***
Ближе к полуночи Чонгук силой вытаскивает себя на улицу, чтобы немного развеяться. Вечерний город пестрит всевозможными красками, привлекает вывесками круглосуточных баров, но в единственный выходной хочется спокойствия. Чонгук переходит дорогу и сворачивает в парк, неспешно проходит вдоль озера и направляется в лес.«Скажи мне, ты когда-нибудь убивал людей?»
Чонгук негромко выдыхает, переступая огромное старое дерево, завалившееся набок. Кривые ветки хрустят под ногами, когда он продвигается дальше, наслаждаясь наступающей тишиной. Однажды он выстрелил мужчине в бедро. Единственный раз, когда пришлось использовать оружие против другого человека. Противный вопль, что вырвался изо рта бритого мужчины был самым жутким, какой он когда-либо слышал. Четыре ночи подряд он почти не спал. Раз за разом прокручивая в голове этот крик, он сжимал пальцами подушку и швырял ее куда-нибудь на пол. Отвратительное воспоминание, которое он не хотел бы повторять. Даже несмотря на то, что задание было выполнено и они вынесли целые кучи бабла из квартиры, которые мужчина не хотел возвращать, Чонгук давно не чувствовал себя так хреново. В какой-то момент просто не осталось выбора. Оказалось, что мужчина прячет ружье в кладовой и готов обороняться. — Стреляй нахрен! — заорал Руди, едва заметив длинный ствол, мелькнувший в коридоре, прежде чем мужчина сам решил выстрелить, но промахнулся. — Сраное дерьмо, стреляй, черт бы тебя побрал! И Чонгук выстрелил. Не думая, без малейшего страха и сомнений. Отдача была настолько сильной, что плечо мгновенно пробило жгучей болью. Руди заорал еще громче, сыпя проклятьями и быстро набивая сумки деньгами, пока мужчина стонал, пытаясь остановить кровотечение. Чонгук помнит, как сильно шумело в голове, как дрожали руки, как не слушались ноги. Они вылетели из квартиры как ошпаренные, запрыгнули в машину и погнали настолько резко, что из-под колёс взметнулась пыль. Оперевшись плечом о высокое дерево, Чонгук прикрывает глаза и прощается с воспоминанием. Руди мелькает картинками в голове еще какое-то время, смешиваясь с образами других парней, с которыми он когда-либо работал, прежде чем исчезает окончательно. Вечно будучи в истерике, он был способен превратить в катастрофу любое их дело и всегда ссорился с заказчиками. Возможно поэтому его и вышвырнули из окна высотки год назад. Лес может простить все ошибки, как бы много их ни накопилось. Одиночество чертовски нравится Чонгуку — оно никогда не напомнит о прошлом, не встанет прямо перед носом с разочарованным видом и не скажет, что с таким образом жизни он должен гнить в тюрьме. Как собственный отец, который однажды, прожигая свирепым взглядом, швырнул Чонгуку его вещи. «В тюрьме тебе будут очень рады. Пошел вон. Разбирайся сам и не смей нас впутывать. Мать не заслужила всё это терпеть!» Чонгук медленно опускается на сырую землю, втягивает запах хвои и свежести полной грудью. Чернота леса затягивает с головой, погружает в необъятное спокойствие, избавляет от невыносимых мыслей и тяжелых воспоминаний. Разве что одно, самое свежее, никак не отпустит: Джин сидит на его бедрах, смотрит сверху вниз и осторожно поглаживает по шраму на животе, медленно и ласково, едва касаясь, словно боясь причинить боль. Настолько нежно, что сбивается дыхание. Чонгук вновь почти чувствует теплые ладони на коже. Интимный и чертовски особенный момент доверия с его стороны. Джин смотрел иначе, не как всегда: с легкой насмешкой во взгляде и отчужденностью, которая исчезала лишь на редкие минуты, когда они оказывались наедине. Как будто он что-то увидел, понял для себя, что не позволит больше отталкивать Чонгука. И это было бы действительно легче, чем выдерживать искусственные улыбки Джина, делая вид, что верит каждой из них. Остаётся лишь понять, как Джин отреагирует на давно забытое чувство свободы. Чонгук открывает глаза и швыряет взгляд вдаль, продираясь сквозь длинные ветки и деревья, высокие и голые, пока не добирается до крошечной полоски света. Пригородное шоссе освещается яркими фонарями на обочинах. Раздумывая, Чонгук представляет, как летит по широкой трассе вместе с Джином, оставляя кишащий насилием город далеко позади. Возможно, это будет единственным спасением не только для человека, проживающего жизнь в настоящем рабстве, но и для самого Чонгука, впервые готового отречься от одиночества.***
Оказавшись в клубе следующим вечером, Чонгук привычно вытряхивает в чашку растворимый кофе посреди комнаты для персонала. По дороге на работу он внимательно вглядывался во все дворы, считал повороты, подмечая кратчайший путь отступления, который привел бы на шоссе. Легче всего избегать погони на поворотах, растворяясь среди проспектов и улиц, но это забирает гораздо больше времени. Чонгук задумчиво размешивает сахар и вновь прокручивает в голове каждый дорожный знак, словно какой-нибудь из них способен подсказать правильное решение. В любом случае, он знает, что добраться до дальнего района гораздо легче, если ехать ночью, но и банды в это время наиболее активны. Они мгновенно отреагируют на дерзкое нападение. Чонгук медленно отпивает кофе и собирается выйти в общий зал, чтобы выяснить что-нибудь об охране у Чимина, но останавливается возле двери. Взгляд цепляется за высокий столик с бутылками питьевой воды, аккуратно выставленными в ряд. Прозрачная жидкость едва заметно дрожит в каждой из них, реагируя на вибрацию музыки за стеной. Чонгук хмурится, вновь представляя бледное лицо Джина, умоляющего принести воду на видеозаписи. Недолго думая, он снова хватает бутылку и выходит из комнаты. Яркие прожекторы освещают зал голубым и красным цветом, подсвечивая танцоров на сцене в облегающих кожаных нарядах, но быстро отдаляется в нарастающую толпу посетителей. Чонгук хмыкает, осматривая людей, которые только начинают веселиться, пока не цепляется взглядом за Хосока, быстро проходящего мимо. — Джин еще не выходил? — спрашивает Чонгук, едва успевая остановить парня, который даже с тростью двигается слишком быстро. — Сегодня на него другие планы, — отвечает Хосок, скользнув по его щеке привычным жестким взглядом. — Все проститутки должны проходить обследование. Сегодня они выбираются в клинику для проверки. Господин Кан заботится о том, чтобы никто ничего не подцепил. Чонгук вмиг холодеет изнутри. — Они выйдут отсюда? Джин тоже? — Да, это исключение, — хмыкает Хосок и проверяет наручные часы. — Через двадцать минут возле выхода с другой стороны здания. Кураторам ехать не обязательно, но ты можешь сделать это. Джин плохо переносит выезды. Обычно господин Кан скрашивает ситуацию, но сегодня с ними будет только охрана. Растерявшись, Чонгук резко отводит взгляд. Случись это немного позже, может быть, он смог бы все тщательно продумать и воспользоваться ситуацией, чтобы Джин не вернулся обратно. Незаметно сжимая пальцы, Чонгук проклинает себя и идет за курткой. Раздражение покусывает икры, грызёт колени, но он мысленно приказывает себе не терять контроль. Из этого в любом случае можно будет что-то вынести, думает он. К примеру, как Джин отреагирует на выход из привычной среды обитания. Хосок не может быть прав по поводу того, что он не любит подобное. Внезапные мысли заставляют крепко поджать губы. Чонгук не хочет думать, что на самом деле Джин боится выходить отсюда.