***
После событий вчерашней ночи Конильо не могла сомкнуть глаз ни на миг. И всё же ей казалось, что она ещё никогда так сильно не хотела спать. Она всем сердцем желала заснуть и всё забыть, однако каждый раз, как её веки тяжелели, ей вспоминалось лицо той маленькой девочки и Вайноны. Сомнение и сожаление изводили её, нанося болезненные удары в самое сердце. Закончив высасывать вирус из старика и сопровождавшей его женщины, Конильо ринулась вместе с The Cure в комнату напротив. Однако, к сожалению, состояние девочек заметно ухудшалось. Первым забежал The Cure, а она последовала за ним. – Сначала её! Следуя указаниям девушки, белоснежное существо бросилось к лицу маленькой девочки, которая спала на кровати возле коридора. По тому, как он излучал белый свет, у Конильо сложилось впечатление, что The Cure старается изо всех сил над высасыванием болезни. Оба его больших уха с напряжением тянулись к потолку, а голубоватые камушки на кончиках его лап загорались и затухали в такт слабому дыханию девочки. Наблюдая краем глаза за этой картиной, Конильо ринулась к кровати девочки в конце комнаты. Заражение уже дошло до терминальной стадии. Белые простыни были запачканы черновато-красными кусками плоти и тёмной жидкостью, вытекавшей из всех частей её тела. Чёрные волосы прилипли ко лбу, а из глаз её неумолимо хлынула желтоватая жидкость. Быть может, поэтому на её глаза упала мутная пелена, хоть она и заметила приближение Конильо. – Си…ньо…ри…на… – Всё будет хорошо! Всё хорошо! Только подожди немного! – Она попыталась успокоить её, держа маленькую ручку, которую протянул ей ребёнок. И, тем не менее, она знала, что теперь она была настолько хрупкой, что при малейшем давлении её могло раздавить, как тонкий слой терракоты, а потому она её не сжимала. – Я горю… внутри… – пробормотала девочка, которую громко рвало большими сгустками крови. Возможно, она уже начинала терять сознание. – Потерпи ещё чуть-чуть! Ей показалось, что она как идиотка повторяет одни и те же слова. Она взглянула на соседнюю кровать. The Cure закончил работать и повернулся к ней. Да, она будет спасена! Однако только эта мысль возникла в её голове, как она почувствовала, что руку, которую она держит, покидают силы. Она поспешила повернуться к девочке. Её глаза были широко открыты, а в лице её читалась боль. Конильо видела, что мышцы её лица начинали терять напряжение. То же самое было и с руками, которые она держала вокруг себя, и тут она услышала резкий звук чего-то ломающегося. Конильо поспешила положить руку на кровать, однако она упала на грудь. И это ещё не всё. Она упала глубоко в центр грудной клетки, и из образовавшейся полости Конильо увидела, как поднимается знакомый ей фиолетовый дым. Этот дым нёс за собой запах смерти. Впервые в жизни Конильо поняла, что значит видеть, как свет жизни исчезает из чьих-то глаз. – Дом милый дом! – воскликнула, входя внутрь, мать, несмотря на то, что это был не совсем её дом. Конильо провела её в зал и позволила себе повалиться на диван. Ей не хотелось что-либо делать. Она хотела лишь одного – спать. Но сколько она ни пыталась заснуть, вчерашние события, словно ураган, прокручивались в её голове. Свет, горевший в этих маленьких глазах, эти маленькие ручки, из которых ускользала жизнь… – Сделать тебе чаю? – заботливо спросила её мать. Конильо не ответила. Её телу не хватало сил даже чтобы сказать «да, спасибо». Она чувствовала себя слегка виноватой. Её мать бросила все дела, чтобы приехать и забрать её из больницы, и теперь беспокоилась за неё… И всё же в тот момент она не могла желать ничего, кроме одиночества. Это было похоже на возвращение во времена средней школы, когда брат был вынужден оставить её, а все друзья начали её сторониться. Подумать только, я привыкла к одиночеству, подумала она, пока пар, выходивший из кипящего чайника, покрывал стёкла окон белым налётом. – Где у тебя лежит чай? И да, если ты устала, может, лучше сделать настой из трав? Рассеяно удерживая взгляд на фигуре матери, которая, во что бы то ни стало, пыталась быть весёлой и