Please. Fall into my arms and let me save you. It feels like you tore my soul.
Тяжелая тишина давит на мозги огромным весом, выдергивая все мысли, чтобы оставить голову совершенно пустой. Настолько же пустой, насколько сейчас является эта небольшая комната. Гораздо более пустой, чем личная квартира Чонгука в дешевом районе Сеула с ободранными стенами и жирными тараканами. Здесь был их отдельный собственный мир, разделенный на двоих и безопасный, надежно скрытый от посторонних глаз и вмешательства. Но не теперь. Ничто не сравнится сейчас с давящей тишиной и молчанием, поглотившей каждый сантиметр этой комнаты. Весь кислород словно выкачали, оставив только удушающие воспоминания о том, как здесь прежде было хорошо. И ничего больше. Чонгук стеклянным взглядом цепляется за пожелтевший листок возле полевых цветов. Аккуратно сложенная записка кажется порталом в будущее. Чонгук не хочет дотрагиваться, словно думает, что сможет остаться в прошлом — среди последних четырех часов, отчаянно пытаясь не допустить его исчезновения, которые будут повторяться снова и снова, как кино в заевшем телевизоре, останавливаясь ровно на этом моменте, чтобы затем вновь отскочить на час назад. Чонгук сдержанно выдыхает, не сводя взгляд с проклятой бумажки. Если бы кто-нибудь сейчас предоставил ему возможность остаться, он бы, наверное, с отчаянным безумием согласился. Единственный шаг к кровати чувствуется настолько тяжелым, словно к щиколоткам привязаны огромные стальные гири. Чонгук силой заставляет себя сделать еще один, прежде чем кровать, на которой спал Джин, не оказывается на расстоянии вытянутой руки. Джин спал здесь совсем недавно. Чонгук невидящим взглядом обводит постель, замечает складки на одеяле и подушке, но в целом кровать выглядит хорошо заправленной. Методично и аккуратно, как будто Джин совсем не нервничал, заправляя ее в последний раз. Как будто его сердце не разрывалось от боли и сожаления о принятом решении, которое теперь не изменить. Чонгук слепо пялится на синие простыни, представляя, в какой позе сидел Джин, когда принимал это решение. Зарылся ли он рывком в свои волосы, чтобы до боли сжать, отчаянно пытаясь не заплакать, когда уходил? Взглянул ли он на спящего Чонгука, когда одной ногой уже стоял на улице? Было ли ему жаль? Чонгуку прежде казалось, что он знает, кто такой Джин на самом деле. Но даже тысячи жутких историй из прошлого оказалось недостаточно, чтобы узнать и понять его. Чонгук выпускает тяжелый выдох, не двигаясь еще четыре минуты, не меньше, прежде чем наконец переводит взгляд на листок. Чудовищное отрицание накрывает резко и неожиданно, заставляя придумать десятки вещей, которые Джин мог написать, исключая единственный возможный вариант того, что там за текст на самом деле: «Я решил немного прогуляться, не волнуйся, ДжейКей, я скоро вернусь». Или: «Наш сосед отлично играет в карты, ДжейКей! Я в соседнем номере, заходи». Чонгук закрывает глаза, тщетно навязывая себе каждый нелепый вариант, который никогда не имел шансов оказаться правдой. Очевидно, гораздо проще верить в иллюзию, успокаивать себя приятной ложью, выдумывать лучшие варианты событий, надеяться, что правда окажется ошибкой. Чонгук не двигается еще какое-то время, прежде чем набирается достаточно мужества, чтобы наклониться и зацепить пальцем листок. Шершавая бумага кажется слишком сухой, жесткой. Чонгук поднимает записку и разворачивает ее чудовищно медленно, думая, что его гребаное сердце теперь такое же сухое, жалкое, растерявшее все тепло из толстых артерий и вен. Ничто теперь не циркулирует внутри, кроме сожаления. Взгляд кидается на кривые буквы, расползающиеся по листу как змеи: «Я хотел бы остаться с тобой, но я не могу. Прости меня, ДжейКей. Пожалуйста, не ищи меня и не возвращайся в клуб. Господин Ро знает, что ты придешь за мной. ДжейКей, пожалуйста. Лучше просто забудь меня. Пожалуйста, не иди за мной». Чонгук не замечает, что пальцы немного дрожат, сжимая пожелтевший листок. Из глубины его груди вырывается еще один тяжелый выдох, и он же разрушает тишину, нависшую над комнатой огромным облаком. Чонгук еще раз выдыхает и снова перечитывает весь текст, написанный в очевидной спешке, истерике. Джин не был спокоен: нервничал, размазывая чернила, зачеркивал ненужные предложения, пытался максимально сдержанно попрощаться, привычно делая вид, что никакое из его решений не причиняет ему боли. Однако каждая кривая буква, каждая резкая запятая, похожая на крюк, за который подвешивают мертвые туши животных, рассказывает об обратном. Джин очень чувствительный. Он мог испугаться каждой мелочи и решить, что вернуться будет правильно. Чонгук смотрит на текст без единой эмоции, изнутри разрываясь на части. Черные буквы слишком жирные в некоторых местах. Чонгук медленно поднимает листок выше к свету, разглядывая со всех сторон. Джин давил слишком сильно иногда, со злостью вырисовывая символы. Чонгук осторожно проводит пальцами по бумаге, ощущая, насколько она продавлена внутрь, прежде чем переворачивает листок и замечает еще немного текста: «Извини, пожалуйста, но у меня нет наличных, потому я взял немного денег на дорогу. Прости, мне правда жаль. Прощай, ДжейКей». Хрипящий выдох кажется слишком шумным для этой необъятной, мертвой тишины, которая заполняет каждый проклятый сантиметр комнаты. Чонгук и не догадывался, насколько больно окажется читать это. Кривые буквы расплываются перед глазами на неразборчивые каракули, прежде чем он яростно моргает несколько раз, пытаясь прогнать чувства. Чонгук жестко сминает листок в один маленький ком. Нет, черт подери, Джин не должен возвращаться в этот ад ни при каком раскладе. Особенно если господин Ро был тем человеком, который изначально заставил его окунуться в насилие, осознать, какой вкус имеет боль, услышать собственные крики. Чонгук вспоминает каждый рассказ Джина: все жуткие истории до единой, превратившие его жизнь не просто в жалкое существование, а в бесконечные попытки выжить, дожить до следующего дня в здравом уме, не стать частью этого безумия. Это не может закончиться так. На этой ошибке. Чонгук не позволит.***
Бешеный пульс бьется где-то в глубине горла, когда старенький «марк» вылетает на пригородное шоссе. Высокий звук скрипящих тормозов разносится по всей округе, как сирена, пугая соседние автомобили. Чонгук сильнее давит на газ, собираясь осуществить задуманное, предотвратить катастрофу, не позволить кошмарам вернуться и наброситься на Джина с новой силой. И он понимает, что нельзя действовать необдуманно, на эмоциях. Выскочив из номера полчаса назад, он направился к стойке регистрации, чтобы проверить записи с уличных камер и понять, в какую сторону пошел сонбэ. Чонгук давно знает, что полагаться на камеры в таких вещах — самая разумная идея. Цифровые взгляды помнят каждый шаг и всегда готовы рассказать чужие секреты, которые люди вечно пытаются оставить при себе, совершая ошибки одну за другой. Чонгука учили всегда думать головой, скрывая эмоции и чувства за тяжеленной дверью внутри, чтобы никто никогда не добрался до них. Эмоциональные решения всегда приводят к проблемам. Чонгук сдержанно выдыхает и рывком переключает передачу, обгоняя семейный минивэн с прицепом. Солнце ярким диском возвышается над деревьями, подсвечивает каждый придорожный указатель и поворот, отвлекает внимание, заставляя вглядываться во все съезды. Однако Чонгук