Трилистник. Манёвры

      На виллу Мальсиберов Итачи вернулся в глубокой задумчивости и с сожалением, что визит закончился так скоро. Итачи не был человеком ни впечатлительным, ни легко увлекающимся, однако Музей легионов завладел его воображением. Его ум, пытливый ум практика, нашёл в той коллекции реликвий столько всего потенциально полезного!..       Итачи был не из тех, кто гонится за знаниями ради знаний. Конечно, его мировоззрение корректировала профессиональная паранойя. Кто-то бы сказал, что информация о столь многом: расписании уроков всех курсов и групп, точном количестве студентов в каждой, планах студсовета, предпочтениях в еде профессоров и ближайшего окружения софакультетчиков, паттернах поведения Ариадны Забини и так далее — ему вовсе не нужна, и всё-таки Итачи скрупулёзно её собирал, раскладывал по полочкам в доме своей памяти. Он не был маньяком от контроля, подобно Сасори, однако предпочитал держать в поле зрения всё, что хотя бы потенциально имело возможность затронуть его самого и его интересы.       С техниками было примерно то же. Итачи никогда не понимал мотива Орочимару выучить все техники на свете… чтобы что? Для чего? Ради того, чтобы просто их знать? Со стороны Итачи это представлялось именно так; на деле он никогда не был с Орочимару в отношениях достаточно близких, чтобы задать подобный вопрос. Сам любил пораскинуть мозгами, добираясь до сути дзюцу противника, выискивая методы ему противодействия, — и на этом всё. Практическая польза на этом заканчивалась.       В отличие от многих признанных гениев, которым в головы била гордыня, Итачи всегда трезво оценивал собственные силы. Он был хорош в иллюзиях, кендзюцу и сюрикендзюцу, огненных и, после напарничества с Кисаме, водных техниках; у него имелись козыри в рукаве: обычный Шаринган и Мангекё, призыв воронов, так редко используемая Стихия Ветра, основы фуиндзюцу и скрытность опытного АНБУ; а ещё он обладал Зеркалом Ята и Клинком Тоцука — великими артефактами, делавшими его практически непобедимым. При всём этом Итачи признавал, что далеко не всесилен, имеет недостатки и слабости, особенно явные при сравнении его с другими шиноби. Его запас чакры был в разы меньше, Суйтон — слабее, а кендзюцу — несколько хуже, чем у Кисаме; фуиндзюцу и в подмётки не годилось техникам Четвёртого Хокаге, Сасори, Орочимару; Фуутон — полная посредственность на фоне возможностей Данзо, Какузу, даже Шисуи; а возможностью Шарингана копировать техники он вообще практически не пользовался — куда там до Какаши, который на этом собаку съел.       В чём Итачи был одним из лучших, так это в наиболее грамотном использовании имеющихся в его распоряжении ресурсов.       На данный момент они были невелики по сравнению с прошлым. Шаринган был ему доступен, как и стихийные техники, однако запас чакры находился на уровне, который Итачи имел, когда был генином, в девять лет. Это ограничивало мощь дзюцу и длительность применения Шарингана. В последнее время Итачи стал активнее увеличивать запас чакры: и длительные медитации, и физические тренировки с Рейнальдом были тому подспорьем, — однако от того, чтобы догнать показатели хотя бы даже себя-АНБУ, его отделяло как минимум два года упорной работы, а если не кривить душой — все три. В кендзюцу он тренировался, а также подводил Рейнальда к тому, чтобы ввести упражнения сюрикендзюцу, но и это требовало времени. Возможность призыва воронов Итачи навсегда потерял, потому что контракт умер вместе с ним в родном мире. Фуиндзюцу Итачи пока избегал: не был в нём настолько хорош в прошлой жизни, чтобы ставить его в приоритет в новой. О Мангекё же не хотел задумываться без особой необходимости.       Вот так человек, который как шиноби считался непобедимым, стал тенью прежнего себя. Впрочем, у него сохранилось главное оружие: Итачи отлично умел распоряжаться тем, что имел, и дотягиваться до того, что считал себе нужным.       Реликвии Музея легионов пробудили в нём воспоминания. О Зеркале Ята и Клинке Тоцука, а ещё — о Самехаде, создании не божественном, но рук человеческих. Кисаме рассказывал эту историю: Семь Клинков Кровавого Тумана создал мастер, имя которого предпочли забыть. Ни до, ни после него в Стране Воды не было более искусного кузнеца.       Первым он создал Кубикирибочо, Обезглавливатель — Итачи знал его как оружие Джузо, своего первого напарника в Акацуки. До того мастер уже ковал не только простые клинки, но и из чакропроводящего металла: в такой хозяин мог вложить собственную чакру для усиления атаки. Однако мастеру этого казалось мало; первое из семи своих великий творений он путём долгих опытов наделил способностью впитывать кровь врагов и восстанавливаться за её счёт. Чтобы проверить результат, мастер выдал меч своему молодому сыну и приказал разобраться с шиноби-разбойниками, терроризировавшими соседнюю провинцию.       Его сын был отважным и почтительным молодым воином и исполнил приказание отца. Пусть врагов было больше, он доблестно вышел против них и обагрил клинок их кровью; кровь впиталась и устранила все зазубрины, вернув лезвию бритвенную остроту, — меч был совершенен! Однако как бы храбро ни сражался молодой воин, числом враги превосходили его многократно. В конце концов, его ранили, повалили, отобрали меч. Главарь банды приказал поставить юношу на колени, наклонить вперёд, и обезглавил его одним ударом отцовского клинка. Тот впитал кровь молодого хозяина с такой же жаждой и охотой, как и кровь его врагов. Восхищённый попавшим в его руки оружием, главарь шиноби-разбойников забрал меч с собой.       Когда о гибели сына сообщили ему, мастер выслушал молча. «Что ж, — подытожил он, — клинок удался мне лучше, чем сын».       С каждым новым мечом росло его мастерство — но и одержимость. Он уже не думал ни о чём, кроме своих творений. Так один за другим появились разрушающий любую броню Кабутовари, взрывной Шибуки, пронзающий насквозь Нуибари, накапливающий чакру и манипулирующий её формой при высвобождении Хирамекарей, клинки Молнии Киба, и каждый из них был закалён в крови. Мастера стали обходить стороной, друзья покинули, а жена, не выдержав смерти сына, наложила на себя руки. Однако у мастера водились деньги, и к нему прибилась девушка: сперва служанкой, а после любовницей.       Девушку звали Касуми, и она была юна и чудесно хороша собой. Впрочем, никто не без греха, и грехами Касуми были алчность, ненасытность и себялюбие. Она заботилась обо всех нуждах стареющего мастера, но только лишь потому, что видела в этом пользу для себя. Когда старый мастер умрёт, рассчитывала Касуми, именно ей достанется всё его имущество. Думая о том, какой станет богатой, она терпела старика почти два года.       