∞ ◆ ∞
С огромного куска теста на Неро нахально смотрели тонкие чёрные кругляшки подпёкшихся оливок. Пицца-то наверняка вкусная, но за столько времени, что Данте заказывал пиццу в ближайшей пиццерии, уже все повара должны были запомнить, что в этот дом оливкам вход категорически заказан и жёстко карается. Как хорошо, что Неро догадался проверить пиццу прежде, чем вынести её к Данте. Они частенько собирались все вместе без всякого повода, но вот сегодня даже приурочили совместную попойку к удачному (и очень прибыльному) завершению очередного заказа, который потребовал мобилизации всех скромных сил их небольшого агентства. Два дня пути домой в фургончике Нико прошли подозрительно весело, и общими усилиями было решено продолжить. Погода за небольшими окнами располагала: ещё месяц назад Неро и Данте спокойно тренировались на заднем дворе и конец осени притворялся летом, но всего за одну ночь зима чётко и ясно дала понять своим снегом с холодными ветрами, что тепла в ближайшие месяцы ждать не стоит. Внутри агентства тепло и по-своему уютно: Триш и Леди притащили откуда-то потрёпанный, под стать окружающей атмосфере дома, ковёр и устлали им пространство перед диваном. Туда же перенесли деревянный журнальный столик и табуретки с телевизором. Теперь диван, стоящий у стены, не выглядел таким несчастно-одиноким — вокруг него образовался настоящий уголок отдыха. Оливки. С ними нужно что-то сделать. Поскольку кроме Данте пиццу есть никто не собирался, Неро бухнул картонную коробку на стол и принялся выковыривать кругляшки, сразу же отправляя их к себе в рот (он, в отличие от Данте, против оливок ничего не имел). — Чё тут копаешься? — в кухоньку зашла Нико, с интересом наблюдая попытки Неро облагородить пиццу. — Вынимаю оливки, — ответил Неро. — Это очевидно. — Так-то да-а, — согласилась Нико. — Но зачем? — Данте их не любит. — Точно. Нико с ними в команде всего несколько месяцев, могла и забыть о такой мелочи, к тому же, едва ли эта информация приносила ей пользу. — По-моему, ты не договорил, — ухмыльнулась Нико. Она пристроилась рядом с Неро и протянула лапки к закуске, уничтожая маленьких растительных врагов. — В смысле? — Неро бросил на девушку вопросительный взгляд. — Должно звучать так, — Нико отправила в рот последнюю оливку, развернулась, опёрлась о стол и продолжила: — «Данте не любит оливки. Я вынимаю их, потому что не хочу, чтобы он расстроился». Па-а-арень, да ты просто сохнешь по нему. — Заткнись! — Неро заправил лезущие в глаза волосы за ухо, после, осмотрев поле боя, убедился, что враг истреблён, захлопнул крышку коробки и направился на выход из кухни. — Да-да-да! — закивала Нико и потопала вслед за Неро. — Я тебя не осуждаю, а очень даже понимаю! — Нико! — прорычал Неро, бросая коробку на столик. На диване развалился довольный Данте — с пивом в руке и закрытыми глазами. Он воплощал собой словарную статью слова «расслабиться», что в его случае означало «полулежать на мягкой поверхности, ожидая пищу богов и вслушиваясь в фоновый шум разговоров вокруг». Кажется, конкретно их с Нико разговора Данте не слышал. — Наконец-то, — Данте лениво открыл глаза, потянулся к столу. — Застряла на фейсконтроле, малышка? — любовно спросил он, перетягивая пиццу к себе на колени и открывая коробку, чтобы тут же выбрать самый жирный кусок и затолкать сразу половину себе в рот, пачкая губы и пальцы в сырном соусе. Неро захлебнулся нежностью. Они друг друга бесили — Неро и Нико. В самом хорошем смысле этого слова. Нико подъёбывала Неро, тот мгновенно вспыхивал, отвечал ей дерзко и прямолинейно, а потом понимал, что немного переусердствовал в эмоциях и замолкал, принимаясь