старается не нервничать, потому что единственным вариантом того, куда мог поехать Джин, был только автовокзал на окраине Кимпхо. И Чонгук хватается за надежду найти его там, как за последнее, что поможет не сойти с ума окончательно. Небольшой автовокзал прячется возле низких пригородных домов и американского супермаркета «Costco» с огромной парковкой. Ругательства из-под капота становятся тише, когда тойота притормаживает, въезжая на территорию. Большие черно-синие автобусы выстроены в идеальный ряд на выезде. Чонгук не представляет, что скажет или сделает, если действительно найдет Джина здесь, среди людей. Отчасти он боится даже думать об этом, но снова глушит эмоции вместе с двигателем, не позволяя себе волноваться раньше времени. Сердце должно заткнуться и перестать кричать, голова — начать работать. Чонгук выскакивает из машины и быстро обходит людей в очереди, напряженно вглядываясь в каждое лицо, но все оказываются незнакомыми. Мужчины в потертых временем джинсовках, маленькие дети, сжимающие большие леденцы и рюкзаки с жирными лямками. Чонгук отвлекается на все подряд, замечает каждую деталь следующего человека в надежде отыскать знакомый розовый, наткнуться на темные уставшие глаза, выцепить взглядом светлую макушку головы. Чонгук движется дальше, к следующей очереди, и с каждым шагом сердце болезненно сжимается, чувствуя, что терпит поражение. Как же легко было верить в чудо. Чонгук с глубоким отчаянием заскакивает в высокий белый автобус, который уже собирается отправляться. Водитель замечает парня в последний момент, едва не прищемив его дверьми, которые уже начали закрываться. Низкий голос извергает вопли недовольства, но ни одно слово не доходит до Чонгука. С напряжением осматривая каждого человека внутри, он почти задерживает дыхание, когда замечает нежно-розовый худи. Пульс прошибает вены жесткой вибрацией. Чонгук резко срывается вперед, в узкий проход между кресел, чтобы проверить. Джин, это Джин, совершенно точно он. Чонгук повторяет его имя как молитву в голове, делая каждый следующий шаг быстрее предыдущего, прежде чем оказывается в самом конце автобуса. Предательский момент растягивается на вечность, обманывая надеждой, мыслями о том, что он не опоздал. Однако человек в розовом худи снова оказывается чужим. Тяжелый выдох падает обратно в горло, так и не выбравшись изо рта. Чонгук слепо смотрит на незнакомца, с удивлением поднявшего голову, и не может поверить, что это конец. Выскочив обратно на улицу под разъяренные вопли водителя, Чонгук запрыгивает в машину и рывком давит на газ. Если постараться, он сможет догнать предыдущий автобус, который выехал раньше. Джин, должно быть, уехал именно в нем. Свистящий ветер залетает в салон сквозь дыры в окнах, развевает черные волосы. Чонгук рывком дергает рукой, поправляя их, чтобы не отвлекаться от дороги. Мысли и образы мелькают в голове с бешеной скоростью, подкидывая десятки вариантов того, где он должен теперь искать сонбэ. Не хочется думать, что он действительно вернулся. Чонгук крепко сжимает пальцами руль, отгоняя прочь самое ужасное опасение, до последнего пытаясь не верить правде из записки. Этого просто не могло случиться. Машина ускоряется еще больше, разгоняя потоки встречного ветра по широкой трассе. Придородный указатель мелькает надписью «Сеул — 14 миль», но из-за скорости оказывается слишком размытым, чтобы Чонгук его разглядел. Чонгук ненавидит мысль, что напрасно мечтал оставить беспокойство там, напротив чертовой розовой двери, никогда больше не возвращаясь к ней. Очевидно, все его последние решения были ошибкой. Рыча, он жестко давит на педаль газа. Ржавеющий «марк» подскакивает на яме, как буйвол, на мгновение вырывая из головы все мысли, но они готовы вновь наброситься на него на следующем же километре, как голодные собаки. Стоило обнять сонбэ еще крепче или оставить в покое и не трогать? Какое решение Чонгука заставило его в один миг все бросить? Мозги разрываются от бесчисленных предположений, которые накладываются одно на другое, еще сильнее запутывая его. Чонгук приглушенно мычит и швыряет единственный взгляд в зеркало заднего вида. Черный рюкзак на заднем сиденье подрагивает на редких ямах, словно автомат пытается вырваться на волю, заставить Чонгука потерять контроль, выплеснуть всю ярость изнутри на людей, и неважно, на кого конкретно. Можно стрелять без разбора просто ради того, чтобы успокоиться наконец. Чонгук делает глубокий вдох, отчаянно игнорируя эти мысли. Каждый раз, когда они настигают его, припоминая, каким вещам на самом деле его учил Гон Ю, справиться с ними непросто. Особенно сейчас, когда очередной указатель на обочине говорит, что до Сеула осталось меньше десяти миль, и предыдущего автобуса нигде не видно. Чонгук сдается, начинает злиться сильнее, позволяет себе отпустить немного контроля. Неосознанно швыряя взгляд на бардачок, он вспоминает о десяти пачках с патронами. — Господи, нет, — рыкает Чонгук собственным мыслям, отвлекаясь, чтобы снова сосредоточиться на дороге. Однако одна вещь сейчас его пугает слишком сильно — он действительно не знает, достаточно ли будет не найти сонбэ, чтобы вытащить эти чертовы патроны и использовать их против каждой твари, которая встанет на его пути.***
Чонгук невероятным чудом проникает в клуб незамеченным незадолго после открытия, проскользнув через секьюрити с черной маской на лице. Сверкающий занавес впускает каждого желающего внутрь, переливаясь розовым и фиолетовым, как искусственная чешуя. Низкочастотный бит сразу же отдается пульсацией в грудь, напрягая каждый проклятый нерв, который к концу дня оказывается выкручен наизнанку, как выломанные клавиши рояля. Чонгук поднимает мрачный взгляд, оглядывая людей в общем зале. Ощущение дьявольского дежавю не проходит, ведь каждый раз, когда он оказывался здесь, Джин заполнял все его мысли до последней, как сейчас. Однако на этот раз все гораздо хуже, потому что на самом деле Чонгук чертовски боится найти его здесь. Чертовски боится поверить, что это не кошмарный сон, который на следующем же вдохе вытолкнет его обратно в номер мотеля, заставит распахнуть глаза и тотчас увидеть спящего сонбэ напротив. Разноцветные прожекторы подсвечивают сцену в центре и длинный бар с высокими стульями, наполовину заполненный людьми даже в это время. Черные провода удерживают яркие лампочки, свисающие над разнообразными бутылками с алкоголем. Чонгук прищуривается, пытаясь отыскать взглядом Чимина, но быстро понимает, что сегодня не его рабочий день. Пытаясь походить на тень, как всегда, чтобы не привлекать внимание, Чонгук движется вглубь зала без четкого плана. Голая идея найти Джина — почти жажда, с какой наркоманы смотрят на дозу, прекрасно осознавая, что она убьет их. Чонгук не позволяет себе останавливаться, слепо двигаясь вперед, к двери для персонала, частью которого он больше не является, прежде чем прямо перед лицом возникает Хосок. — Что ты натворил, черт тебя дери? — хрипло рычит он Чонгуку, жестко пихая в грудь, чтобы остановить. — Совсем из ума выжил?! Чонгук по инерции отступает назад, однако не собирается оправдываться перед ним. Человек напротив как будто ничего не знает о том, через какие кошмары проходил Джин снова и снова, чтобы даже не пытаться что-нибудь сделать. Чонгука доводит до бешенства одна только мысль, насколько же Хосоку плевать на самом деле, но он силой вынуждает себя