***
Джин задумчиво осматривал апартаменты собственного ада целую вечность, едва снова оказавшись здесь, после чего, обронив единственную ухмылку для Чонгука, скрылся в ванной. Чонгук настраивает камеру на штативе последние десять минут, отчаянно пытаясь отвлечься на что угодно, только бы не вспоминать его лицо и слова Хосока, услышанные в зале. Что бы ни случилось, он не собирается прикасаться к Джину, потому что прекрасно знает, что это против правил. Однако сейчас, покончив с камерой, кое-что другое заставляет его отвлекаться. Карта памяти. Чонгук не догадывается, что может храниться на ней, и на самом деле не хочет этого знать, но шум воды из ванной словно прибавляет немного смелости. Чонгук силой отворачивается, покорно ожидая возвращение Джина, но в конечном итоге не выдерживает. На последних снимках изображена красная комната: стены обшиты мягкими панелями, как в палате психиатрической лечебницы из кино, зрительно делая помещение гораздо шире, чем оно есть на самом деле. Высокий потолок не попадает в кадр, но взгляд цепляется за толстые цепи, свисающие вниз, как в какой-нибудь пыточной камере. Чонгук мрачнеет и совсем не хочет знать, для каких целей используется эта комната. Он быстрее клацает на следующий снимок. Джин сидит в черном кожаном кресле напротив огромного зеркала. Красный цвет стен резко контрастирует с бледной молочной кожей. Раскинув ноги слишком широко и пошло, Джин сгибает одно колено и фотографирует себя в отражении, при этом прикрываясь другой рукой, словно не хочет откровенный снимок. Чонгук ощущает колючие мурашки, осматривая его сквозь экран, и совсем не слышит шаги, когда шум воды из ванной исчезает. — Какой ты любопытный, — вдруг слышится за спиной. — Искал мои обнаженные снимки, ДжейКей? Пролистай чуть дальше, они там тоже есть. Чонгук негромко выдыхает, оставляя камеру в покое, но не оборачивается. — Я не собирался смотреть, — негромко говорит он. — Извини. Джин только хмыкает в ответ, после чего слышится тихий шелест шелкового халата, который он скидывает одним легким движением, как делает всегда. После предыдущего раза, когда Чонгук оказался здесь, этот звук ни с чем не спутать. Он вмиг напрягается, но все еще не оборачивается, прекрасно зная, что Джин только что снял одежду. Теперь сонбэ снова совершенно голый и совершенно не стыдящийся этого. Как будто это и правда ничего не значит. — Клиенты очень любят мои видео, — со слышимой улыбкой говорит Джин, негромко и разборчиво, обходя Чонгука, чтобы подойти к комоду с зеркалом и открыть верхний ящик. — Если ты не хочешь смотреть и на это, то теперь тебе придется. Чонгук мрачнеет и отводит взгляд, чтобы слепо не пялиться на красивые ягодицы, так бесстыдно и издевательски привлекающие внимание. Он негромко выдыхает и крепче сжимает камеру, которую закрепил на штативе. Хочется верить, что смотреть на Джина сквозь толстый объектив не будет настолько тяжело, как делать это в реальности, но его слова как бы намекают, что Джин собирается устроить очередное шоу, и у взгляда Чонгука не останется совершенно никаких шансов соскользнуть с его тела куда-нибудь в сторону. Джин вытаскивает из ящика полотенце, небольшую бутылочку с вязкой жидкостью и полупрозрачный розовый член, длинный и сверкающий из-за маленьких блёсток, рассыпанных по всей поверхности. Чонгук делает жалкий вдох, но не ощущает воздух. Джин медленно оборачивается и швыряет на него хитрый испытывающий взгляд, словно искренне наслаждаясь реакцией. Очевидно, для него это в порядке вещей, но у Чонгука внутри все сжимается, как только он подходит ближе. Выразительные глаза подведены толстым слоем черного карандаша, отчего Джин выглядит еще моложе и соблазнительнее. На длинной шее подрагивает цепь и массивный кожаный ошейник, к которому прикреплен медальон с гравировкой «Jin». Воздух исчезает окончательно, едва взгляд Чонгука цепляется за маленькие буквы. Выскальзывает через щель под розовой дверью, испаряется сквозь вентиляционную решетку, как дым. Очередное подступающее безумие не позволит сделать ни единого вдоха. Джин останавливается в другом конце комнаты и медленно опускается на колени. Мягкий ворс белого ковра щекочет стройные ноги и ступни. Сдержанно выдыхая, Джин цепляет пальцем маленький зажим, встроенный в пол, и прикрепляет игрушку в вертикальном положении с негромким щелчком. И только после этого Чонгук догадывается, что сейчас произойдет. Джин собирается снять ролик с частным порно, в котором будет трахать себя игрушкой для клиента, насаживаться и как следует скакать на ней, пока колени не начнут дрожать. Чонгук мрачнеет еще больше, тщетно пытаясь не реагировать. Очередной взгляд Джина проходится нежным лезвием по щеке, разрезая кожу с невероятной легкостью. — Хочешь видеть это, ДжейКей? — спрашивает Джин, игриво облизывая пухлые губы, после чего вдруг наклоняется и цепляет кончиком языка розовую головку. Чонгук задерживает дыхание, но даже не замечает, парализованный этой проклятой картиной до самой последней клеточки, как под прицелом. Джин жарко выдыхает и опускается ниже, насаживаясь ртом на силиконовый член, исчезающий в горле плавно и легко, плотно обхваченный красивыми губами. Чонгук, расширив глаза, просто следит, как Джин делает несколько медленных движений головой, и дрожь пронзает всё тело, когда игрушка исчезает