Но голод — страшное чувство, толкающее порой на безумства, а Касуми изголодалась по жизни, которую могла бы вести девушка столь молодая и красивая, как она. И тогда Касуми придумала план: в очередной вечер, когда настанет время принести старику в мастерскую чай, она добавит в напиток четыре капли особенного средства, которое заранее опробовала сперва на бездомных собаках, а после — и на бродяге, всегда ошивавшемся у рынка. Бродяга был рад, когда добрая госпожа в жаркий день предложила ему освежающий напиток; необычный привкус он списал на особые травы и вскоре умер. Теперь такая же участь ожидала старого мастера.       В вечер, когда должно было свершиться злодеяние, Касуми оделась со всей тщательностью в свой лучший наряд, заплела густые волосы и украсила самыми дорогими гребнями. Увидев её на пороге своей мастерской, с чайным подносом в нежных белых руках, жестокосердечный старик прослезился.       «Ты так прекрасна, Касуми! — сказал он, простирая к ней руки. — И ты столь точно угадала, что именно в этот вечер я хочу видеть тебя такой!»       «Я рада услужить господину», — кротко ответила Касуми и приблизилась, опустила поднос на стол и налила чай. Но старик не обратил на почтительно поданную чашку внимания: он сказал дрожащим голосом:       «Я принял решение. Я намерен доверить будущее своего имени, главное своё наследие тебе».       Касуми насторожилась: испугалась, как бы выживший из ума старик не задумал заделать ей ребёнка.       «Это большая честь, господин… Вот, выпейте чаю».       «Не хочу чаю сегодня. Но выпьем саке — вон там токкури и рюмки. Выпей со мной: мы празднуем великий день!»       Повинуясь воле господина, Касуми пригубила напиток — и уснула, чтобы никогда больше не проснуться.       Едва девушка потеряла сознание, старый мастер поднял её и перенёс на рабочий стол. Там уже покоилось его новое творение — седьмой Клинок Тумана, Акулья Кожа, Самехада. Это был величайший меч из всех, что мастер когда-либо создавал. Но чтобы полностью осуществить задуманное, вложить в создание все предписанные ему воображением и трудом мастера силы, требовалась жертва. И лучшей, чем молодая красивая девушка, послушная его воле, мастер не нашёл.       «Ты была мне хорошей слугой в этой жизни — будешь и в следующей», — бормотал мастер, сливая душу Касуми с телом клинка. Когда всё было кончено, стальные чешуи под его рукой зашевелились.       Вскрикнув от радости, мастер схватил Самехаду за рукоять и поднял к свету, неспособный налюбоваться. Он был счастлив, видя, что создал подлинный, безукоризненный шедевр. Но вдруг меч вонзил шипы в его ладони, вывернулся и откусил мастеру голову.       Так Самехада поблагодарила создателя за своё рождение.       — Откуда кто-либо мог знать окончание этой истории, если разговор мастера и Касуми происходил наедине? — в конце рассказа напарника спросил скептически настроенный Итачи.       — Самехада сама поведала мне об этом, — ответил Кисаме, поглаживая лежавший рядом меч.       Итачи против воли вздрогнул и бросил на клинок опасливый взгляд. Внимательно наблюдавший за ним Кисаме зашёлся хохотом, и Итачи раздражённо цыкнул.       — Кисаме…       — Видели б вы своё лицо, Итачи-сан! — не прекратил хохотать напарник, предельно собой довольный. Отсмеявшись, он сказал примирительно: — Ну конечно никто не знает, что на самом деле произошло в той мастерской; из уст в уста передавались слухи, ставшие легендой. Факт в том, что мастера в самом деле нашли с откушенной головой, а рядом меч и тело девушки. А если учесть своенравность этой твари… — Кисаме похлопал клинок по замотанному бинтами боку, и Самехада тихо заворчала, обвилась рукоятью вокруг его сильного предплечья. — Она слушается меня, пока я даю ей, что она хочет. Но кто знает, может быть, однажды Самехада решит, что я её более не устраиваю — и предаст меня, как до меня предавала столько хозяев…       Итачи так и не узнал, осталась ли Самехада верна Кисаме до конца.       Но вспомнил он об этой истории не в приступе ностальгии: мысли его занимала идея, что создание таких невероятных вещей, как Клинки Тумана, возможно, причём возможно людьми. Для человека, утратившего былую силу и не имевшего возможностей её полностью и быстро вернуть, это могло стать альтернативой.       Отдельный интерес у Итачи вызвала аквила: тем, что тоже навевала воспоминания о крайне полезном предмете. Кольца Акацуки — великолепное произведение мастера фуиндзюцу, позволявшее членам организации поддерживать связь на дальних расстояниях; обмениваться чакрой; посылать данные о своём местоположении; осуществлять извлечение и запечатывание биджу — техники, на которые ни один из них сам не был способен. Так что неспроста Итачи заинтересовался возможностями аквилы и ответом на вопрос Рейнальда о том, пытались ли современные маги воспроизвести её зачарование.       Итак, артефакторика. Итачи пришёл к ней не как праздный любопытствующий, но как человек в объективной нужде усиления. Усиления — ради блага сестры, ради защиты Хинаты от мира, которому она чересчур открыта. Итачи не считал, что быстро станет в этой тонкой науке мастером, но видел смысл начать обучение. Для этого требовалось утрясти два ключевых момента. Первый: необходимо было достать учебные материалы. Второй: обучение идёт быстрее и эффективнее с толковым сенсеем.       Взгляд Итачи остановился на Рейнальде. Тот являлся хорошим подспорьем в получении требуемого. Раньше Рейнальд уже выказывал желание заниматься артефакторикой; у него была подходящая для этого кровь, а в домашней библиотеке Мальсиберов хранилось книг по теме наверняка куда больше, чем в Хогвартсе, и добраться до них легче, чем в школе. Мора и Реджинальд, насколько Итачи их понимал, не станут мешать познанию сыном магии, тем более если увидят искренний интерес и первые успехи. А лучших учителей, чем старшие Мальсиберы, сложно найти: Мора являлась артефактором с мировым именем, одновременно великолепным теоретиком и практиком, что редко сочеталось в одном человеке; Реджинальд же обладал памятью рода, веками создававшего зачарованное оружие. С их наставничеством Итачи сумеет относительно быстро достигнуть в искусстве артефакторики высот.       Осталось убедить Рейнальда вместе начать самостоятельное изучение темы. Итачи собирался этим заняться, как только представится случай.       Однако сразу по возвращении на виллу его не возникло: как и пророчила Джемма, за время отсутствия Мальсиберов на место кланового сбора прибыли Флинты. И не они одни: когда Итачи, Хината и Мальсиберы вышли во двор, на замощённой плитами площадке с видом на озеро царило столпотворение.       