайан и сам не знал, насколько опустошён, пока живительная сила вновь не полилась по венам: банально не заметил, не придал значения, сконцентрированный на дуэли с Руквудом. К концу плитки Брайан вновь был готов поднять палочку — но тут подоспел чай. — Спасибо, сэр, — от души поблагодарил Брайан, принимая у мистера Принца чашку, чувствуя, как горят щёки от непривычного объёма потреблённого за раз сладкого: обычно так много он себе не позволял. — Стыдно признавать, я сам не понял, что истощил резервы. — Ну, вы выглядите человеком, готовым драться до последней капли: магии, крови — не важно, — мистер Принц опустился в соседнее кресло, сделал мелкий глоток из своей чашки. — Не принимайте как оскорбление, Брайан… Я ведь могу звать вас Брайан? — Я… полагаю, что да, сэр, — Брайан смущённо растрепал волосы. — Не корите себя, это я не представился. Меня зовут Эйдан Принц, я возглавляю Сектор исследований Отдела тайн, — он слегка приподнял уголки губ. — Когда-то очень давно я работал у вашего дядюшки Флимонта. — В самом деле? — заинтересовался Брайан, ощущая, как его расположение к этому пожилому джентльмену растёт. Мистер Принц кивнул: — В самом деле. Я был среди первых сотрудников его компании и проработал под началом Флимонта три замечательных года. — Стало быть, вы зельевар, сэр? — В прошлом: нынче с руководством сектором времени на собственную науку совсем не остаётся, к сожалению. Однако я стараюсь держать руку на пульсе и, конечно же, наблюдаю за достижениями компании Флимонта: я очень уважаю его, пожалуй, в некоторой мере даже восхищаюсь… — он сделал паузу и ещё один глоток. — Знаете, Брайан, чего я не ожидал, так это Поттера в рядах Тайн. Вновь смутившись, Брайан опустил взгляд в чашку. — Служба привела меня сюда, мистер Принц. — Или чужая воля, — негромко заметил он, легко покачал головой. — Я сочувствую вам, Брайан, что вы оказались на пути локомотива по имени лорд Акстон Гринграсс. Это не то место, где кто-либо хотел бы оказаться. Брайан пожал плечами: он сам не переходил дорогу лорду Гринграссу, но если его свобода выбора работы есть цена за спокойствие лучшего друга — так тому и быть, Брайан будет платить без пререканий и сожалений. Его молчание мистер Принц понял на удивление верно: — Вы очень преданы его сыну. — Вы знаете Рафаэля? — Только по рассказам, к сожалению. Удивительный юноша и очень сильный. — Он такой, — тепло улыбнулся Брайан. Мистер Принц улыбнулся в ответ. — Редкое нынче качество — настолько сильная преданность. — Ах нет, сэр, я так не думаю. Её всегда в достатке, просто без кризиса она не так хорошо видна. Мистер Принц усмехнулся, подлил ему чая и сменил тему: — Сегодня во время сражения с Руквудом… вы в самом деле не ощутили, что перешли на иной уровень? — и Брайан мгновенно ощутил себя ну очень недалёким первокурсником на уроке профессора МакГонагалл. — Иной уровень, сэр? — Использования магии, — благожелательно пояснил мистер Принц, откинувшись на обитую слегка потёртой кожей спинку кресла. — В последнем сегменте боя, после того, как Руквуд поднял вас после травмы головы, — Брайан мгновенно коснулся затылка, но, отняв руку, с удивлением не обнаружил на пальцах кровь. На его жест мистер Принц одобрительно кивнул. — В вас словно открылось второе дыхание, верно? Наблюдая, я приметил значительное возрастание вашей скорости, реакции; по косвенным свидетельствам могу предположить, ваше зрение обострилось. — Всё так, — признал Брайан, огорошенный. — Это и есть переход на следующий уровень: когда маг начинает истинно задействовать ресурсы своего организма, — мистер Принц понизил голос, и звучало это пытливо и заговорщицки, но Брайан не ощущал подвоха — скорее благожелательный интерес. — Вы когда-нибудь видели, как ваш дядюшка Флимонт работает над экспериментальными зельями? Сразу и в красках вспомнилось: ему восемь, родители уехали в отпуск на континент, и Брайан остался на две недели на попечение