полностью. Губы заметно растягиваются, сжимая толстый член, и кажется, что уголок вот-вот разорвется от такого давления. Однако, отстранившись, Джин облизывает их настолько жадно и пошло, что Чонгук едва помнит собственное имя, в слепом ужасе смотря прямо на него. — Как тебе? — интересуется Джин шепотом, поднимая еще один выкручивающий суставы взгляд, и обхватывает пальцами игрушку, чтобы сделать несколько движений кистью по всей длине. Чонгуку требуется вся его проклятая выдержка, чтобы отвернуться. Сердце противно воет в груди, и кажется, отбивает не меньше четырех ударов в секунду, разрывая этой бешеной кувалдой грудь. Чонгук сдерживается изо всех сил, пытаясь не думать, какого черта Джин умеет брать настолько глубоко, даже если не должен удивляться при таком раскладе. Сдерживаясь от всяких слов, он переводит взгляд на камеру и быстро настраивает, чтобы включить запись. Красная лампочка, загоревшаяся на маленьком экране, похожа на лазерный прицел для винтовки. Выдыхая со слышимой тяжестью, Джин медленно поворачивается спиной к камере и вплотную прижимает игрушку к пояснице, заведя руки назад. Длинные пальцы игриво поглаживают головку, растирая часть смазки, обильно стекающей вниз. Джин снова выдыхает, но не собирается спешить, растягивая этот невыносимый момент еще больше, как если бы обожал издеваться над всеми, кто это видит, и над собой в том числе. Отстранив руки, он вытягивает их вперед и медленно наклоняется, выгибаясь в спине и поднимая ягодицы, чтобы потереться кожей о член. Медленно и ласково, как будто дразнит камеру, разогревая интерес к происходящему. Чонгук чувствует, как предательски покалывает в кончиках пальцев, и сжимает камеру еще сильнее, словно штатива и вовсе не существует, так что она может вывалиться на пол в любой момент. Секунды длятся разве что не вечность, когда Чонгук снова отводит взгляд, но выхватывает боковым зрением следующие движения со стороны, когда Джин обхватывает головку и направляет член в себя. Чонгук крепко сжимает зубы, не дышит, не смотрит, однако слух обостряется до предела и позволяет услышать более шумное дыхание, нарушающее тишину комнаты. Джин издает один громкий и протяжный выдох, после которого начинает понемногу двигаться, пытаясь расслабиться и привыкнуть к немаленьким размерам, но и этот звук вскоре исчезает. Очередная оглушающая тишина раскалывает мозг на две части. Чонгук мысленно умоляет себя не поднимать взгляд, не вестись на провокацию, но снова проигрывает своим эмоциям. Он просто не способен отвлекаться слишком долго, если это Джин, потому что это именно тот человек, которого невозможно игнорировать. Особенно при таком раскладе. Хитрые глаза выглядят почти черными от желания. Чонгук замирает, пораженный этим уничтожающим взглядом, когда Джин, обернувшись, почти вспарывает его глазами. Как будто специально не издавая больше ни звука, он молча опускается еще ниже, не сводя свой проклятый взгляд, пока член полностью не исчезает внутри него. И только в этот момент, выпрямившись в спине, словно демонстрируя, что игрушка вся в нём, Джин откидывает голову назад и томно выдыхает. Изящная шея выгибается даже слишком сильно, и острый кадык кажется лезвием, которое точно распорет этот кожаный ошейник, стоит только наклонить голову еще чуть сильнее. Чонгук не дышит, и кажется, что сердце сейчас остановится. Особенно когда Джин сильно закусывает губу и издаёт мягкое, протяжное мычание, которое издают люди только от удовольствия. — Ты ведь хочешь, правда? — шепотом спрашивает Джин, когда снова открывает глаза, чтобы проскользнуть влажным взглядом по Чонгуку. — Хочешь меня. На записи это должно выглядеть так, словно Джин разговаривает с камерой, однако Чонгук совершенно уверен, что этот чертов вопрос адресован только для него. Дыхание предательски сбивается, когда он тщетно пытается снова вдохнуть, возвращая здравый смысл в голову. Конечно, ничего не получается. У Чонгука нет даже самого ничтожного шанса на то, чтобы сохранять спокойствие. Только не перед этими дьявольскими глазами. Ни один человек в его жизни не смотрел на него так: чтобы кожу выдирало с мясом, чтобы крошило кости в порошок, чтобы все горело изнутри, как в пожаре. Чонгук хмурится еще сильнее и мечтает провалиться под землю, потому что один только взгляд Джина вынуждает все мысли исчезнуть. Прежде, чем он начинает двигаться. Оперевшись ладонями в мягкий белый ковер под собой, Джин снова отворачивается к стене. Крепкие, красивые бёдра напрягаются, медленно приподнимая его тело, чтобы затем снова опуститься на член до самого конца. Неспешно, осторожно и как будто даже с опасением. Чонгук сглатывает, чувствуя, как сердцебиение пульсирует в висках, проходится слабой вибрацией по каждой клеточке внутри: быстро, неровно, хаотично. Джин не издает ни единого звука. Розовый член с легкостью скользит внутри, исчезает и снова появляется, но совсем немного, на несколько жалких сантиметров. Пушистый ковер негромко шелестит из-за его движений, но этого почти не заметить, потому что хлюпающий звук смазки для Чонгука кажется оглушающим. — Что, тебе нравится? — снова спрашивает Джин, томно и с придыханием, как может только он. — Хочешь, чтобы я продолжил? Хочешь видеть, как жестко я могу трахать себя? Чонгук хочет отдать все на свете, только чтобы это прекратилось, и вместе