слушать разговоры других. Сам же болтал в основном с Нико и Данте — Триш и Леди как будто немного стеснялся (даже спустя столько месяцев). Его смущала не столько Леди, сколько Триш и её манера вести себя, к которой нужно привыкнуть. В целом неплохой характер в скорлупе роскошества и сарказма — к ней нелегко подступиться и понять немного затруднительно. А, может, он смущался не столько самой Триш, сколько её свободному, властному поведению: та спокойно могла обнять или поцеловать Леди на глазах у всех, если ей этого хотелось, её не волновали условности и приличия, к тому же, всех присутствующих она считала своими. Триш свои эмоции контролировала, дозировала и транслировала во внешний мир лаконично и выверено-правильно. Неро так не умел. Он искренний и прямолинейный, каждая зародившаяся эмоция мгновенно выпрыгивала из него наружу, подчиняла себе мимику, жесты и слова. Неро хорошо владел оружием и тактиками ближнего боя, но собой — совсем никчёмно. Он живой, настоящий, он существует в этом мире, и мир принимает его. Он такой, каким Данте уже и не помнил себя. Он смотрел на Неро, и ему становилось хорошо. Смотрел внимательно, не стесняясь и не пытаясь это скрыть. Смотрел, чтобы в этом тёплом существовании увидеть Вергилия. Его улыбку, появляющуюся на лице Неро в разы чаще; его глаза; то, как он поправлял на себе одежду. Слушал, как он говорит и что. В нём очень много Вергилия, и так приятно представить, что это — настоящий Джи. Приятно и особенно легко, когда Неро зачёсывал назад длинные волосы после душа или долгой тренировки. Тогда их сходство губительно очевидно и, похоже, не только для Данте. Леди и Триш тоже наверняка догадывались, но молчали. На фоне играл телевизор — его никто не смотрел. Триш и Леди, сидящие на подушках около дивана, о чём-то разговаривали с Нико. Та время от времени брала руку Неро и показывала принцип работы механизмов, и то, как они сочетаются с его демоническим триггером. Леди хотела понять, можно ли придумать что-то такое и ей, если она человек. Нико ответила положительно. «Это, — она снова подняла достаточно тяжёлую руку Неро. — Моё лучшее творение. В основном механизмы питаются демонической силой Неро, но топливо можно заменить на пополняемое. Я об этом подумаю». Неро сидел рядом с Данте, откинув голову на спинку и прикрыв глаза. На манипуляции со своей рукой никак не реагировал — ему не жалко, хотя надо бы уже и снять все бичи — сейчас-то они ни к чему. Неро как будто всегда сидел на этом месте, как и Нико — рядом с Триш и Леди. Как незаметно расширилось агентство, и как быстро эти люди стали своими. Ещё и года не прошло. Все разъехались после полуночи. Леди и Триш к себе, Нико — к себе. Неро проводил всех и вернулся к Данте на диван, сняв перед этим бичи. В ушах гудело от лёгкого перенапряжения и приятной усталости. На журнальном столике творился последний день Помпеи, и он закрыл глаза, чтобы не видеть весь этот беспорядок, который ему в скором времени придётся убирать, потому что Данте никогда не сделает этого сам (ебучка). «Главное — начать», — уговаривал себя Неро. «А, может, до завтра потерпит? Никто же не умрёт», — начался торг с совестью. Неро приоткрыл один глаз, чтобы оценить масштаб уборки, но споткнулся о взгляд Данте. Тот сидел, закинув руку на спинку дивана и подпирая ладонью щёку. Смотрел снова внимательно. Он делал это часто, так что Неро почти смирился, продолжая ласково гладить внутри себя мысль о том, что, может быть, он симпатичен Данте, и они могли бы… что-нибудь… — Почему ты так на меня смотришь? — тихо задал вопрос Неро. Сейчас они только вдвоём, Данте выпил несколько бутылок пива и, возможно, будет