***
Чонгук отрешенно пялится на обивку розовой двери, словно пытается прожечь в ней дыру взглядом, расщепить до молекул. Для него это врата в преисподнюю, выкрашенную во все оттенки розового. Когда кровь смешали с белой краской, где белый символизирует отчаяние и пустоту, получился этот проклятый розовый, размышляет Чонгук. Хромированная ручка призывно блестит, предлагает войти, не допустить очередной невыносимый ужас, но он знает, что нельзя. Собственная бесполезность раздавливает Чонгука прямо в коридоре до сплошного черного пятна на полу. Тяжелые шаги перекрывают болезненный стук собственного сердца. Чонгук отходит от двери, пропуская Господина Ро, и замечает за ним еще двоих. Крепкие парни с черными масками на лице даже не смотрят на него, входя внутрь. Чонгук цепенеет. Дьявол, это же запрещено. — Вы должны присутствовать, — медленно произносит мужчина, оборачиваясь на Чонгука, который едва может дышать. Сейчас он думает только о том, что их двое. — Вы слышите? — Это против правил, — выдавливает Чонгук, не представляя, как сможет стоять там, посреди всего этого безумия, ощущая себя полностью бесполезным. — Теперь я устанавливаю правила, — хмыкает Господин Ро и шире открывает дверь. — Входите. Черт подери. Чонгук напряженно сглатывает и делает неуверенный шаг вперед, ожидая, что пол точно провалится, затягивая его прямо в бездну. Взгляд предательски кидается на кровать, едва он оказывается внутри комнаты. Джин совершенно голый, предательски соблазнительный, невыносимо красивый на этой блядской розовой простыни. Замечая присутствие Чонгука, он немного хмурится, но всего на миг, словно требуется не больше секунды, чтобы смириться. Как будто каждая новая деталь в конечном итоге не может стать более отвратной, чем общая картина: он вновь продает себя, позволяя собой пользоваться. Господин Ро медленно опускается в мягкое розовое кресло, стоящее возле двери. Оценивающий взгляд проходится по Джину от самой головы до кончиков пальцев, внимательно осматривая каждый дюйм прекрасного тела. И никогда еще взгляд мужчины не был таким выедающим до костей, как этот. — Начинайте, — холодно приказывает он. Сердце Чонгука рывком сжимается до крошечных размеров, когда парни подходят к кровати. Один из них, который немного выше, медленно проскальзывает пальцами вдоль шеи Джина, цепляя подбородок, чтобы заставить посмотреть на себя. Джин выдавливает немного испуганной, жалкой улыбки, не имеющей ничего общего с радостной. Изувеченная гримаса страха и ужаса застывает на его лице, как цемент. Чонгука отвращает мысль, что прежде он никогда так не выглядел. Джин не боялся даже проклятых особых клиентов, но сейчас все выглядит совершенно иначе. Словно эта омерзительная комната только и хочет лицезреть еще более и более ужасные вещи с каждым разом. — Используйте его рот, — спокойно говорит мужчина, будто это не приказ растерзать человека. Расслабляясь в кресле, готовый к представлению, которое совершенно точно его обрадует, он даже не смотрит на Чонгука, застывшего пятном возле двери. — Чонгук, подойти ближе. Чонгук мрачнеет еще сильнее, силой воли заставляя себя медленно подойти, но ни за что не поднимет взгляд. Предательский слух напрягается: ощущая недостаток зрительного контакта с Джином, он пытается компенсировать неведение, выхватывая даже малейший шорох со стороны кровати. Чонгук отчаянно ненавидит быть человеком, зная, что слух никогда его не подводит. Тяжелый выдох точно принадлежит Джину: его хватают за волосы, сильнее наматывают на кулак, вынуждая выгибать шею, раскрываться перед парнем напротив. В шелесте простыней и выдохе звенит молния ширинки. Чонгук ни за что не поднимет взгляд. — Вы никогда не видели, как он работает, — догадывается Господин Ро, мельком глянув на Чонгука. — Я хочу, чтобы вы тоже смотрели. Иглы пронзают все тело не хуже удара молнии. Чонгук чувствует себя каменной статуей, продолжая слепо пялиться на стык розовых стен. Игнорирует его слова всеми силами, однако слышит, как брякает металлическая пряжка ремня чужих джинс. Слышит, как тяжело выдыхает Джин, слышит, какой звонкий шлепок он получает ладонью. Черт возьми, что? Он посмел ударить его? Чонгук забывает обо всем и мгновенно швыряет взгляд на кровать, чтобы в следующий момент заметить, как грубые пальцы крепко сжимают челюсть сонбэ. Прежде, чем тяжелый внушительный член, появившийся из штанов, резко проскальзывает внутрь, скрываясь за пухлой розовой щекой. Чонгук почти уверен, что его долбаное сердце остановилось. Господин Ро разочарованно хмыкает, наблюдая, как Джин начинает быстро двигать головой, насаживаясь, пытаясь взять еще глубже, сильнее. Чонгук с ужасом замечает, как сильно он старается, как крепко зажмуривает глаза в попытках сосредоточиться на работе. Влажные ресницы дрожат, смаргивая отвращение, а челюсть наверняка сводит едва не до боли. — До конца, — приказывает Господин Ро, наблюдая за представлением. — Старайтесь больше, Джин, этого недостаточно. Вы не заслуживаете такой высокой цены. Джин сдавленно хрипит, рывками насаживается головой, расслабляет