Две вторых половинки

      Голос Леди звенел в голове, постепенно сливаясь с общим шумом пространства. Она то замедляла темп, говоря более тихо и сдержанно, то тараторила, повысив голос, то замолкала на несколько секунд, подыскивая новые аргументы, и начинала сначала. Она теряла терпение — Неро её не слушал во всех смыслах. Физический поток её речи перемешался в нечленораздельную кашу, да и сами слова, повторённые десятки раз, теряли свою весомую значимость. Триш и Нико молчали. Триш сидела на диване, забросив ногу на ногу и подперев голову рукой — она знала, что попытки Леди переубедить Неро бессмысленны. Нико, отойдя к распахнутому окну, молча курила, подпирая плечом раму и поглядывая на друзей.       Неро дали на скорбь несколько месяцев. Не то чтобы он этого просил: не бился в припадках истерики, не рыдал, не запирался в комнате на неделю, не бил посуду и не переставал работать. Он всеми силами тянул себя со дна на поверхность, делая вид, что ему не нужно ничьё сочувствие. Будто Данте не был ему самым дорогим и близким человеком (полудемоном, не важно). Будто он не лишился куска своей жизни, которую хотел долгие годы одиночества. Может, если бы его жалели, было бы втройне паршивее. Леди и Триш вели себя так, будто ничего не произошло — бодрились. Данте и их друг тоже, но он не значил для них столько, сколько для Неро. Нико не делала вид, что всё прекрасно — первое время она постоянно лезла к Неро с предложениями: «Выскажись и тебе полегчает», «Давай поговорим о нём»… Неро нечего сказать — он молчал, но мысленно благодарил подругу за то, что та вскоре оставила попытки вербализировать душевное состояние Неро. Вместо этого она хлопала его по плечу, по поводу и без обнималась и шутила больше обычного.       Все сделали вид, будто Данте не существовало, решив, что так Неро будет легче справиться с потерей. Когда он понял их тактику, то хорошенько психанул, едва не разнеся от гнева вестибюль агентства. Вызверился. Больше никто не делал вид, будто Данте не существовало. О нём говорили, его вспоминали как о том, кто ни жив, ни мёртв, о том, кого больше не надеялись увидеть.       Теперь они здесь: в приёмной «Devil May Cry». Неро за столом Данте, Леди — напротив. Стояла и уговаривала Неро отправиться в город, из которого поступил очередной довольно прибыльный заказ. Город, до которого добираться без малого неделю на фургончике. Агентство, после разрушения Клипота, набирало известность, им писали письма, присылали людей и звонили, рассчитывая на помощь. Им помогали. Однако на все дальние заказы всегда отправлялись Леди и Триш — Неро брался за работу только в тех городах, до которых максимум день-два пути. Каждый раз, возвращаясь домой, он надеялся обнаружить там Данте. И каждый раз, встречаясь с тишиной, погружался в ступор.       Отсутствие Данте изранило Неро, вернуло в те годы, когда звание «самого близкого» пустовало. Он снова остался один, и на этот раз рядом не было Ви, чтобы утешить. Время не лечило — каждая минута, как песчинка, сыпалась на гниющую плоть, прикрывая её. Дюны и дюны песка не в силах скрыть запах разложения. Прошло три года и четыре месяца.       — Неро, мы с Триш постоянно ездим чёрт знает куда, нам тоже хочется побыть дома и отдохнуть. Твоя очередь ехать. Твоя и Нико.       — Значит, мы позвоним господину Хейли и скажем, что ничем не сможем ему помочь, — наконец выговорил Неро. Он потёр уставшие глаза и посмотрел на растерянную Леди: они никогда не отказывали людям в помощи, в том их суть и предназначение. И для Неро важнее остаться дома, ожидая Данте, хотя всем понятно, что он не вернётся, чем вытащить голову из песка и покинуть Рэд Грэйв на долгий срок.       — Это очень глупо! Городу нужна помощь, люди умирают!       — Да, Леди, люди умирают, — Неро встал из-за стола. — Мы не можем спасти всех. Если тебя так волнует этот факт — езжай сама!       — Невыносимо упрямый бара… Ау!        