***
На завтрак Мора явилась если не довольной, то уж точно в куда более благодушном настроении, чем в предыдущие дни. Её грели слова, произнесённые накануне мужем. Мир казался не таким поганым. — Скажите, Мора, — горячо прошептал, подсев к ней за преподавательским столом, взволнованный Флитвик, — как вам удалось?! — Что удалось? Флитвик всплеснул ручками: — Ну как же? Заманить в школу Септиму, конечно! — Что? — Мора опешила. — Какую Септиму? Вектор? — Мора, не разыгрывайте меня, — пожурил декан. — Скажите ещё, что объявления о её лекции, появившиеся сегодня утром на всех стендах школы, — не ваших рук дело! — Нет, не моих, — проморгавшись, Мора достала палочку. Удивлённо охнув, Флитвик отвернулся от неё к только прибывшему за стол Вектору: — Секст, так значит, это вы пригласили дочку дать лекцию в школе? — Моя дочка согласилась дать лекцию?!.. Приманенный чарами пергамент лёг на пустую тарелку перед Морой, и она заскользила взглядом по строчкам. И в самом деле: эта пятница, пять вечера, открытая лекция магистра нумерологии Септимы Вектор. — Как такое возможно?.. — пробормотала Мора себе под нос, массируя задёргавшуюся скулу. После обсуждения с Гринграссом на каникулах Мора послала приглашения выступить в Хогвартсе и Миранде Гуссокл, и Септиме Вектор, но от обеих получила отказ: от Миранды, старой чистоплюйки, в свете статьи о Море весьма резкий, тогда как Септима ограничилась заявлением, что не заинтересована в предложенном. Тогда Мора подумала, что у девицы кишка тонка плюнуть ей в лицо ядом, как сделал старик Вектор. Теперь же… теперь Мора решительно не понимала, что происходит. И хотела разобраться. — Минерва, разрешите нашу загадку! — тем временем обратился Флитвик к подошедшей МакГонагалл. — Это вы пригласили для лекции Септиму Вектор? — Однозначно нет, — ответила замдиректора, покосившись при этом на Мору. — Я и сама гадала, кто организатор. Я слышала, мисс Вектор весьма… привередлива в выборе, где выступать. — А я слышала, она недолюбливает Хогвартс и считает Шармбатон лучшей школой волшебства! — поддела старого нумеролога Стебль. Вектор проворчал: — У моей дочки ветер в голове. Признаю, моей ошибкой было сдаться уговорам её матери и позволить Септиме остаться обучаться во Франции… Мора почти не слушала их: сосредоточилась на исследовании зацепки. Объявление о лекции было оформлено так, что не пропустить: яркие краски, бросающийся в глаза даже издалека каллиграфический шрифт, — и практически наверняка являлось делом студсовета. Не слушая обсуждения профессоров, с прибытием каждого нового разгоравшегося с удвоенной силой, Мора поднялась, не забыв пергамент, и направилась к выходу из Большого зала. По пути она перехватила взгляд сына и наклонила голову — Рей мгновенно отложил столовые приборы и последовал за ней. — Доброе утро, мама. Что-то случилось? — спросил он, когда они отошли в сторону от дверей трапезной, в которую вливался утренний поток школьников. — Это ваших рук дело? — Мора показала объявление. Скользнув по нему взглядом, Рей кивнул: — Да, наших, — и с непониманием и беспокойством посмотрел на Мору. — Постой, разве ты не знала?.. — Кто попросил студсовет подготовить эти объявления? — Лестрейндж. Следовательно, полагаю… — Гринграсс, — закончила за него Мора и нахмурилась. Рей уставился на неё совершенно потерянно. — Мама?.. Отмахнувшись от вопроса, Мора направилась в сторону мраморной лестницы, уводившей на верхние этажи. Теперь ей вряд ли кусок в горло влезет: холодное склизкое чувство, что её обскакали, убило почти всё теплившееся с вечера счастье. Как Гринграссу — Гринграссу! — удалось выбить согласие там, где Мора получила отказ?! Он что, угрожал Вектор? Шантажировал? Подключил свои связи? Ведь его отец — глава Отдела тайн, да и с той хитрой журналисточкой Фоули они вроде бы в одной компании… Словно магия Хогвартса толкнула их навстречу друг другу: когда Мора достигла верха лестницы, Гринграсс показался из-за ближайшего