горло, покорно принимая толстый член до последнего сантиметра. Чонгук не верит, что видит это собственными глазами, не верит, что этот кошмар происходит, не верит, что люди с такой легкостью готовы использовать других. Прекрасные губы старшего растягиваюся вокруг блядского члена, почти трескаются в уголках, однако Джин не собирается останавливаться, отсасывая быстро и жадно, желая угодить мужчине в кресле. Чонгук уверен, что это проклятый затяжной кошмар, из которого все эти недели он не может вырваться. Вероятно, проснуться в знакомой тюремной камере, никогда не знакомясь с Джином, потому что его не существует в реальности, было бы наилучшим вариантом. Открыть глаза, вновь увидеть раздражающий пульсирующий плафон на потолке, неприятных соседей, скрипучий матрас на кровати. Чонгук думает, что готов отсидеть еще десять лет, да хоть целую вечность, только бы Джин оказался иллюзией. Потому что знать, что он реальный, и понимать, что живой человек проходит через весь этот ад оказывается критически тяжело для Чонгука. Джин вновь протяжно мычит, неспособный остановить это. Чонгук забывает дышать, когда второй парень вдруг жестко хватает его за бёдра. Красивые колени разъезжаются в стороны, открывая вид на растянутый зад, специально подготовленный для насилия. Высокий звук расстегивания молнии на ширинке кажется почти оглушающим. Вытащив член, парень едва решает взять немного смазки, прежде чем хватает Джина еще крепче. Огромный член таким же невыносимым рывком проскальзывает внутрь, безжалостно растягивая, заполняет сонбэ до последнего сантиметра, проталкиваясь глубже вопреки его боли. Без малейшего сострадания и жалости, бесчувственно, зверски. Джин болезненно кричит, когда его начинают жестко трахать с обеих сторон, однако занятый рот приглушает крики, делая их похожими на высокое мычание. Чонгук крепко зажмуривается, мечтая раствориться в воздухе и никогда больше этого не видеть. — Быстрее, — холодно приказывает мужчина. — Джин, не разочаровывайте меня. Что с вашей спиной и поясницей? Вы должны выглядеть намного лучше, а это что? Рывки мощных движений заполняют звуками всю комнату, вплетаются в сознание жестким ритмом, постоянным и непрекращающимся, как механические движения робота. Отвращение вспыхивает мерзкой вибрацией внутри, когда орущее в истерике сердце пытается пробить дыру, вырваться вон, бросить Чонгука с огромной зияющей раной. Не двигаясь и едва дыша, он вновь смотрит, наблюдает, впитывает каждый отчаянный выдох сонбэ, израненного и прекрасного, думая, сможет ли когда-нибудь это забыть. Не сможет, подсказывает рассудок, издевательски отпечатывая в его голове каждую секунду этого кошмара. Джин стонет израненным зверем, еще громче и ужаснее, когда толчки становятся сильнее. Выкручивается на проклятой кровати, словно пытаясь скрыться среди простыней, заползти под них, спрятать себя и свое выпотрошенное тело или то, что от него осталось. Чонгук тяжело сглатывает, чувствуя, как немеют пальцы. Совсем скоро ничего не останется. Совершенно. Ни капли. Джин превратится в жалкое подобие собственной тени, призрака без мыслей и эмоций, стремлений. Развалившись на части, опустошенный и ничтожный, он продолжит исправно работать, красиво одеваться, шутить и развлекать людей, однако это будет не он, а кто-то совершенно другой. Безжизненная, мертвая версия него. Чонгук как никогда хочет удержать его от исчезновения. Но сейчас, надрываясь от стараний ради похвалы и вознаграждения, Джин не кажется человеком, которого в самом деле еще можно спасти. И впервые Чонгук приходит к мысли, что, возможно, он уже опоздал. Джин рывком выпускает член изо рта, когда его равнодушно толкают на середину кровати. Господин Ро одним властным жестом приказывает повернуть его. Оголённый впалый живот Джина покрывают несколько свежих следов от пальцев, когда его схватили слишком грубо. Чонгук задерживает взгляд, мечтая, чтобы яркие пятна смылись водой, если бы только это было возможно. Синяки отвратительны. Особенно на этой светлой, молочной, нежной коже, каждый раз вынужденной терпеть жестокость, вырисовывая на себе эти яркие пятна — крича о помощи. Джин сильно выгибается в спине, когда один из парней внезапно оказывается под ним, а второй вновь пристраивается сзади. Тяжелое дыхание разрывает грудь старшего — рёбра сжимаются с невероятной силой, словно он точно задохнется сейчас, не выдержав всего этого. Чонгук не моргает, пытаясь понять, какого черта задумали эти звери, прежде чем осознание резко врывается в мозги, как вспышка тока. Именно тогда, когда парни хватают сонбэ одновременно. — Хотите вылететь с этой работы? — спрашивает Господин Ро за одно жалкое мновение до того, как Чонгук кинулся бы на каждого из них, вышвырнув к чертям из этой комнаты. Критически невыносимый вопрос, заставляющий остановиться. Чонгук чувствует, как вина сдирает кожу, прежде чем он переводит взгляд на мужчину. Понимание того, что без работы куратора он больше никогда не увидит Джина и не сможет помочь оказывается настолько тяжелым, что ноги мгновенно застывают на месте, не