промолчать. — Господин Ро застрелит тебя, если пойдешь за ним, — мрачно продолжает Хосок, рывком поднимая трость и преграждая путь, когда Чонгук пытается обойти его. — Лучше проваливай отсюда, ДжейКей, потому что тебя уволили. Я сейчас же скажу охране, чтобы тебя отсюда вышвырнули. Ярость внутри шипит и мечется, как загнанный зверь, готовый обороняться любым способом. До крови, изнеможения и даже чертовой смерти, если понадобится. Чонгук резко выхватывает трость вместо ответа. Хосок вздрагивает от неожиданности, не ожидая, и тотчас открывает рот для очередного дерьма, но тот не собирается больше терпеть это: — Я скажу только один раз, — медленно цедит Чонгук, прекрасно осознавая, что избивать инвалида против всех этических принципов, однако Хосоку лучше не знать, каким зверствам его учили раньше. Ни одному человеку в этом блядском клубе лучше не знать. — Отойди. «Никогда не сочувствуй и не жалей». «Никогда не прощай». Чонгук крепко сжимает кулаки, пытаясь держать демонов под контролем, но они все как один безумно визжат в голове, яростно вгрызаясь в его кости. Только бы не вырвались. — Джин единственный, кто играет, думаешь? — шипит Хосок, пытаясь казаться сильным без трости, но не рискует забрать ее назад. — Каждый здесь притворяется, и ты тоже должен, если не хочешь проблем. Здесь только так выживают. Чонгук не глупый, чтобы не догадаться, потому что давно заметил. Джин всегда вел себя совершенно иначе, когда оказывался среди людей. Возможно, и сам Чонгук притворялся, пытаясь делать вид, что происходящее ничего не значит, не задевает его за живое, но время притворств кончилось. Жестко сжимая трость, он выжигает взглядом дыру на лице Хосока, но не собирается ничего объяснять. — Джин здесь суперзвезда, но в реальном мире он никто, — рыкает снова Хосок, на этот раз пытаясь отобрать трость. — И ты чертовски ошибся, когда решил, что он хочет свободы. Омерзительная правда ранит острее любого холодного оружия, вываливая на пол все его чувства по этому поводу. Зияющая рана в груди кровоточит, заливает джинсы и ботинки густой темной жидкостью. Чонгук чувствует, как разваливается, истекая собственным сожалением. Джин оказался в опасности из-за него. Джин страдал каждый последующий час, находясь на свободе. Осознавать это невыносимо настолько же, насколько и смотреть на человека напротив сейчас. Джин рассказывал, как этот человек кормил его, когда не было еды, как заботился о нем, когда тот лишился очередного куратора. И этот же человек сейчас говорит все эти вещи. Чонгук на миг зажмуривается, пытаясь понять, кто из них не прав больше другого. Пульсирующий бит продолжает вибрировать в грудной клетке, отдаваясь внутри каждым ударом, приближающим его к осознанию одной непростительной ошибки. Джин не давал согласия. Чонгук мрачнеет от раздражения, осознавая, что действительно не задал тот самый вопрос, который должен был задать любой ценой. Однако даже это не заставляет его думать, что бездействовать было бы лучше, ожидая, пока сонбэ не сгниет здесь до костей. Чонгук молча швыряет трость на пол. Хосок продолжает смотреть зверем, швыряя копья в его затылок, когда тот все же обходит его, чтобы добраться до двери для сотрудников. — Они так его избили, что мало не показалось, чтобы ты знал! — кричит Хосок за спиной, перекрикивая мощный бит музыки. — Из-за тебя! Чонгук останавливается. Сияние последней улыбки Джина выбивает землю из-под ног, прилетая жестким ударом сзади. Чонгук слегка пошатывается, вырывая из памяти его темные прикрытые глаза и мягкий отсвет улыбки, с которой он смотрел на полевые цветы возле кровати. Сердце болезненно стонет, сжимается с новой силой, обрушивая на Чонгука ужасные мысли и образы огромной лавиной. И Чонгуку стоит огромных усилий не обернуться, чтобы ничего не ответить на это. Мерцающие огни ночного клуба переливаются с оранжевого в кровавый красный, когда он за несколько широких шагов пересекает зал. Омерзительные чувства накидываются на спину, как злые собаки, пытаясь оторвать куски одежды вместе с плотью, заставить свалиться на колени и скорчиться от боли, не позволить сделать следующий шаг. Чонгук морщится от этой боли, которая пульсирует скорее изнутри, чем снаружи, но силой тащит себя вперед, не останавливаясь. Кончики пальцев мерзко немеют, сжимаясь в яростные кулаки. Никто не имеет права даже дотрагиваться до Джина, мысленно рычит Чонгук, мощным рывком распахивая дверь. Знакомый коридор искажается перед глазами, удлиняется на несколько метров, прежде чем он снова не моргает, возвращая зрению четкость. Нельзя расклеиваться, нельзя злиться и терять контроль — не сейчас. Розовая дверь в конце коридора привычно мерцает, освещаясь приглушенным светом со стены напротив. Чонгук на деревянных ногах подходит ближе и поднимает руку. В мышцы словно иглы воткнули — каждое движение отдает противной болью, но он всеми силами пытается собраться. Боясь того, что может увидеть внутри, он задерживает дыхание. Блядское сердце сейчас точно выскочит из груди и шлепнется на пол жалким бледным мусором. Чонгук рычит на собственные мысли.«Лучше просто забудь меня».
Чонгук рывком дергает дверь на себя, не позволяя страхам сковать все тело. Яркий свет из глубины комнаты ослепляет на мгновение, как прожектор. Затхлый запах тяжестью оседает на языке, душит горло изнутри, однако ничего из этого Чонгук не замечает, замирая от ужаса из-за картины, которую видит перед собой. Господин Ро сидит на розовой кровати в черном костюме, на его коленях лежит голова Джина. Безмятежное лицо отдает бледностью, несвойственной для здорового человека. Оголенный живот и грудь покрывают фиолетовые синяки, свежие гематомы, разрастающиеся больше и больше от каждого следующего выдоха. Из носа вытекает тоненькая струйка багровой крови, застывает на подбородке, обогнув полные губы, слишком белые для человека. Чонгук расширяет глаза и сжимает кулаки настолько сильно, что ногти впиваются в ладони. Эти животные действительно избили его, человека, который и без наказаний готов выполнять все конченые приказы, только чтобы не чувствовать еще больше боли. И даже это не остановило этих тварей. Чонгук гортанно рычит, переводя полный бешенства взгляд на мужчину. Какого дьявола он посмел и пальцем его тронуть? — Вы совершили ошибку, вы же понимаете, — спокойно говорит господин Ро, медленно поглаживая Джина по волосам. Светлые пряди блестят от розовых лампочек, висящих на стене, но даже с большого расстояния можно заметить багровые капли. Они били его и по голове, как последние звери. Чонгук не кидается вперед только потому, что ноги предательски вросли в землю. — Вы не имели никакого разрешения вывозить его из особняка, — медленно и разборчиво продолжает мужчина, поднимая взгляд черных глаз, похожих на ледяные пещеры. — Джин принадлежит клубу и должен оставаться здесь, несмотря ни на что. Нарушение этого правила приводит к последствиям. Джин получил наказание из-за вас. Очередное обвинение действует на Чонгука не хуже предыдущего. Кулаки почти белеют от давления, однако он не двигается, позволяя этим ядовитым глазам пригвоздить себя к стене, как гербарий засушенной бабочки. Кости едва не вскипают от гнева, тормоза срывает окончательно. Чонгук готов поклясться, что если бы взял из машины оружие, то сейчас непременно использовал бы его на этой мерзкой роже. — Когда он был совсем ребенок, — низко начинает Чонгук, швыряя