Трилистник. Манёвры

      — Вот и настал этот день, верно?       Поправлявший перед зеркалом мантию Реджинальд поймал в отражении взгляд Паркинсона. Замерев на пороге его спальни, друг источал возбуждённое предвкушение; легко улыбаясь, крутил на пальце родовое кольцо.       — В самом деле, — Реджинальд в последний раз провёл рукой по галстуку, прихваченному булавкой с навершием в виде кузнечного молота, и отвернулся от зеркала. — Ты чему так рад?       — Ну как же? Что, если не радость, должен вызывать в друге вид друга, встающего наконец на предначертанный путь? В маге — вид достойного мага, готовящегося взять в свои руки положенную ему власть?..       — Паркинсон, ты знаешь, что звучишь, как передовица «Пророка»? — донёсся из коридора голос. Через несколько мгновений Мора вступила в комнату, потеснив плечом Эдди, сказавшего:       — Разве это так уж плохо? «Пророк» обладает огромным влиянием, формируя взгляды масс. Опрос позапрошлого года показал, что девяносто три процента населения магической Британии выписывает «Пророк», лично или на семью, и более семидесяти процентов из них верит, что газета всегда сообщает достоверные факты.       Мора выразила собственное отношение к данному обстоятельству красноречивым хмыканьем. Остановившись рядом с Реджинальдом, обвела его цепким взглядом, а Реджинальд в свою очередь изучающе осмотрел жену, закутавшуюся в любимый зелёный плащ, расшитый рунами, и был он защитой, а не украшением. Другая по случаю принарядилась бы — Мора о таком явно даже и не подумала. Она провела ладонью по его мантии, словно хотела разгладить несуществующие складки, но Реджинальд заметил, как жена, таясь, зацепила под лацканом булавку от сглаза, и благодарно кивнул. Мора ответила ему чуть смущённым независимым взглядом и отвернулась, отошла к окну, за которым разгорался погожий день.       Паркинсон качнулся с пяток на носки и обратно, улыбаясь сам себе.       — К слову, там будет человек из «Пророка», с которым вам непременно следует поговорить.       — Ваш с Трэверсом человек? — понятливо уточнил Реджинальд: его друзья потратили немало времени на выбор журналиста, которого будут использовать весь следующий год. Паркинсон засмеялся, ничуть не пряча своего великолепного настроения:       — Ах, разве такое возможно? Знаешь ли ты, чтобы определить, кто будет освещать какое графство в преддверии выборов, многоуважаемые репортёры «Пророка» тянут жребий. Всё решает беспристрастный случай…       — Пристрастия которого быстро меняются под звон монет, — сказала Мора, и Паркинсон развёл руками:       — Возможно, мы помогли совсем чуть-чуть… Как бы то ни было, вам стоит дать комментарии «Пророку», чтобы комментарии не дали за вас, — подойдя ближе, Паркинсон опустил руки ему на плечи. — Это будет замечательный год, Реджи!       Реджинальд улыбнулся: полагал, что знает причину, почему его друг так счастлив. Всё же человек — существо социальное, компанейское, и совсем без связей могут обходиться лишь те, кто внутри мёртв. Собственными радостями и тем, что их порождает, хочется поделиться с дорогими людьми: чем-то заниматься вместе, чем-то вместе гореть. Так у Паркинсона была политика, все эти тонкие игры, хитрые схемы, переплетения судеб, которые он обожал и которыми занимался не только потому, что весьма в них хорош, но и чтобы заниматься в своей жизни хоть чем-то. Паркинсон всем этим горел и всегда грустил, что ближайший товарищ не разделяет его увлечений. Теперь же, пусть и в силу обстоятельств, Реджинальд вольётся в политику — и это доставляло другу огромную радость.       Реджинальд хотел, чтобы происходящее вызывало и в нём тот же отклик. Но нет, его сердце не трепетало в предвкушении, а кровь оставалась холодной. Он смотрел на светящегося друга и с грустью думал, что сам так не горит ничем. Ответственность за род легла на его плечи раньше, чем появились хобби — Реджинальд был выращен стражем семейного достояния, големом, безжизненным без призыва к бою.       Однажды Том Реддл почти убедил Реджинальда, что это не так, почти зажёг в его сердце огонь цели, призвания… Вот только пламя это оказалось болотным огнём, влекущим в трясину, из которой только Мора сумела его спасти: этой женщине в её отчаянной храбрости никакой морок не был преградой. И Реджинальд загорелся ею, как не ожидал от себя; но гореть Морой оказалось слишком больно, и Реджинальд отступился, вернулся к тому, с чего начал.       Горько и смешно: ему всего сорок, а он — не более, чем холодный страж будущего рода Мальсибер. Возможно, поэтому многие его предки уходили так ярко и рано: не лучше ли одним поступком запечатлеть себя в родовой истории, чем влачить в мрачном бдении десятилетия?..       Расставшись с Паркинсоном, Реджинальд и Мора трансгрессировали в Колчестер, скрытый от маглов район которого являлся центром магического Эссекса. Это было не случайное место: Камулодун, как его называли, когда предки Мальсибера впервые ступили на эти земли, стал первой столицей римской провинции Британия. Здесь же, что естественно, сосредоточились и волшебники, прибывшие с легионами; маги, населявшие Британские острова, предпочитали не селиться ни среди маглов, ни тем более в их городах. Спустя века империя пала, волшебники-римляне, саксы и кельты перемешались между собой, но город, ставший ныне Колчестером, продолжал быть важным магическим центром на юго-востоке острова.       Сокрытый от простецов, волшебный район располагался между старыми римскими стенами города и рекой Колн и представлял собой изолированное поселение с двумя площадями, шумной торговой улицей, соединяющей их, и более чем дюжиной улочек поменьше, на которых стояли дома самых разных обликов и размеров. Часть из них была в запустении: в последние десятилетия набирала силу мода среди молодых магов селиться за пределами волшебных районов. Трэверс иронизировал, что проще жить полной жизнью, не находясь постоянно под наблюдением общины, соседей да любопытных тёток, знавших тебя, а скорее всего и твоих родителей, с пелёнок; Паркинсон более серьёзно замечал, что перспектива с рождения до смерти видеть одни и те же лица, дома, переулки на некоторых может действовать угнетающе. Реджинальд подозревал, что каждый из его друзей в какой-то мере прав.       