***
Черные тучи натягиваются на все небо одним сплошным облаком, загораживая блеклое солнце. Залетающий в салон марка воздух ощущается еще холоднее, чем несколько дней назад несмотря на то, что снег растаял. Чонгук останавливается напротив отделения банка в округе Сондон и глушит двигатель. Рывком отстегнув ремень безопасности, он проверяет время на часах и надеется, что застанет Сая на месте до того, как парень уйдет, потому что в последнее время его вторая работа занимает еще больше времени. Выбравшись из машины, Чонгук идет пешком через две улицы, хлюпая кроссовками по грязным лужам. Избегать вероятного преследования все еще довольно важно. Ночной кошмар продолжает преследовать его, как несчастная собака на улице, которая плетется следом, однако Чонгук сильно дергает головой, отгоняя прочь все мысли до единой. Бритоголовый продавец в татуировках здоровается кивком, прежде чем указать на дверь для персонала. Чонгука здесь давно запомнили. Не осталось никакого выбора из-за того, насколько часто он появлялся здесь последние месяцы с этим жалким видом, натянутым на кости, который когда-то считал своим лицом. Сейчас он просто не может выглядеть лучше. Двигаясь вглубь здания через длинный коридор, Чонгук старается вспомнить их последний разговор. Сай сказал, что навел справки о каждом закрытом клубе в ближайших районах города, расположенных в нескольких милях вокруг «Красного гранита», однако и намека на Джина не было ни в одном из них. Через некоторое время он начал задумываться, существовал ли сонбэ вообще после его исчезновения из мотеля. Возможно, все происходящее сейчас — самый настоящий сон, и его действительно не удалось спасти. Чудовищные мысли обхватывают со всех сторон, как тонкие щупальца. Чонгук все еще чертовски хочет проснуться в тюрьме, распахивая дверь в конце коридора с сияющей табличкой и знакомым именем. Сай не сдерживает тяжелый выдох, едва заметив его на пороге. Извилистая черная змея на его шее выглядит как никогда настоящей, обхватив его горло, когда он сглатывает, заставляя ее шевелиться на коже. Чонгук запомнил все его татуировки, когда в очередной раз пялился на него черным взглядом, стараясь не верить, что Джина еще не нашли. — Опять ты, Чонгук, — протягивает Сай с придыханием, прежде чем приветливо улыбнуться. — Я же сказал, что позвоню, как только что-нибудь выясню. Никто больше не приходит сюда настолько часто, как ты. Честное слово, мы теперь настолько близки, что я готов познакомить тебя со своей бабулей. Чонгук молча садится напротив с совершенно непроницаемым видом и вытаскивает сигарету из пачки, чтобы поделиться с ним. — Я хочу спросить кое-что по поводу «Когтей», — начинает он, привычно сжимая пальцы под столом, словно это поможет сдержать эмоции. — Я чувствую, что мы ищем не там, где должны. Наверняка некоторые частные клубы хотят походить на «Когти», ведь они были самыми популярными из всех. Я даже подумал, что… люди могли воссоздать их заново. Вместо ответа Сай лишь тяжело выдыхает, прикуривая сигарету и жадно затягиваясь, но затем вновь смотрит на Чонгука с привычным выражением, приподнимая брови. Никто из людей действительно не приходит сюда настолько часто, как этот парень, который с каждым днем начинает выглядеть все хуже. — Чонгук, послушай меня, — начинает Сай. — Если бы кто-нибудь решил восстановить эти чертовы «Когти», я бы первым узнал это. В подобных вещах очень тяжело оставаться в секрете, тем более если речь идет о садистском клубе, в котором каждый день пытали людей. Исключено, Чонгук. Поверь мне на слово, они остались в прошлом навсегда, и даже их почитателям было бы невероятно сложно создать что-то похожее, потому что это был особый случай. Нигде больше не существовало такой концентрации дерьма и жестокости. Запомни это, прошу тебя, и не спрашивай больше. Чонгук впитывает каждое слово, наделяя его особым приоритетом в своей голове, однако даже уверенного вида Сая оказывается недостаточно, чтобы утихомирить это странное предчувствие в его груди. Словно они все ошибаются, думая, что такое невозможно. Очевидно, многие вещи из прошлого научили Чонгука думать иначе, помнить, что жестокости людей нет границ, потому что всякий раз этому находились подтверждения. Джин был одним сплошным подтверждением, мрачно размышляет он и отрицательно качает головой. — Я должен проверить это здание, — заявляет Чонгук, встречая удивленный взгляд напротив. — Здание, в котором раньше были «Когти». Я уверен, ты знаешь, где оно находится. На спокойном лице читается еще больше сочувствия, прежде чем Сай крепко поджимает губы, выдерживая взгляд Чонгука, и тянется куда-то назад, в горы документов за спиной, сложенные одной большой кучей. Чонгук внимательно следит за ним, не ожидая, что он действительно согласится рассказать все. — Надеюсь, ты понимаешь, что это плохая идея, — выдыхает Сай и поднимается, достав карту, чтобы затем широко раскрыть ее на столе. — Эта территория под охраной Гуросан Па, которые всегда остро реагируют на беспорядки. Как только ты появишься там, они тебя заметят, так что я правда не советовал бы идти туда. Но решение за тобой. Указательный палец ложится на квартал Мёндон и скользит по карте в направлении северо-запада, огибая примыкающие районы. Чонгук мрачнеет, когда он останавливается почти на границе, в дальней части Содэмун-гу, и понимает, что никто из них еще не проверял эти территории. Если его теория верна и люди, которые выкупили Джина, были в восторге от «Когтей», значит, это здание должно помочь докопаться до истины. Чонгук должен поехать туда. Чонгук чувствует, что это может быть его шанс выяснить что-нибудь важное.***
Пыльные стены выглядят действительно черными из-за слабого освещения, которое позволяет неравномерным теням ползти по дальним углам, выжирая их чернотой. Блеклый взгляд появляется из-под век, цепляется за темные пятна и движется немного выше, чтобы вновь заметить квадратные часы, на которые он пялится всякий раз, когда валяется на полу, не зная, что делать дальше. Монотонное тиканье отзывается вибрацией в висках, словно пульсирует изнутри его тела, а не с огромной стены напротив. Ни единого звука больше. Джин медленно моргает, наблюдая за секундной стрелкой. Острый указатель движется вперед, преодолевая цифры одну за другой, но затем вдруг замедляется и останавливается. Джин снова моргает, не отводя взгляд. Через мгновение стрелка вновь оживает, но начинает двигаться в обратном направлении, отсчитывая время назад. Извиваясь на двадцати секундах, она внезапно выкручивается и сползает с циферблата, как змея, на стену. Джин рвано выдыхает, напрягаясь каждой клеточкой тела и не смея отводить взгляд. Черная полоска медленно ползет к дальней стене, прежде чем исчезнуть во мраке. Джин в ужасе моргает и швыряет еще один взгляд на часы, но теперь на циферблате нет ни одной стрелки. Оцепенение накрывает с головой, парализуя все конечности до последней, и он не может двигаться, только напрягать слух до боли в висках, пытаясь прислушиваться к малейшим звукам. Могильная тишина заставляет нервничать еще сильнее, потому что теперь он слышит