***
Черный «кадиллак эскалейд» похож на огромный космический корабль и выглядит точно так же, как и тот, который приезжал на вечеринку господина Кана. Огромные передние фары, словно два прожектора, светят едва не до следующего дома, прорываясь сквозь черноту ночной улицы. Когда тяжелые двери открываются, Чонгук с мрачным видом отходит назад, оглядывая двух амбалов с бритыми головами и одного с татуировкой змеи, которая ползет вокруг шеи и шипит над правым глазом. — Это еще кто такой? — басит один из них прокуренным голосом, обращаясь к приятелям, но при этом смотря на Чонгука. — Куратор из клуба, — спокойно отвечает Чонгук, стараясь не показывать никаких эмоций, и вытаскивает пропуск из кармана, чтобы вызвать чуть больше доверия. — Я поеду с вами. Господин Кан сказал, что это не запрещено. Амбалы молча переглядываются, словно умеют общаться телепатией, а Чонгук думает, что на редкость быстро вспомнил старые привычки. В обществе подобных людей вести себя сдержанно и спокойно, не вызывать недоверия, не проявлять агрессию и прежде всего назвать имя, которое они совершенно точно знают, чтобы дать понять, что ты свой. Казалось бы, Чонгук использовал такое поведение целую вечность назад, но старые привычки, похоже, умеют напоминать о себе в нужный момент. Бритый отходит назад, словно теряя интерес к разговору, однако Чонгук все же замечает кивок от парня с татуировкой змеи. Слегка перекошенное от драк лицо, грубая кожа и длинный нос делают его похожим на динозавра. Если он главный, думает Чонгук, стоит держать Джина подальше. Лидеры подобных банд никогда не отличаются хорошими манерами. Чонгук успевает справиться с четвертой сигаретой и даже запомнить номер кадиллака, когда дверь здания вдруг распахивается. Раздавливая окурок подошвой, он с опаской следит за высоким охранником, который выводит Джина и Тэхёна, направляя их к машине. Бледно-розовая толстовка и расстегнутая куртка на Джине выглядят на несколько размеров больше, как если бы одежду купил человек, который его никогда не видел. С низко опущенной головой он быстро проходит к задней двери: волнение читается в каждом движении, словно Джин действительно хочет как можно быстрее оказаться в салоне. Чонгук чувствует, что обязан заставить его расслабиться. — ДжейКей? — искренне удивляется Джин, едва не столкнувшись с ним, ведь так и не поднял голову. — Ты что, поедешь с нами? Легкая подбадривающая улыбка выглядит искусственной, Чонгук знает, но все равно выдавливает ее из себя, только чтобы Джин смог немного обрадоваться. И сердце точно рвется на части: слишком очевидно, что он боится реального мира гораздо сильнее, чем того, который ранит его каждый день. Время растягивается на целые тысячи мыслей, движений и осторожных взглядов, которые позволяет себе Чонгук по дороге до клиники, поглядывая на соседнее сиденье. Мягкий ход автомобиля искажает ощущение скорости — кадиллак словно парит над асфальтом, не касаясь земли. Длинные и чертовски изящные пальцы Джина играют с бутылкой воды, полученной от Чонгука, и за время дороги он не бросает ни единого взгляда в окно. Улицы проносятся мимо одна за другой, яркие блики вывесок от магазинов проскальзывают в салон, отсвечивают пятнами на прекрасном лице, но ничто так и не заставляет его повернуть голову. Чонгук ненавидит это так сильно, как только может. Оказавшись за пределами розовой комнаты, Джин просто не имеет права скучать по ней. Светлые стены в коридоре клиники выглядят почти белыми — яркий свет давит на глазные яблоки с огромной силой, особенно после черноты автомобиля, внутри которого светились только индикаторы на приборной панели. Чонгук останавливается в конце коридора напротив одной из белоснежных дверей, за которой первым скрывается Тэхён. И не нужно оборачиваться, чтобы знать, насколько близко позади держится Джин, не испытывающий никакого доверия к бритоголовым парням. Они отходят в дальний угол, негромко переговариваются между собой и жестом просят садиться, как бы намекая, что придется подождать. Неприветливые взгляды проходятся по Джину внимательно и почти едко, явно не воспринимая его иначе чем красивую игрушку, отданную им для охраны. Чонгук крепче сжимает челюсти и наконец оборачивается. Безлюдный коридор выглядит таким длинным, будто протягивается на целый километр вперед. — ДжейКей, ты служил в армии? — спрашивает Джин с привычным игривым блеском во взгляде, садясь на скамью ожидания и вытягивая ноги вперед. — Стоишь идеально, как настоящий солдат. Чонгук опускает на него взгляд и качает головой, осторожно присаживаясь рядом. Сладкий одеколон чувствуется почти моментально на такой близости, хотя он не мог уловить его в машине. Дырявые черные джинсы открывают вид на острые худощавые колени. Чонгук не замечает, как задерживает взгляд на бледной коже чуть дольше, чем нужно, чтобы можно было списать это на случайность. Он все еще не верит, что люди с такой лёгкостью издевались над ним. Вдруг возникает желание подвинуться ближе, прикоснуться, подарить немного нежности, показать, какого отношения Джин заслуживает на самом деле. Чонгук мрачнеет и резко отводит взгляд, мысленно ругая себя за непрошенные чувства. Джин не принадлежит этим людям, но еще больше он не принадлежит Чонгуку, и нет смысла даже мечтать о нём. — Не служил, — негромко отвечает Чонгук, чтобы поддержать бессмысленный разговор. Джин негромко посмеивается и поджимает ноги