с тем его выворачивает изнутри оттого, насколько бархатным кажется его голос. Джин, не прекращая двигаться, снова смачивает пальцы и проводит ими по игрушке, прежде чем начинает набирать скорость. Чонгук сразу замечает: его ноги напрягаются, и колени разъезжаются в стороны шире, чтобы член вошел еще глубже. Джин с шумом выдыхает, как только снова опускается, объезжает игрушку еще более активно, прекращая сдерживаться и быть осторожным. Как будто это действительно ничего не стоит для него. — Да, — выдыхает Джин со стоном, чтобы затем еще больше ускориться. — Ох, черт возьми, да! Ты ведь хочешь еще, правда? Хочешь выебать меня сейчас? Выстанывая мягко и приторно, Джин рывком закидывает голову назад, жарко дышит ртом, активно двигается, позволяя игрушке полностью заполнять себя, и совсем не знает, что Чонгук ни на секунду не отводит взгляд. Возможно, догадывается, или же просто хочет, чтобы кто-нибудь смотрел, как если бы это было настоящее зрелище. И Чонгук действительно смотрит. Впиваясь взглядом в красивый ужас перед собой, превосходный хаос, с этой крайней жестокостью соблазнительный и едкий, он продолжает смотреть, не в силах отвернуться, и чувствует, как сердце выбрасывается прочь через спину, проломив позвоночник. — Блять, еще! — вскрикивает Джин, когда бёдра пронизывает крупная дрожь, и тяжелое дыхание разлетается эхом по всей комнате. — Да! Быстрее! Чонгук крепко зажмуривает глаза, чувствуя, как кровоточит дыра в спине. Каждая клеточка тела сжимается от тяжести, что накрывает с головой, когда он слышит очередной надрывный стон, и знает, что никогда не простит себе то, что остается стоять здесь и ничего не делать. Сладкие стоны правда великолепны. И вместе с тем самые омерзительные из всех, которые Чонгук только мог слышать, потому что это самое искреннее насилие над собой. Очевидно, что Джин заставляет себя двигаться, даже если эти приторные стоны пытаются доказать, что ему нравится. Чонгук не может в это верить. Джин разваливается на куски прямо перед ним, обращается серым рассыпчатым пеплом, разрывая криками горло, однако это настолько похоже на крышесносный подступающий оргазм, что каждый бы поверил. Правда Чонгук, следящий за этой катастрофой из первого ряда, может почти кожей почувствовать, насколько это невыносимо для Джина. Осознание этого выдирает его сердце из груди второй раз. Не выдерживая, Джин рывком отстегивает игрушку от зажима и наклоняется, сильнее приподнимая бёдра, чтобы ускорить движения собственной рукой. Крепко сжимая силикон, он в диком ритме трахает себя, шире разводя колени, быстро и безжалостно, как умеют только мальчики на час. Не стыдясь откровенной позы, резких стонов и всего на свете. С жадностью и сумасшествием, всем своим видом показывая, как же это чертовски хорошо. И даже не замечает, как вместе со стонами изо рта вырывается единственный надрывный вопль, наполненный отчаянием до такой степени, что уши закладывает. Чонгук дергается, не в силах больше слышать это, прежде чем Джин кричит в последний раз. Вспышка эмоций пронзает все тело, как разряд, когда он вгоняет член до конца и быстро дрочит, чувствуя подступающий оргазм. Красные уши и шея прекрасно выдают его состояние, как и тяжелое дыхание, пока оно не превращается в один протяжный звук, выламывающий стены жесткой вибрацией. Джин с силой сжимает себя, когда кончает, и не нужно быть ясновидящим, чтобы знать, что это имитация. Чонгук не хочет даже догадываться, каким образом он собирает себя заново под конец каждой ночи. Выдыхая ртом горячий воздух через секунды две, Джин снова садится на ковер и заметно сжимается, чтобы ощутить каждый дюйм игрушки в себе. Красный оттенок заливает широкие плечи и спину, очевидно показывая, как же сильно он возбужден. Чонгук отчаянно пытается не реагировать, не думать о его боли, не представлять, что он чувствует сейчас, но становится только хуже. Особенно когда Джин снова шумно выдыхает, и сладкий полустон выскальзывает из полных губ, превращаясь в негромкое мягкое эхо, прежде чем исчезает окончательно. Внезапная тишина оказывается даже слишком тяжелой. Когда не слышно ни единого звука, начинает казаться, что воздух весит больше тонны. Чонгук выключает камеру и пытается быстро снять ее со штатива, но предательски дрожащие пальцы не слушаются. Всеми силами пытаясь не смотреть в сторону Джина, он старательно концентрируется на любой розовой мелочи в комнате, чтобы отвлечься: шкатулки, мелкие украшения, серьги, большое овальное зеркало. Этого никогда не будет достаточно, чтобы забыть, какой ужас происходит среди этих стен. Как будто каждый следующий день пытается быть хуже предыдущего. Надавить на Джина еще сильнее с надеждой, что он наконец сломается под его давлением, рассыпавшись на кусочки прямо на этом чертовом пушистом ковре. Чонгук отворачивается к двери, чувствуя, что сердце вывалится на пол в очередной раз, если он позволит себе снова посмотреть на Джина. Однако что-то все же подталкивает его сделать это. Словно негромкий шепот в голове, подначивающий повернуться, выхватить взглядом его прекрасное лицо, заглянуть в чернеющие зрачки и догадаться, что же он чувствует на самом деле. Сильнее всего на свете Чонгук не хочет знать, но не может сдержаться, когда слышит тяжелый выдох за спиной. Джин слегка дрожит из-за эмоций, но не двигается, как