только собственное сердце, которое разгоняется до дикой скорости, словно хочет разорвать его грудину. Джин мысленно внушает себе, что это иллюзия, вновь смотря на пустые квадратные часы. В последнее время он видит многое из того, что не должен видеть. Черные тени на стенах, причудливые голоса, зовущие его из-за двери или окна, искаженные черты собственного лица в зеркале. Галлюцинации преследуют его каждый раз, когда он открывает глаза, обнаруживая себя в этой чертовой комнате. Надзиратель говорит, что все в порядке, делая очередной укол в его бедро или шею, однако Джин прекрасно знает, чего он добивается. Собственное тело тяжелеет, обмякает на простыни, становится почти чужим по ощущениям. Джин всем сердцем ненавидит это, но каждый раз, валяясь посреди комнаты, как сейчас, он приходит к мысли, что наркотики дарят равнодушие, которое в здравом уме он не может себе позволить. Чонгук вспоминается размытым образом через почти час, когда лунный свет заполняет часть комнаты из окна, отбрасывая широкие белые полосы. Джин отворачивается лицом к стене, запрещая себе думать о нем. Чонгук остался там, в его прошлой жизни. Сердце сжимается с пульсирующей болью, заставляя рвано выдохнуть через нос, однако он разве что сильнее поджимает ноги, скручиваясь на неудобной кровати. Нельзя больше надеяться на него. Не после всего, через что прошел Чонгук ради него, подвергая собственную жизнь опасности. Каждое решение оказалось чудовищной ошибкой. Джин цепляется пальцами за край подушки и до боли сжимает ее, зажмурив глаза в попытках не заплакать. Размытый образ Чонгука продолжает являться ему забытым воспоминанием, давно растерявший все свои отличительные черты. Израненный кислотой рассудок не позволяет вспомнить его лицо. Оно осталось бы рядом, прямо напротив него и сейчас, если бы он не позволил страху все испортить. Выбежать из номера и оставить Чонгука навсегда. Джин вновь хрипло выдыхает, разрываясь от желания вытащить это неразборчивое пятно из памяти и вместе с тем вспомнить, как Чонгук выглядел на самом деле. Насколько же давно это было. «Прежде всего ты человек». Джин жадно цепляется за отголоски слов, которые он произносил, словно чтобы позволить всей боли от этого одиночества захватить его с головой и раздавить, как жалкого червяка. Каждое воспоминание давит на него сильнее предыдущего. Каждый нежный взгляд, который Чонгук дарил, сейчас превращает Джина в ничтожный дрожащий комок, который совершенно не знает, что делать, чтобы сердце перестало разрываться на каждом выдохе. Любое решение оказалось бы неправильным, вдруг понимает он. Потому что нет смысла надеяться дотянуться до солнца, валяясь под гниющими развалинами собственной жизни. Не выдерживая давления вины, он зарывается пальцами в волосы и сжимает настолько сильно, словно хочет вырвать, прежде чем в памяти вспыхивает совершенное другое лицо. Неожиданно и резко, но с такой яркостью, что Джин рывком распахивает глаза, чтобы не ослепнуть. «Сокджин-хён, пожалуйста, не волнуйся за меня». Приглушенный знакомый голос доносится издали, как через несколько бетонных стен. Интонация почти не изменилась несмотря на то, что в последний раз он слышал его почти десять лет назад. Он любил повторять эти чертовы слова сильнее всего на свете, но Джин никогда не слушал. Являясь его единственным старшим хёном, который заботился о нем, Джин просто не мог иначе. Особенно когда любимое лицо младшего становилось невыносимо бледным, а губы сливались с цветом подбородка, как будто он был чьей-то выброшенной куклой. — Все в порядке, хён, — повторял он слабым голосом снова и снова, отводя взгляд, и белые стены их жалкой квартиры привычно искажались перед глазами. — Сейчас пройдет, это просто головокружение. Я обещаю, хён, все нормально. Однако Джин не верил, прекрасно зная, что ничего не пройдет. Болезнь пожирала его с особой жадностью, истощала и заставляла страдать, выдерживая невыносимые боли каждую ночь, которые выкачивали из него все силы. Джин не мог смотреть на это и ничего не делать. Сонхён был для него всем. Не просто человеком, который однажды собрал его по частям и заставил поступить в колледж вместе с ним. Сонхён вдохновлял его, чтобы жить, прежде чем заболел и его собственная жизнь начала вытекать сквозь пальцы, исчезая. — Я достану больше денег на лечение, — клялся Джин, рывками вытирая горячие слёзы, чтобы затем обнять Сонхёна еще крепче. — Я обещаю, я… что угодно сделаю, чтобы тебе стало лучше. — Не надо, прошу тебя, — выдыхал Сонхён в ответ, пытаясь казаться сильным во время каждого подобного разговора, но Джин все равно видел его насквозь. Болезнь действительно истощала его, как вцепившийся паразит. — Вернись в колледж, пока тебя не отчислили. Не забывай, как долго мы готовились к экзаменам, чтобы нас приняли. Вернись в колледж ради меня, хён. Вместо ответа Джин только качал головой, безостановочно поджимая губы, словно чтобы сдержать все слова. Чтобы не сказать, что ему плевать на колледж, когда младший настолько плохо выглядит и едва поднимается с кровати. Однако отчисление и правда было неизбежно. Технический колледж был лучшим в городе и жестко относился к прогульщикам, наказывая по всей строгости за любое нарушение правил. Джин вспоминает, какие мысли посетили его тогда, едва он подумал о том, что большинство учащихся были выродками из богатых семей. Он решил использовать это. Шумные вечеринки в особняках за городом всегда были чем-то обычным, заканчивая каждый вечер пятницы. Джин тайком вытащил из шкафа наилучший наряд и накрасился, когда Сонхён видел четвертый сон в их общей спальне. Бесшумно проходя по коридору к двери, он остановился, чтобы взглянуть на младшего. Одеяло немного сползло, оголяя часть худощавого тела с выступающими из-под кожи ребрами. Джин молча смотрел на него около минуты, а затем вновь подошел к зеркалу и одним размашистым движением вытер часть подводки, чтобы размазать макияж. Богатенькие ублюдки из колледжа любили хулиганов, обожали хаос, возбуждаясь от малейшего проявления бунтарства. Джин отлично знал, что должен делать, чтобы привлечь их внимание. Трахаясь с очередным козлом на вечеринке, он держал в голове только имя Сонхёна, прежде чем начал подмахивать бедрами еще сильнее, жадно насаживаясь на член, чтобы получить больше денег. Красивые стоны смешивались с криками, движения становились еще более резкими, глубокими, несдержанными. Джин впервые за долгое время вновь почувствовал себя вещью, которой можно воспользоваться, если заплатить, однако не придал этому слишком большое значение. Жизнь в доме господина Ро осталась лишь воспоминанием после того, как маленького Джина забрала полиция, и той ночью он думал только о том, что умеет неплохо трахаться и может достать деньги. На рассвете сил не осталось даже на то, чтобы встать, однако заработанные несколько сотен баксов в кармане придавали немного уверенности. Дрожащие ноги не слушались, но он насильно заставил себя подняться и выйти за дверь. Мягкое солнце только поднималось, когда он брел к автобусной остановке, идя вдоль широкой пригородной трассы в этом красивом наряде, который