***
Мощный бит пульсирует внутри головы, как быстрый сердечный ритм. Импульсы от каждого удара поджаривают кровь, щипают органы, разрывают швы на зашитых ранах. Джин ритмично дергает ногой, сидя за барной стойкой и не соображая, как давно оказался здесь. Мысли распадаются на части, превращаются в фарш, как пропущенные через мясорубку. Люди вокруг давно потеряли отличия — сейчас это просто цветастая масса, что двигается перед его глазами резко и обрывочно, как скоростные слайды внутри камеры. Ни единого лица не разобрать. Хаос, вымоченный в ночном безумии, оглушающей музыке и веселых воплях, которые для него похожи на клокотание дикого зверя. Джин подзывает бармена, опрокидывает еще один коктейль и рывком поднимается. Заводящая музыка затягивает в гущу горячих тел, манит потанцевать, выбросить из головы все проблемы. Джин ведется, одурманенный наркотиком и эйфорией, которую тот дарит, раскачивая его в такт громким битам из колонок. Опрокидывая голову, Джин прикрывает глаза, растворяется в этих чувствах, позволяет себе потеряться среди толпы, в пучине шепота и пьяных криков, мечтая, чтобы никто его не нашел. Хосок появляется словно из воздуха прямо перед его лицом, но не дотрагивается. Несмотря на очевидный гнев, он никогда не позволит себе переступить черту. Иногда Джин почти любит его за это. — Ты серьезно сейчас? — шипит Хосок, однако Джин едва может разобрать его слова. — Объебался именно сегодня? Тебе совсем плевать на себя? — Отстань, — выдыхает Джин, не прекращая танцевать, отчего Хосок еще сильнее выделяется из толпы. — Я могу делать это хоть каждый день. Хосок мрачнеет с каждым последующим вдохом, пока не начинает напоминать грозовой фронт, что через миг разразится мощной бурей, разрушая все на своем пути. Джин ехидно посмеивается, представляя, как взрываются стены, как падают люстры и разбиваются стаканы для напитков. Он почти слышит крики, смешанные с воем пожарной тревоги, прежде чем Хосок делает шаг и оказывается совсем близко: — Держи себя в руках, черт возьми, — рычит он, охваченный яростью. — Оставайся здесь, ясно? Я найду Чонгука и заставлю присматривать за тобой, как за блядским ребе… Разговор отдаляется, исчезает за десятки километров, распадается на частички букв, обрывки предложений, вспышки неясных мыслей и образов. Джин медленно моргает, тщетно пытаясь ухватиться взглядом за силуэт Хосока, но тот блекнет с каждой секундой, пока не размывается в одно цветастое пятно. Разноцветные блики света от прожекторов красят мир во все оттенки радуги. Красиво и почти волшебно, словно проклятая сказка, в которой он — запертый в огромном замке принц, к которому никогда не придет спасение. Джин полностью закрывает глаза, снова позволяет мощным битам разогреть тело, отпустить разум, раствориться в танцующем потоке. И совсем не воспринимает слова Хосока всерьез, прежде чем Чонгук действительно появляется прямо перед ним. Ощутимый запах мужского одеколона вмиг врывается в нос, переворачивая все мысли в голове. Джин открывает глаза и впивается взглядом в парня перед собой, но едва различает его среди остальных. — ДжейКей, — протягивает Джин с мягкой и очаровательной улыбкой, адресованной только для него. Впрочем, он улыбался точно так же, когда получил положительный тест на ВИЧ. — Ты слишком вкусно пахнешь, ДжейКей. Чонгук хмурит брови, как делает всегда, когда слышит от него что-нибудь подобное. Джин забавляется, усмехается еще шире и делает шаг вперед, чтобы глубже вдохнуть приятный запах. Колючие мурашки мгновенно прошибают все тело, разгоняют по венам кровь, пускают токсичные пузыри от наркоты прямо в мозг, задействуют все нервные клетки. Джин низко рычит и закрывает глаза, невесомо проскальзывая носом вдоль шеи Чонгука. Почти так же ахуительно, как стимуляторы, которые помогают оторваться от кровати по вечерам. Джин хочет вводить Чонгука внутривенно, вдыхать его и облизывать, насыщаясь этим красочным запахом, давиться им, умирать под ним и снова возрождаться, точно феникс. Близость таких габаритов запрещена, он знает, однако нарушать правила всегда было особенно весело для него. — Что ты делаешь, сонбэ? — спрашивает Чонгук немного растерянно, отступая назад, однако рывком оказывается прижат к стене. Сверкающий неоновый свет очерчивает его хмурое лицо, делая более резким и выразительным, подчеркивая острые черты. — ДжейКей, — шепотом обрывает Джин, горячо дыша и кожей чувствуя, как вены разрывает пожар. — Скажи мне, ты ведь убивал людей? Мрачные глаза становятся еще более черными, словно две непроглядные ямы. Джин ядовито усмехается, представляя, вспоминает ли Чонгук свои убийства. Определенно, он делал это. Человек с криминальным прошлым, которое было связано с оружием, просто обязан был пристрелить кого-нибудь. Иногда Джин ради шутки представляет пистолет из легированной стали, черный и ужасающий, идеально входящий в ладонь Чонгука, когда тот с силой сжимает его в руке. Что же случится, если Чонгук захочет немного поиграть со своей игрушкой? Джин горячо выдыхает ртом от одной только мысли, как Чонгук жестко вжимает его в кровать