позитивной, Конильо погрузилась во вчерашние воспоминания. Она не хотела вспоминать, однако продолжала об этом думать. – Что вы здесь делаете?! Внезапно Конильо обернулась в сторону голоса у себя за спиной. Это была медсестра, которая держала фонарик. – Вы разве не…? Да, вы пациентка, которая прибыла вчера! – обмолвилась она, включив в комнате неоновые лампы. Когда же она увидела девочку, с её губ сорвался короткий визг. – Что здесь произошло?! Конильо не хватило духу, чтобы ответить. С другой стороны, медсестра, не дожидаясь ответа, сразу же бросилась в коридор и начала звать: – Врача! Врача! Крик разошёлся эхом по бесшумному госпиталю. Всё тщетно, подумала Конильо. После этого она осознала всю холодность этой мысли и почувствовала, будто задыхается. Что произошло дальше, она помнила смутно. Медсестра вернулась и схватила её за руку, чтобы оторвать от девочки. Она сказала ей: «Вам лучше вернуться в свою комнату», или что-то вроде того. В противном случае неизвестно, сколько бы она там, вероятно, ещё сидела. Она, кажется, вспомнила, как наблюдала за луной из окна коридора, и она показалась ей голубоватой. Затем провал в памяти, после чего она поняла, что лежит у себя в комнате на кровати, отчаянно рыдая и хватаясь за простыни. Это была ярость. Простая чистая ярость. Она проклинала свою слабость. Если бы только она заметила раньше… Если бы только она лучше знала способности The Cure… Если бы… Однако гнев после последствий ещё никому не шёл на пользу. Конильо этого ещё не знала, но неоновые лампы, которые включила медсестра, предотвратили распространение вируса по всей больнице. Она не могла знать, что вирус Purple Haze был ужасно чувствителен к свету. Ей не удалось спасти жизнь маленькой девочки, однако благодаря ей ни один другой пациент не пострадал. Уже хотя бы по этой причине нельзя было сказать, что усилия её были напрасны. К тому же способности The Cure не ограничивались нейтрализацией вируса. Врач, посетивший на следующий день «критических» пациентов в этом крыле, обнаружил неожиданное. Состояние четверых пациентов, не считая девочки, умершей ночью, улучшилось и дало почву для ожидания их скорого выздоровления. Воистину удивительные вещи. Даже старик на последней стадии рака, которому, по словам врачей, остались считанные дни, оказался в полном порядке. – Что здесь творится? Прежде чем строить гипотезы, доктора решили подождать результатов дальнейших обследований, но всё же в тот день все пациенты в реанимации в том крыле были полностью вылечены, и более того, одновременно. Как это часто бывает в подобных случаях, среди людей в больнице начали ходить суеверные слухи: «Эта девочка умерла, вернув к жизни всех остальных» или «она отдала свою жизнь в обмен на жизнь других». Но даже если бы Конильо знала об этом «чуде», скорее всего, её бы это не утешило. Она спасла жизни остальных четверых, и не только их – она спасла всех пациентов госпиталя, однако игнорировать тот факт, что у неё на глазах умерла маленькая девочка, было невозможно. Она видела, как угасает жизнь, которую она, возможно, могла спасти. Для неё это был тяжёлый удар. Её это по-настоящему разбило. – Это жестоко, слишком жестоко! Это и впрямь было слишком жестоко, ведь нечто столь кошмарное произошло прямо на следующий день после смерти её подруги. Этого было более чем достаточно, чтобы её сердце снова захотело отключиться.***
Какой приятный запах… Когда её нос защекотал свежий аромат мяты, Конильо открыла глаза. Не заметив, как заснула, она пробудилась ото сна. На столе стоял чайник с травяным чаем, который сделала её мать. Наверное, он уже был холодным, однако его приятный запах по-прежнему наполнял всю комнату. – Жалко, пустая трата чая. Рядом с чайником лежала маленькая записка, оставленная её матерью: «Я дам тебе поспать, а сама пойду в отель». Комнату освещал лунный свет, проникающий через окно. Она помассировала онемевшее от сна на диване плечо. От него послышался небольшой хруст. Пока я этим занимаюсь, подумала она, я вполне могу выпить чашку хорошего холодного чая! – Но…?! Она