оказался испорчен после третьего парня. Джин брезгливо осмотрел себя и одернул ткань, прежде чем вновь пересчитать наличные. Что-то внутри подсказывало, что он заработал эти деньги своим телом, начал продавать душу, заклеивая дыры в ней сверкающими банкнотами. Тогда это было не более чем неясным ощущением, предчувствием опасности. Однако оно казалось настолько далеким, что Джин разве что облегченно выдохнул, заметив первый подъезжающий автобус, выкрашенный в яркий синий цвет. И ничто не имело значения, кроме цветастых бумажек, которые могли удержать Сонхёна в его жизни. Сонхён рыдал, когда понял, каким образом хён заработал деньги. Кричал надрывно и истерически, проклиная всех парней, которые посмели дотронуться до него. Джин помнит, какими обидными были его слова и обвинения, однако все это обращалось в ничто по сравнению с мыслью, что он наконец может купить нужные лекарства. Сонхён начал поправляться и выглядеть немного лучше через несколько недель. Врачи не обещали никаких улучшений, потому Джин был чертовски счастлив видеть его красивое лицо, когда исчезли все чертовы синяки под глазами и бледность. Сонхён даже начал нормально есть. Джин нежно улыбался, наблюдая, как он наматывал лапшу на палочки и ласково сжимал его ладонь в своей, когда тот поднимал взгляд, чтобы посмотреть на старшего. Обещая никогда больше не посещать вечеринки, Джин повторял снова и снова, что нашел подработку, чтобы младший не волновался, что он зарабатывает деньги честным путем. И это было самым тяжелым враньем в его жизни. В какой-то момент здоровье Сонхёна вновь испортилось. Джин не помнит конкретный день, но знает, что его мир начал рушиться с наступлением зимы. Врачи мрачно качали головой, проверяя результаты анализов, прежде чем сказать, что существует дорогостоящая операция, которая может сделать немного легче. Джин знал, что надеяться на многое было нельзя, однако он не мог упустить этот шанс. Сонхёну становилось хуже, это было заметно в каждой детали, начиная с ослабевшего голоса и его манеры говорить намного тише, чем обычно, заканчивая тем, что он вновь почти не вставал с кровати из-за бессилия. Джин помнит, как беззвучно плакал возле закрытой двери, пока Сонхён спал двадцать часов подряд, допуская чудовищные мысли, что младший никогда больше не проснется. Дрожь пронзает все тело даже сейчас, когда он через столько времени вспоминает это. Ледяной холод расползается под кожей, как яд, выпущенный в его вены. Джин тихо выдыхает и съеживается под тонким одеялом на кровати, не открывая глаза, чтобы не потерять ценные воспоминания, но они начинают рассеиваться, блекнуть перед глазами. Память предательски воспроизводит обрывки слов и движений, но не цельные картины, не позволяя вспомнить больше ничего конкретного. Последующие события в его жизни слились в единое черное пятно, обозначив единственное, что он начал делать — совершать ошибки. Джин не знает, какая сила заставила его начать влезать в долги. Исчезающий из его жизни Сонхён умолял этого не делать до последнего дня, однако он его не слушал, прекрасно понимая, что будет вечность винить себя, если не сделает все возможное для него. Даже если делать больше означало идти в ночной клуб следующей ночью и заигрывать с богатенькими отморозками за сорок или пятьдесят в надежде, что они много заплатят. Даже если они были грубыми с ним. Даже если он перестал спать, потому что начал просыпаться из-за кошмаров, в которых его разрывали на части чужие руки, желающие полакомиться его сладким телом. Джин все равно возвращался в клубы, чтобы делать это снова. Ничто не имело значения, даже собственная боль в груди, которая с каждой следующей ночью становилась сильнее и сильнее, вплетаясь в его тело, чтобы навсегда поселиться внутри него. Важен был только Сонхён, которого он считал настоящим родным человеком. Сонхён, который умер через четыре месяца после операции. Джин приглушенно вопит в угол подушки, зарывшись в одеяло с головой, не в состоянии терпеть его разрывающий на куски образ в памяти. Сонхён оставил его, несмотря на все попытки старшего сохранить его рядом, как последнее, что было действительно дорого для него. Ничего не осталось, кроме опустошения, которое он начал заглушать крепким алкоголем и беспорядочным сексом, работая в разных ночных клубах с разными условиями, чтобы отдать накопившиеся долги. Будущее сузилось до единственного, что он начал делать — пытаться выжить. И долгов стало еще больше после того, как Джин однажды пришел к мысли, что боль никогда не исчезнет, если не начать глушить ее тяжелыми наркотиками. Именно это решение привело его сюда в конечном итоге. К этим негромким шагам, которые доносятся из-за железной двери. Джин рывком поднимает голову и замирает, испуганно смотря прямо на дверь. Каждая клеточка тела ощущает приближение человека. Воспоминания о Сонхёне постепенно исчезают, рассеиваясь в тяжелом застоявшемся воздухе. Чудовищные картинки прошлой ночи вспыхивают в голове вместо них, не оставляя в памяти ничего, кроме собственных оглушающих воплей. Это возвращает к реальности резко и неожиданно, как поток ледяной воды. Джин хрипло выдыхает, силой пытаясь справиться с оцепенением, прежде чем рывком вскакивает с кровати. Истерически дрожащие руки наспех заправляют постель, приглаживают его волосы, оправляют края блеклой майки. Джин мечется возле кровати, отворачивается от двери, затем смотрит вновь, впиваясь в нее испуганным взглядом, и просто не знает, что должен делать. Еще немного и надзиратель ворвется внутрь, чтобы заломать его руки за спиной и насильно вытащить в коридор. На очередные чертовы эксперименты, чтобы проверить, сколько еще издевательств он выдержит. Приглушенные шаги становятся слишком громкими и почти оглушают, прежде чем резко оборваться. Мужчина останавливается напротив двери и звенит ключами, вставляя самый длинный из них в замок, чтобы начать поворачивать. Бешеный пульс разгоняет ужас по венам, заставляя дрожать каждой клеточкой тела. Как же много ошибок привели его сюда. Джин в истерике заползает под кровать и зажимает ладонью рот, чтобы не издать ни звука, закрывая глаза настолько сильно, что перед ними начинают плясать искры. Чонгук вновь появляется в памяти, как спасение, и его нежный успокаивающий взгляд согревает сердце. Всего на одно жалкое мгновение, как всегда, прежде чем реальность возвращается, в которой Джин дрожит, как испуганный кролик, загнанный в ловушку, из которой никогда не выбраться. — Сукин сын, кто разрешил прятаться? — рыкает надзиратель, распахнув дверь. Тяжелые ботинки медленно проходятся вдоль небольшой комнаты, когда мужчина осматривает разбросанные вещи на полу, прежде чем резко пнуть угол кровати. Джин вскрикивает от животного страха, зажмурившись еще сильнее. Однако надзиратель только смеется. — Ты никогда не спрячешься от меня, куколка. Джин кричит, глотая пыль и горячие слезы, когда мужчина хватает его за ноги и рывком вытаскивает из-под кровати.***