Он направлял трансгрессию, и возникли они с Морой на краю меньшей из двух площадей, опоясанной ухоженными трёхэтажными домами. Посреди площади высилась мраморная статуя воина в десять футов высотой. Если смотреть на неё справа, с южной стороны, то воин был Марсом; если же зайти слева, с севера, Марс обращался Камулом. Решительный и величественный взор воина был направлен на восток, в сторону моря, а под ступнёй извивался в предсмертной агонии эссекский змей: его разодранные крылья бились в обречённой попытке раскрыться, некогда подвижный хвост был приколот копьём к мостовой, а острые, как бритва, клыки клацали с затухающей агрессией, но никак не могли достать воина. Реджинальд саркастично усмехнулся.       — В памятниках и картинах всё так просто, верно? — правильно истолковала его настроение Мора. — Чудовище повержено, а на герое — ни единой царапины.       — Всё же подобные пропагандистские произведения должны вдохновлять, — справедливости ради заметил Реджинальд, отвернувшись от статуи. — А разве другие захотели бы выйти схватиться с очередным эссекским змеем, зная, чего каждая предыдущая победа над одним из них стоила?       — А разве не в том смысл, чтобы проверять свои силы в бою с чем-то, что по-настоящему представляет опасность? Какой толк всегда сражаться с тем, кого или что уверен, что победишь?       — Я с тобой полностью согласен. Но я пытался размышлять с точки зрения простого обывателя.       — Брось, тебе не идёт! — отмахнулась Мора.       — Мне уговаривать этих людей проголосовать за меня. Мне нужно понимать, как они мыслят.       — Поменьше слушать Паркинсона, вот что тебе нужно! — раздраженно заявила Мора, но затем, глубоко вздохнув, выпалила: — Просто будь собой, Реджи. Чтобы заработать поддержку, тебе вовсе не нужно превращаться в очередного вылизанного сноба.       Не удержавшись, Реджинальд коротко рассмеялся. Его жена всегда была очаровательна в попытках скрыть свои беспокойство и заботу.       Было воскресенье, и по торговой Колесничной аллее бродили волшебники: кто праздно, а кто по делам. На этой прямой улице, обрамлённой платанами, было меньше магазинов, чем в Косом переулке, но значительно больше места: когда-то давно это была дорога, по которой к ипподрому проезжали колесницы. Больше их колёса не стучали по мостовой; не пережил веков величественный цирк; а улица пролегала всё там же, по-прежнему была средоточием шума, суеты, развлечений. На ней располагались почти все колчестерские пабы, и в один из них Мальсиберы направлялись.       «Под крылом гиппогрифа» ничем бы не отличался от прочих заведений, если бы не случай. В Эссексе любили традиции — даже странные, на первый взгляд глупые, и следовали им с заслуживающим лучшего применения рвением. В тысяча семьсот пятнадцатом, когда концепт магического парламента был ещё нов и вызывал у населения ажиотаж, хозяин «Под крылом гиппогрифа» и местной пивоварни Катберт Одли вырезал своё имя на стене и заявил, что, если это же имя будет высечено на парламентском кресле Эссекса, то весь год Одли будет поить весь Колчестер за свой счёт. Это было не более, чем бахвальство в подпитии; однако местные жители, не меньше традиций любящие дармовую выпивку, так прониклись, что взаправду выбрали Одли своим представителем. Незадачливый парламентарий был вынужден исполнить обещание, из-за чего за год разорился, а затем попался на взятках. Его с позором изгнали, но традиция кандидатам в парламент вырезать свои имена на стене паба осталась. Шутили, что в Эссексе взлёт всегда начинается «Под крылом».       Когда Мальсиберы вошли, в пабе стоял оживлённый гул и висел живой дух любимого места встреч. Главный зал был просторным помещением, заставленным прямоугольными столами; на каждом из них стоял подсвечник в форме птичьей лапы. Здесь недурно кормили, подавали хорошее пиво, а по праздникам устраивали танцы — и всё это происходило под потолком, и давшим название пабу: вместо обычных балок над головами собравшихся простёрлось гигантское крыло, сизые перья шевелились словно от ветра.       Несмотря на то, что по выходным паб и так никогда не пустовал, главный зал казался даже более забитым, чем обычно: столы не убрали, но сдвинули от знаменитой стены с именами, возле которой образовалась полоса пустого пространства. Мора легко тронула Реджинальда за руку — тот кивнул то ли супруге, то ли себе и направился к стене, не глядя по сторонам. Впрочем, и не нужно было, чтобы знать: все взгляды приковались к ним с Морой, гул вокруг сделался любопытным.       Остановившись перед стеной, Реджинальд достал волшебную палочку. Глаза невольно нашли надпись на деревянной панели: «Ричард Мальсибер»; над ней и ещё двумя именами значилась дата «1876». Реджинальд коротко склонил голову, засвидетельствуя уважение прадеду.       — Мистер и миссис Мальсибер! Вот так гости! — к ним подошёл, прихрамывая, старый Арчи Спэвин, хозяин «Под крылом гиппогрифа» вот уже то ли шестьдесят, то ли семьдесят лет. Это был любопытный экземпляр настоящего местного: приземлённый и прямолинейный трудяга, не знавший иной культуры, кроме пивной. Паркинсон от общения с ним всегда приходил в живейший восторг: объяснял это тем, что редко встречает настолько не вылощенных людей. Для Реджинальда это был самый обычный эссекский человек. — Уж не поскрести ль нашу стенку вы явились?       — Именно для этого, — подтвердил Реджинальд, и в зале зашушукались громче.       И без того длинное лицо Спэвина ещё сильней вытянулось, седые редкие брови взметнулись.       — Давненько вашего имени тут не бывало, — заметил он и обратил тускло-голубые глаза на стену. — Почти сто лет!       — Ричард Мальсибер — знакомое имя, — сказала Мора, задумчиво читавшая имена. — Не он ли был братом профессора Стефании Мальсибер, светила научной трансфигурации?       — Эх, миссис, неужто вы правда его знаете только поэтому? — удивился Спэвин. Мора тут же вскинула голову, воззрилась на трактирщика уничижительно.       — А за что мне его знать? Разве он открыл какие-то магические законы? Разве писал статьи, расширяющие наше понимание колдовства? Разве разрабатывал, на худой конец, чары или артефакты, что принесли ему славу, а миру — пользу? Если нет, то я могу его знать только как родственника той, кто всё это делал.       