будто нужно немного времени, чтобы прийти в себя. Чонгук не может видеть его лицо, потому делает небольшой шаг в сторону: — Сонбэ, — негромко начинает Чонгук, мечтая не заметить пыль от развалин в его взгляде, однако вмиг осекается, как только видит его лицо. Кривые дорожки прозрачных слёз быстро скатываются вниз, блестящие в полутьме, точно кристаллы на его щеках. Джин совершенно спокоен. На идеальном лице не напрягается ни один мускул, и рыдания не разрывают горло, а пальцы не сжимают остервенело ковер, что могло бы красноречиво рассказать о его истерике. Он выглядит совсем обычно, как будто ничего не случилось. Однако горячие слёзы катятся и катятся вниз, прожигают кожу на щеках, скапливаются на подбородке и капают на пол, срываясь с края челюсти. Джин состоит из этой боли до самого последнего сантиметра, целиком и полностью, не имея даже одной жалкой клеточки, которая не была бы причастна к его гибели. Чонгук ничего не говорит, мысленно отдавая всё на свете, чтобы никогда больше не видеть его таким. Как вдруг Джин улыбается. Это выглядит настолько искусственно, что сжимаются кости. — Спасибо за съемки, ДжейКей, — сорванным от криков шепотом говорит Джин, но почти не дрожит, даже если проклятые слёзы продолжают выжигать дорожки на его лице. — Иди в общий зал. Все в порядке, я скоро подойду.***
Чонгук безразлично следит за пылающей сигаретой в собственных пальцах, наблюдая, как маленький огонек постепенно сжирает миллиметры один за другим, пытаясь добраться до фильтра. Осенний ветер взъерошивает волосы, нежно ласкает кожу холодом, пробирается под слой кожаной куртки и кофты, щекочет тело. Чонгук хмыкает, когда очередной порыв сдувает пепел на землю. Выдержка тоже имеет свой конец, думает он, не отводя взгляд. Стресс не обязан быть внезапным импульсом, как молния, выстреливающая прямо в грудь — он может быть постепенным, накопительным, медленно прорастающим под кожей. Маленький огонек, слишком слабый, чтобы называться пожаром, в конечном итоге способен выжечь все до самих костей. Окурок вываливается из пальцев и исчезает в черной яме под ногами, заполненной мутной водой после дождя. Чонгук хмурится, проследив за тем, как пылающий бычок гаснет окончательно и тонет в грязи. Всего секунда, чтобы потухнуть. Дым исчезает тоже: растворяется в очередном порыве холодного ветра, расщепляется в воздухе. Чонгук поднимает голову и останавливает взгляд на красной вывеске над входом. Он не может допустить, чтобы Джин сгорел. И он обязан что-нибудь придумать. — ДжейКей, — слышится вдруг со стороны бара, когда Чонгук возвращается в клуб. Чимин отчего-то выглядит слишком бодрым для двух часов ночи. — Пойдешь на вечеринку через два дня? Чонгук переводит на парня взгляд, отрываясь от экрана телефона, где был открыт документ с именами клиентов. В аду не бывает вечеринок. — Что? — переспрашивает Чонгук, но получается настолько безразлично, что Чимин почти заметно жалеет о своем вопросе. — Клуб раньше закроется, — объясняет он, не выпуская бокалы из пальцев, которые натирает до блеска. — Господин Кан собирается что-то отпраздновать, он оставит только официантов и нескольких мальчиков для развлечения гостей. Я слышал, что придут его старые приятели. Криминальные авторитеты, скорее всего, потому я и спросил, пойдешь ты или нет. Чонгук хмурится, пытаясь понять, к чему он ведет, но в случае с Чимином это всегда слишком сложно. — Я подумал, ты можешь знать кого-нибудь, — добавляет Чимин, но гораздо тише, как будто говорит о чем-то запрещенном. — Ты же сидел в тюрьме, ДжейКей. Вдруг один из них захочет переманить тебя к себе на работу? Ты можешь заниматься чем-нибудь нелегальным по ночам, к примеру… Чонгук сдержанно выдыхает и отводит взгляд, потому что меньше всего на свете хочет думать о своем заключении и о людях, которые делили с ним камеру. Чимина необходимо остановить, причем прямо сейчас, иначе эта ночь рискует превратиться во что-то еще более отвратительное, чем сейчас. — Джин тоже останется, — вдруг говорит Чимин, как только Чонгук поднимается, чтобы уйти. — Я думал, что ты всегда рядом, когда он работает. Если это исключение, кто присмотрит за ним? Джин подкрадывается бесшумно и незаметно, как тень. Чонгук просто начинает вдруг чувствовать его присутствие прямо за спиной. Легкое дыхание в заднюю часть шеи вмиг пронзает током всю спину, как если бы к позвоночнику подключили электричество. Чонгук замирает, смотря на Чимина перед собой, и по изменениям на его лице догадывается, кто только что подошел, словно почувствовав, что разговор зашел о нем. — ДжейКей, мой сладкий, ты же присмотришь за мной? — мурлычет низкий голос, обжигающий дыханием шею без капли совести. — Один из гостей будет моим клиентом. Я доверяю ему, но ты должен быть со мной. Чонгук негромко выдыхает, ощущая покалывания где-то под кожей от этого приторно-тягучего тона. Джин единственный, кто может разговаривать так, чтобы собеседник чувствовал, словно уже трахается с ним. Совершенно кошмарный и запрещенный прием, который он использует всякий раз, как только подворачивается случай. Как будто и правда обожает, когда люди вокруг, одурманенные его манерой общения, дразнящим голосом и выедающим взглядом, оставляли все деньги до последнего цента, желая прикоснуться к прекрасному и побыть с ним немного дольше. Чонгук на