Мрачный серый коридор кажется светлее и ярче, когда Чонгук идет следом за Джином к розовой двери. Он не представляет, что должен будет сделать, и сердце предательски кувыркается в груди. Нужно сосредоточиться на том, чтобы выполнить свою работу как следует, но прямо сейчас Чонгук слишком взволнован, чтобы расслабиться. И когда Джин открывает дверь, входя внутрь, противный шум в висках только усиливается.
Хосок сказал, что сонбэ объяснит все и предоставит четкие инструкции, потому они могут начинать без него. Однако через целых десять минут после этих слов Джин по-прежнему молчит, и оказывается невозможно определить его настроение, прежде чем он многозначительно подмигивает Чонгуку, когда они остаются одни. Это выбивает из колеи еще больше.
— Я должен принять душ, подожди немного, — произносит Джин, когда Чонгук почти забывает, каким приятным может быть его голос. — Расслабься, ДжейКей. Осмотрись немного, если хочешь.
Чонгук заставляет себя кивнуть, прежде чем Джин разворачивается и скрывается за одной из нескольких дверей в комнате, которая ведет в ванную. Через минуту слышится шум воды, и только теперь Чонгук может позволить себе выдохнуть. Черт, он срочно должен собраться и перестать быть таким нервным.
«Царство Джинни» выглядит еще сказочнее, чем раньше. Чонгук решает последовать его совету и немного осмотреться, чтобы отвлечься от волнительных картинок в голове. Слева от большой кровати расположен стол, на поверхности которого разбросаны всякие маленькие вещи вроде украшений, косметики и цветных шкатулок. Серьги разных размеров висят в один ряд прямо на светодиодной ленте, прикрепленной вокруг овального зеркала. Идеально чистое стекло отражает цветные блики от лампочек. Чонгук подходит ближе, чтобы взглянуть на собственное отражение. И с удивлением замечает, что из зеркала на него смотрит бледный, совершенно незнакомый парень. Нужно что-нибудь сделать, чтобы прогнать его, потому Чонгук пытается немного пригладить пальцами волосы. Черные пряди нелепо торчат во все стороны и красочно описывают его взвинченное состояние.
Воздух остается сладким, даже когда Джина нет поблизости. Чонгук подмечает это неожиданно для самого себя, после чего оборачивается, чтобы швырнуть взгляд на стену с другой стороны. Маленькие лампочки, вычурные светильники и небольшие деревянные рамки с цветными картинками привлекают внимание. Каждый предмет этой комнаты так или иначе имеет розовый цвет, словно это обязательно — со всех сторон напоминать Джину о том, что существует экстренная команда «код розовый», чтобы он не посмел забыть о ней в самый важный момент. Однако именно это он и сделал, когда по-настоящему нуждался в помощи.
Чонгука передергивает от этих мыслей, но он отвлекается на возвращение Джина и почти сразу забывает обо всем, как только видит его. Светлые волосы немного влажные, они резко контрастируют с темными глазами и даже слегка прикрывают их, спадая челкой на лицо. Джин привычно улыбается, как будто хочет сказать, что все в порядке. Чонгук не может доверять ему в этом, потому что Джин
всегда улыбается. Если делать это слишком часто, улыбка прекращает значить что-либо.
Джин молча обходит Чонгука, останавливается возле высокого шкафа, чтобы достать все необходимое, и кладет на кровать. Чонгук неотрывно следит за ним, и после каждого его движения дышит еще тише, прежде чем понимает, какие вещи он только что достал. Черные ленты, похожие на веревки, полотенце, салфетки, бутылочку вязкой жидкости и проклятый резиновый член светлого цвета. Довольно внушительного размера. Чонгук мрачнеет еще больше и теперь точно напоминает сплошное черное пятно. Это просто не может быть правдой.
— Ты серьезно? — чужим голосом спрашивает Чонгук, когда молчание затягивается почти на минуту, что непростительно долго, если не двигаться.
— Да, — просто отвечает Джин. — Тебе нужно подготовить меня, ДжейКей. Иначе говоря, разработать, чтобы я был готов для особого клиента. Кураторы обязаны делать это.
Чонгуку кажется, что он вывалился из окна. Что-то подобное проскользнуло в его голове, когда Хосок впервые заикнулся о дополнительных обязанностях, но он всерьез и представить не мог, что это окажется правдой. Чем угодно, на самом деле, даже нелепой шуткой для новых сотрудников. И сейчас, когда крыша съезжает окончательно, потому что это слишком
нереально, чтобы быть правдой, Чонгуку хочется ущипнуть себя. Или врезать самому себе по лицу, чтобы вернуть рассудок.
В попытках не поддаться эмоциям Чонгук сглатывает большой ком, вставший поперек горла, но чувствует, что только сильнее перекрывает доступ кислорода в легкие. Джин снова молчит, просто выжидающе смотрит на него, как будто ждет, что он развернется и вылетит из комнаты. Однако даже вопреки волнению Чонгук никогда не станет тем, кто сбегает, чтобы не решать проблемы. Особенно когда чувствует ответственность.
Выдохнув, Чонгук медленно поднимает взгляд. Разумеется, это будет неправдой, если он скажет, что никогда не задумывался о Джине в сексуальном ключе. Этот невыносимо красивый, приятно пахнущий парень заинтересовал его едва не с первого взгляда, влез под кожу без малейшего разрешения в тот самый миг, когда впервые произнес «ДжейКей». Чонгук снова сглатывает противный ком в горле. Именно Джин был тем, кто придумал это прозвище, и он же с особым удовольствием использует его каждый раз, когда Чонгук проходит мимо.
Разумеется, это будет неправдой, если Чонгук скажет, что никогда не хотел, чтобы Джин выстанывал это мягкое «ДжейКей».
Однако Чонгук никогда не думал, что окажется в ситуации, которая будет обязывать его не только прикоснуться к Джину
так, как люди прикасаются в отношениях, но и причинить боль. Особенно таким зверским способом.
Когда Джин легко дергает пояс шелкового халата и обнажает стройное тело, Чонгук не отводит взгляд. Длинные пальцы медленно скидывают ткань с плеч, и через мгновение одежда падает на пол к его ногам. Сердце Чонгука делает двойное сальто, когда он понимает, что Джин остался полностью голым прямо перед ним. Это похоже на самый издевательский вариант галлюцинаций, когда истощенный наркотиками мозг подкидывает в подсознание самые нелепые, нелогичные картинки. Чонгук не верит ни одной из них, но продолжает концентрироваться на чужом лице. Он ни за что не опустит взгляд, потому что никогда не сможет придумать этому оправдание.
