Искра в темноте. Дьявольское наследие

За тысячу лет, что он жил в качестве бессмертного, не считая его смертной жизни, Клаус мог пересчитать по пальцам те разы, когда у него по-настоящему тряслись руки. От страха. Настоящего, панического, вязкого и удушающего. Даже Майкл, быть пойманным которым было весьма ужасающей перспективой, в нем не вызвал такое количество этого отвратительного чувства. Как и возможность быть заколотым колом из белого дуба. Все это меркло и тускнело на фоне того, что он потерпел неудачу, как отец, не прошло и года, как он им стал. Становилось ничем, при осознании того, что его детей украли. Всех. Сольвейг, его милую принцессу, его первенца, ее приемную сестру, которая просто оказалась не в том месте и не в то время, и безымянную малышку, которую родила Хейли прямо у него на глазах. И если последнюю, он знал, кто забрал, и кого нужно убить, чтобы вернуть дитя (чертовы девки с Жатвы! Две из них, если быть точными) то первых двух, которых украла третья — Моник Деверо, Клаус не знал где искать от слова совсем. Та, пришла к ним в дом примерно в тот момент, когда Софи закончила делать камни, и армия вампиров направлялась туда, притворившись напуганным агнцем, а потом, едва лунные кольца были созданы, показала свое истинное лицо. Раскрыла свой союз с Франческой, которая оказалась оборотнем с не активированным геном, наслала на него проклятие, благодаря которому, он стал источником силы для новообращенных оборотней, убила тетку, и отдав своим подружкам Хейли, забрала Солу и Розу, после чего исчезла. По крайней мере, так ему сказал Элайджа, ибо он сам был занят битвой с Марселем, за пределами особняка. Впрочем, даже одну дочь Клаус вернуть не смог. Когда девчонок удалось убить после того, как они с братом целую ночь пробродили в заколдованном лабиринте склепов, и обнаружили Хейли, было потерянную для них, безжалостно убитую, едва та коснулась дочери, в состояние перехода, а Марсель забрал дитя, Клаус кинулся его преследовать, но… …тот даже кладбища не покинул. Его явно кто-то вырубил, и его тело валялось в полуразрушенном склепе, прямо напротив входа на кладбище. Но самое главное, его руки были пусты. Никаких следов малышки. Не рядом, или где-либо еще, не было хрупкого младенца. — Ее здесь нет, — потерянно прошептала Хейли, и завертела головой. Она все еще была ослабшей, голод был все более невыносим, а зов, который ее провел через иллюзию ведьм, стал слабее, но все еще был, и вел куда-то за пределы кладбища Лафайет. Брюнетка тут же направилась по этому зову, к воротам, но пошатнулась, и чуть не упала. Элайджа подхватил ее за локоть, и тихо сказал: — Стой, Хейли. Ты не… — Я должна найти свою дочь! — рявкнула она и оттолкнула мужчину. Хейли вновь посмотрела в сторону ворот и шепотом добавила: — Она где-то там. Я чувствую. После чего, целеустремленно, слегка пошатываясь, пошла вперед, а мужчины переглянулись. Спустя мгновение, Элайджа поколебался, но пошел следом, а Клаус на миг задержавшись, подошел к Марселю, и попытался привести его в чувство, чтобы узнать, что случилось. Не вышло. Вампир был совсем плох, и даже после того, как влил в его рот немного своей крови, не пришел в себя. Клаус разочаровано зарычал, но запирать где-либо вампира было некогда, как и ждать его пробуждения. Поэтому он бросил его и последовал за Хейли и братом. Найти дочерей было важнее, чем вершить месть.