родственников. Беременная тётя Юфимия вынуждена была много времени проводить в постели (Джим, ребёнок желанный, всё же дался ей нелегко), и на плечи дяди Флимонта легла обязанность развлекать непоседливого любопытного племянника. Брайан помнил, как после длительных уговоров дядя отвёл его в свою личную лабораторию, расположенную под домом; как показывал оборудование и ингредиенты, поясняя, что к чему; как притворился, что ведёт эксперимент, и поручил сияющему от восторга Брайану ассистировать: подносить всякое, нарезать червяков да корни… — Очень давно, сэр. Мистер Принц внимательно посмотрел ему в глаза. — О чём бы вы ни думали, боюсь, это не то, что я имею в виду, — заметил он. — Картина Флимонта Поттера за работой вызывает вовсе не ностальгическую улыбку. — А что же? — Дрожь в руках и сдавленное дыхание, — сказал мистер Принц и, кажется, не шутил и даже не иронизировал. — Скорость и чёткость исполнения каждого движения, стопроцентный фокус на любом количестве параллельных процессов, идеальный контроль над каждой деталью благодаря обострённым чувствам… — его голос мягко вибрировал от восторга, чёрные глаза расширились, сияли. — Это наследие Певереллов, артефакторов и некромагов: в тех областях малейшая неточность исполнения — и последствия катастрофические… Вам тоже досталась хорошая кровь, Брайан, куда сильнее, чем у вашего отца; конечно, всё благодаря смешению с Блэками… — Если позволите, я бы предпочёл не говорить об этом так, сэр, — перебил его Брайан с нажимом. Мистер Принц моментально пошёл на попятный: — Простите, исследователь во мне зачастую берёт верх над приятным собеседником. Для меня в определённой мере волнительно было стать свидетелем того, как молодой маг самостоятельно коснулся верхушки айсберга, коим является его истинный потенциал. Отведя взгляд, Брайан покрутил в руках опустевшую чашку. «Он переоценивает меня», — ела тревожная мысль, и Брайан не нашёл возможности её опровергнуть. Поднялся и поставил чашку на стол. — Я должен возвращаться к работе. Спасибо за чай, мистер Принц. — В любое время, Брайан, — глава Сектора исследований тоже поднялся и протянул ему руку. — В любое время.***
В тот вечер впервые с начала сентября Брайан вернулся домой в радостном настроении. Впервые с присоединения к Отделу тайн он встретил человека, расположенного к нему, — и это произвело впечатление, равное превращению профессора МакГонагалл в кошку на глазах у маглорождённого первокурсника. После холода, пренебрежения, отторжения — наконец хоть что-то хорошее! Ещё и со стороны человека, работавшего с дядей Флимонтом, а значит, друга семьи. Брайан чувствовал себя обнадёженным; нужным хоть кому-то в Тайнах не только в качестве орудия, пешки в какой-то игре!.. В порыве чувств он бросился заниматься растениями. В последние недели времени на хобби оставалось ужасно мало, и это безумно расстраивало и самого Брайана, и его питомцев: некоторые без внимания чахли и хирели, некоторые обижались и выпускали колючки, а некоторые, как сиамские лианы, стоило Брайану пройти поблизости, тянулись, пытались обвить его и не отпускать из комнаты, переделанной под оранжерею; дьявольские силки активно им помогали. От приятных хлопот его оторвал стук в дверь: два обычных удара и один словно соскользнувший. Брайан вскинулся, как был, придерживая зубастую герань одной рукой и с лопаткой в другой. Никто из его знакомых не имел привычки стучать в такой манере… За секунды, в которые проделал путь до двери, Брайан дважды перебрал в памяти всех, кто даже в теории мог знать его домашний адрес. Достал палочку, проверил чары; не поверил было, глянул на карманные часы — те подтвердили, и Брайан открыл дверь лучшему другу. — Рафаэль? — Брайан окинул его удивлённым взглядом. Осунувшийся и бледный, как труп, растрёпанный, с отсутствующим выражением на лице, привалившийся плечом к дверному косяку Гринграсс был не похож на себя нормального. Похож на себя