Итальянец

— Так! — Дамиано легко хлопает рукой по отполированной до блеска барной стойке. — Хватит раскисать! Разве он может испортить нам вечер? — улыбка расплывается по его губам. «Мне бы его уверенность. Но он прав, грустить из-за этого урода не стоит», — думает она, и её мысли на удивление рациональны. — Чувствую, у тебя уже есть план. Так ведь? — Берта просто не может не улыбнуться в ответ. — В точку! — Итак. — Итак… — Дамиано выжидающе поджимает губы и чуть прищуривает глаза, пока Берта решает, как сформулировать следующий вопрос. — Ммм… мы куда-то пойдём?.. — получается скорее даже не вопрос, а утверждение. — Увидишь, — заговорщически произносит он. Берта закатывает глаза, но уже спустя секунду снимает со спинки стула свою кожанку и накидывает её на плечи, поправляет волосы. Дамиано следит за ней, не отрывая взгляда — Берта замечает это краем глаза, но виду не подаёт. А затем, когда она поворачивается нему, он в шутку поставляет ей локоть, за который Берта тут же хватается. Продолжая посмеиваться, они оба выходят из бара на прохладный вечерний воздух. Берта и сама не знает, почему рядом с ним ей хочется веселиться всю ночь напролет, танцевать так, будто в последний раз и просто быть счастливой. Но факт остаётся фактом. Они шагают по пути, который хранится лишь у Дамиано в голове, и смеются вовсю: то над глупыми фонарными столбами и мигающими фонарями, то над редкими прохожими, которые в свою очередь хмурятся — видимо, ничего смешного не находят — и, развернувшись, идут дальше, куда бы они там не шли. С кем-то другим Берта, может, и одёрнула бы себя — неприлично, мол, с незнакомцами вот так смеяться во всё горло. Но они с Дамиано оба хороши — улицы в буквальном смысле сотрясаются от их смеха. Им вдвоём, вместе, почему-то легко. Им вдвоём почему-то очень просто и понятно. Они вдвоём похожи на какую-то безумную парочку влюблённых придурков, хоть на деле это даже близко не так. Они — всего лишь два человека, встретившиеся несколько часов назад в баре почти на отшибе. Никто из них двоих не знает, что будет завтра. Во всём этом огромном окружающем их мире никто этого не знает и знать не может. Так что «сarpe diem»* — итальянцы ведь так говорят? Возможно, уже завтра они друг друга даже не вспомнят, но пока… Но пока что никто им не помешает наслаждаться моментом и ловить от этого кайф. — И всё же, Дамиано, куда мы? — спрашивает Берта, остановившись ни с того ни с сего прямо посреди улицы. — Я же сказал, что узнаешь, когда придём, — приподнимает он бровь. — Или так не терпится? — Не терпится! — Ну, в таком случае… — он резко разворачивается, ускоряя шаг, этим самым призывая следовать за ним. Берта без задней мысли тоже ускоряет шаг. А секундой позже мир перед её глазами переворачивается вверх тормашками, причём в самом буквальном из всех возможных смыслов. Всё происходит так быстро, что Берта даже пикнуть не успевает. Дамиано подбегает к ней, подхватывает её на руки и тут же закидывает на плечо. От недавно выпитого спиртного и от резкой смены положения тела Берту начинает слегка мутить, но всё, о чём она в этот самый момент может думать — какой чёрт возьми отпадный отвлекающий манёвр! Так продолжается несколько минут — Берта только и делает, что дышит открытым ртом и думает о манёвре, слишком отчётливо ощущая руку Дамиано, которой тот крепко держит её за бёдра. А затем, когда первый шок проходит, она резко отмирает и начинает колотить ладонями по его спине. Взаправду или в шутку — фиг его знает. Но Дамиано даже бровью не ведёт, всем своим видом показывая, что ему не то что не больно, что он этих ударов почти что не ощущает. Так они идут метров пятьсот — Берта вовсю возмущается, Дамиано что-то тихо мурлычет себе под нос. А затем он останавливается, бережно ставит Берту на землю, отчего у неё начинает кружиться голова и снова чуть мутит. Она открывает рот, чтобы спросить то, что итак прозвучало уже как минимум два раза за этот вечер, но Дамиано закрывает ладонью её глаза и говорит, что дальше только так и никак иначе. А спустя каких-то минут пять убирает руку, позволяя, наконец, увидеть, где они оказались. Берта несколько раз моргает, прежде чем её взгляд привыкает к тусклому свету луны, который после почти полной темноты кажется мало не солнцем. А после с восторгом разглядывает пляж — абсолютно пустую, убегающую в бескрайний горизонт полоску светло-желтого берега. И как она раньше не слышала шум прибоя? Хотя, вероятно, всё дело в том, что море сегодня больно уж спокойное. Берта и Дамиано вместе подходят почти под кромку воды, где лёгкие волны тихо накатывают на сушу, и садятся прямо на песок. Какое-то время сидят в тишине, нарушаемой лишь морем и почти невесомым ночным бризом. А затем эту тишину всколыхивает голос Дамиано. — Я прихожу сюда вечерами, если мне нужно подумать или успокоится, — признаётся он и поворачивает голову к Берте, смотрит ей прямо в глаза. — Даже мои друзья не знают, но с тобой захотелось поделиться. Не то чтобы это большая тайна, но всё равно. Думаю, тебе, как и мне, нужно отдохнуть от сегодняшнего дня. Ну, а ещё я хочу узнать тебя получше. Такое ощущение, будто мы знакомы целую вечность, хотя на деле часа три от силы. — Вау! Честно говоря, даже не думала, что ты можешь так говорить. Без обид, но я-то считала, что ты наглухо отбитый бабник, а не чуткий романтик, — улыбается