с ним чуть более открыт чем обычно. — Как? — спросил в ответ Данте, прекрасно зная «как». Как на копию возлюбленного брата, потерянного, похоже, навсегда. — Не знаю, — Неро смутился, отвернулся, рассматривая узоры на ковре. Три петельки вправо, одна вниз, три вправо — одна вниз. И так по диагонали из одного угла в другой. Данте почти уверен, что Неро — сын Вергилия. Как он скучает по Джи… Всю его человеческую половину тот утащил вместе с собой в Ад, добровольно падая в каком-то припадке осознания наделанного с Темен-ни-гру. Идиот. Ублюдок. Как мог? Они же всегда возвращались друг к другу: спустя недели, месяцы, годы, но — возвращались. После любого зла, сотворённого Вергилием, Данте всегда его прощал и никогда не гнал. Он показывал свою любовь, чтобы Джи (может, хотя бы в этот раз?..) остался с ним рядом навсегда. Данте почти пустой сосуд, его содержимое медленно вытекало по каплям, проваливаясь под землю, стремясь к воссоединению со вторым точно таким же сосудом. Они должны были родиться одним человеком, соединиться ещё в утробе, но почему-то разделились, всю жизнь, однако, стремясь к слиянию. …но на этот раз Вергилий задерживался. Может, он и вовсе никогда не вернётся? Может, он вернулся к нему вот так: в виде Неро? Точной молодой версией себя, такой же ехидной, но менее сдержанной? «В таком виде ты пришёл ко мне, брат?» — спрашивал себя перед сном Данте, раскладывая образ Неро по кусочкам, сортируя на две стопки: «от Вергилия» и «не от Вергилия». Стопки пребывали в вечном соревновании на высоту, то равнялись, то обгоняли друг друга в разных последовательностях. Да, Данте почти уверен, что он — дядя Неро. Мог бы сказать об этом давно, но не стал. Неро, в конце концов, даже не знал, что у Данте — его кумира — есть брат-близнец. А если бы знал — сразу бы всё понял. Это бы отрезало Данте все пути к Неро, те дороги, на которые он хотел, но не решался вступать, потому что не был уверен в том, что им двоим это нужно. — Данте? — тихо позвал Неро. — Ты красивый. Неро растерялся. Ответить «А ты пьяный совсем, если такое говоришь»? Или сказать честно: «Ты тоже»? Он налился жаром смущения за секунды, и лицо наверняка окатило кипятком стыда за своё ёбнувшееся на-четверть-демоническое сердце, подпрыгнувшее в глотку и вставшее там комом. — Любуешься отражением? — еле-еле выдавил Неро. Звучал он больше жалко, чем остроумно. — Скорее, наслаждаюсь различиями, — пробормотал Данте. Он оттолкнулся от дивана, приближаясь к Неро. Замер в нескольких сантиметрах от его лица, рассматривая тонкие нитки шрамов над бровью, на переносице, скулах и щеках. Почти незаметные. Видимо, регенерация происходила быстрее, чем у людей, но, в отличие от него и Вергилия, ничто не проходило бесследно. Наверняка от него и самого не осталось бы живого места, если бы демоническая кровь не сглаживала все раны (кроме одной). Данте медленно вытянул руку вперёд, кончиками пальцев коснулся волос на белоснежной макушке, замер, ожидая реакции. Неро подался вперёд — охотно и без раздумий, подлез под ласкающую ладонь как изголодавшийся по теплу кот, прикрыл глаза. Данте зачесал волосы назад, зафиксировал кисть в таком положении, рассматривая открывшееся лицо, избавившуюся от тени волос светлую кожу. — Посмотри на меня, — тихо попросил Данте. Неро открыл глаза. Данте смотрел в самое нутро. Мгновение. Особенно короткие волоски начали медленно падать на лоб. Один, второй, третий — и вот они все рассыпались обратно, не сдерживаемые рукой Данте, а вместе с ними рассыпался и образ брата. Это не Джи — это Неро. Не менее близкий и нужный, но всё же не Он. Поцелуй предсказуем — Неро ждал его (последние