не в норме. — Что случилось? — Брайан бросился к нему на чистом рефлексе, быстрее, чем подумал, прихватил под локоть и ввёл в квартиру, притворив за ними дверь. От Гринграсса пахло сладким, и пряным, и шоком. — Идём сюда… садись на кровать, вот так… хочешь чаю? У меня есть печенье… Рафаэль замотал головой, вцепился в его замызганный рукав с отчаянием утопающего. Уже развернувшийся было броситься на кухню Брайан осёкся, затормозил и, будь в собачьей форме, навострил бы уши и замер подобно гончей на старте. Мерлин, как же давно не было подобных эпизодов… — Что бы это ни было, мы разберёмся, — постановил Брайан твёрдо, не смея даже думать об ином. — Расскажи. Прикусив губу, Рафаэль зажмурился и скривился со стыдом за себя. Именно это заставило Брайана тепло улыбнуться: не всегда он отводил взгляд. Брайан помнил, как Рафаэль проклял Слизнорта и смотрел на Дамблдора с вызовом; помнил, как много раз его несдержанность выливалась в покалеченных задержанных, а мистер Крауч не получал даже объяснительной записки… — …сорвался… — едва слышно выдавил друг, не открывая глаз. То, что он заговорил, обнадёживало. Присев перед ним на корточки, Брайан мягко спросил: — Что случилось? Рафаэль молчал: собирал самоконтроль по крупицам, восстанавливал стену, которой отгораживал себя, собственную силу от излияния в мир. Теперь он, в каком бы состоянии ни был, держал в голове, что это обязательно сделать, прежде чем начать рассказ; в былые годы Брайан несколько раз оказывался в больничном крыле, потому что друг забывался, прилетев к нему на эмоциях. В последний раз это случилось, когда они были на пятом курсе. Стояла поздняя весна, и Брайан нежился на нагретых валунах у самой кромки Чёрного озера, искоса наблюдая за слизеринскими девочками, готовившимися к СОВ под раскидистой ивой. Тогда он ещё не знал, что влюбился в одну из них… Там, на камнях, его и нашёл Рафаэль, проходивший в тот день консультацию касательно будущей профессии. Воздух вокруг Гринграсса рябил от бесконтрольных эманаций злобы, трава под ногами жухла — но Брайан так разволновался, что не обратил внимания. Бездумно бросился к другу, схватил за плечи и потребовал объяснить — и тот объяснил, и очнулся Брайан уже в больничном крыле на соседней со Слизнортом койке. Извинился за тот инцидент Рафаэль только перед Брайаном. Но теперь они повзрослели — и Брайан относительно терпеливо ждал, пока Рафаэль обуздает чувства. Тот наконец сумел; глухо произнёс: — Мальсибер. Сказала, мне не ме… — Неправда! — порывисто перебил его Брайан. — Даже думать об этом не смей! Хогвартс — место для тебя не в меньшей мере, чем для любого другого! Вот теперь Рафаэль распахнул глаза, мгновение таращился на него удивлённо: каждый раз так смотрел, когда Брайан угадывал его мысли точно, словно бы собственные. Затем растянул губы в горькой усмешке. — Мы словно поменялись ролями. — Что ни случается — случается именно так, как должно, — Брайан улыбнулся, ловя его взгляд и убеждаясь, что худшее позади. Раз уж Гринграсс иронизировать начал… — Эй, не кисни. Ну, полежит миссис Мальсибер пару дней в больничном крыле… — Не полежит. — Ч-что?.. — Она смогла… — Рафаэль запнулся, словно ища слова, — побороть моё проклятие. — Что?!.. В смысле, как?! — Я не знаю… — он нервно перебрал в воздухе пальцами. — Не знаю. — Это что-то новенькое, — Брайан нервно поёрзал на корточках, ловя себя на желании заметаться из угла в угол комнаты, чувствуя стабильность паркета под лапами. Рафаэль отрывисто кивнул и выпалил: — Бренди? — Где-то был, — Брайан подскочил, бросился на кухню и загремел дверцами шкафов в поисках. Звук наполнил квартиру, и стало необъяснимо легче. Если миссис Мальсибер смогла отразить проклятие Рафаэля… Чётко щёлкнул замок, и Брайан выронил стакан. Тот со звоном разбился о пол — одновременно с этим прихожую наполнил стук каблучков. — Я сумела напугать бравого гриффиндорца? — Изольда! — Брайан выскочил в коридор