и проталкивает в него холодный ствол, размеренно двигая им в разъебанной заднице. Выглядит как лучший сценарий для порно в его голове, и Джин не выдерживает этой картины, хищно облизывая полные губы и продолжая смотреть на парня перед собой, словно обдумывая, где он может прятать пистолет. — О чем ты? — мрачно спрашивает Чонгук, но его голос слышится как сквозь толщу воды. — Что с тобой происходит? Джин, ты в порядке? Чувство близости разогревает огонь в груди еще сильнее, подначивая к действиям. Экстази плещется под кожей, как пузыри с ядом, заставляя все чернеть перед глазами. Джин шумно вдыхает и резко хватается за Чонгука, чтобы не упасть. Клуб словно хочет перевернуться с ног на голову, заливая все красками и салютом, вытолкнуть его из этой реальности в какой-нибудь лучший мир, обрывая связь со всеми его токсичными чувствами. Чонгук хочет трахнуть его, как и каждый мужчина в этом проклятом зале. Джин поднимает тяжелый взгляд, замечает нотки растерянности на чужом лице и думает, как сильно он сдерживается, чтобы не сорвать на нем одежду прямо здесь. Блядская дрожь пронзает все тело от очередной вспышки желания, что зарождается где-то в животе, разрастаясь в размерах с каждым новым вдохом, проползая в вены, точно гадкий змей. Чонгук пытается отстраниться, однако это иллюзия, потому что каждый хочет Джина. Без единого исключения. Изъеденный привычной болью рассудок подталкивает идеи в мозг, быстро переключает картинки. Обыденное насилие, собственные крики о помощи, мерзкие вопли и синяки от чужих ладоней. Критически безумный ночной кошмар, вдруг ставший чем-то простым и привычным, не собирается отпускать его. — Идем за мной. Сейчас же. Не ожидая реакции, Джин рывком дергает Чонгука, швырнув взгляд в толпу, и обходит пьяных посетителей, чтобы добраться до двери. Нужно идти очень быстро, чтобы мир снова не начал кружиться. Огненное прикосновение к чужой ладони чувствуется не хуже кипятка. Под воздействием желания Джин снова рычит, следуя вглубь коридора. Редкие проститутки и кураторы молча вскидывают брови, замечая их близость, но Джин разве что игриво улыбается, вылетая за вторую дверь. Не собираясь никому ничего объяснять, он не замедляет шаг, словно пытаясь угнаться за стремительно отдаляющейся целью. Однако вся идея заключается в другом. Время проверить Чонгука. Остановившись в конце коридора, Джин вырывает из его пальцев связку ключей, рывком открывает дверь и делает шаг в темноту. Черный взгляд Чонгука похож на кирпич, который вандалы швыряют в чужие окна. В полутьме комнаты его силуэт кажется чем-то призрачным, пока Джин не дотягивается до выключателя. Красные стены вспыхивают перед глазами яркими пятнами, как будто раскалены от высокой температуры. Цепи, свисающие с потолка, похожи на крюки, за которые подвешивают животных. Джин усмехается еще шире и затягивает Чонгука внутрь, плотно закрывая за ним дверь. Теперь его лицо кажется еще более испуганным — почти детским. С такой милой мордашкой этот парень действительно не может быть преступником. Разве что тем, кто мастерски прячет все свои скелеты. — Ты же видел снимки на моей камере, — протягивает Джин, медленно оглядывая комнату, и останавливает взгляд на черном кожаном кресле в центре. — Иногда я провожу время здесь. Некоторые клиенты любят видеть процесс со всех сторон. Джин снова оборачивается на Чонгука и замечает, как он хмурится, оглядывая одну из зеркальных стен от потолка до пола, позволяющую следить за происходящим. Это помещение чем-то напоминает танцевальную студию, разве что ковер под ногами слишком мягкий. Джин хитро усмехается и проходит вдоль стены, чтобы остановиться напротив черного кресла. Кожа призывно блестит, словно хочет, чтобы до нее дотронулись. — ДжейКей, иди сюда, — подзывает Джин с придыханием, поднимая расплывчатый взгляд, когда наркота в крови накрывает его второй мощной волной. Чонгук медленно подходит ближе, явно не догадываясь, что сейчас случится. Мрачность во взгляде выглядит беспомощной и наигранной. Верить его искренности Джин тоже не собирается. Яд в венах пронзает тело холодом, затем швыряет в кипящее жерло вулкана. Джин крепко сжимает губы, представляя, как кожа начинает гореть и плавиться, как сползает с костей, словно лава, обнажая мягкие суставы и нервные окончания. Галлюцинация подступает снова, как заждавшийся в подсознании ночной кошмар, однако Джин снова яростно моргает, не позволяя себе оступиться. На грани обморока и истерики он шагает вперед и жестко толкает Чонгука в грудь, заставляя свалиться в кресло. Время покончить со всем этим. — Я видел, как ты смотрел на меня, — шепчет Джин, ощущая, как язык покалывает от мерзких слов, но не может остановить себя. Чонгук замирает, смотря прямо на него и даже не дыша. — Когда я скакал на игрушке перед камерой. Тебе же понравилось, правда? Ты знал, что я обращался к тебе, когда сказал, что ты хочешь меня. Сейчас я дам тебе шанс показать это во всей красе. Чонгук делает жалкий вдох, но только низко хрипит, когда Джин рывком садится сверху, свешивая ноги по обеим сторонам от его бедер. Кресло