позволяя двигаться. — Он не выдержит, — хрипло говорит Чонгук вместо ответа. — Это не… — Вы не имеете понятия, что он выдерживал, — обрывает мужчина, сверкая холодным взглядом. — Взять его. Властный приказ звучит как выстрел. Ужасно боясь следующей секунды, Чонгук медленно переводит взгляд обратно, не веря, что эта чертовщина происходит, и даже его приученная к издевательствам фантазия из прошлого не способна принять это. Реальность, в которой суперзвезда борделя, отчаянно пытаясь быть лучшей, позволит сделать это с собой без всяких возражений. Чонгук оглушительно сглатывает, впиваясь взглядом в Джина и мечтая, чтобы он сказал хоть что-нибудь, возразил против этого безумия, но ничего не случается. Вместо этого Джин разводит колени еще шире, приглашая в свое израненное тело с такой лёгкостью, словно на следующий день сможет заменить его на новое. Равнодушные до грубости пальцы придерживают его за бёдра, разводят ноги еще немного шире, чтобы было достаточно места для двоих. Джин болезненно выдыхает, когда в растраханный зад медленно входит один член, и совершенно не может сдерживать себя, когда добавляется второй. Чонгук вздрагивает настолько сильно, словно кто-то впускает электрический ток в его вены, когда Джин начинает кричать. Растягивая с невыносимым давлением, болезненно и жестоко, парень сверху напирает на него с огромной силой. Джин орет, срывая голос, начинает чертовски дрожать, хватается пальцами за простыни, однако никто не собирается просто так отпускать его. Две пары цепких рук обрывают любые попытки вырваться. Напирая, парень сверху резко хватает его за плечи, чтобы с силой надавить, насаживая, заставляя принять себя полностью, не менее глубоко, чем первого. Джин задыхается от собственного крика. Господин Ро замирает от восхищения. Мрачный взгляд чернеет окончательно, с особой жадностью наблюдая за этой картиной. Чонгук замирает тоже, но по совершенно другой причине. Чистейший ужас сковывает все тело до самой последней клеточки, как наилучшие стальные оковы, способные оборвать даже малейшее движение, даже самый ничтожный вдох. Видеть это невыносимо настолько же, насколько было бы лицезреть сожжение человека на площади, привязанного к деревянным балкам и кричащего настолько громко, чтобы закладывало уши. Именно так Джин кричит. Неистово, рвано, болезненно на каждом выдохе, при каждом следующем движении, словно его действительно сжигают заживо на этой проклятой розовой кровати. Чонгук сжимает зубы, которые едва не крошатся в порошок, когда он замечает кровь на простыни. Парни продолжают двигаться, не обращая внимания на вопли и даже не пытаясь подстроиться под ритм друг друга. Без малейшей жалости они просто разрывают Джина на жалкие ошметки, которые никогда больше не склеить — только выбросить. Чонгук обречённо закрывает глаза, когда омерзительная дрожь пронзает все тело. Бешеные надрывные крики раскалывают мозги на две части, смешиваясь с тяжелым дыханием парней и звонких шлепков, с которыми их бёдра ударяются о нежность молочной кожи. И не существует никакой другой реальности, в которой подобное зверство было бы позволительно. Нигде, ни в одной культуре, ни даже в самом ужасном и аморальном кино из телевизора. Ни с одним живым существом, имеющим сердце в груди, которое способно чувствовать.***
Внутри головы продолжает громко звенеть, даже когда крики прекращаются. Чонгук с трудом ощущает себя, едва понимая, где находится, когда вновь открывает глаза. Господин Ро говорит что-то низким и разочарованным тоном, поднимаясь с кресла, после чего медленно выходит за дверь. Чонгук не может разобрать ни единой буквы. Следом за ним исчезают и двое парней, не произнося ни слова. Уходя, они даже не оборачиваются, чтобы проверить, что и в каком состоянии они оставили после себя на кровати. Насколько же людям может быть плевать на чужие страдания? Бессилие, если бы было человеком, носило бы толстый черный ошейник с гравировкой «Jin», размышляет Чонгук, чертовски боясь поднять взгляд. Оглушающая тишина кажется действительно тяжелой после этих высоких, душераздирающих криков. Чонгук не смеет двигаться, оставаясь возле кресла, как человек, который больше не знает, куда идти и что делать. Чонгук действительно не знает. Оказавшись в эпицентре безумия, ставший его главным свидетелем, он теперь совершенно ничего не знает, не видит перед собой. Ни чертовы розовые стены, ни мягкий пушистый ковёр, ни украшения, ни цветастые вещи на стойке около зеркала. Чонгук смотрит, замечает, однако каждая знакомая деталь кажется частью кошмарного сна, не существующей в реальности. В голове Чонгука реальность просто не имеет права быть такой. Джин больше не кричит, валяясь израненным телом на простыни, только дрожит от истязающей истерики. Оказавшись вновь на животе, он только яростно сжимает край подушки, до побеления костяшек пальцев, распахнув рот в немом, беззвучном крике. Тяжелые слёзы скатываются по щекам и падают на подушку, как авиабомбы. — Что я могу сделать для тебя? — шепотом спрашивает Чонгук, зная, что никакие слова, никакие