Джин снова улыбается. Самой мягкой улыбкой из всех, которые когда-либо видел Чонгук, и кажется, что его обнаженное тело действительно ничего не значит. Совсем ничего — оказаться голым перед другим человеком для него в порядке вещей.
— Просто сделай все правильно, ДжейКей, — томно шепчет Джин, медленно оборачиваясь и забираясь на кровать, чтобы в следующий момент опереться локтями о простынь.
Джин просто великолепен. Чонгука вспарывает эта мысль, жестоко и больно, когда он обводит взглядом его изящное тело: молочная кожа слегка блестит на лопатках и спине, когда Джин сильнее выгибается в пояснице. И когда еще один томный выдох срывается с его губ, он понимает, что никогда не видел ничего настолько красивого и соблазнительного, как этот парень. Джин действительно был чем-то нереальным с самой первой секунды, и Чонгук не имел ни шанса проигнорировать это.
Чонгук обязан прекратить думать о нем в запрещенном ключе. Достаточно всех этих иллюзий — есть только работа, которую они оба должны выполнить. Ничего больше.
— Ты должен привязать меня, — продолжает Джин, слегка поворачивает голову и опускает взгляд на черные ленты. — Возьми перчатки и сделай это. Как можно крепче, хорошо?
Пульсирующий шум в голове становится громче, точно нарастающий гул генератора. Даже несмотря на криминал прежней жизни, Чонгук никогда не связывал людей и не собирался делать это. Однако Джин совсем не замечает его медлительности, разве что разводит колени еще немного шире, выпячивая красивые ягодицы, словно приглашая к действиям. Чонгук ощущает, как комната наполняется жаром, словно кто-то включил обогреватель на полную мощность. Видеть его таким — настоящая пытка.
Черные латексные перчатки неприятно обволакивают пальцы, когда Чонгук вынуждает себя надеть их. Очевидно, нельзя прикасаться к Джину напрямую — стоило догадаться. Еще одна небольшая вещь, которая издевательски напоминает о разнице между ними. Чонгук никогда не сможет дотронуться до него, и прямо сейчас Джин выглядит еще более далеким и недосягаемым, даже если находится на расстоянии одного ничтожного метра. Чонгук сдержанно выдыхает и опускает взгляд на толстые ленты. Нужно немного времени, чтобы избавиться от всех эмоций, которые сковывают его изнутри.
— Протяни вокруг бёдер, — добавляет Джин, когда Чонгук почти готов обхватить его щиколотки. — Я должен оставаться в одном положении и не вилять бёдрами, так что сделай это.
Чонгук останавливается на миг, чтобы еще раз напомнить себе, как он оказался здесь, и выполняет указания. Черные ленты мягко ложатся на кожу, когда он осторожно протягивает их. Согнутые ноги Джина позволяют закрепить веревки на бедрах и привязать к изножью кровати, где расположены декоративные деревянные выступы, выкрашенные в розовый цвет. Чонгук хмурится и сильнее натягивает ленты. Он совсем не хочет делать больно, но Джин вынуждает его:
— Крепче.
Отказываясь думать о том, с какой равнодушной интонацией он произносит это, Чонгук еще сильнее натягивает веревки, создавая давление, после чего перемещается к изголовью кровати. Джин вытягивает руки вперед, полностью опустившись грудной клеткой на простынь. Чонгуку становится почти неприятно смотреть на это, потому он пытается сконцентрироваться только на своих действиях. Осторожно приподнимая его запястья, он связывает их вместе и протягивает ленты к изголовью, чтобы закрепить. Джин снова повторяет это проклятое «крепче», и Чонгук впервые за все время хочет, чтобы он замолчал.
Джин привязан почти намертво.
Чонгук рывком отстраняется и почти силой заставляет себя посмотреть на него. Джин все еще выглядит превосходно, чертовски соблазнительно и волнующе, но унизительный вид связанных ног и рук царапает что-то внутри Чонгука с мерзким скрежетом. Это все кажется чем-то неправильным, тем, что не подходит ему, тем, чего быть не должно. Когда Джин пытается двигаться, напрягая руки, чтобы проверить крепление узлов, Чонгук замечает, как краснеет кожа на его запястьях. И всеми силами борется с желанием перерезать чертовы ленты и снова освободить его.
Джин не должен так выглядеть. Его нельзя сковывать цепями, надевать на шею поводок, привязывать и запрещать двигаться. Чонгук чувствует себя просто отвратительно, когда продолжает видеть его таким. Как если бы поймал сказочного феникса, чтобы получить вознаграждение за его прекрасные перья, на которые не имеет права даже смотреть.
— Итак, — протягивает Джин, отвлекая Чонгука от мрачных мыслей. — ДжейКей, тебе нравится? Люди платят большие деньги ради красоты этого зрелища.
Именно поэтому смотреть на него почти невыносимо.
— Продолжай, — говорит Джин, словно не собирался получить ответ. — Используй пальцы, малыш.
Чонгука почти перекашивает от его привычного игривого тона, но он по-прежнему молчит, когда снова оказывается возле кровати. Полупрозрачная смазка легко растирается между пальцев, но из-за перчаток нельзя почувствовать ее консистенцию. Чонгук ощущает себя ученым в лаборатории, который собирается проводить какие-то зверские опыты. Эти мысли делают только хуже, но Чонгук отвлекается на них всеми силами, только бы не концентрироваться на том, что он должен
растянуть Джина собственными пальцами. Проклятье, он совершенно не готов даже притронуться к нему.
— ДжейКей, просто сделай это.
Чонгук хмурится, но прекрасно понимает, что выбора нет. Это часть его прямых обязанностей. Обильно смочив пальцы, он протягивает руку вперед, осторожно дотрагивается до чужой спины и скользит вдоль всего тела. Медленно и почти невесомо, едва чувствуя собственные прикосновения к коже. Вопреки ожиданиям Джин не реагирует. Совсем, как будто слишком привык к жестокости, в которую его окунают с головой всякий раз, как только он оказывается на этой кровати. Как будто не способен ничего почувствовать, кроме тех прикосновений, которые оставляют багровые расцветающие синяки.
Как будто ничего не знает о нежности.
Джин выдыхает чуть более шумно, только когда ладонь Чонгука проскальзывает вдоль его поясницы и останавливается на бедре. Мощные, крепкие бёдра приковывают взгляд, однако еще сильнее — красивые, упругие ягодицы. Чонгук замирает, пораженно глядя на превосходное тело прямо перед глазами, и не может поверить, что кто-то собирается использовать его. Еще и без малейшей капли нежности, которая на самом деле обязана быть, если дело касается этого человека.