Огромный полумесяц возвышается над низкими крышами, освещая безлюдный район в западной части города. Навигатор на приборной панели показывает четко вперед. Чонгук швыряет на него еще один взгляд, подавляя мерзкое предчувствие внутри, и начинает сбавлять скорость. Ржавеющий «марк» подскакивает на яме и останавливается напротив череды невысоких зданий, издав высокий скрипящий звук тормозных дисков. Сердце заходится в груди немного быстрее. Чонгук выключает двигатель и делает глубокий вдох, осматривая здания через лобовое стекло с кривой трещиной. Выбравшись из машины, он идет несколько минут вдоль широкой безлюдной улицы, ощущая ледяные порывы ветра, прежде чем останавливается напротив постройки, вид которой ясно дает понять, что «Когти» заброшены. Блеклая вывеска дешевого бара напротив выглядит гораздо более живой, отбрасывая красные и розовые блики на залатанный асфальт, присыпанный камнями со стройки неподалеку. Чонгук задумчиво хмыкает, сохраняя в голове мысль, что эта территория находится под охраной Гуросан Па. Он должен быть осторожен. Девятимиллиметровый «глок» давит на ребра, спрятанный в нагрудном кармане куртки. Чонгук подтягивает воротник и направляется к зданию, пытаясь всеми силами не думать о каждой ужасной истории, связанной с этим дьявольским местом. «Джин был заперт здесь несколько лет». Чонгук выбивает пыльное окно, чувствуя колючие мурашки под кожей из-за непрошеной мысли. Джин находился здесь, как в собственной тюрьме, и выполнял гораздо более чудовищные вещи, чем во всех остальных клубах. Пальцы слегка покалывает от подступающей злости, но он сильнее сжимает челюсти, не позволяя себе концентрироваться на этих чувствах. Совсем скоро Джин найдется. Обязательно. Оказавшись внутри здания, посреди черноты, Чонгук аккуратно движется вперед и обходит разбросанные вещи. Осколки выбитых стёкол негромко раскалываются под кроссовками, вынуждая замедлить шаг, чтобы не привлекать лишнее внимание со стороны улицы. Чонгук не может знать, пользуется ли это здание популярностью до сих пор. Заброшенные дома всегда привлекают наркоманов, бездомных и сутенеров, которые наверняка сотрудничают с бандами. Выдыхая через нос, он минует широкое помещение, напоминающее бывший зал со сценой посередине, прежде чем сворачивает в коридор. С каждой стены свисают ошметки обоев и паутина, всюду грязь и непонятные темные разводы, присыпанные пылью. Тяжелый застоявшийся воздух вынуждает хмуриться, но Чонгук подавляет кашель, продвигаясь дальше в клуб и прислушиваясь. Нигде нет людей или они все притихли, чувствуя приближение чужака. Чонгук идет дальше, проверяя разные помещения, похожие на отдельные закрытые комнаты для частных заказов. Несколько высоких стеллажей оказываются пусты, обвитые паутиной. Чонгук пытается представить бутылки с алкоголем, которые раньше стояли здесь. Люди хотели расслабиться, напиться, чтобы затем подозвать одного из кураторов и спросить, какой мальчик здесь самый сладкий, чтобы развлечься с ним. Тошнота подбирается к горлу, однако Чонгук силой сохраняет спокойствие, только бы не представлять, сколько раз эти ублюдки заказывали Джина. Определенно, этот заброшенный клуб имел отдельный выход в помещение порностудии, в которой работал сонбэ, также принимая заказы от богатеньких мужчин, которые сильнее всего хотели полакомиться тем красивым парнем на видеозаписи. «Больные извращенцы отваливали огромные бабки за свои капризы». Чонгук мрачно осматривает разбросанный мусор, прежде чем замечает темные пятна. Отшвырнув газеты ногой, он приглядывается и видит засохшие капли крови, впитанные в пол черными брызгами. Россыпь пятен тянется по всему коридору и скрывается за очередной закрытой дверью вдали с привинченной табличкой «посторонним вход запрещен», которая остается висеть на единственном гвозде. Чонгук смотрит на нее несколько секунд, дотрагиваясь до пистолета через ткань кожанки, словно проверяя, не выпал ли он. Неизвестная сила подталкивает вперед, заставляет сделать следующий шаг, чтобы погрузиться в это проклятое здание еще глубже, выяснить, какие ужасы происходили здесь на самом деле. Чонгук вновь подавляет тошноту, остановившись напротив выцветшей двери, прежде чем слышит какой-то шум. Рывком вытащив глок, он оборачивается, держа пистолет наготове, направленный во мрак впереди. Через выбитые окна пробивается немного лунного света, однако в целом здесь слишком темно, чтобы заметить чужое присутствие. Шум вновь повторяется, похожий на неразборчивые голоса. За разбитыми окнами слышится шум подъехавших машин. Чонгук дышит тише, прислушиваясь, но вдруг становится тихо. Видны только слабые лучи света вдали. Мелькающие блики фонариков, направленные на здание с улицы. Чонгук швыряет взгляд в дыру на ближайшем окне, выискивая людей, которые посмеют приблизиться, но ничего не происходит. Сердце немного замедляет ход, когда голоса отдаляются, позволяя медленно опустить пистолет. Чонгук сдержанно выдыхает и вновь опускает взгляд, замечая капли застывшей крови, которые исчезают прямо под дверью. Он должен проверить это помещение. Оборачиваясь, он делает еще несколько шагов, прежде чем нога предательски цепляется за какой-то мусор. Шуршание заставляет оступиться, врезавшись в чертову стойку с паутиной, которая разламывается на две части. — Он здесь! — кричит кто-то издали, после чего слышатся быстрые шаги со всех сторон. — Черт подери, — негромко рычит Чонгук, ненавидя себя за неосторожность, и кидается тенью в соседний кабинет. Внезапные выстрелы из зала вынуждают рвано выдохнуть, крепче сжимая ствол, и ускорить шаги, чтобы добраться до черного угла в конце комнаты. Двигаясь на чистых инстинктах и совершенно ничего не разбирая во тьме, Чонгук старается быть осторожным, но вдруг взмахивает рукой, заметив стол, и напарывается на торчащий кусок стекла. Сильно поджав губы, чтобы не застонать, он мысленно ругается, кидаясь на пол, чтобы прижаться вплотную к стене и не оказаться замеченным. Бетон ледяной, неприятно холодит спину, но отрезвляет, заставляя мозги работать на хладнокровной частоте. Чонгук тихо дышит, слыша чужие шаги, и прижимает раненое предплечье к груди. Горячая кровь хлещет из пореза, словно он задел артерию, и пропитывает ткань кожанки, растекаясь по ней густой воняющей жидкостью. Чонгук с хрипом выдыхает, поднимая пистолет, зажатый в другой руке. Черное дуло смотрит в пространство приоткрытой двери, за которой через секунду мелькает чужая тень. Чонгук замирает, держа под прицелом мужской силуэт, который оборачивается на дверь и резко пинает ее, чтобы войти в помещение. Очертания автомата четко проглядываются за его спиной, когда мужчина движется вперед, медленно приближаясь к Чонгуку, которого не может видеть из-за темноты. Сердце с бешенством бьется в груди, как в настоящей истерике, однако Чонгук не двигается и даже не дышит, держа пистолет прямо перед собой, зная, как легко будет выстрелить. «Люди часто ходят на охоту, — напоминает Гон Ю из прошлого. — Нет никакой разницы в том, чтобы убивать животных и убить человека». Чонгук цепляется за эти мысли, еще сильнее сжимая глок вопреки орущему сердцу, которое приказывает одуматься, не стрелять, не убивать человека, потому что это изменит его навсегда. Решение нажать на курок кажется