поворота. Его, словно верный оруженосец, сопровождал Лестрейндж; он первым заметил Мору, разглядел, наверное, выражение её лица — и негромко заметил Гринграссу: — Кажется, сюрприз ей не понравился. — Я не люблю сюрпризы, — прорычала в ответ Мора, преградив им дорогу. — Почему вы мне не сказали? Поправив очки, Гринграсс уставился на неё мрачно и как будто с обидой. — Вы были заняты. — Не настолько, чтобы быть выброшенной из своего проекта! Эти лекции — мой проект, Гринграсс, вас я пригласила посодействовать, а не перетягивать на себя одеяло. Гринграсс сделал резкий жест, словно спрашивал: вы это серьёзно? Мора кивнула, и Гринграсс прикусил губу, зелёные глаза сверкнули опасной искрой. Несколько секунд у него ушло на то, чтобы взять эмоции под контроль; затем он медленно поднял руку и показал два пальца. — Ну и что это?.. — О, Мора, Рафаэль! — на них налетел Дамблдор, сияющий душевнейшей улыбкой. — Позвольте поздравить, ваш заговор сумел застигнуть меня врасплох! Но и порадовать, вне всяких сомнений, — директор элегантно сцапал их под руки, не давая и слово вставить: — Септима — весьма прихотливая юная леди! Я теряюсь в догадках, как вы сумели её покорить… И он утянул их в Большой зал, где под взглядами всей школы усадил по разные стороны от себя и принялся оживлённо расспрашивать об увлечении нумерологией. Односложно ему отвечая, Мора не знала, от чего её тошнит больше: от еды, Гринграсса или же директорского дружелюбия.***
В следующие дни Рейнальд ходил словно в воду опущенный. Он не замечал выпадов в свою сторону и не пытался затеять драку на ровном месте — к, что скрывать, удовольствию Итачи, которому апатия товарища хотя бы на время развязала руки. Первым делом он возобновил осторожную слежку за Рабастаном Лестрейнджем, начатую ещё до каникул. Тот не изменял уже выявленным паттернам: утренняя тренировка с Дейдарой (примерно в те же часы, которые сам Итачи проводил с Лисанной), завтрак, собственные уроки и ассистирование профессору Гринграссу, обед (обычно этот час Рабастан проводил с Дейдарой и братьями Шелби, обсуждая или продавая что-то), снова уроки, после ещё немного бизнеса, дела студсовета, что-то за закрытыми дверьми с Гринграссом, минимум трижды в неделю — долгие квиддичные тренировки в составе факультетской команды. Слизеринская сборная готовилась к финальному матчу против Гриффиндора. Игра обещала быть жаркой. Затаившись в тенях стадиона, Итачи наблюдал за очередной тренировкой. Регулус летал впечатляюще: мальчик будто родился с крыльями, парил под огненным куполом вечернего неба с непринуждённой лёгкостью, словно являлся с метлой одним целым. За пару часов упражнений он поймал снитч пять раз, чем вызвал щедрые поощрения со стороны капитана. Регулусу были приятны добрые слова, а Гектор на них не скупился. Крэбб и Гойл, загонщики-семикурсники, устроили занимательную игру: носились по полю вслед за Яксли и со всей силы запускали в него бладжеры. Яксли уклонялся, кричал-матерился и требовал оставить его в покое, но загонщики и не думали давать охотнику поблажку. В стороне от них, у голевых шестов, вратарь Булстроуд переживал собственные не лучшие моменты жизни: Лестрейндж бомбардировал его атаками, и делал это с таким запалом, словно его жизнь зависела от того, сколько мячей пропустит Булстроуд. Но вот закатное солнце догорело, и мир стали заволакивать сумерки. Зычным окриком Гектор привлёк внимание команды: — Эй, парни! Хватит на сегодня! — Хвала Салазару! — воскликнул Яксли, подлетев к капитану. — Ты хоть видел, что эти два идиота со мной сделали?! У меня тело будет сплошным синяком! — А ты попроси Забини подуть на ранку, — ухмыльнулся Крэбб. — И ранка загноится, Яксли загнётся, а на его место мы возьмём нормального охотника. Отличный план! — одобрил паривший над командой Рабастан. Гойл расхохотался так, словно ничего смешнее в жизни не слышал, и Крэбб с Булстроудом к нему быстро присоединились. Развернув метлу, Регулус первым