Плечо Леди лизнуло колючим лезвием холода, и та отпрыгнула в сторону. Воздух заискрился инеем, Неро замер в ожидании: он столько раз, лёжа по ночам без сна, представлял этот момент, что почти по секундам знал, как раскрывается портал, созданный Ямато, и как он выглядит. Синяя горизонтальная вспышка ширилась, из её середины медленно прорезалась вертикальная, такая же струящаяся льдом и током струя. Брешь концентрировалась в самом ядре пересечений и медленно, с большим трудом, росла. Неро прикипел к порталу взглядом, но не видел ничего, кроме режущей глаза белизны. Сияние становилось всё ярче и ярче, глаза слезились от света.       Секундная вспышка — все, находящиеся в комнате, едва успели закрыть глаза. Хлопок — не характерный для портала, но он и рос медленно, и вообще шёл «не по протоколу». Неро медленно распахнул веки: перед столом, опираясь друг на друга, стояли Данте и Вергилий.       Это и правда они.       — Мазила. Мы из-за тебя чуть в стол не врезались, — нарушил тишину Данте, обращаясь к Вергилию.       — В следующий раз окажи нам любезность и сделай всё лучше. — Вергилий медленно убрал от Данте руки и выпрямился. Стоя посреди вестибюля в изорванной, запачканной одежде и с потемневшими от грязи волосами он держался так, будто через минуту-две его вызовут на аудиенцию к какой-нибудь императрице.       Данте, кряхтя, опёрся рукой о стол и, наконец, поднял голову, встречаясь взглядом с Неро:       — Здорова, пацан.       Неро приблизился к Данте. Он вооружён, зол и очень опасен. Он схватил Данте за кофту — за лохмотья, что от неё остались, и толкнул вперёд, рыча. Данте не сопротивлялся. Не менее потасканный, чем Вергилий, весь в крови (демонской и своей), пыли и ещё чёрт знает чём, с не менее заляпанными волосами и порванной одежде, он наверняка благоухал Адской вонью и смертью. Усталый и неестественно тихий, не нашёл в себе сил на то, чтобы дать Неро отпор (да и зачем?). Не собрал волю в кулак, чтобы сказать что-то более серьёзное и весомое, чем «Здорова, пацан». А что ещё он мог сказать?       Неро свалил Данте на пол, схватился за него что есть мочи, тяжело дыша, сожалея, что под рукой нет оружия — он бы, не раздумывая, всадил в этого мерзавца меч по самый эфес. За то, что бросил его, за то, что ничего не рассказал о Вергилии, за то, что не смог нормально ни попрощаться, ни поздороваться. За всё, отчего Неро всё это время плохо спал и медленно хоронил себя.       — Ты! — Неро тряхнул Данте что есть мочи, навис сверху, крепко сжимая коленями чужие бока. — Ублюдок!       Данте попытался перехватить руку Неро, сбросить его с себя — чисто из гордости и последних сил, он не чувствовал настоящей угрозы. Неро быстро вернул его обратно. Они катались по полу как резвящиеся дикие котята, пока, наконец, Данте не выдохся окончательно. Неро снова сжал коленями бока Данте, склонился ниже, к его лицу, прошипел:       — Ты…       — Многословно, — подметил Вергилий, как и все собравшиеся, стоящий в стороне и ожидающий развязки этой драмы в трёх актах (акт первый: встреча, акт второй: приветствие, акт третий: разбор полётов). — Сборник стихотворений, видимо, решил приберечь в нетронутом виде?       Неро его даже не услышал.       — Знаешь, пацан, — тяжело дыша, прохрипел Данте, — есть более приятные способы показать свою радость от встречи.       — А кто сказал, что я рад? — спросил Неро, изучая глазами внешне не изменившееся, такое же родное (во всех смыслах), но сильно потускневшее лицо.       — Ну, если нет, тогда мы с Джи можем уйти? — Данте приподнял бровь и попытался улыбнуться. Он хотел обнять Неро, сжать до хлюпа селезёнки и хрипа в трахее, но пацан крепко держал его руки своими.       — Совсем охуел! — севшим голосом возмутился Неро, зажмуриваясь.       На лицо Данте закапала влага. Кончиком носа Неро касался носа Данте и, прикрыв глаза, беззвучно плакал. Он ждал — всегда ждал Данте, как тот всегда ждал Вергилия. И они оба дождались. Теперь Данте рядом, и никого в комнате нет — вакуум, тишина и пустота.       — Ты что, плачешь? — прошептал Данте.       — Завались! — рявкнул Неро и со всей силы вжался в рот Данте губами, глотнул его, расправляя почти отмершие лёгкие, насыщая кровь кислородом. Неро ослабил хватку, и Данте медленно высвободил свои руки, чтобы обнять его. Сжал пальцами бока, плечи, шею и щёки, притянул к себе ещё ближе, целуя в ответ. Их губы мокрые и солёные от слёз Неро, но только попробуйте что-то сказать — вы вообще видели название агентства? Имеет право — у него большое счастье.       Данте тоже дышал — как получалось, но дышал. После Ада, где ни вкуса, ни запаха, он словно прозрел. Неро пах домом. Неро целовал жадно и голодно, и Данте ничуть ему в том не уступал.       Нико, Леди и Триш тихо ушли, бросая настороженные взгляды на Вергилия, который, скрестив руки на груди, смотрел на брата и сына не то с желанием умертвить их обоих немедленно, не то с какими-то ещё, одному ему известными чувствами. Зазвонил телефон. Вергилий поднял трубку, нажал на рычаг и положил её на стол рядом с аппаратом.       — Может вы, наконец, оторвётесь друг от друга? — поинтересовался Вергилий, рассматривая сцепившуюся парочку. Он находился в шаге от того, чтобы, в порыве ревности, вырвать сыну глотку зубами. — Здесь ужасно грязно.       На полу действительно пыльно, но Данте и так едва походил на человека, ещё одним шматкам грязи едва ли удалось бы каким-то образом ухудшить его внешний вид. Данте ужасно смердел и, по-хорошему, его бы в горячую ванну на сутки, с литром пены и мыла. Но Неро так сильно соскучился по нему, что не обращал на это внимания, продолжая целовать Данте, ощущая его руки на своих плечах и силясь поверить, что всё-таки дождался.       —…стало с появлением вас двоих, — проворчал Неро, отлипая от Данте, но всё ещё держа его лицо в ладонях.       На сковороде шипели яичные сандвичи — точно такие же, какие давно готовил Ви. На тарелке у плиты росла горка уже готовых румяных конвертиков. Неро посматривал на неё, прикидывая в уме: хватит ли этого или всё-таки стоит достать из холодильника кусок мяса, чтобы пожарить ещё и его. Обычно Данте ел много и со вкусом, а после Ада, наверное, тем более. К тому же, ещё и Вергилий…       Неро не знал, как к нему относиться. Данте ушёл в душ и торчал там уже около получаса (хотя как правило это действие занимало у него минут пятнадцать, десять из которых — это уход за волосами, его маленькой «не-мужской» слабости). Вергилий (отец, блядь, как с этим смириться?) тоже ушёл в душ. Слава богу не с Данте — в гостевой на первом этаже. При этом прихватив с собой брошенные ему Данте шмотки и полотенце. Всё это выглядело так, будто… словом, если Данте скажет, что Вергилий остаётся, Неро откусит ему башку и яйца. И будет делать это до тех пор, пока регенерация не сдастся и не перестанет отращивать придурку новые конечности.       — Что ж, хоть чему-то тебя Ви научил, — раздался тихий голос из-за спины.       Неро резко повернулся: Вергилий стоял на пороге кухни в домашней одежде Данте: серых мягких спортивных брюках с вытянутыми коленями и бордовой футболке. Даже в этом тряпье он выглядел помпезно — его умение подавать себя затмевало собой оболочку. Влажные волосы зачёсаны назад, открывая лоб. Неро невольно засмотрелся на это лицо, всё-таки немного отличающееся от лица Данте: микроскопические черты, узором тонкой паутинки выстраивающиеся в единый образ, перекликались с его собственными чертами. Неро и Вергилий чертовски, безобразно и противозаконно похожи. Наверняка Данте пустил его к себе в постель изначально только из-за их схожести. (Думать об этом неприятно и уже не имело смысла — их с Данте отношения не продержались бы так долго, будь они основаны только на этом, а Неро уже не в подростковом возрасте, чтобы истерить по такому поводу.)       Вергилий прошёл несколько шагов и мягко опустился на стул. Ходил он тихо — Неро даже не услышал его, не то привыкнув к шумному топоту и громким звукам Данте, не то настолько глубоко погрузившись в свои мысли. Напоминание о Ви глубоко надрезало тонкую шкурку затягивающейся раны воспоминаний. Ви был хорошим человеком, и за то короткое время, что они с Неро знали друг друга, он научил его не только сандвичам, но и другим очень важным вещам. А ещё Ви был частью Вергилия — большой или маленькой, сохранившейся или умершей в том столпе света, Неро не знал. Как не знал, что ему ответить Вергилию и как себя с ним вести. С тем, кто без зазрения совести отхерачил ему руку, а ещё раньше — сделал его сиротой, подбросив в Фортуну. И Данте в каком-то смысле тоже: ведь много лет тот жил неприкаянный, уже почти исчерпавший ресурсы своей надежды на возвращение брата и любовника. Дикость. Впрочем, Неро успел с этим смириться. У него на это было целых три года и четыре месяца.       