прикосновения, даже самые нежные на свете, ничего не исправят. Ничто не склеит его обратно. «Пристрели меня», — читается во взгляде Джина, но в реальности он не произносит ни слова. Вместо бесполезных разговоров Джин протягивает дрожащие руки назад, медленно, осторожно проникает пальцами между ягодиц. Чонгук не дышит, даже не пытаясь отвести взгляд. Прекрасное лицо искажается гримасой боли, когда он убирает руки — с кончиков пальцев стекает кровь. Они действительно разорвали его. Чонгук сжимает кулаки, ненавидя себя, что не способен забрать его боль. Багровые капли пачкают розовые простыни, превращаются в разводы на его ладонях. Джин яростно вытирает руки о подушку, дрожа от внутренней истерики, словно весь этот кошмар станет иллюзией, если он избавится от крови. Однако это не имеет ни малейшего шанса стать правдой. Кровь вытекает дальше, пропитывает матрас под ним. Джин выпускает из груди отчаянный, дрожащий выдох. Истекая собственной болью, он сильнее всего похож на человека, которого растерзали животные. Чонгук хочет, до бесконечности хочет помочь. Вспоминая слова Хосока, что никто больше не поможет, кроме куратора, хочет еще сильнее. Однако вопреки всему он понимает, что Джина нельзя трогать сейчас. Нельзя прикасаться к руинам, пытаясь собрать его заново, дарить хоть каплю нежности, обманывать, что ничего плохого не произошло и больше не повторится. Это уничтожит остатки — разрушит сонбэ окончательно, превратит в ничтожную пыль на этой простыни. Ненавидя себя, Чонгук медленно подходит ближе, осторожно кладет на пол бинты, средство, чтобы остановить кровь, обезболивающее и бутылку воды. И отходит назад. Джин неотрывно следит за ним загнанным зверем, цепляется взглядом за каждое его движение. Недоверие к человеку и ожидание малейшей опасности блестят в его глазах яркими искрами. Джин никогда прежде не смотрел на него так, понимает Чонгук, и осознание этого отталкивает его до самой двери. Чонгук должен оставить его в покое. Не позволить больше терпеть чужое присутствие. Оставить одного, не давить, не жалеть, открывая его раны еще шире. Чонгук отворачивается к двери, чувствуя, как тяжело дается каждое движение. Но он знает, верит, что сейчас это будет правильно, даже если собственное сердце разрывается на части от этого решения. «Вы не заслуживаете такой высокой цены». — Ты бесценный, — шепчет Чонгук розовой двери, чувствуя, что обязан сказать.***
Холодный предрассветный ветер бьется головой в стекло, разбиваясь на десятки порывов слабее, желая ворваться внутрь сквозь щели в оконной раме. Разгуливающий вдоль стен воздух шуршит отклеенными обоями, огибает высокий шкаф с покосившейся дверцей, заглядывает под коробки, газеты, распечатки нечетких снимков улицы. Добравшись до Чонгука, проходится нежным прикосновением вдоль спины, лижет ледяным языком, заставляет выпустить из груди очередной выдох. Чонгук сидит во мраке собственной комнаты, спрятав лицо в ладонях, чертовски злой и ненавидящий этот мир до последнего сантиметра. Вернувшись домой, он собирался вновь свериться с картой, выписать наконец кратчайший маршрут, учесть все повороты и дорожные знаки, просчитать каждую деталь. Однако сейчас обнаруживает, что не может даже подняться с пола.«Взять его».
Из груди вырывается неозвученное, жалкое, бесполезное «прости», царапающее его изнутри ножом. — Пожалуйста, — шепчет Чонгук в пустоту комнаты, не отрывая рук от лица. — Прости. Извинений никогда не будет достаточно, отлично понимает он, но продолжает шептать это бездарное слово, как будто оно может что-нибудь исправить. Вытащить немного боли из груди. Совсем немного. Чонгуку невыносимо таскать ее с собой, как тяжелейший груз на плечах, снова вспоминая багровые капли крови и Джина, пытающегося стереть их со своих дрожащих пальцев. Картина, достойная самого кошмарного сна, в котором Чонгук не имел возможности даже подойти. Джин находился совсем близко, в нескольких метрах от него, однако казался настолько далеким, словно был за тысячи миль. «Прости, что оставил тебя медленно умирать, разлагаться, захлебываясь болью и криками». Чонгук больше не может просить его не принимать наркотики. Не имеет права — очевидно, это единственное, что способно помочь ему выдерживать все эти зверские издевательства. Господин Ро пригрозил увольнением, вспоминает Чонгук, словно в жалкой попытке оправдать себя. Вылети он с работы, потерял бы даже малейший шанс вытащить Джина. Однако вина уничтожает любые оправдания его бездействию, жестоко сдавливая грудь своим огромным весом. Чонгук обязан был остановить это. Несмотря ни на что. Не попытавшись ничего сделать, он чувствует, что стал соучастником этого преступления. «Прости, что из-за меня эта огромная рана на твоем сердце стала еще больше». Джин никогда не простит его, размышляет Чонгук, вновь затягиваясь дымом и стряхивая пепел прямо на пол. Пожелтевшие от времени обои не выказывают сопротивления, видавшие гораздо более грязные вещи. Чонгук тяжело выдыхает, осматривая стены собственной комнаты. Если бы только Джин оказался здесь. Краем сознания Чонгук