пошёл на снижение. — Отцепитесь от Корбана, он делает успехи! — осадил парней Гектор. — Все хорошо потрудились сегодня. Завтра отработаем… — Так завтра же лекция, — перебил Рабастан. — Драккл, точно… Ладно, тогда следующая тренировка — в субботу. Я потрясу Аббота, посмотрим, на сколько смогу выбить поле… Они продолжили обсуждение, снижаясь в сторону раздевалок. Только Рабастан не последовал за остальными: вновь набрав высоту, он заложил петлю и ушёл в умопомрачительное пике. Лишь в самый последний момент он выровнял полёт над землёй и устремился к оставленному сокомандниками чемодану с мячами. Все давно ушли; мир почернел, и лишь Хогвартс в отдалении сиял множеством огней — однако Рабастан всё ещё носился над полем, неутомимый, словно помешанный. Наколдовав россыпь шаров света, зависших над стадионом, он выпустил бладжер и с квоффлом наперевес маневрировал, уходя от зачарованного мяча. Почему-то Итачи думалось, что на месте бладжера Рабастан представляет Дейдару. Его упорству Итачи отдавал должное: не каждый гражданский способен столько тренироваться. В преддверии финала слизеринская сборная занималась интенсивно — и каждый раз Рабастан задерживался дольше остальных, отрабатывая броски и финты. Порой к нему присоединялся Гектор, реже — Корбан, но всё же зачастую Рабастан упражнялся один до позднего вечера и лишь незадолго до отбоя спохватывался: убирал мячи в сундук и возвращал его в кладовую, взмахом палочки уничтожал шары света над полем и шёл в раздевалку, принимал там душ, а после, переодевшись, бежал обратно в школу. В такое время подкараулить Рабастана было проще простого. В квиддичной раздевалке Итачи бывал прежде, чтобы произвести разведку местности. Та не представляла из себя ничего примечательного: комната со скамьями и деревянными шкафчиками, смежная с душевой на восемь человек. На противоположной стороне поля была ещё одна точно такая же. Итачи дождался, когда Рабастан уберёт мячи, погасит огни и, закинув метлу на плечо, уйдёт в раздевалку. Приблизившись, затаился под приоткрытым окном: по всему периметру комнаты тянулись такие, узкие, под самым потолком. Забраться через них в раздевалку не представлялось возможным, но подслушать, что происходит внутри, не составляло проблем. Итачи слышал копошение Рабастана, шорох снимаемой одежды и стук босых ног по полу. В отдалении зашумела вода. Выждав немного, Итачи вошёл через дверь. Раздевалка была пуста, только один шкафчик распахнут настежь; в нём и возле него был развал формы и амуниции, школьной одежды. Прислушавшись: душ шумел, плескалась вода, — Итачи подошёл к шкафчику и проверил вещи. Волшебная палочка обнаружилась в боковом кармане спортивной сумки — это удовлетворило Итачи, и он сложил печать. Хенге придало ему ничем не примечательный облик типичного британца средних лет в чёрной мантии; своё — не своё лицо Итачи скрыл под маской. Закончив с приготовлениями, неслышно подкрался к приоткрытой двери душевой. Та не скрипнула, когда он чуть шире распахнул её, чтобы просочиться внутрь. Шум воды сделался громче; комнату заволок горячий пар и запах хвои. Рабастан никуда не спешил. Опёршись ладонями на кафельную стену, он подставил спину под душ и склонил голову; вода стекала ручьями по его волосам, почти завесившим закрытые глаза. Давая себе миг на оценку противника, Итачи смерил его пристальным взглядом. Рабастан от природы имел хорошую комплекцию: приличный рост, широкие плечи, длинные ноги, — на которую долгими систематическими тренировками наслоил внушительную мускулатуру. Он не был горой мышц, как Кисаме, но и не был столь же сух и поджар, как сам Итачи в его годы; по комплекции Рабастан напоминал ему скорее Хатаке Какаши — и уже одно это сравнение делало молодому магу честь. Оценка была сугубо прагматической: Итачи решал, обездвижить противника чарами сразу или же при возникновении необходимости сумеет его скрутить без чрезмерного употребления чакры. Прикинув, Итачи решил, что