***
Бал был уже в полном разгаре, когда Итачи всё-таки решил на него пойти. Всему виной, конечно же, Шисуи в подсознании, громогласной агитацией не дававший сосредоточиться на медитации: «Сходи, сходи, сходи!..» «Хорошо! — наконец сдался Итачи. — Только потому, что Хинате будет приятно, если я приду». Шисуи показал ему большой палец; Кисаме поверх его плеча показал напарнику Самехаду. От этих двух призраков было невероятно тяжело избавиться. Что уж скрывать: Итачи настолько привык к ним, что отсутствие вечных компаньонов счёл бы не-нормой. Несмотря на протесты Итачи — по большей части невербальные, — Рейнальд оставил ему одну из своих парадных мантий: идеально простую и строгую графитного цвета. И смотрел ещё так со значением. В самом деле хотел, чтобы Итачи пришёл… «Всё из-за Хинаты и присутствия мистера Мальсибера на балу», — уточнил Итачи, рассматривая собственное отражение в зеркале. Он выглядел старше, чем желал казаться. Хотел бы сказать, что тёмный цвет взрослил его, однако дело было в лице, во взгляде: от них веяло холодом и расчётом закалённого воина и интригана; подростковой восторженности и наивности не было и в помине. «Благо, Мальсиберы их не требуют», — подумал не без удовлетворения Итачи, закрывая за собой дверь спальни. На рождественские каникулы ему и Хинате предстояло вернуться в Мальсибер-холл — и Итачи бы соврал, если сказал бы, что не ждёт этого момента. В компании Мальсиберов ему было если не уютно, то, по крайней мере, относительно приятно; что с Реджинальдом, что с Морой можно было обсудить серьёзные вопросы, касавшиеся политики и устройства мира; Рейнальд, в отличие от многих сверстников, был достаточно серьёзен и не пытался с Итачи играть (чего тот бы не потерпел ни в каком виде), однако с готовностью тренировался. А ведь во время занятий на летних каникулах Реджинальд сказал, что в следующий раз они перейдут к упражнениям с зачарованным оружием… «Мне нравится твой настрой», — прокомментировал Шисуи в его голове. «Нужно извлекать из сложившейся ситуации максимальную выгоду». Ни шагу не делать без надобности — вот путь того, кто на перипетии слишком многих игр сильных мира сего. Однако… во что Итачи играл в этом мире? Во что ему играть? Дальнейшее было будто бы знаком. В пустой гостиной Слизерина нервно переминалась с ноги на ногу блёклая девочка в голубом платье, отделанном пеной кружев. Стоило Итачи выступить из коридора, ведущего к спальням, она с жадным нетерпением подалась вперёд. — Ох, — Лисанна Розье смутилась, опустила взгляд, принялась нервно чесать руку; её кисти были плотно обтянуты серым шёлком перчаток, и лишь поэтому на оголённых платьем предплечьях не оставалось длинных ярких царапин. — Не он… — Ты кого-то ждёшь? — нейтрально уточнил Итачи. — Брата, — кивнула Лисанна и открыто, с восторженным трепетом ребёнка поделилась: — Он обещал отвести меня на бал! «И вместе с тем его здесь нет…» «Навевает воспоминания, не так ли?» Итачи посмотрел на большие напольные часы. — Запаздывает? — У него наверняка есть очень-очень важные дела, — сообщила Лисанна и присела на подлокотник ближайшего кресла, вновь выжидательно уставилась на тёмный коридор, ведущий к спальням. Она вела себя, словно не знала, кто Итачи такой. Или в самом деле не знала?.. Момент был уникальным. После сообщения Рейнальда Лисанна Розье стала для Итачи крайне, крайне интересным объектом. При этом проблему представлял Эван, опекавший сестру, как мать-медведица опекает потомство. Разговаривать с Лисанной Эван не позволял даже своему ближайшему соратнику Уолтеру Эйвери. Только Регулус Блэк не был облаян, когда пару раз в течение триместра осведомился о самочувствии Лисанны в гостиной. В последнее время Итачи всё чаще думал: если бы его «блэковское» происхождение выплыло наружу, Эван ничего не смог бы сказать против общения Итачи с его сестрой. Сам Итачи не ассоциировал себя с Блэками — но да это мелочи, разве не сумеет он притвориться? В конце концов, он обхитрил Лидера Акацуки в своё время — что ему все эти дети? Если полноценно сыграть карту собственной «блэковости», можно получить огромные дивиденды. Среди прочих Итачи ярко выделял потенциальную защиту для Хинаты: пусть сестра справлялась сама, более того, нашла сильных покровителей в лице Мальсиберов, настоящий Блэк рядом с ней стал бы дополнительной защитой от тех, кто любит третировать маглорождённых. Кроме того, имелся ещё Регулус. Учитывая, как вёл себя его старший брат, а также то, что Итачи уже успел уяснить о «благороднейшем и древнейшем» семействе магической Британии, с большой долей вероятности именно Регулус однажды станет главой рода. Сам Регулус симпатизировал Итачи; если же выяснится, что они недальние родственники… «Всегда — часть мятежного клана…» «Каждому мятежному клану нужен