Тусклые глаза Спэвина ещё больше расширились, их взгляд скользнул с Моры на Реджинальда, но тот только пожал плечами:       — У каждого свои интересы.       — Ну, может быть… — махнул рукой Спэвин. — Мои интересы — все эти имена и сохранение их историй для потомков, — он указал своей короткой узловатой палочкой: — Ричард Мальсибер, готовый министр, который им никогда не стал…       — Давайте уже покончим с этим, — прервал трактирщика Реджинальд.       Спэвин ухмыльнулся и постучал волшебной палочкой по стене: под последними записями возникло обведённое в рамку «1975». Взмахнув собственной палочкой, Реджинальд вырезал под ним своё имя и обернулся к притихшему залу:       — Я, Реджинальд Мальсибер, при добрых жителях Эссекса заявляю о своём стремлении представлять интересы нашего с вами края в парламенте. Вы можете пока не знать меня, но наверняка знаете репутацию моей семьи, ценности, за которые мы всегда стояли и продолжим стоять. Для нас парламент — не потеха, не средство удовлетворить самолюбие, а плацдарм для решения проблем. А я вижу проблемы, собирающиеся летящим с горы снежным комом, как и то, что никто не стремится их решать. Я устал ждать, когда кто-нибудь в верхах задумается о последствиях, которые сегодняшняя нерешительность властей готовит для грядущих десятилетий. Как и у многих из вас, у меня есть дети, за будущее которых я в ответе. Поэтому я не собираюсь более ждать действий других. В ближайшие месяцы я докажу, что достоин вашего доверия, а затем приложу все усилия к тому, чтобы сделать будущее наших детей лучше.       Он договорил и почувствовал, как Мора коснулась его плеча. На её лице отражались поддержка и гордость: слишком спокойное, мягкое для неё выражение, и Реджинальд моментально заподозрил, что не только его Паркинсон проинструктировал перед этим днём.       А между тем по залу прокатилась волна уважительных аплодисментов. Тут же образовалась очередь из желающих пожать Реджинальду руку и обменяться хоть парой слов, а пока он выполнял обязанность, немало людей подошло также и к Море: преимущественно женщин, преимущественно матерей, расспрашивавших про Хогвартс. Мора ограничивалась вежливыми фразами, но взгляд у неё был недовольный. «Долго она не стерпит», — подумал Реджинальд и собрался было начать продвигаться к выходу, как вдруг очередной подошедший к нему негромко произнёс:       — Так вот, значит, кого Малфой выбрал делать его грязную работу?       Реджинальд отвернулся от жены и увидел перед собой Уолтера Шафика. Как всегда одетый с иголочки, чисто выбритый, он натянул на губы дежурную улыбку, чтобы наблюдатели не заподозрили враждебности его слов. Его очаровательная супруга уже сердечно приветствовала Мору, приводя ту в раздражённое замешательство.       — Жалеете, что эту привилегию отобрали у вас? — парировал Реджинальд, тоже не повышая голоса.       Шафик поморщился; его миловидное, в общем, лицо выражало крайнюю степень досады.       — Вы не знаете, во что впутались, Мальсибер. Мой отец годами занимал это кресло…       — Однако он больше не с нами.       — …И я лучше вас знаю людей, среди которых по-настоящему живу, а не выползаю к ним из своего логова, когда мне что-то нужно. Что вам пообещал Малфой? Чем выманил змея из логова?       — Не мните ли вы себя Марсом, Шафик?       — Я не мню себя, а являюсь тем, кто не допустит вас до власти.       Несколько мгновений они молча глядели друг другу в глаза: не легилименция, но обмен обещаниями. Затем Реджинальд протянул ему руку, которую Шафик пожал — окружающие, не слышавшие их разговора, разразились одобрительным гулом.       — Как-никак намечается состязание джентльменов! — провозгласил старик Спэвин, когда Шафик прошёл мимо него и вырезал собственное имя на стене под именем Реджинальда. — Славная будет история!.. Да победит достойнейший.       — Да победит достойнейший, — повторил Шафик. Реджинальд ограничился кивком и, предложив Море руку, вывел жену на улицу.       — Сноб, — припечатала Мора, едва дверь паба закрылась.       Реджинальд понадеялся, что она говорит о Шафике, но спрашивать не стал: Мора явно пребывала в том пограничном состоянии, в котором единое слово может заставить её сорваться из вежливой уравновешенности в злобные комментарии, которые непременно приведут к ссоре. Навевало воспоминания: когда она была беременна Реем, настроение у Моры было хуже, чем у банды растревоженных красных колпаков. Реджинальд вздохнул: надежда на то, что жене вторая беременность дастся легче первой, стремительно улетучивалась.       — Мистер Мальсибер?       Оклик заставил обернуться: следом за Реджинальдом и Морой из паба вышла девушка лет двадцати в нежно-лиловой мантии; в её руке была записная книжка, а глаза смотрели внимательно и пытливо. Не сразу, но Реджинальд вспомнил: да это же и есть та самая красивая дочь Фоули, которую тот пытается сосватать хоть кому-нибудь. Даже удивительно, что ещё не сумел: девушка в самом деле была на диво хороша собой.       — Мисс Фоули? Чем могу быть полезен?       — Скорее я могу быть полезна вам, — ответила Фоули с той самой обаятельной хитрой улыбкой, которую многие считали неотъемлемым атрибутом всех слизеринцев. — Или, по крайней мере, так считает мистер Трэверс.       — Вы — репортёр? — в голосе Моры смешались недоверчивость, тревога и раздражение.       — Постоянный корреспондент «Ежедневного пророка». Мне выпала честь обозревать ход предвыборной гонки в Эссексе, — Фоули и глазом не повела на её недружелюбие. — У вас найдётся время для комментария газете?       Прежде чем дать ответ, Реджинальд посмотрел на Мору. Нет, положительно, на сегодня она исчерпала запас сдержанности. В таком настроении ей лучше позволить запереться со своими книгами-артефактами: они с ней не будут разговаривать, спорить.       — Найдётся. Мора, полагаю, ты предпочтёшь вернуться в Хогвартс?       — Несомненно, — процедила она и трансгрессировала, ограничившись кивком на прощанье.       Проводив её сумрачным взглядом, Реджинальд повернулся к девушке.       — Где вы хотите поговорить?       — Вы лучше меня знаете Колчестер, — вежливо отозвалась Фоули, с наивным девичьим любопытством оглядывая Колесничную аллею.       Реджинальд не поверил в её наивность: всё же эту девушку выбрали его друзья. Он сделал приглашающий жест:       — Идёмте, мисс Фоули. Я знаю поблизости неплохое кафе.