справится с парнем. Сделал ещё пару шагов — Рабастан вдруг вскинулся, развернулся, но Итачи уже держал его под прицелом волшебной палочки. — Без глупостей, Лестрейндж. Рабастан бросил быстрый взгляд по сторонам и прикусил губу, досадуя на себя. — Ты ещё кто? — Вопросы здесь задаю я, — Итачи говорил негромко, и голос его Хенге переплетался с шорохом воды, бившей по плечам Рабастана. — Если это розыгрыш, ни хера не смеш… Росчерком палочки Итачи раскроил кожу на его груди. Рабастан зашипел от боли. — Нет, мальчик, это не розыгрыш. Тебе были обещаны последствия… — У Руди кишка тонка, чтобы самому прийти по мою душу? — перебил его Рабастан. Что удивительно, он вовсе не казался испуганным — и, судя по глазам, решал, успеет ли броситься до того, как враг выпустит новое заклинание. — В данный момент тебе следовало бы переживать за собственные кишки, — Итачи красноречиво указал палочкой на его живот. — Нам нужна информация, которой ты обладаешь. Выдай её и будешь жить. — Информация? — О Дэвиде Поттере. Взгляд Рабастана потемнел; губы сошлись в жёсткую линию. — Пошёл ты. И боссу своему то же передай. — Ты, кажется, не понял, — Итачи стеганул его лёгким Экспульсо, отбросив на стену, и в три размашистых шага оказался вплотную. Отчаянно хватая ртом воздух, Рабастан попытался его оттолкнуть, но Итачи пересилил и чётко, сильно, с расстановкой, душа сопротивление, ударил в живот и уронил на пол. Наклонился над ним, заломал над головой руки и упёр в кадык кончик волшебной палочки. — Отвечай. Что рассказал тебе Дэвид Поттер на дороге из Хогсмида в ночь на двадцать третье марта? Яростно засопев, Рабастан предпринял безуспешную попытку вывернуться — и промолчал. Итачи сильнее стиснул его запястья, грозя сломать. — Я жду. Молчание. Горячая вода стекала по спине, намачивая мантию, но Итачи не отвлекался на то, чтобы остановить поток. — В твоих интересах начать говорить до того, как я перейду к пыткам. Его брови дрогнули, но Рабастан продолжил упрямо молчать. Итачи это надоело. Шаринган просился на глаза, и Итачи дал ему волю — мощь додзюцу внесла его в разум Лестрейнджа, сметя окклюменционный щит. Мысли вокруг заметались в беспорядке, закружились вихрем, но Итачи без сомнений и замешательства запустил в этот вихрь руку, нащупывая точку входа. Он продавит этого мальчишку и заставить сделать так, как ему нужно. Вокруг него соткалась мрачная комната: тёмные обои на стенах, массивная деревянная мебель, кровать с тяжёлым индиговым пологом. Пламя в высоком камине — единственный источник света; сбоку от него — зеркало в полный рост, заключённое в вычурную золотую оправу. Перед зеркалом крутится мальчишка лет одиннадцати в новой, с иголочки, хогвартской форме. Второй мальчик замер рядом, затаив дыхание; он младше лет на шесть и смотрит на старшего с благоговением. Комнату сменил перрон. Старший уезжает в Хогвартс в первый раз, и младший рыдает, плевав на окрики матери. Чувство, затопившее мальчишку, неспособного ещё в силу возраста его полностью осознать, было всепоглощающим одиночеством… «Мне нужен Хогсмид». Деревня возникла перед ним, нарядная, приукрашенная к Рождеству. Мальчишка — Рабастан — несётся через снег к старшему брату и бросается на него с восторженным воплем. Тот ловит его и крепко прижимает к себе. — Руди, Руди! Наконец-то! Без тебя дома так ску-учно!.. Мы пойдём в «Сладкое королевство»? А смотреть Визжащую хижину? А там правда есть привидения?.. — Тихо ты, не тараторь, — перебивает первокурсник, гордо носящий слизеринскую нашивку на мантии. Покровительственным жестом он опускает руку на голову брата. — Куда ты хочешь сходить первым делом?.. «Это слишком старые воспоминания». Хогсмид перед ним меняется: вывески магазинчиков и трактиров слегка ветшают, деревья становятся выше, а зима сменяется холодной осенью. Рабастан, уже сам в серебряно-зелёном галстуке, бредёт по главной улице деревни, сердито оглядываясь по сторонам. Многие из прогуливающихся студентов