простым, как выбросить мусор по дороге на работу, однако последствия окажутся невыносимыми и будут преследовать его бесчисленное количество времени, издеваясь воспоминаниями об этой самой секунде. Чонгук сильнее напрягает челюсти, не сводя взгляд с человека. Мужчина недовольно рыкает, осматривая черноту помещения, прежде чем смотрит прямо на Чонгука, не зная, что кто-то прячется возле стены. Силуэт замирает, напряженно выискивающий малейшее движение во тьме, которое выдаст присутствие парня, но ничего не находит. Оборачиваясь, он направляется прочь из комнаты. Битое стекло хрустит под его ботинками, пока он не исчезает в коридоре, громко заявляя, что нарушитель, скорее всего, выбежал во двор. Чонгук закрывает глаза и опускает пистолет, ненавидя свои сомнения, через которые проглядывается слишком много человечности для этого сумасшедшего мира. Выстрелить действительно легко, но превратиться в чудовище — вот где настоящая катастрофа. Израненные тела «рапторов» вспыхивают в памяти болезненным воспоминанием, заставляя вновь поджимать губы. Чонгук отлично помнит, каким ужасом был пропитан, стоя посреди разбросанных трупов, которые раньше были его друзьями. Это невозможно вынести. Мысль о том, чтобы превратиться в монстра с первым же выстрелом в человека казалась настолько огромной, что подкосила колени, вынуждая опуститься на пол. Любой другой человек на его месте решился бы отомстить. Чонгук же вынес совершенно другой вывод из той ночи. Убийства отвратительны, потому что даже в этом конченом мире люди обязаны оставаться людьми и решать проблемы нормальным способом. Довольно глупые принципы, размышляет он, когда открывает глаза и морщится, чувствуя болезненный порез на руке. Медленно поднимаясь с пола, он понимает, что если действительно начнет убивать людей, это отнимет последний шанс заслужить Джина, который должен быть только с хорошим человеком. Потому что Чонгук и сам превратится в чудовище. Вернувшись в коридор, он вновь смотрит на пятна чужой крови, прежде чем их накрывают капли его собственной. Предплечье все еще чертовски болит, и он снова прижимает руку к груди, толкая дверь. Возможно, человек, который поранился здесь в предыдущий раз, тоже напоролся на чертовы зеркала, расставленные по всей комнате, в которой он был. Очередная мерзкая вещь, которая заставляет сомневаться в том, насколько клиенты этого клуба могли быть адекватными, если сходили с ума от наблюдения за собственным сексом. На улице вновь слышатся чужие голоса. Чонгук решительно выходит за дверь и закрывает ее за собой, чтобы снова не привлекать внимание. Черный коридор кажется бесконечным, пропитанный сыростью и плесенью. Ошметки мусора шуршат под ногами, но он не смеет останавливаться на этот раз, двигаясь дальше, пока не достигает еще одной двери. Лестница за ней скрывается в непроглядной тьме, исчезая где-то внизу десятками бетонных ступеней. Чонгук вытаскивает телефон и включает фонарик. Несколько крыс тотчас разбегаются в стороны с мерзким визгом. Луч света ползет за ними, оглядывая обугленные черные стены, и только сейчас Чонгук понимает, что здесь был пожар. Возможно, именно он заставил «Когти» навсегда закрыться. Медленно спускаясь вниз, Чонгук преодолевает несколько тяжелых дверей, за которыми следуют другие лестницы, ведущие глубоко под землю. Ледяной холод стен и сырость ощущается еще сильнее. Прижимая раненую руку к груди, он не замечает, как оставляет за собой кровавые следы. Багровые капли выдают его местоположение с головой, однако вопрос, насколько быстро его найдут вооруженные люди, если постараются, остается лишь вопросом времени. Чонгук спускается в самый низ и обнаруживает огромные катакомбы. Мрачные голые стены расползаются в стороны, открывая вид на целый подземный лабиринт. По сторонам виднеются многочисленные железные двери с крючковатыми ручками. Ржавчина выступает блеклыми рыжими пятнами, иногда переходящими в коричневый цвет. Чонгук хмурится, оглядывая закрытые двери, не зная, насколько далеко решит зайти и что может найти, если войдет в одно из этих помещений. Не хочется думать, что именно здесь держали людей вместе с Джином, чтобы они никогда не могли сбежать. Чонгук оглушительно сглатывает, чувствуя, как сжимается сердце. Чертовы железные двери выглядят бесконечными, когда он просто идет вперед по тоннелю, пытаясь их сосчитать. Джин просто не мог жить здесь. В этих нечеловеческих условиях. Не контролируя злые мысли, он останавливается напротив одной из дверей и резко толкает ее. Высокий скрип разносится гулким эхом над головой и взметает ввысь, в черные холодные катакомбы, исчезая вдали тягучим зловещим звуком. Чонгук осторожно входит в комнату, освещая стены светом из телефона. Омерзительный запах становится еще сильнее, исходящий от грязных простыней и одеял, которые валяются в углу одной большой кучей. Чонгук хрипло выдыхает от очередной вспышки боли, осматриваясь, прежде чем под ногами что-то звенит. Сердце предательски подпрыгивает, не ожидая настолько громких звуков. Чонгук опускает взгляд и замечает длинные ржавые цепи. Переплетаясь между собой на грязном полу, как змеи, они оказываются закреплены к стене напротив, вживленные прямо в бетон. Чонгук замирает, смотря на чертовы цепи в искреннем ужасе, чтобы затем развернуться, пулей вылететь из комнаты и проверить еще несколько. Не может быть, черт подери, это невозможно. Собственные мысли кричат в голове, как сирена. Врываясь в остальные помещения, он каждый раз замечает цепи, прикованные к стенам, пока дыхание не сбивается окончательно, заставляя его кашлять из-за тяжести воздуха и усталости. Это заставляет остановиться и сделать несколько глубоких вдохов, чтобы немного прийти в себя. Медленно поднимая взгляд, Чонгук обнаруживает себя в одной из больших комнат, которая отличается от всех остальных. Черные железные столы, обугленные и ржавые, валяются сломанными посреди пыли и мусора. Чонгук с ужасом замечает крепления под кандалы. Дыхание становится тише, и он чувствует, что горло напрочь парализовало. Цепи на полу протягиваются к дальней части, но закреплены не к стенам, а к огромным черным сооружениям, похожим на адские пыточные машины. «Огромный механизм. Примерно два с половиной метра высотой, полностью металлический, он имел огромное количество зажимов, проводов, каких-то выпирающих деталей, которые скручивались внутрь и наружу, как щупальца. Посередине было отверстие, в котором скрывалась главная камера». Чонгук замирает, оцепеневший настолько, что даже сердце на миг останавливается. Каждая жуткая деталь из рассказа сонбэ оказывается в реальности прямо перед ним. Напрягая зрение почти до боли, он замечает все чертовы провода и зажимы, о которых говорил Джин, покрытые грязью или разорванные в клочья. Чонгук смотрит, не моргая, и кажется, что проклятый механизм смотрит на него в ответ, гаденько ухмыляясь его непривычной бледности, словно даже в заброшенном состоянии чувствуя превосходство над человеком. Словно созданный самим дьяволом, он выкачивает силы до последней крупинки, даже если просто смотреть на него издали. Чонгук пытается сделать вдох, но