под скамью, но не отодвигается, позволяя Чонгуку находиться ближе, чем стоило бы. Маленькое преступление, как украсть сладости из супермаркета, действует на Чонгука гораздо сильнее, чем раньше. Внезапно становится жарко и вместе с тем холодно от стальных наручников, призрачно обнимающих его запястья из прошлого. — Извини, что так вел себя тогда, — говорит Джин, продолжая слегка улыбаться. — Не воспринимай слишком серьезно. Я кое-что принял тем вечером, знаешь. — Я догадался, — мрачнеет Чонгук, всеми силами пытаясь не вспоминать жар его кожи, которая чувствовалась огнём, когда он прикасался к нему в той чертовой красной комнате. Определенно, это был какой-то наркотик. — Как часто ты что-то принимаешь? — Не очень часто, — отвечает Джин, немного склоняя голову набок. — Я не зависимый, правда. Вопреки его словам Чонгук ощущает напряжение, размышляя о каждом случае употребления наркотиков, о котором слышал. Их распространяли даже внутри тюрьмы, однако он сам ни разу даже не задумался о том, чтобы подсесть. Не зная о химии почти ничего, он ясно понимает, что каждый наркоман уверен в своей независимости. Каждый считает, что легко может бросить, прежде чем становится слишком поздно. Яд, расползающийся внутри, никогда не предупредит о том, в какой момент захочет убить своего любовника. — Это ведь не героин? — негромко спрашивает Чонгук и поднимает взгляд, не успевая придержать язык. Очевидно, проходит одна жалкая секунда перед тем, как Джин замечает искрящееся беспокойство на его лице. — ДжейКей, есть вещи гораздо хуже героина, — шепотом отвечает Джин. Лучше не знать, решает Чонгук и вновь отводит взгляд, напряженно разглядывая дверь перед собой. — Тогда не принимай такое, сонбэ, — просит он, мысленно добавляя: «Пожалуйста, никогда, черт возьми», но не озвучивает вслух, боясь раскрыть свои чувства. Джин снова задумчиво посмеивается, как вдруг, негромко и ласково: — Посмотри на меня. Ощущение в теле похоже на смерть от тысячи игл, вынуждая сжаться каждой клеточкой из-за этого томного, невероятного голоса, что расползается внутри теплой волной. Замирая, как будто все движения теперь под запретом, Чонгук разве что тихо выдыхает через нос, силой заставляя себя оставаться равнодушным. И чувствует, как чертовски горит левая сторона лица, которую Джин прожигает взглядом без малейшего сочувствия, прекрасно осознавая, что так нельзя. Не смотри, приказывает себе Чонгук, однако выдерживать это давление оказывается еще тяжелее, чем находиться за плотно закрытой розовой дверью, каждый раз мечтая, чтобы очередной мужчина за ней получил сердечный приступ. Чонгук медленно поворачивается, словно каждую секунду ожидая выстрел в затылок. Джин прекращает улыбаться: просто смотрит, внимательно и пристально, будто собираясь запомнить каждый сантиметр чужого лица. Долго, проницательно, без всякого выражения. Чонгук не замечает, как стал дышать еще тише, пораженный этими немыслимыми чувствами, зарождающимися где-то внутри рядом с этим человеком. И ничто больше не имеет значения — только он, сидящий напротив, пытаясь вновь улыбнуться, но разваливаясь изнутри от боли и одиночества. — Только ты смотришь на меня так, — негромко признаётся Джин, когда молчание затягивается. Чонгук оглушительно сглатывает и ужасается от привкуса горечи на языке. — Как смотрю? — шепчет он. — Как будто я не просто… — Джин вдруг смущенно отводит взгляд, словно стыдясь собственного предположения, чем заставляет Чона нахмуриться еще сильнее. — Как будто я какой-то особенный. Тысячи раз особенный, мысленно кричит Чонгук, но в реальности не может выдавить ни звука, будто язык резко отказал и теперь угрожает вывалиться изо рта от очередной правды. Внутри вдруг становится обжигающе холодно, но не стоило бы обращать на это внимание. Иначе внешнее спокойствие треснет и осыплется прямо под ноги, как разлетевшееся на куски зеркало. Хрустящие кусочки засыпят ноги, соберутся горкой на раскрытых ладонях. И всем на свете станет очевидно, как сильно это задевает Чонгука. — Я смотрю на тебя, как на человека, — решает ответить Чонгук, снова отводя взгляд, и смелость рассеивается в воздухе, не позволяя сказать больше. — Это уже очень много для меня. Не выдерживая, Чонгук отрицательно качает головой, яростно и быстро, пока коридор перед глазами не начинает кружиться. Предательски тяжелые мысли, достойные кошмарного сна, кишат внутри головы как черви. Это малейшее, как Джин должен себя чувствовать, если на него смотрят. Всего лишь человек, мысленно повторяет Чонгук, нервно ёрзая на скамье и думая, что из всех людей на свете Джин самый особенный для него. Если бы только они встретились при других обстоятельствах. Чонгук выдыхает, чувствуя острое желание прижать Джина к себе, но понимая, что это ужасная идея. Неожиданное прикосновение — точно удар током. Чонгук опускает взгляд и замечает длинные, немного кривые пальцы, которые огибают его ладонь и проскальзывают вдоль кисти. Медленно, осторожно и как-то слишком ласково, выводя на запястье непонятные узоры, очерчивая вены под кожей. Чонгук чувствует прикосновение каждой клеточкой тела даже несмотря на то, что Джин почти не дотрагивается. Сдерживаясь от запрещенных мыслей всеми силами, он делает вид, что ничего не чувствует, но теперь это слишком сложно. Резко перехватив ладонь Джина, он крепко сжимает ее в своей и мечтает, чтобы этот момент никогда не закончился. — Ты не ответил, когда получил этот шрам, — негромко говорит Джин с привычной мягкой улыбкой, расслабляя кисть, позволяя Чонгуку покрепче сжать ее. Чонгук поднимает взгляд и не верит, что этот человек может беспокоиться о нем. — В тюрьме, — быстро отвечает он, не позволяя себе промолчать. Джин заслуживает его искренности. — Я был в плохих отношениях с заключенными из восточного крыла. Не знаю, где они достали нож. Скорее всего, принес охранник, потому что он явно был на их стороне. Они оттащили меня в коридор и решили вспороть живот. Чтобы я был послушнее. Горячая кровь потекла вниз, огибая бёдра и прожигая кожу, начала заливать пол большой темной лужей. Чонгук рвано выдыхает от воспоминаний, словно опять очутившись в том коридоре, однако Джин не позволяет провалиться в них с головой. Обхватывая его кисть еще крепче, он слегка поглаживает Чонгука большим пальцем, чтобы поддержать, и пережитый ужас резко отступает. — Не бойся, ДжейКей, — снова