косятся на него и показывают пальцем, но только когда он отворачивается. Кулаки Рабастана саднят после драки, а на душе так противно, что хочется выть и рычать. В особенности — из-за взглядов, направленных на него: опасливых, неприязненных, осуждающих. — Поздравляю, — звучит из-за спины расслабленный голос. Рабастан оборачивается, и первое, что он видит перед собой, — это кружка со слегка дымящимся горячим шоколадом. — Ты снова стал центром внимания. — Всё из-за тебя, Эш!.. — Фу, грязнокровка, не садись с нами! — пищит первогодка Булстроуд, настойчивым маханием отпугивая от их компании одноклассника. Рабастан морщит нос и смеётся вместе со всеми. — Я полукровка! — в тонкоголосом хилом мальчонке не без труда, но узнаётся Эшли Шелби: сгорбленный, плечи опущены, русые волосы падают на лицо, почти закрывая голубые глаза и круглые очки в массивной оправе. — Наполовину грязный — значит, грязный! — выдаёт Рабастан, и ребята хохочут, а Эшли убегает… Большой зал сменяется подземельем замка, хорошо знакомым Итачи коридором неподалёку от факультетского общежития. Рабастана туда привели глухие всхлипы. По коридору разбросаны учебники, порванные конспекты, принадлежности для письма, изодранная сумка. Эшли стоит у стены, обняв себя, и тихо плачет. Рабастан усмехается и уходит в общежитие, где Крэбб и Гойл рассказывают ему, как проучили грязнокровку… В кабинете заклинаний стоит гвалт: первокурсники тренируются левитировать перья. Профессор Флитвик сам назначал пары, и Рабастан делит перо с Эшли. Оба уже справились с заданием и теперь сидят, глядя в разные стороны. Но вдруг Эшли взмахивает палочкой — и чернильница поднимается в воздух, медленно, почти торжественно; замирает на миг — и переворачивается, выплёскивая чернила на голову зазевавшегося Рабастана. Класс взрывается смехом, а профессор Флитвик хлопочет, чистит Лестрейнджа и мягко журит Шелби… Рабастан нагоняет Эшли в коридоре. Тот пытается скрыться через потайной ход, но Рабастан ловит его и прижимает к стене. — Зачем ты это сделал?! В первый миг Эшли съёживается, русые волосы опять падают на глаза. Но затем он вскидывает подбородок, прямо глядит на Рабастана. — Показать всем, что я не трус. — Ты… что?! — Я не боюсь тебя, Лестрейндж! — взрывается Эшли. — Даже если ты чистокровный и брат у тебя — семикурсник! И других не боюсь! Вы ещё не знаете, что я могу! — Ну покажи! — рычит Рабастан и замахивается, чтобы дать ему кулаком в лицо, но Эшли раньше наступает ему на ногу и набрасывается с боевым визгом. Они падают на пол и метелят друг дружку, пока не прибегают старосты… — …должен прекратить общение с ним, — серьёзно говорит Рудольфус. Он и Рабастан сидят одни в купе «Хогвартс-Экспресса», за окнами которого пролетают заснеженные пейзажи. — Но Эшли классный! Он столько всего знает и так интересно рассказывает! А ещё он смелый, мы с ним вместе и замок исследовали, и подземелья, и даже в Запретный лес один раз зашли! Мне с ним очень весело! — Это не имеет никакого значения! — отрезает Рудольфус. — Грязнокровка — недостойная компания для тебя. — Он полукровка! Видя слёзы, собирающиеся в глазах брата, Рудольфус смягчается: — Басти, пойми: Шелби — очень плохая семья, и я не хочу, чтобы этот Эшли на тебя влиял. Вокруг столько хороших ребят из семей нашего круга… — А мне они не нравятся! — перебивает его Рабастан. — Мне нравится Эшли, и я буду с ним дружить, вот так!.. «Мне нужен Дэвид Поттер». Мечущееся сознание жертвы невольно бросает ему картинку: полёт на предельных скоростях, опасный финт и задорный смех… В реальности Рабастан резко прикусил язык: Итачи ощутил в его внутреннем мире вспышку боли и яркий вкус крови. Боль жертвы выбросила Итачи из калейдоскопа воспоминаний на границу сознания, где медленно восстанавливалась пробитая Шаринганом окклюменционная стена. — Какой упёртый мальчишка, — Итачи вздрогнул и повернулся к возникшему рядом Сасори. Пусть лицо кукловода оставалось бесстрастным, в его тоне