секунду закрывает глаза, вспоминает слёзы на его щеках и мечтает не потерять контроль, когда обернется. Джин с особым наслаждением облизывает леденец на палочке, и пол едва не проваливается, когда Чонгук замечает это. Влажный язык сонбэ выскальзывает изо рта и обхватывает конфету, посасывая с громким пошлым звуком. Безобразно и абсолютно возмутительно. Чонгук следит, как под гипнозом, секунды две или даже десять, и Джин прекрасно замечает его интерес, потому сладко причмокивает губами, словно сам хочет выдрать пол из-под его ног. Чонгук не дышит. Не может сделать ни один вдох, парализованный этой кошмарной картиной, прежде чем легкие сжимаются от недостатка кислорода, заставляя с шумом втянуть воздух через нос. Хитрые глаза Джина подведены еще более жирным карандашом, небрежно и как будто наспех, в его собственном стиле. Как будто чтобы пойти против системы и высмеять всех хорошеньких мальчиков вокруг, особенно идеальных танцоров, слишком аккуратных и опрятных, как с обложки, которым точно не место среди этого безумия. Чонгук сглатывает и отводит взгляд, думая, что каждая мелочь делает Джина особенным. Даже если от этого почти тошнит, потому что каждый его проклятый взгляд и ухмылка в конечном итоге оказываются обманом для всех. — Да, — негромко отвечает Чонгук в итоге, когда кажется, что и вовсе не собирался. — Я буду рядом.***
Изначально не собираясь напиваться, Чонгук даже не замечает, как откупоривает крышку второй бутылки подряд. Дешевое пиво на вкус не лучше средства от несварения, но и это не заставит его остановиться. Неспешно делая медленные глотки, он поднимает взгляд на дальний угол собственной комнаты, который тонет во тьме. Из-за приоткрытой стенки металлического сейфа видны очертания винтовки. Огромной, черной и ужасающей, как лучшая выдумка дьявола. Чонгук смотрит равнодушно и спокойно, как если бы разглядывал шоколадные кексы через витрину прилавка. Отпивая еще немного, он думает, что некоторые люди чертовски ошибаются насчет оружия. Прежде всего это инструмент, который сам по себе не представляет никакой опасности. Металл не может мыслить, принимать решения, чувствовать и ошибаться, действовать по собственной воле. Автомат не дышит, не злится, не мечтает расстреливать людей. Очевидно, что этого стоит ожидать только от человека.«И не вздумай трогать его».
Чонгук отводит взгляд, пытаясь вытащить из головы воспоминания от прошедшего дня, но цветные картинки и образы не хотят отпускать его. Словно яд, выпущенный прямо под кожу, омывает даже самые тонкие вены внутри, циркулируя по всему телу, точно разносит смертельный вирус. Джин снова оглушительно стонет в висках, как из испорченной кассеты, которую сжирает радиоприемник, кромсая плёнку и выплевывая ошметки обратно в мозг. Изредка прерывается, словно позволяет себе взять перерыв, однако после продолжает кричать еще более яростно и отчаянно. Истощенный собственной истерикой, выпотрошенный своей же болью прямо на пушистый белый ковер, зажатый меж острыми молочными коленками. Как будто, двигаясь на силиконовом члене, оставалось что-то еще, кроме как кричать, обжигаясь собственными слезами от боли и ненависти. Чонгук думал, что человек не может изнасиловать самого себя, но Джин сделал именно это.***
Черный «кадиллак эскалейд» кажется огромной касаткой во тьме, медленно проезжающий вдоль ряда невзрачных легковых автомобилей. Чонгук раздавливает окурок и цепляется взглядом за другие машины, среди которых не менее огромный «линкольн», что останавливается напротив входа. Красная вывеска ночного клуба играет бликами на мощном капоте, отражаясь от холодной стали, как лазерный луч. Очевидно, домохозяйки не ездят на таких машинах. Чонгук раскатывает волнение на языке, как маленькие леденцы, и размышляет, что должен избегать внимания этих людей всеми силами, что гораздо труднее, если сидеть возле суперзвезды. Джин выглядит великолепно, как и всегда. Раскинувшись на черном диване, он медленно поглаживает яркие пуговицы синего пиджака и поправляет воротник кружевной блузки. Длинные пальцы игриво скользят по ткани, как-то даже рассеянно, словно пытаясь выцепить ногтем торчащие ниточки и выдрать их одним резким движением. Зеркальные стены позади него создают иллюзию второй реальности, которая вдруг соприкасается с этой. Чонгук мрачно следит, как яркое сияние от лампочек отражается в стекле за его спиной. Мистически, волшебно и так подходяще Джину. Со стороны он и правда идеально вписывается в это богом забытое место. — ДжейКей, — шикает кто-то со стороны, снова похожий на Хосока, прежде чем жесткие пальцы смыкаются на его плече. — Иди сюда, будешь сидеть со мной. Чонгука силой сажают за дальний столик, почти полностью скрытый во тьме, потому что основное освещение давно выключили. Из-за этой черноты клуб выглядит совсем иначе, размышляет он, оглядывая пустынный зал быстрым взглядом. Хосок отвлекает в секунду, щёлкая пальцами прямо перед его лицом. — Джин заказан для одного из гостей, говорю заранее, — хмурится Хосок, поглядывая на длинный стол, накрытый изысканными блюдами. Каждое из них очевидно стоит бешеные деньги. — Я думаю, вечеринка просто прикрытие для деловой встречи. Медленно размешивая что-то в своем высоком стакане, Хосок мрачнеет еще больше, глянув за его плечо, однако взгляд быстро возвращается на Чонгука. Как