взглядом огненные шары. — Я все еще не могу понять, как вы посмели. Как вы, черт возьми, могли так поступить с ребенком? Мужчина заинтересованно прищуривается. Мерзкие жирные пальцы продолжают поглаживать Джина по разбитой голове. Джин по-прежнему без сознания на его коленях. — Двенадцать лет, — медленно цедит Чонгук, выжигая взглядом дыру. — Вы владели тем клубом, правда? Забирали несчастных детей из детских домов и отдавали в сексуальное рабство. Я не хочу даже думать, сколько жизней вы испортили так же, как жизнь Джина. — Что за бред, — хмыкает господин Ро с чудовищным спокойствием, как вдруг усмехается, вынуждая Чонгука нахмуриться еще сильнее. — Не закатывайте сцен, которые ничего не изменят. Вы больше никогда не увидите этого человека. Рассмотрите его как следует, потому что это последний раз. Вы больше никогда не войдете в этот клуб. Впредь вам здесь не рады. Вы нарушили правила и теперь заплатите за это изгнанием. Сдайте бейджик, пропуск и никогда не возвращайтесь. А если что-нибудь выкинете, то мы будем вынуждены принять жесткие меры. До свидания. Картинки, как сумасшедшие, кидаются на него со всех сторон, красочно показывая его собственную боль из будущего, которая непременно набросится на него завтра же. Чонгук зажмуривается, пытаясь держать контроль, но все рушится изнутри и снаружи, как хрустальный за́мок. Он рывком распахивает глаза. Джин не двигается, и кажется, что едва дышит, упокоив голову на коленях монстра, насильника и ублюдка. Чонгук хочет разорвать его горло ко всем чертям, выпотрошить прямо здесь, заставить вытерпеть столько же пыток и увечий, сколько вытерпел сонбэ. Перед глазами предательски чернеет от ядовитых чувств, и Чонгук даже не замечает, как господин Ро вызывает охрану. Громилы из секьюрити врываются в розовую комнату, чтобы поймать Чонгука. Не осознавая собственных слов, он яростно шипит что-то неразборчивое, широко раздувая ноздри, не может больше сдерживаться. Мужчины напирают, жестко заламывают его руки за спиной, вытаскивают обратно в коридор. Чонгук рычит зверем, пытается вырваться всеми силами, цепляясь отчаянным взглядом за Джина, которого не может оставить здесь, однако его никто не спрашивает. Жесткий удар прилетает в челюсть еще в коридоре. Багровые капли слетают на стены, пачкают начищенный до блеска пол и его собственные джинсы. Изо рта вырывается рык от следующего удара. Чонгук рывком вспоминает все, чему его обучали, но против четверых ничто не помогает. Чонгука вытаскивают из клуба, швыряют на холодный асфальт на заднем дворе и начинают избивать ногами. Грязная вода из лужи пачкает одежду, забирается сыростью за шиворот, наполняет рот. Чонгук рычит, пытаясь подняться, схватить чьи-нибудь ноги и завалить вместе с собой на землю, но их слишком много. Бешеные глаза пронзают иглами со всех сторон, как из пулеметной очереди. Удары обрушиваются один за другим, не позволяют даже сделать жалкий вдох, выкачивая из него все силы. Чернеющий мир смыкается на острой луне, равнодушно наблюдающей за избиением, как за сценой из дешевого кино. — Нет, — хрипит Чонгук, теряясь среди этой необъятной боли. — Джин.***
Разноцветные блестящие цепочки висят на гвоздях над зеркалом, как засушенные змеи. Негромкие звуки тягучей музыки заполняют пространство комнаты неразборчивыми словами, как песня, которая слышится из-за стены. Приглушенный свет от висящих лампочек освещает бледное тело, лежащее на пушистом ковре. Джин медленно открывает глаза, но едва осознает себя. Багровые капли крови рассказывают, какой была его траектория: несколько пятен возле двери, в коридоре, возле низкого комода в центре комнаты, на белом ковре и простыни. Совсем маленькие, как капли вина из бокала, они засыхают следами жуткой истории везде и всюду, напоминая о том, что произошло. Джин не может двигаться, обдолбавшись до беспамятства. Избиение и очередной секс мелькает в памяти размытыми образами, как произошедшее с другим человеком. Разве что противная ноющая боль, что расползается в груди, дает понять, что наказание было его собственным. «Я хотел бы остаться с тобой, ДжейКей». Собственные слова звенят в голове мерзким высоким писком, как сигнализация. Джин закрывает глаза, когда наркота отгораживает от воспоминаний, затягивая как можно глубже на дно. Непроглядные черные бездны распахиваются, как акульи челюсти, проглатывая его уставшее тело и растворяя среди этой черноты. Артериальное давление поднимается, пульс становится чаще, вытаскивая из крови все токсины, но их слишком много сейчас. Окисление вызывает дрожь, заставляет выгнуться дугой на полу. Джин широко распахивает глаза и низко стонет, но комната снова чернеет, схлопывается до крохотной точки на потолке.«ДжейКей!» «Не оставляй меня, ДжейКей!»
Джина рывком тошнит на пол от кислоты, отвращения и пульсирующей боли, которая змеем обвивает все органы, мысли и чувства, чтобы сжать с невероятной силой, раздавливая все до последней живой клеточки. Он вновь зажмуривается, вытирая ладонью рот. Жидкая слюна свисает ниточкой вниз, но цепляется за его запястье, обрываясь. Джин медленно открывает глаза, едва чувствуя это. Запястья все еще помнят мягкие поцелуи Чонгука, настолько бережные и ласковые, что легче признать их иллюзией. Чернеющим взглядом Джин осматривает тонкие вены. Образ целующего Чонгука вновь становится почти реальным, как ожившая голограмма. Джин почти может ощутить его запах совсем рядом. Как легко было поверить, что все может измениться. Чонгук вспоминается ему прикосновениями, своим согревающим присутствием, мягкими взглядами отовсюду и низким голосом, который каждый раз обещает, что он никогда не оставит его. Джин с хрипом выдыхает, снова вытирая лицо. Кровоточит разбитая губа и нос, не выдерживающий высокого давления. Джин хмыкает несколько раз и медленно поднимает взгляд, дожидаясь, пока все перестанет кружиться перед глазами. Проход из комнаты в коридор засыпан декоративными лентами, цветастой одеждой, косметикой и окурками, разбросанными через каждые два метра. Лампочки работают в режиме LED-подсветки, освещая стены голубым цветом, который медленно переходит в фиолетовый, розовый. Рассредоточенный взгляд цепляется за весь этот хаос, останавливается на каждой вещи, на каждом украшении. Джин словно находит собственные запчасти, разбросанные здесь, как ненужный мусор, и приходит к мысли, что больше не сможет собрать их заново. Все его существо хочет вскочить на ноги и броситься назад, отыскать дорогу в пригородный мотель на окраине Кимпхо любой ценой, чтобы снова увидеть Чонгука. Взгляд поднимается немного выше, проползает вдоль комнаты в самый конец, прежде чем останавливается на шкафу с открытыми дверцами, из которого вывалены все вещи. На плечиках для одежды висит один оставшийся костюм. Блестящая куртка с нашивками и разноцветным бисером: черный, синий и розовый. Джин в полубессознательном состоянии разглядывает ее издали, как самое красивое, что находится здесь. Чонгуку очень понравилась эта вещь, когда он впервые увидел в ней сонбэ. Бледные губы трогает слабая улыбка. Джин еще никогда не хотел нравиться кому-нибудь всерьез. И сам не ожидал, что человек напротив вдруг начнет значить столько всего для него. Однако он больше никогда не увидит Чонгука. Джин отлично понимает, что не выйдет отсюда. И он не должен был даже пытаться, позволяя Чонгуку сделать это. Спасти можно только живых, но не человека, который уже сорвался в пропасть. На какое-то время даже он поверил, что еще не поздно, однако поздно стало уже давно. Чонгук не должен стараться напрасно. Как и сам Джин. Реальность накатывает на него обрывками, как вспышки салюта. Цепляясь за них, он низко рычит, пытаясь подняться с пола. Бессилие давит на плечи огромной тяжестью, но он вынуждает себя двигаться вперед на черепашьей скорости, цепляясь ногами за всякий блестящий мусор, прежде чем добирается до шкафа. Сверкающая куртка выглядит наилучшим нарядом из его коллекции. Джин любовно оглаживает ткань, глотая подступающую рвоту и вспоминая нежный взгляд Чонгука. И тяжесть последнего принятого решения едва не раздавливает его прямо здесь, посреди собственной комнаты. Все зашло слишком далеко. — Прости, ДжейКей, — неслышно шепчет Джин, глотая вместе со слюной отчаянный крик, который хочет призвать Чонгука, но больше не имеет права делать это.***