задумывается, что он не оценит этот жалкий скрипучий матрас, эти ободранные стены, этот застоявшийся тяжелый воздух. Чонгук знает, что он — что-то очень недостаточное для Джина. Однако он не простит себе, если не попытается вырвать его из этой мерзкой розовой преисподнии, даже ради такого жалкого места, как это. Здесь не будет боли — это самое важное. Чонгук медленно цепляет пальцем тюль на окне, отодвигает немного. Через дорогу от дома, около небольшого сквера, подгнивает старенький «тойота марк», ожидающий своего последнего выезда. Чонгук задумчиво смотрит на него сквозь толстое грязное стекло. Пытаясь представить, как Джин сидит рядом, расслабившись на пассажирском сидении, когда они летят прочь из города, он чувствует, как тяжело дышать. Мечта о свободе кажется далекой, недосягаемой, невозможной для него. Чонгук отпускает тюль и вновь прикрывает глаза, потушив бычок на дне жестяной банки. Свобода действительно далеко, по ощущениям — в другой галактике. Но Чонгук клянется себе, что всеми силами притащит ее ближе, какой бы тяжелой эта задача ни оказалась. Ради него, и неважно, что случится после.***
Клуб действительно терпит изменения с приходом нового владельца. За несколько дней даже интерьер немного меняется: освещение становится темнее, появляется больше декоративных предметов из железа и натуральной черной кожи, еще сильнее напоминая «Когти» в его голове, даже если Чонгук никогда там не был. Он думает, что даже запах становится другим: находясь недалеко от бара, он впервые за долгое время не чувствует сладких ароматов дорогого алкоголя. Напрягая обоняние, теперь Чонгук может почувствовать только запах жадности и жестокости нового хозяина. Гравировка «Господин Ро» на двери управляющего выглядит идеальной, четкой, вплавленной в сталь, как надпись на могильной плите. Чонгук мрачно осматривает буквы, не желая дотрагиваться, но рывком собирает все силы в кулак, чтобы постучать. — Проходите, — отвечает мужчина, едва заметив Чонгука в дверном проеме. — Вы что-нибудь хотели спросить? — Да, — хмурится Чонгук, но всеми силами пытается казаться равнодушным. — По поводу особых клиентов, которые приходят каждый месяц. Я должен знать заранее, если правила их встреч изменятся. Кураторы обязаны готовить своих подопечных и следить за порядком. Чонгук догадался, что чертовы особые клиенты станут еще кровожаднее, чем раньше, и он должен знать заранее, что случится в следующий раз. Чонгук должен быть готовым, Джин — тоже. Хосок предупредил, что Господин Ро может снять некоторые ограничения, чтобы повысить ценник для суперзвезды, которая, оказывается, не заслуживает так много стоить. Честно признаться, Чонгук до сих пор не может поверить, что услышал это. — Не в этот раз, — вдруг отвечает Господин Ро, перебирая документы на столе. Спокойное лицо кажется каменным, как кусок гранита, не отражая никаких эмоций. — Я собираюсь сохранить Джина для участия в оргии на следующей неделе. Торжество для членов разных организаций позволит неплохо заработать. Я еще не решил, как вам его подготовить, но я дам знать. Чонгук чувствует, как сердце падает на пол, вывалившись из груди. Оргия. — Вы свободны, — продолжает мужчина, небрежным жестом указывая на дверь, ясно давая понять, что слишком занят для разговора. Блядские садисты, мысленно рычит Чонгук, возвращаясь в общий зал с бешеным взглядом и нервно дрожащими пальцами, которые он яростно сжимает в кулаки. Яркие блики прожекторов действуют раздражающе, обостряют желание развернуться, найти и избить каждого ублюдка, который причинил Джину столько боли и не собирается останавливаться. Чонгук свирепо дышит через нос, быстрым шагом проходит к барной стойке, цепляется взглядом за Чимина. Ничто не удается скрыть: ни огонь в глазах, ни разгорающееся изнутри бешенство, подстегиваемое несправедливостью. Чимин прекрасно все понимает без слов. Отводя взгляд, он быстро достает припрятанный под стойкой алкоголь, которым всегда делится с сотрудниками. Что-то чертовски дорогое и крепкое. Подцепив стакан, наливает больше половины, ставит перед Чонгуком. Именно то, что необходимо сейчас, чтобы никого не прикончить, думает Чонгук, рывком выпивая содержимое. Однако ничто не позволяет отвлечься, ни на одно жалкое мгновение. Острый полумесяц вспарывает небосвод, освещает пространство вокруг себя — далекий и невообразимо одинокий среди облаков. Чонгук с мрачным видом затягивается очередной сигаретой через час после разговора, находясь через дорогу от мерцающей вывески клуба и пытаясь хоть немного расслабиться. Торжество, снова вспоминает он, жестко сжимая пальцами фильтр. Джин едва ли сможет выдержать еще одно зверство. «Вы не имеете понятия, что он выдерживал». Рассказы Сая вспыхивают в памяти, как отрывки из омерзительного фильма ужасов. Чонгук крепко поджимает губы, не в состоянии думать о видеозаписях, которые лично смотрел. Господин Ро просто не может превратить это место в очередные «Когти», избавившись от всех правил поведения для клиентов ради прибыли. Если однажды Джин вытерпел подобное, это не значит, что его хватит на