Я - НАТАЛИ САНКЕР. ДНЕВНИК СЕКРЕТАРШИ

26 августа Полумрак комнаты озаряется лишь пламенем нескольких ароматических свечей на прикроватном столике, которые заботливо зажег Габриэль, после того, как принес нам обоим по стакану апельсинового сока. Моя голова лежит у него на груди, его рука медленно и расслаблено гладит мои волосы, пропускает их сквозь пальцы. Я кажусь абсолютно спокойной, но меня снова разрывают противоречивые чувства. С одной стороны — ощущение сумасшедшего счастья, я люблю и — о, чудо! — любима! И в то же время моя совесть не чиста и это оставляет неприятный осадок: ведь я отбила мужа у женщины, которая заведомо для меня находится в беспомощном состоянии. Неизвестно, сможет ли она вернуться, я сейчас в одной постели с Габриэлем, а она — в темном подвале, в котором единственным живым звуком является шелест крыльев многочисленных бабочек. Жуткое ощущение! Будто на чьей-то могиле станцевала. Я таю и горю одновременно, мучаюсь. Я поднимаю голову, встречаюсь с внимательным взглядом его серо-голубых глаз, в которых сейчас искрится золотой отблеск свечей. Всегда аккуратная прическа выглядит небрежной, но его это совсем не портит. Суровое лицо необычно мягкое, улыбка теплая, он крепче прижимает меня к себе и вздыхает: — Натали, ты — чудо! Спасибо за твою любовь, я боялся, что ошибся и ты не примешь моих чувств! Мне хочется сказать ему так много, но мне не дает покоя другой важный аспект наших отношений: — Я, конечно, очень-очень рада, но… Габриэль, мне кажется, что то, что мы делаем… незаконно. Он негромко рассмеялся и иронически осведомился: — Натали, а монстров на Париж натравлять законно? — Одно дело монстры, — без тени улыбки ответила я, — И совсем другое — любовь, ради которой Вы… ты на это идешь! Мне больно, я опять начинаю сомневаться в его искренности, на лице Габриэля проступает прежняя жесткость. Но во всем его облике читается еще и какая-то странная печаль. — Натали, мне трудно было тебе об этом говорить сразу, но придется тебе кое-что рассказать. Тогда ты меня поймешь. Ты всегда слышишь мое сердце, как никто другой, только с тобой я могу всем делиться и быть честным. — Конечно, — я села, завернувшись в плед, и показала всем своим видом готовность слушать. Он тут же выпрямился рядом и обвил рукой мои плечи. Казалось, ему жизненно необходимо меня касаться, словно это придает ему дополнительные душевные силы. — Знаешь, когда ты уехала в отпуск, во время твоего отсутствия я кое-что узнал, — задумчиво начал он, — Без тебя было ужасно непривычно, я буквально не знал, чем заняться в первую очередь, бесцельно бродил по дому. Ты знаешь, что у меня в доме три супружеские спальни? Я кивнула. Меня всегда это удивляло, но я была глубоко убеждена, что это не мое дело и в личные причуды хозяина мне вмешиваться не пристало. Габриэль пояснил: — Еще, когда я проектировал особняк, я сам это придумал. Одна спальня — общая, одна — для Эмили и еще одна — для меня. Я специально сделал еще две комнаты на случай, если кто-нибудь из нас вдруг заболеет или переутомится так, что сможет заснуть только в одиночестве, или мы поссоримся, наконец. — Это мудро, — одобрительно отозвалась я. Идея действительно показалась мне неглупой, и если площадь дома это позволяет — почему нет? Габриэль на миг зажмурился, словно испытав приступ внезапной боли, но упрямо закончил: — Я сам не понял, как забрел в спальню Эмили. Я не заходил туда уже очень давно, с того дня, как она… уснула. И просто сам был поражен тем, что столько времени провел возле портрета в моем кабинете, а сюда даже не заглянул ни разу. В спальне все осталось на своих местах: на туалетном столике лежали ее косметичка и расческа, дверца шкафа приоткрыта и в нем видны были ее пиджак и платье — много разных мелочей, напоминающих о ней. Я настолько погрузился в нахлынувшие разом воспоминания, что потерял счет времени. Мне хотелось коснуться всего, до чего дотрагивались ее руки. Это, конечно, было глупо — следов Эмили нигде не осталось, горничные заботливо стирали пыль, а вместе с ним и ее запах, отпечатки пальцев, даже