с бутылкой в руке, ошарашенно глядя на девушку. — Ты… то есть… я не знал… — Мне казалось, ты дал мне ключи как раз на случай, если я захочу порадовать тебя неожиданным визитом, — оскалилась Изольда, но как-то вяло; измождённо скинула мантию, открывая виду прекрасное голубое платье, безумно шедшее к её весенним глазам. — Ох, бренди будет очень кстати! — она шагнула к нему и обвила руками шею Брайана, буквально повисла без сил, спрятав лицо в сгиб его шеи. Брайан неловко приобнял девушку одной рукой. Очевидно, у Изольды что-то случилось, раз она позволила себе показаться слабой, беззащитной, трепетной. Поглощённый мыслями о проблемах друга, Брайан не знал, как реагировать. — Кхм… то есть… — Тс-с! — шикнула на него Изольда, и Брайан заткнулся, чувствуя себя нужным и нелепым одновременно с бутылкой в руке, любимой девушкой на шее и лучшим другом в раздрае, которому очень нужна помощь в этот самый момент. Рафаэль возник на пороге, как призрак: Брайан скорее унюхал его, чем почувствовал или услышал. Несколько секунд Гринграсс молча стоял и смотрел — затем шагнул ближе, отобрал у Брайана бренди и вновь скрылся в спальне. На движение Изольда вскрикнула в испуге, а затем, осознав произошедшее, пронзительно вопросила: — А он что тут делает?! — Рафаэлю нужна поддержка, — ответил Брайан, отпуская девушку от себя. На её щеках горел румянец, весенние глаза пылали Адским пламенем, когда Изольда воскликнула: — В такой день и час?! — Но тебе же нужна… — Так я ведь твоя девушка! — А Рафаэль — мой лучший друг, — Брайан попытался говорить убедительно, но получилось неожиданно строго. И Изольда взорвалась: — Ну конечно! Как я могла только подумать, что могу стать для тебя важнее Гринграсса?! Как глупо с моей стороны! — она выхватила из кармана ключ и швырнула на пол. — Провалитесь вы оба, Поттер! Провалитесь и будьте счастливы! — Изольда! — Я не собираюсь это терпеть! — Пожалуйста, послушай! — Брайан перехватил её руки, потянувшиеся к мантии. — Не утруждайся, я ухожу, — ядовито бросила Изольда и попыталась вырваться. — Я ухожу, — глухо раздалось позади. Брайан мотнул головой. — Рафаэль, постой!.. — Нет уж, Гринграсс, позволь мне! — разгорячённая, крикнула Изольда. — Я и так вторглась в ваше счастье!.. — Нет, — Рафаэль прошёл мимо, сунул бутылку бренди им. Он выглядел таким несчастным, что Брайан моментально схватил его за плечо. — Никуда ты не уходишь… Ребята, пожалуйста! — Брайан не выдержал. — Я так не могу! Ну не могу я выбирать, кому больше предан, потому что, если предан, то насовсем! — безумно хотелось обратиться собакой, скрыться от боли на сердце в животном обличии, но это было бы трусостью. — Пожалуйста, прошу вас, — он сам не заметил, как увлажнились глаза. — Давайте не ссориться, — и слеза скатилась по щеке: стыдная и обжигающая. — Мне и так нелегко, пожалуйста, не делайте хуже, пожалуйста!.. — он с силой смежил веки, пытаясь задавить порыв лить слёзы: глупый, недостойный мужчины. Но он больше не был в состоянии себя пересиливать, притвориться, что всё хорошо, и за это Брайан ненавидел себя. Ведь самым близким нужна его помощь — как смеет он тянуть одеяло на себя?! Как смеет срываться, когда дорогим людям нужна его сила?!.. — Тс-с, — дыхание Изольды обожгло ухо, её хрупкое тело ощутилось вдруг оглушающе отчётливо, пальцы зарылись в волосы в ласковом жесте поддержки. Наверное, они обменялись взглядами: утвердили решение в своей бессловной слизеринской манере, потому что Рафаэль тихо ушёл на кухню, а Изольда утянула Брайана в спальню, где усадила на кровать, куда буквально недавно он сам усаживал разбитого друга, присела рядом и легко прижалась плечом, не отпуская его руки из своей. — Глупый, глупый мой гриффиндорец, — прошептала Изольда ему на ухо. — Рвёшь своё сердце для всех… Ну как так можно? Ведь для себя ничегошеньки не остаётся. — Все, кто дороги мне, и есть я, — тихо ответил Брайан и поднял взгляд на возникшего на