***

Елена оказалась посреди леса. Точнее на тропке, по обе стороны, от которой росли деревья. Были тишина, только редкие птички чирикали, да гулял легкий ветер. Солнце светило, и согревало землю под ее ногами. Прямо картина умиротворения и покоя. Но она этого не видела. Лишь чувствовала, что ее дочь была где-то впереди, чуть левее тропы. Она была близка и весьма расстроена. Елена буквально могла видеть то место, где была ее дочь. Как ни странно, здесь, в лесу, чтобы был среди болот, все ее чувства были еще острее, и она могла ощущать все, что касалось этой земли, или то, что было под ней. Пара белок в трех метрах от нее, что прыгали по лесной подстилке, леса, крадущаяся за мышью и… поселение оборотней в нескольких километрах отсюда. Но ей они были не нужны. Ей нужно было… — Держи, и не двигайся с этого места, — вдруг сказала Елена и передала Фрейе, что увязалась за ней, дочь Хейли. Она холодно посмотрела на старшую Майклсон, которая с наслаждением вдыхала воздух, и которая с благоговением на лице приняла в свои объятия ребенка. — Если она пострадает, я убью тебя. И плевать, что ты ее тетка. Фрея с улыбкой посмотрела на кроху в своих руках, и потом подняла взгляд и нахмурилась. — А ты куда? — подозрительно спросила она. — За своей дочерью, — решительно сказала Елена, и зная, что, если та даже удумает куда уйти, она почувствует это. Под землей этого леса и в этих болотах пульсировала жизненная сила великого мегамицеллия. Последняя мысль вызвал в ней краткий миг замешательства, ведь она не считала какую-то грибковую колонию, чем-то выдающимся… Или считала? Елена тряхнула головой, и вновь, уже привычно, задвинув все лишние мысли о посторонних вещах в закоулки своего разума, вернулась лишь к своей цели. Ее дети. Она пошла туда, где чувствовала свою дочь, оставляя позади Фрею, сверлящую ее затылок, и не оглядывалась. Шла она минут пятнадцать. Зов становился все сильнее, и в какой-то момент, Елена услышала какое-то заикающиеся бормотание какого-то молодого голоса, а потом перед ней стали расходится деревья, и она оказалась на окраине поляны. Посреди, которой была яма, а над ней стоял какой-то молодой пастор и испуганно шептал молитвы упокоения души усопшего. А еще здесь была Моник Деверо, а в руках у нее была корзина с… — Сола, — изумленно и с облегчением выдохнула Елена, увидев свою малышку. Так тихо плакала, явно уже выбившись из сил, но Деверо не обращала внимание на это, а с жадностью смотрела вниз. Елена тут же прищурилась, видя такое холодное отношение к бедствию свое дочки от это маленькой, хитрой, обманчивой сучки. Та, ей еще на кладбище тогда не понравилась… Ее первым порывом было тут же кинутся вперед и вырвать дочь. А потом вцепится ей в глотку и вырвать ее. Втянуть жилы и вспороть брюхо, питая землю ее кровью. Растоптать и разорвать наглую девку!.. В этот раз, ее кровожадные порывы Елену даже не встревожили. Она застыла за кустами, и как ястреб следила за дочкой. Девушка чувствовала странную срочность, и не осознано, переведя взгляд на пастора, Елена так же инстинктивно ощутила, что не может позволить ему закончить свой ритуал. Не знала почему, но должна была. Поэтому выход был лишь один. Словно в ответ на ее мысли, Елена ощутила, что под землей, где-то глубоко, что-то радостно забурлило, и повинуясь ее мысли, прямо за спиной пастора из земли вдруг появились черная субстанция, и стала стремительно увеличиваться, и приобретать форму неуклюжего, склизкого, перекошенное, зубастого создания. Оно было выше на голову пастора, который замер на полуслове, и обернулся. Но не успел даже вскрикнуть, как тот зарычал и неестественно широко распахнув свою ужасающую пасть, полную кривых зубов, каждый из которых был с ладонь длинной, и поглотил его голову по самую шею, а потом и с громких хрустом откусил. Было поднявшиеся руки мужчины в один миг упали, как плети, по бокам, выронив из рук крест и библию, его колени подогнулись, и он упал. Без головы, которую с удовольствием, хрустом, и причмокиванием доедало существо. «Плесневик», — почему-то всплыло в голове Елены. Она не разу не слышала такого названия и не видела существа, но знала, что оно такое и как называется. Странно… Но размышлений ее вдруг отвлекла Моник, которая в ужасе замерла, смотря на существо, что хрумкало черепом, и наклонилось, чтобы перекусить остальными частями тела