улыбается Джин, и на его лице так много сострадания, что Чонгук перестает дышать. — Больше никто не сделает это с тобой. А если попытается, позови меня и я им покажу! Джин легко смеётся над собственной шуткой, взмахивая зажатым кулаком, и Чонгук не верит, что это может быть правдой. Человек, выживший после гораздо более жестоких вещей, откуда-то находит в себе силы поддерживать других. Человек, жизнь которого в «Когтях» была хуже ночного кошмара, все еще не против прикосновений и даже сам тянется навстречу, чтобы дотронуться. Чонгук вновь задерживает дыхание, когда Джин подается ближе и проскальзывает пальцами в его волосы, игриво, но не менее ласково, поглаживая с невероятной нежностью. И Чонгук впервые понимает, как сильно влюбился. — ДжейКей, все будет хорошо, — шепчет Джин, словно дает обещание, и Чон готов разорваться на тысячи кривых ошметков из-за этих слов. — Сонбэ, — выдыхает Чонгук и резко поднимает голову, потому что не может больше терпеть. Он обязан задать тот самый вопрос любой ценой. — Ты хочешь выбраться отсюда? Джин медленно перестает улыбаться, и непонимание смешивается с растерянностью, отражаясь бликами в его глазах. Чонгук швыряет мрачный взгляд за его плечо, чтобы убедиться, что бритоголовые парни на месте. Теперь они обсуждают что-то на экране мобильного, не обращая на коридор никакого внимания, но все еще способны заметить любое движение со стороны. Гуросан Па не нанимает любителей. — Ответь мне, — негромко просит Чонгук, снова посмотрев на Джина, который явно не понимает вопроса. — Я знаю, что сейчас ты отрабатываешь долги. Хочешь, чтобы это закончилось? Хочешь выбраться из этого проклятого клуба? Прекрасное лицо неожиданно бледнеет, когда Джин отводит взгляд, словно даже думать о таком стыдно для него. — Этот мир не для меня, — негромко говорит он. — Но это реальный мир, — мрачнеет Чонгук, покачав головой, и сжимает его ладонь еще крепче в своей. — Джин, ты не должен терпеть такое обращение. Просто представь, что все может быть иначе. Я не верю, что тебе здесь нравится. Обещаю, я обязательно что-нибудь придумаю и ты… — ДжейКей, не надо, — мягко обрывает Джин, сжимаясь на скамье, и больше не смотрит на Чонгука, окутанный необъятным страхом со всех сторон. — Это ничем хорошим не закончится. Выхода нет, просто поверь мне. Белоснежная дверь вдруг распахивается, как только Чонгук собирается возразить. Появившийся в проеме Тэхён одаривает их долгим взглядом и проходит к скамье напротив, не говоря ни слова. Джин выдыхает и поднимается, высвобождая руку из хватки. Чонгук на инстинктах подается вперед, чтобы снова словить ее, подержать еще немного, насладиться запахом, согреть надеждой на лучшее. Выход есть всегда, думает он, отчаянно пытаясь не отпустить его. Джин останавливается, но разве что мягко улыбается, как делает всегда, будто все эти ужасы происходили с кем-то другим. — Ты правда самый лучший, ДжейКей, — негромко говорит он, прежде чем уйти.***
Большой зал разрывается от мощных вибраций музыки и заводящих криков, как от брошенной гранаты хаоса. Запах крепких сигар и дорогих коктейлей, снова и снова появляющихся на барной стойке во время очередного заказа, не исчезают даже с наступлением рассвета, будто сами стены давно впитали эти ароматы. Чонгук стоит немного поодаль, привычно наблюдая за клиентами из темного угла возле декоративной стальной решетки, обвитой светодиодами. Почти такая же решетка перекрывала оконное стекло изолятора, в котором он оказался после поножовщины. Вышибалы из восточного крыла получили наказание по всей строгости, а Чонгуку в целях безопасности предоставили одноместную камеру в самом конце коридора. Возможно, тогда он и полюбил одиночество. «Ты — всего лишь кости, мясо и шесть литров крови. Не пытайся строить из себя что-то большее». Чонгук тяжело выдыхает и медленно разминает шею, оглядывая людей возле бара. Гораздо проще верить, что за несправедливостью последует расправа, чем в полной мере осознать, что люди восхищены возможностью оставаться безнаказанными. Каждый входящий сюда подонок, как и любой другой, может позволить себе все, даже изнасилование, и выйдет за дверь с совершенно чистой совестью. Как будто никакие грязные поступки в конечном итоге не имеют значения. Ранить слабых всегда было просто. Особенно когда ты представляешь из себя кровожадного зверя, не способного развлекаться иначе чем с помощью насилия.«Это уже очень много для меня».
Ритмичное биение сердечной мыщцы под слоем одежды и кожи вдруг учащается, сбивается с привычной скорости, начинает скрипеть на высоких оборотах, кашлять и выплевывать кровь обратно в вены, разгоняя мерзкие мысли. Чонгук может заставлять себя отвлекаться, но в конце концов снова возвращается к этой фразе. Едва ли сам Джин воспринимает себя как человека. Едва ли наркотики в его организме позволяют ему не считать себя мусором, недостойным лучшего обращения. Чонгук остро ненавидит это, но способен понять причины. Это было единственным способом избавиться от реальности, которая настолько любит над ним издеваться. Чонгук поднимает взгляд, отвлекаясь на блестящий бисер, похожий на северное сияние, такое неподходяще красивое для этого грязного места. Джин улыбается мужчине за столиком: позволяет играть с собой, раздевать взглядом и незаметно трогать, лаская жирными пальцами его острые коленки под столом. Чонгук каменеет, но всячески старается не думать, что этот воняющий одеколоном сукин сын собирается его поцеловать. Раздражение бьет по лицу, как резкий порыв ветра. Чонгук делает глубокий вдох в попытках сдержаться, когда из-за спины появляется Хосок. Идеальный черный костюм дворецкого делает его похожим на воплощение консервативности, строгости и морали. Выделяются разве что карманные часы с серебристой цепью, продетой сквозь разрезы для пуговиц. Частичка анархии посреди безупречного порядка. — Джин где? — рявкает Хосок в своей привычной манере, словно плюёт в лицо. — На два часа, — сдержанно отвечает Чонгук, задавая направление, но Хосок лишь беспомощно вертит головой, раздражаясь от непонимания. Проследив за ним, Чон ловит себя на неожиданной мысли, что тот не служил в армии. «ДжейКей, ты служил в армии? Стоишь идеально, как настоящий солдат». Чонгук задумчиво хмыкает, вспоминая своего собственного учителя, бывшего военного из корейской разведки, обучение от