внутри АНБУ». «Зачем?» «Чтобы задавить мятеж». Мгновенья заняли сомнения — и Итачи опустился на подлокотник дивана напротив Лисанны. — Ты любишь танцевать? — Я?.. — девочка от вопроса смешалась; свела плечи было, горбясь, но тут же выпрямила себя, бросив быстрый взгляд в сторону спален. — Наверное… наверное, да, люблю. Я бы… очень бы хотела потанцевать сегодня… но как решит Эван. — Разве ты не можешь решить сама, что делать? — притворился удивлённым Итачи, а Лисанна незамедлительно ему ответила: — Эван знает лучше. Изобразив вежливую улыбку, Итачи спросил: — Но пока его здесь нет… хочешь потанцевать со мной? — Он очень скоро придёт! — пискнула Лисанна. — Он обещал… — А если не придёт? — перебил её Итачи. — Если забыл или нашёл другое занятие? Лисанна дёрнулась, словно от удара. Затем её взгляд потух, уголки губ опустились, костлявые плечи поникли. — Так мне и надо. Значит, я плохо себя вела. — Лично мне так не кажется, — заметил Итачи, копируя интонацию Хинаты: тёплую поддержку, на которую сам не был способен. — Ты просто меня не знаешь. Я часто себя плохо веду, — пробормотала Лисанна и принялась смущённо теребить кружева на юбке. — Я постоянно себя царапаю, говорю невпопад и вечно путаюсь под ногами. На последнем приёме дядя Сигнус об меня споткнулся и пролил вино на свою красивую мантию… А Эван очень добрый и постоянно меня выручает. Он говорит, мне нужно меньше рисовать, иначе я окончательно свихнусь. Итачи нахмурился. — Твой брат говорит тебе подобное? — Это правда. «Старший брат ведь никогда не лжёт», — произнесло подсознание Итачи её голоском. — У тебя есть друзья? — У меня есть Эван, — ответила Лисанна. — Никто, кроме него, не станет со мной возиться. Итачи вновь вложил в голос тепло: — Хочешь, я буду твоим другом? — Ой… — Лисанна вспыхнула, закрыла лицо ладошками. Чуть-чуть развела пальчики и прошептала: — Мне нужно спросить у Эвана… Её перебил шорох, с которым секция стены отъехала в сторону, пропуская кого-то в гостиную. Следом раздалось: — Что тебе нужно от моей сестры, грязнокровка?! Итачи без спешки повернулся к Эвану и смерил его тяжёлым взглядом, не торопясь давать ответ. — Эван, Эван! — Лисанна бросилась к брату, по-детски обвила его ручонками, от восторга запинаясь и часто хватая ртом воздух. — Ты пришёл!.. Мы пойдём танцевать?.. — Заткнись! — рявкнул Эван и оттолкнул её от себя. — Марш в комнату, Лис! — Но… — забормотала девочка. Эван жёстко стиснул её тонкое предплечье и потащил сестру к спальням, втолкнул в погружённый в полумрак коридор и прикрикнул: — Живо! — и Лисанна убежала, спотыкаясь и глотая слёзы. За этой сценой Итачи наблюдал с тренированным безразличием на лице, но в душе его занималось пламя гнева. Прислушавшись и дождавшись, когда в глубине общежития хлопнет дверь, Эван обрушился на Итачи: — Ещё раз ты посмеешь заговорить с ней!.. Закончить ему Итачи не дал: быстро оказался рядом и, схватив за горло, впечатал не успевшего и дёрнуться Эвана в стену. Парень охнул, захрипел и попытался добраться до палочки — Итачи вырвал её и швырнул далеко в сторону. — Так легко унизить того, кто слабее, — негромко произнёс он, пристально глядя в замутнённые болью и ненавистью глаза Эвана, и крепче сжал пальцы на чужом горле. — Умело перекрывать дыхание, — кислород в его лёгких кончался: Эван задёргался в отчаянии, его лицо из идеально-бледного сделалось уродливо багровым. Выждав ещё несколько секунд, Итачи чуть ослабил хватку — Эван жадно схватил ртом воздух, но лишь один вдох Итачи ему позволил и стиснул горло опять. — И воздух давать глотнуть только так, чтобы вскоре жертва начала за это проявление «милосердия» тебя благодарить, — он вновь чуть расслабил пальцы, миг спустя сжал; тряхнул Эвана, несильно приложив затылком о камень стены, и убрал руку с его горла, тут же схватил за подбородок, больно вздёргивая голову, заставляя держать зрительный контакт. — Благодари меня. Эван прохрипел что-то невнятное и сделал попытку вырваться. Молча и бесстрастно Итачи подавил его сопротивление, снова перекрыл кислород — и держал на этот раз до тех пор, пока Эван не оказался на грани потери сознания. После швырнул на пол и, приблизившись, остановился над надсадно кашляющим парнем. — Запомни этот момент, Эван. Ощущение собственной беспомощности. Ты слабее меня. Вспоминай об этом каждый раз, когда решишь отвести душу на ком-то настолько беспомощном, как твоя сестра. Не дожидаясь реакции, Итачи вышел из гостиной, оставляя Эвана впитывать полученный урок. В глубине души, где жили самые коварные и мстительные из его призраков, надеялся: не усвоит. Того, что Эван едва не сделал с Хинатой, Итачи ему не простил.***