сделано специально для этой позы: спинка и подлокотники не представляют собой одно целое, оставляя свободное пространство для ног проститутки, чтобы любой мальчик мог без труда двигаться, насаживаясь на член. Чонгук, очевидно, быстро понимает это, однако в его глазах Джин все еще не может ничего разглядеть. Вероятно, потому, что стены вдруг вновь искажаются, начинают двигаться волнами, извиваться и пульсировать, как заколдованные мерзкие твари. Джин мычит и жестко сжимает плечи Чонгука, не позволяя ему встать, а себе — потерять равновесие из-за проклятого помутнения в глазах. Расслабляясь, он садится удобнее, чтобы почувствовать всего Чонгука до самого последнего сантиметра. Его тело заметно напрягается, и Джин начинает усмехаться еще шире, чувствуя прекрасный терпкий одеколон и мощные мышцы, скрытые под этой вечно черной одеждой. — Что ты делаешь? — хрипит Чонгук, пытаясь не реагировать на близость, но с актерской игрой у него огромные проблемы, думает Джин. — О чем ты, это было не… — Не смей врать мне, ДжейКей, — мягко обрывает Джин, прожигая затуманенным взглядом. — Каждый мужчина в зале хочет меня трахнуть. Я же сказал, что видел, как ты смотрел. Давай, сделай это… сейчас… Крепче сжимая его плечи, Джин прикрывает глаза и тяжело выдыхает ртом, начиная медленно двигаться на его бедрах. Жар мгновенно охватывает все тело, точно кипяток на этот раз, что льется вдоль спины и груди. Чонгук сжимает зубы с рыком, пытается вылезть, но ничего не получится, потому что Джин прекрасно знает свое дело. Двигаясь быстрее, он чувствует, как сквозь джинсы член Чонгука проскальзывает между его ягодицами. Чувство нехватки воздуха сковывает легкие, как железные цепи, не позволяющие сделать полный вдох. — Блять, сонбэ, — мычит Чонгук, крепко сжимая подлокотники и смотря куда угодно, кроме Джина, словно пытаясь абстрагироваться от его движений. — Черт подери, ты… Давай, маленький похотливый засранец, трахни меня, а потом я вышвырну тебя с работы, думает Джин и томно выдыхает, не прекращая улыбаться. Гнить тебе в чертовой тюрьме до конца жизни, разделяя четыре метра неуютной комнатки с такими же извращенцами и ублюдками, как ты сам, которые бросаются на всех подряд, чтобы выебать. Не будет ни боли, ни отвращения, потому что вы все не стыдитесь своих поступков, искренне уверенные, что не виноваты. Конечно же, виноваты всегда только проститутки, ведь именно они возбуждают, срывают все тормоза и ограничители. Давай, сукин сын, сделай это со мной. Заставь разочароваться. Докажи, что вся эта наигранная забота была просто иллюзией. — Давай, — со стоном выдыхает Джин, закидывая голову назад и выгибаясь. — ДжейКей, пожалуйста! Джин стонет еще громче, еще более сладко и развратно, как делает всегда, когда нужно заставить мужчин верить, что они самые лучшие. Однако сейчас это действует совершенно иначе. Чонгук вдруг вскидывает руки и жестко сжимает талию Джина, чтобы остановить. Электрический разряд вмиг бьет прямо в грудь, вынуждая вздрогнуть всем телом и замереть, оцепенев. Джин испуганно смотрит на тяжело дышащего Чонгука и не верит, что он только что сделал. — Я не собирался прикасаться, но ты должен остановиться, — шумно выдыхает Чонгук, взглядом извиняясь за себя, но не убирает ладони, чтобы не позволить Джину продолжить. — Сонбэ, что бы ты ни выдумал, это неправда. Я не собираюсь тебя трахать. Ты… черт подери, я не ради этого работаю здесь. Джин моргает несколько раз и вновь обворожительно улыбается, пытаясь продолжить двигаться, однако ладони Чонгука давят еще сильнее, не позволяя сделать это. — ДжейКей, просто признайся, — мягко просит Джин, улыбаясь еще шире и думая: «Развратная сволочь, ты ничем не отличаешься от них». — Я никому не расскажу, обещаю. Пожалуйста, давай же… — Нет, — не выдерживает Чонгук, повышая голос, но быстро поджимает губы, словно второй раз извиняясь за свое поведение. — Нет, я не сделаю этого. Если тебя это разочаровывает, мне жаль, но я не такой человек. Я не собираюсь делать тебе больно и тем более использовать, как они все. Джин молча смотрит на него целую вечность, ощущая собственный бешеный пульс. Чонгук притворяется. Это очень легко для людей, которые работают в клубах, особенно на должности куратора. Отводя взгляд, он вспоминает, как каждый из них зажимал его в темном нелюдимом помещении и трахал, жестко и бесчувственно, заставляя давиться болью и обидой, с каждым толчком выкачивая из груди все доверие. Джин прикрывает глаза, не замечая, что дрожит. Люди, которые были обязаны защищать его, всегда делали больнее всех. Чонгук обязан быть таким же. — Люди вечно делают тебе больно, я понимаю, — вдруг продолжает Чонгук, однако Джин не собирается снова смотреть на него. — Ты ждешь этого от всех вокруг, но я же твой куратор, сонбэ. Рядом со мной ты… ты должен чувствовать себя в безопасности. Джин выдыхает, не позволяя себе обмануться. Это все вранье, как всегда, мысленно повторяет он себе, прежде чем ладони Чонгука внезапно начинают двигаться. Медленно, едва касаясь, но с такой обжигающей нежностью, что Джин задерживает