— Сделай это, — снова шепчет Джин, выгибаясь немного сильнее в пояснице, чтобы потереться о ладонь, застывшую на его бедре.
Чонгук громко сглатывает и приказывает себе не отвлекаться. Прежде, чем вернется Хосок, он должен сделать все правильно, даже если эта идея кажется совершенно дикой и неправильной. Нахмурившись, Чонгук медленно проводит рукой ниже, проскальзывает между розоватых ягодиц, разводит их немного в стороны и осторожно поглаживает, стараясь не отвлекаться на бешено колотящееся сердце в груди, которое точно пробьет дыру и вылетит в окно на следующем вдохе. Однако окон здесь по-прежнему нет.
Черные перчатки неприятно натягиваются, когда Чонгук сжимает бедро Джина одной рукой. Указательный палец с легкостью проскальзывает в податливое тело, почти не встречая сопротивления. Даже мышечное давление вмиг ослабевает, едва он оказывается внутри. Чонгук с напряжением хмурит брови и силой выбрасывает все мысли из головы, начиная медленно двигать пальцем, чтобы подготовить парня к игрушке. Джин издает разве что слабый, едва слышимый выдох — горячий воздух потоком вырывается из груди, создавая единственный звук в комнате, но Чонгук с трудом может его заметить, потому что собственное орущее сердце не позволяет ничего больше слышать.
Чонгук чувствует внезапное желание содрать проклятые перчатки и прикоснуться к его коже по-настоящему. Он уверен, что Джин очень мягкий и теплый на ощупь, но сквозь латекс этого не почувствовать.
Вдоль розовых стен проносится более шумный выдох, когда Чонгук добавляет больше пальцев. Давление мышц ощущается сильнее, но Джин послушно принимает их все без единого слова. Очевидно, этот человек привык не выказывать сопротивление, не спорить и быть покорным, делать все, что клиенты от него потребуют. Чонгука подташнивает от осознания этого, но он снова отвлекается, старается делать все мягко и осторожно, чтобы не причинить боль. Молочного цвета бёдра напрягаются — черные ленты сильнее давят на кожу, пока она не начинает краснеть. Яркие пятна становятся больше и слегка блестят при свете лампочек над головой. Чонгук замедляет движения, боясь, что делает больно, но зря, потому что в следующий миг слышит протяжный, хрипловатый стон.
— Да, — мягко выдыхает Джин, прикрыв глаза, и пытается чуть сильнее приподнять бёдра. — Давай, ДжейКей, глубже…
Внутри Чонгука все переворачивается. Колючие мурашки пронзают все тело из-за этого томного, невероятного голоса, который опускается до шепота на последнем слове. Чонгук нервно сглатывает, когда что-то теплеет в его груди, нагревается от эмоций, как вулканическая лава, что скользит по венам вдоль всего тела. Джин на самом деле невероятный — Чонгук знает, что никогда не встретит никого даже вполовину похожего на него. Даже частично, даже на один жалкий сантиметр.
Переборов сомнения, Чонгук начинает сильнее двигать пальцами, разрабатывая его изнутри, и входит ими еще глубже, чувствуя тепло его тела даже сквозь перчатки. Джин негромко постанывает — сладко, почти приторно — невыносимо для Чонгука. Он просто сходит с ума от всего этого, пока не слышит «достаточно». Это действует на него отрезвляюще, потому он почти сразу отстраняется, чтобы не позволить себе лишнего.
Тишина длится около четырех секунд, прежде чем Джин снова говорит:
— Игрушка, — сглатывает он. — Пожалуйста, ДжейКей.
Хрипловатый голос слегка вздрагивает от эмоций, но Чонгук не может даже представить, что он чувствует. Шумно выдыхая через нос, он замечает слегка подрагивающие бёдра, которые красноречиво говорят о том, что Джин не в порядке.
Дрогнувшие пальцы в черной перчатке обхватывают резиновый член, оставленный на кровати. Не меньше двадцати пяти сантиметров. Блестящая шкатулка на столе расплывается перед глазами на цветные кляксы, когда Чонгук на миг отводит взгляд, чтобы отвлечься. Обильно смачивая игрушку смазкой, он яростно пытается не думать о том, какого черта этот клуб вынуждает использовать настолько большие размеры. Как будто все в этом проклятом месте хотят только издеваться над людьми, как над бездушными куклами, и ничего больше.
Нужно быть предельно осторожным, даже несмотря на очевидное желание Джина принять игрушку до самого конца, когда он снова пытается податься назад. Чонгук хмурится и игнорирует все на свете: собственное нервно скачущее сердце, дрожащие пальцы и предательски сладкий шепот парня, подначивающий быть решительнее. Он не собирается вестись на это. Чонгук
должен быть осторожным — как всегда, чтобы не допустить ошибок. Именно хладнокровие спасало его в ситуациях, когда один эмоциональный шаг был способен разрушить все.
Влажная от смазки головка медленно проскальзывает в податливое тело. Джин испускает горячий выдох, пытается насадиться больше, напрягая ноги, однако Чонгук разве что сжимает его бедро, чтобы остановить. Джин не должен причинить себе вред, особенно если он такой несдержанный. Чонгук прикусывает щеку изнутри, концентрирует все внимание на своих действиях и немного позволяет парню привыкнуть, прежде чем продолжить. Игрушка с легкостью проникает глубже — Джин полностью расслаблен — послушное тело выгибается чуть сильнее, чтобы принять больше, сантиметр за сантиметром, медленно и осторожно.
Чонгук все еще не спешит, сохраняет спокойствие и рассудок изо всех сил, даже если на самом деле его выворачивает наизнанку. Он почти готов разорваться на части, однако полностью контролирует себя, плавно скользя игрушкой внутри, прежде чем замечает, что реакция на его движения становится другой. Джин дышит глубже и немного спокойнее, словно подстраивается под неспешный ритм, прекращая требовать больше. Чонгук слегка поворачивает голову и замечает его лицо, очевидно более расслабленное, даже если он все еще поджимает губы, жадно облизывая их. Чонгук проталкивает игрушку еще глубже, и Джин легко принимает ее в себя, однако вместо рваного стона из его рта вырывается только протяжный, мягкий выдох.
Как будто ему нравится.
Чонгук ощущает, как дрожат руки, и не понимает, что с ним происходит, пока все тело не пронзает резкое осознание одной чертовски простой вещи — Джин любит
нежно. И понимание этого выбрасывает Чонгука в окно, потому что клиенты никогда не позволят ему чувствовать это. Ни один из этих подонков с деньгами даже не задумается, чтобы позволить ему хоть каплю наслаждаться этим проклятием, через которое он обязан проходить снова и снова.