Мора не собиралась идти на бал: вот ещё время тратить впустую! Она не танцевала просто так; не любила музыку; имела более важные дела вроде разбора корреспонденции от коллег, шутливо и всерьёз интересовавшихся её отсутствием на раскопках. «Сейчас бы в крипты… — думала Мора, ностальгически глядя в пламя камина, служившего единственным источником света в её личном кабинете. — Посидеть над замка́ми, подсвечивая палочками руны во древней тьме; погонять нежить по пыльным коридорам; обменяться с коллегами впечатлениями да пропустить стаканчик местной настойки под рассказы о былом…» Враньём было бы сказать, что Мора не мечтала вновь сорваться в экспедицию. При этом нечто держало её в Британии с самого возвращения; может быть, долг?.. От мыслей её оторвал короткий стук в дверь. «Хлоя или Рей», — про себя предположила Мора, без спешки поднимаясь из-за стола: только у них, не заметив её на балу, хватило бы соображения-храбрости прийти и позвать. Однако за дверью обнаружился Гринграсс. Мора нахмурилась. — Что вам? Он продемонстрировал бутылку бренди. — С наступающим? — Что вам нужно, Гринграсс? — отчеканила Мора, не двигаясь с места, следя за горе-профессором защиты в высшей степени настороженно. Практически вся школа сейчас собралась внизу, в Большом зале, — и Мора, пусть была не слабой колдуньей, сочла нужным себе напомнить: они здесь одни. — Есть вопрос. — По рунам? — не удержавшись, Мора скривилась: вспомнила встречу в Хогсмиде осенью и ошалелый взгляд Гринграсса, когда его приятель усадил его и Мору на табуреты вокруг своего магловского приспособления для езды. Однако Гринграсс мотнул головой. — По защитной магии. «Это… то самое?» — подумала Мора, а мысли сами собой метнулись к фиалу с выжженным «21.10.1973» на боку. Там хранилось воспоминание об инциденте, который Мора предпочла затуманить в собственной памяти: иначе неизбежна дуэль… Один из амулетов Моры — синий камень, связанный чарами с сыном, — вдруг засветился и пронзил грудь вспышкой тепла. «Реджи, — ярко ощутила Мора и практически почувствовала рукопожатие мужа и сына. — Но что он здесь делает?!..» Жар окатил лицо, сердце забилось чаще; всё существо её потянулось прочь из душного кабинета, вниз по лестницам в Большой зал. — Я занята, — бросила Мора Гринграссу и захлопнула перед ним дверь, заперла чарами и заторопилась переодеваться. Взгляд зацепился за плащ, наброшенный на раму ткацкого станка, и Мора схватилась за пурпурную мантию, которую редко надевала: то был цвет Мальсиберов, не Бёрков. «Почти такой же выбрала Хлоя для своей мантии», — облачаясь, вспомнила Мора — и ухмыльнулась сама себе. Когда она выбралась из своих покоев — в чужом пурпуре, с заколками в заплетённых волосах: ну точно почтенная матрона! — Гринграсса уже не было поблизости. Мимолётно кольнул интерес: что именно он хотел узнать? И ведь сильно хотел, раз пересилил себя и явился, даже бутылку приволок… Однако у Моры были куда более важные дела в тот вечер. Сбегая по бесчисленным лестницам — и каждая была повёрнута правильно; и пурпурный газ отделки наряда струился следом за Морой, — она всем телом ощущала, как магия направляла её вниз, в Большой зал. К мужу ли, к сыну, к чему-то ещё — направляла. Мора встраивалась в поток легко и привычно. Бал студсовета собрал практически всю школу, и после пары часов откровенно магловская и привычная чистокровным музыка слились для детей всех кровей. Им шли на пользу танцы: смешались факультеты и возраста, и наследник Паркинсона дурачился с полукровкой Вуд, и Рей учил вальсу группку восторженно на него глядящих девчонок… Мора не знала магловских песен, не знала и классических вальсов. В какой-то момент её захлестнула грусть по потерянным годам юности, но Мора одёрнула себя, напомнив: она сама выбрала науку. Это одинокий путь; это путь без танцев и веселья; это… — Мэм? — перед ней возник, вынырнув из толпы, чуть пошатывавшийся Корбан Яксли, слизеринский пятикурсник, смотревший на Мору с искренним восхищением. — А можно… танец с вами? — Танец? — удивилась Мора, на миг забывая, зачем она здесь. — Танец, — парень, казалось, собрал всю свою силу, чтобы это выпалить и протянуть руку: широкую ладонь уже почти взрослого мага. И всё же что-то неуловимо неправильное было в ней… — Идите к девочкам, молодой человек. Оставьте женщин мужчинам. — Ты что тут делаешь? — Мора повернулась к мужу, возникшему за спиной Яксли подобно мстительному духу. — Для Попечительского совета убеждаюсь, что мероприятие прошло успешно, — тренированно-высокомерно ответил Реджи и бросил замешкавшемуся Яксли: — Брысь! Мальчишка ретировался незамедлительно. Довольный собой, Реджи предложил руку Море с видом человека, не сомневающегося, что его не отвергнут. Именно это задело; именно поэтому Мора едко спросила: — А что, если я позову Яксли обратно? В серых глазах Реджи отразилось непонимание, почти злая боль. Он опустил руку, вытянулся, готовый