дыхание. — Я не прошу доверять мне, — негромко продолжает Чонгук. — Ты не обязан. Люди вокруг тебя очень испорчены. Я знаю и вижу это, потому ничего не буду просить. Но, веришь или нет, я хочу честно стараться ради этой работы. Раньше я делал много дерьма, но теперь оно в прошлом. Я не собираюсь больше делать людям больно и обманывать. Особенно сейчас. Если не доверяешь мне, так оно и будет, но знай, что я и пальцем тебя не трону. Даже если попросишь. Джин теряется на мгновение, выпотрошенный его словами, но затем снова мягко улыбается, не позволяя себе верить ни единой букве. Все они умеют красиво разговаривать. — Не нужно этих речей, пожалуйста, — качает головой Джин, желая доказать свою правоту, и сжимает пальцами ткань черной рубашки, чтобы медленно потянуть вверх, обнажая живот Чонгука. — ДжейКей, меня не обманешь, я не… Собственный голос вдруг рвется на полуслове. Джин замирает, как статуя из бетона и стекла, оцепеневший от внезапной картины перед глазами. Чонгук тяжело выдыхает и прикрывает глаза, негромко шепча что-то себе под нос, но Джин не слышит. Он даже собственных мыслей сейчас не слышит, парализованный видом огромной зажившей раны, рассекающей Чонгука на две части. Кривой шрам тянется от самого низа живота, пересекает ребра и почти добирается до грудины. Длинный и бледный, как от удара молнии. Чонгук снова тяжело выдыхает, и кожа приходит в движение под сокращением мышц, давая понять, что шрам — не очередная бредовая галлюцинация. Джин вновь поднимает взгляд и впервые думает, что над этим человеком тоже могли издеваться. — Что это? — негромко спрашивает он, не решаясь дотронуться. Чонгук смотрит в сторону, явно не собираясь отвечать, потому что это должно быть чем-то слишком личным, чтобы делиться. Джин внимательно вглядывается в хмурое лицо, подмечает про себя красивые брови и маленький шрамик под глазом, который не заметить, если не находиться так близко. Чонгук мог получить его в детстве, когда упал с велосипеда или поскользнулся на улице. Однако нельзя получить такой шрам случайно, по неосторожности. Его мог оставить только человек. — Это было ради развлечения? — предполагает Джин через почти минуту молчания, но затем меняется в лице. — Из тебя… пытались что-то вытащить? Чонгук слегка усмехается, словно пытаясь превратить разговор в шутку, но вдруг делает резкий вдох, когда холодные пальцы проскальзывают по животу. Джин не отводит взгляд, медленно и осторожно дотрагиваясь до гладкой кожи. Чонгук весь сжимается под ним, почти не дышит, отдаваясь ощущениям чужой ласки с головой, словно слишком давно ничего подобного не чувствовал. Джин замечает это по его глазам: невообразимо глубоким и черным, как разлив нефти в озере. Очевидно, этот человек вытерпел немало боли. Дыхание становится медленнее, когда Чонгук прикрывает глаза, не делая ни единого движения, словно боясь спугнуть нежность Джина. Завораживающе со стороны: веки слегка дрожат, как крылья маленьких бабочек, смаргивая смущение перед глазами, а пальцы сильнее сжимают подлокотники кресла, словно он пытается удержаться от собственных прикосновений. Джин наклоняет голову набок, внимательно наблюдая за реакцией, после чего переводит взгляд на шрам. От очередного касания он вдруг разрастается, как паутина, как циркулирующая под кожей смола, разбредаясь кривыми дорожками по бокам и груди. Джин моргает, но иллюзия не спешит рассеиваться, пока все тело под ним не заливается черным цветом, как краской, пролитой из канистры. Джин почти чувствует смрад, что всегда появляется от разложения, но стоит лишь еще раз моргнуть, как галлюцинация исчезает. Чонгук смотрит прямо на него с какими-то непонятными чувствами, словно человек, который только что рассказал самое сокровенное. Джин ощущает, что дотрагивается до запретного, тайного и болезненного. Кривой шрам остается просто отметиной, однако за ним скрывается тяжелая история, которая, возможно, и сделала его таким. Человек, который вечно хмурится, ничего не говорит о себе, часто оглядывается и в целом не вызывает доверия. Однако что-то не позволяет ему быть абсолютно плохим. Даже если это всего лишь Джин, жалкая шлюха, которую можно было с легкостью использовать. Джин отводит взгляд и прикрывает его живот, ничего не говоря. Он действительно другой, непохожий на остальных, иначе бы не выдержал и поддался. Джин не собирается больше испытывать его. Впервые за долгое время он чувствует, что человек перед ним не опасен.***