второй раз, черт возьми. Хосок появляется из черноты улицы, молча вытаскивает собственные сигареты. Чонгук едва замечает его присутствие, продолжая прожигать злобным взглядом дверь в клуб, надеясь, что в нее прилетит ракета. Единственное, что способно успокоить его сейчас — мысль, что Джин снова выйдет отсюда. Чонгук чувствует, что это может быть единственным шансом на то, чтобы воплотить задуманное в реальность. — Этот выблядок проверял и Тэхёна, — негромко говорит Хосок, швырнув быстрый взгляд на Чона. — Господин Кан был более сочувствующим к мальчикам. Не знаю, что произошло, но что-то мне подсказывает, что его просто убрали. В последнее время клуб особенно популярен. — Он был клиентом «Когтей», — хмыкает Чонгук, не скрывая отвращения в голосе. — Вчера он позволил совершить двойное проникновение с Джином. Я просто хочу вырвать его блядское сердце. Хосок обречённо прикрывает глаза, стряхивая пепел, и впервые за все время на его лице столько сочувствия. Чонгук прежде и не думал, что он способен на это. — Вырвать не получится, — говорит Хосок, возвращая себе привычный мрачный вид. — Это животное не станет церемониться, разбираясь в твоих переживаниях. Он просто убьет тебя, ДжейКей. И вместе с тобой прикончит Джина. Хочешь этого? Чонгук рывком сжимает край сигареты, разламывая ее на две части. Горящий кончик отрывается и исчезает в яме под ногами. — Эта работа уже прикончила его, — выплевывает Чонгук, швырнув оставшийся кусок сигареты на асфальт, и быстро уходит, оставляя бессмысленный разговор позади. Хосок ошибается. Чонгук не допустит, чтобы все так закончилось. Джин выглядит слаще любой волшебной сказки. Замечая его в общем зале, Чонгук неосознанно задерживает дыхание, с жадностью и болью цепляясь взглядом за его силуэт. Искусственная улыбка на прекрасном лице не отличается от остальных, которые он швыряет во все стороны, разговаривая с очередным клиентом. Невысокий крупный мужчина сжирает его взглядом, откусывая по частям, наливает в его стакан еще виски, спаивает фальшивой вежливостью, нежными прикосновениями. Дешёвое дерьмо, хмыкает Чонгук мысленно, наблюдая за ними со стороны. Мужчина не собирается быть нежным, как и все остальные. Едва оказавшись в розовой комнате, он с радостью сорвет с Джина кожу без всякой жалости, только бы насытить свой дикий аппетит. Однако Джин больше не принимает клиентов. Чонгук только раз оказался напротив розовой двери, когда это было даже не обязательно, пока Джин развлекал кого-то по видеосвязи. Господин Ро, вероятно, настолько озабочен подходящей ценой, что не допускает к комнате никого, кто может разочароваться качеством его работы. Чонгук презрительно хмыкает от этой мысли. Джин никого прежде не разочаровывал, вынужден признать Чонгук, как бы омерзительно это ни было. Джин — настоящая суперзвезда. Чонгук ни капли не жалеет о словах, что он бесценный, ведь это чистая правда.***
Следующая неделя встречает клуб очередными изменениями. Охраны на входе становится больше, взгляды мужчин — подозрительнее, проверяя каждого работника, показывающего свой пропуск. Чонгук швыряет мрачный взгляд на собственное отражение в темных очках охранника, прежде чем войти внутрь. Ничего хорошего, думает он. Открытое нападение на клуб становится еще более сложным при таком раскладе. Вероятно, остается и правда только один выход: воспользоваться этим блядским «торжеством», до начала которого остались считанные дни. Джин не должен вернуться в клуб в следующий раз. Хосок появляется прямо перед носом, едва Чонгук проходит в зал: — Господин Ро сказал подготовить Джина, — заявляет он, словно окунает лицом в дерьмо. Чонгук едва не захлебывается. — Сонбэ ждет тебя внутри. Господин Ро передал, что торжество пройдет завтра. Чонгук даже не догадывался, что способен злиться еще сильнее, чем прежде.***
Ненавистная розовая комната оказывается светлее, чем прежде: дополнительные лампочки свисают с декоративных выступов на кровати, так, словно иначе ее огромные размеры можно не заметить. Единственное, что сильнее всего здесь привлекает внимание, оказывается еще более вызывающим. Чонгука тошнит от одного взгляда на нее. Джин наконец отрывается от овального зеркала и оборачивается. На нем полупрозрачная блузка с глубоким вырезом, открывающая вид на острые ключицы, и обтягивающие кожаные штаны, издевательски подчеркивающие красивые ноги и бёдра. На шее виднеется привычный черный ошейник, под ним — несколько тонких цепочек, делающих его образ еще более соблазнительным. И приходится с ужасом признать, что каждый раз Джин выглядит великолепно. Даже если внутри него с каждым разом еще более глубокие развалины. Они почти не разговаривали с того дня. Чонгук может почувствовать, как язык извивается, желая тысячи раз извиниться, взмолить о прощении отчаянно и громко, рассказать о плане побега, дать обещание, что не допустит ничего подобного в следующий раз. Однако не двигается. Чонгук не может даже открыть свой чертов рот, смотря на Джина сейчас, потому что его безобразная красота и изящность заставляют все мысли выброситься из