пороге друга. Тот так и не расстался с бутылкой, но имел при себе также и три добытых на кухне стакана. — Но ведь это не так, — сказала Изольда, пока Рафаэль разливал янтарного цвета бренди. — Каждый есть уникальная, самостоятельная величина. — Без близких я никто. — Даже без нас ты всё равно был бы самым замечательным другом на свете, — Изольда мягко вложила в его руку стакан, принятый у Рафаэля. — Твоя любовь к людям исходит изнутри тебя, не извне. Нам повезло попасть под её лучи, — Изольда улыбнулась, коснулась губами его плеча. — А ты изгаляешься, вечно ищешь самых покорёженных жизнью подопечных… — Спасибо, — сказал Рафаэль. — Спасибо, — сказала Изольда. — Спасибо вам, что вы есть, — от души сказал Брайан, и его распирало от счастья за собственную случайную причастность к этим замечательным людям, ближайшим друзьям. — Ах, Поттер, ты неисправим! — притворно вздохнула Изольда и вдруг вспорхнула с кровати, проплыла мимо Рафаэля к выходу. Брайан вздрогнул, вскинулся, и Изольда пояснила: — Нельзя пить, не поев. Бедный Гринграсс совсем отощал, — она неожиданно, удивительно пересилила себя и прикоснулась к его плечу. Рафаэль едва не отшатнулся, нахмурился с подозрением, но Изольда твёрдо улыбнулась. Рафаэль молча кивнул. Изольда кивнула ему и упорхнула на кухню: — Я приготовлю что-нибудь и вернусь! Брайан наблюдал за всем этим заворожённо. Когда Рафаэль молча уселся в кресло рядом с кроватью, задумчиво катая в стакане бренди, спросил: — Ты… ничего, что всё так? — и имел в виду при этом внезапное вторжение в то, что при установившемся ходе вещей было бы их вечером на двоих в копании алкоголя и попыток разобраться, как жить дальше. Неопределённо передёрнув плечами, Рафаэль задумался на какое-то время. С кухни донеслись звуки шкворчащего на сковороде масла, и Гринграсс хмыкнул. — Она стала лучше. — Она стала замечательной, — тепло сказал Брайан. Рафаэль вновь пожал плечами: — Ты поработал. Другого нельзя ожидать.***
Утро началось с записки, выведенной стандартным почерком Прытко Пишущего Пера: «Извинения в силе». Поджав губы, Мора собралась было швырнуть пергамент в камин, но в последний момент передумала. Чарами приманив из саквояжа пустой фиал, Мора прикоснулась кончиком палочки к виску и, сосредоточившись, извлекла воспоминание о ночной стычке с Гринграссом. В её разуме событие моментально расплылось как нечто, произошедшее очень давно; самое важное, притупились эмоции по его поводу, впитанные серебристой нитью, которую Мора стряхнула в фиал. Закупорив его, выжгла на боку дату: «21.10.1973», и, закрепив записку на тонкой ленте, опоясала ею фиал, убрала его в многослойную шкатулку, где хранила самые дорогие вещи. Эта может однажды пригодиться. Весь урок у третьекурсников сын пытался игнорировать Мору, демонстративно сосредоточившись на очередном переводе. Зато Майкл препарировал её задумчивым взглядом. Искоса наблюдая за обоими мальчишками, Хлоя то и дело вопросительно поглядывала на Мору. И она сделала про себя ставку: хотя бы один из троицы сегодня к ней подойдёт. Скорее всего Хлоя, но хотелось бы, чтоб Рей. Однако в дверь кабинета Моры в тот день после ужина постучал Майкл — и было это настораживающе. Всё лето он не стремился общаться, в школе тоже почти не шёл на контакт за пределами классной комнаты — а тут сам пришёл, да ещё и с порога осведомился, в наличии ли у Моры свободное время. — Немного, — ответила она, требовательно щурясь в ответ на стальной изучающий взгляд мальчишки. Моргана, их с Реем точно не подменили в Мунго?.. Нет, конечно. При участии Реджи Мора бы не смогла произвести на свет нечто настолько блэковское. — Пожалуйста, расскажите о наследуемых дарах волшебников. Мора встрепенулась. — Наконец созрел? — Исследовал всю доступную литературу, — ровно пояснил Майкл. Они с Хлоей очень похожи в удивительном для подростков умении сохранять спокойствие; вот только если Хлоя культивировала в себе и проецировала