полгода точно), и, когда Данте склонился совсем близко, это предвкушение взорвалось внутри мощным химическим оружием, состоящим из всех гормонов счастья разом. Данте целовал медленно и горько, от него пахло хмелем и рот на вкус отдавал сыром с пиццы, губы солоноватые, щедрые, влажные. Неро стиснул кофту Данте в ладонях, прибил его к спинке дивана и углубил поцелуй, тихо зарычав от удовольствия. Он не хотел размеренно и нежно — он слишком долго представлял этот момент и теперь желал как можно скорее напиться, чтобы жажда перестала сушить горло и колоть лёгкие. Он целовал грубо, кусая губы напротив, дыша через раз вязким воздухом, медленно заполняющим брешь внутри. — Так и знал, что ты с меня обтекаешь, — прошептал Данте, подхватывая Неро под ягодицы и пересаживая к себе на колени. Неро длинно выдохнул, отстранился на несколько сантиметров, прижался носом к шее, ведя выше, вдыхая глубже. Кусая Данте за хрящик уха, прошипел: — Завались, старикан. Данте сжал пальцы на заднице Неро — туго из-за плотных штанов, полез ладонями вперёд, ища ремень, ширинку — хоть что-нибудь, что открыло бы ему доступ к нагому телу. Нашёл ремень, расстегнул его с трудом, пока Неро, взяв его лицо в руки, сжал крепко, продолжая целовать. Жёсткая щетина впивалась в пальцы меленькими иголками. Данте спустил молнию и вытащил тугую пуговицу из петли, наконец нырнул ладонями за пояс, приспуская его, насколько это возможно, просовывая пальцы между плотной тканью штанов и тонкой хлопковой, которая отделяла накалённое тело от него. Зацепился за резинку, ныряя и под неё — тесно и неудобно, но голая кожа к коже — это жидкий металл и стук звона молота о наковальню — ярко до звона в ушах и вспышек перед глазами. Неро потёрся щекой о щетину, выдохнул тихий стон, прижимаясь ближе к Данте, коленями утопая в диване по бокам от него, врезаясь напряжённым членом через километры ткани к такому же члену, одновременно с этим ощущая жёсткие пальцы, крепко стискивающие его ягодицы. — Долго молчал. — Болтливый Данте! — Долго не спрашивал, — отрезал Неро, двигая бёдрами взад-вперёд — приятно, но слишком мало. Мало-мало. Его руки стянули кофту Данте, отбрасывая её в сторону, огладили открывшуюся крепкую грудь с густыми волосками. Хотелось всего и сразу: высосать из болтливого рта всю жизнь и слова, потереться щекой о колючую щёку, искусать губы, расцеловать ключицы, снять всю одежду и прижаться к Данте так близко, чтобы между ними не осталось ни одной лишней молекулы. Данте рыкнул. Сжав ладони крепче, одним рывком поднялся с дивана, Неро только успел зацепиться за его шею и скрестить ноги за поясницей. Они двинулись наверх — вернее, двинулся Данте, держа Неро, продолжающего вылизывать его шею за ухом, в руках. На втором этаже открыл дверь ногой и свалил ношу на кровать, нависая сверху. Дёрнул проклятые штаны Неро вниз (тот съехал по постели вместе с ними на несколько сантиметров), кое-как вылез из своих и вернулся обратно — в жадные руки, ищущие что-то на его теле, в обжигающие поцелуи и стыдливые вздохи. Эта машина для убийств демонов — быстрая, как вспышка молнии, и сильная, как её электрический заряд — нависала сверху горой крепких мышц и тестостерона. Знание, что Данте играючи ломал тварям хребты одной рукой, а теперь эта самая рука гладила его член, сжимала мягко и правильно, будто они — воин и меч, за многие десятилетия выучившие друг друга — возбуждало сильнее всяких фантазий. Неро даже не испытывал стыда, когда ему раздвигали ноги, когда внутреннюю сторону бёдер царапали щёки Данте, когда его раскрывали и подготавливали — умело и бережно, но со всей нетерпеливой страстью и некоторой резкостью. Неро