Чонгук рассредоточенно смотрит перед собой, но глаза будто застилает белая пелена, не позволяющая настроить четкость. Цветные пачки на полках супермаркета кишат разнообразием: рамен с совершенно любым вкусом, от мягкого до дьявольски острого, размывается перед глазами в одно сплошное пятно. На часах едва за полдень, но Чонгук обычно спит в это время, отсыпаясь после ночной смены. Пытаясь отключиться всеми силами несколько часов назад, он быстро понял, что ничего не получится. Нет смысла так стараться. Не после того, что произошло. Оцепеневший от странных ощущений, он никак не сдвинется с места. Даже через двенадцать часов после того случая он все еще чувствует призрачные прикосновения внизу живота. Чонгук давно не вспоминал этот проклятый шрам, но теперь он будто горит, не позволяя забыть о себе ни на секунду, словно пульсирующий сгусток под кожей. Ни один человек прежде его не видел, и уж тем более не дотрагивался. Чонгук и сам почти прекратил замечать это уродливое пятно. Кто бы только сказал, что Джин станет первым, кто дотронется до него в таком личном, чертовски интимном и болезненном месте, еще и почти догадается, что произошло. На самом деле это было наказание. «Ты должен уважать старших, маленький наглый щенок. Держите его крепче!» Чонгук вздрагивает всем телом, едва почувствовав осторожное касание на плече. Быстро поморгав, он испуганно смотрит на незнакомую женщину лет тридцати пяти, которая всего лишь пытается достать до полки с раменом. — Извините, не хотела напугать вас, — быстро говорит она. Чонгук рывком отступает назад, давая ей пройти. Складной нож давит в бедро через карман, напоминая о своем зловещем присутствии и угрожая выпасть через штанину. Чонгук часто носит его с собой. На случай, если встретит кого-нибудь из восточного крыла пригородной тюрьмы. Каждый из них, он уверен, делает то же самое. Они никогда не ладили. Чонгук скрытно поглядывает на людей вокруг, направляясь к кассе с небольшой корзиной продуктов. Каждый посетитель выглядит вполне обычно: совершенно не так, будто терпел издевательства всю ночь, делая вид, что в восторге, изнутри разрушаясь от чужих мерзких прикосновений. Чонгук снова быстро моргает, пытаясь избавиться от знакомого образа в голове, но Джин вечно появляется перед глазами без предупреждений. Обдумывая его действия до самого рассвета, прежде чем отправиться домой, Чонгук пришел к выводу, что не собирается винить его или злиться. Очевидно, что Джин просто запутался. Когда люди вокруг один за другим превращаются в злобных тварей, тяжело сдержаться и не прекратить доверять. Джин не виноват, что мерзкий опыт заставил его подозревать и Чонгука. Выходя из супермаркета, первым делом Чонгук накидывает капюшон. Прохладный ветер ныряет под куртку и заставляет ускорить шаг. Грязная вода противно хлюпает, разлетаясь брызгами в стороны, когда Чонгук не глядя идет по лужам, переходя дорогу на зеленый. К вечеру погода снова обещает разразиться мощным ливнем. Подходя ближе к дому в конце улицы, Чонгук рывком стряхивает капюшон и поднимает взгляд, оглядывая тяжелые тучи, нависающие над городом. Оранжевый закат окрашивает высотки вдали, как будто кто-то разлил краски на горизонте. Нужно разобраться, что за чертовщина происходит, и наконец что-нибудь сделать. Джин не должен больше терпеть, особенно после сегодняшнего. Очевидно, он был чертовски пьян или под чем-то — слишком прозрачный намек на то, что его нервная система вконец разрушена. Джин ведь не просто умолял себя выебать. Это была не прихоть и не настоящее желание. Чонгук даже не рассматривает эти варианты, потому что с недавнего времени знает, как выглядит Джин, когда притворяется. Это была чертова мольба о помощи. Выдыхая, Чонгук чувствует, что время на исходе. Еще немного и уже ничего нельзя будет исправить.***
Чонгук выходит со станции метро и неспешно идет еще четыре квартала на случай, если за ним следят. Оказывается, есть некоторые плюсы в ситуациях, когда тебя избивает бывший сотрудник службы разведки: заикаясь от смеха, он непременно расскажет несколько забавных историй. Чонгук хмыкает и сворачивает за угол, не оглядываясь. В кино все неправильно, потому что оборачиваться нельзя. Если показать страх преследования, все полетит к чертовой матери. Это как остановиться посреди площади и закричать о том, что тебе есть что скрывать. Люди не должны даже догадываться о его чувствах. Добравшись до небольшого магазина в конце улицы, Чонгук мрачнеет, когда надрывные стоны Джина вновь всплывают в памяти. Нельзя думать о нем сейчас, перед встречей с человеком, который точно считает каждую эмоцию на его лице. Нужно быть бесстрашным, как всегда, потому что парни из криминального мира не терпят слабостей. Отшвырнув бычок на асфальт, Чонгук выдыхает и рывком открывает дверь. Запах пороха и резины чувствуется совсем слабо, как легкий привкус чего-то терпкого на языке. Внутри светло и просторно: каждая стена предоставляет вид на разнообразное огнестрельное и холодное оружие, блестящее при свете маленьких лампочек на витрине. Чонгук цепляется взглядом за огромный черный дробовик, рассчитанный на два магазина, каждый из которых вмещает до семи патронов двенадцатого калибра. Красивая гладкая сталь вынуждает замереть от восхищения. Внезапно даже собственный клинок в кармане кажется детской игрушкой. Чонгук слегка прикусывает губу, ощущая жар в груди от одного взгляда на это чудовище, но успевает тактично отвернуться, когда появляется продавец. — Что-нибудь подсказать? — спрашивает бритый мужчина с маленькой татуировкой под глазом, прежде чем узнаёт Чонгука. — Ничего себе, какие люди. Давно с зоны откинулся? Чонгук слегка улыбается из вежливости, кивая в знак приветствия, но