если бы он заметил нескольких мужчин в идеальных смокингах, вошедших в зал, и решил, что не стоит на них смотреть. Чонгук хмурится, пытается обернуться тоже, но жесткая трость вдавливается в его голень под столом, не позволяя сделать это. Хосок превосходен в идеях, когда хочет о чем-то предупредить, и Чонгук искренне ненавидит эту его особенность. — Не разглядывай, это некрасиво, — мрачно говорит Хосок, отодвигая стакан подальше от себя, когда темные тени проходят к столу. — Господин Кан всегда заботится о своих мальчиках, если они рядом с ним. На вечеринке тебе нечего бояться. Кураторы здесь только для того, чтобы провести клиентов к комнатам, если они захотят уединиться. Чонгук хмыкает, задумчиво толкнув языком щеку, прежде чем поднимает взгляд. Владелец клуба, господин Кан, представляющий собой мужчину около пятидесяти с седеющими волосами и грубыми чертами лица, появляется около Джина точно из пустоты. Чуть наклонившись, он мягко касается его плеча и что-то говорит, при этом слегка улыбаясь, словно и правда привык бережно к нему относиться. Джин склоняет голову в знак уважения, внимательно слушая его слова, и Чонгуку кажется, что это первый раз, когда подошедший мужчина не собирается его использовать. Острая, тяжелая мысль. Чонгук мрачнеет, как только снова думает, что Джин вынужден работать даже в общий выходной. Однако он все еще не понимает, почему Хосок тоже здесь, прежде чем замечает еще одного парня, появившегося в зале. Красивый, вызывающе одетый, как и все работающие здесь проститутки, но как-то слишком невыносимо отстраненный. Чонгук следит за ним, прекрасно зная, что это подопечный Хосока по имени Тэхён, когда он проходит через весь зал и опускается на диван рядом с Джином. И как только он делает это, Джин внезапно улыбается и обнимает его настолько крепко и чувственно, что сердце Чонгука вываливается под ноги. В этот момент Джин выглядит как лучший на свете хён, который сильнее всего хочет уберечь этого парнишку от каждой опасности. Прижимая его к себе, он с нежностью гладит русые волосы, задевая пальцами длинные серьги, и мягко целует в лоб, словно этот человек чертовски дорог для него. Чонгук не представляет, как реагировать, но отчего-то вся эта картина отзывается тяжелым отчаянием в груди. — Они очень близки, — негромко говорит Хосок, и его напряженный выдох даёт понять, что он не привык быть откровенным. — Честно говоря, раньше именно Тэхён должен был работать с особыми клиентами. Джин сам предложил себя после одного паршивого случая. Он был единственным, кто понял, что Тэхён не справится. Чонгук отводит взгляд, мечтая, чтобы этих проклятых особых клиентов больше никогда не было. Не хочется знать, что произошло с этим парнем, но очередной взгляд в его сторону складывает картинки в голове в одно мерзкое целое. Тэхён выглядит гораздо моложе Джина. Возможно, ему едва исполнилось двадцать два. Прикрыв глаза, он прижимается всем телом к хёну, и кажется, что нужна всего секунда, чтобы разорваться. Просто разлететься осколками по всему полу, осыпаться пеплом на этот идеальный диван. Чонгук закрывает глаза и думает, что если его голова вдруг отколется от туловища, это произойдет с жестким треском, с каким ломаются сухие ветки. Куклы для секса сделаны из боли и пластика. И несмотря на то, что Тэхён все еще настолько молодой, он сильнее остальных похож на вещь, которую давно искалечили.***
Негромкий бит пробирается в мозг низкочастотной вибрацией, пронзает легкой дрожью все тело, погружает в неприятное тягучее состояние, похожее на транс. Мужчины за столом, в какой-то момент пришедшие все вместе, неспешно играют в покер и пьют шампанское из высоких цокающих бокалов. Чонгук сидит слишком далеко, чтобы слышать, о чем они разговаривают, но даже со своего места может видеть, как каждый из них периодически облизывает Джина взглядом. Острым, как лезвие бритвы, и одновременно плотоядным, словно Джин — самый лакомый кусочек из всех блюд, сладкий до горечи на языке, кошмарно притягательный и сексуальный. Очевидно, что он изначально имел все шансы на внимание, и даже сидящий в другом конце Тэхён кажется почти незаметным сейчас. — Я снова проигрываю, черт подери, — хрипло посмеивается один из мужчин, швыряя карты на стол, после чего вдруг переводит взгляд на Джина. — Вдохнови меня чем-нибудь, детка, ты ведь можешь сделать это. Иначе я оставлю здесь все деньги, и на тебя не хватит. Чонгук кривит лицо и отворачивается, не желая больше это слышать, но через секунду смотрит снова, как будто испугавшись, что пропустит что-нибудь, чего не должен. Из легких словно откачивают весь воздух, когда Джин хищно прищуривается и медленно расстегивает блестящие пуговицы пиджака, после чего и блузки, чтобы приоткрыть на обозрение часть голой кожи. Опуская ладонь ниже, он ласково проходится ею вдоль всего тела к шее, поглаживая себя, и полные губы вдруг распахиваются, чтобы издать мягкий, бархатный стон. Чонгук замирает, обледеневший от этой картины, и не слышит даже обращение со стороны Хосока, очарованный и выпотрошенный этой гнусной сценой. Разогревая чужой интерес, Джин медленно скользит ладонью еще ниже, закатывает глаза и выдыхает жарче через рот — так откровенно и пошло, что невозможно смотреть. Однако Чонгук не отводит взгляд. Обжигающее чувство ревности, смешанное с возмущением