— ДжейКей, ты должен быть… более жестким, — разбито слышится со стороны.
Чонгук замирает, словно весь мир вдруг остановился. Джин выдыхает с напряжением, слегка сжимая пальцами край простыни, как будто приказывает себе покончить с эмоциями. Спрятать их как можно дальше, отказаться от легкого режима и настроиться на безжалостное обращение к себе. Именно то, что он привык чувствовать.
— Тебе будет больно, — не выдерживает Чонгук.
— Работа не спрашивает, — сразу же отвечает Джин. — Не думай, просто делай. Испытывать жалость ко мне не входит в твои обязанности, ДжейКей.
Острое отвращение после этих слов впивается куда-то в живот, но Чонгук лишь поджимает губы. Очевидно, это совсем не то, чего Джин действительно хотел бы, и эта мысль внезапно оказывается гораздо больше той, которая кричит, что никто из них не имеет права выбора.
— Не могу, — рыкает Чонгук. — Я не хочу делать тебе больно.
На мгновение в глазах Джина проскальзывает что-то странное, непонятное Чонгуку, но совершенно точно неприятное для него. Как будто эти слова вспарывают его кожу острым лезвием, которое вогнали прямо в грудь. И когда Чонгук думает, что он собирается что-нибудь ответить, взвешивая свои силы, пытаясь подтолкнуть правду к языку, поведать Чонгуку немного больше о своих чувствах по поводу всего этого дерьма, дверь резко распахивается.
Хосок, прихрамывая на одну ногу, входит в комнату и моментально разрушает атмосферу, царившую в ней последние десять секунд — хрупкий момент откровений, который исчезает даже слишком быстро.
— Судя по твоему лицу, ничего не получается, — хмыкает Хосок, швырнув взгляд на Чонгука. — Хён, ты ведь не просил его жалеть тебя?
Джин не издает ни звука, и Чонгук ужасается от мысли, что это должно быть оскорбительно для него.
— Я покажу, как нужно это делать, — продолжает Хосок, после чего жестом прогоняет Чонгука, хватает новые черные перчатки и рывком натягивает их.
Чонгук не представляет, как сдержать себя в следующую секунду, когда Хосок хватает Джина и грубо разводит его колени еще сильнее в стороны. Они разъезжаются на скользких простынях, и Чонгук выхватывает взглядом напряженные мышцы на бедрах, когда Джин склоняет голову еще ниже, словно чтобы спрятать лицо. И Чонгук чувствует, что не хочет больше находиться среди этих чертовых розовых стен ни секунды.
— Хён, мы проходили через это пятьдесят раз, ты должен был четко объяснить ему все действия, — хмыкает Хосок, прежде чем его левое колено упирается в матрац, прямо между ног Джина. — Слушай внимательно, ДжейКей. Ты должен сильно зажать его, чтобы не двигался. Он захочет вырваться, отстраниться, но ты не позволяй. Крепко сожми его бедро одной рукой и зафиксируй в одном положении. Это очень важно, чтобы не повредить внутренние органы, потому что любой резкий рывок с его стороны может поранить его.
Чонгук так громко сглатывает, что кажется, это было слышно на соседней улице. Мрачно прослеживая за Хосоком, он неосознанно бросает еще один взгляд на Джина, чтобы заметить, как сильно он зарылся лицом в подушки. Джин не издает ни единого звука, даже когда пальцы Хосока почти с жестокостью хватают его бедро.
— Дальше твое положение на матрасе, — продолжает Хосок, не позволяя Чонгуку отвлекаться. — Тебе нужно просунуть ногу между его телом и кроватью, как я, чтобы создать давление и ограничить его движения еще больше. При этом очень важно не давить на его живот. Не позволяй ложиться на свою ногу — его бедра всегда должны быть приподняты, чтобы игрушка свободно двигалась внутри. Если сомневаешься, лучше проверить, насколько ты мешаешь ее движению, прежде чем начать работать с ним. Обильно смачивай игрушку и вставляй до конца, чтобы после этого пощупать его живот.
Добавляя еще немного смазки на резиновый член, Хосок снова грубо сжимает бедро и начинает медленно проталкивать игрушку внутрь, при этом прижав собственным телом, чтобы Джин не вилял в стороны. Он и без этого привязан, мрачно думает Чонгук, пытаясь никак не реагировать на происходящее прямо перед глазами безумие. Взгляд сам собой застывает на проклятой игрушке, которая с легкостью исчезает внутри Джина, и мерзкое ощущение от этой картины вынуждает Чонгука сжать кулаки. Джин не двигается, не выдыхает, разве что сильно поджимает губы, когда Хосок вставляет еще глубже. Чонгук думает, что и он считает его игрушкой, потому что никакой заботы о чувствах Джина с его стороны даже в помине нет.
— Стандартная длина игрушек Джина составляет двадцать пять сантиметров, — продолжает Хосок, напряженно сжимая резиновый член у основания, чтобы он вошел до самого конца. — Они всегда проникают глубже, чем должны, туда, где человеческое тело не ожидает обнаружить посторонний предмет, потому очень важно соблюдать меры безопасности. Теперь, не отпуская его, быстро проверь, что все в порядке.
Чонгук не выдерживает и сильно хмурит брови, когда Хосок опускает левую руку и прощупывает тело Джина — точно как кусок мяса на прилавке, без стыда и всякой нежности, словно он действительно не человек, а вещь, в которую можно запихивать что угодно и трогать как угодно. Действительно, ведь Джин все равно не реагирует. Чонгук сцепляет зубы, но силой одергивает себя от мрачных мыслей, прежде чем слышит голос, который снова возвращает их:
— Да, он должен быть прямо под кожей, — объявляет Хосок, после чего ведет руку дальше, наверняка задевая пальцами член Джина, зажатый между их телами. Противно и унизительно. Чонгук не может видеть этих действий, но неожиданно для себя понимает, что и не хотел бы ничего видеть.
Обращаться так с человеком просто отвратительно.
— Дальше начинай двигаться, сначала медленно, — продолжает Хосок, медленно вытаскивая игрушку, чтобы снова проникнуть ею почти до конца, вынуждая Джина сильнее поджимать губы. Когда он слегка приоткрывает рот, Чонгук замечает, что его губы дрожат. — Не концентрируйся на этом слишком долго. Смысл в том, чтобы подготовить его тело к боли, чтобы он привык к ней прежде, чем особый клиент появится в комнате. Кураторы называют это «стрессовая подготовка».