вовне мягкую безмятежность, Майкл был отстранён большую часть времени, в редкие моменты теплел до вежливой прохлады. Чудны́е дети, слишком рано повзрослевшие без семей. — В Общей секции библиотеки её немного. — Я думаю, — поморщилась Мора: раз уж теория Бертолини для местных педагогов больная тема, книжки про наследственность они наверняка запрятали подальше от учеников. — Ну и? Какие вопросы? Прежде чем ответить, Майкл легко наклонил голову в сторону стула, спрашивая разрешения сесть, — Мора кивнула, и парень устроился перед её столом, выпрямил спину и сложил руки на коленях: напряжённая, неудобная, но отточенная поза. Мору часто били, чтобы она сидела ровно. Его, что ли, тоже? — Дары волшебников обусловлены наследием крови, сочетанием генов, — Майкл остановился, посмотрел на неё с полувопросом, и Мора кивнула: этот почерпнутый у маглов термин с недавних пор использовался в научной среде. — Они могут проявлять себя при целенаправленном сосредоточении магии или же быть активными конститутивно: ко второй категории относят в том числе повышенные, по сравнению с маглами, способности волшебников к регенерации, силу, продолжительность жизни. О каком бы даре ни шла речь, его проявление зависит от взаимодействия каждого конкретного волшебника с энергией, пронизывающей и наполняющей мироздание. — Всё ещё не слышу вопроса. — Это взаимодействие… как далеко способно оно завести? Мора принялась массировать скулу. Понятно, чем обусловлен интерес мальчишки: блэковская кровь дала ему нечто крайне ценное и редкое — дар, о котором даже Мора, отлично знавшая своих предков, не имела ни малейшего представления. Следовательно, это что-то очень, очень старое; скорее всего, веками рассеянное среди Блэков осколками силы, в Майкле Холмсе собравшееся из-за инбридинга в целостную картину. «Он достаточно умён, чтобы самостоятельно докопаться до ключа к своей силе. Моя задача — выдать ему инструмент». — Я слышала, Гринграсс дал вам теорию Бертолини. — В общих чертах, — сосредоточенно ответил Майкл. — Магия есть энергия вовне, способная к проникновению внутрь. Волшебник, как и любая единица мира, имеет собственный энергетический резерв, однако тот ограничен и расходуется преимущественно на обеспечение организма, поддержание его обусловленных влиянием магии особенностей. Поэтому большую часть чар волшебник творит, прокачивая через себя энергию, взятую извне. Величина резерва, скорость прокачки и объём энергии, которую возможно использовать, усвоить, индивидуальны для каждого мага и потенциально могут быть изменены путём тренировок. Так же индивидуален и окрас, который магия приобретает «на выходе». «И точно, что в общих чертах», — подумала Мора с определённым облегчением и ответила: — Да, теория Бертолини такова. На сегодняшний день её с большего приняли как центральную идею, хотя, конечно, тот факт, что её очень любил Гриндевальд, делу не помог, — Мора хмыкнула, вспомнив несколько томов занимательных протоколов конференций Международного общества трансфигурации за тридцатые-сороковые годы: дебаты на стыке науки и политики горели жаркие. — Она хорошо объясняет и сквибов, и маглорождённых, и маглов, способных к минимальной детекции магии, например, видеть призраков. Сквибы утратили способность проводить магию во внешнюю среду, но всё ещё могут принимать её в себя; «чувствительные» маглы, наоборот, приобрели способность принимать в себя магию; ну, а маглорождённые по большому везению доэволюционировали до того, что открыли способности и по приёму, и по выпуску магии — и чаще всего они либо имеют мага в предках, либо произошли от «чувствительных» маглов. Некоторым, конечно, эта теория не нравится, потому что не позволяет обвинять маглорождённых в воровстве магии, — Мора закатила глаза, вспомнив бредни некоторых вполне уважаемых в обществе людей и их недалёких потомков. — Чистокровные почему сильнее? Да потому что поколениями совершенствовались, проводили