головы. Чонгук только глубоко вдыхает, но ничего не может сделать. — Это не будет обычной подготовкой, ДжейКей, — протягивает Джин с привычной игривой ухмылкой, как будто ничего и не случилось, переводя взгляд на кровать. — Ты не должен разрабатывать меня, как тогда, потому что мне нужно еще немного затянуться. Не двигаясь, Чонгук мечтает, чтобы это был обман слуха. Господин Ро решил не использовать его для обычных клиентов не только из-за цены. Джин должен зажить изнутри, чтобы во время наступающего торжества богатенькие уроды снова разорвали его. Отвратительная правда царапает каждый орган, вынуждая закрыть глаза. В мыслях вновь вспыхивает недавняя картина: Джин истекает кровью на этой самой кровати, рот распахнут в немом крике, но никто не слышит. Только Чонгук, неспособный ничем помочь. — Вместо этого ты можешь растянуть меня в другом месте, — продолжает Джин, возвращая к реальности, заставляя открыть глаза. Чонгук отчаянно не хочет смотреть на кровать, но вынужден сделать это. На розовых простынях валяется внушительный, толстый силиконовый член. — Оказывается, я плохо делаю минет, так что… я должен улучшить свои навыки. Чонгук медленно качает головой, молясь всем богам, чтобы это не было правдой. Джин не обращает никакого внимания. Взяв игрушку, он подходит ближе к Чонгуку, поглаживая ее большим пальцем почти любовно, после чего осторожно всовывает в его ладонь. Чонгук вынужден разжать пальцы. Омерзительный силикон серого цвета ощущается скользким в руке, как огромный червь. Снова мечтая проснуться в тюрьме, Чонгук не смотрит на Джина, как вдруг он медленно опускается перед ним на колени. — ДжейКей, — томно шепчет Джин, как умеет только он, каждым словом разрывая на части. — Посмотри на меня. Не выдерживая, Чонгук крепко поджимает губы, медленно опускает взгляд и вмиг жалеет об этом. Джин смотрит снизу вверх огромными глазами, выгибается в пояснице прямо перед ним, выбрасывает язык изо рта и облизывается настолько пошло, что Чонгук забывает собственное имя. Температура воздуха резко подскакивает, как в пожаре, и обдает его тело горячим воздухом, выдирая даже самую ничтожную мысль из головы. Он совершенно не может ни о чем больше думать. — Сделай это, ДжейКей, — просит Джин с игривой усмешкой, выгибаясь еще сильнее, выпячивая назад красивые ягодицы, обтянутые черной кожей его штанов. — Пожалуйста… мне так хочется… Вранье, со злостью думает Чонгук, замечая, как Джин натягивает привычный образ лучшей шлюхи, становясь как никогда развязным и похотливым, чтобы соответствовать. Он был совсем другим в прошлый раз. Чонгук с ужасом понимает, что весь этот образ — его броня. Ранить Джина сквозь нее гораздо сложнее, называя проституткой, ведь он так стремится быть лучшей из них. — ДжейКей, — снова шепчет Джин, не выдерживая, и поднимает руку, которой Чонгук зажимает игрушку, чтобы направить в рот. Язык вновь выскальзывает, изящно обводит головку, цепляет ее снизу, облизывает медленно и нежно — как настоящий. Чонгук замирает, не в состоянии двигаться, просто наблюдает за этим безобразно прекрасным зрелищем, отвратительно красивой грацией, сладкой жадностью его языка. Джин прикрывает глаза, шумно выдыхая, и обхватывает член губами, чтобы вобрать в рот сильнее, скрывая его за щекой. Прекрасная спина выгибается еще больше, и он разводит колени, упираясь ими в пушистый ковёр прямо перед Чонгуком. Критически близко от него, настолько, что это невозможно вынести. Чонгук сжимает силиконовый член возле правого кармана своих джинс, и в какой-то момент кажется, что Джин, заглатывая его до последнего сантиметра, отсасывает его собственный. Чонгука пронзает насквозь эта мысль, поджаривая внутри него всё, до чего может дотронуться. Джин подползает еще немного ближе, заводит руки за спину и вытягивается, тянется навстречу***
Разряженный воздух следующей ночи немного приводит в чувства. Грозовой фронт рычит над головой, озаряя небо яркими короткими вспышками. Чонгук почти не спал, но не из-за грозы. Вспоминая, как стоял посреди розовой комнаты прямо перед восхитительным сонбэ, который ласкал себя, не стесняясь ничего на свете, не мог даже закрыть глаза. Великолепный в своих навыках, Джин не оставил ни единого шанса, чтобы расслабиться. Чонгук всеми силами заставлял себя сосредоточиться на чертовой карте, чертежах города, снимках ближайших улиц, однако сосредоточенность словно песок сочилась сквозь его разум, высыпаясь прямо под ноги. Он запомнил далеко не все, что собирался, однако это все еще лучше, чем ехать совсем без подготовки. Чонгук тяжело выдыхает, поднимая взгляд. Сильный порыв ветра срывает черный капюшон с головы. Задумчиво осматривая ржавый, помятый капот тойоты перед собой, наверняка видавший десяток войн и революций, он вновь приходит к сожалению, что машина не выглядит надежной. Если вытащить Джина и вырваться из города, шанс, что она развалится где-нибудь на шоссе чертовски велик. Это заставляет Чонгука волноваться еще сильнее, но выбора не остается. Чонгук должен сделать это, иначе потеряет сонбэ навсегда. Господин Ро, очевидно, уничтожит