звучали предвкушение и нездоровое веселье. Горящие карие глаза глядели вперёд, где в черноте бликовали воспоминания и мысли Рабастана. — Впрочем… — в тонких пальцах Сасори возник сенбон, — и не таких говорить заставляли. — Нужно найти его воспоминание о признании Дейдары, — сказал Итачи, тоже сосредотачивая внимание на бликах. — Что потом? — Заставим его выдать информацию Эшли. — Избавимся ото всей команды разом? — Незачем тянуть. Сасори кивнул, и они переступили через обломки стены, без спешки двинулись в сторону бликов. Они ступали в звенящей тишине. С каждым шагом Сасори делался всё мрачнее — проекция концентрированной паранойи Итачи, не верящей в отсутствие ловушек. Но тех пока не наблюдалось. Они приблизились к завесе отблесков. Их трепетное мерцание сбивало с толку, не позволяя определить необходимое. Это был метод защиты разума: соскользнуть на самый примитивный, животный уровень функционирования, где мысли размываются, а воспоминания становятся не более чем далёкими отголосками, бликами. Шиноби Учиха пользовались им, когда становилось сложно выдерживать пытки. Следующий шаг… — Чувствуешь? — Что? — Ширмы и стены. Сами воспоминания могут поблекнуть, но не барьеры, которые их скрывают. Итачи присмотрелся, вкладывая дополнительную чакру в Шаринган, — и чернота зарябила, расцвела нечёткими разводами-дымками. По большей части это были мелкие клятвы-обещания, которые студенты Хогвартса заключали направо-налево; в них магии — чуть, а секреты, скрытые ими, не представляли для Итачи интереса. Его внимание приковали две стены, неприступными твердынями высившиеся среди жалких дымок. Та, что слева, была кроваво-красной; справа — голубовато-зелёной. — Интересно, — произнёс Сасори, плавно подкрадываясь ближе к стенам. Те оставались инертными преградами. Пока, по крайней мере. — Этот обет, — он указал на правую стену, — мальчишка принёс Дейдаре: я чувствую его энергию. Но тогда, — он вновь посмотрел на левую, — что это такое?.. — Для этого нет времени, — одёрнул собственное любопытство Итачи. — Сломать барьер или сперва попытаться обмануть?.. — Второе. Лучше поберечь силы: ты давно не использовал Шаринган столь интенсивно, и неизвестно, не истощишь ли ты себя его применением. — Это нежелательно, — согласился Итачи и задумался. Впрочем, идея пришла быстро. Отвернувшись от манящей загадкой кроваво-алой стены, Сасори встал к ней спиной, сконцентрированный на голубовато-зелёной. Сложил печать — перед ним возникла кукла, идеальная копия его напарника. Вскинув руку, Сасори прикрепил нити чакры к марионетке, и та вскинула голову, тряхнув длинным светлым хвостом. Итачи скрыл себя и Сасори. Марионеточный Дейдара покрутился, словно живой, и уверенно зашагал к стене. — Эй, Басти, выходи! Это была проверка! Ты про… — он мимолётно осёкся, когда прямо перед ним возник Рабастан, опёршийся спиной на стену, — прошёл проверку, ага! — Супер, — скучным тоном бросил Лестрейндж. — Закончи фразу. Сто шесть — это… — А? — Н-да, засыпаться на первом же вопросе… Я-то надеялся, отец окажет мне честь и пошлёт достойного палача, — оттолкнувшись от стены, Рабастан прочно встал на ноги и хрустнул костяшками. Зеленоватый свет окутал его, глаза засверкали. Ответный удар был такой силы, что Итачи, откровенно не ожидавший сопротивления настолько яростного, вновь оказался отброшен далеко назад, за восстанавливающийся окклюменционный барьер, куда-то в черноту. Нет, не куда-то! В собственную черноту! За ней было ало-серое марево, скрывающее бесплодную каменистую пустошь, и сад, где цветут сакуры, и только с виду маленький дом под их сенью… Чужая воля рвалась вперёд, используя канал, через который Итачи протянул собственное сознание к разуму жертвы, — хитро, Итачи признавал. И знал, как обернуть находчивость противника против него самого. Он сам выбрал, куда выведет канал, связавший сознания. Чёрный и белый, резкий, детализированный до болезненности мир под алой луной, скрытой кровавыми