Во рту Чонгука мгновенно пересыхает, когда Хосок начинает двигать рукой более рвано и быстро, загоняя игрушку глубже и глубже без всякой жалости. Джин напрягается весь, сжимает пальцами розовые простыни, крепко зажмуривает глаза, словно мечтает исчезнуть к чертовой матери из этой комнаты. Чонгук делает жалкий вдох, бессмысленно пытается успокоиться, не думать ни о чем, однако чувствует, как сердце с грохотом срывается вниз, когда Джин вдруг начинает кричать.
— Не обращай внимания, ДжейКей, — строго говорит Хосок, крепко сжимая бедро Джина и не прекращая двигать рукой. — Это обычная реакция. Не смей останавливаться.
Чонгук швыряет на него обалдевший взгляд, и становится еще более мерзко, когда он замечает, что ноги Джина начали дрожать. Он сжимается еще сильнее, однако черные ленты не позволяют скрючиться на кровати, разве что натягиваются на его запястьях и ногах, оставляя следы на нежной коже. Джин выдыхает с громким стоном и снова яростно поджимает губы, чтобы не кричать, однако движения Хосока становятся слишком жестокими, и он просто не может контролировать себя. Что-то между криком и воплем вырывается из его губ, разлетается по всей комнате точно зловещий визг — как будто его прямо здесь безжалостно истязают ножом, вонзают кинжал прямо в грудь и прокручивают вокруг своей оси, выворачивая наизнанку все внутренности.
Чонгук холодеет изнутри, словно лед прорастает под кожей, покрывает органы кривыми узорами, точно мороз на стекле в зимний день. Все замерзает внутри до самой последней клеточки, до последнего сантиметра его плоти, до тончайшего нервного окончания. Обжигающе холодно. Чонгук чувствует себя брошенным в заледеневший колодец и потонувшим в нем, под слоем мерзкой ледяной воды, которая выкручивает все суставы из-за этой боли. Чонгук открывает рот, словно хочет что-то сказать, но язык не двигается, слова не собираются в предложения, так что он продолжает просто стоять и нелепо открывать и закрывать рот без возможности озвучить хоть одну букву.
Джин стонет оглушительно и рвано, как будто простынь под ним подожгли. Языки истязающего пламени сжирают его медленно, постепенно, словно наслаждаются его болью, обгладывают его тело и облизывают кости, как собаки. Чонгук не может ничего сказать, ничего сделать, даже вдохнуть полной грудью — воздух просто не способен пробраться внутрь. Перед его глазами почти темнеет от невыносимых эмоций и этих проклятых криков, прежде чем жесткий голос Хосока рывком возвращает в реальность:
— Соберись и смотри внимательно, — рыкает Хосок. — Не думай о его боли. Ты должен думать только о том, что ему будет легче, когда придет особый клиент. Ли Дохён не собирается его жалеть, потому постарайся, чтобы Джин выдержал встречу с ним. Если ты не знал, подготовка помогает выдержать что угодно.
Чонгук резко вздрагивает, когда Джин издает еще один вопящий, свистящий крик, пока резиновый член продолжает остервенело вбиваться в его тело. Хосок сосредоточен до предела и не позволяет себе отвлекаться: жестко прижимая тело Джина, он быстро двигает рукой, и резкие движения выбивают еще больше стонов из полных губ, прежде чем рывком вытаскивает игрушку. Чонгук расширяет глаза, не представляя, какого дьявола здесь происходит. Дыхание Джина слишком быстрое и сбитое, с хрипами, но он сразу же пытается успокоиться и взять себя в руки, как только ощущает пустоту внутри. Однако это длится недолго:
— Не будь последовательным, потому что ты не знаешь, как клиент будет действовать, — объясняет Хосок, смачивая игрушку дополнительным количеством смазки, после чего жестоко вгоняет ее обратно.
Джин вскрикивает так громко, что уши закладывает.
— Он же
человек, — цедит Чонгук, изо всех сил стараясь не стиснуть кулаки и не позволить ярости захватить власть над ним, но сдерживаться почти невозможно. — Черт подери, он же…
Хосок разве что усмехается, после чего рывком вставляет игрушку на всю длину и отстраняется, отходя от кровати. Без всяких объяснений он жестко хватает Чонгука за плечо и заставляет посмотреть на Джина со стороны:
— Это
проститутка, — поправляет его Хосок, до синяков сжимая плечо. — Посмотри внимательно, выучи это слово и никогда не забывай, ДжейКей, потому что так будет лучше для всех. Если начнешь относиться к нему иначе, станет только хуже. Не издевайся над ним, не дари надежду и веру. Потому что это будет очень больно для него, когда он снова окажется в этой комнате.
Чонгук почти чувствует, как все тело пронзает током после этих слов.
— Думаю, этого достаточно, — говорит Хосок, когда снова смотрит на Джина. — Ах да, ДжейКей, натри его маслом. Он должен сиять для клиента.
Чонгук не может сказать ни слова. Впервые за двадцать четыре года он настолько обескуражен, что язык буквально каменный из-за тяжести всех эмоций. Отвратительное, давящее оцепенение расползается под кожей, как только он слышит звук закрывающейся двери. Хосок не испытал ни грамма того, через что прошел Чонгук. И совсем ни капли того, что пережил Джин.
Истошные, невыносимые крики продолжают звучать в голове Чонгука, даже когда в комнате становится тихо. Оглушающе тихо после всего, что произошло. Чонгук опускает взгляд и замечает, что Джин полностью спрятал лицо между собственных связанных рук, и теперь не слышно даже его дыхание, которое еще минуту назад было громче чего-либо в этой комнате.
Джин раздавлен. И, что самое худшее, как думает Чонгук — он почти привык к этому состоянию.
— Ты выглядишь таким хмурым, — негромко говорит Джин, когда немного приподнимает голову, но не смотрит на Чонгука, как будто необязательно видеть его лицо, чтобы знать, что он чувствует. — Я в порядке, ДжейКей. Возьми масло.
Чонгук с неожиданной злостью поджимает губы, после чего резко срывает перчатки и швыряет на пол. Скрипящий звук латекса разносится по всей комнате и заставляет Джина все-таки обернуться.
— Тебе нельзя снимать их, — мгновенно подмечает Джин; его голос все еще дрожит.
— Ты сказал, что я могу нарушать правила, — обрывает Чонгук.
Однако на самом деле он хочет дотронуться до него. Чтобы Джин почувствовал тепло его ладоней и немного успокоился, даже если сейчас старательно делает вид, что произошедшее никак не повлияло на него. Чонгук все замечает, потому что это, черт подери, очевидно. Джин нервно хмурит брови, наблюдая за Чонгуком через плечо, когда тот подходит ближе с бутылочкой жидкого масла. Смотрит внимательно, как будто не может доверять ему после всех действий Хосока, и Чонгук понимает, что не может винить его за это.