смущался только того, как сильно его душило желание быть оттраханным этим крепким и нетерпеливым полудемоном, о котором он думал с тех пор, как покинул Фортуну. Лежать под кем-то, превосходящим тебя по силам, но при этом полностью доверяя ему всё, что у тебя есть, — это грех как восхитительно. Неро приподнялся, сжимая пальцами волосы Данте, который ласкал его между ног. Он знал, что эта мощь никогда не причинит ему вреда. И что его воспоминания о первом сексе навсегда останутся в этой спальне. И что он сам больше ни за что не вернётся в свою.∞ ◆ ∞
Тело придавила огромная раскалённая плита, затрудняющая дыхание и сдавливающая рёбра. Неро резко проснулся, дезориентированный, быстро заморгал, пытаясь понять, где он находится и какого дьявола тело так сплющило. Дьявол лежал сверху, закинув руки и ноги на него, плотно прижимая к себе. Жарко — июль в самом соку (вернее, в самой духоте и пыли), из настежь распахнутого окна огненным оловом лилось утреннее марево. Данте, горячий в любое время года, ситуацию не облегчал — он, кажется, облеплял каждый сантиметр Неро. Кожа, влажноватая и липкая от пота, склеивалась в местах, не покрытых одеждой (то есть везде, кроме паховой области). Неро тяжело выдохнул и заворочался, пытаясь сбросить с себя Данте. Тот спал крепко, точно хищный сытый лев в обеденное время. В холодные времена года его жар приходился очень кстати: Неро грелся под боком, пряча вечно мёрзнущий нос в изгибе крепкой шеи, а ледяные ступни между горячих икр. Данте всегда обнимал его во сне, и летом это становилось настоящей пыткой, квестом: сбеги из геенны огненной. И вот это уже их четвёртое лето вместе, а Данте все просьбы Неро не лезть к нему в жару пропускал мимо ушей. — Данте-е, — недовольно застонал Неро, пытаясь сбросить с себя хотя бы одну из конечностей. Данте недовольно замычал и приоткрыл один глаз. — Чё ты возишься? — пробормотал он, проведя носом по виску Неро. — Отлепись, жарко. И мне нужно вставать. — Не нужно, — возразил сонный монолит, притягивая Неро к себе, не давая выбраться из живой западни. Тёплый язык медленно прошёлся по шее Неро, слизывая капельки пота. — Куда ты собрался? — Я обещал Нико съездить проверить тектонический разлом за городом. Ты бы это знал, если бы слушал меня вчера. — Я слушал… — возразил Данте. — Очень внимательно. Как ты… — Заткнись! — …восхищался моим членом, пока я тебя трахал, — всё равно закончил Данте, довольно и лениво ухмыляясь. Его колено лёгким движением скользнуло по паху Неро. Надавило едва-едва на полувозбуждённый член, обтянутый лёгким хлопком. Неро прикрыл глаза — короткая вспышка сладкой истомы лопнула внизу живота, растекаясь слабым флёром желания. — Данте, нет. И тебе тоже нужно вставать. Триш сказала, что приедет к десяти. — Какая же ты задница, — прохрипел Данте. У Неро от этого голоса всё сжалось. Он не знал никого сексуальнее, чем этот ядовитый полудемон, всё ещё держащий его в своих крепких руках. — Отпусти, — попросил нехотя Неро. Данте недовольно вздохнул, потянулся, целуя его глубоко и мокро. Разжал руки. — Вечером продолжим, — пообещал Неро, коротко целуя Данте и вставая с постели. — Не отлёживайся, — он бросил взгляд на настенные часы напротив кровати и добавил: — Скоро десять. — Да-да, — отмахнулся Данте, наблюдая, как Неро подошёл к шкафу за свежим полотенцем и одеждой на сегодняшний день. Перед уходом из комнаты Неро ещё раз глянул на Данте: тот лежал, обнимая его подушку, с приоткрытыми глазами и хитро смотрел на него. Неро улыбнулся: — Удачного дня. Я приеду ближе к вечеру. — Чао, красотка, — ответил Данте и прикрыл глаза, проваливаясь обратно в дрёму. Спустя долгие годы