не собирается отвечать. — Он здесь? Мужчина медлит несколько секунд, словно оценивая вопрос с разных сторон, после чего незаметно кивает на дверь для персонала. Чонгук хмыкает и негромко открывает ее, оказываясь в небольшом коридоре, ведущем вглубь здания. Из-за отсутствия окон и приглушенного света стены выглядят почти черными. Чувствуя запах сырости и резких духов, он слегка морщится, двигаясь по коридору до следующей двери. Негромкий нигерский рэп слышится еще до того, как он успевает дернуть за ручку, однако дверь внезапно открывается с другой стороны. Невысокий накрашенный парень в голубом парике одаривает Чонгука равнодушным взглядом, направляясь к выходу. От него пахнет низкосортной травой, лекарствами и сексом. Чонгук медлит секунды четыре, чувствуя сильное давление в груди. Очередные мысли о Джине заставляют нахмуриться. Он совсем не такой. — Чонгук, надо же, — протягивает хрипловатый голос, когда он входит внутрь. — Нужна помощь с чем-нибудь? Маленькая комнатка кажется еще меньше из-за разнообразного хлама и плакатов с рок-музыкантами, развешанными на всех стенах. Светодиодные ленты почти напоминают атмосферу ночного клуба, разве что людей маловато. Чонгук садится за небольшой круглый стол и пожимает руку парню напротив. Известный на улицах по имени Сай, он владеет не только легальным оружием, но и важной информацией о криминальной стороне города. Если нужно что-нибудь выяснить, этот человек будет идеальным вариантом. Однако, никто из подобных людей не работает бесплатно. Сай медленно вытягивает сигарету из пачки и прикуривает, поднимая слегка расплывчатый взгляд. Чонгук внимательно следит за ним и делает так же. Каждая его бесплатная консультация длится ровно столько, за сколько он скуривает одну сигарету. Если же тема интересна для него, он вытягивает вторую, но не больше. Чонгук отводит взгляд и незаметно сжимает пальцы под столом. Нужно постараться и выяснить все необходимое за две минуты. — Частный клуб «Когти» слышал? — начинает Чонгук, чтобы не терять время. — Что ты о нем знаешь? — О, это было паршивое место, — отвечает Сай, отводя взгляд, словно вспоминает что-то. Морщины на его лбу становятся толще. — Раньше это была частная порностудия, но там много дерьма творилось. Людей не просто трахали. Как я слышал, было позволено почти всё. Избиения, групповые изнасилования, игрушки экстремального размера, электричество. Чонгук не замечает, как сжимает пальцы под столом настолько сильно, что ногти впиваются в ладонь. Забыв даже о сигарете, он неотрывно смотрит на парня, пока вдруг не моргает, чтобы затем глубоко затянуться. Спокойнее, приказывает он себе. — Что за электричество? — Самое настоящее, — хмыкает Сай, медленно выдыхая дым. — Слышал о пытках электрошоком? Когда к человеку подключают ток. Подобное происходило там каждый день. Знаешь, некоторые люди ловят нереальный оргазм, наблюдая, как кому-то причиняют боль. «Когти» были известны жестокостью. Они выполняли любые больные капризы богатеньких ублюдков в своей студии. В голове внезапно начинает шуметь, но Чонгук снова яростно моргает, отгоняя эмоции прочь. Ногти еще сильнее вдавливаются в ладонь, срывая дыхание, но он вновь берет над собой контроль. Еще одна глубокая затяжка следует за первой. — Как люди оказывались там? — продолжает Чонгук. — Даже за огромные деньги они вряд ли позволяли бы так обращаться с собой. — Ясное дело, — усмехается Сай, лениво стряхивая пепел. — Чаще всего это были долги, как я слышал. Они одалживали крупные суммы, но не могли отдать и оказывались в хреновом положении. Сам понимаешь, что такое долги. Люди на всякое дерьмо способны, когда ты торчишь им бабки, даже на преступление. Чонгук прикрывает глаза на секунду, не веря ни во что, но вновь заставляет себя собраться. Времени слишком мало, чтобы обдумывать все прямо сейчас. Сай уже покончил с половиной сигареты. — Я видел некоторые видеоролики, когда клуб еще работал, — вдруг продолжает Сай. — Чаще всего их сразу блокировали, но кое-что нельзя полностью стереть из сети. Люди там… страдали во всех смыслах. Одного парня подвесили головой вниз и просто оставили перед камерой на целый день. Другого растягивали огромной игрушкой так жестко, что кишки чуть не вывалились. Еще одного просто резали катаной, чтобы выпустить как можно больше крови. Больные извращенцы отваливали огромные бабки за свои капризы. Какое-то время Когти процветали именно за счет этих скотов, зарабатывая на должниках. Сай снова глубоко затягивается, внимательно наблюдая за реакцией на свои слова, но видит только растерянность на чужом лице. Чонгук сейчас думает только о Джине, не в состоянии даже вдохнуть, парализованный этой отвратной правдой. Изъеденные болью темные глаза, хитрая улыбка, мягкий и нежный голос. Человек, которого заживо выпотрошили, не способен так себя вести. Сердце вдруг сжимается, но даже капающая с ладони кровь не возвращает Чонгука к реальности. Почти не моргая, он вновь вспоминает, как Джин себя вел, когда просил выебать. «Джин был в ужасном состоянии. Они жестоко издевались над ним». Когда глазные яблоки