Выдавливая немного масла на пальцы, он опускает руку и осторожно дотрагивается до чужой спины. Джин едва заметно выдыхает, словно не привык чувствовать прикосновения своих кураторов. Чонгук ни разу не касался его. Настолько открыто, близко, нарушая все границы и одно из самых жестких правил — не переступать черту со своим подопечным. Чонгук хмурится, чувствуя тепло его кожи, ни с чем не сравнимое, и ласково проводит пальцами вдоль всей спины, прощупывая каждый выпирающий позвонок. Острые, словно маленькие лезвия — Джин достаточно худой, даже тощий, отчего можно пересчитать его косточки. Чонгук старательно концентрируется на этой бестолковой мысли, только бы снова не вспоминать проклятые крики.
Молочного цвета кожа начинает заметно блестеть, как будто на нее рассыпали маленькие кристаллы, когда Чонгук сильнее растирает масло. Прекрасное зрелище. Чонгук позволяет себе засмотреться, но не дольше двух секунд, после чего выдавливает еще немного масла себе на пальцы. Эта красота не предназначена для него. Джин, такой восхитительный, невероятный, черт знает как существующий среди обычных людей, не может сверкать для него. Чонгук может позволить себе только чувствовать. Ощущать тепло его нежной кожи, греющей подушечки пальцев при каждом касании, ласковый взгляд и совсем тихое дыхание, что звучит немного громче в тишине. Этот момент растягивается на целые тысячи секунд, очаровывающий этой близостью, прежде чем Джин окликает его.
— ДжейКей… — совсем тихо слышится со стороны. — Ты слишком осторожный.
Чонгук снова чувствует напряжение, разрастающееся под кожей. Как он может быть
слишком осторожным, особенно после всего, через что он прошел? Реальность врывается в мозг точно вспышка молнии и разрушает драгоценные минуты спокойствия. Джин говорит об этом с определенной тональностью, как если бы просил быть более
грубым с ним. Чонгуку становится почти тошно от этой мысли. Слова Хосока вновь проносятся в голове: «Если начнешь относиться к нему иначе, станет только хуже. Не издевайся над ним, не дари надежду и веру. Потому что это будет очень больно для него, когда он снова окажется в этой комнате».
Чонгук поджимает губы в попытках сдержать эмоции, но прекрасно понимает, что не сможет заставить себя быть таким же грубым, как Хосок. Особенно если этого требует Джин, который вообще не имеет права просить об этом. Потому что никакой человек не может требовать грубости к себе.
Хосок снова врывается в комнату, как торнадо, появившийся из параллельной вселенной. Чонгук резко одергивает руки от Джина, словно прикасаться к нему запрещено, что на самом деле правда, если не учитывать обстоятельства. Воздух тяжелый и плотный, как кисель, и он сгущается еще больше, когда Хосок оказывается рядом, чтобы оценить его работу:
— Хорошо, — коротко говорит он, обводя взглядом блестящую кожу Джина. — Особый клиент будет здесь через несколько минут. Выходи, ДжейКей.
***
Почти нечеловеческие вопли — теперь все, о чем Чонгук может думать. Настолько истошных, душераздирающих криков он еще никогда не слышал. Всеми силами пытаясь отвлекаться на что угодно, он концентрируется на посторонних мыслях и образах в голове, но некоторые вещи невозможно игнорировать. Особенно те, из-за которых от сердца отваливаются огромные куски.
Прикосновения к мягкой коже все еще чувствуются на кончиках пальцев, даже через десять минут после того, как Чонгук оказался напротив розовой двери. Продолговатая ручка слегка блестит в полутьме, когда лампочки позади него меняют цвет, медленно переливаясь холодными оттенками. Чонгук нервно выдыхает и отводит взгляд, когда перед глазами начинает шуметь. Он ощущает себя запертым в подземном бункере, в котором практикуется новый изощренный метод пыток — заставлять слушать эти оглушающие крики снова и снова, пока человек не сломается на части и не выведает все на свете.
Очередной высокий звук из-за двери чувствуется едва не ударом тока. Чонгук крепко сжимает зубы, но не позволяет себе даже шелохнуться. Искореженная статуя с отвалившимся лицом посреди заброшенного сада — именно ею он чувствует себя сейчас. Не двигаться, не думать. Чонгук не имеет права реагировать на крики. Куратор, который отвечает за безопасность своего подопечного, не должен вмешиваться и выполнять то, ради чего находится здесь. Это сводит Чонгука с ума.
Джин впервые закричал через семнадцать секунд после того, как вошел особый клиент. Чонгук четко слышал мерзкий звук удара, похожий на шлепок, который был настолько сильным, что разлетелся вдоль всех стен коридора. И с той самой семнадцатой секунды Чонгук не может найти себе места. Мозг предательски воспроизводит сцену перед глазами: Джин изо всех сил сдерживает крики, но мужчина жестоко выбивает их из него каждым грубым движением, каждым мощным толчком, каждым рывком, который себе позволяет, возвышаясь над связанным парнем подобно грозовой туче. Ли Дохён действительно не собирается его жалеть. Чонгук увидел его краем глаза, когда тот проходил мимо: мужчина был одет в строгий дорогой костюм, на запястье поблескивал металл наручных часов с большим циферблатом; от него даже приятно пахло, как от состоятельного мужчины. Чонгук отвернулся прежде, чем его взгляд был бы замечен, и подумал, что бандиты в костюмах способны на ужасные вещи, потому что забрались слишком высоко, чтобы испугаться ответственности.
Когда Джин снова срывается на высокие ноты, что-то с грохотом падает в груди Чонгука. Как же хочется ворваться внутрь и вышвырнуть проклятого клиента через окно, которого не существует. Чонгук с яростью поджимает губы, отдавшись власти картинкам из подсознания, которые издеваются над ним без всякой жалости, прежде чем слышит собственное имя из-за двери:
— ДжейКей!
Внутри Чонгука мгновенно холодеет. Хосок дергается к двери секундой быстрее — длинная черная трость перекрывает проход, словно барьер, который не позволит совершить ошибку.
— Отойди на два метра, — приказывает Хосок. — Я выпну тебя обратно в зал, если не перестанешь реагировать. Ты не можешь ничего сделать, ДжейКей, мы уже обсуждали это.
— Джин позвал меня, — цедит Чонгук, швырнув свирепый взгляд на трость, словно пытаясь мысленно сломать ее на две части. — Я должен просто стоять и смотреть на время?