отчуждения и одиночества, Неро чувствовал себя на своём месте. Данте стал его домом. Нико, Леди и Триш — друзья, которых у Неро раньше не было. Но самым важным, самым главным человеком для него стал Данте. Данте заменил ему отца и старшего наставника. У него Неро учился не только боевым навыкам, но и более приземлённому, бытовому опыту. Данте делился с ним советами, и получалось это не показательно-нравоучительно, а между делом: например, во время сражений друг с другом или с демонами. Или во время обеда в забегаловке у миссис Бэйтс. Данте стал его лучшим другом: он делился историями о себе, много рассказывал, но умел слушать. По вечерам после вылазок они, бывало, так уставали, что силы оставались только на то, чтобы принять душ и завалиться на диван в обнимку и, под бубнёж телевизора, негромко разговаривать. Данте учил Неро делиться чувствами и переживаниями на своём примере. Давал понять, что они важны. «Я чуть не обосрался, когда сегодня эмпуза налетела на тебя исподтишка», — говорил он, поглаживая кончиками пальцев его запястье. «Я не переусердствовал вчера?» — спрашивал Данте, и это были те редкие моменты, когда голос становился серьёзным и участливым. Поначалу Данте как будто вытаскивал Неро из плотного мёртвого кокона, изолированного от внешнего мира внутренними барьерами, но чем больше они находились вместе в качестве любовников, тем больше Неро открывался. В первую очередь Данте, но и миру тоже. Со временем вспыльчивость как защитная реакция и прикрытие для смущения практически сошла на нет. Потому что за все эти годы исчезло это самое смущение, а заодно стыд за собственные чувства и себя. И это заслуга Данте. Данте стал его первым любовником. И первым, кого Неро захотел так полюбить. Данте — это поддержка и полное понимание во всём. Они даже никогда не ссорились, потому что ссориться друг с другом — всё равно, что ссориться с самим собой. Во многом они были схожи, их различия дополнялись, а не наслаивались в конфликте и конфронтации. Данте мог быть нежным, когда это уместно. Порой всё начиналось с поцелуев по всему телу и заканчивалось ими же. И порой этого было достаточно, чтобы превратить Неро в растаявший зефир — сладкую лужу истомы и любви. Порой же Данте, в порыве страсти находясь в пограничном состоянии между триггером и человеком, мог соскрести когтистой лапой десяток-другой сантиметров кожи Неро до бисерин крови на разрезах, и, двигаясь в нём быстро, жадно, голодно, зализывал языком нанесённые им самим раны, которые, пусть и не так быстро, как у него самого, но всё-таки заметно регенерировали. Если им случалось спать вне постели — такое можно назвать только «трахаться» — то они непременно что-нибудь ломали и убегали оттуда сразу же после секса, как нашкодившие дети. Но при всём этом, Данте молчал о главном. Неро точно знал, что его любовник что-то скрывает, и это, во-первых, что-то очень болезненное, что-то, порой будившее Данте кошмарами или насылающее бессонницу. Что-то, вызывающее апатию и рассеянность. Ненадолго — максимум несколько часов, но перемена состояний тем была заметнее, что Данте становился непохожим сам на себя. Он никогда не говорил, в чём дело, и Неро перестал спрашивать, хотя и догадывался, что это может быть как-то связано с его происхождением и их потенциальным родством, на которое Неро усиленно закрывал глаза. Они не знали наверняка, кем приходятся друг другу, и детей им не рожать, а потому тема инцеста, пусть и тревожащая, никогда не поднималась. Даже окажись Данте его отцом (о чём Неро частенько думал), это бы ничего не изменило: слишком близки они стали, слишком взаимопроникли друг в друга, чтобы так просто