поднесла его к губам с уверенностью, что это чай из мяты. Однако это был обычный черный чай. Откуда же тогда этот запах мяты? И тогда до неё дошло, что в комнате был кто-то ещё. И не просто кто-то. Тот парень со светлыми волосами, который, где бы он ни появлялся, нёс за собою бедствия, был здесь, в этой комнате. Конильо рефлекторно застыла, схватившись за подушку, на которой спала. – Где ты прячешься? После этого вопроса из тени занавесок вышел парень. Это была правда. Это действительно был он. Это был тот самый парень, всегда являвшийся как тень. Сначала в отеле, затем в госпитале. – Могу я узнать, кто ты такой? Что ты такое? Пытаясь скрыть то, что она дрожит, она снова схватилась обеими руками за подушку, однако не удержалась и бросила её в него что есть мочи. Он с лёгкостью оттолкнул её рукой в сторону, после чего сделал шаг в сторону Конильо. При рассмотрении вблизи лицо парня было настолько красиво, что чуть ли не ужасало. В свете луны его гладкий профиль обладал почти что женской утончённостью. Светлые волосы, беспрепятственно падавшие на его лицо, маленький, но с чётко видимыми очертаниями рот, необыкновенно меланхоличные глаза, которые, казалось, всматривались в неё и вызывали желание утонуть в них… Он подошёл ещё на шаг, после чего повернулся к окну. Подойдя к нему, он повернулся обратно к Конильо. – Попробуй посмотреть наружу. Голос парня казался очень взрослым. Это напомнило ей актёра, которого она видела в старом вестерне… Клинта Иствуда? Или Джулиано Джемма? Это было воспоминание из далёкого прошлого, когда брат водил её в небольшой артхаусный кинотеатр на окраине Рима. Или, по крайней мере, так она запомнила. Пока её разум был отвлечён этими воспоминаниями, Конильо встала, позволяя направлять себя словам этого парня. То, что она увидела за окном, она не могла себе и представить. Там была тьма. Венеция полностью погрузилась во тьму. От тесных домиков не шло света, городские фонари не освещали дорогу прохожим. Не было видно и навигационных фонарей прогулочных судов, курсирующих по каналам. Повсюду была кромешная тьма. Лишь неугасавший лунный свет позволял кое-как разглядеть затемнённый город. На небольшой площади перед домом Конильо на земле валялись люди. Обнявшаяся пара, старик, отчаянно пытавшийся подняться с помощью трости, юноша, который, как пьяница, пытался удержать себя, прижавшись обеими руками к стене … Среди них в самом центре площади она увидела то фиолетовое существо, продолжавшее испускать своим телом зловещие пары. Фиолетовое существо быстро подошло к одному из освещавших улицу фонарных столбов и с неимоверной скоростью ударило в него кулаком. Конильо увидела, как столб согнулся и потихоньку упал. Когда фонарь коснулся земли, она услышала слабый звук разбитого стекла. Звук был настолько тих, что казался неважным, прямо как звон маленького колокольчика. – Так это правда был ты! Это ты творишь все эти ужасные вещи! – сорвалась Конильо на парня, стоявшего рядом с ней. Он не ответил. – Это ты убил Вайнону и ту девочку! Голос девушки стал достаточно громок, чтобы походить чуть ли не на крик, однако парня, похоже, такая вспышка нисколько не взволновала. – Ты слишком жесток! Изверг! Ей пришлось противиться соблазну ударить его. Она с силой сжала кулаки. Они дрожали, но не от страха. Это была ярость. Настолько сильная ярость, что чуть не ослепила её. – Зачем? Зачем ты это делаешь? – Не хотелось встретиться с тобой так… – вылетело из уст парня. Неожиданные слова, смысл которых Конильо не уловила и которые не дали никакого ответа на её вопрос. – Сейчас там внизу страдает много людей, – продолжил он, глядя ей прямо в глаза, – …а у тебя есть сила, чтобы их спасти. Он подошёл к ней ещё на шаг. – Ну? Что сделаешь? Что я сделаю? В ответ Конильо задала вопрос самой себе, заметив, что она внезапно замерла на месте. Что я сделаю? Что ещё я могу? Что я хочу сделать? – …Что ты хочешь, чтобы я сделала…? – Спаси их. Слова парня дошли до неё как удар по голове. Спаси их… Да, с помощью The Cure я могу спасти людей внизу, но… – Но я не могу спасти их всех! – Неправда. Всё ты можешь. – Нет! Не могу! – чуть ли не рыдая закричала она. Однако парень, не обращая внимания на эти слова, почти как родитель, ругающий ребёнка за то, что тот впал в истерику, лишь сказал: – Ты это сделаешь. А секунду спустя он уже скрылся во тьме. Она оглядела в комнату, однако никого в ней действительно больше не было.***