кислород не проникает дальше горла. Эти чудовища пытали его здесь. Не в состоянии двигаться, он зажмуривается, пытаясь вытащить мерзкие образы из головы, но подсознание предательски использует момент ужаса, чтобы воспроизвести наихудшие картины перед глазами. Джин прикован цепями и кандалами, он лежит здесь, выдерживая жуткие издевательства, и может разве что пронзительно кричать, умоляя о помощи, которая никогда не приходит. Ни после одного, ни после тысячи криков. Чонгук хрипло выдыхает, чувствуя, как сердце ноет от боли. Никакой человек не должен проходить через это. Невыносимое давление сковывает грудь, как эти чертовы цепи, обернутые вокруг его ребер в мертвой хватке. Чонгук снова глубоко вдыхает и выдыхает несколько раз, прежде чем перед глазами начинает кружиться из-за переизбытка вони и запаха сырости. Джин жил под землей, как животное, и здесь же испытывал худшие пытки из-за этих чертовых людей. Чонгук приваливается плечом к стене, жадно глотая ртом тяжелый воздух, пытаясь вернуть себе рассудок. Картинки издевательств проносятся перед глазами, как его собственная пытка, пока не замедляются, вдоволь насытившись его ужасом. Нельзя позволять им брать контроль над его головой. Чонгук вновь закрывает глаза, силой заставляя себя успокоиться. Пульс все еще чертовски бешеный, но дышать немного легче от мысли, что люди не способны сделать нечто подобное. Катакомбы разбросаны в этой части города, однако они скорее исключение, чем закономерность, и здесь их довольно мало. Люди не могут использовать их, чтобы создать похожий закрытый клуб еще раз. Исключено. Чонгук резко распахивает глаза, когда понимание одной простой истины накрывает его с головой. Катакомбы — именно то, что он искал, потому что они были главной особенностью «Когтей». Чонгук приходит к мысли, что если Джина выкупили люди, которые обожали это проклятое место, значит, они держат его в здании с большими подвалами.***
Светильники в гараже мерцают из-за перебоев электричества. Раздражающе, чтобы терпеть. Чонгук подключает настольную лампу на батарейках и раскрывает карту города на столе, рассматривая ближайшие районы. Раненое предплечье все еще немного болит, и он на инстинктах прижимает руку к груди, размышляя, в каких конкретно местах находятся катакомбы. Замечая районы расположения «Когтей» и «Красного гранита», он медленно обводит их красным маркером и рисует параллели, смыкая линии на середине. Размах территории оказывается достаточно большим, включая целых четыре района, каждый из которых принадлежит Гуросан Па, о чем Чонгук не смеет забывать. Любая встреча с бандой вынуждает его нервно поджимать губы, однако сейчас он успокаивает себя мыслью, что это не единственная группировка в городе. Чонгук отклоняется от стола и вытаскивает ящик, который забрал из прошлой квартиры. Слишком много ценной информации, чтобы просто оставить ее в тех развалинах. Чонгук раскрывает карту с другими пометками, которые делал несколько месяцев назад, когда планировал похищение Джина из клуба. Позабытые воспоминания заставляют немного нахмуриться, нависая над разрисованной картой, на которой отмечены все охраняемые Гуросан Па территории. Чонгук мрачно разглядывает пометки, догадываясь, что банда вскоре займется им, если еще не сделала этого. В конечном итоге он слишком часто светится в последнее время. Вспоминая поездку в заброшенные «Когти», он мрачнеет еще сильнее. Мужчина, в которого он целился, должен был хорошо знать, кого ищет. «Он здесь!» Гуросан Па прекрасно знают, чем занимается Чонгук. Осознавая это в полной мере, он довольно быстро приходит к следующей мысли, которая заключается в том, что заниматься этим в одиночку больше нельзя. Иначе Джина никогда не вытащить. Чонгук вновь смотрит на карты. Банды избавятся от него, как только подвернется случай, и не станут разбираться, какого черта он выпрыгивает из шкуры ради одного единственного человека, который для них считается всего лишь товаром. Чонгук отлично понимает, что в этом деле нужна компания, однако идти на контакт с Гуросан Па слишком опасно. В конечном итоге они покрывали «Когти» и наверняка использовали проституток для своих развлечений, как делали это позднее в Красном граните, являясь «особыми клиентами». Чонгук вновь смотрит на карту, выводя линию через Итэвон, который граничит с чужими территориями. Нужно еще раз наведаться к Саю, размышляет он, чтобы выяснить, в каких районах люди могут использовать подземелья. Банды тоже должны знать, однако Сай сохраняет нейтралитет и вряд ли выдаст нечто настолько секретное, если это будет угрожать его безопасности. Чонгук выдыхает, вновь опуская взгляд на порез, который все еще ноет, прежде чем в голову стреляет неожиданная мысль. Несколько районов на юго-западе находятся под охраной группировки Кóрса. Чонгук медленно поднимает взгляд. Гон Ю временами говорил о них. И даже считал, что именно Кóрса начнет господствовать в городе, прежде чем Гуросан Па захватили центральные районы и вписались в охрану всего нелегального бизнеса, который там существовал. Раньше они не были настолько сильны. Чонгук тяжело выдыхает, потому что на самом деле не хотел вспоминать наставника, но теперь от этих мыслей никуда не деться. Продолжая размышлять о банде, он вспоминает, что однажды на базу рапторов приехал один из представителей Кóрса. Чонгук едва запомнил его лицо, потому что был чертовски измотан тренировкой и стрельбой, однако тот парень, без сомнений, разглядывал «рапторов» очень внимательно. Наверняка присматривался, чтобы позднее использовать их как оружие. Мрачный взгляд Чонгука сверкает при контрастном свете, когда он пытается вспомнить подробности, но отвлекается на загоревшийся экран телефона, на котором высвечивается имя Намджуна.***
namjoon: еще четыре минуты. Чонгук нервно затягивается сигаретой, в очередной раз перечитывая сообщение на экране. Не представляя, чего ожидать от их встречи, он напрягается с каждым порывом ледяного ветра, но не разрешает себе волноваться. Лес около дороги кажется неестественно черным из-за темноты. Чонгук швыряет взгляд на наручные часы, отмечая про себя половину второго ночи. Заряженный пистолет привычно холодит грудь, чувствуясь слишком большим весом в кармане куртки. Намджун может оказаться кем угодно. Чонгук не позволяет наивности и доверию к людям притупить его бдительность. Опираясь о машину бедром, он вспоминает рассказы Джина о его детстве. Каждая мысль заставляет напрягаться сильнее, нервно стряхивая пепел на влажный после дождя асфальт. Джин мелькает неясной картинкой в голове, заставляя на миг прикрыть глаза. Чонгук уверен, что он был самым красивым ребенком на свете, но именно это оказалось его личной катастрофой. И как же сильно он продолжает скучать по нему. Черный автомобиль сверкает гладкой сталью вдали, освещая дорогу перед собой ярким светом. Чонгук швыряет бычок на землю и выпрямляется, не позволяя себе больше отвлекаться. Большие жирные колёса раздавливают мелкий гравий с негромким хрустящим звуком, когда машина подъезжает ближе и останавливается напротив. Дыхание замедляется, когда открывается водительская