отпустить. За то, что Данте стал Неро всем, кто ему нужен, он уважал чужое право на тайны и секреты, надеясь, что рано или поздно Данте сможет ему открыться. Но даже если нет — это ничего между ними не изменит. С улицы раздался глухой рёв трейлера Нико. Данте, только что проводивший Триш и Леди (вероятно, автомобили даже пересеклись на дороге), раздумывал над тем, стоит ли ему пойти поужинать одному или всё-таки подождать Неро. Время близилось к восьми часам вечера, а из еды в нём сегодня побывали панкейки, которые Неро оставил ему на завтрак, и порция клубничного мороженого на обед между выездами на заказы. Есть хотелось ужасно. Не заглушая мотора, трейлер остановился около агентства. Хлопнула дверца. Данте вышел на улицу встретить Неро. Дверь позади хлопнула от сквозняка. Нико, сидящая на водительском сидении, помахала рукой: — Привет, Данте! — Привет, — Данте махнул ей в ответ. — Как съездили? — Отлично. Мочканули пару десятков демонов — те, что попрятались в прошлый раз. Теперь точно чисто. Неро отличная ищейка. Данте усмехнулся: это точно. Нашёл же как-то его пять лет назад, пришёл по следу. Остался переночевать на ночь и больше не уходил. Неро вышел из-за трейлера, и Данте, наконец, увидел его: грязного, с небольшим синяком на скуле и парой царапин на лице; в пятнах засохшей крови на одежде и… волосах. Коротких, торчащих в разные стороны волосах. Ещё утром они прикрывали уши, а сзади доходили до плеч. Данте растерялся. Нико что-то сказала, Неро ответил ей — он ничего не разобрал, как будто не слышал. Трейлер медленно тронулся с места, ныряя обратно в только что улёгшееся от своих же колёс облако пыли на дороге. Неро медленно подошёл к нему. Данте осматривал открывшееся лицо: глаза будто стали больше, и лоб выше — на него не падала тень от волос, скулы как будто заострились. Все черты стали более отчётливыми и яркими. Данте малодушно подумал, что больше не сможет зачёсывать Неро волосы назад, на колюще-режущее мгновение представляя, что это Джи. Данте все эти годы работал над тем, чтобы сепарировать воспоминание об образе Джи от Неро. Первый год их отношений было особенно сложно, перед глазами то и дело вместо Неро стоял брат, и лежал под ним тоже брат, и говорил, любил, трогал, нежил и гладил — тоже Вергилий. Ушло много времени на то, чтобы разглядеть в Неро — Неро. Похожего на отца до ужасающих мелочей вроде реакции на что-то неприятное (сморщенный нос и приоткрытый рот) или любопытное (наклон головы вбок совпадал с точностью до градуса), но в то же время самобытного и более светлого. В Неро столько добра и любви к людям, столько желания им помочь и спасти каждого — столько не наскреблось бы в Данте и Вергилии вместе взятых. Неро был их в разы улучшенной версией, но в то же время он был самим собой. И проникся по-настоящему Данте не сразу, но как только Джи перестал появляться перед глазами всякий раз, когда он видел Неро, то уже не мог вспомнить, на что походила его жизнь до этого несносно-прекрасного пацана. …Наконец Данте перевёл взгляд на глаза Неро. Тот смотрел настороженно, с какой-то виноватой опаской. Данте протянул руку к его волосам, сжал короткие растрёпанные пряди. Грязные и взмыленные после целого дня охоты на демонов, они почернели и сделались жёсткими. Вместе с волосами Неро как будто отрезал от себя часть Джи. Может, что-то чувствовал?.. — Давно пора, — тихо сказал Данте, притягивая голову Неро к себе и уверенно целуя. Неро расслабился, потянулся к нему, обнимая руками за талию, приоткрыл рот, впуская Данте внутрь, и закрыл глаза. Возвращаться друг к другу вечером, если приходилось работать раздельно, — их любимая часть дня.