развязать дуэль. Потому что он слабо понимал теоретические расклады; потому что всё принимал за чистую монету. — Я оторву ему голову, — наконец сказал Мальсибер, и Мора не сомневалась, что он может. Его тон был полон решительности, стальные глаза горели; от всей фигуры его веяло мощью: завораживающей, притягивающей, и Мора на этот раз не попыталась противостоять — сдалась, как в восемнадцать, шагнула вплотную и прижалась, находя рукой руку, разрешая себя вести. Сильная рука моментально обвила стан Моры, выверенные шаги воителя слились с незнакомой музыкой с органичностью предначертанности. На время Мора банально растворилась в танце: только музыка, только мужчина, которому она отдала свою жизнь и свободу. Магловские мотивы вдруг смолкли. Но не последовало за ними вальса: музыка вообще замолчала, сменились чёткой дробью языка севера, песнью о Великой зиме, Фимбулвинтер, которая погребёт мир перед тем, как разверзнется Рагнарёк, — бросив смазанный взгляд, Мора различила на возвышении рядом с молчащим патефоном когтевранку Хьёрдис Свенсон, выводящую резонирующие в душе слова. Танцпол вдруг очистился; Мора стала ветром, а Реджинальд — орлом, что парил в потоке его необузданной силы. Каждое движение их: резкое или плавное, слитное или разъединённое — было чем-то более древним и могущественным, чем они сами, и магия струилась за ними шлейфом, выбивалась искрами из-под каблуков. Маглорождённые жались к стенам Большого зала, а те, кто знал старые слова, присоединились. Гектор встал рядом с Морой и Реджи вместе с Евой Флинт, бывшей ветром под его крыльями; Корбан Яксли нашёл маленькую кузину горе-Гринграсса; Геката Паркинсон вызывающе притянула к себе Регулуса Блэка. Многие когтевранцы и слизеринцы влились в танец, бывший больше, чем просто движением: описанием того, что неумолимо грядёт. Миру наступит конец. И они будут петь об этом, высекая магию искрами. Тот случай, когда слова есть движение. Как для некоторых чар старая кровь подсказывала жест, так и здесь она нашёптывала, куда делать шаг, как вскидывать руку. Дрифт по течению был привычен Море, и она не сопротивлялась. Не противился зову и Реджинальд, пусть его кровь была больше южной, чем северной. Его предки в алых плащах боялись моря, а не бороздили его в поисках добычи; его языком была латынь, а системой — упорядоченность легиона. Мора уважала это; сама была от крови кельтов и скандинавов — иной, более дикой, крепче связанной с мировой основой: тем, что пронизывало мироздание подобно корням Иггдрасиль. Она была ветром; Реджи — орлом, что встраивался в поток. Песнь кончилась, а вместе с ней и наваждение. Мора видела, как дети вокруг неё приходили в замешательство, а полукровые профессора смотрели на чистокровных с непониманием и страхом-отвращением. Многие слишком разбавили кровь, не чувствовали зов сердцем. Это ничего: упражнения, Мора слышала, и поиск себя способны открыть не-чистокровному магу путь к истине. И Мора их научит; вот только руны… От мыслей оторвало движение руки Реджи, сместившейся с лопаток чуть ниже. Мора подняла голову, встречая взгляд мужа: полный огня, пополам требования и вопроса. — У меня есть кое-что для тебя, — сказала Мора и, перехватив руку, утянула Мальсибера прочь из Большого зала, прочь от очнувшихся и списавших всё на дурман алкоголя подростков, в темноту коридоров, пока не дошла до своих покоев. Реджи тяжело дышал ей в макушку; его руки скользили по плечам, шее, талии, пока Мора отпирала усиленный рунограммой замок. Когда они оказались внутри кабинета и дверь захлопнулась, Реджи прижал Мору спиной к дверному полотну в порыве, но Мора решительно выставила между ними руку. — Жди. Он вдруг согласился, выпустил её из объятий, похожих на хватку. Скользнув к ткацкому станку, Мора сняла с его рамы недавно законченный алый плащ, вытканный с любовью, пронизанный чарами; подойдя ближе, накинула его на широкие плечи мужа. Возможно, так отдаваться было неправильно. Возможно, в других обстоятельствах Мора бы этого не сделала. Но она вернулась — и приняла ответственность жены. — Я приношу дар своему господину, — произнесла Мора на языке своих предков, не заботясь, понимает ли муж. Важнее то, что она сама понимала, что делает, — и продолжила говорить, чеканя слова, связывая собственную магию с артефактом, преподнесённым Мальсиберу: — Нить есть кровь моя, отданная добровольно. Руна есть магия моя, отданная с полным знанием обязательства. Жизнь моя есть владение господина, полновластное и неоспоримое. Жизнь моя да будет отныне и впредь щитом жизни его, священной и сокровенной, продолжения рода, углубления корня. Да будет род процветать. — Я принимаю дар своей госпожи, — ответил Реджи на её языке и властным жестом опустил сильные руки на плечи изумлённой Моры. — Землёй, что