Неро ощущал себя героем трагикомической ситуации: жена проводила мужа на войну. Пришла похоронка. Скорбь-слёзы-боль. Крепкое плечо другого мужчины рядом. Побеги новой любви на пепелище старой. Неожиданное возвращение мужа — похоронка оказалась ложной. Ебанутость полнейшая, поскольку теперь у женщины целых двое мужчин: левая и правая палочка Twix, какую выберешь ты? Неро в этой истории, похоже, горе-любовник. Данте — жена. Неро даже невольно хмыкнул себе под нос. Знал бы Данте, в какой контекст Неро запихал их ситуацию — удавился бы своим мачо-эго.       — Ненавидишь меня? — без всяких эмоций спросил Вергилий.       Неро выложил последние сандвичи на тарелку, пожал плечами:       — А ты как думаешь? — Неро всё же достал из холодильника кусок мяса, поместил его на деревянную разделочную доску и принялся натирать специями, не поднимая глаз.       — Я на твоём месте ненавидел бы.       — Какое тебе дело до моих чувств, — сказал Неро без особой вопросительной интонации, переворачивая кусок мяса на другую сторону и снова берясь за баночки с душистыми пряными травами, перцем и солью. Он на самом деле слишком радовался, что Данте выжил, а Вергилий едва ли заслуживал такой чести, как его ненависть (ну, может только совсем чуть-чуть). — Как вы выбрались?       Вергилий рассказал ему, как. Лаконично и ёмко, так, что не осталось никаких вопросов. Неро за это время только и успел, что разрезать мясо на два крупных стейка и выложить их на сковороду к уже разогретому на максимальном огне маслу. По полторы минуты с обоих сторон, запечатать торцы, а после в фольгу и на несколько минут в духовку — доготавливаться, но не передержать. Данте обожал мясо с кровью, с хрустящей корочкой снаружи и сочной красной мякотью внутри.       Неро хотел бы спросить о Ви: помнит ли Вергилий всё или только фрагменты? Что стало с Ви: он растворился в мужчине перед ним или исчез навсегда? Насколько правильным будет сказать, что Ви — человеческая половина Вергилия, или он — больше, чем сумма частей? Больше, чем Уризен и Ви вместе взятые?       Неро многое хотел бы узнать, но не был настроен на откровения. Не сегодня и не с Вергилием. Едва ли какое-либо откровение ещё способно поразить его после всего пережитого. А всё, о чём он мечтал, дожаривая мясо и заворачивая его в фольгу, — это о руках Данте на своём теле, о его губах, его голосе, его сердцебиении; о сексе с ним и о простом сне в обнимку. Если Данте снова будет лезть к нему во сне, подминая под себя, Неро будет не против. Он так часто возмущался по этому поводу, что, когда Данте не стало, он каждое утро чувствовал себя неуютно, просыпаясь в пустой постели. Всё, что его обнимало, — это толстое тяжёлое одеяло, которое пришлось купить. Спать без Данте — это как спать на полу, без подушек, одеял и постельного белья. Неправильно.       Наконец, когда молчание сделалось совсем мучительным, послышался топот Данте, которого Неро ждал последние сорок минут. Тот вошёл на кухню, оставляя за собой флёр геля для душа и шампуня. Расчёсанный, немного румяный, чистый и повеселевший, он застал Неро и Вергилия в тишине, уже готовясь к худшему, но, увидев, что никакого криминала не произошло, выдохнул и сказал:       — Вы не убили друг друга — чудесно. Неро, чё пожрать?       Неро поставил на стол тарелку с огромной горой сандвичей и блюдо со стейками. Зажёг чайник.       — Еба-а-ать, — с оргазмическим стоном протянул Данте, плюхаясь на стул и вгрызаясь зубами в сандвич. — А пивка не найдётся? — умоляюще спросил он у Неро.       — Нет, — Неро качнул головой. — Только чай.       