отбор среди собственного потомства, лучших спаривали с лучшими из других семей. Таким образом мы обеспечиваем закрепление выгодной крови. А уж если род решил заточить себя на конкретный вид магии… — она хотела сказать про артефакторов Бёрков, свою семью, однако само собой вырвалось: — как в случае с Гринграссами. — С Гринграссами? — Например, — Мора раздражённо потёрла дёргающийся глаз. Что ж, как пример они, пожалуй, в самом деле лучше: очевидней и ярче. «Тебе здесь не место…» «Дракклов Гринграсс!.. — она почти не заметила, как стиснула кулаки: обратила внимание, только когда Майкл прошёлся по ним туманным взглядом. — Спокойно! — Мора заставила себя расслабить хватку, оставившую отчётливые следы ногтей на ладонях. — Спокойно. Разум прежде эмоций». Сперва нужно закончить объяснение. Майкл — товарищ Рея, связанный с ним клятвой; от его осведомлённости может зависеть безопасность сына. — Магия — это энергия вокруг нас. Только волшебные расы и существа, а среди людей совсем малый процент способны её чувствовать. Но просто чувствовать мало: нужно уметь извлекать её из окружения и использовать. Но магия — это элемент природы, и укрощать её нелегко: поэтому поначалу маленькие колдуны ничего, по сути, и не могут. Только в моменты сильных потрясений, под большим стрессом дети могут неосознанно, бесконтрольно распахнуть себя для магии, и она, пройдя через них, приняв окрас и форму благодаря мощным эмоциям ребёнка, выплёскивается в форме магического выброса. Для взрослого мага распахнуть себя для мировой энергии настолько широко практически нереально, а те, кто может это делать, творят чары невероятной силы. Потому что базовая, Светлая магия — это когда ты качаешь магию извне через себя, придаёшь ей форму словами, артефактами, собственной волей. Подчинить и видоизменить магию извне, энергию мира и природы сложно, поэтому годы практики требуются на то, чтобы обучить волшебника. Но даже после лет практики, поисков способа эффективнее ощущать магию вокруг, итог сложно поставить в один ряд с тем, что достигается Тёмной магией. «А может, Флитвик и МакГонагалл в чём-то да были правы?» — невольно подумала Мора, когда глаза мальчишки напротив блеснули полноценным интересом. — Это очень опасная магия, — поспешила добавить Мора. — Фундаментально она отличается от Светлой тем, что первым этапом сотворения её заклинаний является разрушение чего-то и, как следствие, высвобождение энергии, которую волшебник затем может применить для собственных нужд. Такую энергию использовать проще: она как… — Мора задумалась, подбирая подходящее сравнение. — Пережёванная пища? — предположил Майкл. — Я слышал, некоторые животные так кормят своих детёнышей. — В яблочко. Но тут же возникает следующая проблема: разная пища усваивается с разной эффективностью. В случае с магией самая простая к усвоению — это собственная. Понимаешь, к чему я веду? — Если Светлая магия требует долгой сосредоточенной аккумуляции природной энергии, а разрушение внешних объектов для Тёмной магии имеет сравнительно невысокую эффективность, лучший источник магии для быстрых и мощных чар — разрушение самого себя. «А схватывает он на лету…» — Да, — Мора тоном подчеркнула серьёзность их разговора. — Это правда, что Тёмная магия мощнее, однако и цена за её сотворение в разы выше. Как взрывной покер вместо обычного: в первом велик шанс остаться без пальцев, но и куш больше в случае выигрыша. Многим это ударяет в головы, и они пристращиваются к Тёмным чарам. Вспомнился Том Реддл; то, во что он превращался. И это что-то обладало потенциалом утопить Британию, а то и всю Европу, в крови. «Его должны остановить! Его же кто-то остановит?..» — Стало быть, любые чары могут быть применены как Светлым, так и Тёмным способом? — Нет! — сказала Мора резче, чем собиралась. — Нет никакого смысла что-то разрушать, чтобы применить чары, которые и так нормально работают. Тёмные чары специфические