дверь, а мозги предательски кричат вытащить ствол на всякий случай, но Чонгук не ведется. Сохранять спокойствие всегда важно для хорошего первого впечатления, когда встречаешься с человеком, который тоже может оказаться преступником. Высокий крепкий парень в деловом костюме сверкает взглядом и захлопывает дверь, кивая Чонгуку, словно это не первая их встреча. Начищенные до блеска ботинки привлекают внимание даже при жалком освещении фонаря вдали, не позволяющего разглядеть его лицо, прежде чем он подходит ближе и протягивает ладонь для знакомства. — Намджун, — произносит он с легкой улыбкой, вызывая еще больше недоверия, но Чонгук проглатывает опасения и пожимает руку. Примерно таким он его и представлял по дороге сюда. — Я наслышан о тебе, куратор Джина. Это ведь ты присматривал за ним? Неприятные колючие мурашки вмиг прошибают все тело, однако Чонгук заставляет себя несильно кивнуть, выдерживая изучающий взгляд на себе. Темное пальто Намджуна выглядит чертовски дорогим даже во мраке ночной улицы. Наручные часы со стальным циферблатом лишь подчеркивают богатенький образ, сверкающие настолько сильно, словно в них вживили настоящие бриллианты. Чонгук хмыкает. Людям с деньгами нельзя доверять. Не после всего дерьма, через которое прошел сонбэ. — Да, но меня выгнали несколько месяцев назад, — мрачно отвечает Чонгук, поднимая взгляд, чтобы заметить, как Намджун разглядывает его ничтожную машину позади. Определенно, он давно не видел такой хлам. — Мне сказали, что ты знал Джина с детства, это правда? Намджун рывком переводит на него взгляд и на миг выглядит растерянным, словно забыл, зачем приехал сюда. Застигнутый воспоминаниями из прошлого, он хмурит темные брови, заметно напрягаясь всем телом, но силой берет над собой контроль. — Честно сказать, мы жили вместе какое-то время. Чонгук замирает, когда долбаное сердце вдруг сжимается. Черт возьми, он не ожидал этого. — Вы были знакомы из детдома? — Удивлен, что ты слышал о детдоме, — протягивает Намджун, прищурившись с задумчивым видом, словно решает, насколько большой правды заслуживает парень напротив. — И это почти правда, потому что мой отец забрал его оттуда. Земля вмиг выскальзывает из-под ног. Чонгук мрачнеет за секунду, крепко сжимая кулаки, когда осознание его слов обрушивается на него сверху, как снежная лавина. Не двигаясь, словно ожидая объяснений, он прожигает Намджуна яростным взглядом, готовый в любой момент вытащить пистолет и убить ублюдка прямо здесь. Без малейших сраных колебаний. — Господин Ро, — подтверждает Намджун, однако вовремя замечает реакцию и резко бледнеет, охваченный ужасом от этой злости, которую ясно видит на лице Чонгука. — Нет, я давно отрекся от него. Не подумай ничего плохого, это правда. Этот выродок испортил не только жизнь Джина, но и мою, черт подери. Чонгук с раздражением вскидывает брови. Доверие к людям должно исчезнуть из него навсегда, со злостью размышляет он, сжимая пальцы еще сильнее. Однако что-то внутри негромко шепчет, что Намджун действительно не врет. Довольно легко представить господина Ро в роли отца, который издевается над своим сыном, чтобы тот позднее возненавидел его. — На самом деле я не искал Джина, — осторожно продолжает Намджун, словно пытаясь вызвать еще немного доверия. Чонгук не двигается. — Он прожил с нами всего несколько лет, а потом я решил, что больше никогда не увижу его. Полиция отправила его обратно в детдом, когда ему было примерно четырнадцать. — Что? — Чонгук внезапно чувствует, что знает чертовски мало о его жизни, даже после всех рассказов сонбэ. — Полиция? — Отец отвез его в одно зверское место в городе, — мрачно отвечает Намджун, выдерживая его ядовитый взгляд. — Через две недели их накрыли копы, но папаша подстраховался и избежал ответственности, потому что все доки были оформлены на чужое имя. Никто не мог сказать, кто именно притащил туда Джина. Вскоре он снова оказался в интернате, и я больше его не видел. Чонгук резко закрывает глаза, делает шумный вдох и размеренный негромкий выдох. Чертовы эмоции зашкаливают, но он изо всех сил пытается сдержать их, не позволить ярости вырваться. Разговор с Джином в мотеле появляется в памяти, как по щелчку пальцев: сонбэ рассказывал, что в четырнадцать лет господин Ро вывез его из дома и оставил в клубе для старых извращенцев, где было полно детей. Именно это имеет в виду Намджун сейчас. Чонгук негромко рычит, вновь открывая глаза, но становится немного легче от мысли, что Джин вернулся обратно в детдом после всего этого безумия. Вернуться в дом чудовища было бы гораздо хуже. Впервые за все время Чонгук приходит к мысли, что у Джина была жизнь. Настоящая, которая длилась хоть какое-то время. Чонгук не может поверить, насколько счастлив знать это. — Я слышал, что он даже поступил в колледж, — продолжает Намджун, словно чувствуя, насколько Чонгук заинтересован этим. — Но я никогда не проверял и не пытался искать его. Я видел, как отец смотрел на него дома… это было отвратительно, и я решил, что не должен никогда вмешиваться в его жизнь. Джин был особенным для моего отца. Я действительно ненавидел это и держался подальше. — Но ты все равно пришел в клуб и начал спрашивать о нем, — мрачно напоминает Чонгук, не позволяя себе забыть, с чего они начали. Намджун прочищает горло. — Зачем? — Раньше до меня доходили слухи, где именно работает Джин, но когда отец решил выкупить один из этих клубов, я понял, что причина в нем, — медленно объясняет он, не делая резких движений. Чонгук на взводе. Нельзя говорить ничего лишнего. — Я не хотел ввязываться, но сплетни расползаются очень быстро. Джин пытался покончить с собой, ведь правда? Чонгук дышит медленно, но свирепо. Обжигающие нутро мысли смертельно рады напомнить о себе, вспыхивая красочными картинами кровавой ванны и лежащим Джином в ней, посреди всей его невероятной боли. Чонгук крепко сжимает челюсти, пытаясь не реагировать, но чертово сердце изнывает с громкими воплями, крича в груди, как озверевшее. Джин действительно пытался покончить с собой. Из-за ошибки Чонгука. Не выдерживая проклятой вины, он отводит взгляд. Дьявол, он должен срочно взять над собой контроль. — Я старался заботиться о Джине, когда мы жили вместе, — выдыхает Намджун, как будто не замечает, что Чонгук ненавидит подобные разговоры. — Джин был дорог мне. Иногда мы проводили вместе много времени, особенно на заднем дворе, когда играли. Вряд ли он помнит это сейчас, но это правда. Должен сказать, он был действительно хорошим. Однажды он подобрал бездомного щенка и несколько недель заботился о нем, пока лично не нашел человека, который согласился приютить его. Отец не разрешал заводить животных. Джин прятался с ним на чердаке, даже когда шел дождь и там было чертовски холодно. Когда я спрашивал, почему он не спустится вниз, он отвечал, что щенок боится оставаться один. Чонгук все еще не двигается, всеми силами не показывая, что это разрывает его на части. Джин никогда не заслуживал плохого отношения. Бесконечно доброе и огромное сердце искренне хотело сделать этот мир немного лучше, но было зверски растоптано за это