Данте с аппетитом уминал сандвичи, поглядывая на ароматные, исходящие паром стейки. Вергилий к еде не притрагивался. Сидел, рассматривая, как в огромной прозрачной чашке брата танцевали в водовороте от ложки чаинки — Неро размешивал Данте чай. Неро готовил Данте еду. Неро заботился о Данте и, очевидно, сильно любил его, поскольку не сводил с него глаз, стоял рядом, любовно вздыхая как маленькая девочка при виде огромного, в три раза больше неё самой, игрушечного медведя за стеклянной витриной в магазине. Может, всё это не так уж и заметно — просто Вергилий знал, куда смотреть и на что обращать внимание. Вергилий знал, что значит любить Данте, и потому без труда распознавал те же эмоции в другом человеке. Ему почему-то казалось, что он обладал монополией на чувства к Данте, и теперь приходилось сталкиваться с реальностью, в которой у брата, оказывается, налажены крепкие и здоровые отношения, так не похожие на взаимоотношения между ними.       Вергилий всё-таки съел несколько сандвичей — Данте заставил. Неро даже заварил ему чай (без особого удовольствия, но ему, по-видимому, было проще отложить все разборки на потом, чем портить вечер возвращения своим упрямством и недовольством). Неро никак не мог насмотреться на Данте, но вместе с тем он поглядывал на Вергилия: как тот себя ведёт? Кажется, будто не испытывает никакого смущения, но на самом деле ел совсем немного и очень аккуратно. Чай от Неро принял осторожно и вежливо. Теперь, когда сыновей Спарды двое, и они сидели так близко, Неро сравнивал их черты лица: правда похожи, и очень сильно. Не только внешне — сидели одинаково, будто одного из них посадили перед зеркалом, вилки держали одинаково, в один момент отпивали из чашки, постукивали свободной левой рукой по столу. Одно целое. Наверняка они спали друг с другом там, в Аду. Пока он лелеял свою скорбь, Данте и Вергилий налаживали свои отношения. От этого на мгновение Неро испытал такой тошнотворный приступ ревности и ненависти, что едва не вцепился в Вергилия, оттаскивая подальше от его Данте.       «Джи», — ласково называл Вергилия Данте. Болезненные наросты, которые Неро выскребал из себя, казалось, будто исчезли с появлением Данте, но снова вернулись к нему. Неро приказал себе не думать об этом и о том, захочет ли теперь Данте быть с ним или скажет оставить их с Джи вдвоём. Да, они достаточно тепло поприветствовали друг друга (после многословной атаки Неро), но затем Данте неловко отстранился, бросив на Вергилия виноватый взгляд. И смылся на второй этаж за одеждой и полотенцем для брата. Они даже не побыли наедине.       — Сколько нас не было? — вдруг спросил Данте, допивая третью чашку чая и поднимая взгляд на Неро.       — А сколько по ощущениям?       — Полгода? Год? — предположил Данте, посматривая на Вергилия. Тот качнул головой: видимо, отлично помнил, насколько по-разному течёт время в двух мирах.       — Три года и четыре месяца, — просто ответил Неро.       «Три года и четыре месяца я был без тебя».       Данте посмотрел на погрустневшего Неро, протянул руку и сжал его ладонь в своей.       — Это больше, чем я думал… — после долгого молчания, за которое успели сразиться ожидание и реальность, пробормотал Данте.       «Но меньше, чем навсегда», — подумал Неро, сжимая руку Данте в ответ. Его бесило наличие Вергилия в их доме. Он не мог и не знал, имеет ли право наброситься на любимого человека со всей дури, снова повалить его и всячески показывать, как сильно ему не хватало этого козла.       Они ещё немного поговорили. В основном Данте спрашивал, как дела у агентства, у Леди, Триш и Нико. Как поживает Моррисон и какие интересные делишки им попадались. Неро отвечал односложно и в итоге, гонимый ощущением того, что он на этой кухне лишний (хотя, казалось бы, таковым должен был ощущать себя Вергилий) под предлогом свалил из дома на задний двор. Ему необходимо хотя бы немного побыть одному и проветрить голову, в которой копошилось слишком много приятных и не очень мыслей.       