и требуют несравнимо больше ресурсов… но и отдача от них больше, конечно. Они другие по плетению, по окрасу магии, по сути, заложенной в них. Люмос никогда не станет Тёмным, как Круциатус никогда не будет Светлым. Это… — Мора остановила себя, — будем честны, это тема для отдельного спецкурса. Майкл продолжал смотреть на неё, почти не мигая, и Мора совершенно не могла понять, о чём мальчик думает. — Поэтому вы упомянули Гринграссов? Дары, как и чары, бывают заточенные под Тёмную или Светлую магию? — Да. Гринграссы — это отличный, прямо для учебника пример Тёмного дара, который жрёт изнутри. Видишь ли, многие из Гринграссов, и, — Мора скривилась, не удержавшись, — ваш преподаватель защиты не исключение, без должного контроля попросту не могут прекратить исторгать магию из себя. Чем-то напоминает ребёнка во время магического выброса, вот только у них этот выброс длиною в жизнь; причём магия для него берётся из разрушения чего-то. Себя — на постоянной основе. Я где-то слышала, у нынешнего главы рода было шесть сиблингов — дожили до совершеннолетия только двое; у некромагов Ноттов, кстати, схожая картина… При этом окрас колдовства у Гринграссов очень специфичен: проклятия самого разного толка. Вот и выходит, что они разрушают себя и окружающее, чтобы навредить окружающим, — и остановиться, как с любой Тёмной магией, сложно. Потому что, несмотря на цену, она открывает дорогу к власти, исполнению любых амбиций и желаний. — Вот как, — нейтрально произнёс Майкл, не разрывая зрительного контакта. Это было физически некомфортно: обостряло тик. Чтобы отвлечься, Мора поднялась из-за стола и отошла к окну, за которым простёрлись Чёрное озеро и окружившие Хогвартс горы. Селекция хороша в меру. Бабушка Белвина как законченная Блэк этого совершенно не понимала и собиралась выдать Мору за своего внучатого племянника Альфарда, который старше Моры на десять лет, разгильдяй, пьяница и охотник за юбками, но зато Блэк. Однако Мора слишком хорошо помнила занимательные истории о Гонтах, а потому после школы сбежала из страны от возможной помолвки — и оказалась в Риме, где по стечению обстоятельств надела на палец кольцо, предложенное Реджи. Он был идеален: пусть родственник через Флинтов, но далёкий, в глобальном смысле артефактор, как и она, да и как мужчина явно получше Альфарда. Что Море импонировало дополнительно, Мальсиберы с таким же азартом, как Гонты скрещивались между собой, время от времени разбавляли кровь. На род это влияло сугубо положительно — ещё бы не эта их семейная страсть ввязываться во всё опасное… А нынешний лорд Гринграсс сделал ужасную и в то же время гениальную вещь: он взял в жёны девушку из Малфоев. Сочетание предрасположенностей к проклятиям и ментальной магии породило ходячий горшок с Адским пламенем по имени Рафаэль Гринграсс. К физическому-то урону от Гринграссов все по крайней мере привыкли; но вот урон ментальный… «…А за плечом Малфоя в тот момент стоял человек из Отдела тайн…» «Поэтому ли, — догадка вдруг пронзила Мору, — Гринграсса засунули в Хогвартс? Чтобы ублюдок Реддл до него не добрался?..» — Мэм? — Чего? — Что насчёт дара предвидения? — Не верь тем, кто говорит, что имеет его, — хмыкнула Мора, обернувшись. Майкл всё так же сидел перед её столом, легко склонив голову на бок: тёмные волосы затенили его бесстрастное лицо и поблёскивающие угольные глаза. Он выглядел настолько Блэком, что на его фоне Сириус казался приёмным. — Девяносто девять процентов подобных нагло лжёт. — Но что насчёт оставшегося процента? — Не пытайся ни интерпретировать, ни переиграть предсказанное, — пальцы сами потянулись погладить кольцо на безымянном пальце. Мора никогда не пыталась интерпретировать то, что они с Реджи услышали в тот раз. Так лучше. — От судьбы не уйдёшь. Погружённая в собственные мысли, Мора не рассчитывала на ответ — поэтому легко вздрогнула, когда Майкл с ледяным фатализмом ответил: — Я тоже так считаю.