тень ее присутствия. И все же здесь мне казалось, что она вот-вот войдет. Я присел на кровать, замер в ожидании, сердце у меня неестественно сильно колотилось. И вдруг, проведя рукой по подушке, я ощутил в изголовье какой-то твердый предмет. Это оказалась толстая книжка, напоминающая фотоальбом. Я раскрыл его и там действительно лежал конверт с целой стопкой фотографий, но сама книга являлась дневником — Эмили вела его, судя по дате, около двух лет! Но я, прежде считая неблагородным читать откровения, которые человек предпочел скрыть ото всех, занялся разглядыванием фото. Почти на всех снимках была моя жена. Я любовался ей, разглядывал подолгу каждое изображение. Не понимаю, почему меня сразу не насторожило то, что я не помню ни истории этих фотографий, не мест, на фоне которых они делались. Нет, места были знакомыми, все-таки в Париже много достопримечательностей. Но я не помнил, чтобы мы ездили или ходили туда вместе в последние полгода, а фото явно были свежими. И вдруг я замер, как громом пораженный: на второй половине снимков моя жена была запечатлена с совершенно незнакомым мне мужчиной, и по их поведению было совершенно ясно, что отношения между ними явно далеки от просто дружеских! На нескольких они даже целовались! — Габриэль судорожно вздохнул, я торопливо начала поглаживать его руку — этот мой жест всегда его успокаивал. — Не волнуйся, я с тобой. Что было дальше? — тихо и ласково ободрила я его. Я сама была в шоке от того, что жена могла изменять моему боссу. Как вообще его можно было променять на кого-то другого?! Габриэль, видимо, придерживался того же мнения, да оно и понятно — где Вы видели обманутого супруга или супругу, который не возмущался бы, спрашивая, чем это другой мог оказаться лучше его? — Дальше… — рассеянно пробормотал и с жаром продолжил, — А дальше, я не верил своим глазам. Тешил себя мыслью, что это мог быть какой-то монтаж! Но зачем я полез в ее дневник? После того, что я там прочел, мне стало вообще плохо! Лучше бы я ничего не знал!!! Выяснилось, что моего соперника зовут Луи. Фамилию мне так и не удалось уточнить, но он явно богат и живет в Лондоне, а в Париже бывает периодически, поскольку здесь филиал какой-то из его фирм. Эмили писала, что познакомилась с ним во время съемок одного из фильмов — ей нужно было отправиться в Англию, чтобы утрясти определенные вопросы. Эта картина была совместного производства. Луи увидел ее в кафе и сразу же обратил на нее внимание — еще бы, ее зеленые глаза в пол лица сразили когда-то и меня самого! Но то, что произошло дальше, перевернуло все мои представления о нашей любви! Она предала меня без всяких сомнений, писала, что влюбилась в этого хлыща без памяти и собирается со мной развестись! Еще она планировала отобрать у меня сына — слава Богу, хоть тут все чисто, Адриан мой ребенок, в этом не может быть никаких сомнений! Но я не мог понять, как после пятнадцати лет счастливого брака можно совершить такое!!! Габриэль шумно выдохнул и закрыл лицо руками: — Я только тогда понял, как я был слеп! Амели прикрывала их, а я верил, что она видится с сестрой! Откуда у нее цветы? Да ей же дарят их поклонники! Частые отъезды? У нее съемки, разные пресс-конференции. От нее пахнет чужим мужским парфюмом? Она здоровалась по-французски с режиссером, сценаристом, партнером по съемкам. И я ей верил! Верил до конца! И все равно я не мог прийти в себя. Чтобы окончательно убедиться во всем, я по глупости позвонил еще и Амели. Она рассмеялась с издевкой и спросила: «А ты что: только сейчас сообразил?»