Чернота маленькой комнаты рассеивается лунным свечением из окна с ободранной тюлью. Чонгук по частям возвращается к реальности, словно пробуждаясь от глубокого кошмара. Со следующим выдохом возвращается боль, мгновенно напоминая о событиях прошедшей ночи. Чонгук гортанно мычит, стараясь не двигаться лишний раз. Засохшие дорожки стягивают лицо и руки. Вонь собственной крови пропитывает мерзким запахом все стены, выдавливает оставшийся кислород в щель под дверью. Здесь, кажется, произошло как минимум убийство. Чонгук медленно окидывает комнату взглядом, пытаясь понять, каким образом снова оказался здесь. Избиение возле клуба заставило отключиться, и он совершенно не помнит, что было дальше. Скорее всего, кто-то из людей вызвал для него такси. Чонгук осторожно приподнимается на локтях и тотчас шипит от стреляющей в грудь боли. Дрожащие пальцы остервенело сжимают простыни, пропитанные кровью. Чонгук в грязной одежде пролежал здесь несколько часов подряд, если не целый день. Как же давно его не избивали толпой, слишком давно. Оживший экран телефона сияет лампочкой в конце комнаты, отбрасывая луч в потолок. Чонгук не может видеть входящее сообщение, но сейчас его меньше всего волнует это. Осторожно приподнимаясь, он заставляет себя сесть, свешивая ноги с кровати. Бок разрывается от боли, словно они вогнали нож в его печень и оставили там. Чонгук коротко вдыхает и рывком задирает футболку. Огромный фиолетовый синяк перекрывают кровоподтеки, из-за чего кожа выглядит почти белой. Чонгук сдержанно выдыхает и поднимает взгляд, пытаясь придумать, чем заглушить все это дерьмо. С десятой попытки одолев бесконечный коридор, он злобно рычит сквозь сжатые зубы, цепляя пальцами аптечку, которая предсказуемо вываливается из дрожащей руки и разбрасывает лекарства по всей кухне. Сверкающие пластины с округлыми таблетками залетают под гудящий холодильник, некоторые отскакивают обратно в коридор. Однако стеклянные баночки остаются целыми. Чонгук с приглушенным стоном наклоняется, крепко сжимает одну из них и достает шприц из упаковки. Обезболивающее в таблетках не поможет, он прекрасно это знает, потому остается всего один вариант. Расстегнув ремень, он немного опускает джинсы, приваливается к столу для опоры и вгоняет иглу в мягкие мышцы. Это должно помочь. Нельзя отвлекаться на боль. Сейчас она ничего не значит для него. Холодный душ немного приводит в чувства. Чонгук опирается головой о квадратные плитки на стене, пытаясь ровно дышать, пока не утихает боль. Вода медленно огибает тело, смывает застывшую кровь и грязь, оглаживает каждый синяк на коже. Джин вспоминается иллюзией, сном, галлюцинацией, когда он вновь закрывает глаза. Не верится, что недавно он был совсем близко, что можно было протянуть руку и дотронуться, почувствовать его присутствие, заметить отблеск улыбки, услышать голос. Чонгук не прощает себе ни одной ошибки, размышляя, к чему все это привело. Нельзя было действовать настолько необдуманно, но ведь иначе он бы не смог. Голова раскалывается от мыслей о том, что любое решение оказалось бы неправильным. Чонгук не представляет, что теперь делать. Чонгук возвращается в мрачный коридор с полотенцем на плечах, когда его внимание снова привлекает мобильный. Поднимая его с пола, он с удивлением замечает входящие сообщения: hoseok: не люблю признавать это, но ты прав, джейкей. hoseok: есть разговор, приезжай в полночь. встретимся возле бара epiphany.***
Мерцающие неоновые вывески баров отсвечивают в лужи на асфальте. Чонгук разбрызгивает их подошвами ботинок и даже не замечает, выходя из темного переулка в квартал Мёндон. Вечерний воздух разбавляется запахами чужих духов и сырости после дождя. Чонгук подтягивает воротник куртки, останавливаясь напротив вывески «Epiphany». Очередной розовый оттенок холодит что-то внутри, вызывает неприятное давящее чувство. Чонгук спешит отвести взгляд, чтобы не погружаться в эти мысли слишком глубоко, иначе вынырнуть уже не получится. Чертовы образы прошедших дней и событий только и ждут момента, чтобы избить его похлеще громил из секьюрити. Изоляция в пустоте собственной квартиры — лучшее решение, чтобы не страдать от привязанностей. Чонгук чиркает зажигалкой и выдыхает сизый дым, зажимая сигарету дрожащими пальцами. Джин не привык к нежности. Определенно, Чонгук должен был держать это в голове, когда целовал его запястья. Вспоминая тепло бледной кожи, его изящные кисти рук и кривоватые пальцы, он приходит к болезненной мысли, что хотел бы снова дотронуться до сонбэ. Дьявол, им нужно хотя бы просто поговорить. Чонгук разрывается от мыслей о том, что же было в голове старшего, когда он поднялся с кровати в последний раз. Рывком стряхивая пепел, он обещает себе не сдаваться. Джин заслуживает того, чтобы за него боролись. Чонгук совершенно точно знает, что решение вернуться не было его собственным. Джин испугался последствий, снова задумался о жестокости того человека, который издевался над ним. Что угодно могло подтолкнуть его к двери. Чонгук выпускает единственный отчаянный выдох, вспоминая его прекрасный сладкий запах. Не время сейчас для сожалений. Знакомое постукивание трости по асфальту заставляет обернуться. — Ужасно выглядишь, — хмыкает Хосок вместо приветствия, оглядывая парня напротив, но внезапно отводит взгляд, и его слегка сочувствующий вид кажется чем-то слишком непривычным. — Честно сказать, я видел, как тебя вытащили из клуба. Я правда хотел, чтобы тебя выгнали, но я не рассчитывал, что они изобьют тебя, как собаку. Чонгук не реагирует, снова глубоко затягиваясь дымом, однако боль возвращается размытым воспоминанием, стоит лишь снова задуматься о прошлой ночи. Да, черт возьми, Чонгук был собакой для них. — Когда вы исчезли, я вас обоих ненавидел, — мрачно продолжает Хосок, снова слишком искренне для себя. — И когда Джин вернулся назад, я решил, что это к лучшему, пока они не оттащили его в розовую комнату. Я слышал крики и удары ремня. Они наказывали его как звери двадцать минут подряд. Я просто не мог простить тебе то, что ты сделал, потому что из-за тебя они разозлились на сонбэ. ДжейКей, ты же отлично знал, что он не умеет отказывать. Болезненный ток прошибает все тело, срывая дыхание. Чонгук мрачнеет, искренне старается не показывать своих чувств, затягиваясь еще сильнее, но внимательный взгляд Хосока замечает все детали. Напряженная челюсть, холодный вид, нахмуренные от злости брови, отбрасывающие тень на разбитое лицо. Хосок делает