Love is war

      О, реакцию Ичи-нии Сабуро запомнил надолго, если не на всю жизнь.       Разумеется, их... развлечения... зачастую несколько рискованны, но они оба всегда считали, что не пересекают тонкой грани дозволенного, за которой таится что-то тяжёлое и страшное... по ощущениям самого Сабуро, по крайней мере. Он не верил, что Ичи-нии может их возненавидеть, но опасения от этого никуда не девались. Страх столкнуться с непониманием перевешивал рационализм, но всё вышеперечисленное сметала собою жажда азарта. Сабуро ждал слишком долго, чтобы осторожничать. И каждый раз, когда он лез к Джиро прямо под носом их дорогого старшего брата, возбуждение пополам со стыдом захлёстывали его с головой. Коктейль, пьянящий лучше любого алкоголя — так Сабуро может назвать все разы их рваных коротких поцелуев, тихого быстрого секса и бесстыдного облапывания друг друга, когда Ичиро стоит только повернуть голову, чтобы увидеть, чем они занимаются. Острота подобных ощущений несравнима даже с самым опасным аттракционом, и каждый раз, обещая себе больше не поддаваться Джиро или — куда чаще — собственным желаниям, он с щемящим восторгом проваливается в море адреналина, полностью противореча своим же словам о том, что им следует быть осторожнее.       Глупо было надеяться, что всё это не повлечёт за собой никаких последствий.       Тем вечером они все вместе смотрели телевизор — такое бывало и будет ещё не раз, ничего необычного в этом нет. От похожих посиделок в приюте их отделяет лишь отсутствие толпы детей, то и дело норовящей выпихнуть кого-нибудь с хорошего места. И... кое-что ещё. Тогда — Сабуро помнит это на все двести процентов! — инициатором был Джиро, как и всегда, когда происходит что-то плохое. Ну, ладно, не всегда. Почти всегда. Это дела не меняет! Да и, справедливости ради, он не то чтобы возражал. Трудно возражать, когда на ухо шепчут всякую пошлую чушь, осторожно, но умело поглаживая при этом бедро. Под одеялом ничего не видно — успокаивает себя Сабуро, но всё равно усиленно пытается разглядеть лицо Ичиро, сидящего слева от него, за счёт одного лишь периферического зрения. Происходящее на экране окончательно перестаёт им восприниматься — все усилия уходят на сохранение молчания и наблюдение за Ичи-нии.       Когда он вдруг длинно, устало вздыхает, сердце Сабуро пропускает удар. Джиро замирает (его напряжение чувствуется всем телом), в ожидании дальнейших событий забывая даже дышать. — Вы ещё потрахайтесь тут, — говорит Ичиро голосом, не выражающим и тени эмоций, а потом вдруг коротко хихикает, поворачивая голову в сторону оцепеневших младших и лукаво щуря глаза. Сабуро, сидящий совсем рядом с ним — чуть-чуть протяни руку и достанешь — отлично видит, что во взгляде его нет напряжения или отвращения. Только ехидство и — совсем немного — серьёзность, прослеживающаяся в мягкой полуулыбке. Джиро поспешно убирает руку. — Как давно ты знаешь, Ичи-нии? — почти одними губами спрашивает его Сабуро, до боли сжимая коленки руками. Если бы Ичиро узнал о... них только сейчас, реакция была бы другой. Сабуро думает, что когда это произошло, её вообще... не было. И с тех пор прошло достаточно времени для того, чтобы всё обдумать, принять и смириться. Сколько? Месяц? Два? — Ну, — он призадумывается на мгновение, прикидывая что-то у себя в голове, — примерно три месяца? Чёрт возьми. Три месяца назад... именно тогда они наконец расставили все точки над «и», благополучно разрыдавшись друг у друга в объятиях. Несмотря на то, что тогда плакали оба, Сабуро всё ещё немного стыдно за то, что он так расклеился. И это было даже не от грусти, а от... облегчения.       В любом случае, сейчас это не так важно. — Ха-ха, — вяло смеётся Джиро, — нии-чан обыграл нас до начала матча. — Сейчас не время для дурацких метафор, Джиро! — привычно шипит на него Сабуро, и тут же вздрагивает из-за мягкого щелчка по затылку. Ичиро не выглядит недовольным, всё также мягко улыбаясь, но ему всё равно хочется вытянуться по струнке и как можно крепче сомкнуть зубы, чтобы не наговорить лишнего. Старший брат никогда не переходит границ в их воспитании, даже в моменты строгости давая им поблажки — и только за это его уже хочется всегда слушаться. — Не нужно ссориться. Нам, наверное, стоит поговорить, не правда ли? Сабуро честно пытается не отворачиваться, но стыд сокрушительной силы давит ему на плечи, заставляя опускать голову и прятать взгляд. Какой же он идиот. Заигрался, эгоистично наплевав на чувства Ичи-нии, и в итоге выставил их обоих дураками. Что же теперь Ичиро о них думает?..       