В плетёных креслах вокруг Джеммы сидели женщины трёх поколений и ворковали над младенцем, которого убаюкивала младшая из них: яркая шатенка лет двадцати. Неумело качая ребёнка, девушка гордо задирала нос и то и дело бросала взгляды на молодого мага, которого Итачи видел прошлым летом в замке леди Бёрк: Киллиана Флинта, сотрудника Отдела правопорядка и старшего брата Евы. Сама Ева горячо обменивалась новостями с Гектором, словно расстались они не пару дней, а месяц назад. Геката сидела подле одной из дам среднего возраста — наверное, матери — и скучающе разглядывала дом. У клумбы вился Криспин, притворяясь увлечённым бабочками, на самом деле явно прислушивавшийся к разговору мужчин, стоявших поодаль. Их было четверо: Паркинсон-старший и Трэверс, уже знакомые Итачи, а с ними — мужчина их возраста и старик, судя по схожести черт с Евой, Киллианом и Джеммой, — Флинты.       — Реджи! — заметив вышедших из дома, воскликнул Трэверс и заторопился навстречу Мальсиберам. За ним следовал старший Паркинсон. — Ты видел?!       — Если ты про статью в «Бизнес-маге», то да, видел, — Реджинальд коротко пожал руку возбуждённого приятеля. — Кто вообще такой этот специальный корреспондент Марвин Понтли?       — Да щегол один, нам с Эдди он сразу не понравился!..       — Добрый день, Мора, — в отличие от Трэверса, Эдвард Паркинсон не забыл о манерах и попытался поймать руку Моры, не иначе как чтобы запечатлеть поцелуй. Профессор не далась, скрестив руки на груди. Паркинсона это не смутило ничуть, и он повернулся к шиноби и Рейнальду. — Дети.       — Добрый день, — Рейнальд сдержанно кивнул и, пусть без видимой охоты, направился к толпе родственников, где принялся со всеми здороваться.       Итачи не сдвинулся с места, взглядом посоветовав Хинате то же. Впрочем, сестра и сама не выказывала желания бросаться в гущу новых знакомств: с приличествующим ситуации выражением на лице ожидала официального представления, и её достоинства, не кичливого и вызывающего, но вместе с тем гордого, хватило бы на половину так называемых аристократок Слизерина.       Джемма первая сообразила, что требуется сделать, и выразительным кашлем привлекла внимание сына. Оторванный им и требовательным взглядом от разговора с приятелями, Реджинальд громко и властно потребовал внимания, после чего представил Итачи и Хинату как их с супругой воспитанников.       Повисла тягучая пауза. Старшие маги, не знакомые с шиноби, изучали их взглядами придирчивыми, надменными и чуточку брезгливыми. Криспин отвернулся к бабочкам. Геката, видя настроение взрослых, искривила полные губы в надменной усмешке.       Пусть отношение кольнуло, Итачи ничем не выдал своего раздражения. Он уже проходил через подобное, когда только попал на Слизерин, когда представал перед Советом попечителей Хогвартса. Чистокровные не спешат принимать маглокровок за своих, даже когда обстоятельства ввели тех в «высшее» общество.       И тут Ева сделала то, за что Итачи проникся к ней уважением. Отделившись от толпы, староста Слизерина подошла к ним с радостным восклицанием:       — Хлоя, как же я рада тебя видеть! — и заключила Хинату в крепкие объятия, словно добрую подругу. — Привет, Майкл, — ему Ева ласково пожала руку. — Как ваш первый день в Риме? Без нас, надеюсь, в Колизей не ходили?..       Её поведение послужило сигналом: старшие Флинты обменялись многозначительными взглядами, женщины перестали кривиться, Джемма одобрительно наклонила голову, а с лица Гекаты сошёл довольный оскал. Криспин вздохнул так горько, словно его надежды не оправдались, за что немедленно получил тычок под рёбра от брата.       А Итачи вдруг понял, насколько этот маленький клан похож на его родной. И здесь чванливые тётушки судачат о своём, мужчины в стороне от них обсуждают важные вопросы, младенцы вызывают интерес, дети подначивают друг друга, дерутся, дружат и соревнуются, открыто или нет, между собой, а чужаков принимают неохотно и с подозрением. Такие знакомые ситуации, поведения, лица. «Только этот клан не замышляет гражданский переворот».

***

      Украдкой наблюдая за братом, Хината видела, как его взгляд становился всё более пустым и холодным, на лице застывала безжизненная маска. Как помочь ему почувствовать себя лучше, частью происходящего? К сожалению, на ум пока пришло лишь дать Итачи время.       По счастью, с ним никто не пытался заговорить: лишь мадам Джемма порой задавала вопросы воспитанникам сына. Сам мистер Мальсибер отошёл в сторону с мистером Паркинсоном и мистером Трэверсом и обсуждал с ними что-то: наверное, вчерашнюю статью. Мора-сенсей, внешне пришедшая в норму, то и дело бросала на них неоднозначные взгляды, пока не была втянута в разговор Гектором и его матерью, миловидной фигуристой женщиной с очень красивой улыбкой и очень пустым выражением лица. В сторону Итачи и Хинаты миссис Паркинсон предпочитала не смотреть, как и Геката, чинно усевшаяся возле матери. Все три миссис Флинт: бабушка, мать и невестка Евы — притворялись, что всецело заняты младенцем: большим розовощёким малышом по имени Маркус, который забавно хмурился и тряс кулачками, когда у него пытались забрать плюшевого дракона.       Неспешно попивая чай, Хината думала, насколько же иначе всё было в клане Хьюга. Являясь официальной наследницей, Хината была окружена уважением и заботой… но также и стеной, отгородившей её от родственников. Только с Ханаби и Неджи-нии-саном, и то лишь в последние годы первой жизни, Хинате было позволено хоть ненадолго расслабляться, говорить по душам, без церемоний и протоколов. О том, чтобы всей большой семьёй пить чай в саду и обсуждать новости, в клане Хьюга речи не шло. Болезненно-чёткая иерархия и дистанция — вот основа отношений в нём.       Наблюдая за Мальсиберами, Паркинсонами и Флинтами, Хината украдкой улыбалась: пусть часть этих людей не очень хорошо знает, может быть, даже немножко недолюбливает друг дружку — зато их отношения живые, никого насильно не загоняют в рамки! На сердце становилось тепло, и Хината мечтала, чтобы и Итачи прочувствовал, проникся этим прекрасным обстоятельством. Проникся тем, что у них есть семья.       Одного взгляда на Итачи хватало, чтобы понять: ничем подобным он проникаться не собирается. Хината не понимала, что у брата на уме, и оттого нервничала. И очень бы хотела, чтобы Итачи делился с ней мыслями не только когда ему это прагматически выгодно.       После переговоров с Дейдарой брат не обсуждал с ней их результаты — только попросил, когда они остались одни в тот день, рассказать о нападении Пейна на Коноху. И Хината сделала это: во всех подробностях, которые смогла вспомнить после стольких лет. С каждой её фразой Итачи мрачнел; после долго молчал и только когда Хината осторожно окликнула его, негромко сказал:       — В конце концов всё пришло к тому, что я пытался предотвратить. Коноха была разрушена, только не гражданской войной, а внешним фактором.       «Это значит, что я провалил свою миссию», — отчётливо услышала Хината недосказанное и возразила:       — Но ведь в итоге пострадали лишь здания, а их можно отстроить. Главное, что жители целы; что идея цела. Наруто-кун спас их тогда, как ты спас в своё время; как Сандайме-сама спас во время атаки Орочимару; как Йондайме-сама спас при нападении Кьюби. Не из таких ли усилий выстроен путь к выживанию деревни?       Итачи в тот раз не ответил, но Хината чувствовала: что-то варится у него в душе. Ах, если бы он только признался!..       — Как насчёт экскурсии по дому? — вырвал из мыслей вопрос Рея. Друг внимательно смотрел на неё: наверняка заметил, что Хината выпала из разговора, и решил, что она заскучала. Мягко улыбнувшись, Хината только собралась ответить, как была перебита оживившийся Гекатой:       — Самое время! Можешь заодно показать выделенные нам комнаты? Я бы хотела перед обедом сменить платье, — она легко расправила складки на шерстяной юбке в клетку, более чем уместной для британского апреля, но слишком жаркой для итальянского.       Рей с готовностью поднялся и предложил руку, как показалось Хинате, именно ей, но Геката вцепилась в неё раньше. Рей вздрогнул и нахмурился, но ничего не посмел сказать под взглядами взрослых.       — И верно, дети, до обеда посмотрите все вместе дом, — скомандовал мистер Паркинсон, хлопнув в ладоши. Гектор и Ева с весёлым любопытством посмотрели на него, и мужчина кивнул: — Да-да, и вы тоже, и Киллиан, и Диана.       — Я? — опешил Киллиан.       — Идём, братец, — улыбнулась Ева и взяла его под руку. — Маленькому Марку явно пора устраиваться на дневной отдых, а ты как хороший отец не скинешь же все заботы на жену?       — Моргана, где девочка берёт такие странные мысли? — покачала головой мадам Флинт-самая-старшая, супруга главы рода. — Но Диана, в самом деле, пойди займись ребёнком!       — Как скажете, — без охоты согласилась симпатичная молодая шатенка, мало походившая на счастливую мать. Сколь ни мало Хината знала о младенцах (в клане ей не приходилось ни с кем нянчиться, даже с собственной сестрёнкой: не по статусу было наследнице), даже она понимала, что обращаться с ребёнком Диана не умеет и не то чтобы горит желанием учиться.       Что заинтриговало Хинату, так это взгляд, которым Итачи проводил завёрнутого в батистовые пелёнки малыша, переданного мадам Джеммой неловко принявшей сына Диане: словно Итачи хотел комментарием скорректировать ошибку. Но это желание блеснуло в его глазах и тут же пропало, и все «дети» направились в дом. По дороге Криспин драматично прошептал:       — А я-то сокрушался, что меня не считают взрослым!       — А я ни о чём и не сокрушаюсь, — сообщил Киллиан, важно выпятив грудь. — Какой мне прок находиться в обществе, где я был бы самым младшим и, следовательно, наименее значимым? А в вашем обществе я первый.       — Первый, ну конечно! — хихикнула Геката. Они прошли холл и стали подниматься по лестнице, и девушка крепче сжала руку Рея. — Сразу после мистера президента!       — И мисс вице-президент, — добавил Криспин, бросив косой взгляд на Хинату.       — Вы двое, угомонитесь! — одёрнул младших Гектор, и те зашлись смехом. Прыснула даже Ева, за что старший брат посмотрел на неё, как на предательницу, и поспешил нагнать жену. Краем глаза Хината заметила, как Итачи отстал от них и скрылся в библиотеке. Рей, Криспин и Ева тоже приметили это, но никак не прокомментировали — только друг бросил на Хинату вопросительный взгляд, и она покачала в ответ головой.       Тем временем они поднялись на третий этаж. Перед одной из дверей Рей остановился.       — Киллиан, Диана, вот ваша и Марка комната.       — Разве в доме нет детской?! — возмутилась Диана, пытаясь отвести от себя ручонки младенца, тянувшегося поиграть с её блестящими серьгами.       Рей смерил её надменным взглядом, который почерпнул у отца.       — Дом маленький, непросто разместить в нём два десятка человек.       Диана поджала губки и состроила гримасу в сторону мужа. Киллиан только пожал плечами и открыл для неё дверь. Фыркнув и задрав головку, Диана вошла, и Киллиан — за ней.       — Видит Мерлин, как я люблю невестку, — протянула Ева, когда дверь захлопнулась.       — Неудивительно! — сказал Криспин. — Вы ведь с ней обе таких прогрессивных взглядов.       — О чём это ты, Крис?       — Ну, хотя бы о свиданиях до свадьбы…       — Не трепись о том, чего не понимаешь, — перебил брата Гектор и устало провёл ладонью по лицу. — Эх, будет чудо, если мы все не перессоримся к концу этих каникул.       — Я ни с кем ссориться не намерена! — заявила Геката и потянула Рея дальше по коридору. — Так где будет моя комната?       — Вот здесь: тебя устроили вместе с Евой и Хлоей.       — Что?! — вспыхнула было Геката, но быстро взяла себя в руки. — В смысле, чудесно!       — И вправду чудесно! — в отличие от неё, Ева выглядела искренне обрадованной. Взяв Хинату за руку, завела её в комнату и стала расспрашивать: — Какая кровать твоя, Хлоя? Ты как любишь спать: с открытым окном или закрытым? Ты не против, если я разделю с тобой шкаф?..       Юноши ушли дальше по коридору, и девушки остались одни. Отвечая на вопросы Евы, Хината украдкой наблюдала за Гекатой. С неправдоподобной, словно приклеенной улыбкой Паркинсон принялась обживаться: из изящной дорожной сумки достала несколько платьев и взмахом палочки и шёпотом заставила их надеться на вешалки и спрятаться в шкаф.       — Какие замечательные чары! — не удержавшись, заметила Хината.       — Ты разве всегда всё делаешь руками? — удивилась Ева, проделывая те же манипуляции, что и Геката, только невербально. — Это же столько мороки! Давай-ка я тебя научу, — Ева приманила все свои вещи обратно в чемодан и взялась обучать Хинату чарам. У той, пусть и смутившейся, получилось довольно быстро, а после Ева показала ещё несколько заклинаний: для аккуратного складывания вещей, составления пар носков, разглаживания ткани безо всякого утюга и накрахмаливания воротничков.       — Как же здорово эти чары облегчают жизнь! — восхитилась Хината, думая о том, что в клане ей всегда прислуживали и каким смущающим неудобством было учиться в приюте самой стирать, штопать и гладить одежду.       — На то мы и волшебницы, чтобы не марать руки, — сказала Геката, успевшая переодеться в премилое кремовое платье, оттенявшее её бледную кожу, карие глаза и чёрные волосы, и устроившаяся листать журнал.       — Это правда, — согласилась Ева. — Роксана рассказывала мне, как непросто следить за хозяйством маглам: ни эльфов у них нет, ни вспомогательных чар. Всё сами, всё руками! Мы, должно быть, — смеясь, добавила она, — такие лентяйки по сравнению с ними!       — Мы не лентяйки, а люди лучшего качества! — возразила Геката из-за журнала.       — Это слишком резкое и плоское суждение, — возразила Хината. — Маглы не хуже нас и не лучше: они отличаются от нас по возможностям. При этом трудолюбием зачастую превосходят.       — Наверное, ты права, Хлоя, — сказала Ева. — Мне порой хочется пожить немного, как магла: лучше понять, каково существовать без волшебства. Думаю, я как-нибудь это проверну… только тс-с! — она приложила палец к губам и подмигнула девушкам.       — А разве твоя семья не будет против? — засомневалась Геката.       — Какая семья? Через два с половиной месяца я перестану быть мисс Флинт и стану миссис Паркинсон. А Гектор простит мне любую прихоть и лёгкое чудачество.       — Если тебе нравится так думать, — пожала плечиками Геката.       — Разве тебе никогда не было интересно? — спросила её Хината с любопытством химе, лично прошедшей опыт нищеты. — Как живут другие люди?       — Ничуть. Меня полностью устраивает моя жизнь, — Геката скользнула пальчиками по кружевной отделке на платье. — У меня есть всё, что нужно; мне дают всё, что я хочу. Самой себя лишать всего этого — ради чего?       — Чтобы научиться ценить то, что имеешь и чего лишено так много людей.       — Чтобы ценить материальное?.. Хорошо! — отбросив журнал, Геката лукаво и испытующе уставилась на Хинату. — Возьмём в пример… ну, скажем, какую-нибудь девчонку из приюта, где выросли вы с Холмсом, — Ева подалась было вперёд с намерением её остановить, но Хината мягким движением придержала старосту, продолжая смотреть на Гекату с вежливым интересом. — Девушка познала нищету и лишения, ничего, кроме них, по сути, не видела — но была счастлива с теми крохами, что имела. Однако затем случай подарил ей богатых покровителей, забравших девушку из нищеты в свой роскошный дом. По первости она будет ошеломлена переменой в жизни, тиха и скромна. Покровители, восхищённые её простотой и намеренные воздать за все годы нищеты, начнут осыпать девушку дорогими подарками: вот тебе, милая, платье из знаменитого бутика, вот серьги ценой в тысячу галлеонов, вот брошь из семейных сокровищниц, — называя предметы гардероба, Геката невесомо касалась своих. — Бедная девушка наконец познает роскошь. И знаешь? Со временем ей станет мало. То, что прежде казалось безумно дорогим: как колье за сумму, на которую она смогла бы прожить в достатке год, — начнёт казаться недостаточно великолепным. Восполняя упущенное: награждая себя за годы страданий, как она будет думать, — девушка ударится в погоню за излишествами. Каждое более дорогое, чем у неё, украшение на подруге будет вызывать в ней вспышку зависти и истерики. Ведь бедняжка не имеет других мерил достоинства, кроме денег, — Геката притворно печально вздохнула и вновь коснулась великолепного серебряного с камнями цветка под левой мочкой. — А вот мои серьги — не самые дорогие, что можно купить. Моё платье — не из самой дорогой ткани. Но я согласна на них и не думаю о материальной стороне вопроса. Потому что материальное — низко, а достаток позволяет сосредоточиться на высоком.       Закончив свой пассаж, она из-под густых тёмных ресниц посмотрела на Хинату в ожидании реакции.       — То, о чём ты говоришь, может случиться, — признала Хината. — Однако, — добавила она, стоило Гекате победно улыбнуться, — бывает и иначе. Представь девушку из богатой семьи, волею судеб оказавшуюся отлучённой от родительского состояния. Впервые столкнувшись с лишениями: необходимостью прислуживать себе самой, самостоятельно заботиться о гардеробе, пропитании, лечении, — она научится с уважением относиться к труду. Больше крестьяне, и рабочие на заводах, и горничные, и домовики не будут для неё блеклой массой обслуживающего персонала. Девушка поймёт, на себе познает тяжесть их жизни — и научится уважать. А уважение к стараниям и страданиям ближних вознесёт её к высокому.       Геката скорчила мину.       — Вот уж фантазия у тебя, Бенсон! Богатые девушки так себя не ведут.       Хината не сдержала улыбку: уж ей ли, химе богатейшего клана Конохи, не знать!       — Слабые — не ведут. И девушка из твоей истории — слабая. Сильная нищенка, получив богатство, не спустит его на тряпки, а одарит благами неимущих.       — Как же я люблю тебя, Хлоя, — прошептала Ева и взяла Хинату за руку. Благодарно улыбнувшись ей, Хината вновь обратилась к Гекате:       — Величие души от денег не зависит. И счастье тоже. Я видела в приюте девочек, плачущих от восторга над найденным на улице билетом в театр; я видела тех, кому приватная постановка лично для неё не доставила бы счастья. Я видела мальчиков, живших на две миски лапши в день и готовых поделиться половиной с тем, у кого нет и того, и посмеяться над этим; я видела тех, кто самый роскошный пир приказывал отправить в канализацию, потому что повар не угадал с блюдами. Не думать о материальном, живя в достатке, очень легко, Геката, — Хината вздохнула, вновь возвращаясь воспоминаниями в своё прошлое.       У неё были не пиры каждый день, конечно, но всегда полный стол, в то время как Наруто-кун перебивался пакетированной лапшой и милостью доброго хозяина «Ичираку Рамен». У неё были великолепные кимоно из тончайшего шёлка, когда Наруто-кун бегал годами в одной и той же латанной-перелатанной одежде. У Хинаты было всё — и, всё потеряв, она научилась ценить труд, которым блага обретаются. Поэтому, даже став воспитанницей Мальсиберов, она продолжала работать: шить и вязать на заказ, копя средства на костюм к маскараду и, в дополнение к сиротскому пособию, на новый учебный год.       — Я так с тобой согласна, Хлоя! — сказала Ева с запалом. — Роксана живёт куда беднее меня и намного лучше понимает, чего всё стоит. Зимой мы с ней ходили выбирать подарки к Рождеству; на сумму, которую я собиралась потратить на один, Рокси ухитрилась набрать целую корзину, причём куда более душевных и замечательных, чем мой дорогой. Вот поэтому я хочу немного пожить вдали от семьи, от титула чистокровной из богатой семьи! Вот поэтому после свадьбы!.. — она осеклась, настороженно посмотрела на Гекату, внимавшую ей с интересом.       — Что после свадьбы?       — Не важно, — сказала Ева. — Но я должна взять с вас обеих клятву, что вы ничего из прозвучавшего никому не расскажете.       — Конечно, — Хината с готовностью выставила мизинец: привыкла к подобным маленьким обетам, то и дело произносимым в спальне гриффиндорских третьекурсниц.       — Ладно, — с неохотой согласила Геката и подсела поближе. Когда их мизинцы переплелись, все трое поклялись не передавать никому содержание разговора; магия скользнула по их пальцам и, засияв, пропала.       Геката тут же отодвинулась. Ева обратилась к Хинате:       — Кстати, я хотела тебя кое о чём попросить.       — О чём же?       — Научишь меня шить? — Хината удивлённо вскинула брови, и Ева пояснила: — Я задумала кое-что для маскарада и хочу сделать это сама.       — Конечно, я помогу! — закивала Хината, а Геката закатила глаза.