***

      — Ого! — воскликнул брат над изъятой у Сириуса газетой.       — Чё там? — полюбопытствовал Дейдара, отвлекаясь от размазывания масла по тосту. Завтрак в Большом зале шёл, как обычно, разве что в тот день Дейдара предпочёл сесть за гриффиндорским столом: вся их квиддичная команда собралась единой группкой, и разнообразия ради Дейдара решил совсем уж нагло не отрываться от них и не сидеть со «врагом».       После того, как в субботнем матче Слизерин разгромил Пуффендуй, гриффиндорский капитан Джастин Хастингс ходил мрачнее тучи. Рокси Вуд пыталась ему заметить, что такой расклад вернее позволит им самим обойти барсуков по очкам, но Джас только хмурился и заставлял команду тренироваться каждый день. До их матча с Когтевраном оставалось менее двух недель, и пусть — вся команда так считала — воронов уделать им не составит труда, капитан всерьёз переживал за шансы вырвать у Слизерина квиддичный кубок.       Дейдара беспокойство разделял, но не из-за маленького пронырливого ловца Регулуса Блэка и уж точно не из-за того, что Басти был в последнее время в ударе: тревожили Дейдару решения капитана. Схемы игры, которые предлагал Джас, казались ему мудацкими. Разумеется, Дейдара непременно об этом сообщал и предлагал альтернативу, на что капитан вместо того, чтобы принять дельный совет, несколько раз попытался наорать на него и поставить на место. На место, как известно, Дейдара ставился плохо, поэтому в команде царило напряжение. Именно его Дейдара пытался сглаживать за львиным столом в то туманное утро понедельника.       — Ну так чё там? — повторил он вопрос. Джим перегнулся через стол и грохнул перед братом развёрнутый на второй странице «Пророк».       — Сам погляди! — Джим ткнул пальцем в заметку под заголовком «Сложный выбор для Эссекса».       В воскресенье, семнадцатого марта, стали известны имена кандидатов в члены парламента от графства Эссекс на выборах следующего года. В соответствии с ожиданиями, одним из них стал тридцатишестилетний мистер Уолтер Шафик, единственный сын члена парламента Бернарда Шафика, о чьей смерти прошлой осенью мы с прискорбием сообщали на страницах газеты. Мистер Шафик-младший унаследовал от отца крупнейшее в магической Британии предприятие по производству сукна и, как заявляют его бизнес-партнёры, деловую хватку.       Другим, куда более неожиданным кандидатом, стал сорокалетний мистер Реджинальд Мальсибер. Глава древнего чистокровного рода вот уже тридцать лет, мистер Мальсибер наиболее известен как выдающийся специалист по зачарованному оружию. Его супруга, профессор Мора Мальсибер, в девичестве Бёрк, с этого года занимает должность преподавателя древних рун в Школе Чародейства и Волшебства «Хогвартс». Не так давно чета Мальсибер объявила о принятии на воспитание двух маглорождённых сирот (подробнее читайте в выпуске от 21 января 1974 г., прим. ред.).       Мы продолжим информировать вас о развитии событий.       Закончив читать, Дейдара зацепился взглядом за имя корреспондента и хмыкнул. Интересно, а Брайан знает, что его симпатичная девчонка, оказывается, продаётся? Дейдара, конечно, не был большим специалистом в подобных делах, но не мог не заметить, как Фоули противопоставила всего в двух абзацах «сына влиятельного папочки, всем ему обязанного» и «серьёзного чистокровного, имеющего за душой не только имя». Ненавязчиво и тонко. Даже интересно стало, насколько изящно девчонка продолжит топить за патрона, сумеет ли сохранить видимость журналистской этики?..       Следом стало интересно ещё кое-что. Прихватив газету, не слушая стрёкота брата (тот обменивался мнениями о заметке с Сириусом и Питером, ничего примечательного), Дейдара направился к слизеринскому столу. По пути он свернул «Пророк» в трубку и, подкравшись сзади, отвесил Мальсиберу газетой подзатыльник.       — Эй!..       — Доброе утро, змеи! — весело поприветствовал Дейдара и упал на скамью рядом с Реем. Со своего места напротив Итачи смерил его тусклым предупреждающим взглядом, но Дейдара всё равно сказал: — Вот и решилась загадка, чё ты такой крутой стал, верно, Мальсибер? Папочка подался в политику…       — Не твоё дело, Поттер, — процедил Мальсибер, потёр затылок и принялся приглаживать встопорщившиеся волосы. Его прилизанность всегда Дейдару бесила, и он не преминул ещё раз пройтись по его причёске газетой.       — Как не моё?! Как и все в студсовете, я должен знать, насколько мощны наши покровители!       — Что тебе нужно, Дэвид? — строго спросил Итачи.       — Доебаться, — ответил Дейдара без тени смущения и ухмыльнулся на ворчание Мальсибера. — Ну и так, чисто полюбопытствовать: твой батя с батей Лестрейнджа в одной лодке?       — Докладывать не обязан! — вспыхнул Мальсибер.       — Справедливо! Но вдруг у меня родня магловская в Эссексе и мне нужно знать, насколько ёбнутый любитель чистой крови рвётся в его предводители?..       — Возьми свои слова назад! — рявкнул Мальсибер и вскочил, быстрым движением выхватил палочку. Но Дейдара ещё раньше поднял руки в примирительном жесте и засмеялся:       — Рей, Рей, ну не при всех же! Подождал бы меня в укромном уголочке…       — Поттер, что ты здесь устроил?! — на шум как обычно прибежал Паркинсон. Из-за стола преподавателей за сценой наблюдали Слизнорт, Вектор и МакГонагалл, но пока не вмешивались.       — Что сразу устроил-то? Просто задал вопрос…       — За который положен вызов на дуэль! — зловеще процедил Мальсибер, так и не убравший палочку. Вскинув бровь, Паркинсон повернулся к Итачи:       — Майкл?       — И Рейнальду, и Дэвиду стоит поучиться, как вести политические дебаты, — с убийственным спокойствием сказал Итачи, наливая себе сок.       Все трое посмотрели на него, Дейдара — со смешком.       — На этот раз прощаю, — сказал Паркинсон после паузы. — Но никаких дебатов, пока не научитесь дискутировать спокойно… И, Рей, тебе уж точно нельзя горячиться.       — Да, Рей, тебе точно горячиться нельзя! — подзудил Дейдара, когда Паркинсон убыл. — А то это отразится на репутации папочки…       — Поттер!..       — Рейнальд. Между прочим, он прав, — всё тем же бесстрастным тоном припечатал Итачи, и его дружок подавился слюной. Пока он кашлял, Итачи спросил: — Итак, Дэвид, кроме как доебаться у тебя есть причины отвлекать нас от завтрака?       — Всё-таки батя Лестрейнджа, — Дейдара оставил шутки. — Он как-то участвует в парламентской гонке?       Мальсибер сел обратно и отвернулся от него, но Дейдара смотрел не на пацана, а на Итачи. Тот сдержанно проанализировал его интерес и, не меняясь в лице, произнёс:       — Я ничего не знаю о мистере Лестрейндже. Рейнальд?       Тут уж Мальсибер уставился на него с выражением, средним между «Ты серьёзно?» и «Да как ты, блядь, мог?!». Дейдара взял из ближайшей вазы апельсин и принялся обдирать с него шкуру.       — Я отвечу Поттеру, если он возьмёт назад свои слова о моём отце и извинится за них.       — Беру назад, соррян, — незамедлительно отозвался Дейдара. — На, держи в знак примирения, — он сунул Мальсиберу очищенный апельсин и взялся препарировать следующий. Покрутив фрукт в руке, Рей разломил его и одну половину отдал Итачи, свою принялся раздербанивать по ломтику.       — Мистер Лестрейндж уже в течение двух сроков удерживает в парламенте кресло от Шропшира; нет причин полагать, что в этот раз он воздержится от участия в гонке. И нет, Поттер, мой отец с ним не в одной лодке. Отец его, эм… недолюбливает.       — Класс, тогда я за твоего батю, — Дейдара похлопал парня по плечу и снялся с места, прихватив пришедшую с ним с гриффиндорского стола газету и апельсин. Вернувшись во львятник, треснул по голове зазевавшегося брата и сообщил:       — Хватит жрать, Джим! Пошли, я до урока в тебя что-нибудь покидаю.       — Зачем в него что-то кидать?! — округлила глаза Мэри Макдональд, завтракавшая поблизости и как всегда гревшая уши.       — Затем, что матч с Когтевраном скоро, — ответил Дейдара, похлопывая так и скрученной в трубку газетой по ладони. — А я уже назначил Лестрейнджу свидание в финале.       — Свидание?!.. — только и услышала Мэри.       — Мне нравится твой настрой, бро! — воспылал Джим и бросил пирожное. — Покажем им всем!       — Ты мне покажи сначала, что способен замечать летящие в тебя объекты, — хмыкнул Дейдара и вновь попробовал огреть его по башке «Пророком», но на этот раз Джим увернулся и показал большой палец.       — Уж сделаю тебе такой подарок на свою днюху!       Дейдара устало улыбнулся. На следующей неделе его мелкому исполнялось четырнадцать — прекрасный возраст, в который сам Дейдара свалил из родной деревни на вольные хлеба, подорвав пердаки (и не только) старику Цучикаге и Ивагакуре. А его мелкий братец, вон, сваливал разве что с прорицаний и проблем больше контрольных не знал.       — Джим?       — А?       — Ты что хочешь в подарок?       Брат неподдельно задумался. Они вышли из Большого зала и завернули в коридор с редко использованными классами, забрались в один из них. Выудив палочку, Дейдара превратил попавшуюся под руки хрень в мячи для крикета (те были размером с теннисные, но значительно тяжелее) и с размаху метнул первый в Джима. Тот относительно легко перехватил мяч и подбросил-поймал.       — Знаешь, хочу пробраться на кухню. Засесть там с тобой, Сириусом, Хвостом и Марлин, играть в настолку и хавать тортики, пока Марлин не начнёт клевать носом и мы не потащимся обратно в общагу. Навернуть кружок по школе, ловко сбежать от Пивза, может быть, подбросить навозных бомб в кабинет Прингла… — Джим поймал следующий мяч и проникновенно посмотрел на Дейдару. — Но только чтобы ты тоже был там, Дей.       — Буду, не волнуйся, — растроганно пообещал Дейдара.