приняла корень, клянусь её оберегать; с водой, давшей корню рост, её соотношу; огнём одарю противников её; и ветром развею их прах, — Мальсибер запечатлел поцелуй на челе Моры, и магия Хогвартса, заставшая ещё подобные клятвы, приняла их, соединила жгучим, вобравшим в себя все слова и намерения, отпечатком на безымянных пальцах под кольцами, которые Мора и Реджи носили уже пятнадцать лет, восемь из них — без особенного значения. — Я не знала, — прошептала Мора, глядя мужу в глаза, — что ты знаешь эти слова. — Я уважаю тебя, поэтому их изучил, — ответил Реджи латынью, и Мора вдруг поняла, что говорит с ним на старом языке своих предков, и сменила его на латынь: — Значит, мы снова женаты. — Всё так, — ответил Реджи её языком, и эта игра будоражила Мору. — Три ребёнка — ты помнишь, — его сильные руки всё ещё сжимали плечи Моры — повернули её, заставляя поменяться местами, прижали к двери. В жесте не было угрозы. В жесте была предначертанность. — Разве?.. — Нет, — ответил Реджи с не свойственным ему пустым фатализмом. И она вдруг тоже увидела: мальчик и девочка, погодки, играющие среди простора и света Мальсибер-холла. Мора обвила шею мужа руками, ища опору. Вскоре Мора наконец слилась с супругом, ощущая его в себе, с кристальной ясностью осознавая, что более никогда его не покинет. Что бы ни произошло.***
Полночь приближалась, но магия момента не торопилась рассеиваться. Многие младшекурсники уже ушли, сморённые усталостью и поздним часом. Почти не осталось в Большом зале и пуффендуйцев: они сбежали в нору к каким-то своим барсучьим делам, прихватив с собой пунш. Продолжали танцевать лишь самые стойкие пары и группы грязнокровок: под конец бала Поттер, на протяжении вечера выдававший музыку в целом достойную, сорвался и принялся ставить что-то странное, с непривычки режущее слух. Грязнокровки почти каждую песню встречали одобрительным гулом и свистом, подпевали-орали знакомые слова. Регулус наблюдал за этим со стороны. Хотел уйти, однако не мог: его дама, Геката Паркинсон, всё ещё танцевала, хотя и без него. Как порядочный джентльмен Регулус обязан был её дождаться и эскортировать обратно в общежитие Слизерина, пусть хотелось плюнуть и уйти поскорей. Как же порой воспитание мешало жить… Уйти хотелось совсем не из-за Гекаты и даже не из-за того, что Регулус в целом не любил балы и светские вечера. Зуд под кожей вызывал брат: то, как демонстративно он веселился вместе с дружками, время от времени бросая взгляды на Рега. Он отвечал Сириусу презрительным поджиманием губ. Брат явно сердился и принимался выплясывать только отвязней. Зачарованные лампы, освещавшие зал, начали выдыхаться: застопорились на жёлтом оттенке. Регулус поморщился: он не любил жёлтый, если только это не золотой блеск снитча в его руке. Будь Регулус человеком иного склада характера, уже бы подошёл к брату с приятелями и принялся громко напоминать, что он лучше Поттера. Но — воспитание… Казалось, Регулус был единственным, кому воспитание чего-то не позволяло. Наблюдая за соучениками, он поражался, сколь многие из них поддались моменту. Сириус окончательно стыд потерял и вместе с Поттером горланил слова магловских песен. Красавица Ариадна Забини каждый танец проводила с новым кавалером — такое себе позволяла разве что бабушка Кассиопея в ранние годы. Яксли обнаглел достаточно, чтобы украсть Аделоизу Гринграсс у Селвина, из-за чего едва не случилась дуэль — Бенсон вмешалась, а на выручку ей подошли старший Шелби и крайне зловеще сверкающий глазами Лестрейндж, и конфликт был быстро улажен: Лестрейндж уволок Яксли и Селвина мириться за ёлкой в компании фляги (явно наполненной не тыквенным соком). Забыв про Регулуса, Геката перехватила Аделоизу за руку и до сих пор танцевала с подружкой, не замечая музыки, и шепталась с нею, сблизив головы. Даже обычно правильный Гектор Паркинсон, староста школы и пример для подражания, отбросил манеры: в одной руке у него была Ева, в другой — гриффиндорская староста Вуд, и красотой классического исполнения в их танцах даже не пахло. Зато у них всех глаза горели, на губах жили улыбки. А у Регулуса было воспитание. «По крайней мере, — подумал он, — мама будет мной довольна», — и мысль эта принесла тихую радость. За всего лишь одну искреннюю улыбку мамы Регулус готов был расплатиться тонной собственных. С зачарованного потолка падал искусственный снег, не долетавший до голов, растворявшийся в воздухе. Хихикающий Флитвик, сидевший на столике в окружении своих когтевранцев, то и дело поднимал палочку — и снежинки меняли узоры и формы, а затем его вороны перехватывали чары и заставляли хлопья складываться в оленей и сов, собак и медведей, искрящихся и гоняющихся друг за другом вихрем, трепля волосы и подолы платьев и мантий. Лампы в зале наконец сменили