— Именно.
Чонгук не может поверить собственным ушам, даже если прекрасно понимает, что не Хосок придумал эти проклятые правила. Он и сам выглядит не лучше, когда стоит напротив двери с выгравированной буквой «V», прожигая ее испепеляющим взглядом, потому может понять его. Однако Чонгуку не становится легче. Снова поднимая взгляд на розовую дверь, он делает несколько глубоких вдохов, прежде чем отступает назад. Просто стоять и смотреть на время. Чонгук швыряет взгляд на часы и пытается сконцентрироваться на секундной стрелке. Даже вопреки тому, что перед глазами все расплывается. Один, два, четыре, десять. Взгляд преследует острый указатель, который перескакивает от одной цифры к другой, будто пытается вырваться из этого проклятого круга, в который сам же себя загнал.
Крик его собственного имени больше не повторяется, но Чонгук обнаруживает, что хватило и одного раза, чтобы возненавидеть эту ночь еще сильнее.
***
Время длится разве что не вечность, прежде чем розовая дверь снова открывается. Чонгук резко отшатывается в сторону и опускает взгляд, однако Хосок за миг до этого хватает его футболку, словно боится, что он не освободит дорогу перед мужчиной. Ли Дохён задерживается рядом с ними немного дольше, чем остальные клиенты: всего на секунды две, но этого оказывается достаточно, чтобы почувствовать разницу. Пронизывающий взгляд темных глаз соскальзывает с лица Чонгука ниже, цепляется за продолговатый бейджик с его именем, прежде чем мужчина отворачивается и направляется к выходу. Чонгук почти чувствует, как сердце пробивает дыру в груди. Как будто он прошелся тонким лезвием вдоль скул, вспарывая кожу, чтобы выпустить кровь и полюбоваться ее багровым цветом.
— Иди к нему, — говорит Хосок.
Чонгук слышит его голос как сквозь стену, потому что противные высокие крики по-прежнему звенят эхом в голове. Он почти уверен, что больше никогда не сможет вернуть спокойствие в свои мысли.
— ДжейКей, — снова окликает Хосок, теперь его голос кажется более жестким. — Джин получит два выходных, но тебе нужно позаботиться о нем сейчас. Больше никто этого не сделает, если не ты.
Чонгук продавливает мерзкое ощущение после этих слов и наконец поднимает взгляд. Розовая дверь оказывается почти закрытой, видно разве что крохотный лучик света, что пробивается сквозь щель в коридор. Конечно же, Чонгук хочет помочь. Особенно если он единственный, кто может сделать это, и он чувствует, что каждая клеточка тела желает сорваться с места и войти, кроме ног, которые не двигаются. Если он сделает шаг, пол точно провалится и затянет его прямо на дно, в самый горячий котел преисподнии, на котором будет написано «для человека, который не предотвратил изнасилование».
Вина почти сдирает кожу, когда Чонгук делает осторожный шаг и приоткрывает дверь.
Джин весь дрожит. Это видно даже на расстоянии четырех метров. Бледная кожа покрыта расцветающими синяками и ссадинами, влажная и блестит от пота. Чонгук застывает, чувствуя прохладный ужас, и просто смотрит на привязанного парня, который почти не может пошевелиться, разве что спрятать лицо в большой подушке, словно в нелепой попытке сбежать от реальности. Отгородить себя от происходящего, сделать вид, что боли не существует, что никто не издевается над его телом, не выворачивает душу прямо на простынь, не разрывает ее на части.
Чонгук не может видеть его таким. Драгоценный Джин, похожий на самое ценное сокровище, просто не имеет права выглядеть таким разбитым.
Рывком сбрасывая оцепенение с плеч, Чонгук быстро подходит и развязывает веревки. На тонких запястьях виднеются покрасневшие следы — Джин пытался вырвать руки. Как только он замечает раны, как только дотрагивается до кожи, пальцы словно обдает пламенем, сжигающим до самих костей. Чонгук едва не поддается желанию отдернуть руки обратно, потому что чувство вины становится вдвое больше. Он делает глубокий вдох, который прежде всегда спасал от эмоций, но вместо спокойствия ощущает только душный, давящий воздух. Вот так и пахнет изнасилование.
— Все в порядке, ДжейКей, — слышится хриплый, подрагивающий голос.
— Что? — Чонгук не различает собственный, потому что не ожидал услышать настолько невыносимое вранье.
— Просто развяжи меня, — выдыхает Джин. Искусанные губы дрожат, словно в комнате минус пятьдесят градусов по цельсию. — И принеси воды, пожалуйста.
Чонгук на миг отводит взгляд, борясь с внезапным желанием прижать его к себе и больше никогда не отпускать. Проклятье. Как будто это могло бы помочь. Прикусив губу, Чонгук швыряет чертовы ленты на пол. Джин полностью опускается на кровать с более шумным выдохом, когда наконец может позволить себе расслабиться. Вероятно, все его тело затекло из-за того, что он так долго не мог опустить руки. Эта мысль оказывается еще противнее предыдущих.
Через две минуты Чонгук возвращается со стаканом воды и влажным полотенцем. Джин слегка приподнимается на кровати, обхватывает стекло пальцами и делает маленькие глотки, прикрыв глаза. На его лице виднеются высохшие дорожки пота и слез. Чонгук медлит, пытается собраться с духом, после чего наконец дотрагивается до него. Мягкое полотенце, вымоченное в прохладной воде, стирает все следы этой проклятой ночи. Чонгук осторожно, почти бережно проходится вдоль его скул, линии подбородка и лба, пытаясь вопреки всей боли сделать немного легче. Розовый ворс щекочет подрагивающие ресницы. Чонгук проводит полотенцем по всему лицу, медленно и аккуратно, но не останавливается, опускаясь к шее. Вопреки желанию он не смотрит на Джина, но почти кожей чувствует его собственный взгляд. Должно быть, он пытается понять, как бывший преступник может быть таким нежным, но даже если спросит, Чонгук не сможет ответить, потому что и сам не знает.
Джин просто каким-то невероятным образом влияет на него, притягивает ближе к себе снова и снова, заставляет волноваться о нем. Чонгук прежде не слишком заботился о других людях, не позволял себе привязываться к ним, не думал о ком-либо чаще, чем о себе, но этот случай кажется совершенно другим. Человек, которого он знает всего ничтожный месяц, внезапно стал гораздо ближе всех остальных. Возможно, причина в том, что у Чонгука почти никого больше не осталось.