глубокий вдох, но все же понимает, что он может чувствовать. Очевидно, потому что они оба в каком-то смысле ощущают одно и то же к своим подопечным. — Я злился, очень сильно, — выдыхает Хосок, вытаскивая из себя еще немного искренности. Чонгук поднимает взгляд. — Честно говоря, я тысячи раз задумывался о том, чтобы вытащить Тэхёна, но никогда не пытался. И ты… знаешь, я злорадствовал из-за твоей неудачи. Но на самом деле я тоже хотел свободы для них, всегда хотел. Разве что в случае с Джином это не могло сработать с самого начала. — Да? — искусственно ухмыляется Чонгук, прежде чем отшвырнуть бычок на асфальт. Не хочется это дерьмо выслушивать. — Ты пришел только для того, чтобы сказать мне это? Ледяные глаза напротив прищуриваются, обдают его лицо ощутимым холодом, который совершенно точно можно почувствовать на физическом уровне. Чонгук хмыкает, прячет руки в карманы джинсов, молчаливо ожидая объяснений. Если этот человек пришел только ради ехидства, даже искреннего, им не о чем разговаривать. Чонгук не собирается отступать, впитывая все страхи Джина и опасения Хосока, как свои собственные. Нельзя вестись на это, никогда. Чужие слова всегда кажутся правильнее, особенно от авторитетной рожи, которая изначально знает больше, но не сейчас. И чем бы все ни закончилось, Чонгук не может позволить себе сделать шаг назад. Джин не сзади, не за спиной, чтобы отступать. Джин впереди, обвитый острыми когтями животных. Единственное, что заставит Чонгука перестать искать способ спасти его —… Да не существует таких вещей, черт возьми. — Нет, на самом деле, — наконец отвечает Хосок, заставляя рывком вернуться в их разговор. Чонгук снова переводит на него холодный взгляд, прежде чем тот вытаскивает ключи из кармана. — Я вытащил их двадцать минут назад из чужой куртки. Времени почти нет. Если ты не используешь их, я больше ничего не смогу сделать. Дрожь проносится вдоль всех костей жесткой вибрацией, как от оглушающей музыки. Чонгук слепо смотрит на ключи несколько секунд, не зная, как реагировать. — Ключи от комнаты сонбэ наверху, — объясняет Хосок и протягивает их Чонгуку. Металлическое кольцо брякает о самый длинный ключ с громким звуком, отбивая его собственный сердечный удар. Надежда, последняя чертова надежда, мысленно шепчет себе он, впившись в них взглядом. — Я отвлеку охранника на черном выходе и впущу тебя внутрь. Пройдешь через коридор, дальше будет лестница. Двое охранников всегда внутри, на втором этаже и в коридоре. Если сможешь избавиться от них, найдешь дверь в квартиру сонбэ. Думаю, господин Ро ожидает, что ты придешь, но, раз тебя так избили, он не будет ждать этого в ближайшее время. Озверевшее сердце мечется зверем, выламывая ребра, как только Чонгук представляет каждое действие. Будет совсем не легко пробиться через этих громил. Незажившие раны напоминают о себе ноющей болью, однако Чонгук лишь сжимает челюсти, не отвлекаясь на них. Если есть надежда снова увидеть Джина, поговорить с ним, выяснить что-нибудь важное и договориться, получить согласие на то, чтобы освободить его, Чонгук не станет отказываться. В конце концов, Джин должен знать, что он не собирается сдаваться и забывать его. Если сонбэ действительно решил, что Чонгук выкрал его с какой-нибудь мерзкой целью или еще что, он должен знать и то, что ошибается. «Я не оставлю тебя». Чонгук рывком выхватывает ключи.***
Возвращаться в место собственного избиения ощущается наихудшей идеей, но деваться некуда. Ледяной ветер ныряет лапами за воротник, заставляет кожу сжиматься, ровным счетом как и бешеный пульс. Грохот чертовой мусорной машины через улицу заставляет рывком обернуться, швыряя подозрительный взгляд во тьму. Черный переулок выглядит так, словно ведет в никуда, и даже лунное сияние не освещает низкие крыши ближайших зданий. Свет виднеется только за спиной, где остался квартал Мёндон, продолжающий бурлить жизнью даже ночью. Отсюда до бара «Epiphany» всего четыре минуты пешком. Однако сейчас время кажется Чонгуку вечностью, пока он просто стоит и ждет знака, прожигая нервным взглядом железные двери черного выхода. Хосок появляется резко, но не вышибает ногой двери в привычном жесте, наоборот, открывает бесшумно и осторожно. Чонгуку бы удивиться, но времени на это нет, как и на собственные мысли. Он уверенно входит внутрь и глушит их все до единой в голове, не позволяя себе отвлекаться. Если получится добраться до сонбэ, он обязательно выскажет все, что вертится на языке. Извинится в первую очередь. Джин достоин всех извинений, особенно если никто в его жизни прежде не делал это. — Джин очень плохо выглядел вчера, — негромко говорит Хосок, идя вдоль коридора, чтобы добраться до зала. — И почти не выходил из рабочей комнаты. За ночь он работал четыре раза. Не с клиентами, а с какими-то людьми господина Ро, которые должны были «вернуть его к форме», как я слышал. Я просто взбешен этим. Чонгук делает бессмысленный вдох, но картинки случившегося готовы вмиг наброситься на него. Черт подери, нельзя было отпускать его никаким образом. Чонгук искренне ненавидит себя, мечтая вернуть время назад и увезти Джина как можно дальше от этого проклятого города, чтобы он даже не подумал возвращаться. Разминувшись с Хосоком в зале, Чонгук проникает в помещение для сотрудников и быстро проходит через коридор, скрывая кепкой глаза. Розовая дверь привычно сверкает дьявольским светом, но он знает, что сегодня она закрыта. Джин наверху. Сердце мечется как бешеное, едва он представляет, что может оказаться в его личной квартире. Пытаясь не развалиться на части от волнения, он крепко обхватывает ручку двери в конце коридора и дергает на себя. Неизведанная прежде территория открывает вид на бетонные ступени лестницы. Тяжелый запах сырости вынуждает сделать еще один глубокий вдох. Чонгук замирает, осторожно прикрыв дверь за собой, и прислушивается. Охранник должен быть прямо над ним, на втором этаже. Один на лестнице, второй — возле двери сонбэ. Чонгук не видит в них серьезных препятствий. Размеренные тяжелые шаги раздаются прямо над головой, разбрасывая эхо по стенам. Чонгук проникает в черноту лестницы и сливается с ней, бесшумно преодолевая лестничный пролет. Блеклый свет одинокой лампы на втором этаже освещает кабину неработающего лифта и железный стул, неудобный даже на вид. Чонгук крадется без единого шума, высматривая охранника. Широкая спина в черной униформе прохаживается вдоль коридора с опушенной головой, словно мужчина едва удерживает себя в реальности, на каждом шаге рискуя провалиться в сон. Чонгук рывком кидается к соседней стене, скрываясь возле квадратного окна, чтобы подождать его возвращения. Знакомая сцена вспыхивает в памяти, снова напоминая о развлечениях с Руди, когда они таким же способом отлавливали должников босса, однако не задерживается в его голове надолго. Мужчина медленно выходит на свет, ничего не замечая. Чонгук кидается сзади и резким отточенным движением бьет в затылок. Мощный удар заставляет его колени подкоситься, выбивая хриплый выдох изо рта, однако Чонгук не позволяет ему подняться. Еще один жесткий удар заставляет чужое тело грузно свалиться на пыльный бетон. Слишком много шума от этого куска дерьма. Чонгук рыком оборачивается и швыряет взгляд в конец коридора, слыша быстрые шаги. Оставляя мужика валяться без сознания, он вновь прячется возле окна, чтобы подождать второго охранника. Задача