почти пересыхают, Чонгук наконец заставляет себя моргать. Необъяснимая боль стреляет прямо в грудь, вырывая надрывный хриплый выдох изо рта. Он не знает, почему сейчас так чертовски больно. Джин почти чужой для него. Всего лишь человек, который пережил что-то ужасное. Год назад Чонгук даже не знал о его существовании. Это не кто-то родной или близкий, это не старый приятель или давний товарищ, которого он знал бы с детства. Чонгук искренне пытается найти оправдание своим невнятным чувствам, объясниться перед собой, понять собственную реакцию на историю Джина, но ни черта не получается. Всего лишь человек, мысленно повторяет Чонгук. «Прежде всего ты человек». Закрывая глаза от разрывающих изнутри чувств, он вынужден признать, что нельзя быть всего лишь человеком. Ни одно живое существо не заслуживает жестокого обращения. Неприятная дрожь прошибает кончики пальцев, как тот самый ток, о котором сказал Сай. Чонгук внезапно ощущает себя на электрическом стуле и почти чувствует запах собственных поджаренных мозгов, когда очередной разряд заставляет его выплюнуть мерзкий вопль изо рта. — Чонгук? — негромко окликает Сай, рывком возвращая в реальность. Противно вздрагивая, Чонгук впивается в него взглядом и вдруг понимает, что дым исчез. Иногда достаточно одной секунды, чтобы погрузиться в мысли настолько глубоко, чтобы потеряться во времени. Черт подери. — Еще один вопрос можно? — мрачнеет Чонгук, словно пытаясь вернуть время назад, но легкая усмешка Сая дает понять, что второго шанса не будет. — Извини, дружок, но время кончилось. Чонгук с отчаянием обнаруживает, что ненавидит себя как никогда прежде. Он не должен был облажаться. Несмотря на то, что Сай рассказал много вещей, которые могут помочь, он все еще чувствует, что этого недостаточно. Однако время и правда кончилось. Очевидно, Сай не слишком заинтересован, чтобы вытащить вторую сигарету, но в его глазах плещется яркий азарт, словно он не сказал что-то важное. Чонгук молча смотрит на него несколько долгих секунд, не зная, правда это или он выдумывает сам, пытаясь надеяться на что-то большее. Так или иначе придется заплатить за дополнительную информацию, но денег сейчас нет. Нужно срочно что-нибудь придумать, прямо сейчас. Складной нож давит в бедро через карман, вновь напоминая о себе. Чонгук мрачнеет, вспоминая, как однажды холодная сталь оказалась единственным другом для него. Когда все вокруг, у кого было живое сердце в груди, отвернулись, именно этот нож вытащил его из дерьма, в котором он вдруг начал захлебываться. Один из мужчин на вечеринке господина Кана выжигал взглядом в Джине дыру, не пропуская ни единого его движения. Он выглядел настоящим хищником, что выбрался на охоту, желая позабавиться и как следует насытить свой аппетит. Чонгук и сейчас уверен, что этот ублюдок связан с «Когтями» или даже был одним из главных организаторов этого ада. И также уверен в том, что он обязательно вернется за Джином. Потому что таким омерзительным взглядом можно смотреть только на добычу, которая заинтересовала настолько, что чудовище захочет полакомиться ею сполна. Медленно вытащив нож из кармана, Чонгук снова смотрит на Сая. Нужно выяснить все, что получится, и никак иначе. Эти животные никогда больше не получат Джина. Ни за что. — Еще один вопрос, — медленно повторяет Чонгук и кладет нож на стол, пододвигая к парню напротив. Сай приподнимает брови, оглядывает рукоять с заметным интересом. Взяв в руки, рывком открывает лезвие, осматривая идеальный гладкий металл, блестящий даже при тусклом свете. Чонгук молча наблюдает за ним, думая, что оно стоит того. Этот нож спас его однажды. Время сделать это еще раз, но теперь — ради другого человека. Оказывается, удивительно, что оружие, предназначенное для атаки или защиты, может спасти человека совершенно другим образом. — Договорились, — наконец отвечает Сай и защелкивает лезвие с довольным видом. — Слушаю. Чонгук негромко выдыхает от облегчения, чувствуя, как вспотели ладони. Похоже, одна из них действительно в крови, но сейчас это его совсем не волнует. Нельзя больше облажаться. — Я слышал, после закрытия «Когтей» некоторые проститутки пошли работать в бордели, — осторожно начинает Чонгук. — И подписали долгосрочные контракты. Есть какой-то шанс расторгнуть его? Сай прищуривается с недоверием, словно никто не должен обсуждать это. Чонгуку внезапно становится жарко. Волнение, что плещется под кожей, разогревает все тело до самих кончиков пальцев. Если его лицо все еще не красное от напряжения, то это, должно быть, только вопрос времени. — Долги никуда не делись, — наконец отвечает Сай, понижая голос. — Если отдать долги, то можно договориться, но с этими людьми шутить нельзя. Если тебе нечего предложить, лучше не ввязывайся. Чонгук мысленно чертыхается и с силой сжимает кулак под столом. Горячая кровь капает на пол, пачкая джинсы и кеды. В голове только одно: если контракт на десять лет, значит, Джин обречен. Чонгук пытается сдержать эмоции, не реагировать, не показывать, как сильно его задевает эта правда, но скрыть все оказывается не так