его с особой легкостью, раздавив требованиями и этими блядскими оргиями, как червяка. Он больше не допустит это дерьмо. — Спокойнее, — негромко шепчет Чонгук, на миг закрыв глаза. — Ты сделаешь это ради него. Чернота ночной улицы отвечает очередным порывом ветра, что бьет по спине, подталкивая ближе к машине. Чонгук мрачно оглядывает капот и двери в последний раз, прежде чем дернуть дверь с водительской стороны. Внутри салона пахнет не лучше, чем на свалке: между педалями валяется сигаретный пепел, возле сидений виднеется засохшее бледное пятно из-под сладкого напитка. Не лучший вид, размышляет Чонгук, забираясь внутрь — даже небольшая уборка не помогла сделать его лучше. Потрескавшийся руль кажется почти неприятным на ощупь, когда он обхватывает его пальцами, заводя двигатель. Животное рычание из-под капота прибавляет немного уверенности. Эта чертова машина способна ехать, пытается утешить себя Чонгук, выкатываясь на дорогу со двора. Сердце начинает биться чаще с каждым следующим метром, который исчезает под жирными колёсами. На заднем сидении — большие сумки, в которые он спрятал немного одежды и еды. Выбирая самое лучшее из того, что позволял ничтожный бюджет, Чонгук надеялся, что этого будет достаточно. По крайней мере, на первое время, если придется остановиться в безлюдной глуши где-нибудь в поле, где не окажется ни одного магазина. Идея в очередной раз кажется сумасшедшей, когда Чонгук останавливается на перекрестке, чтобы пропустить встречное движение машин с соседней улицы. Мельком поглядывая назад, он замечает черную сумку с длинной ручкой, забитую консервами. Тяжелый выдох вырывается из груди во второй раз. Чонгук мечтает только об одном — чтобы все это пригодилось. И он даже не хочет думать, что случится, если Джин вдруг откажется. Чонгук не собирается заставлять его, однако отказ, он уверен, разорвет его окончательно.***
Сверкающий всеми цветами клуб выглядит как никогда заполненным. Чонгук давит все мысли, двигаясь вглубь зала, обходя столпившихся людей, ожидающих очередное яркое представление на сцене. Мощные биты громкой музыки приглушают собственное сердцебиение, отбивающее быстрый ритм в висках. Чонгук вспоминает, что в багажнике вместе с едой отдыхает штурмовая винтовка и пятьдесят патронов, когда взгляд вдруг цепляется за Джина. Чувства обещают раздавить его прямо здесь, когда Чонгук смотрит на него через весь зал. Забытые на время картинки вновь вспыхивают в голове ярчайшим салютом: сонбэ, ласкающий искусственный член, сжимающий пальцами его штаны, смотрящий из-под густых ресниц настолько издевательски, что подкашиваются ноги. Чонгук делает бессмысленный вдох, но воспоминания накрывают с головой без всякой жалости. Черт подери, он должен быть собран как никогда, ведь впереди чертовски важные события, однако голова оказывается заполнена совершенно не тем, чем нужно. Джин выглядит еще лучше. Прохаживаясь недалеко от бара, он весь сверкает: вычурный наряд с красными и синими цветами выхватывает свет прожектора и переливается, как драгоценные камни. Джин весь из себя драгоценный, размышляет Чонгук с орущим от волнения сердцем, когда подходит немного ближе. — ДжейКей, — привычно протягивает Джин со своей наилучшей улыбкой, такой же ненастоящей, как все остальные. — Через десять минут за нами заедет машина. Ты ведь не оставишь меня одного? Чонгук собирается ответить, как вдруг осекается. Нельзя ехать на другой машине. Блядская деталь, которая вмиг способна разрушить весь его жалкий план. Нет, он обязательно поедет на собственной, иначе ничего не получится. Чонгук негромко рычит, вспоминая кровь на его пальцах. Отступать больше нельзя — он ни за что не простит себе, если не использует этот шанс, даже не попытавшись что-нибудь исправить. Сегодня или никогда, решает он. Джин выглядит немного испуганным, не понимая его реакции, или же притворяется в очередной раз, обожающий жить в иллюзии. Светлые волосы выглядят беспорядочно, создавая ощущение, что он только что специально растрепал их пальцами. Чонгук медленно прикрывает глаза. Нужно сказать, что он собирается сделать этой ночью, предупредить. Автомобильные ключи в кармане едва не рычат, прося рассказать о себе, но вопреки всему Чонгук не произносит ни слова, чертовски боясь, что Джин сразу откажется. — Я… — пытается Чонгук изо всех сил, но вновь осекается. — Что случилось? — с недоверием спрашивает Джин, наблюдая за мрачным пятном, в которое превращается Чонгук. — Не хочешь ехать со мной, ДжейКей? И сколько же мольбы отражается в его взгляде. Чонгук не может это выдерживать. Джин смотрит так, словно молится всем своим существом, чтобы его ДжейКей поехал вместе с ним, защитил от каждой сволочи, даже если на самом деле он почти ничего не делал. Оставить это без внимания стало бы самой жестокой вещью, которую Чонгук только мог бы совершить в этой жизни. — Я буду с тобой, — выдыхает Чонгук в итоге и вновь сжимает ключи, мысленно обещая себе сделать все на свете, чтобы сонбэ никогда не вернулся в это проклятое место. И как же Джин расцветает после его слов.