цвет с кошмарного жёлтого на серебристый — и только в нём Регулус разглядел ещё более мрачную, чем он сам, тень на этом празднике жизни. Майкл Холмс казался здесь чужаком. Нет, он не выглядел неуместно вырядившимся грязнокровкой, не знающим, как себя вести, — в этот странный вечер он держался достойней большинства чистокровных в зале. Нет; что-то было не так с его лицом, глазами. Он выглядел вековым дубом, высившимся посреди поля сорняков. Внимание Регулуса не смотревший в его сторону Холмс ощутил словно бы кожей. Обернулся, кивнул приветственно и, получив вежливый кивок в ответ, направился к нему. В тот же самый момент Сириус нашёл взглядом брата, и лицо его озарилось ехидной улыбкой. Под одобрительный свист Поттера и Петтигрю (МакКиннон ушла спать раньше, к тихой радости опасавшегося находиться с ней рядом Регулуса) Сириус оставил дружков и пригласил — по всем правилам! — на вальс невзрачного однокурсника-гриффиндорца. Регулус готов был провалиться сквозь землю от стыда — брат же растянул губы в улыбке от уха до уха и крикнул поверх плеча смущённого партнёра: — Перечитай правила, Рег! «Нет» нежити, маглам и животным. Всё остальное можно! Регулус не стал отвечать — это за него неожиданно сделала гриффиндорка Эванс, от крика Сириуса запутавшаяся в прежде идеальных шагах. Резко обернувшись, не отпуская руку танцевавшего с ней Снейпа, Эванс подскочила к Сириусу, грозно хмурясь. — Сириус Блэк, это прозвучало отвратительно! И Римус тебе не какое-то там «всё остальное»! — Можно, я пойду?.. — пробормотал Римус и предпринял попытку вырваться из хватки беспутного братца Регулуса. Тот не отпустил: — Весело же! — и бросил девчонке: — А тебя вообще не спрашивали! — Чувак, перебор, — дружелюбно предупредил его Поттер, а Снейп одновременно с ним рявкнул: — Не смей так разговаривать с Лили! Эванс раздражённо дёрнула бровями. — Спасибо, мальчики, я сама в состоянии справиться, — отчеканила она и подошла к Сириусу. На миг Регулус размечтался, что грязнокровка влепит ему при всех пощёчину — но Эванс вместо этого протянула Сириусу руку. — Отпусти-ка Римуса, Блэк, и потанцуй со мной, раз тебе так хочется повыделываться. — Лили?.. — неожиданно в один голос выдохнули Поттер и Снейп. Петтигрю присвистнул. Несколько секунд Сириус раздумывал над заманчивым предложением, глядя при этом на брата. Рег посылал ему в ответ убийственные взгляды: «Не вздумай!» И, видимо, именно они сподвигли Сириуса ухмыльнуться: — А давай! — и он галантно сцапал однокурсницу. — Рег, не забудь рассказать матери, как весело мне было! — Пошёл ты, Сириус! — заорал ему вслед Регулус, но братец уже унёсся в вальсе на дальний конец зала. — Ну, кхм, что ж… — пробормотал Поттер, ероша волосы. — Ещё сливочного пива? — предложил Петтигрю, и гриффиндорцы торопливо смылись вслед за сбежавшим ещё раньше Римусом. Вслед за ними мрачной тучей улетел Снейп; тёмная мантия развевалась за ним подобно парусу или крыльям гигантской птицы. Регулус заскрипел зубами, но вовремя вспомнил, что не один, и задушил яркую демонстрацию досады. Холмс молча стоял рядом и наблюдал за безобразной сценой с таким выражением, что Регулус вновь невольно подумал: он не на своём месте здесь. Даже в Визенгамоте он бы с таким лицом смотрелся более органично, чем на школьном балу. — Что Сириус пытается доказать вашей матери? — нейтрально поинтересовался Холмс. — Понятия не имею, — сквозь зубы ответил Регулус, но злость его была обращена вовсе не на Холмса. — Порой мне кажется, ему просто нравится делать маме больно. Она ведь — какой ужас! — пытается вырастить из него достойного человека!.. — он вдруг осознал, что жалуется. Моментально оборвал себя и процедил: — Мне не стоило этого говорить. — Не стоило, — согласился Холмс, удивив Регулуса: любой другой сверстник, наоборот, поощрил бы жалобы на родителей. Однако Холмс был не как прочие. Помолчав немного, отрешённо наблюдая за Сириусом, он спросил: — Насколько строга твоя семья? — Скажем так, Блэки бывают двух типов: те, кто делает, что хочет, и по итогу оказывается изгнан из рода; и те, кто оправдывает возложенные на них ожидания. — Разве семья не должна являться источником поддержки? — поддел Холмс, и Регулус гордо ответил: — Семья мне ничего не должна. Это я должен семье. — За что? — За то, что она позволила мне существовать. Дала шанс поддержать существование мира. Холмс вновь задумался. — Звучит как идеальная манипуляция, — Рег вспыхнул и открыл было рот, но Холмс не дал себя перебить: — и в то же время действенное средство для поддержания порядка. Вот только хорош ли поддерживаемый порядок, или же менее закостенелым членам рода требуется его пересмотреть? — короткой улыбкой обозначив, что не требует ответа, Холмс направился к своей подружке Бенсон. Тихо заворчав ему вслед, Регулус плюнул на приличия и ушёл из Большого зала.***