! — Нет, я знаю, что Амели любит тебе пакостить, но чтобы настолько! — сочувственно прошептала я, переживая вместе с Габриэлем. Ведь ему действительно было очень больно, и я от души жалела его. Мне не верилось, что у них могло все так получиться, но это было правдой. Правдой чудовищной и очень некрасивой. Все, что мне оставалось, это обнимать его сейчас и поддерживать всеми силами. — Будто пелена с глаз упала, — глухо сказал Габриэль и, наконец, отнял ладони от лица, — Все это время я жил никому не нужными чувствами, дышал только ей одной! Единственным смыслом моего существования, единственной целью, всеми моими помыслами и чувствами была она! Это оказалось настолько ужасным, что я около часа раздумывал, как бы мне поудачнее влезть в петлю. Он горько и как-то жутко ухмыльнулся, и это ужаснуло меня — ведь я уже отвела его от края однажды, но в тот момент он оказался совсем один! Спасти его было некому! Я крепче обняла его за плечи. Габриэль погладил в ответ мои ладони и продолжил: — Но, как я уже сказал, пелена упала с глаз. Нет, я по-прежнему готов был разгромить весь Париж, даже не будучи аккуманизированным. Натали, мне трудно описать это чувство: это такая сумасшедшая, до слез обида, такая боль, словно тебе в сердце нож воткнули с ангельской улыбкой, да еще и дали возможность красивой рукояткой полюбоваться! Я не преувеличиваю, это действительно так! Агония моей любви длилась несколько суток. Я не спал, ничего не хотел, и передумал столько сумасшедших идей, что хватило бы, чтобы дважды свихнуться. Хотел отключить Эмили от аппаратов, но счел это слишком мягкой карой! Я жаждал мести! Прежде всего, развелся с ней — не хочу, чтобы она бросила меня первой. Это было удивительно легко — ведь она считается пропавшей без вести! Да и как можно было поступить иначе? Он, словно в доказательство, потянулся, достал их тумбочки фотографии и небрежно бросил их передо мной на простыню. На них действительно была запечатлена Эмили с высоким крепким мужчиной с темно-рыжими волосами и карими глазами. Габриэль не мог ошибиться: в их жестах, объятиях, поцелуях явно читались признаки интимной близости. Просто влюбленные себя так не ведут — только состоявшаяся как любовники, давно связанная узами страсти пара. Я кивнула и двумя пальцами оттолкнула постыдные картинки. Агрест небрежно собрал их и как ядовитого паука швырнул обратно с тумбочку. Я услышала, как несколько фотографий негромко ударились о заднюю стенку. Потом как-то виновато посмотрел на меня и добавил: — Знаешь, у меня была одна подлая мысль. В начале. Я думал использовать тебя как орудие мести — переспать с тобой просто, чтобы Эмили было так же больно, как и мне, когда она очнется. Чтобы у нее и иллюзии не возникло, что я страдал! У меня внутри прокатился кубик льда, потому что в этот момент его глаза засверкали каким-то маниакальным блеском ненависти, но тут же его взгляд смягчился, он нежно коснулся губами моего виска: — Но эта мысль была глупой и невероятно жестокой. Ты ни в чем не виновата, ты не заслужила такого отношения. Просто ты мне и раньше нравилась, но я гнал от себя эти мысли, храня верность вымышленному идеалу. Я думал обо всем происходящем долго и решил, что больше никогда никого не смогу полюбить. Но, когда ты вернулась, и я увидел тебя на пороге, вдруг понял — я уже люблю! Я только тогда осознал, как ужасно скучал, понял, что не могу без тебя жить! Его лицо будто засветилось изнутри, он развернулся ко мне всем телом и с жаром продолжил: — Я не прекратил создавать акум, но теперь у меня была другая цель — я обещал ей ее вернуть и верну, но лишь для того, чтобы окончательно развязаться с прошлым! Решение остаться в Милане на неделю я принял еще до приезда — мне нужно было объясниться с тобой, нужно было оказаться вдали от всего этого кошмара только с женщиной, за которую я жизнь готов отдать! Наедине со своей верной, чистой сердцем, отважной и милой Натали! Но самое важное я понял в день показал — ты опять бросилась меня защищать, не раздумывая и секунды! А потом я увидел тебя спящую на столе — такую слабую, беззащитную, с трогательно-нежным бледным лицом и невероятно длинными черными ресницами… Я понял, что хочу только одного — заботиться о тебе всегда и любить так, как никого никогда раньше — нежно, грустно и сладко! Но только не страдать больше! Габриэль счастливо рассмеялся, и я ответила ему улыбкой. У меня в глазах дрожали слезы, но не от печали — он свободен! Мой любимый СВОБОДЕН! И теперь никто не встанет между нами! Его чувства настоящие! Мы горячо поцеловались и снова начали тонуть в нашей взаимной нежности.