желание. Чонгук медленно закрывает глаза. Зияющая дыра в груди сонбэ, очевидно, должна давно загноиться. Намджун внезапно сверкает странным взглядом, прежде чем его вид становится гораздо более уверенным. — Я не просто так спрашивал о тебе, — заявляет он, вытаскивая руки из карманов пальто, чтобы затем встряхнуть ими в непонятном жесте. Чонгук мрачно следит за ним, не понимая, что это значит. — Недавно я чертовски поссорился с отцом, знаешь. Этот старый козел начал угрожать, что испортит мне жизнь, а я ведь сам построил ее, ни разу не попросив его помощи. Это дико раздражает меня. Настолько, что теперь я хочу отомстить. Чонгуку не нужно много времени, чтобы догадаться, что он имеет в виду. — Мы с тобой на одной стороне, понимаешь? — добавляет Намджун, размеренно вращая кистью, словно разрабатывая суставы. — Я вижу, насколько много всего хён значит для тебя. Если ты собираешься что-нибудь сделать с этим, то должен знать, что я готов помочь. Связи в этом чертовом городе имеют вес. Но есть одно условие. Скажи, ты ведь всерьез хочешь найти его? Чонгук ощущает, что его чувства к сонбэ слишком очевидны, и не собирается спорить, доказывая обратное. Однако внезапное предложение выбивает весь оставшийся воздух из груди, как жестокий удар прямо в лицо: — Преданность в нашей работе очень важна, надеюсь, ты понимаешь это. И прежде всего тебе придется сделать кое-что для меня, чтобы затем я помог тебе. Ты должен убить человека. «Убить человека». Ненависть смешивается с отчаянием, вынуждая сделать очередной тяжелый выдох. Чонгук моргает несколько раз, пока смысл услышанных слов не проникает прямо в мозги, как разряд тока, переворачивая все в голове. Убийство одного человека может спасти жизнь другого. Насколько же нелепо и смешно это должно выглядеть. Чонгук снова закрывает глаза, против воли разрешая образу Гон Ю появиться перед глазами. Наставник с первого дня предупреждал, для чего он обучал каждого парня в отряде. Выполнять частные заказы. Без размышлений делать то, что необходимо, и плевать на человеческие правила. Разрываясь от злости изнутри, Чонгук швыряет взгляд вдаль, словно надеясь, что не проснется однажды сумасшедшим. — Я не хочу привлекать банды, потому что лишнее внимание здесь ни к чему, — объясняет Намджун, внимательно и осторожно наблюдая за эмоциями на лице Чонгука. — Я слышал, кто ты на самом деле. И какими способностями обладаешь. Иногда разведчики отца делятся со мной информацией, так что я видел твое досье и должен сказать, что чертовски впечатлён. Никто из моей личной охраны не смог бы потягаться с тобой, поэтому я думаю… Чонгук резко поднимает взгляд, взбешенный всей ситуацией. Достаточно болтовни. — Какой человек? Намджун впервые усмехается в ответ.***
Избегать навязчивых мыслей оказывается проще, если ты достаточно пьян, чтобы едва стоять. Чонгук делает еще один глоток и швыряет опустевшую бутылку прочь. Взметая ввысь, она пролетает по меньшей мере четыре метра и с оглушающим звоном разбивается о землю, исчезая посреди горы прочего мусора, разбросанного здесь повсюду. Смрад пригородной свалки заполняет легкие, однако алкоголь приглушает обоняние, и Чонгук даже не морщится, когда делает очередной вдох, словно его лицо закрывает противогаз или респиратор. Вонь здесь действительно чудовищная. Смешно признаться, что сильнее воняют только мысли Чонгука, шепчущие, что его жизнь разрушается со скоростью тысячи решений в секунду. Грязный белый комок мелькает в двадцати метрах впереди, проскальзывая в щель между огромными пакетами мусора, из которых вываливаются пластиковые контейнеры и коробки. Чонгук рывком поднимает ствол. Выстрел кажется оглушительным почти четыре секунды. Крыса мерзко пищит, пытаясь спрятаться, однако Чонгук стреляет еще раз, затем еще раз, прежде чем блядский писк прекращается. Дрожащие пальцы сильнее сжимают пистолет. Черное дуло медленно плывет в сторону, направляясь в разные щели, словно чтобы почувствовать чужое сердцебиение в мусоре. Легкий дымок размывает свалку перед глазами, но заметить следующий белый комок все еще легко для него. Чонгук стреляет без колебаний и рывком переводит руку направо, чтобы прикончить еще одну. «Я слышал, кто ты на самом деле». Чонгук раздраженно выдыхает, когда очередная чертова крыса пробегает в десяти метрах впереди, словно издеваясь, но теперь его обойма пуста для выстрела. Давно стоит смириться, принять то, что он представляет из себя. Чонгук насильно заставляет себя вспомнить, каким человеком его воспитали. Каким его сделала эта ебаная жизнь, до краев наполненная безумием и несправедливостью. Джин был единственным, кто делал его немного лучше каждый день, но он исчез и забрал все это с собой. Чонгук рычит, перезарядив ствол, и снова вскидывает руку для прицела. Белый комок мелькает немного дальше, заползая под бетонные балки и строительный мусор. Выстрел вновь оглушает, как взорвавшаяся петарда прямо перед его лицом. Пошатываясь от алкоголя и ненависти, он хрипло дышит, впившись взглядом в брызги крысиной крови. Их маленькое сердце должно останавливаться за секунду до того, как разрывается тело, разбрызгивая повсюду кусочки органов. Как же это отвратительно. Чонгук закрывает глаза, когда вновь начинается снегопад, осыпая горы разбросанного мусора белоснежной пылью. «Известный политик Ким Вонхэ, который уже наворотил много чертовщины за последние годы. Бессовестная богатая скотина. В ближайшее время собирается отдать на рассмотрение новый законопроект, который раздражает лично меня. Кроме того, мой папаша обожает его. Это должно придать тебе сил, когда вставишь ствол в его глотку». Чонгук действительно в бешенстве этой ночью. Очередное шуршание из-под мусора заставляет вновь поднять ствол. Несмотря на выпитый алкоголь, Чонгук наводит прицел меньше секунды, нажимая на курок. Вопль 45-го калибра разносится по всей свалке несколько раз, прежде чем он слышит шорох с совершенно другой стороны. Рывком обернувшись, чудом не теряя равновесие, Чонгук замечает бездомного, рыскающего среди мусорных пакетов вдали. Черный силуэт почти сливается с деревьями, но приглядеться достаточно, чтобы увидеть человека. Чонгук хмурится, сильнее сжимая пистолет, который теперь ощущается почти горячим. «Это изменит тебя навсегда». Чонгук наводит прицел и выстреливает. Однако специально промахивается, и пуля пролетает в десяти сантиметрах от чужой головы. Кидаясь на землю, мужчина жалобно кричит и ползет прочь, разбрасывая ценный мусор, пока не скрывается в темноте свалки. Не дрожа и не сожалея, Чонгук медленно опускает пистолет, но какое-то неприятное чувство в груди все же заставляет его отвести взгляд. Это действительно нелегко. Принять решение, которое навсегда превратит его в чудовище. Чонгук закрывает глаза и несколько секунд стоит в полной тишине, прежде чем чувствует, что готов сделать это. Осознание не приходит яркой вспышкой, не заставляет сердце пропустить удар или взвыть, сожалея о его исчезающей человечности. Чонгук просто открывает глаза и понимает, что если поднимет ствол в следующий раз, то застрелит человека. Чонгук отлично помнит, кто он на самом деле.