Бал прошёл настолько шикарно, что даже не верилось. Пакуя патефон и пластинки в практически опустевшем Большом зале, Дейдара убеждал себя, что всё это взаправду, никакого дерьма не случилось. Бывает же!.. — Эй, Поттер! — на него обрушился хмельной и весёлый Лестрейндж: закинул руку на плечи, наваливаясь всем своим конским весом. — Вот это мы дали жару, да?! — Ну, допустим, не «мы», а «я», — возразил Дейдара, стряхивая с себя тушу. Рабастан покачнулся, но устоял, во многом потому что присел на край стола рядом со стопкой пластинок. В центре зала колдовал, созывая магические лампы по коробкам, обиженный на весь свет Лиам: красотка Забини дала ему себя потанцевать лишь в течение одной песни, а после вновь пошла по рукам. И пусть по итогу на ставках удалось поднять денег (пролетели почти все: Забини привела себя на бал сама), разбитое сердце и задетую гордость Лиама сикли не лечили. На него взволнованно поглядывал Эшли и явно только и ждал момента, чтобы утащить брата отпаивать чаем и убеждать, что сикли таки лучше девчонок; настолько сосредоточился на младшем, что практически не слушал, что ему восторженно рассказывала Алиса, только кивал в такт словам и метко вставлял общие фразы. Не менее счастливый, чем когтевранка, Римус болтал с Дамблдором — и Дейдара мысленно начислил себе двадцать баллов за то, как ловко выполняет договор с директором. Сам Дамблдор был явно того же мнения: поглядел на Дейдару дружелюбно и заговорщицки подмигнул: «Шалость удалась!» Дейдара ответил ему слегка вымученной улыбкой и вернул внимание начавшему засыпать сидя Басти. — Ой! — Дейдара пнул его в голень, вырывая из полудрёмы. — Жизнь проспишь! Взял быстро чё-нибудь и помог мне тащить! — Ты вообще в курсе, что волшебник? — проворчал Рабастан, потерев ногу; а затем послушно поднял аккуратную стопку пластинок. — Физический труд полезен, — отрезал Дейдара, берясь за патефон. Хогвартс ещё гудел, несмотря на первый час ночи. За время недалёкого путешествия до комнаты студсовета (всего-то холл пересечь, подняться по мраморной лестнице да за угол завернуть) Дейдара и Рабастан наткнулись на россыпь шумных компаний, несколько зажимающихся парочек и внезапного Итачи, пристроившегося на подоконнике неподалёку от комнаты студсовета. Дейдара требовательно зыркнул на него — Учиха мимолётно округлил глаза, давая понять, что не против пообщаться в приватной обстановке. «А вот и дерьмо подъехало», — отпирая класс сто восемь, подумал Дейдара, но на душе стало спокойней. Идеальность его нервировала. — Уф-ф! — сгрузив пластинки на стол, Рабастан завалился в кресло с видом человека, всю ночь разгружавшего торговые баржи. — Устал! — Чё ты устал, не делал же нихуя, — проворчал Дейдара, любовно устраивая патефон, подарок родителей, на законном месте. Даже протёр рукавом крышку от приставших пылинок. Из кресла Лестрейндж наблюдал за ним тоскливым плывущим взглядом. — А мне предки тока пропиздоны дарят… — Дерьмово это, — не оборачиваясь, сказал Дейдара. Он знал не понаслышке, каково это: с тех пор, как перестал быть милым наивным шкетом, только пропиздоны от старика Ооноки и получал… А после свалил из деревни навстречу «милейшему и гуманнейшему» Сасори, да. — Чё ты знаешь? — язык его заплетался, но Лестрейндж упорно пытался поговорить. — Тебе-то повезло… Тебя отец любит, мать любит… брат любит, но он мелкий и тупой, не умеет показать… — Ты мне, сука, поной! — разозлился Дейдара, резко обернулся к дёрнувшемуся Лестрейнджу. — Ты в душе не ебёшь, в каком я дерьме раньше жил! И я имею полное право на нормальную семью! — Так, ну это, я ж не спорю… — Только, блядь, попытайся, — прорычал Дейдара и указал на дверь. — Пшёл отсюда. Лиам уже наверняка послал Эша с его заботой, так что можешь поныть ему, как несправедливо обошлась с тобой жизнь. — Дей… — Я не в настроении, Басти, — за дверью его ждало дерьмо в лице Учихи Итачи, и у Дейдары не было моральных сил на пьяного друга. — У нас будут все каникулы, чтоб потрещать. А сегодня иди выноси мозг Эшу. — Ладно, — Рабастан титаническим усилием поднял себя из кресла, но не ушёл сразу, качнулся было к Дейдаре — тот смотрел серьёзно и угрюмо, и Лестрейндж счёл за лучшее выковылять вон. Какой-нибудь милый человек вроде Брайана сказал бы, что Дейдара — чёрствая скотина. Но Дейдара давно уяснил, что нукенины S-ранга иными не бывают. Его коллега по рангу вступил в комнату студсовета через пару минут после того, как из неё свалил Лестрейндж. Итачи явно был здесь впервые: огляделся, подмечая детали, фиксируя в голове, и только затем перевёл взгляд на расставлявшего пластинки на полках Дейдару. — Чё надо? — Есть дело, — с непробиваемым спокойствием сообщил Итачи и уточнил: — Могу говорить? «Нет ли за нами