облаками, — реальность Цукуёми охотно приняла Рабастана в свои объятия. Итачи больше не мог использовать эту технику. Зато мог поделиться воспоминаниями о том, как применял её в прошлом. Посреди пустоты на кресте висел шиноби. Это был Хатаке Какаши, но Итачи подправил картину, и вот уже пленник — Дейдара, каким его знает Рабастан: невысокий, юный и такой хрупкий на вид. Себя Итачи тоже изменил: вместо плаща Акацуки облачился в простой чёрный, покрыл голову капюшоном и скрыл лицо под обезличенной белой маской. Интересно, выдержит ли Рабастан три дня наблюдений за тем, как пытают его друга?.. Стоило первой катане вонзиться Дейдаре в бок, Рабастан сорвался с места, забывая обо всём, и накинулся на Итачи. Отвлекает внимание на себя? Неплохо… но бесполезно против воспоминания. Рабастан пролетел его насквозь, рухнул на землю и тут же вскочил, опять напал — всё с тем же нулевым результатом. Рядом возник ещё один крест; ещё один пленник и ещё один палач. Рабастан дёрнулся, ошалело помотал головой, решая, в какую сторону бросаться. Попытался материализовать какое-нибудь оружие, но Итачи не позволил, продолжая наносить удары катанами. Крестов стало три; как и пленников, и палачей. Скрежет зубов и судорожные вздохи переродились в первые глухие пока стоны. Рабастан вдруг прекратил метаться. Остановившись между крестами, он задрал голову к небу и громко заявил: — Чувак, ты бы хоть постарался собрать информацию, прежде чем идти меня к чему-то принуждать, серьёзно! Ты хоть в глаза того Поттера видел? А слышал? Он, конечно, отмороженный, но не мазохист, и в такой ситуации он не стонал бы, а крыл тебя матами. Что ж, видимо, придётся мне, — и Рабастан подошёл к одному из крестов, прислонился плечом к нему, а когда клинок вошёл Дейдаре под рёбра, заорал во всю мощь лёгких: — Су-ука, кто ж так пытает?! Тебя бабуля учила или ты сам такой криворукий?! Дай сюда свой ножик, я покажу тебе, как надо!.. Скрытый от него настоящий Итачи так и застыл в полнейшем шоке. Этот парень… По плечу его вдруг кто-то похлопал. — Можно тебя на минутку? — вежливо уточнил Шисуи и, не дожидаясь ответа, вытащил Итачи в другое воспоминание. Ночь и водопад речки Нака. Ну конечно. — Брат, пожалуйста, остановись! — рядом с Шисуи возникла Хината, сцепила пальчики в замок у груди. — Разве ты не видишь, как он старается, как не сдаётся?! Вся его бравада, и контрудары, и то, до чего он низвёл себя, когда ты был внутри… — Ты ведь прекрасно знаешь, что есть следующий шаг за размытием воспоминаний, — мягко заметил Шисуи. — Когда противник слишком силён и в тебе почти не осталось сил на борьбу, выходом становится полное уничтожение собственных воспоминаний, — прошелестел, сплетаясь с шумом воды, голос матери, обучившей Итачи этим техникам. — Это сделать несложно: всего один правильный пульс чакры. Это страшно, потому что вместе с памятью сотрётся твоя личность. Однако, если на кону информационная безопасность клана и деревни… — Рабастан готов пожертвовать собственным разумом, но не выдать напарника, — сказал Шисуи. — Это ли не доказательство, что ему можно доверять? — Нет, — возразил Итачи. — Он — всего лишь волшебник. — А ты — всего лишь трус. Как и всегда, Итачи вздрогнул от звука этого голоса. — Так сложно признать, что был неправ? — Саске остановился поодаль, мрачный и настроенный решительно, как в тот раз, когда догнал воскрешённого Итачи у убежища Кабуто. — Ты ошибся в нём, как ошибся во мне, сочтя, что я слишком слаб и не выдержу груза твоего доверия. Ты говорил мне, что раскаялся. — Ты обещал мне мир, — сказала Хината. — Ты обещал… — эхом повторил Шисуи. Итачи отвернулся, не в силах выносить их вид, их слова. Перед ним, заслоняя кровавый мир Цукуёми, стоял Кисаме. — Как начался наш совместный путь, Итачи-сан? А как завершился? — Как закончил я собственный путь? — прошептал за спиной Сасори. Итачи зажмурился, накрыл лицо ладонью — и ощутил не кожу, но фарфор. Вздохнул. И принял решение.