несчастного пастора. Ее пальцы ослабли, и корзинка с Солой выпала из ее рук. Сердце Елены екнуло, а ее рука взлетела вверх. Ее запястье вновь оплела черная живая, немного влажная, лиана, чувствующая себя, как часть нее, которую она сжала, как хлыст, и та, выстрели вперед, оплела корзинку, ловя ее в миллиметрах от земли, а потом она дернула руку назад, и вот уже через секунду, Елена присела, и нетерпеливо подняла на руки свою бедную малышку. Она хныкала, но едва оказалась в материнских объятиях, как затихла и только слегка икала. — Моя сладкая, моя родная любимая принцесса, — прошептала Елена, прижав к груди малышку. Она осыпала заплаканное личико поцелуями, и чувствовала, как ее буквально распирало от того количества любви, которое она чувствовала к своей дочке. Но все же чего-то не хватало. Роза. Ее вторая, приемная, но не менее любимая, дочка. Елена застыла, все еще прижимаясь носом к макушке малышки, чей аромат она с наслаждением вдыхала, и медленно подняла глаза на Моник. Та уже очухалась, и, очевидно, успела сжечь Плесневика. Она быстро обыскала поляну глазами, явно ища источник, создавший монстра и забравший дитя. Тут ее взгляд встретился с глазами Елены, все еще стоящей среди теней деревьев, и она прищурилась. — Ты!.. — выпалила она, и вскинула руки. Латынь так и рвалась с ее губ, чтобы сотворить заклятие, но так и не была озвучено. Ее горло оплела, вырвавшаяся из земли за ее спиной черная лиана, и она схватилась за нее. Девушка попыталась оторвать склизкую и поразительно живую субстанцию от шеи, но та, как питон, медленно, но, верно, сдавливала ее трахею, выдавливая из нее жизнь. Губы Елены неторопливо распылись в улыбке, и она, степенным шагом, стала подходить к ведьме, бережно обхватив голову Солы и прижимая ее к себе. — Ты мне еще на кладбище не понравилась, — произнесла Елена голосом, в котором затесались нечеловеческие металлические нотки. Она затормозила перед девушкой, которая уже начала хрипеть, и наклонила голову на бок с детским любопытством смотря на то, как та задыхается. Ей не было жаль Моник. Она покусилась на ее ребенка!.. Детей. И, наверняка, была той, из-за кого ребенок Хейли родился раньше времени, и, возможно, уже был сиротой. — Где Роза? — зарычала Елена, и, повинуясь ее мысленному приказу, хватка на горле девушки ослабла. — Я… Я… Что т-ты?… — в ужасе прохрипела Моник, а потом захлебнулась, тем небольшим глотком кислорода, который все же смогла проглотить, когда ее горло вновь стиснула мертвая хватка этой склизкой лианы. Она бесполезно скребла по ней, но ничего не могла сделать. Темная и вязкая жидкость лишь забивалась ей по ногти и все. Елена прищурилась. — Где Роза?.. — настойчиво повторила она. Моник замотала головой, и беззвучно стала открывать рот, пытаясь поймать хоть каплю живительного кислорода. Ее лицо покраснело от натуги, и тут хватка на ее горле вновь ослабла. Она судорожно вдохнула воздух, и просипела: — Я… н-не… б-брала… Девч-чонка… ос-сталась в… в д-доме… Елена несколько секунд смотрела ей в глаза, а потом кивнула. — Верю, — благосклонно сказала она, и, в ту же секунду, лиана вновь стиснула шею Моник. Не прошло и мгновения, как по поляне, разнесся краткий, но громкий, звук хруста, и уже безжизненное тело Моник, с неестественно вывернутой шеей, упало на землю, а лиана исчезла, впитавшись обратно в землю. Елена вздохнула, и вновь коснувшись губами макушки придремавшей дочки, словно пытаясь вновь убедится, что та здесь, повернулась, чтобы уйти, но вдруг застыла, только сейчас, краем глаза увидев то, что было в яме. Гроб. До боли знакомый и с вензелем в форме буквы «М» на крышке. Тот самый, что идиотский отец ее дочери и его такой же брат, чуть не предали земле все это время назад. Гроб с костями Эстер. Елена прикрыла на миг глаза и выругалась. Ей не нужно было семь пядей во лбу, чтобы понять, что Моник пыталась освятить кости этой старой калоши, которая все никак не сдохнет. Она фыркнула, и пару мгновений посмотрев на гроб, прищурилась. Вдруг яму, и тела на поляне, оплела черная густая субстанция, а когда на растворилась, ямы больше не было. Земля была такой, какой была до того момента, как ее раскопали, а тела Моник и пастора исчезли. — Выкуси, стерва. Теперь тебя никто не найдет, — пробурчала Елена и, более не оглядываясь, пошла в ту сторону, где оставила сестру Солы и ее новоявленную тетку.