которого оказалось гораздо эффективнее, чем если бы он действительно пошел в армию. — Я что, похож на компас? — рыкает Хосок, но не дожидается ответа и швыряет в Чонгука документы, которые держал в руке. Белоснежная бумага выглядит не менее идеальной, чем его конченый костюм. — Плохие новости. Господин Кан отошел от дел. Новый владелец клуба приедет на следующей неделе и, скорее всего, всё здесь переделает. На мгновение Чонгук чувствует обжигающий холод, как расползающийся мороз под кожей. Быстро просматривая документы, он замечает соглашение на передачу бизнеса. От бумаги веет чем-то гнилым, отвратительным, словно для листов использовали кислоту вместо чернил. Чонгук брезгливо хмыкает и поднимает взгляд. Печати не бывают такими идеальными. Нет сомнений, что соглашение поддельное. — Где сейчас господин Кан? — мрачно спрашивает Чонгук. — Нет разницы, если теперь он здесь никто, — выдыхает Хосок и рывком отбирает документы. — Предупреди Джина. Это дерьмо не обещает ничего хорошего. Джин не выглядит как-нибудь иначе, когда Чонгук вновь выхватывает его взглядом из толпы. Отпивая что-то чертовски дорогое из стакана, он продолжает делать вид, что мужчина напротив представляет из себя идеальный вариант человека, с которым он хотел бы провести время, однако это такая же иллюзия, как и его поддельный смех. Веселый вид не сочетается с обрывочными, нервными движениями, которые разве что не кричат о том, как сильно Джин мечтает это прекратить. Чонгук отворачивается и снова вспоминает все дорожные знаки по дороге из города. Очевидно, новый владелец клуба должен будет потратить немало времени на обсуждение защиты от Гуросан Па, которые наверняка изменят условия сотрудничества. Этим можно воспользоваться. При смене власти клуб окажется наиболее уязвимым к внешней атаке. Чонгук чувствует, что обязан попытаться освободить Джина, как обязан и показать, что реальный мир может обращаться с ним гораздо лучше, чем тот, в котором он спрятался с головой.***
Черная улица кажется совсем непроглядной после сверкающего ночного клуба, который слишком четко стоит перед глазами. Чонгук прищуривается, пытаясь сосредоточиться, когда осматривает ограждение из колючей проволоки перед собой. Металлические провода идеально переплетены, словно молекулы ДНК на картинке из научной лаборатории. Чонгук не двигается минуты четыре, размышляя, стоит ли быть хорошим, но после рывком расщелкивает большие арматурные ножницы. Сейчас это необходимо, и неважно, хочет он этого или нет. Джина не вытащить правильным поведением. Металл высоко скрипит, выстанывая проклятья, когда ножницы перекусывают несколько проводов. Чонгук сжимает зубы и давит еще сильнее, прежде чем большая часть решетки не начинает напоминать искусанные животным ошметки. Колючая проволока торчит во все стороны, как изогнутые к звёздам спицы. Чонгук дергает за край калитки, и ограждение со скрипом расходится в стороны, впуская его на территорию нескольких заброшенных домов, лишившихся жизни еще в восьмидесятые. Чонгук неплохо знает это место — именно поэтому никто не откроет перед ним дверь. Бесшумно обходя низкий дом с облезлой краской, он держит ножницы за спиной, готовый в любой момент использовать их как оружие. Завывание ветра слышится где-то совсем близко, словно кто-то воет прямо в затылок, впуская под кожу неприятные мурашки. Чонгук хмурится, осторожно заглядывая на задний двор. Из разбитых окон следующего здания виднеются блеклые лучи света. Очевидно, внутри кто-то есть. Чонгук никогда не любил лазить по наркопритонам, но ситуация сейчас не оставляет выбора. Он должен начать действовать. «ДжейКей, есть вещи гораздо хуже героина». Чонгук быстро моргает, отвлекаясь от воспоминаний. Он никогда не испытывал чувств к наркоманам, не жалел и не сочувствовал им, однако даже подумать не мог, что когда-нибудь это изменится. Правда, уж точно не по отношению к людям, которые проводят в этих зданиях от четырнадцати до двадцати дней каждый месяц. Только Джин может быть для него исключением. Гниющая деревянная дверь рывком распахивается, когда Чонгук пинает ее ногой. Эхо мощного удара разлетается по всей территории, и кажется, что дряхлые стены точно осыпятся, стоит лишь сделать следующий шаг. — Кто-то постучал? — слышится со стороны хриплое, почти неразборчивое и безучастное, словно обладатель голоса и сам не заинтересован своим вопросом. Чонгук делает шаг в темноту и замечает небольшой костер, возле которого валяются два тела. — Внатуре, — отвечает второй голос, чуть более живой, но это иллюзия. Чонгук подходит ближе и натыкается взглядом на худощавого парня. Бледное лицо испачкано в какой-то грязи. Заплывшие от наркоты глаза устремляются на Чона в ответ, но не в состоянии разглядеть его. Чонгук хмыкает и двигается дальше, чтобы добраться до костра в соседней комнате. Голые стены обшарпаны, как от пожара; битое стекло негромко звенит под подошвами, присыпанное пылью и ошметками старых газет. Никчемное место, прекрасно подходящее для этих людей. Девушка в дальней комнате выглядит как рок-звезда, которая никак не слезет с героина. Чонгук остается спокойным, подходя ближе, даже когда она вдруг начинает утробно хрипеть, реагируя на чужое присутствие. Бледная кожа натягивается на челюсти, когда она резко вдыхает ртом несколько раз: жадно, со свистом, как в приступе астмы. Чонгук наблюдает без тени отвращения, пряча чувства глубоко внутри — нет смысла что-нибудь говорить об этом. — Какие люди, — слегка улыбается девушка, наконец заметив силуэт перед собой, но едва ли понимая, кто на самом деле стоит перед ней. Рыжие волосы растрепаны по плечам, резко контрастируя с черной кожаной курткой, слишком грязной для нормального человека. — И где моя чертова доза, свинья? Чонгук равнодушно осматривает ее порезы и синяки, когда девушка вяло взмахивает руками, пытаясь встать с холодного бетона. Избивающий ее отец наверняка никогда не интересовался, в чем она станет искать спасение. Джин снова вспыхивает перед глазами, как искра загоревшейся спички. Люди просто встают на путь самоуничтожения, если не способны справиться с чужой жестокостью. — Чонгук? — вдруг шепчет девушка, словно приглядевшись достаточно, чтобы увидеть знакомые черты. — Ты что здесь… делаешь? Чонгук выдыхает, скорее чувствуя, чем слыша сожаление в ее голосе. Когда они встречались в последний раз, она была