С неба срывались первые в этом году снежинки — ожидаемо для конца ноября. Если снег будет идти всю ночь, то покроет тонким слоем все вересковые пустоши, делая их похожими на шапочки присыпанных сахарной пудрой пончиков. Из дома не доносилось громких звуков — Данте и Вергилий либо говорили очень тихо, либо вовсе молчали. На холоде мысли приходили в порядок. Неро кутался поглубже в плащ, присев на деревянные ступени крыльца. Из окна вытекал желтоватый свет, плёнкой ложащийся на пока ещё голую землю заднего двора с редкими пучками сухой травы.       Дверь позади чуть скрипнула, открываясь. Кряхтя как столетний дед, Данте вплотную подсел к Неро, боднул его плечом, чтобы сгладить неловкость. Неро чуть повернулся к нему, спросил:       — Где Вергилий?       — В гостевой спальне. На втором этаже, — зачем-то добавил Данте. Как будто у них было больше одной гостевой спальни. Уточнил для того, чтобы дать понять: нас не слышно, мы наконец-то относительно одни и можем побыть вдвоём, не думая о других.       — Он останется?       Неро задавал вопросы тихо и безучастно, снова отвернувшись, вглядываясь туда, где граница ночной видимости расплывалась в неровную линию. Сидели совсем рядом, не решаясь толком коснуться друг друга. Данте чувствовал себя виноватым за всё на свете: за то, что не сказал Неро всю правду, за свой уход с Джи в Ад, за собственно любовную связь с родным братом… И Неро не облегчал его состояние: обычно ласковый, сидел, отстранённый, и смотрел хрен знает куда.       Что Данте мог ответить на этот вопрос? Он и сам не знал, а потому долго молчал, прежде чем произнести:       — Мне бы этого хотелось. Но если ты не хочешь, мы найдём другой выход. Просить тебя о таком после всего — это слишком.       — Да, это слишком, — кивнул Неро, всё-таки поворачиваясь к Данте всем корпусом. — В качестве кого он останется: твоего брата? любовника?       На этот раз Данте молчал ещё дольше. Погода, несмотря на конец ноября, приятная и безветренная. Снег повалил ещё гуще. Они могли бы сидеть так вечно, но под конец вечности Данте всё-таки пришлось бы ответить. Ему, нахальному и беспринципному, прущему по жизни на танке своей правды, тем вечером всё-таки не хватило наглости попросить Неро о желаемом. Неро и так всё понял — не зря они так хорошо ладили, не зря нашли друг друга в этом мире и остались рядом. Не зря Данте так долго прятал язык в заднице, и его научились понимать без слов.       — И как мы будем делить тебя? — спросил Неро. — Составим расписание? Чётные дни и нечётные? Будешь спать с нами по очереди, пока мы ненавидим друг друга за твоей спиной? Или во мне уже нет нужды?..       Данте чуть не съездил Неро по лицу за его последний вопрос. Сдержался. Вместо этого притянул его к себе ближе, залез руками под плащ, огладил рёбра, сжал их. Поднял глаза.       — Между нами ничего не изменилось. С моей стороны точно.       Неро повёл плечом. Данте как будто грыз лёд — точно такой же, какой всю жизнь ему в рот запихивал Вергилий. И Неро, обиженный, растерянный, не нашёл ничего лучше, чем сделаться таким же, выстроить вокруг себя точно такой, как у отца, барьер из острых сколов холода и тонких пик недовольства. Вот, о чём толковал Вергилий. «Чем ты его зацепил?» «Я с ним поговорил». Пожалуй, это их первый серьёзный разговор. Данте не пытался, как делал это обычно, скрыть важные вещи за ширмой веселья и балагурства. Он набирал в лёгкие воздух и отрезал от себя по кусочку искренность и правду — больно и тяжело, но неизбежно.       — И в Джи нет ненависти к тебе… Мы много разговаривали с ним в Аду. В нём есть и хорошее, хотя в это тяжело поверить после всего, что он сделал. Он не знал другой жизни, как ты или я. У него никого не было рядом. Нужно время.       — Ви сказал, Вергилий сам сделал себя сиротой. Всё это время у него был ты, но он предпочёл тебя, свою семью и любовь, жажде власти. И ты продолжаешь его защищать, Данте?       — Мы с Джи по-разному росли и воспитывались. До тех пор, пока я ничего не помнил, жил в неплохом церковном приюте. Не таком припизднутом, как в Фортуне, и я ни на что не жаловался. Джи пришлось хуже: он нигде на долго не задерживался, и помнил всё: отец не успел заблокировать ему память, а мама умерла на его глазах. Он через многое прошёл, поэтому и отрастил такую защиту. Ты всегда мне доверял, поверь и в этот раз: иногда нужно давать второй или третий… ну, или даже пятидесятый шанс.       — И что, больше никаких планов по захвату мира и прочего дерьма?       — Нет. У нас было время перетереть этот вопрос. Я в Джи уверен.       — Почему ты ничего не рассказывал мне раньше? О своём прошлом. О вас.       — Тогда пришлось бы рассказывать всё. В том числе и о твоём происхождении. Никаких полумер, — Данте улыбнулся. «Полумеры, — обычно говорил он, — это маленькие лицемерные сукины дети». — Я боялся, что ты вернёшься в Фортуну, а я так быстро привык к твоему присутствию, с тобой тоска по Джи становилась в разы меньше, и ты дал мне то, чего у нас с ним никогда не было: нормальность. Потом всё зашло слишком далеко, я уже не смог бы отпустить тебя, даже если бы ты захотел уйти. Я струсил, потому что очень дорожил тобой тогда и сейчас.       Неро тяжело вздохнул: он слишком долго ждал этих слов. Данте потребовалось провалиться пропадом и вернуться обратно, чтобы родить это признание. Неро взял руки Данте в свои, огладил пальцы и уложил на свои колени.       — Странно осознавать, что наша связь аморальна. Она чувствуется самой правильной из всего, что есть во мне. Может, я бы и психанул, но точно вернулся к тебе — теперь я это понимаю. Но я не знаю, как делить тебя с кем-то. Тем более со своим отцом.       — Я люблю тебя и Джи одинаково. Это не значит, что мне мало кого-то одного, но всё же если вы оба прикажете мне выбирать, я не выберу никого из вас, потому что просто не смогу, — ответил Данте.       Вообще-то, Неро никогда не думал, что Данте признается ему при таких обстоятельствах, упомянув при этом ещё и Вергилия. Он так сильно любил Данте, так скучал по нему и был так предан, что понимал: уже никуда не уйдёт, и если судьба повернулась к нему такой жопой, то он смирится, привыкнет и научится с этим жить, потому что главное для него — это Данте.       — Если тебя это сделает счастливым, — начал Неро, поглаживая как всегда необыкновенно горячие руки Данте на своих коленях, — то я попробую, но что скажет Вергилий? Что бы ты там ни говорил, выглядел он не сильно дружелюбно, когда увидел нас вместе.       — Мы обсудили с ним это только что. Кажется, он не против, хотя скорее всего он просто не до конца понял, на что подписался, — усмехнулся Данте, рывком вставая с крыльца и протягивая Неро руку. — Ко всему можно привыкнуть. Я надеюсь, со временем вы поймёте, почему так важны для меня, и научитесь видеть друг в друге не только недостатки.       Неро ухватился за поддержку, и его мягко дёрнули вверх.       В доме тепло и всё ещё пахло едой. Оба разулись, повесили плащи на вешалку, и Неро сразу утянул Данте на мягкий диван в приёмной. Он хотел бы подняться наверх, в их спальню, и трахаться там с Данте всю ночь, при этом издавая всякого рода непотребные звуки. Он бы так и сделал, будь ему лет шестнадцать-двадцать, наверное. Хотя бы для того, чтобы насолить Вергилию: ах-ох-Данте-сильнее-слушайте-все-как-же-мне-охуенно. Но, к великому счастью (а, может, и огорчению), подростковый возраст Неро прошёл. Их с Данте интимная близость должна оставаться таковой: интимной и только для них двоих. В конце концов, Вергилий взрослый и наверняка должен понимать, чем могут быть заняты двое любовников, встретившихся после долгой разлуки.       …вместо всего этого Неро предпочёл остаться внизу, где между ним с Данте и Вергилием — лестница на второй этаж и несколько стен.       Диван не сильно удобный и тесноват для двух взрослых мужчин, но Неро об этом не думал. Он снимал с Данте, нависшего над ним, тонкую домашнюю кофту, гладил гладкое крепкое тело ладонями и, откинув голову на подушку, целовал вкуснейшие из всех губы. Данте снял с него штаны вместе с бельём, сбросил их на пол, одной рукой обхватил член Неро и, целуя его за ухом, спросил:       — Хочешь ты?..       