не оказывается слишком сложной. Секьюрити в ночных клубах всегда чертовски тупые, иначе не объяснить, какого черта второй не сообщил о проблеме, едва услышав подозрительные звуки. Невысокий мужчина в такой же черной форме кидается к приятелю, заметив того на бетоне, и даже головой не ведет. Чонгук обрушивает на него такой же сильный удар, нападая сзади, чтобы застать врасплох. Вторая туша мешком валиться на пол возле первой. «На заданиях, как и на войне, все средства хороши». «Если напасть со спины — единственный выход, то сделай это. Не сковывай себя ненужными принципами и моралью. Принципы не имеют значения, когда ты мертв». Чонгука снова простреливает знакомой болью, которая в последние часы еще чаще напоминает об избиении. Выдыхая с негромким хрипом, он морщит лицо, но не позволяет себе долго отвлекаться. Нужно действовать быстро и решительно, пока время еще есть. Зацепив черные воротники, он по одному тащит мужчин к черноте лестницы. Они не должны просто валяться на дороге и привлекать внимание. Чонгук никогда не оставляет таких нелепых следов. Сердце заходится в неровном ритме, как только Чонгук поднимается и понимает, что коридор напротив совершенно пуст. Мысли тотчас накидываются, как черные вороны на разлагающееся тело, с жадностью вгрызаясь в него клювами. Чонгук вытирает рот тыльной стороной ладони и приказывает себе собраться. Ключи негромко дребезжат в руке, когда он вытаскивает их из кармана, быстро обходя двери с обеих сторон. Чувство, что он моментально узнает дверь квартиры Джина усиливается, когда он проходит несколько заурядных, с минимальными отличиями. Чонгук отчего-то уверен, что особенность сонбэ даст знать о себе даже в такой мелочи, как дверь. Однако мысленно он все еще надеется, что она не окажется розовой, прежде чем взгляд выхватывает знакомые оттенки в конце коридора. Розовая дверь выглядит похожей на ту, очертания которой приходят к Чонгуку в кошмарах, однако отличия все же есть. Железная и тяжелая, она больше напоминает ворота, открывать которые придется с ощутимым трудом. Чонгук медленно опускает взгляд на блеск дверной ручки. Бешеное сердце проламывает ударами грудину, но внешне Чонгук остается спокойным, словно никакой орган не может вывести его из равновесия. Чонгук клянется себе сделать все правильно на этот раз. Маленький ключ прокручивается с едва слышным скрипом и открывает дверь.***
Маленькие лампочки на стене позволяют разглядеть коридор и часть спальной комнаты, когда тяжелая дверь закрывается за его спиной. Чонгук замирает, прислушиваясь. Негромкие биты играющей музыки из колонок разгуливают по всей квартире, как северный ветер. Джин, похоже, не услышал, что кто-то открыл дверь. Чонгук неосознанно напрягается каждой клеточкой, едва осознавая, что действительно находится в его личной квартире. Знакомый сладкий запах пробирается в нос, смешиваясь с тяжестью застоявшегося воздуха и еще какими-то нотками, которые Чонгук никак не может опознать. Витающий аромат напоминает запах гнилых фруктов. И нутро Чонгука неприятно сжимается от этой мысли, но он силой прогоняет ее прочь. — Сонбэ? — негромким голосом зовет Чонгук, медленно проходя по коридору, прежде чем чувствует хруст под кроссовками. Разбитое стекло под ногами сверкает осколками, как маленькие кристаллы. Чонгук сильно хмурится, отступая назад, как вдруг замечает редкие капли крови. — Джин?.. Квартира отвечает припевом негромкой песни, но слов не разобрать, словно колонки расставлены под водой, поглощая звуки, а не развешаны на каждой стене. Чонгук мрачно осматривается. Розовые стены режут глаза изнутри и снаружи, невыносимо похожие на стены его рабочей комнаты. К горлу подступает тошнота, но он вынуждает себя сохранять контроль. Нужно найти Джина как можно скорее и поговорить наконец, обсудить все, через что они прошли, и понять, что делать дальше. Если эти звери наказали его, Чонгук должен помочь, успокоить, как делал всегда. Выдыхая, он движется вперед, проходя узкий коридор. Каждая колонка на стене выплевывает звуки музыки прямо в лицо, заставляя напрягаться еще сильнее. Разбросанные всюду вещи похожи на цветастый мусор, раскиданный по всей квартире. Чонгук добирается до конца коридора и осторожно заглядывает в спальню. Мебель белого и розового цвета украшает такая же мятая одежда, украшения, подсвечники разных размеров, длинные серьги. Хаос выглядит отчаянным, потому что в целом квартира кажется ухоженной, и приходит чувство, словно Джин за один день разбросал здесь все, не выдерживая реальности, в которой снова оказался. Чонгук тяжело сглатывает, быстро оглядывая пустующую кровать с расправленной постелью. Бледно-розовые простыни сильно смяты. Как же часто Джин оставался здесь, пытаясь провалиться сквозь кровать, прошибить своим телом пол, упасть еще ниже, в безграничную пропасть, только бы исчезнуть от своей боли. — Джин? — снова пытается Чонгук, возвращаясь в узкий коридор, чтобы добраться до другой части квартиры, осторожно переступая стекло и яркие вещи. — Это я, ДжейКей, мы должны поговорить. Пожалуйста, сонбэ? Остановившись в конце коридора, он поднимает взгляд на закрытую дверь ванной, откуда доносится приглушенный шум воды. Картинка из прошлого предательски вспыхивает перед глазами: Джин выходит из ванной мотеля с влажными после душа волосами, смотрит на Чонгука без всякого выражения, не говоря ни слова, прежде чем выдыхает от очередной боли. Наркотическая ломка выкачала из него все силы до последнего литра, не оставив совершенно ничего. Чонгук зажмуривается на миг, с силой сжимая кулаки. Шум воды заставляет немного успокоиться, осознать, что ничего ужасного не произошло. Сейчас сонбэ закончит с душем, выйдет в коридор и они смогут обсудить все, что накопилось, раздавливая обоих невыносимой тяжестью все прошедшие дни. Джин наверняка тоже хочет что-нибудь сказать. Чонгук искренне надеется, что он не откажет в разговоре и не прогонит его прочь, однако после всего случившегося сонбэ имеет на это полное право. Чонгук поджимает губы с сожалением и позволяет себе немного осмотреться. Здесь довольно темно, потому что лампочки освещают только часть квартиры напротив двери. Чонгук оглядывается, замечает очередные розовые стены, но из-за полутьмы они выглядят почти черными. Небольшая комната зала напротив ванной кажется совсем маленькой, словно Джин почти не проводит здесь время. Низкий серый диван, пушистый ковер и небольшой квадратный столик, заваленный журналами и какими-то снимками. Чонгук не может разглядеть их отсюда. Квадратное окно оказывается полностью зашторено, и свет проникает сюда только из коридора. Вновь повернувшись к двери ванной, Чонгук в нетерпении сжимает и разжимает пальцы, прежде чем опускает взгляд и замечает воду на полу, которая сочится из-под двери. — Джин?.. Приглушенный шум воды не прекращается, но и не становится громче. Чонгук мрачнеет с каждым следующим вдохом и опускается на колени, чтобы дотронуться пальцами до небольшой лужи. Вода еще теплая. Приглушенное освещение не позволяет заметить ничего необычного, пока он не приглядывается. Вода мутная, словно чем-то разбавлена. Чонгук замирает в ужасе. — Сонбэ? — охрипшим голосом спрашивает он громче, подняв голову, и слегка дергает за ручку. Закрыто изнутри. — Джин? Ты… принимаешь душ? Я подожду, только ответь мне. Шум воды не прекращается, но и не становится громче. Секунда, две, четыре. Чонгук