способна узнать его гораздо раньше. — Доён, — медленно произносит Чонгук. — Я слышал, он ошивается где-то здесь. Видела его? Я хочу напомнить, что он мне кое-что должен. — Я не… — девушка сильно потирает глаза, изображая растерянность, которая вполне могла бы быть искренней, но только не когда дело касается этого человека. — Не знаю, я давно его не… Очевидное вранье заставляет нахмуриться, как вдруг позади раздается какой-то шелест. Рывком обернувшись, Чонгук замечает, как извиваются полиэтиленовые шторы, разграничивающие комнаты вместо дверей. На некоторых видны блеклые алые разводы, похожие на брызги краски. Не думая, Чонгук рывком бросается вперед. — Стой! Это не он! — слышится крик позади, но исчезает почти сразу, как только Чонгук выскакивает обратно во двор. Выбитая оконная рама валяется посреди дороги в саду, прикрывая использованные шприцы, блестящие при лунном свете. Чонгук продирается сквозь шипы колючей проволоки и несётся в поле, пробегая вдоль гравийной дороги, преследуя парня в двадцати метрах впереди. Сворачивая на соседнюю улицу, он ловко перепрыгивает низкий забор и пробегает сад, поросший сорняками, за которым тоже никто давно не ухаживает. Чонгук рычит, перепрыгивая разбросанные кирпичи и всякий мусор, делающий территорию этого дома абсолютной свалкой. Доён пытается скрыться среди деревьев, когда сворачивает с дороги в лес, но огромный светящийся диск в небе с потрохами выдает его местоположение. — Доён! — кричит Чонгук, продираясь сквозь кусты и колючие ветки, царапающие лицо. Сердце быстро скачет от бешеной скорости, но он знает, что обязан догнать его. Едва услышав собственное имя, Доён резко оборачивается, но в тот же момент спотыкается о толстый корень огромной ивы и со стоном падает на землю. Чонгук не упустит возможность. Налетев на него сверху, он рывком раскрывает арматурные ножницы. Сверкающие огромные лезвия оказываются критически близко к его тонкой шее. — Ч-Чонгук, — заикается Доён, ощущая кожей холодный металл. Даже при слабом освещении Чонгук замечает красные пятна на его лице. — Когда т-ты вышел… — Они легко перекусывают артерии, еще легче, чем провода, — шепчет Чонгук, потому что умеет быть плохим, даже если не в восторге от этого. Надавливая на его шею, он замечает как на коже выступают тонкие багровые полосы. — Зашить нельзя, смерть гарантирована. Ты захлебнешься собственной кровью и страхом, как свинья на скотобойне. Что скажешь? — Ч-черт подери, нет! — визжит Доён, боясь пошевелиться и наверняка чувствуя, как горячая кровь стекает по шее и скапливается на траве. — Ч-чего ты хочешь, ск-кажи, я всё сделаю! Чонгук молчит несколько секунд, прожигая его давящим взглядом и пытаясь вернуть над собой контроль. Несмотря на то, как сильно Джин нуждается в помощи, нельзя становиться абсолютно конченым ради его спасения. Чонгук пытается перевести дух, мысленно напоминая себе, зачем он здесь. Доён сделал много дерьма и вполне заслуживает наказания, но Чонгук не позволит себе зайти дальше угроз. Нужно успокоиться, немедленно. Если снова оказаться в тюрьме, еще и за убийство, о Джине можно забыть навсегда. Рыкнув от переполняющих эмоций, Чонгук резко отшвыривает ножницы и хватает шею Доёна голыми руками. Кровь под пальцами кажется еще более липкой от его пота и слёз, застенчиво скатывающихся по впалым щекам. — Итак, слушай меня, — хрипит Чонгук. — Когда убили одного из моих напарников, твоя никчемная банда забрала его машину. Я ездил на ней вместе с ним, ясно? Не будем говорить, какой это дерьмовый поступок. Важно только то, что я хочу ее вернуть. — К-какая еще м-машина, — хрипит Доён, начиная кашлять, когда Чонгук еще сильнее сжимает его горло. — Ч-Чон… — Если я вышвырну твоего друга из окна высотки и отберу его машину, что ты скажешь? — спокойнее продолжает Чонгук, чувствуя его бешеный пульс. — Вы не любили друг друга, но всё равно часто работали вместе. Просто представь это. Воспоминания очень важны, особенно когда человек из них вдруг умирает. Ты понимаешь, Доён? Доён разве что закатывает глаза, пытаясь не провалиться в обморок. Чонгук ослабляет хватку, чтобы он наконец сделал нормальный вдох. — Я помню, как твоя банда занималась торговлей угнанными автомобилями, — хмыкает Чонгук и рывком поднимается, оставляя Доёна на земле. — Если вы перепродали ее, ты дашь мне что-нибудь другое. В любом случае этот грех останется с тобой навсегда. Закинув ножницы на плечо, Чонгук ждет несколько минут, прежде чем чужое лицо приобретает более-менее человеческий оттенок. Вопреки отвращению за собственное поведение он не чувствует себя полным подонком, когда снова вспоминает Руди. И неважно, что он впал бы в истерику, узнав, что хозяином его любимой машины станет Чонгук. Самое важное сейчас то, что он не вернется к их прошлой жизни, которая прикончила Руди и едва не уничтожила его самого. Чонгук в последний раз собирается нарушить закон и украсть сокровище. И оно, возможно, станет самым ценным из всех, какие они когда-либо видели.***
Со следующей недели Чонгук начинает еще пристальнее следить за каждым посетителем, который внешне может напоминать преступника, пытаясь выцепить взглядом нового владельца клуба. Нечто подобное он замечает и за Хосоком: всякий раз, когда он появляется в общем зале, сложно не заметить его короткие настороженные взгляды, которые он швыряет во все стороны, словно в любой момент ожидает нападения. Похожим образом ведут себя и остальные, особенно Чимин, искренне напуганный внезапной сменой начальника. И только Джин остается полностью равнодушным, однако Чонгук не может верить тому, что видит, когда дело доходит до него. Джин привычно скрывает свои чувства, но никто не может винить его за это. Сладкий лимонад, который всегда помогает взбодриться на работе, исчезает из стакана за считанные минуты, когда Чонгук вновь вспоминает имя мужчины, написанное на документах. Имя такое же ненастоящее, как и все остальное, что там написано. Никакой владелец подпольного борделя не станет разглашать информацию о себе. В конечном итоге это и не имеет значения — только то, как этот человек будет вести себя с Джином, решит ли перевести его куда-нибудь или повесить еще один проклятый замок на розовой двери, заперев его внутри, как домашнее животное. Чонгук незаметно сжимает кулаки, оглядывая зал. Этого не случится.«Выхода нет, просто поверь мне».