***

      Помимо братовой днюхи, на него надвигалась ещё одно важное событие: совершеннолетие Лестрейнджа. Тот, отвлёкшийся было на квиддич, после победы в матче вдруг обнаружил, что до того самого дня осталась всего неделя, и впал в то своё нестабильное состояние, когда мог истерить, страдать и пытаться ввязаться в драку одновременно.       В понедельник Басти устроил в коридоре перестрелку с гриффиндорскими шестикурсниками. Во время отработки на рассортировке вонючих ингредиентов для зелий впал в меланхолию и полез искать в кладовке Слизнорта запасы спирта. Зашедший позлорадствовать Дейдара не одобрил и закончил тем, что в чувствах запихал за шиворот другу пригоршню ещё живых слизняков.       Во вторник Басти на целый день реквизировал Гринграсс, и вернулся от него Лестрейндж в странном рассеянном состоянии, но хотя бы без происшествий.       В среду за завтраком он получил письмо и, едва прочитав, демонстративно сжёг прямо над слизеринским столом, после чего потребовал от Розье: «Передай Белле, чтобы шла в пизду!». За подобные выражения Флинт сняла с него баллы, а Розье наградил таким взглядом, словно очень хотел придушить на месте. Дейдара для профилактики выписал пацану пиздюлей на практике по защите (из нестройных зрительских рядов Итачи наблюдал за этим, надо признать, не без тени мстительного удовольствия): продавил щит и приложил как следует пару раз об стенку. Отнял у него Розье всё тот же Басти, которым в своём классе Гринграсс распоряжался, как Сасори — марионетками на поле боя. Розье смолчал, но явно не забыл.       В четверг Басти за каким-то хером заявился на гриффиндорскую квиддичную тренировку и своими «очень ценными» комментариями с трибуны довёл Фрэнка Долгопупса и Кевина Фолла до желания покончить с ним на месте. Их угомонили, но бладжер в тупую кудлатую голову Фрэнк всё-таки послал. Лестрейндж закрылся щитом и продолжил распинаться, пока уже Дейдару это не заебало и он под ненавидящим взором капитана не увёл эту ходячую проблему с поля. Проблема тут же предложила устроить «пижамную вечеринку» и приволокла откуда-то целую коробку шоколадных котелков с ликёром внутри. Чтоб не скучно было вечеринить, Дейдара вызвал Эшли и сам выволок из библиотеки упирающегося Лиама, у которого от перепадов настроения Басти уже дёргался глаз. С музыкой и котелками посидели они неплохо, надо отметить.       В общем, до пятницы всё шло в целом неплохо. А в пятницу случилось оно. Дерьмо.

***

      — Дэвид!       Дейдара обернулся: к нему через потоки школьников пробивался Эшли. Выглядел при этом таким взволнованным, что Дейдара невольно нахмурился, заторопился навстречу другу, перехватил за локоть и затащил в ближайшую нишу за доспехами.       — Что такое, Эш?       — Рабастан, — Шелби нервно поправил очки, его руки дрожали. — Он получил письмо от брата. Рудольфус хочет встретиться с ним сегодня вечером в Хогсмиде.       — Встреча в Хогсмиде, да?.. — Дейдара помрачнел.       — Рудольфус написал также и Слизнорту: попросил отпустить Басти, ссылаясь на необходимость обсудить дела семьи. Я подслушал их с Басти разговор.       — И что Слизнорт?       Эшли выразительно посмотрел на него. Дейдара кивнул.       — Та-ак… — он задумчиво подёргал себя за кончик хвоста. Мозг заработал очень быстро, прикидывая варианты действий.       Лучше всего, конечно, не дать Басти дойти до этой встречи вообще: снять исподтишка Оглушающим, связать да закрыть в укромном месте как минимум до утра. Проблема этого подхода в том, что хер знает, как буйный Лестрейндж отреагирует на подобную попытку ущемления его свобод. Освобождённый, не ломанётся ли куда, не подумав? Дейдара прекрасно отдавал себе отчёт в том, что физически не мог контролировать перемещения друга двадцать четыре на семь. Так что лучше позволить случиться встрече, уже назначенной на знакомом поле.       Но не отпускать же Басти одного? Вдруг второй Лестрейндж — не менее буйный, чем их? Что там Брайан про него говорил? Что Рудольфус — адекватный местами?..       — Какие у Басти отношения с братом? — спросил Дейдара у нервно переминавшегося с ноги на ногу Эшли.       — Непростые, — сразу ответил друг. — Но Басти уважает брата и, насколько могу судить, изо всей семьи только к нему привязан: Рудольфус опекал его с самого детства.       — Хм, — стало быть, изначальное опасение верно: если не дать Басти встретиться с братом сейчас, он попытается сделать это, едва получит свободу. Значит, всё, что Дейдара может, — прикрыть бедовому другу тылы. Вот только как именно это провернуть?       Нет смысла и надеяться, что его выпустят из Хогвартса этим вечером: нет причин, Дейдаре не уговорить МакГонагалл, не уговорить даже Слизнорта. Разве что пришла пора спросить с Итачи за уже предоставленную помощь: гендзюцу Шарингана сумеет внушить деканам, что у Дейдары есть веские причины для похода в Хогсмид. Поиграв с этой мыслью, Дейдара её отложил. Как план «Б» или даже «В» — недурно, но для «А» слишком рискованно, слишком яркий засвет способностей шиноби без равнозначной необходимости.       Но факт в том, что магия ему здесь — не помощник. Дейдара не знал чар, что помогли бы выбраться за пределы Хогвартса незамеченным. Не знал и потайных ходов, ведущих с территории замка. Вспомнил про принцессу: интересно, насколько больше знает она с её Бьякуганом? Хината всё ещё должна ему за спасение в прошлом году от последствий проклятия ублюдка Розье… Вот только стрясать с неё долг жизни второпях, да и ставить всё на сведения и честность коноховской девчонки Дейдара не хотел. Вдруг наврёт? Вдруг вовсе не обладает нужной ему информацией? Слишком положившись на способность Бьякугана найти выход с территории школы, Дейдара потеряет драгоценное время.       Он мельком бросил взгляд в окно на другой стороне пустеющего коридора: дело шло к сумеркам.       — Во сколько встреча?       — Не знаю. Я слышал только, что Басти и Слизнорт говорили про вечер.       — Херово… Что у вас сейчас?       — У меня форточка, у Басти — защита с четвёртым курсом.       — Значит, у нас есть ещё время.       Эшли беспокойно потеребил рукав.       — Послушай, может быть, стоит попросить Гринграсса о помощи?       — В смысле? — не понял Дейдара, сбитый другом с рассуждения. — Чем он поможет?       — Не знаю! — передёрнул плечами Эш. — Может, сходит с Рабастаном?..       — И будет держать его за ручку и поглаживать по головке, чтоб Лестрейндж не волновался? — Дейдара отмахнулся. — Включи голову, Эш!       — Моя голова в порядке! — огрызнулся Шелби. — Ещё когда они учились, Гринграсс и твой кузен конфликтовали с Рудольфусом, и Гринграсса тот боялся. Если он придёт на встречу вместе с Басти…       — Во-первых, наш гордый долбоёб его с собой не возьмёт, — сердито перебил Дейдара. — Во-вторых, если Гринграсс-таки увяжется, разговора не случится, потому что старые враги переключатся друг на друга. По итогу это и Басти не поможет, и мы не узнаем, какого хуя брательник от него хотел. Я понятно объясняю?       — А сам-то что делать предлагаешь? — процедил Эшли, уставившись на него исподлобья.       Ответил Дейдара не сразу. У него были в руках карты: Итачи с его Шаринганом, Бьякуган химе… собственные способности и воображение. Дейдара хмыкнул. Его помешанный на контроле напарник всегда говорил: «Хочешь, чтобы сделано было хорошо, — сделай сам».       — Есть у меня одна идейка…

***

      Сразу после окончания последнего урока Рабастан заторопился в подземелья: бросить сумку, немного привести себя в порядок, — после чего встретился с деканом. Явно не желая пропускать ужин, Слизнорт торопился, как мог, эскортируя Лестрейнджа к воротам. Следуя за ними на расстоянии, держась в тенях, Дейдара улучил момент и скользнул под полог Запретного леса, где произвёл задуманные манипуляции. Стиснул камешек в ладони. Только бы прокатило.       — Эй! — нагнав друга и зельевара, окликнул Дейдара. Слизнорт от неожиданности подскочил и забормотал:       — Ох!.. Дэвид! Негоже так пугать, юноша, негоже!       — Простите, профессор, — сказал Дейдара, уперев взгляд в бедового друга. Тот смотрел на него в ответ с настороженностью, опаской, стыдом и тем непобедимым упрямством, с которым несколько месяцев назад пытался доказать, что его «гениальный» план по стиранию себе памяти обо всём светлом и хорошем в жизни гениален. — Сэр, я могу сказать пару слов Лестрейнджу?       Слизнорт извлёк из нагрудного кармана жилета часы и сверился с ними.       — Если только быстро, Дэвид.       — Само собой!       — Идите вперёд, профессор, я вас догоню, — сказал Рабастан, и Слизнорт, кивнув, засеменил дальше по дорожке, к видневшимся в её конце высоким кованным воротам. — Чего тебе, Поттер? Если ты надеешься отговорить меня…       — И в мыслях не было, — Дейдара шагнул к другу и вложил в ладонь камешек. Рабастан посмотрел на него в непонимании.       — Что это?       — Ты мне веришь? — твёрдо спросил Дейдара. Не замявшись, Рабастан кивнул. — Тогда просто возьми, окей? Положи в карман мантии.       — Дей, что ты?..       — Удачи, — просто сказал Дейдара, хлопнул его по плечу и побежал обратно в замок.       Удивлённо хмыкнув, Рабастан повертел камешек в руке, но затем всё-таки сунул в карман. Про себя облегчённо вздохнув, Дейдара направил клона в лес и заставил исчезнуть, а сам вернулся к бдению в том ограниченном состоянии, до которого его сжало превращение в камень.       Да, это откровенно ебануто. Использовать Хенге для превращения в предмет — особый вариант извращённого обращения с собой, но Дейдара не мог сказать, что ему впервой. Его родной корпус подрывников Ивагакуре вообще отличался откровенно странными методами решения поставленных задач, а когда ты, носитель Кеккей Генкай элемента взрыва, — сам по себе самое сильное своё оружие, главной сложностью на миссии зачастую является именно что пробраться куда-то, подобраться к объекту для устранения. Дейдара вырос на историях о подрывниках прошлых лет, творивших такую лютую хуйню, что Лестрейнджам не снилось.       Но вот карма — бессердечная, как известно, сука — его настигла, и Дейдара с забытым ощущением трясся в кармане, всего себя обратив в слух… Ох, МакГонагалл бы поседела, узнав, что вытворяет один из её любимых студентов! Ещё на втором курсе, когда они начали работать с живыми организмами, декан прочитала длинную лекцию об опасностях трансфигурации, применённой к себе. Всё же Хенге лучше: однозначно закончится вместе с чакрой, а вот маги, бывало, застревали в форме пуговицы или, там, кресла…       Бубнёж и одышка Слизнорта уже давно перестали быть слышны, только галька скрипела под тяжёлыми ботинками торопящегося Рабастана. Интересно, что у него в голове? Какую ещё невероятную хрень Басти готовится отчебучить? Для себя Дейдара решил, что приложит все усилия к тому, чтобы не вмешиваться в ход вечера: только понаблюдает. В конце концов, он здесь для прикрытия.       Невольно Дейдара вспомнил свою последнюю миссию с Сасори — в смысле, последнюю миссию, когда они оба были живы: захват Однохвостого в Суне. Данна, пусть и ворчал, был офигенным прикрытием. С ним в тылу Дейдара ощущал себя в безопасности. И это чувство, даже для рядовых деревенских шиноби не самое обычное, для нукенинов и вовсе практически недоступное, рождало очень особенный вид привязанности.       В мире, где из каждой канавы может выскочить тварь, желающая твоей смерти, ощущение безопасности подобно наркотику. В него хотелось провалиться, укутаться и не отпускать. Поэтому первая команда, с которой впервые вместе рискуешь жизнью: проходишь через страх, боль, отчаяние, понимание всепоглощающей опасности пути шиноби, — занимает в сердце особое место. Поэтому, обретя надёжного напарника, не хочешь с ним расставаться.       Для своего второго напарника Дейдара пытался стать тем, кем для него самого был Сасори: надёжной опорой, безопасной гаванью, — но Тоби это нахуй было не нужно. Когда вспоминал об этом, Дейдаре неизменно становилось мерзко оттого, что не смог разглядеть истинную сущность «дурачка Тоби». Слишком зациклился на желании быть хорошим семпаем и повёлся на образ беспомощного идиота. Слишком привык к манере общения Сасори, где за слоями грубости и яда скрывалось расположение, — не смог распознать за притворным дружелюбием Тоби безразличие и презрение.       