мощным ударом вышибает дверь с ноги. И за секунду замечает все, что никогда не хотел бы видеть. Мутная вода покрывает весь пол, вырываясь из переполненной ванны. Джин лежит внутри, свесив одну руку вниз. Бледные пальцы огибает темная густая кровь, стекая вниз кривыми дорожками от запястий. Чонгук замирает каменной статуей, расширяя глаза настолько сильно, что они сейчас вывалятся на пол. Испуганный ужасом крик поднимается в горло из пищевода, но выскальзывает изо рта жалким хриплым стоном. «Нет-нет-нет-нет-нетнетнтеттнтнтнттт». Чонгук рывком кидается к нему, ноги шлепают по воде, сокращая расстояние до ванны. — Господи, Джин! Нет, даже не смей, Джин! Кости выламывает от резкой невыносимой боли, которая вспыхивает жгучим пожаром где-то в груди. За секунду обгоревший изнутри Чонгук кидается к сонбэ, не зная, что делать. Расширенные в отчаянном ужасе глаза одновременно смотрят на все: на его мертвенно-бледное лицо, на закрытые глаза, на разорванные вены. Господи, он целовал эти запястья. Оглушительно кричащее сердце выбрасывается из груди и падает на пол жалким комом раздавленных чувств. Пожалуйста, нет! Чонгук шепчет неразборчивые слова, рывком обхватывая Джина, чтобы вытащить из воды. Мокрый полностью, еще и в одежде, он кажется невыносимо тяжелым, или же Чонгука вмиг оставляют все силы. Знакомая светлая голова безвольно откидывается назад, когда Джин оказывается в его руках, молча позволяя поднять себя. Настолько холодный, белый, как чертовы простыни, он предательски похож на мертвеца. И как молнией Чонгука прошибает мысль, что он мог прийти сюда слишком поздно. — Нет, — истерически шепчет Чонгук, оседая на пол, в розовые лужи, чтобы прижать Джина к своей груди настолько сильно, словно это вернет его обратно. Багровая кровь моментально заливает джинсы, стекает густым потоком на пол, разбавляется в воде поверх светлой плитки. Чонгук с силой прижимает пальцы к его шее, чтобы найти пульс. Учащенное сердцебиение Джина бьет его током, вселяя жалкую, ничтожную надежду на спасение. — Так, спок-койно, я не позволю. Все будет хорошо, сонбэ. Я не позволю тебе, слышишь! Дрожащей рукой прижимая парня к груди, он рывком вытаскивает телефон. Вытирая кровь и воду с пальцев, он едва не роняет его на пол. Невыносимая дрожь пронзает все тело, как электрический разряд. Чонгук даже не замечает, как все размывается перед глазами, как слезы потоком огибают щеки, как разрывается сердце, как умирает и он вместе с ним, сгорая в тяжелой давящей боли. Весь проклятый мир обрушивается от осознания того, что он сделал, разлетается на куски, вспыхивает огненным пламенем. Чонгук сгорает от всех самых жестоких эмоций, мыслей, яростно обвиняя себя в каждой ошибке. Он не имел права ошибаться, ни единого раза. Рывком прижав телефон к уху с вызовом Хосока на экране, Чонгук с отчаянной жадностью обхватывает Джина вновь, прежде чем какая-то часть сознания подсказывает, что он должен пережать его руки выше ран, чтобы кровь не вытекала дальше. — ДжейКей? — слышится знакомый голос, заставляющий мерзко вздрогнуть. Нервы натягиваются жестким проводом, как электросети. — Ты уже… — Быстро вызывай скорую, — грубо обрывает Чонгук, пытаясь уложить Джина на пол, но чертовы дрожащие руки не разгибаются, не разрешая отстранить его от своей груди, словно это последний шанс обнимать его. — Я в ванной Джина наверху. Быстрее, черт подери! — Что ты… — Сейчас же нахрен вызови блядского врача! — охрипшим голосом рычит Чонгук, не в состоянии кричать. — Джин вскрыл вены. Отшвырнув телефон, он пытается сделать глубокий вдох, однако вместо кислорода внутрь проникает только запах гнилых фруктов, который был слышен еще в коридоре. Чонгук весь дрожит до последней клеточки, но рывком запрещает себе терять контроль. Спокойно, черт возьми. Он должен спасти его. Джин не умрет, ни за что, не сегодня, не таким образом. Чонгук не позволит. Осторожно прижимая его к себе, Чонгук поднимает его руки выше уровня сердца, жестко пережав их ладонями. Безвольное тело наваливается на него, как манекен. Не выдерживая, он утыкается лицом в светлую макушку и отчаянно целует его волосы, шепча что-то глупое и бессмысленное, словно это может помочь. Однако ничего не помогает. Влажная кожа слишком скользкая от воды и крови. Темная жидкость быстро течет вниз, и можно почувствовать, насколько она горячая, свежая, только из вен. Чонгук смотрит на эти вены с остывшими следами собственных поцелуев. Вспоротые вены. — Джин, — хрипом зовет его Чонгук с жалкой надеждой, что тот откроет глаза. Дрожащие губы едва размыкаются для слов. — Что же ты сделал? Чонгук стеклянным взглядом впивается в лицо, невероятно бледное для человека. Красивые полные губы впервые настолько белые. Чонгук глушит рыдания, крики, мольбу о помощи куда-то вверх, и только крепко сжимает челюсти, считая чертовы секунды до того, как дверь откроется. Однако время почти останавливается, и предательская память использует это, чтобы обрушиться на него самой невыносимой картиной из всех, какая только могла быть. Джин, сидящий на кровати в мотеле, позволяющий целовать свои запястья. Нежная кожа ощущается губами почти бархатной, мягкой и прохладной, как свежевыпавший снег. Бледные фиолетовые вены слегка просвечивают из-под кожи. Чонгук целует их и не может никак оторваться, желая подарить как можно больше своих чувств и нежности для этого человека. Иногда человека нельзя трогать, если он весь — как оголенный провод. — Прости, — хрипит Чонгук в светлые волосы, не смея даже на секунду отстраниться. — Я больше никогда так не сделаю, клянусь, никогда. Если тебя это настолько ранило, я… обещаю, никогда. Не оставляй меня только, прошу тебя! Джин! Джин не отвечает. И никто не приходит. Чонгук зажмуривается до белых пятен перед глазами. Рыдание вырывается изнутри низким глухим рёвом, разрывая тяжесть тишины, в которой он может слышать только свое кричащее сердце. Весь мир будто остановился. Пожалуйста. Здесь слишком много крови. Охрипшее рычание становится громче, интенсивнее, когда на Чонгука со всех сторон набрасываются картины того, какие ужасы Джин выдерживал здесь. Люди довели его до этого состояния, заставили проходить через ад, разлагаться, будучи живым. Джин решил исправить положение. Чонгук зажмуривается еще сильнее, хрипит умирающей собакой, которую на огромной скорости сбил грузовик. И он был среди этих людей. Нельзя было прикасаться к развалинам. Нельзя было вообще все это делать. «Из-за тебя!» — Прости меня, умоляю, прости, — снова пытается он, убаюкивая Джина на своих руках, раскачивая из стороны в сторону. Горячая кровь продолжает вырываться из ран густым потоком. Чонгук зажимает его предплечья сильнее, пытаясь остановить ее. — Джин, я… пожалуйста… Джин, открой же ты глаза! Исчезающие воспоминания его последней улыбки чувствуются концом света для Чонгука. Удушье от невыносимо четкого запаха крови не позволяет дышать, и он почти задыхается, склоняясь над Джином еще ниже, вплотную прижав его к себе, прямо к сердцу. Гибель всего живого внутри него ощущается ядерным взрывом между рёбер, который раскидывает каждое трепетное воспоминание внутри Чонгука, каждый светлый образ сонбэ, превращая их все в рваные ошметки. И все надежды, все мечты, все отчаянные цели оказываются уничтожены. Чонгук рычит зверем от разрывающей его изнутри пустоты, умирает в кровавой луже вместе с ним, прежде чем дверь распахивается.