Чонгук отводит взгляд, когда внезапно нащупывает автомобильные ключи в кармане. Доён впервые оказался честным, пригнав машину взамен украденной после смерти Руди. Черный «тойота марк» девяносто третьего года выпуска оказался довольно неплох, даже если ржавчина на дверях и крыше не обещает долгой жизни. Нет никакой разницы. Чонгук никогда не мог позволить себе нормальный автомобиль, поэтому ездить на тачке в состоянии предсмертной агонии стало обычным делом. Чонгук помнит, как Руди матерился, когда их машина глохла прямо на дороге. Это не проблема. Особенно сейчас, потому что машина нужна для одного конкретного дня. Именно того, который сделает Джина свободным. Чонгук вновь осматривает зал, размышляя, насколько плохим человеком его делает способ достать эту тачку, прежде чем замечает мужчину, который как-то слишком неприятно выделяется среди остальных. Черный деловой костюм выглядит идеальным даже на расстоянии. Мужчина двигается медленно, плавно, словно за толстым стеклом проплывает тигровая акула. Чонгук мрачно следит за ним через весь зал и понимает, что это не клиент — он отлично знает где находится дверь для персонала. Проходя вдоль столиков, мужчина сканирует взглядом посетителей, словно считывает их мысли и намерения, размышляя, насколько они хороши, чтобы находиться здесь. Чонгук резко отворачивается, когда ощущает холод под кожей. Очевидно, новый владелец клуба не может быть еще более омерзительным со стороны. По крайней мере, это не тот мужчина, который сжирал Джина взглядом на вечеринке, но и от этой мысли не становится легче. Пытаясь отвлечься, Чонгук вовремя поднимает голову и пересекается взглядом с Хосоком, стоящим около барной стойки. Сейчас его лицо напоминает настоящий грозовой фронт, и даже яркие розовые блики не делают картину менее мрачной. — Явился, — объявляет Хосок, подойдя ближе, чтобы теперь вместе с Чонгуком прожигать взглядами дверь, за которой скрылся мужчина. — Когда он вызовет Джина, обязательно иди вместе с ним. Его рожа напоминает крокодила, потому ты обязан быть рядом, пока мы не поймем, что делать с этим дерьмом дальше. Господин Кан не мог просто так отказаться от клуба. Чонгук коротко кивает, расслабляя пальцы, чтобы прекратить сжимать чертовы ключи. Понадобится одна жалкая секунда, чтобы вспороть его горло самым острым из них. Шумно выдыхая, он не теряет концентрацию на двери для персонала. Не сейчас, не этим способом. Нужно еще немного времени, чтобы все просчитать. Четко спланированная операция всегда оказывается лучше, чем любое эмоциональное решение. Хосок полностью прав, несмотря на неприятное высокомерие в голосе. Джин неожиданно появляется за спиной, словно материализуется из какого-нибудь другого, сказочного мира. Чонгук оборачивается и замечает привычный озорной блеск в его глазах. Хитрая усмешка на прекрасном лице настолько настоящая, что все остальное кажется жалкой иллюзией, никогда не способной стать реальностью. Музыка из колонок вдруг отдаляется, приглушается, и Чонгук слышит только собственный бешеный пульс, продолжая завороженно смотреть на парня перед собой, как на что-то, чего не должно существовать среди всей этой грязи и похоти. Джин, настолько потрясающий для человека, не должен быть здесь больше ни секунды. Чонгук снова незаметно сжимает ключи в кармане. Размышляя, на какие еще ужасные вещи он способен, чтобы Джин стал свободным, Чонгук приходит к неожиданной мысли, что его ничто не остановит. Сладкий аромат одеколона приглушает ощущения, отводит на второй план прочие звуки и запахи. Джин, стоящий перед ним и привычно хитро улыбающийся, кажется единственным, кто здесь находится. Чонгук моргает первый раз, второй и четвертый, но люди вокруг исчезают один за другим, размываясь перед глазами до неясных пятен. Ничто больше не имеет значения, ничто больше не волнует его. Джин, сладко пахнущий и окутанный в розовый, способен легко подтолкнуть на любые поступки. Обещая себе прежде быть хорошим, Чонгук остро понимает, что этого будет недостаточно. И если придется снова превратиться в преступника ради него, он думает, что сделает это без колебаний.***
— ДжейКей, прекрати так выглядеть, — мягко протягивает Джин, едва они оказываются напротив кабинета с хромированной гладкой ручкой. Управляющий передал, что хочет их видеть. Именно это вынуждает сейчас крепко сжимать кулаки, но внешне оставаться почти равнодушным, не показывая свои чувства. Джин, очевидно, видит гораздо больше, чем способны заметить другие. Чонгука искренне поражает это его качество, но он не может каждый раз удивляться. Стоит просто смириться, что Джин слишком особенный для человека. «Я видел некоторые видеоролики, когда клуб еще работал. Люди там… страдали во всех смыслах. Больные извращенцы отваливали огромные бабки за свои капризы». Вульгарные искры разбавляют черноту его зрачков, как россыпь маленьких кристаллов на радужках. Джин снова мягко улыбается. Чонгук смотрит на его улыбку, как на воплощение худшего кошмара, против воли вспоминая Сая и отвратительный разговор с ним. В тысячный раз повторяет себе, что обязан его вытащить и все исправить, но именно в этот конкретный момент, стоя на пороге неизвестности и опасности, не может обещать себе, что всё получится. Чонгук делает очередной шумный вдох. Отлично запомнив этот кабинет изнутри, он пытается не думать, что изменится слишком многое, как только он откроет дверь, однако вопреки всему именно это и происходит. Яркий свет подвесной лампы заставляет прищуриться — контраст с мрачным коридором оказывается слишком острым для зрения. Делая шаг вперед, Чонгук моргает несколько раз и привычно кланяется, едва взглянув на мужчину, стоящего около рабочего стола. Секунды предательски растягиваются, делая момент бесконечным, позволяя разглядеть каждую деталь: дорогие наручные часы, идеально завязанный галстук, темная рубашка, прикрытая черным пиджаком, натертые до блеска туфли. Взгляд Чонгука медленно поднимается, подмечая любые мелочи, выстраивая перед глазами образ предыдущего владельца, гадая, что произошло и как сильно этот человек может быть опасен. Беспорядок мыслей ускоряет пульс, напрягает дыхание, зрение, заставляет щуриться. Водоворот подозрений и недоверия раздувает вены, однако исчезает так же быстро, как и появился, оставляя лишь пустоту в его голове. Мужчина медленно поднимает руку и жестом приглашает подойти ближе, но не удостаивает Чонгука даже мимолетным взглядом. И этого оказывается достаточно, чтобы Чонгук решил, что ничего хорошего ожидать не стоит. — Итак, — негромко начинает мужчина низким голосом, не сводя взгляд с Джина, словно только он находится здесь. — Пожалуйста, подойдите ближе. Я хорошо наслышан о вас, господин «суперзвезда». Отвратительные мурашки расползаются вдоль всего тела, едва с его губ слетает последнее слово. Сохраняя каменное лицо, Чонгук делает шаг в сторону, чтобы не стоять на дороге, и только после этого слегка поворачивается, чтобы взглянуть на Джина. Застывшая гримаса ужаса на прекрасном лице — как ведро помоев, вывернутое