Agnosthesia

Сидя в каком-то баре подальше от дома, я заливал алкоголем очередную ссору со своей девушкой. Мне кажется, это конец наших отношений, я так устал от этих скандалов на пустом месте, хотя нередко сам становился их инициатором. Видимо, мы уже просто бесим друг друга последние несколько месяцев. Похоже, я не способен долго уживаться с кем бы то ни было. Хотя по началу кажется, что вот она — та самая единственная. Два или три месяца эйфории от влюблённости, хочется постоянно видеть объект обожания рядом с собой. Принимается решение съехаться, чтобы всегда быть рядом. Потом всё постепенно скатывается в банальную бытовуху. Уже нет тех пресловутых бабочек в животе при одной мысли о ней. Ещё какое-то время спокойной жизни, и вскоре я начинаю раздражаться на пустом месте от какой-нибудь обычной фразы или просьбы, глупых вопросов. Раньше они не казались глупыми. А теперь просто бесят, хочется, чтобы она оставила меня в покое. И так каждый чёртов раз. Очередной круг замкнулся. Спустя пару часов выпито уже достаточно, чтобы появилось легкое двоение в глазах. Захотелось совершить какую-нибудь глупость, и чтоб потом никто не выносил из-за этого мозги. Пока мозг был занят стратегическим планированием того, как бы выставить уже бывшую пассию из моего дома с минимальными моральными потерями, взгляд зацепился за сидящего за угловым столиком в одиночестве парня с взъерошенными высветленными волосами и худющими плечами в растянутой полосатой футболке. Это всё, что я мог видеть из-за его положения. Он что-то увлечённо рисовал, склонившись над большим блокнотом на пружине. Периодически поднимая лохматую голову и прикусывая кончик карандаша, окидывал быстрым взглядом людей вокруг. Мне стало очень интересно узнать, что там рисует этот юноша, и я, долго не раздумывая, поднялся со своего места и направился в его сторону. — Привет. Прошу прощения за беспокойство, но мне стало очень интересно, что ты рисуешь. Идиотская неловкая полуулыбка растянулась на лице помимо моей воли. — Эмм… — он поднял на меня растерянный взгляд и смущённо улыбнулся. — Да ничего особенного. Я, так сказать, просто набиваю руку. Если так интересно, можете присесть и посмотреть. Хотя тут нет особо ничего, стоящего внимания. Я опустил взгляд на блокнот и увидел там несколько набросков фигур людей в разных позах. Присаживаясь рядом, оглядевшись по сторонам, я постепенно понял, что это были рисунки с натуры посетителей бара.  — Отлично рисуешь, — от этих слов его лицо буквально засветилось, появился огонёк в глазах. — Это твоя работа или просто увлечение? Парнишка выглядел довольно молодо, возможно, ему даже не было и восемнадцати, и я не знал, о чём ещё с ним говорить. В голову поскреблась мысль, что он совсем еще ребёнок, и какого хрена вообще я делаю. — В будущем это обязательно станет моей работой! — с воодушевлением заявил он мне. — А пока еще несколько лет учиться. Он поставил локоть на стол и подпёр левой рукой щёку, протянув мне правую, посмотрел в глаза.  — Я Пауль, кстати!  — Цвен. Отвечая на рукопожатие, зачем-то я представился именем, которое уже лет десять назад сменил на другое. Исправляться и оправдываться было бы глупо. Что ж, пусть будет Цвен. Какое-то время Пауль молча разглядывал моё лицо. Я почувствовал легкую неловкость, так нахально на меня редко кто пялился. Через минуту он выдал: — Ты красивый, можно я тебя нарисую? И ничего, что я на «ты»?  — Ничего, — я на секунду завис от такого неожиданного предложения. — Можно, но только, если ты потом разрешишь мне забрать рисунок.  — Да без проблем! — на его хитрой физиономии заиграла довольная улыбка. Парень взял со стола свой блокнот, перевернул в нём страницу, напуская серьёзный вид. Покрутил головой, оглядываясь по сторонам и велел мне отодвинуться на край диванчика, на котором мы сидели. Холодными мягкими пальцами взявшись за подбородок, повертел мою голову из стороны в сторону, ища, видимо, удобный угол обзора. И почему-то тихо, почти шёпотом, пояснил:  — Так свет падает лучше, чтобы тень не скрывала глаза. Когда Пауль это сказал, до меня вдруг дошло, что я почти не дышал эти пару минут, пока его пальцы хозяйничали на моём лице, выискивая нужный ракурс. Пока эта странность прокручивалась в мыслях, он отодвинулся на другой край дивана, скинул кеды и уселся в позу лотоса.  — Надо о чём-нибудь говорить, — выныривая из своих мыслей, я сначала не понял, о чём речь. — Иначе ты начнёшь засыпать от скуки, пока я работаю, и получится не очень. Давай, расскажи мне что-нибудь. Сколько тебе лет, есть ли жена, дети, собака, дом с белым заборчиком и бассейном во дворе? Перечисляя всякие глупости, он легко рассмеялся, не отрываясь от своего занятия. Я ухмыльнулся на последних словах и сказал:  — От моих ответов на подобные вопросы ты сам начнёшь засыпать от скуки, потому что всё до банального просто — детей нет, собаки нет, с девушкой расстался. А заборчик на крыше считается? На словах про девушку он мимолётно нахмурился, а потом удивлённо поднял брови и, слегка округлив глаза, спросил:  — На крыше? Ты что, Карлсон? — и завалился на спинку диванчика заливаясь от хохота. — Небось ещё и в самом расцвете лет? — стирая кулаком слезинку, выступившую от смеха, Пауль мазнул грифелем карандаша, зажатого между пальцами, по носу, оставляя еле заметный след. Я машинально потянулся и большим пальцем стёр тёмное пятнышко с его физиономии. Он скосил глаза к носу и смешно сморщился.  — Сиди ровно, а то ничего не выйдет, — он выпрямился, возвращаясь к рисунку, и сделал серьёзное лицо. Было очень интересно, что там получается, но Пауль держал блокнот вертикально, уперев нижний край в сгиб локтя. Он ошибся насчёт того, что я начну засыпать от скуки, потому что скучно мне не было совсем. Алкоголь немного выветрился из головы, а вот желание творить глупости никуда не исчезло. Наоборот, хотелось чего-то необычного, новых ощущений. Пока мой новый знакомый был занят моим портретом, я без тени смущения разглядывал его и пытался угадать, сколько же ему лет. И не посадят ли меня, если я сотворю эти самые глупости в его компании. С его согласия, конечно. Если он меня не пошлёт куда подальше. Просидев в тишине минут десять, я решил осторожно прощупать почву.  — Тридцать лет.  — Что? — Пауль поднял на меня взгляд, слегка сдвинув брови.  — Твой первый вопрос был про мой возраст.  — А, понятно, — он снова заулыбался. — Ну я так и подумал примерно.  — Может тоже поделишься ответами на те же вопросы? А то я и правда сейчас усну в тишине, — наглое враньё, но ему об этом знать не обязательно.  — Мне семнадцать, — парень состроил наигранно грустную рожицу. — А с остальным у меня всё ещё хуже, чем у тебя. Даже заборчика нет. Ладно, семнадцать — нормально. Осталось выяснить самый интересный момент…  — Да ладно тебе, от девчонок небось отбоя нет.  — Ну так себе, — щеки слегка покраснели. — Не в этом дело. Готово! С широкой улыбкой Пауль развернул ко мне блокнот. Сказать, что я обалдел — ничего не сказать! Как будто в зеркало смотрелся. Конечно, было ясно, что за то короткое время, что мы тут сидим, шедевр реализма не сделаешь. Но сходство было поразительное, несмотря на небрежные штрихи кое-где. Которые даже придавали рисунку оригинальности.  — Ничего себе! Да ты настоящий мастер, ты знаешь это? — пока я восторгался его талантами, он поставил в углу листа замысловатую подпись, широким жестом вырвал лист из блокнота и протянул его мне. — За такую красоту я, как минимум, должен тебе обед!  — Ты разве не знаешь такое выражение — художник должен быть голодным? — опять смеётся.  — Чушь какая. Я не могу забрать это за просто так. Давай хоть пива тебе куплю или что ты пьёшь обычно?  — Не надо, у меня есть идея получше, — он хитро прищурился. — Поехали ко мне. Вот это поворот.  — Чего? — от такого заявления у меня в голове произошёл «сбой в программе», ведь я сам собирался предложить примерно то же. Но ошарашенный такой прямотой и тем, что он меня опередил, не мог сказать ничего осмысленного.  — У тебя тоже, наверное, от девчонок отбоя нет, — Пауль спокойно посмотрел мне в глаза, протянул руку и отвёл за ухо упавшую мне на лоб прядь волос. — Но не они, кажется, тебя сегодня интересуют. Не так ли?  — Так, — я медленно кивнул, разглядывая его лицо, которое определённо нравилось мне всё больше. Особенно, когда на нём сияла улыбка, которая делала этого парня похожим на солнце. — И ты не боишься звать домой едва знакомых людей?  — Может немного. Но, с другой стороны, чего мне бояться? Украсть у меня нечего, кроме моих блокнотов и карандашей, — заговорщически понизив голос, он наклонился ко мне и проговорил в самое ухо. — А себя я отдам тебе добровольно. От этих его слов меня бросило в жар, а сердце начало биться быстрее. Очень интересно, раньше я так никогда на свой пол не реагировал. Хотя раньше мне никто из них и не шептал на ухо всякие пошлости. Интересно, с парнями всегда вот так всё просто, или это мне попался такой прямолинейный экземпляр? Сдаётся мне, будь на его месте какая-нибудь девчонка, мне пришлось бы ещё долго её уламывать, и не факт, что получилось бы. Пауль отстранился, положил локоть на спинку дивана, задрал голову и попытался посмотреть на меня сверху вниз. Почти получилось.  — К тому же, завтра я уезжаю. Выходные заканчиваются, мне пора снова учиться. И не знаю, вернусь ли вообще в Берлин когда-нибудь. Так что у тебя есть единственный шанс отблагодарить меня за свой прекрасный портрет. Вообще отлично, надеюсь, город, в котором он учится на другом конце Германии. Именно это мне и нужно было, чтобы потом никогда его больше не видеть. А то мало ли, ещё вздумает надеяться на какие-нибудь отношения. Но это точно не про меня. Всё складывается даже лучше, чем я ожидал. *** Только что мы устроились в салоне автомобиля поудобнее, и стоило водителю нажать на газ, как я почувствовал нечто странное, слегка щекочущее в области между моих ног… Как только до меня дошло, что это чьи-то нахальные шаловливые ручонки залезли туда, куда не надо, захотелось громко завопить от возмущения, но позволить сделать это я себе не мог — не по статусу. Пауль, тем временем, игриво улыбается и прямо-таки буравит меня своим наглым взглядом, гипнотизирует так, что я не замечаю, как легко расстёгивается ширинка на моих брюках… Затем он прикладывает палец к губам, намекая, чтобы я не издавал ни звука, и достаёт наружу мой влажный, томящийся член. С каждым поступательным движением плотно обхватившей его руки у меня становится всё меньше и меньше желания противостоять, и я сдаюсь, падая в объятия сказочного наслаждения… Его миниатюрные, проворные пальчики то и дело скользят по моему члену, который от возбуждения набухает и становится настолько мокрым, что смазка уже стекает по ладони. Я больше не боюсь, что мы делаем что-то неправильное; не боюсь, что нас вдруг увидит невзначай заглянувший в зеркало таксист, я просто отдаюсь его настойчивым и, надо сказать, умелым движениям настолько, что только две чёткие мысли меня ещё не покинули: нужно во что бы то ни стало сдержать так рвущиеся наружу сладкие и протяжные стоны, и как можно быстрее кончить… Со вторым у меня не получилось.  — Приехали. С вас… — протараторил водитель, который, казалось, старательно избегал возможности заглянуть в зеркало — назвав сумму, он даже на миллиметр не повернулся. Мне же лучше. Быстро убрав всё ещё колом стоящий член обратно в трусы и застегнув сверху ширинку брюк, я в спешке расплатился и выскочил из автомобиля, параллельно выталкивая оттуда мелкого негодяя. Ну, гадёныш, я с тобой ещё рассчитаюсь. Мы быстро поднялись на нужный этаж в полном молчании, но несмотря на отсутствие каких-либо оправданий и объяснений напряжение с каждой секундой накалялось. Боковым зрением я замечал наглую ухмылку, стараясь контролировать своё дыхание, чтобы Пауль не понял моих намерений раньше положенного времени. Набухший до предела член, к счастью, мне удалось прикрыть рюкзаком, просто чтобы заранее его не дразнить. Дверь открывается, и как только он своей летящей походкой запорхнул внутрь, тут же закрыл замок и бесцеремонно, ничего не спрашивая и не объясняя, жадно впился в мои сухие губы. Я, в свою очередь, начал