слежки?» — Чего химе не приволок? Она бы ответила, — бросил Дейдара, всовывая папку с новеньким «10сс» между Чабби Чекером и старым как мир Фрэнком Синатрой. — Этот разговор не для её ушей. Дейдара насторожился. — О как? — У меня есть к тебе просьба. Вот теперь Дейдара развернулся, не встречаясь, впрочем, с Итачи взглядом. — Аж просьба? — и тон наверняка передавал всю палитру его эмоций: удивление и неверие, насмешку и скепсис, подозрительность и искреннее любопытство. Но Дейдара и не пытался прятать собственные эмоции от Итачи: пустое это, он всё равно поймёт — на то и гений, мать его, Шарингана. Итачи подошёл ближе, понизил голос до убедительного шёпота: — Мне нужна определённая информация. Но так, чтобы о её сборе никто не знал. Он оказался слишком близко — Дейдара подался назад, прислоняясь спиной к стеллажу, сложил руки на груди. — Два вопроса. Первый: с хуя ли мне тебе помогать? И второй: я правда похож на сборщика сведений? — Отвечая на второй: ты в более выгодном положении, чтобы добыть интересующую меня информацию. Что касается первого… я буду тебе должен. — Должен?.. — «Какая конкретно мне с этого выгода?» — В зависимости от полученной информации, — ответил Итачи и коротко прикоснулся к веку: «Вплоть до использования его». — Хм… — видать, надо ему было очень, раз такое предлагал. Голос Учихи был твёрд, но — вот это номер! — не угрозой полнился, а нотками почти человеческой просьбы. — И что конкретно тебе нужно? — Давай пройдёмся, — параноидально предложил Итачи. — Ага, — согласился Дейдара: он тоже предпочитал вести деликатные разговоры шиноби за пределами Хогвартса. Школа стала заметно пустынней: компании разошлись, а парочки нашли, где уединиться. Выбраться на улицу не составило труда: в заброшенных классах на первом этаже имелись окна, и Дейдара порой их использовал. По свежему снегу — Итачи педантично заметал за ними следы — они дошли до ивы на пустынном берегу Чёрного озера и уселись на её корнях, скрытые от взглядов из замка раскидистой кроной, покрытой вместо листьев снегом. — Ну и? — Это должно остаться между нами. — Ты меня за идиота держишь? Я, по-твоему, не знаю, как такие миссии делаются? Итачи легко искривил губы. — Вот видишь, на сборщика сведений ты всё-таки похож. — Это ты чё сейчас: пошутил? — искренне удивился Дейдара. — Для разрядки атмосферы. — Я только больше напрягся, да. — Значит, никаких больше шуток, — постановил Итачи, но прозвучало это в его исполнении почти весело. А ещё впервые за годы знакомства Дейдара ощутил, что Учиха ведёт с ним разговор по-настоящему как с равным. «А всего только надо было, чтоб ему что-то от меня понадобилось», — хмыкнул про себя Дейдара и обратился в слух. Видя его сконцентрированное внимание, Итачи без заминки и какого-либо оформленного чувства выдал: — Выяснилось, что мои предки в этом мире являются Блэками. Сам клан — пока — об этом не знает, однако я рассматриваю вариант их просветить, извлекая при этом определённые выгоды. Посему мне требуется информация о внутренней кухне Блэков. От таких новостей Дейдара даже опешил сперва — а после от души засмеялся. Судьба, ах ты ироничная сучка! — Дейдара, — осадил его Итачи. — Серьёзней, пожалуйста. — Прости, — выдохнул Дейдара, смахивая навернувшуюся на глаз слезинку… и только затем понял, что извинился перед Учихой. Взгляд того сделался таким удивлённым, что Дейдара передумал брать бездумно вырвавшееся слово обратно. А следом пришла мысль: эту корову можно доить не в один приём. Почти пять лет жизни бок о бок с ушлым Сасори научили Дейдару не отдавать сразу и всю инфу — скармливать её клиенту порциями, попутно убеждая в нечеловеческой сложности её добычи, и получать оплату несколько раз. Собственно, именно поэтому Лидер большую часть времени знать не знал, чем занят предатель Орочимару: Сасори был недостаточно замотивирован начальством, чтобы тащить доклады ему на стол. — Хорошо. Я берусь за миссию, — Дейдара решительно кивнул, подчёркивая весомость своего согласия. Итачи отреагировал внимательным взглядом, в котором не было радости, упоения победой. И ощущалось это шикарно. — Пособираю инфу на каникулах. — Для начала этого будет достаточно. «Для начала», — повторил про себя Дейдара, проникаясь мыслью, что не только он в курсе принципов работы ушлых информаторов. С другой стороны, не так уж это и важно: если Дейдара поработает хорошо, то получит доступ к Шарингану Итачи. Несколько креативных идей его использования родилось моментально. «Главное, чтоб не наебал». — Где гарантия, что ты выполнишь свою часть сделки? — Там же, где гарантия, что предоставленные тобой сведения правдивы, — отозвался Итачи нейтрально. — Нам придётся поверить обоюдной выгоде. «И по этому я тоже скучал», — ностальгически улыбнулся Дейдара и показал большой палец.