Конильо пробежалась по ступенькам своего дома вниз. Когда она открыла дверь, на неё нахлынул запах смерти. Это был тот же запах, который вместе с фиолетовым паром поднимался из груди маленькой девочки, погибшей в госпитале. Тот самый, который заполонил вестибюль отеля, тот сладковатый смрад, от которого крутило живот. И теперь он охватил весь город. На этой улице, по которой, обычно, даже поздней ночью ходили туристы или люди, возвращающиеся домой, теперь можно было услышать лишь стенания. Очевидно, её не освещал ни один фонарь. Лунный свет, проходящий сквозь пурпурную дымовую завесу, своим сиянием отдавал ноткой сюра. Оглядевшись у входа в здание, Конильо заметила, что на земле лежит пожилая женщина, вытянувшая руку так, будто пытается схватиться за ручку двери. Она бросилась к ней. На её голове была синеватая опухоль размером с яблоко. Лицо её было располосано окровавленными царапинами, от которых шёл резкий запах гниющих фруктов. – The Cure! Начнём с неё! В ответ на голос девушки позади неё появился маленький стенд. Он издал пару визгов и тут же приложил мордочку ко рту старушки. Пока The Cure был занят женщиной, Конильо ринулась осматривать окрестности. Она вытащила из кармана фонарик и направила его на здание. Один, два… Да, здесь мы ещё можем успеть! В этот момент The Cure закончил высасывать вирус из пожилой женщины и поспешил к юноше, облокотившемуся на стену, которого уже начало рвать огромным количеством крови. Скорость, с которой лечил зверёк, становилась всё выше и выше. В каком-то смысле он вырастал и, кажется, становился ещё сильнее. – Когда закончишь с парнем ‒ следующий за скамейкой! – воскликнула Конильо. Вдоль узкой улочки, тянущейся от площади до канала, на земле лежало несколько человек. Фиолетовое чудовище, судя по всему, направилось вдоль каналов, разнося повсюду смерть и боль. Как далеко собирается уйти этот монстр? Я смогу за ним угнаться? Жертвы, начиная с небольшой площади перед её домом и проходя через улочку, ведущую к каналу, похоже, притягивались всё ближе к сердцу Венеции. Покончив с людьми на площади, Конильо и The Cure продолжили то же самое на небольшой дороге, останавливаясь, чтобы проверить состояние всех, кого они нашли на земле. Это была катастрофа. Повсюду были видны тени людей в агонии. Прямо как на чердаке в Мондо Ария. Пока Конильо приближалась к каналу, ей вспомнился чердак отеля, где оставались лежать все предметы, не использовавшиеся годами. День за днём он превращался в настоящий склад: пианино со сломанными клавишами, арфа без струн, маленькая заржавевшая птичья клетка, разбитое стекло и керамика. Он был забит паутиной, а по углам скопились большие комья белой пыли, напоминавшие шарики, образующиеся после цветения одуванчиков. Да, люди на улице были прямо как те комья пыли. Пыли, скопившейся в углах заброшенного чердака. Для многих из них всё уже было кончено. К тем, кто ещё вроде бы слабо дышал, Конильо прикладывала The Cure, всем сердцем молясь за них, однако большинство умерло прежде, чем белый зверёк, притягивающийся к ним мордочкой, успел совершить своё дело. Она неизбежно вступала в вязкие лужи крови, рвоты и прочих жидкостей, образовавшиеся повсюду, поскальзывалась и, смотря на горы трупов, которые тоже лежали повсюду как пыль, она почувствовала, будто идёт с завязанными глазами по краю обрыва. Поначалу она следила за тем, сколько людей ей удалось спасти, но в какой-то момент она сдалась. До неё дошло, что она ходит кругами по одному и тому же месту. В конце концов, запах смерти притупил её нервы. Я знала, что всех спасти невозможно! Я знала! Внезапно она почувствовала прилив ненависти к этому светловолосому парню. И в то же время