просто. Сай всегда был догадливым. Иначе он бы не пользовался популярностью человека, который может раскрыть чужие тайны и секреты. Хмыкнув, он внимательно оглядывает Чонгука и вдруг продолжает разговор: — Тебя ведь интересует конкретный человек. Одна проститутка с долгами, да? Чонгук слегка морщится, как делает всякий раз, когда кто-нибудь называет Джина проституткой, но вынужден негромко согласиться, потому что это правда. — Есть один вариант, но тебе не понравится, — говорит Сай, вместо того чтобы уйти. Чонгук поднимает взгляд. — Этот человек должен быть недееспособен. Если не сможет работать, его просто выбросят. Психические расстройства, физические ограничения или тяжелая болезнь. Искалеченный человек никому не нужен. Он станет бесполезен как для борделя, так и для общества. Правда, в таком случае его вряд ли можно будет назвать человеком. «Даже если он настолько отчается, что отрежет себе ногу или руку, все равно не выйдет отсюда». Чонгук больше не может это выслушивать. Сдержанно выдыхая, он поднимается и благодарит за помощь. Сай одаривает его мягкой улыбкой и смотрит вслед, прежде чем дверь закрывается. Мрачный переулок встречает холодным ветром и мелким дождем. Большие капли залетают за шиворот, скользят по спине, отвлекают от бесчисленных мыслей. Чонгук снова накидывает капюшон и проверяет время на часах, едва понимая, где находится. Нельзя терять голову. Нужно собраться любой ценой, как и всегда, однако грудь почти разрывает от ярости. Все эти конченые звери не имели никакого права издеваться над людьми. И над Джином. И что же это за вариант? Хосок тоже соврал, размышляет Чонгук со злостью по дороге домой, чтобы переодеться перед работой. Или он специально сказал, что не поможет даже самое худшее, чтобы никто не пытался вытащить Джина. Как выясняется, это было неправдой. Рвано выдыхая, Чонгук с силой пинает камень на дороге. Пролетев два метра над асфальтом, он ныряет в яму, исчезая в грязной дождевой воде. Никакой это не вариант, черт подери, думает Чонгук и сворачивает за угол дома. Джин обязан выбраться раньше, чем окончательно перестанет быть человеком. И прямо сейчас Чонгук клянется себе, что сделает все возможное ради этого.***
Искусственные цветы похожи на ошметки красивой упаковки от сладостей, рассыпанные по всей комнате. Длинные пальцы медленно перебирают лепестки, ощущая их безжизненность и сухость. Цепляя один, Джин подносит его ближе к лицу и с жадностью вдыхает запах, которого на самом деле нет. Иногда, если жить в иллюзии, приходится многое придумывать. Джин додумывает аромат: сладкий, мягкий, душистый, отдающий светлыми детскими воспоминаниями. Это не имеет никакого значения, но он знает, что нужно цепляться за что-нибудь хорошее. До последнего момента, изо всех сил, с обжигающей жадной страстью. Иначе ничего не останется. sugarming: принимаю заказы на сладенькое. Джин обнаруживает, что снова пялится на сообщение, словно ожидает, что текст изменится, расползется по экрану, превратится в какие-нибудь другие слова. К примеру, дилер мог бы согласиться принести ту дрянь, о которой Джин так давно мечтает. Усмехаясь с надеждой, он обновляет мессенджер, но ничего не меняется. Возможно, если постоянно верить в иллюзии, все станет только хуже. Прикрывая глаза, Джин даже не замечает, как начинает вспоминать Чонгука. Слишком мрачный и нелюдимый, как чья-то черная тень, он проскальзывает в рассудок и заполняет голову своим образом, как будто хочет сделать немного легче. Джин шумно втягивает воздух и представляет, как снова ощущает слабый аромат его одеколона, похожий на древесный лес. Норвегия, думает он, представляя густые пышные деревья среди гор и запах хвои, сильный и свежий, которого никогда не бывает в городе. Правда, он и сам не бывает. — Нет, — шепчет Джин в пустоту комнаты, медленно перебирая цветы. — Чонгук пахнет иначе. Это точно не Норвегия. Особенный запах, не похожий теперь ни на что другое, чувствуется слабым воспоминанием на кончике языка, словно обоняние может превращать ароматы во вкус. Джин медленно облизывается и открывает глаза. Осознание, что Чонгук пахнет его собственной надеждой на лучшее, приходит резко и неожиданно, как молния, вспыхнувшая за окном. И Джин неожиданно для себя хватается за это чувство, слишком давнее, как позабытый сон, почти такое же ненастоящее, как запах искусственных цветов. Одно только присутствие этого человека рядом действительно вселяет надежду, что что-нибудь может быть иначе. Джин снова цепляет пальцами мобильный, но теперь не ради того, чтобы попросить то, что погрузит мир вокруг в очередную иллюзию. Чонгук ведь настоящий. Джин, насмехаясь над самим собой, думает, что хочет тоже побыть немного настоящим. Голос из головы шепчет, что нельзя надеяться, позволять себе верить во всякий бред, одуматься и понять, что Чонгук все-таки хотел его тогда, как и остальные, но Джин не слушает. Вновь вспоминая черты вечно хмурого лица и кривой шрам на бледной коже, он улыбается в пустоту. Нужно попробовать. Немного. Совсем-совсем немного довериться другому человеку. В последний раз.