И вот — новый виток. Дейдара вновь выкладывается в роли заботливого семпая, а его кохай не просит об этом и самозабвенно творит какую-то хрень…       Про себя Дейдара засмеялся: вот оно что! Вот что вызывает жгучее раздражение и досаду, сосущую под ложечкой: неравное распределение ролей в паре. Дейдара сам готов был защищать Рабастана, но свою спину бы ему не доверил.       Всю жизнь Дейдара прекрасно справлялся и один. Но справляться и получать от того, что делаешь, удовольствие — разные вещи.       Он давно не вспоминал, но эта первая за годы почти-миссия навевала мысли о прошлом: о том, как весело, на самом-то деле, было работать на Акацуки. Не из-за самой организации, её «возвышенных» целей, большего креативного контроля над выполнением заданий, чем давали в деревне, — из-за Сасори. Видят ками, они не сразу притёрлись, но когда это наконец произошло — как же круто стало работать! Как потрясающе шикарно иметь в напарниках человека, не менее страстного в искусстве (пусть и другом), чем ты сам; кого-то с не менее богатой фантазией и запалом творить; с кем можно уже после миссии под видом обмена колкостями обсудить подробности задания и техники друг друга. Товарища, способного не только подставить плечо, но и понять, разделить с тобой каждый яркий миг бытия. И плевать на резкость, закатывание глаз, угрозы и периодические попытки прибить: Дейдаре доводилось попадаться в ловушки напарника, и ни разу тот не воспользовался положением, чтобы причинить ему реальный вред. Только давил и язвил, и Дейдара понимал: в своей манере беспокоится, преподаёт уроки.       Сасори давал ему безопасность: как физическую, так и — как ни странно — психологическую. В новом мире ни с кем Дейдара не приблизился в отношениях к такому состоянию. И, наверное, уже никогда его не обретёт.       За время его размышлений Рабастан добрался до деревни, вошёл в какой-то паб: звон кружек и гул голосов вырвали Дейдару из пучины мыслей. Заставили сосредоточиться.       — Мистер Лестрейндж, — перекрывая другие, прозвучал рядом смущённый голос молодой хозяйки «Трёх мётел». — Вас уже ждут. Сюда.       Ещё несколько десятков шагов, подъём по лестнице, стук закрывающейся двери.       — Здравствуй, Рабастан.       — Так официально, Руди. Я думал, ты позвал меня, чтобы лично вручить подарок на совершеннолетие.       Второй Лестрейндж остался холоден к поддёвке.       — Надеюсь, ты понимаешь, чего отец ждёт от тебя. И чем обернётся неповиновение.       — А чем обернётся повиновение? — прошипел Рабастан. — Клеймом и вечной службой. Бытием пешки, цепного пса, которого хозяин спускает на неугодных.       — Ты всегда знал, что так будет. Хотел стать Его верной палочкой.       — Мне было тогда десять лет! Я на всю эту кодлу сбрендивших стариков смотрел, как на героев!       — Будь осторожнее со словами, брат.       — А то что?! Накажешь меня за неуважение к твоему лорду?! — рявкнул Рабастан — и сорвался в сбивчивый полушёпот: — Он не мой лорд, Руди. Я не хочу делать то, о чём он обязательно… нет, не попросит: потребует. Он ведь уже придумал, верно? Моим первым заданием после принятия метки должно стать убийство моих «недостойных» друзей, так ведь? И наверняка это отец ему подал идею…       — А альтернатива? — наконец в каменном голосе Рудольфуса прорезалась эмоция: жаркое раздражение, желание достучаться. Дейдара неожиданно ощутил с ним родство. — Менее чем через два дня тебе исполнится семнадцать лет, ты станешь совершеннолетним магом, и отец вышвырнет тебя из рода. Что ты будешь делать, Басти? Куда подашься? Где возьмёшь денег даже на еду и тряпки, не говоря уже обо всех дорогих игрушках, которые ты так любишь? Во что превратится твоя жизнь без защиты и поддержки семьи?       — Я что-нибудь придумаю.       — Что, любопытно мне знать? Ты ничего не умеешь, кроме как сражаться. Подашься в наёмники? Устроишься к этим грязнокровкам Шелби охранником?       — Недурная идея, спасибо, Руди! — припечатал Басти.       — Тебе смешно? — процедил его брат. — Мне не смешно, Рабастан. Ты ведь… — Рудольфус запнулся, а когда вновь заговорил, его голос зазвучал человечней, тревожней: — Ты понимаешь, что в нынешних условиях у меня как твоего старшего брата будет лишь два выбора: вернуть тебя в семью или… — он не заставил себя закончить.       — Или — что? — тихо спросил Рабастан. — Скажи мне это в глаза, Руди. Скажи, что убьёшь меня.       — У меня не останется выбора. Ради будущего, ради нашего дела и нашей семьи…       — Значит, один росчерк отцовского пера — и я перестану быть твоей семьёй, так получается? Значит, всё это… — наверное, Басти нервно махнул рукой, — всё, что связывает нас, уничтожается одной подписью?       Рудольфус вздохнул: глубоко, тяжело.       — У тебя ещё есть время одуматься, брат. Если отец не получит весть от тебя раньше, то в час твоего рождения подпишет твоё отлучение. Пока это не смертный приговор, но он последует, как только ситуация в стране… изменится. Всё начнётся с твоих друзей: грязнокровок Шелби и предателей Поттеров. Белла уже высказала несколько идей, что хочет сделать с твоим дружком Эшли. Я сам займусь Поттерами. Джеймс мешает Блэкам, а эта грязнокровая шваль, которую Поттеры подобрали в каких-то трущобах, слишком плохо влияет на тебя…       «Ах ты гнида!» — вспыхнул Дейдара — и, сбросив маскировку, выскочил из треснувшего по шву кармана друга, налетел на старшего Лестрейнджа, от неожиданности замешкавшегося, и как следует врезал по лицу.       От удара Рудольфус отлетел в стену, хорошо приложился о камень, аж кости хрустнули. Брызнула кровь. Рабастан выхватил палочку, но Дейдара выбил её из руки друга. Неумолимо приблизился к его распластавшемуся на полу брату, наступил ботинком на предплечье, нажимая сильно, чувствуя жёсткое сопротивление держателя с палочкой в рукаве. Рудольфус попытался сделать движение пальцами к оружию — Дейдара резко переместил ступню на них, ломая деликатные кости. Враг взвыл от пронзительной боли.       — Ну привет, Рудольфус Лестрейндж, — сказал Дейдара, глядя на него сверху вниз. — Я — грязнокровая шваль из трущоб, будем знакомы. Чё, ты говоришь, собрался сделать с моим братом?       — Отвали от него! — Рабастан налетел сзади, тряхнул за плечо. Силы в нём было много, поэтому Дейдара невольно качнулся назад, но сразу же оттолкнул друга: мощно, но куда мягче, чем его брата. Рабастан упал на пол, зарычал и заозирался в поисках своей палочки, а Дейдара склонился над Рудольфусом.       — Я тебе вопрос задал, — вновь наступив на сломанные пальцы (Лестрейндж едва сдержал крик, скривился, жмурясь и до скрипа сжимая зубы), Дейдара небрежно задрал его рукав и снял держатель с палочкой. — Чё молчишь? Язык проглотил? Как запугивал брата — таким красноречивым был!..       — Дей, отъебись от него! — вновь потребовал Рабастан.       Слабо приподняв себя на локтях, опираясь на стену, Рудольфус сплюнул алым. Первый удар Дейдары сломал ему нос, залил лицо кровью, но его глаза — очень, слишком похожие на глаза Рабастана — продолжали смотреть высокомерно и зло.       — У помойной крысы и повадки крысьи, — проговорил Рудольфус невнятно, хрипло, но с той же упёртой твёрдостью, что была характерна и для его брата. — Ты нажил врага, парень.       — Да-а? А может, я его щас же и со свету сживу? — с оскалом Дейдара потянулся в карман за ножом — и вдруг он и держатель с палочкой старшего Лестрейнджа выскользнули из его рук. Оглянувшись через плечо, Дейдара хмыкнул: Рабастан ухитрился вытащить собственную палочку из-под шкафа и теперь направлял на него.       — Дэвид, отойди от него. Я серьёзно!       — Ты ведь знаешь, что ещё пожалеешь об этом, — заметил другу Дейдара, но Басти мотнул головой:       — Не пожалею! Он — мой брат.       На мгновение Дейдара прикрыл глаза в попытке обуздать гнев, яростную жажду причинить человеку у своих ног боль. Ему не стоило делать это, уж точно не сейчас: в глазах Рабастана горела ебанутая искра, палочка уверенно указывала на Дейдару — придурочный друг всерьёз собрался защищать брата. Пусть тот не заслуживал. Пусть грозился сам в будущем его убить.       «Он — мой брат».       «Н-да уж, братья — это непросто», — про себя вздохнул Дейдара и отступил.       — Воля твоя, Рабастан.       Всё ещё держа его на прицеле, Басти подбежал к брату, упал на колени рядом с ним. Что делать, явно не представлял: херово знал целебную магию, но догадался вернуть братову палочку и дрожащим голосом спросил:       — Руди, ты как?..       Рудольфус ему не ответил: выхватив палочку неповреждённой рукой, морщась, сотворил над собой несколько пассов. Дейдара наблюдал за этим с мрачной оценкой. Закончив с чарами — обезболивающие, наверное, — Рудольфус медленно поднялся, проигнорировав протянутую руку Басти. У того в тот момент на лице отразилась такая боль, что Дейдара вмиг захотел замучить Рудольфуса Лестрейнджа самым жестоким образом.       — И на это ты готов променять семью, Рабастан? — сухо спросил Рудольфус.       — «Это» не пытается убить его за неповиновение, — парировал Дейдара.       — Прекратите! — рявкнул Рабастан, вставая между ними. — Вы оба друг друга совершенно не знаете!       — У нас ещё будут возможности углубить знакомство, — мстительно пообещал старший Лестрейндж. Дейдара расплылся в оскале:       — А, так ты любишь поглубже?..       — Заткнись, — цыкнул друг. — Руди…       — Помни мои слова, Рабастан, — перебил его Рудольфус, к которому постепенно возвращалось хладнокровие. — Пока у тебя ещё есть время. Ты всё ещё — мой брат.       — Я никогда не перестану им быть, — выдохнул Рабастан, и Рудольфус, прихрамывая, вышел прочь. Проходя мимо, смерил Дейдару ледяным взглядом, обещавшим второй раунд. Дейдара встретил его предвкушающей ухмылкой.       Когда они остались одни, Рабастан безвольной куклой рухнул в кресло. Дейдара осмотрелся внимательней: скромная комнатка на втором этаже «Трёх мётел» явно использовалась в качестве уединённого кабинета для разговоров желающих по душам.       — Какого хуя ты влез, Дей?       — Такого, что не доверяю твоему брательнику. А ещё я прекрасно помню охуенный план, который ты родил в прошлом году, — подойдя, Дейдара встал над другом, скрестил руки на груди. — Чего ты хотел добиться этой встречей?       — Хотел посмотреть Руди в глаза, — Рабастан бессильно спрятал лицо в ладонях. — Хотел, чтобы он прямо мне сказал, что готов… если ему прикажут, он…       — Твой брат — лишь марионетка, — припечатал Дейдара. — Избавимся от кукловода — и не придётся опасаться его.       Рабастан вскинул голову: ошарашенный, с мутными влажными глазами.       — Поттер, ты ебанулся.       — Я это слышу так часто, что готов соглашаться, — усмехнулся Дейдара и покровительственно опустил руку на его плечо. — И нет, Басти, моё предложение — не только из-за тебя. Ты слышал, что планируется для моей семьи? Для Эша и Лиама? Это не начинается с тебя и не заканчивается тобой. Уверен, те же самые условия рано или поздно выкатят Сириусу. Малыш Рег пока держится, но, если Марлин продолжит наседать, — пиздец и его репутации. А Паркинсон и Флинт? Думаешь, если страна полетит в пизду, им позволят продолжать быть такими толерантными? Та херня, что пытается насрать чистокровным в головы, пройдётся по всем. Отморозки вроде Розье с готовностью встанут под её знамёна и радостно побегут вырезать одноклассников. Гражданская война — это пиздец как не смешно. Те, с кем ты только недавно ел за одним столом, будут пытаться тебя убить. Братья станут самыми опасными врагами. Басти, я не шучу и прекрасно знаю: то, что сейчас говорю, может произойти на самом деле. Я предельно серьёзен.       — Я никогда тебя таким не видел, — заворожённо, со страхом проговорил Рабастан, не в силах отвести взгляд от его лица.       И Дейдара прекрасно знал, как выглядел в тот момент: как шиноби, нукенин S-ранга, положивший немало народу. Но удержать маску не смог.       — Я и не хотел, чтобы ты видел меня таким, — вздохнул Дейдара, мотнул головой. — А, похуй. Пошли отсюда. Принесёшь клятву неразглашения — расскажу тебе кое-что. Считай, это мой тебе подарок на днюху.