и еще каким-то совершенно непонятным чувством вцепляется прямо в горло, как шипастый ошейник. Чонгук вдыхает, но не ощущает воздуха, разве что древесный аромат одеколона Хосока и чужой похоти, которая чувствуется даже на расстоянии десяти метров. Джин, черт подери, превосходно знает свое дело. Облизывая пухлые розовые губы, он неспешно, почти грациозно поднимается из-за стола, и мужчина провожает его почерневшим от желания взглядом через весь зал. Чонгук мечется изнутри, секунду уверенный в том, что похитить Джина и спрятать где-нибудь, как самое ценное сокровище, будет лучшей идеей из всех. Однако через мгновение и вовсе забывает, о чем только что думал, когда Джин оказывается рядом. Блестящие в полутьме глаза высекают искры, как при пожаре. Взгляд горячий, огненный, испепеляющий до костей. Чонгук не верит, что он смог возбудиться от собственного представления, и никогда не поверит, но: — Иди за мной, ДжейКей, — полушепотом говорит Джин, и низкий голос отдается пульсацией где-то под кожей, словно и правда собирается расплавить его прямо здесь. Чонгук сдержанно выдыхает, поднимается и швыряет последний взгляд на играющих в покер. Мужчина, который обратился к Джину, поднимается тоже, окидывает едкой усмешкой людей за столом и направляется вслед за ними.***
Чонгук прикрывает глаза, пытаясь не представлять, как жадные до грубости руки вдавливают Джина в стену изо всех сил, жестко заламывают кисти, выкручивают суставы, оставляя синяки, и выдавливают из него настолько пошлые стоны, что дышать сложно. С закрытыми глазами становится еще хуже: фантазия словно только и ждет момента, чтобы издевательски приукрасить все на свете. Чонгук открывает глаза и впивается взглядом в собственное отражение, смотрящее на него из большого зеркала. Единственный случай, когда Джин стонет не за дверью розовой комнаты, а из кабинки мужского туалета, как в каком-нибудь дешевом кино из девяностых. После столь изысканной обстановки борделя со всем этим вычурным дизайном Джин просто не может находиться здесь. Это что-то совершенно жалкое и неправильное, особенно для него. Как извалять драгоценный камень в грязи. Хосок однажды сказал, что клиенты бывают крайне извращенными, и господин До, очевидно, один из их числа, ведь прийти сюда было его инициативой. И сейчас, когда Чонгук просто стоит возле гладкой мраморной раковины и пялится на свое отражение, как будто сильнее всех ненавидит, он чувствует, как хочет выкрасть Джина. Оттолкнуть всех скотов, которые играют с ним изо дня в день, и забрать куда-нибудь очень далеко отсюда. За десятки и тысячи километров, пересекая черту горизонта, только чтобы никто не решил воспользоваться им снова. Приглушенные стоны отдаются пульсацией в груди, как вспышки короткого замыкания от перегоревшей лампочки. Мужчина вкушает его, как самый настоящий обжора: отгрызает по кусочку, разрывая плоть, выдавливает его боль в стакан и пьет с горла, как лучшее выдержанное вино. Опустошает изнутри, как и все остальные, больше и больше, с жадностью и наслаждением, пока Джин не иссохнет окончательно. Чонгук поджимает губы, отчаянно пытаясь придумать, что может сделать, чтобы это прекратить. И вспоминает его контракт. Высокий скрежет дверного засова вынуждает поднять голову. Мужчина, пошатываясь, сверкает сытым взглядом на Чонгука и неспешно обходит его, чтобы вернуться в зал. Острый запах насилия тянется шлейфом за ним, как аромат едких духов, пока он не исчезает за дверью. Чонгук сдержанно выдыхает и резко поднимает руку, рассекая пальцами воздух, словно пытаясь заставить этот запах исчезнуть. Джин не выходит следом. Чонгук останавливает взгляд на приоткрытой двери с идеально чистой поверхностью, словно это и не туалет вовсе. Он делает осторожный шаг вперед, еще один и еще, пока не оказывается прямо возле нее. Тяжелые выдохи из-за двери сжимают сердце стальными оковами, до боли и спазмов, до тошноты. Чонгук совсем не хочет видеть Джина после очередного клиента, но вопреки всему делает еще один шаг. — Сонбэ, — негромко говорит Чонгук, напрягаясь изнутри каждой клеточкой, прежде чем с опаской заглядывает внутрь. Джин развалился на черном кожаном кресле, закинув одну ногу на мягкий подлокотник. Стены внутри кабины выкрашены в темный бордовый, с преданностью придерживаясь дизайна всего клуба, однако это совсем не то, что Чонгук ожидал увидеть. Расширив глаза, он опускает взгляд и замечает пушистый ковер под креслом. Во всех деталях представляя кабинку мужского сортира, которая должна была унизить его еще больше, он поражен тем, как сильно ошибался. — Встреча со мной стоит целое состояние, — выдыхает Джин, словно может легко читать чужие мысли. — Я бы не трахался с ним в обычной кабинке, ДжейКей. Чонгук хмурится и отводит взгляд, не вовремя напоровшись на яркие пятна и засосы, рассыпанные по чужой груди, прежде чем Джин прикрывается блузкой и пиджаком. Конечно, стоило догадаться. Чонгук хмыкает про себя, не зная, что должен чувствовать, потому что даже со специальной небольшой комнаткой это место все равно остается грязным и совершенно неподходящим Джину. Вот только в любой другой обстановке выдерживать насилие не стало бы проще. Неспешно застегнув пуговицы, Джин выбирается из кабины и подходит к раковине. Негромкий шум воды рассеивает беспорядок в мыслях, но все еще недостаточно, чтобы