прямо на голову. Чонгук замирает, забывая даже дышать, просто смотря на побледневшего парня, который стоит, как бетонная статуя, и впервые за все эти недели выглядит настолько испуганным. Джин, вечно улыбающийся, даже в ситуациях, похожих на мерзкие ночные кошмары, настолько открыто показывает свои чувства. Одно единственное чувство, которое прежде он никогда не позволял себе показывать. Дикий, невероятный, отвратительный страх. Черт подери. — Вы не слышали меня? — вдруг продолжает мужчина, слегка приподнимая брови, и даже эта малейшая мимика показывает его недовольство не слабее, чем если бы он закричал. — Подойти ближе. Джин сильно вздрагивает, словно едва вырвавшись из транса. Чонгук тщетно пытается дышать, оставаясь равнодушным, когда он быстро преодолевает расстрояние между ними с помощью невероятных усилий, отчетливо видных на его лице, и подходит совсем близко. Чонгук замечает, как Джин опускает взгляд, и одна чертовски очевидная вещь вдруг становится слишком огромной — они знакомы. Мужчина внимательно осматривает Джина перед собой, медленно и почти оценивающе, как дорогие часы на витрине, но всего несколько мгновений. Они знакомы, потому что он, очевидно, отлично знает даже малейшие черты его лица. — На колени, — вдруг приказывает он. Чонгук поднимает мрачный взгляд, не веря, что слышит это дерьмо. Никто прежде не обращался так с Джином. Он ведь не заставит его просто так опуститься на колени? Однако Джин лишь оглушительно сглатывает, не поднимая головы, и медленно выполняет приказ. Каждая клеточка его тела разве что не разрывается от напряжения — настолько заметного и очевидного, что Чонгук может почувствовать тошноту в горле. Омерзительное отношение, которого этот человек не заслуживает, вновь случается, превращаясь в худший вариант несправедливости. Критически неправильный. — Вы не должны сомневаться, — негромко продолжает мужчина, не сводя с Джина взгляд. — Когда клиент говорит опуститься на колени, вы не должны раздумывать. Неужели вы настолько плохо знаете правила? Встать. Джин снова оглушительно сглатывает и рывком поднимается, взмахивая руками для равновесия. Чонгук едва помнит, что находится здесь, с ужасом наблюдая за мерзкой картиной, пока снова не слышит: — На колени, — командует мужчина второй раз. Что-то внутри разрывается на части, вопит истерически, начинает пульсировать, подкашивая колени, выбивая все мысли из головы. Чонгук крепко сжимает зубы, не позволяя ни единой эмоции отразиться на лице, но может почувствовать, как все внутри переворачивается, когда Джин вновь опускается на колени. Быстрее, чем в первый раз. — Встать. «Только ты смотришь на меня так. Как будто я не просто…» — На колени. Джин сильнее поджимает губы, тяжело опускаясь на пол, больно ударившись коленками. Чонгук резко сжимает ключи в кармане, не замечая, как самый острый из них впивается в кожу ладони. Реальность, которая еще час назад имела шанс оказаться немного лучше, чем прежде, оборачивается еще более отвратным кошмаром. — Вы ведь можете лучше, я знаю, так постарайтесь как следует, — хмыкает мужчина. — Встать. «Согласие на любые капризы, полное послушание, подчинение клиентам. Я не имею права спорить или сопротивляться, иначе последует наказание. Это будет больно, так что да, я очень послушный мальчик». Джин дышит обрывочно, почти с истерикой, что можно заметить даже сквозь ткань цветастой рубашки. Дыхание сбивается с ритма, потому что устал вскакивать или потому что на грани эмоционального срыва — Чонгук не знает, но догадывается, что насилие такого рода в этих стенах считается абсолютно законным. Острейшее чувство отвращения и гнева накрывает с головой, грозится вывалиться наружу и сжечь всё вокруг, как пробудившийся вулкан. Кабинет перед глазами заливается красным — единственный цвет чистой ярости, который возможно узнать из тысячи. Чонгук сжимает ключи, на инстинктах цепляясь за них, как за последнее, что может остановить от вспышки бешенства. — На колени, — снова слышится от мужчины низкое, спокойное, однако не терпящее неповиновений указание. Ядовитые чувства обещают разорвать вены изнутри, обрушиться наихудшим смертоносным торнадо. Чонгук не может больше терпеть. Ни за что в этом поехавшем, сумасшедшем мире, и неважно, что его самого пытались научить быть послушным. На бывшей работе, бывший главный босс, заключенные в тюрьме или охрана — ничто больше не имеет значения. Весь болезненный опыт непослушания вдруг обращается в пыль. — Я думаю, этого достаточно. Джин вздрагивает еще сильнее, услышав голос Чонгука, как будто совсем забыв о его существовании. Напряженная, заметно дрожащая от истерики спина красочно выдает его чувства. Видеть его в таком состоянии для Чонгука хуже смерти от тысячи порезов. Яростно сжимая ключи, он наблюдает за ним и отчаянно ненавидит себя за то, что сказал это так поздно. Стоило раньше, гораздо раньше — задолго до этого проклятого дня. Стоило спасти его задолго до этого дня. Выдыхая, Чонгук медленно поднимает взгляд, испепеляющий и полный ярости. Мужчина впервые смотрит на него в ответ, но даже ментальное давление, которое он молча использует, не способно повлиять на Чонгука сейчас. — Вы уверены? — медленно интересуется он, оглядывая парня перед собой, как ничтожного паука на стене. Чонгук не собирается отвечать — любые объяснения окажутся бессмысленны перед чудовищем, которое не считает никого за людей. Быть человеком в этом ебаном обществе вдруг оказывается чем-то лишним, бесполезным, невыносимо напрасным. Задерживая дыхание, Чонгук мысленно считает до тысячи, но пульс никак не успокаивается. Не дождавшись ответа, мужчина слегка поджимает тонкие губы, однако он не зол, а скорее разочарован всей этой картиной. Отводя взгляд, он нехотя цепляет пальцем документы на столе. Даже на расстоянии Чонгук может видеть список с именами проституток и ценами за их услуги. Суперзвезда борделя, естественно, находится на самой вершине. Мужчина медленно проскальзывает пальцем по напечатанным цифрам. Его лицо едва заметно искажается, всего на миг, но этого достаточно, чтобы понять — он не считает, что Джин столько стоит. Джин выглядит не лучше спасенного из петли, когда вновь поднимается с колен, получив снисходительное разрешение уйти. Дырявые джинсы открывают обзор на свежие раны. Чонгук может почувствовать, как разрывается сердце, когда Джин проходит к двери, отчаянно избегая малейшего взгляда на него, словно страшно боясь поднять голову и сделать что-нибудь лишнее. Выпотрошенный болью и насилием, он похож на куклу, которой оторвали конечности. Чонгук снова яростно сжимает ключи. Это обязательно закончится. — Вы можете позаботиться о нём, — неожиданно говорит мужчина, глянув на следы крови. — И ещё… Чонгук разворачивается, чтобы уйти, и с невероятным трудом заставляет себя остановиться. — Качество товара превыше всего, вы ведь должны понимать, — спокойно продолжает тот. — Я не могу оставить настолько завышенный ценник за это. Подготовьте его в течении получаса. Я собираюсь выяснить, сколько он стоит на самом деле.