Багровая кровь на разодранном запястье приковывает взгляд, когда Джин снова опускается на простыни. Он не мог дергать руками настолько отчаянно, чтобы содрать кожу. Чонгук сглатывает, без мыслей смотря на небольшое красное пятно, после чего достает медицинские принадлежности. Джин выглядит уставшим, потому разве что прикрывает глаза, когда пальцы Чонгука обхватывают его ладонь. Кожа бледная и теплая. Обрабатывая маленькую рану, Чонгук всеми силами старается не думать о том, что его бездействие и привело к этому. Именно бездействие позволило Джину пройти через боль, через унижение и страх, которые вытащили из него все живое, разорвали на куски, после чего наспех заштопали и запихнули обратно. Чонгук хмурится, представляя, насколько он перевернут внутри. Однако не может знать точно, потому что Джин ничего этого не показывает. Как будто боль становится слабее, если делать вид, что ее не существует.
Джин следит за ним без малейшего слова, но слишком внимательно, выхватывая взглядом каждое осторожное движение. Как если бы для него было удивительно наблюдать, как кто-то оказывает помощь. Именно это, должно быть, вынуждает его обронить очередное «слишком»:
— Ты слишком ласковый, — снова говорит Джин. — Я всего лишь проститутка, ДжейКей. Со шлюхами так не обращаются.
Чонгук останавливается, но только на секунду, после чего продолжает обрабатывать рану. Белоснежный кусочек ваты становится грязно-бурым, когда впитывает кровь.
— Прежде всего ты человек.
И Чонгук не верит, что приходится объяснять такие элементарные вещи. Джин не может настолько плохо относиться к себе, чтобы забывать это. Позволять другим людям обращаться с ним таким отвратительным образом, использовать и втаптывать в грязь, плевать на все его чувства. Чонгук выдыхает, прежде чем ловит себя на очередной запрещенной мысли, что на их месте относился бы к нему не менее чем как к драгоценности.
— Человек, — с усмешкой повторяет Джин, и внутри Чонгука все переворачивается от его саркастичной интонации.
***
Противный стрекот саранчи вынуждает Чонгука открыть глаза посреди ночи. Иногда он слышит какие-то посторонние звуки во сне, даже если в реальности их не существует. Выдыхая с шумом через нос, он приоткрывает глаза и обводит уставшим взглядом комнату. Слабые предрассветные лучи заглядывают внутрь сквозь маленькое окно, проходятся вдоль матраса на полу и высокого шкафа с покосившейся дверцей. Со стен свисают ошметки пожелтевших от времени обоев. Эта никчемная квартира досталась Чонгуку за год до того, как он оказался в тюрьме. Воздух здесь всегда спертый и тяжелый, а стены совсем не согревают в холодное время года. Однако Чонгук благодарен даже за это, потому что любая крыша над головой — повод чувствовать себя немного спокойнее.
Во дворе шумит большая мусорная машина. Чонгук привстает на одной руке, дотягивается до блеклой занавески и цепляет пальцем, чтобы отодвинуть в сторону. Сквозь тонкое стекло открывается вид на пустынные улицы, утопающие в опавшей листве.
«
Ты хороший, — сказал Джин после того, как Чонгук обработал каждую ранку, которую заметил. —
Самый лучший, ДжейКей».
Подрагивающий, но все еще мягкий голос совсем не должен был произносить эти слова. Потому что они на самом деле ввергли Чонгука в замешательство. Он не был хорошим человеком. Ни когда использовал отмычки, чтобы пробраться в соседский дом посреди ночи. Ни когда впервые взял оружие, чтобы возвести курок, когда жирное дуло смотрело прямо в чужое лицо. Ни когда присоединился к банде, промышляющей мелким хулиганством и более опасной преступностью: ограблениями ювелирных магазинов, вымогательством денег, запугиванием людей, которые не могли защитить себя. Чонгук не был хорошим, когда отбирал чужие деньги и заставлял других страдать. Однако в полной мере почувствовал, как это отвратительно, только когда по-настоящему разглядел чужой страх, боль и отчаяние, блестящие яркими искрами в темных глазах Джина.
Истошный крик снова звучит внутри головы, громко и оглушительно, до мерзкой боли в висках. Колющие мурашки вмиг прокатываются по всему телу. Чонгук прекрасно знает, что не сможет избавиться от этих воспоминаний. Особенно от проклятых картинок
подготовки, когда он самолично растягивал Джина игрушкой, готовил его тело для особого клиента, прежде чем тот пришел и изнасиловал его. Раздавил вот так просто и легко, словно это ничего не стоило. Чонгук резко закрывает глаза, но вспышки размытых образов продолжают издеваться над ним, даже если самолично он ничего не видел.
Не выдерживая, Чонгук поднимается с кровати. Высокий шкаф около двери похож на огромное черное пятно во тьме. Оперевшись в него руками с одной стороны, Чонгук прикладывает усилия, пока дерево не поддается и не проскальзывает по полу с жутким скрипящим звуком. Отодвинув его, парень дергает едва заметный пласт на стене и рывком срывает часть обоев. Прочный слой бумаги с вычурным рисунком свисает вниз, дотягиваясь до самого пола, и открывает вид на блестящий металлический сейф, встроенный в стену и залитый цементом по бокам. Почти полтора метра высотой, он имеет кодовый электронный замок с хромированной ручкой и едва заметными отпечатками пальцев на ней. Чонгук прищуривается, молча смотрит на сталь почти минуту, после чего вводит пароль и рывком распахивает тяжелую дверь.
Четыре держателя, предназначенные для разного вида оружия, прикреплены к внутренней стенке сейфа. Чонгук хмыкает, поднимает руку и проскальзывает пальцем вдоль жирного ствола «Daewoo K1A1» с крайней стороны. Любимая штурмовая винтовка из его арсенала — почти восемьдесят четыре сантиметра черного ужаса, используемого вооруженными силами и спецподразделениями Южной Кореи еще с восьмидесятых.
Чонгук не верит в справедливость, потому что иногда ей нужна всего секунда, чтобы исчезнуть. Секунда, когда розовая дверь рывком распахивается, чтобы впустить в комнату очередного клиента. Секунда, когда слышится щелчок замка, прежде чем штифты встают в нужное положение с помощью отмычки и открывают любую другую дверь. Секунда, когда металлическая пуля пролетает восемьсот метров, чтобы вышибить чьи-то мозги. Справедливость заканчивается щелчком пальцев, хриплым стоном, высоким криком или шелестом затягивающихся черных веревок. Чонгук не обязан быть справедливым к миру, который все еще неоправданно жесток для дорогих ему людей.
И ведь Чонгук действительно не думал, что Джин станет одним из них.