вернуть мозги на место. Чонгук мрачно следит за ним, выхватывает взглядом каждое медленное, почти аристократически изящное движение, и замечает, что синяя ткань немного сбилась на его плечах. Хочется сделать еще один шаг, разгладить ее слегка, расправить складки на плечах. Как будто это вернет время назад, до момента, когда они оказались здесь, и превратит очередной проклятый секс в иллюзию. Чонгук мечтает об этом всего секунду, после чего не выдерживает и поднимает руку, чтобы коснуться ткани. Джин застывает, вцепившись взглядом в отражение Чонгука через зеркало. Следит внимательно, с недоверием и даже опаской, чувствуя слабое прикосновение к плечам. Время останавливается, растягивается на целые тысячи секунд, но затем вдруг начинает нестись с бешеной скоростью, когда он снова моргает. — Не прикасайся, — негромко говорит Джин, медленно оборачиваясь, и смотрит прямо в глаза с каким-то странным, почти строгим видом. — Ты не должен. Здесь только я нарушаю правила. И я позволил тебе сделать это в прошлый раз, но в порядке исключения. Лучше не трогай больше. Чонгук опускает руку вниз, раненый этими словами, но не отводит взгляд. Джин выглядит непростительно спокойно, стоя перед ним вот так, после очередного принудительного секса, вынужденный исполнять любые грязные капризы этих подонков с деньгами. Чонгук молча смотрит на него и чувствует, как сильно этот мир несправедлив, незнающий границ в собственной жестокости. И если бы он мог прикасаться, он бы делал это настолько осторожно, бережно и ласково, что заставил бы Джина чувствовать себя сокровищем в самом настоящем смысле. — Какой контракт ты подписал? — спрашивает Чонгук, не испугавшись резкости в собственном голосе, потому что давно должен знать. Если ждать подходящего момента, чтобы спросить, он никогда этого не сделает. В какой-то момент даже кажется, что если он будет молчать еще дольше, то в конечном итоге окажется слишком поздно. Джин прищуривает темные глаза, и радужки становятся почти черными при слабом освещении от высокой лампы, отбрасывающей тень на его лицо. Он смотрит пристально, не двигаясь, словно собираясь подобрать самый правильный ответ, который исчерпает все дальнейшие вопросы. Прекрасное лицо остается полностью спокойным, как всегда, прежде чем снова появляется этот проклятый нервный тик. Джин быстро моргает, с силой зажмуриваясь, когда неадекватный импульс от мозга посылает сигналы в мышцы, заставляя их бесконтрольно сокращаться. Чонгук хмурится, отлично зная, что это невозможно контролировать, прежде чем Джин отворачивается и выключает кран. — Что ты хочешь услышать? — спокойно спрашивает он, вытирая руки. — Согласие на любые капризы, полное послушание, подчинение клиентам. Контракт на десять лет. Я не имею права спорить или сопротивляться, иначе последует наказание. И это будет больно, так что да, я очень послушный мальчик. Еще вопросы, ДжейКей? Чонгук закрывает глаза на мгновение, и каждое слово отзывается мерзкой дрожью внутри, словно к коже прижали электрошокер. Контракт на десять лет работы в этой преисподнии. Не может быть. — Почему? — хрипло спрашивает Чонгук, не позволяя обойти себя, когда Джин собирается выйти в коридор. — Из-за чего ты подписал его? Зачем согласился? Остановившись гораздо ближе, чем разрешено по правилам, Джин снова молчит, лишь склоняя голову немного набок. Игриво и почти забавно, как будто их разговор должен быть чем-то смешным. Очевидно, он не собирается быть искренним сейчас. — Идем обратно, ДжейКей, — мягко говорит Джин, предсказуемо не собираясь отвечать. — Я должен уделить внимание еще одному джентльмену в зале. Не стоит заставлять его ждать своей очереди.***
Чонгук наивно думает, что не способен ненавидеть себя еще больше, однако именно это и происходит, как только они возвращаются. Джин снова натягивает маску суперзвезды борделя, сдирающую искренность, и садится прямо на колени другого мужчины за столом, позволяя вытворять с собой самые недостойные, отвратительные вещи. Мужчины громко смеются, развлекаясь, прикасаются в разных местах прямо к его оголённой коже. Без стеснений раздевают взглядом и руками, оставляя покрасневшие следы от мерзких жирных пальцев, источающих только грубость.«Не прикасайся».
Чонгук силой воли отводит взгляд, мысленно приковав себя цепями к стулу, и чувствует, что обязан вмешаться. Идея выкрасть его вдруг оказывается единственной возможностью прекратить это. Чонгук обязан что-нибудь придумать. Пытаясь ничем не выдать своих мыслей, он снова поднимает голову, как вдруг замечает другого мужчину, сидящего в самом конце длинного стола. Черный взгляд едкий, испепеляющий и совершенно отвратительный. Беззастенчиво следя за каждым действием Джина, как хищник на охоте, он почти не моргает, словно пытаясь мысленно спустить с него кожу и обглодать мясо со всех косточек, как самая жуткая тварь из детских сказок. Этот взгляд отличается от всех остальных: не похотливый, не голодный, не жадный. Он больше сравним с инструментом для пыток, точно лезвием острейшего ножа, который прокручивают внутри раны, вызывая дикие болезненные вопли. Чонгук пытается разглядеть мужчину получше, чтобы запомнить, пока не вспоминает видеозапись из частного клуба «Когти» и людей, которые часами издевались над Джином без малейшего сочувствия. Он не может быть одним из них.