Внезапные объятия прерывают незаметно распространившуюся по телу дрожь. На мгновение Сабуро думает, что это Джиро, однако... он ненамного, но всё же меньше, и ощущения от его рук тоже другие. Джиро обнимает страстно, а даже если и нет, то Сабуро всё равно тонет в жаре его тела, запахе кожи и грохочущем звуке сердцебиения. Сейчас же ему не жарко — тепло, уютно и безопасно. Да. Безопасность — именно это слово ассоциируется у него с Ичиро. Его сердце бьётся в ритме спокойном и равномерном, олицетворяя собою безмятежность. — Всё в порядке, — мягкий голос над головой заставляет задрожать Сабуро ещё сильнее, чем прежде. Он не заслужил. Не заслужил любви людей настолько чудесных, как его старшие братья. — Я скорее умру, чем отвергну вас. Это становится последней каплей. Всё это время он — нет, они оба — жил в страхе того, что их возненавидят, от них отвернутся и бросят, как когда-то сделали сами Джиро и Сабуро. Ичиро имеет на это право. После всего, что натворили его глупые младшие братья.       Слёзы облегчения вырываются из него после утешающего поглаживания по голове — Ичи-нии ласково треплет ему волосы, вкладывая в этот незамысловатый жест все свои любовь и поддержку. Сабуро вздрагивает в практически бесшумных рыданиях, чувствуя, как сзади к ним с пыхтением лезет Джиро. Такое его дыхание ужасно знакомо — обычно оно означает, что старший брат сдерживается. Обычно от стонов, но теперь... Ичиро притягивает того ближе к себе, загребая в объятия обоих, и, несмотря на то, что Сабуро из-за этого стало теснее и неудобнее, он чувствует себя... правильно. Чувство усиливается, когда знакомые руки обвивают и его, и Ичиро, прижимая их обоих друг к дружке и к себе ещё сильнее. Джиро тоже дрожит, и от этого Сабуро легчает. Они снова плачут вместе, да? Забавно.       Короткая улыбка исчезает так же быстро, как и появляется — когда на голову одиноко падает тяжёлая капля чужой слезы. Ичи-нии так и сохраняет своё тело в привычном непоколебимом спокойствии, но молчаливого плача всё же не сдерживает, похлопываниями по спине успокаивая скорее себя, чем их. — Всё в порядке, — повторяет он надтреснуто, не позволяя дрожи прокрасться в свой голос, обычно спокойный и уверенный. Сабуро обнимает его ещё крепче, словно стремясь впитать в себя всю пережитую старшим братом боль и грусть, избавить от каких бы то ни было сомнений и дать понять: на них обоих тоже можно положиться. Слушая беспокойное биение чужого сердца, он думает: их брат — потрясающий. *** — Признаться честно, я струсил, — Ичи-нии неловко улыбается, почёсывая затылок. От его улыбки в сердце Сабуро теплится острая нежность, и он давит в себе порыв вновь обвить широкую грудь в объятиях. — И не знал, что делать дальше. Поэтому решил... хах, делать вид, что ничего не изменилось. С моей стороны это было довольно глупо, но за прошедшее время я многое понял, — он отворачивается, задумчиво глядя куда-то в сторону, пока младшие братья с замиранием сердца ожидают ответа, пусть умом и понимая: бояться точно больше нечего. Повернувшись к ним снова, Ичиро уже сияет знакомой тёплой улыбкой, ассоциирующейся со спокойствием и безмятежностью. — Я не против. Вы стали гораздо лучше друг к другу относиться, и я очень рад это видеть. Но мне не хотелось... как это назвать... становиться третьим лишним? Я видел, что вы счастливы и без меня, и не желал всё испортить, — в конечном итоге Ичи-нии откидывается на спинку дивана, прикрывая глаза и выглядя побеждённым, — простите. — Нии-чан... — Ичи-нии... — Это мы должны извиняться! — С нашей стороны было ужасно эгоистично вести себя... так... — Так, как мы себя вели! — Пожалуйста, не извиняйся... — И прости нас! — в конечном счёте их спутанные, перебивающие друг друга фразы, заканчиваются синхронной просьбой о прощении, и Ичиро... смеётся. Его смех — чистый, звонкий и ужасно искренний — заставляет их обоих растаять уже в который раз. Несколько лет Ичи-нии был практически божеством в глазах Джиро и Сабуро, таким же мудрым, недосягаемым и никогда не ошибающимся. Однако, опыт показал, что такое их суждение являлось неправильным: старший брат, насколько бы идеальным он ни казался, тоже человек. Он тоже может запутаться или ошибиться; может бояться и сомневаться; может... быть всего лишь Ямадой Ичиро, а не тем фантомным образом бога, который они когда-то сами себе надумали. — Вам не за что извиняться, — наконец отсмеявшись, говорит Ичи-нии — в уголках его губ всё ещё теплится улыбка. — Только, — внезапно он серьёзнеет — по взгляду можно догадаться о беспокойстве, — будьте осторожны. Если о вас узнает кто-то, кроме меня... — Мы знаем, — встревает Джиро — и голос его звучит удивительно твёрдо. — И стараемся... не перебарщивать, — впрочем, весь напор исчезает, когда старший брат силится подобрать нужные слова, — верно, Сабуро? — Абсолютно, — хмыкает он насмешливо, но добродушно, вновь поймав себя на любовании Джиро. Открыто пялиться — неловко, что тогда, что сейчас, поэтому приходится отвернуться обратно к Ичиро, не без радости замечая, насколько тёплый у него взгляд.       Следовало и раньше понять: Ичи-нии можно довериться. Но самое главное в том, что они в конце концов во всём разобрались. Разумеется, стыд из-за того, сколько раз тот, наверное, заставал их не в самом благопристойном виде, или догадывался, чем они занимаются, будет преследовать Сабуро до конца жизни, но... это не так уж и страшно.       Всё-таки, им ужасно повезло со старшим братом.