Неро тихо простонал, покусывая горячую кожу Данте на шее и пытаясь не то снять с себя футболку, не то с любовника — штаны.       — Сними… — пробормотал Неро, раздвигая ноги, ощущая пахом одновременно и прохладный воздух, и жар другого тела. — Давай ты меня…       Неро мало что соображал — всё важное они уже обговорили, теперь можно отпустить себя, насладиться, наконец, возвращением Данте по-настоящему, в полной мере прочувствовать его на себе, в себе, вокруг себя.       Данте окончательно раздел их, вернулся к ничуть не изменившемуся за три года телу, со светлыми мягкими волосками и гладкой кожей в редких родинках. Одну ногу Неро он подхватил под колено и согнул её, вторая упёрлась в спинку дивана, максимально открывая доступ к самому уязвимому месту. Неро сжал ягодицы Данте и приблизил его таз к себе, шепнул:       — Давай же.       Данте обильно сплюнул на ладонь, обласкал ею свой член и приставил головку к сфинктеру. Неро не дал ему и себе опомниться — двинулся бёдрами навстречу, зажмурив от боли глаза, вдохнул медленно и задержал дыхание. Это приятная боль, отрезвляющая и желанная. Он знал: нужно перетерпеть всего лишь несколько минут, а после регенерация сделает своё дело, член Данте, узко стискиваемый давно забывшими, что такое секс, мышцами, выделит смазку, и всё станет так, как нужно, удобно и приятно.       Данте не спешил двигаться. Он опёрся локтями на подушку по обе стороны от головы Неро, гладил ладонями его лицо и целовал. Не спешил — ждал, когда начнётся регенерация, и Неро перестанет испытывать боль. Неро вздохнул и тоже замер, найдя в темноте (они потушили весь свет в агентстве) губы Данте, сосредоточившись на них и на том восхитительном чувстве тепла и члена у себя между ног.       — Давай, — прошептал Неро, когда боль совсем отступила, а мышцы растянулись.       Данте двинулся на пробу, решил, что правда можно и задвигал бёдрами, легко входя в тот темп, который устраивал их обоих. Неро тихо отрывисто выдыхал, стараясь особо не шуметь. Боже, они вели себя так тихо, как ведут себя дети, вылезшие ночью из постелей после отбоя и бродящие по дому в темноте и тишине, заглядывая во все комнаты и в любой момент рискуя получить от родителей нагоняй. Самое ироничное в этом сравнении то, что родитель одного из них действительно находился наверху.       Ближе к пику удовольствия, Неро сильнее сжимал пальцы то на ягодицах Данте, то на его бедрах, рёбрах и спине. Тело покрылось испариной, пальцы скользили. Неро тихо стонал — теперь ему было плевать, услышит их Вергилий или нет. Ему хорошо, ему так хорошо не было три года, четыре месяца и восемь дней.       — Данте, быстрее, быстрее, — умолял Неро, приподнимая голову и тут же отбрасывая её, тяжёлую и кружащуюся, обратно.       Данте двигался быстро, кожа тёрлась о кожу, местами скользила, местами соприкасалась с глухими шлепками. Неро задрожал, выгибая спину, и громко застонал, обильно кончая. Его тело потряхивало и слабело, он чувствовал, как Данте догоняет его, ещё одна, две, три… пять фрикций и внутри разливается иное тепло. Неро позволил Данте упасть на себя, придавить собственным весом, шумно дыша в ухо. Выдохи покидали грудь тихими стонами. Данте прижался губами к его виску и прикрыл глаза.       …они лежали так несколько минут, восстанавливая дыхание. Неро сглотнул сухой ком во рту, приоткрыл один глаз, когда Данте на нём зашевелился, собираясь вставать.       — Не выходи, — Неро закинул на бёдра Данте левую ногу, пришпоривая. — Давай ещё раз…       Данте довольно хмыкнул. Глаза Неро привыкли к темноте, теперь он мог рассмотреть лицо напротив, полное истомы и сладкого предвкушения, растянувшееся в улыбке.       Данте провёл широким мазком языка от ключиц до подбородка Неро и двинул на пробу бёдрами — их тела влажно захлюпали в месте стыковки. Неро ловко перевернул любовника на спину и взобрался на него сверху, упираясь ладонями на тяжело вздымающуюся грудь. Не дав им больше ни секунды на передышку, он задвигался, набирая скорость. Тело его помнило и знало наверняка, чего хочет и что нужно делать для совестного наслаждения. Данте не возражал.