чувственно и с огромным желанием отвечать на поцелуй, исследовать языком, проталкивая его внутрь, чтобы показать, кто тут хозяин. Это чудо с придыханием томно стонет в поцелуй и ощутимо расслабляется. Поняв, что сопротивление сломлено, я крепко хватаю его за плечи и настойчиво оттаскиваю по направлению к кровати. Когда мы, не отрываясь друг от друга, расположились на ней, я слегка отстранился. — Уютно у тебя тут, романтично, — с небольшой долей иронии отметил я, разглядывая довольно типичный для обители художника интерьер. — Согласен, в этом творческом беспорядке есть что-то такое неуловимое, — отвечая мне, Пауль уже успел раздеться до трусов и полез к ширинке моих брюк. — Но не вздумай отвлекаться, я уже настроился. Ох, ты даже не представляешь, насколько настроился я… Уже через минуту я навис сверху, жадно облизывая шею, соски и аккуратный плоский живот, после чего он заливается наглым, звонким смехом, который до боли меня возбуждает. Резко, нетерпеливо стаскиваю с него трусы, с улыбкой замечая, что Пауль возбуждëн не меньше: из его плотного, по размерам чуть меньше моего, пульсирующего члена уже вовсю сочится смазка; слизываю её, вызывая у него приглушённый стон, действующий на меня словно алкоголь — затуманивает разум и побуждает действовать интенсивнее, заглатывать нежный, но такой крепкий орган по самые гланды… Не отрываясь, я освобождаю от трусов и себя. Ловлю на себе удивленный взгляд; понимаю, что не такого он ожидал, подкатывая ко мне в баре.  — Обещаю, через мгновение твой страх сменится неземным удовольствием, — нежно шепчу на ухо, тут же впиваясь в него с томным, глубоким причмокиванием, замечая, что это ощущение уносит его на седьмое небо. Пользуясь этим состоянием, переворачиваю его на живот… Как же грациозно он прогибается в пояснице, демонстрируя мне во всей красе самую привлекательную часть своего тела…  — Чего же ты ждёшь? — повернув голову назад, окидывает меня томным, блядским взглядом. — Не могу дождаться, когда ты уже ворвёшься в мою попку. Ну ты даёшь, Пауль, какой же ты всё-таки… Подлец! Приблизившись, я звонко шлепаю по обеим ягодицам ладонями, после чего начинаю хорошенько лапать их, вырывая сладострастные стоны удовольствия… Кажется, что каждое моё прикосновение вызывает у него своего рода микро-оргазм: стоит мне сжать мягкую, аппетитную округлость чуть сильней, тут же слышу в ответ крайне заманчивое предложение сейчас же максимально жёстко взять его. И в один момент он своего добился.  — Готов? — жаркий шепот снова обволакивает ухо, и я чувствую, как он одобрительно кивает. Тогда я одной рукой одновременно обнимаю и хватаю его член, совершая поступательные движения вверх-вниз, а второй начинаю его разрабатывать. Мои хорошенько смазанные пальцы, обхваченные узким колечком мышц, по-блядски хлюпают, и он тут же заходится сладким, надрывным стоном.  — Ещё, ещё! — уже переходит на крик. — Я хочу чувствовать тебя внутри себя, хочу, чтоб ты оттрахал меня, как маленькую шлюшку! Растянув его уже на целых три пальца, понимаю, что Пауль готов. Подставляю свой пульсирующий, предварительно смазанный член к его аккуратной дырочке, и начинаю осторожно в неё вторгаться. Какое же удовольствие доставляет мне то, как он извивается и кричит! Крайне трудно не сорваться и не порвать его, поэтому я прилагаю максимум усилий, чтобы двигаться предельно медленно и осторожно. Спустя несколько секунд я уже полностью насадил его на свой член, и он, похоже, это почувствовал. Нас обоих накрыло сладкой негой, и я замечаю, что от кайфа мои ноги вовсю дрожат. — Хороший мальчик, — наклоняюсь и целую вспотевший затылок. — Поцелуешь меня? Он разворачивается и впивается в мои губы так, будто только этого и ждал, и лишь эта моя просьба послужила толчком, чтобы начать жадно посасывать, покусывать мои уже припухшие от наших ласк губы. Я замечаю, что Пауль уже на пределе, и решаю всё же его пожалеть — рукой помогаю ему кончить на скрипящую кровать, пока он стонет что есть мочи от испытываемого блаженства. Глядя на это, я просто не смог сдержаться: жар внизу живота накатывал всё сильнее, а яйца страшно болели от напряжения, поэтому я резко схватил его, развернул и сказал:  — Сейчас ты проглотишь её, понял? Не произнося ни слова, Пауль обхватывает набухший член губами, и этого оказывается достаточно, чтобы я излился ему в рот. Так обильно я не кончал очень давно: чтобы проглотить такой объем за один раз, его маленького шлюшьего ротика оказывается недостаточно, и небольшая белая струйка выступила наружу. Едва я закончил и отодвинулся в сторону, он тут же сглотнул, а затем улыбнувшись слизал оставшуюся сперму с губ, довольный, словно кот, наевшийся сметаны. Как только я об этом подумал, меня накрыла непонятно откуда взявшаяся нежность, и я просто прижал его к себе и повалил на кровать. Целуясь и обнимаясь, мы лежали так ещё долго, и всё говорило о том, что он, как и я, не хотел прерывать эту деликатную сцену. *** Домой я собирался уже под утро. Пауль спал, едва прикрывшись тонким одеялом. Во сне его лицо выглядело таким умиротворённым и по-детски невинным, будто это вовсе не он так страстно и жарко отдавался мне буквально пару часов назад. Стало слегка не по себе от этого. Господи, Рихард, ты больной ублюдок. Трахнул, по сути, ещё ребенка! Пусть он и явно в этом не новичок, и уже почти совершеннолетний… Но он же почти вдвое младше! А при том, что мне всего тридцать, такая математика не очень радовала. Какую ещё херню я могу натворить под алкогольными парами… Мне стало отвратительно от самого себя. Не хотелось уходить по-английски, тупо бросив Пауля одного, оставляя ощущение, что его использовали. Хотя он мог так и не считать. Но я так чувствую. Я пошел на поиски кухни и кофе. Подожду, когда проснётся. Пока я разбирался с содержимым шкафчиков на кухне, за окном полностью рассвело. Небо затянули тяжелые серые облака, грозящие превратиться в свинцовые тучи, заливающие всё вокруг холодным дождём. Настроение упало ниже нулевой отметки. С чашкой свежесваренного кофе я устроился на широком подоконнике и, открыв форточку, закурил. Пока я предавался мысленному самобичеванию и травился уже третьей сигаретой, за спиной раздались тихие шаркающие шаги. Я повернулся на звук и увидел до боли милую картину, которая добавила негатива в мысли и расстроила ещё сильнее. На пороге стоял Пауль, завёрнутый в простыню на манер римской тоги и сонно потирал глаза одной рукой, придерживая свой импровизированный наряд другой.  — Доброе утро, — пробормотал он чуть хриплым ото сна голосом. — А я думал, ты ушел.  — Как видишь, нет. Но собираюсь, — я выбросил на улицу докуренную сигарету и закрыл окно. — Не хотел исчезать по-тихому, как будто скрываясь с места преступления.  — А я бы свалил. Не люблю эти неловкие утренние прощания, — растрёпанное чудо прошло мимо меня и уселось на барный стул без спинки. Не любит он… И часто он так по утрам «прощается»? — Раз уж ты всё ещё здесь, может мне тоже кофе организуешь? Вот же наглец. Тонкие губы растянулись в широкую хитрую улыбку. Интересно, Пауль всегда так много улыбается? Ему очень идёт. Так, стоп. Идёт-не идёт… Пора валить уже домой, в самом деле. Я спрыгнул с подоконника и направился в сторону выхода.  — Я тебе не жёнушка, сам сделаешь, — сердито буркнул я, проходя мимо.  — Мне понравилось рисовать тебя, я бы повторил, если бы не нужно было уезжать. Прощай, — меня слегка передёрнуло. Ну уж нет, хватит приключений на дурную голову. За этой фразой последовал тихий смешок. Обернувшись, я чуть не раскрыл рот от увиденного. Пауль теперь сидел ровно между мной и большим окном. В тяжелых облаках наметился небольшой просвет почти ровно по центру, и в него прорывались яркие прямые солнечные лучи, прямо у него над головой. От этого светлые лохматые волосы как будто светились нимбом. Я пялился на эту сюрреалистичную картинку несколько секунд, но быстро очнулся и разозлился на самого себя. Ангелок, блять… Подхватив брошенный вчера у входной двери рюкзак, я вылетел из квартиры и поспешил убраться подальше от этого на удивление похотливого подростка и забыть всё это как страшный сон.