***

      Весь день вилла бурлила, и только с наступлением ночи активность на ней поугасла. И всё равно, прогуливаясь в тени кипарисов, Хината видела огни в хозяйской спальне и ещё нескольких окнах: мало кому спалось, пусть и шёл двенадцатый час.       Шиноби вышли на улицу и скрылись в тенях деревьев, рассчитывая остаться незамеченными. Об этой встрече попросила Хината: у неё имелось, что обсудить с братом.       Над текстом клятвы для их ордена она начала работать сразу же после переговоров, но отвлеклась на триместровые контрольные. Теперь у неё выдалось время закончить первый черновик; одну из его копий она отослала с одолженной у Рея совой, а вторую принесла показать Итачи.       Он вчитался в строки с большим вниманием и интересом.       — Я, Имя, вступаю в Орден Трикветра добровольно. Обязуюсь придерживаться миссии Ордена и защищать его цели. Обязуюсь не действовать против Ордена и его членов. При несоблюдении клятвы готов понести ответственность на усмотрение товарищей.       — Что думаешь? — с лёгким трепетом спросила Хината.       — Начало хорошее, — сказал Итачи и достал карандаш. Присев на каменную скамью, притаившуюся под сенью жасмина, он принялся чёркать на листе, исписанном аккуратными иероглифами: Хината решила, что проведёт обряд на родном языке.       Опустившись рядом с ним, Хината проследила за исправлениями:       Я, Имя имя настоящее и имя в перерождении, вступаю в Орден Трикветра добровольно. Обязуюсь чтить устав Ордена, придерживаться его миссии Ордена и защищать его цели. Обязуюсь не действовать против Ордена и его членов. Обязуюсь не разглашать самостоятельно и препятствовать разглашению другими информации, классифицируемой Орденом как секретная. При несоблюдении клятвы готов понести ответственность на усмотрение товарищей. Клятву скрепляю своей…       — Чем мы скрепим клятву? — спросил, подняв голову, Итачи.       — Магией.       — Не лучше ли кровью?       — Я так не думаю… В любом случае, я не готова к ритуалу на крови. И магии в Белтайн будет более, чем достаточно.       Коротко кивнув, Итачи дописал последнее слово и отдал пергамент Хинате.       — Что теперь? Отошлёшь?       — Я уже отослала, — как можно спокойнее сказала Хината, пряча бумажку в карман. — Я решила, что будет честно, если вы оба увидите первый черновик одновременно.       Честно, она рассчитывала на укор, хоть бы даже немой, одним взглядом. Однако Итачи остался неожиданно равнодушен к обстоятельству, что сестра поставила его в один ряд с Дейдарой. Или мастерски равнодушным притворился.

***

      Следующие дни пролетели практически незаметно, наполненные вкусной едой, разговорами и расслабленным ничегонеделаньем. Не привыкшая к подобному времяпрепровождению Хината поначалу терялась, но вскоре начала находить прелесть в мерном течении жизни с перерывами на вылазки в город. Мора-сенсей, окончательно отошедшая от срыва в музее, сверх меры раздражённая большим количеством людей в округе, так и норовила сорваться на экскурсию и утягивала «детей» с собой. Обычно в таких вылазках к Хинате, Итачи и Рею присоединялись Геката и Криспин: Ева и Гектор, как и пророчил Рей, использовали все возможности, чтобы остаться наедине, а Киллиан и Диана всё время были заняты с малышом. Остальные взрослые, если и покидали дом, развлекались по своей программе, о которой Хинате было неведомо.       Её захватили каникулы, прогулки на природе, утренние теоретические занятия с Морой-сенсей, послеобеденное шитьё с Евой — и, конечно же, Рим. Рим! Хината не представляла, что есть на свете такой фантастический город. Он был огромен, как не были Коноха и столица Страны Огня вместе взятые, и кипел жизнью, как самый популярный курорт в разгар сезона. Здесь столько всего творилось каждую минуту, секунду! И люди были совсем не такие, как в Британии: лёгкие, громкие, чувственные, непосредственные и горящие десятком эмоций одновременно. «Вот подходящее место для Дейдары», — невольно думала Хината и улыбалась себе под нос, представляя бывшего подрывника Акацуки на старинных мощёных улочках, бурлящих жизнью, как горная река — потоками.       Как ни странно — ведь обычно всё, что ни подходило одному из них, было бесконечно далеко от другого, — Вечный город шёл и Итачи. Среди руин древности, наследия веков и тайн было словно его место, высеченное из того же мрамора, что и статуи императоров. В Риме Итачи ожил: тянулся за знаниями с жадностью, которой Хината не видела у него, пожалуй, никогда. Брату было интересно решительно всё, что касалось истории города, обрядов и особенно артефакторики. Рей был в восторге и предлагал всё новые и новые места и музеи, куда можно сходить; а ещё заговорщицки подмигивал Хинате, как бы говоря: смотри, план удаётся! И она улыбалась в ответ, тихо надеясь, что друг прав.       Помимо развлечений Хината занималась кое-какими делами, по большей части связанными с подготовкой к ритуалу. У неё уже был предмет, который станет вместилищем их обета: тот самый трикветр, который Хината показывала Итачи и Дейдаре на переговорах. Мора-сенсей учила её теории ритуалов, и Хината в моменты уединения репетировала действия, как в прошлой жизни репетировала чайные церемонии перед тем, как провести для важных гостей. И с каждой новой итерацией, по мере того как движения и слова всё глубже вбивались в подкорку, Хината чувствовала возраставшую уверенность в том, что у неё всё получится.       Вдогонку за первым вариантом клятвы Хината послала исправленный Итачи (на этот раз сову она позаимствовала у Евы). Через несколько дней обе птицы вернулись, сова Евы — с двумя письмами. Одно адресовалось Хинате, Еве, Рею и Крису и содержало уточнение касательно темы для оформления сада во время майского маскарада. Записка в отдельном конвертике была лично Хинате и содержало всего одну строку, написанную родным языком:       Меня устраивает второй вариант. Однако разве мы трое вступаем, а не создаём?       — Это хорошее замечание, — признал Итачи, когда Хината показала ему записку. Они опять гуляли вечером под кипарисами, но на этот раз дом был ярко освещён: ужинали поздно, после чего старшие собрались в гостиной, выставив «детей» за порог. Киллиан опять ворчал, но тут же напускал на себя равнодушный вид: мол, не больно-то и хотелось поучаствовать в серьёзном разговоре! Гектор и Ева ожидаемо воспользовались свободой и потерялись в парке за домом. Гекату Хината оставила в комнате подписывать открытки подругам, Криспин, наверное, опять пытался подслушать взрослых под дверью, а Рей, хитро улыбаясь, куда-то исчез.       — Тогда я внесу исправление, и после каникул мы можем собраться и окончательно утвердить текст клятвы, — сказала Хината, более чем довольная развитием событий. — После возвращения у нас будет полторы недели до Белтайна — достаточно времени, чтобы сговориться о деталях. К слову, я собираюсь наведаться в Запретный лес и заранее выбрать место для ритуала.       — Составить тебе компанию?       — Спасибо, не стоит. Мора-сенсей говорит, я должна выбрать сама и сделать это место своим.       Итачи слегка наклонил голову к плечу.       — Ты думаешь, она не догадывается, к чему твои расспросы?       — Догадывается, конечно. Однако она не станет мешать. Более того, мне кажется, — Хината запнулась, но всё же не смогла не поделиться: — мне кажется, сенсей довольна тем, что я развиваю навыки, которые, по её мнению, отличают достойную ведьму.       «Потому что боится, что в скором времени семья лишится её», — закончила про себя Хината. Но это была не её тайна, и она не видела за собой права раскрывать её брату.       Итачи продолжал рассматривать её лицо.       — Я сомневаюсь, — наконец, признался он. — Прости, Хината, однако то, что задумала, в ночь Белтайна ты будешь делать впервые в жизни. Ты уверена, что справишься?       — Я должна! — порывисто сказала она. — Сенсей дала мне так много знаний, и мы с ней обязательно попрактикуемся в простеньких ритуалах, когда вернёмся! Кроме того… — Хината чуть-чуть покраснела. — Знаешь, сегодня утром, когда мы занимались в оранжерее, на нас набрёл мистер Паркинсон. Он понял, чему сенсей меня учит, увидел мой листок с заметками и сказал: «Ритуалистика очень похожа на секс: ей учишься на практике. Важно знать основные принципы и правила, заранее позаботиться о безопасности процесса, а затем — тренироваться, тренироваться и ещё раз тренироваться, пока результат не будет удовлетворителен».       — Он много знает о ритуалистике?       — Я спросила. Он ответил: «Родовая память», — Хината пожала плечами, как бы говоря: наверное, это то же самое, что у Мальсиберов и Бёрков с артефакторикой.       Итачи кивнул, принимая такой ответ, и задумался. Не тревожа его, Хината перевела взгляд на дом, из окон которого на лужайку падал тёплый желтоватый свет, не думая ни о чём конкретном, просто наслаждаясь комфортно-прохладным вечером и терпким запахом жасмина. Но вдруг зашуршали в траве шаги, и приглушённый голос окликнул их:       — Хлоя! Майкл! — из темноты под кипарисовой стеной вынырнул Рей, довольный собой и прячущий что-то в холщовой сумке на плече.       — Рей! — Хината скользнула взглядом по сумке и вопросительно посмотрела на друга.       Тот улыбнулся шире.       — Приглашаю вас обоих на пикник!       — Сейчас?       — Разве есть момент лучше? — с претензией на философию откликнулся Рей и предложил ей руку. С заминкой, но Хината приняла, и друг утянул её вниз по склону. Пусть и всё ещё погружённый в себя, Итачи последовал за ними, чему Хината очень обрадовалась.       Рей спустился к самому берегу озера и остановился за пышным кустом жасмина, скрывавшим их от взглядов из дома. Прозрачные волны мерно накатывались и отступали, перебирая гальку. На дереве неподалёку что-то обсуждали совы: волшебники не запирали пернатых посыльных на ночь в клетки. В траве стрекотали цикады. Абсолютно чистое ночное небо отражалось в глади озера: ровно половинка луны и россыпь звёзд, которую в этом месте не затенял электрический свет городов.       Хината признала, что момент, выбранный Реем, был идеален.       Пока она наслаждалась видом, Рей наколдовал плед и расстелил между галькой и кустом, а после, опустившись на колено, принялся что-то извлекать из сумки. Итачи, наблюдавший за его действиями, нахмурился.       — Рейнальд…       — Тихо, — неожиданно перебил его Рей, но в тоне его звенело заговорщицкое веселье. Хината полностью обернулась: из сумки Рей достал сыр, тоненькую местную ветчину прошутто, потрясающе пахнувший хлеб и бутылку со стеклом, при луне казавшимся чёрным. — У нас настоящий итальянский пикник. И вино — важная его часть. Бабушка говорит, лучше с детства приучать к хорошему алкоголю, чем после откачивать чадо после дешёвого огневиски, — продекламировал Рей, подняв вверх указательный палец, но не удержал серьёзную мину и тихо рассмеялся: — Не занудствуй, Майкл, мы только попробуем!       Друг казался бесконечно довольным своей находчивостью и наверняка ловкостью: Хината подозревала, он не попросил у эльфов, а влез в погреб и сам прихватил вино. Рей так редко проявлял непослушание, обнажал лёгкую проказливость характера, что Хината не могла его не поддержать:       — И в самом деле: почему не попробовать по чуть-чуть?       Взгляд, которым её наградил Итачи, неожиданно, не был строгим; в нём отчётливо читалось: «И ты туда же, имото!»       — Будет весело! — пообещал Рей и утянул его на плед. Итачи позволил усадить себя, но устроился с таким видом, с которым на официальных мероприятиях в клане рядом с Хинатой становился Ко-сан, намеренный контролировать благопристойность поведения официальной наследницы. От этой мысли Хината хихикнула и потянулась за ножом для нарезки сыра.       К тому времени, как она справилась с ним и хлебом, Рей откупорил бутылку и наколдовал изящные бокалы на длинных ножках. Вино, которые он в них плеснул, оказалось белым; поднеся бокал к носу — рефлекс шиноби, собирающегося принять внутрь что-то новое, — Хината уловила аромат цветов и цитруса.       Итачи следил за происходящим без одобрения. Смешавшись под его взглядом, Рей зарделся и отвёл глаза, поболтал в бокале вино. «Ему сейчас кажется, — подумала Хината, — что даже цикады стрекочут обвинительно», — ведь она сама столько раз бывала в ситуациях, когда казалось, что весь мир смотрел на неё с осуждением. Чтобы доказать другу, что это не так, Хината первая пригубила напиток и ощутила роскошный букет и последовавшую за ним приятную горечь на языке. Шиноби с детства учили быть внимательными к малейшим оттенкам вкусов, и в новой жизни рефлекс прошлой не подводил.       — Это вино замечательное, Рей.       — Считаешь? — обрадовался тот и сам попробовал. — Д-действительно! — поспешно сказал он: наверное, горечь его сбивала. Хината находила её прекрасным продолжением первым ощущениям от глотка. — Бабушка говорит, сухие вина для ценителей, сладкие — для тех, кто ищет лёгкого удовольствия.       — Твоя бабушка много знает о винах? — чтобы поддержать разговор, спросила Хината, украдкой наблюдая за братом. Итачи рассматривал свой бокал с таким видом, будто в нём было не вино, а потенциальный яд.       — У неё свой виноградник в Тоскане — это на север отсюда. Винная лоза требует много внимания, а бабушка любит растения.       — Замечательно иметь хобби.       — Особенно не вредное для здоровья, — сказал Итачи с подтекстом.       — В малых дозах вино полезно для пищеварения, — возразил Рей.       — Разве у тебя с ним проблемы? — Итачи отставил бокал нетронутым и поднялся. — Я вернусь в дом. Не засиживайтесь, — это было однозначно обращено к Хинате. Она ответила спокойным уверенным взглядом.       — Спокойной ночи, Майкл.       — Спокойной, — пожелал Рей и, когда Итачи ушёл, обречённо вздохнул: — Его растормошить сложнее, чем сдать все СОВ на «Превосходно».       — Он такой, какой есть, — сказала Хината. — И мы принимаем и любим его таким.       Рей бросил на неё странный взгляд.       — А меня… меня ты тоже любишь?       — Конечно! Ты мой добрый друг, Рей.       — Конечно, — он вдруг подобрался, серые глаза заблестели, словно в лихорадке. — Но если я скажу…       — Ого! Вот это вы спрятались, — к ним подкрался и выглянул из-за куста Криспин. За ним следовала Геката, бросившая на Хинату и Рея взгляд, будто застала их на месте преступления. — У вас что, свидание?       — Нет, разумеется, — покачала головой Хината, слышавшая их приближение. — У нас пикник. Присоединяйтесь!       Казалось, все трое ребят в одинаковой мере удивились приглашению. Но Рей быстро взял себя в руки и подвинулся, освобождая место, на которое быстро плюхнулся Криспин. Геката, поразмышляв несколько дольше, всё же соизволила сесть и взяла оставленный Итачи бокал.       — Вы ждали кого-то третьего?       — Майкл только что ушёл, — ответил Рей. — Вы с ним не столкнулись по пути к дому?       — Нет, — Геката тут же опустила бокал на прежнее место. Рей закатил глаза:       — Он не пил из него. И не будь такой снобкой, иначе мы тебя изгоним с пикника.       — И ничего я не снобка! — возразила Геката и вновь взяла бокал, пусть без прежнего восторга.       — А мне кто наколдует? — заинтересованно выгнул шею Криспин.       — А ты не мал? — усомнился Рей и вопросительно посмотрел на его сестру. Та провозгласила:       — Ты можешь посидеть с нами, Крис, но я запрещаю тебе пробовать вино.       — Ты не имеешь права мне запрещать!       — Да? Кто старше?       — А кто нажалуется отцу?       — А кто расскажет, как ты пытался подслушивать под дверью гостиной?       Криспин надулся, но промолчал. Победно улыбнувшись, Геката отсалютовала бокалом Рею и пригубила вино с видом знатока. После первого же глотка её личико исказила гримаса отвращения, которую девочка попыталась скрыть, — но Рей и Хината заметили и, переглянувшись, прыснули. Криспин, пропустивший выражение на лице сестры, засмеялся просто так, чтобы ей досадить.       — А ну не смейтесь! — обиделась Геката. — Я… я привыкла к другому сорту!       — Недостаточно сладенько, сестрёнка? — поддел Криспин, хватая с импровизированного блюда сыр.       — Давайте признаем, что мы все не такие большие знатоки, какими хотим казаться, — предложила Хината миролюбиво.       — Я не знаток, — тут же поднял руку Рей, и Геката, только было собравшаяся заспорить с Хинатой, прикусила язык. — Давайте честно: как вам на вкус?       — Горько, — очень просто ответила Хината, решив не вдаваться в подробности.       — Кисло, — бросила Геката.       — Как моча гиппогрифа, — скривился Рей, и Криспин незамедлительно округлил глаза:       — А ты пробовал?       — Такое выражение! — отмахнулся от него Рей и посмотрел на свой бокал. — Ладно, бабушка говорит, вкус к хорошему вину надо выработать… — и залпом осушил остаток.       — Рей! — воскликнули в один голос Хината и Геката.       — Я вырабатываю вкус, — улыбнулся Рей и налил себе ещё. Хината вздохнула и подала ему хлеб с ветчиной.       Над берегом надолго воцарилась тишина: разговор не клеился. Хината знала, о чём поговорить с Реем, но не с Паркинсонами. Криспин улёгся на спину и, сложив руки на животе, разглядывал звёзды. Геката цедила вино микроглотками и смотрела на озеро. Запустив пальцы в волосы, Рей «вырабатывал вкус» и сердился: вечер явно шёл не так, как он спланировал.       И вот тогда совершенно неожиданно и неслышно вернулся Итачи — Геката даже вскрикнула, когда он вышел из теней. Итачи не обратил внимания на её бурную реакцию; с собой он принёс, маня магией, большой чайник и вазочку со всевозможными сладостями.       — Становится холодно, — прокомментировал он, садясь между Хинатой и Реем. Опустив свою ношу рядом с полупустой бутылью вина и блюдом с закусками, Итачи с полной невозмутимостью наколдовал себе чашку и наполнил её почти до краёв, отпил, взял печенье и поднял взгляд к луне.       Только тогда Хината осознала, что не только она — все неотрывно следят за его движениями.       — Итальянский пикник превращается в чисто английский, — заметил Криспин и трансфигурировал из камешка чашку; потянулся к чайнику, но словно спохватился и с издевательской серьёзностью обратился к сестре: — Геката, а чай мне можно?       — Можно, — кивнула она и быстро отставила бокал. — И я буду чай, так что налей!       — А сама? Ручки отвалятся?       — А у тебя разве отвалятся, если позаботишься о любимой сестре?..       — Паркинсоны, вы невыносимы! — сказал Рей, наливая чай себе и Хинате. Геката посмотрела на него так выразительно, что Рей сдался и позаботился и о ней.       Вино было забыто, бокалы с остатками испарились, а бутылка была запрятана в глубь жасминового куста. Из остатков закусок Хината соорудила сэндвичи, которые ребята тут же прикончили, а следом взялись и за сладости. Чисто английский пикник явно подходил им больше итальянского.       — Мне вспомнилось, — сказала Геката. — Помнишь, Рей, как нам было лет по восемь, и ты гостил у нас дома? Мы тогда упросили маму отпустить нас под присмотром Гектора, и мы весь день гуляли по лесу и собирали травы и ягоды, пили чай на полянках и перекусывали на ходу. Весело было, не правда ли?       — Весело, — впервые за вечер согласился с сестрой Криспин и улыбнулся воспоминаниям. А вот Рей ответил не сразу: крепче сжав чашку, поверх неё пристально посмотрел на Гекату.       — А помнишь, как летом после первого курса мы гостили у Розье?       Геката вздрогнула.       — Рей…       — Такое веселье было! — продолжил он, и Хинату неприятно поразила ядовитая ярость, которой сочились его слова. На неё даже отрешённый Итачи обратил внимание. — Розье тогда знатно повеселился за мой счёт, и тебе самой так понравилось!       — Что мне нужно было сделать?! — вспыхнула Геката. — Это были ваши мальчишеские разборки. Порядочным девушкам в них лезть не полагается.       — Ах так?! — Рей обратился к настороженно притихшей Хинате: — Хлоя, скажи, если бы при тебе избивали друга детства, ты бы осталась в стороне?       Вздрогнув, Хината замотала головой и открыла рот, но Геката её перебила:       — С каких это пор Бенсон — порядочная девушка?       — Я полагаю, с рождения, — мертвецки холодно проронил Итачи, повернувшись. Под его взглядом Геката испуганно охнула и сжалась.       — Настоящий друг всегда вступится. Девушка, парень — не важно, — припечатал Рей, добивая бедную девочку. Геката поникла, спрятала личико в ладонях и готова была расплакаться. Хинате стало её жаль.       — Ты прав, Рей, но не совсем. Когда дело касается физического заступничества, девушке трудней решиться: всё же в подавляющем большинстве случаев сила заведомо не на нашей стороне.       — Всегда можно придумать что-то! — заспорил друг, не удивлённый, но, казалось, обиженный её попыткой прийти Гекате на выручку. — Закричать, кинуть что-то, позвать на помощь: отвлечь, одним словом.       — А если отвлечь получится и противник ударит? Для девушки это страшная перспектива.       — Тебе ладонь в прошлом году раздробили, когда ты вступилась за девочку в приюте, разве нет?       — Я выросла иначе и отучена бояться боли.       Хината резко замолчала: не ожидала, что у неё вырвется именно такая фраза, пропитанная сталью и фатализмом философии шиноби. Рей ощутимо напрягся, подался к ней, встревоженный. Паркинсоны переглянулись.       — Хлоя… — прошептал на пределе слышимости Рей. Он глядел на неё, как будто бы позабыв, что рядом есть и друге люди; и в его взгляде Хината видела такой клубок эмоций, что опешила, не понимая, что творится с другом. — Обещаю, — обретя голос, твёрдо сказал Рей, — тебе не придётся меня защищать. Это я буду твоим защитником от любого, кто попытается причинить тебе вред.       — С-спасибо, Рей, — пробормотала Хината, растерявшись, не зная, что ещё сказать.       Молча наблюдавший за разыгравшейся сценой Криспин хмыкнул и вернулся к созерцанию звёзд. Геката отвернулась, её щёки пылали гневным румянцем.       И только Итачи выглядел искренне, непонятно Хинате довольным.