она одними лишь уголками губ в подтверждение своих слов — получается даже как-то смущённо. Дамиано хмыкает. — Возможно, в каком-то смысле так и есть. И замолкает, снова отворачивается, вглядывается куда-то вдаль. — На самом деле, знаешь, я понятия не имела, что с кем-то в этом баре познакомлюсь, — решает прервать тишину Берта, раз уж у них вечер признаний. — Но я рада, что этим кем-то оказался ты. Сказать по правде, у меня тоже такое чувство, будто мы были знакомы раньше, но я не могу понять, почему. И, кстати, хочу поблагодарить тебя ещё раз за то, что вступился за меня тогда в баре. Повинуясь внезапному порыву, Берта придвигается немного ближе и крепко обнимает его. Для неё объятья значат далеко не то же самое, что для других людей. Берта всегда считала их чем-то слишком личным, будто если обнимешь не родного для тебя человека, то обязательно рассыпешься на мелкие кусочки. И она даже не знает, как объяснить это самой себе, но Дамиано успел стать для неё родным, хоть с их встречи успело пройти всего ничего — несколько несчастных часов. Дамиано сперва ощутимо теряется, робко приобнимая её в ответ. Берта практически слышит, как при этом вертятся шестерёнки у него в мозгах. Проходит, кажется, целая вечность, прежде чем он, наверняка что-то для себя решив, обхватывает её и сжимает в кольце своих рук так же крепко, как Берта сжимает его самого. — Расскажи, пожалуйста, о своей семье, — просит он с неподдельным интересом, чуть ослабляя объятия. — Да в общем-то рассказывать нечего. — Если бы Берта могла, она бы сейчас равнодушно пожала плечами, сказала бы два прекраснейших слова — «жизнь — дерьмо», и, вероятно, на этом бы расспросы закончились. Но Дамиано ей почему-то хочется сказать чуточку больше. — Отец работает в своей личной клинике, мать — детский врач. Они хотели, чтобы я пошла по их стопам, но представь себе, каково было их удивление, когда я поступила на стилиста. Никогда не забуду их лица, когда сказала об этом. Отец грозился лишить меня денег, если не передумаю. Но я продолжала гнуть свою линию. После окончания колледжа начала работать в самом ужасном кафе города, чтобы накопить на переезд в Италию — денег отец меня всё-таки лишил. Переехала вот, живу в бабушкиной квартире. А вообще, знаешь, отношения с родителями у меня не очень. Творила всякое в подростковом возрасте — другим такое даже не снилось. Сейчас дошло до того, что мы созваниваемся только по праздникам. Мне кажется, они перестали считать меня своей дочерью. Да, всё именно так, как кажется — сидя с Бертой в обнимку, Дамиано начинает расспрашивать о её жизни и рассказывать о своей. Разговор течёт плавно и почти лениво — как широкая полноводная река перед самым водопадом. Подвоха впереди легко не заметить. Или сделать вид, что не заметил, что всё в полнейшем порядке, что ничего такого, так и должно быть. Так что когда Дамиано говорит, что поёт в группе и что эта группа победила в евровидении в две тысячи двадцать первом — как бы между прочим, будто это ни разу не важно и вообще не считается — Берта лишь чуть хмурится и говорит, что хочет послушать, как он поёт. — Точно этого хочешь? — спрашивает он, закусив щеку изнутри. У него внутри явно что-то происходит. Если бы Берта была на его месте, то, наверное, волновалась бы о том, как познакомить со своими друзьями человека, с которым и сам-то не знаком толком. Ну, если бы эти друзья у неё водились, конечно же. Потому что, по всей видимости, он собрался петь для неё вместе со своей группой, и тогда знакомить точно придётся. А она ведь думала, что он ей так споёт — прямо сейчас, a cappella*. Но в самом деле, кто знает, о чём он думает? Только он сам, пожалуй. Так что, что бы там ни было, Берта утвердительно кивает. — Дай мне, пожалуйста, свой телефон, — просит он, протягивая руку. Берта без колебаний отдаёт ему свой мобильник. Спустя минуту он вновь оказывается у неё в руках. — Я записал свой номер, — объясняет Дамиано. — А теперь диктуй свой. И снова Берта, ни секунды не сомневаясь, выполняет его просьбу. Да что этот парень с ней делает? И, главное, как? Она ведь не такая. Она не привыкла вот так вот запросто доверять людям. Она привыкла сама всё контролировать. А сейчас — весь вечер, вообще-то — происходит прямо противоположное. И ей это даже начинает нравиться. После успешного обмена номерами Дамиано вызывается проводить её до дома. Берта, конечно же, соглашается. Возвращаются они совсем не так, как шли сюда — никакого громкого смеха, громких криков или громких возражений. Ступают прогулочным шагом, тихо переговариваются, рассказывают друг другу о своей жизни. Уже в самом конце, когда они стоят под тёмными окнами её квартиры, Берта повинуясь тому же порыву, что и на пляже, приподнимается на носочках и целует Дамиано в щеку. Чувствует, как краснеет — будто никогда раньше никого в щёку не целовала. Хорошо хоть в темноте не видно. Сразу после этого прощается — старается, чтобы как обычно со знакомыми, а получается всё равно скомкано — и заходит в подъезд, плотно закрывая за собой дверь. Прикладывает руки к пылающим щекам. И стоит так, прислушивается. И лишь спустя несколько минут слышит звук удаляющихся шагов. Будь она на месте Дамиано, то всё то время, что он зачем-то проторчал под дверью, стояла бы там и глупо улыбалась. А затем понимает, что она уже и так… И улыбается ещё шире.