разозлилась из-за того, что так поддалась этим привлекательным, но пустым словам. Если бы она думала рационально, она бы поняла, что к тому моменту ситуация дошла до той стадии, где она больше ничего не могла поделать. Однако тем, кто вовлечён в такое напрямую, трудно осознать это. В момент, когда людей вовлекает судьба, они не просто не успевают увидеть полную картину вещей – обычно, вся их энергия приходится лишь на то, что происходит прямо перед ними. В этот миг Конильо осознала, что находится в подобной ситуации. Она проклинала всплеск ярости, почувствовавший в себе, проклинала свою настойчивость в сдерживании её, проклинала свои надежды на то, что сможет здесь чем-либо помочь, и, наконец, проклинала свои способности, которые и породили все эти надежды. Но даже дрейфуя в буре эмоций, продолжая, как лунатик, идти вперёд, она всё равно продолжала прикладывать The Cure, чтобы попытаться помочь людям, которых она находила на земле. Белый кролик, в свою очередь, с большим усердием прыгал от трупа к трупу, как будто высасывание боли было для него источником удовольствия. Он, будто развлекаясь, шевелил своими большими ушами и крошечным ртом и принюхивался, словно ему нравилось зловоние смерти. Таким образом, даже мало-помалу было заметно, что тело The Cure растёт. После долгого блуждания по Венеции, окутанной тьмой, Конильо наконец-то увидела небольшой огонёк света. Это было позади моста Риальто, за Большим каналом. В конце переулка, ведущего в старую церковь, что-то горело. Это были высокие красные языки пламени, и временами казалось, что они переплетаются в темноте, будто змеиные языки. – The Cure! Она непроизвольно позвала его вслух. Эти огни не сулили ничего хорошего. Если бы ей хватило хладнокровия на секунду задуматься, она бы не смогла не понять этого, однако в тот момент, видя возможность выбраться из тьмы, Конильо чувствовала себя безмерно счастливой. Если здесь пожар, то, возможно, будут и пожарные. Может быть, я найду кого-нибудь, кто всё ещё жив! Она побежала, даже не задумавшись. Ей хотелось лишь поскорее вырваться из переулка, окутанного мраком, который в контрасте с ярким светом огня казался ещё более глубоким. Тем, что так ярко горело в конце переулка, было здание, в котором находился старый отель. По неистовству языков пламени было ясно, что огонь был уже неукротим. Часть стен и колонн, почернев, прогнулась, поддавшись ярости огня, а крыша уже частично обвалилась. Палящий жар пламени ухватил за собою ветер. Если присмотреться, около входа можно было заметить трупы тех, кто не успел выбраться вовремя, почерневшие от пламени и рассыпавшиеся, словно простые куски угля. Слишком жарко, подумала Конильо. Слишком жарко. Не смотря на настолько масштабный пожар, на улицах никого не было. Ни пожарного катера, который сигнализировал бы о своём прибытии звуком сирен, ни журналиста-фотографа, который бы осветил сцену действий своими ослепительными вспышками. Не было даже обычных глупых зевак, которые не делали ничего, принимая всё за шоу и мешая работе пожарных. Здесь не было ни живой души. Один только дом в огне. Слишком много мёртвых. Слишком много мёртвых, которых она могла бы спасти, слишком много мёртвых, которых она не успела спасти. Она осталась стоять на месте, равнодушно наблюдая за палящим танцем, в котором этот огонь со злобной насмешкой плясал перед её глазами. Между огней она заметила движущуюся тень. Может, это мираж из-за жара огня, присмотревшись, подумала она. Эта тень танцевала тот же жаркий танец, что и огонь. Быть может, в отчаянной попытке потушить пламя она махала руками, ногами, всем телом, больно ударяясь о стены. Спустя пару секунд огни окончательно окутали тень, которая исчезла за грудой обвалившихся руин. Как жаль… Должно быть, она умерла… И внезапно она осознала, что слёзы продолжали литься из её глаз, хоть она и не знала об этом. В городе тьмы, где некого было увидеть вокруг, раздался эхом звон церковных колоколов. Будто объявляя об отправлении всех погибших в последний путь. Или, по крайней мере, так показалось Конильо.