Прикосновения

Как только Сириус осознал масштаб своего проступка, остановить поток эмоций было невозможно. Казалось, все, что он держал в себе в течение нескольких месяцев, вырвалось на свободу. Это было похоже на пробуждение от долгого сна, осознание того, где он был, кем он был, и сколько тьмы проросло в нем. Больше не было апатии или печали, только мучительная ненависть к самому себе. Он выбросил все бутылки, отказался от алкоголя, от еды, тёплой одежды и сна. Сириус хотел прийти в себя, как можно скорее, наказать себя за все то дерьмо, что творилось с ним в течение осени. «Что я наделал? Что я наделал? Что я наделал?» — крутилось в голове каждую секунду, словно других мыслей там и не было. Он обещал быть с Римусом всегда. Убеждал, что не видел в нем монстра. А сам же и предал… Так жестоко и глупо. Он столкнулся с последствиями своих действий, не в силах перестать наказывать себя. На уроках Блэк сидел один, как можно дальше от Мародёров. Он чувствовал на себе испытующие взгляды и знал, что все ученики гадают, что он мог сделать такого ужасного, чтобы Джеймс перестал говорить с ним. Римус даже не смотрел в его сторону, сидел рядом с Бэйли или Поттером, смеялся и натягивал счастливую улыбку. Сириусу было спокойнее, зная, что Луни в безопасности, что у него есть защита и любимые люди. Он бы не хотел, чтобы друг грустил. Только пугало, что глаза Люпина были все время сонными и даже немного потухшими. В комнату Сириус так и не возвращался, ночевал первое время в больничном крыле. Обращался к Мадам Помфри за помощью побороть алкоголизм, и целительница давала ему усыпляющее зелье, разговаривала по душам, разрешала плакать на плече, когда терпеть одиночество было больше невозможно. МакГонагалл отстранила его после произошедшего от игры в квиддич, что, по правде говоря, не было худшим наказанием. Ему не хотелось видеть гнев в глазах Джеймса, он бы не вынес этого. Наказания Блэк также отбывал и в зале трофеев. Чистил и полировал кубки до самого вечера. Это помогало занять чем-то руки и избавиться от дурных мыслей. В столовую Сириус приходил совсем редко, разве что когда мучила жажда. Есть он не мог, мадам Помфри старалась подкармливать парня, давала специальные зелья, просила не мучить себя. Но он не мог позволить себе быть счастливым. Он так сильно хотел забрать всю ту боль, что причинил Лунатику. Через несколько недель ему стало чуть легче. Кошмары снились реже и боль не тревожила тело по ночам. Он больше не возвращался в больничное крыло, ночевал в выручай-комнате и даже иногда разговаривал с одноклассниками. Правда, сразу же замыкался в себе при виде трёх бывших друзей. Марлин одолжила ему несколько пачек сигарет, и курил Блэк больше не для «крутости», дурацкая привычка стала единственным утешением. Табачный дым успокаивал нервы и расслаблял напряженные мышцы. Его пожирало одиночество. Но больше всего – понимание, что ничего уже не исправить. Он смирился с мыслью, что навсегда останется таким сломленным и жалким, его все равно никто не захочет спасти. Для него не осталось спасательных шлюпок. Их никогда не было. И никогда не будет. «Возможно… мне просто не нужно ожидать того, что ты это оправдаешь. Не нужно верить, что ты хороший человек, и тогда мне не будет больно… Когда ты окажешься самым обычным Блэком. Таким же, как и вся твоя семья». Должно быть, он до конца декабря ходил по замку, как призрак. Сириус забыл, какого это – смеяться, улыбаться или шутить. Ему все время хотелось занять голову учебой, а лучше просто улечься спать. В одну из таких зимних ночей, когда Блэк лежал на холодном полу выручай-комнаты и пытался заснуть, двери неожиданно распахнулись. Он увидел того, кого ожидал меньше всего в своём убежище. Лили Эванс. — Ну и дыра у тебя тут, Блэк, — рыжеволосая девчонка поморщилась и оглядела помещение. Особенность выручай-комнаты заключалась в том, что она всегда отражала нужды человека. Сириус нашел ее в идеальном состоянии, именно такой, какую заслужил. Ни света, ни постели, ни одежды, ни еды. Только холодный воздух, сырость и серые стены. — Как ты тут оказалась? — Сириус поднёс свечу ближе к лицу и уставился на дрожащую от мороза девчонку. — Римус говорил, что ты, должно быть, ночуешь в выручай-комнате, — она присела в позу лотоса рядом с ним и поправила юбку. — Мне понадобилось всего две попытки, чтобы догадаться, как она выглядит. Я представила наихудший вариант, и она открылась. Блэк поджал ноги чуть ближе к себе и уставился на Эванс в недоумении. Какого черта она сюда пришла? — Чего тебе? — Сириус не хотел, чтобы гриффиндорка начала читать нотации. — Римус слишком гордый, — она кашлянула, будто в легком раздражении. — Но я нет. Кто-то же должен был тебя проведать. Сириус ощутил тепло, которого так давно не испытывал. Что-то затрепетало в желудке от осознания: друзья искали его на карте Мародёров. — Никто не должен был, — ответил Блэк и положил подбородок на колени. — Если бы ты знала, что произошло… Тебя бы тут не было. — Я знаю, — перебила она его, но голос был мягким и понимающим. — Северус рассказал. Но я также знаю, что ты не хотел обидеть Римуса. Ты его любишь больше, чем самого себя. В носу неприятно закололо от слез, и Сириус тяжело вздохнул. Как бы сильно он хотел вернуться назад в прошлое и все исправить. — Я могу ненавидеть тебя и Поттера, но… — Лили придвинулась чуть ближе и положила руку мальчишке на плечо. От человеческого контакта он чуть не дернулся, как испуганное животное. — Не мучай себя. Сириус ощутил себя таким слабым и беспомощным под ее взглядом, таким маленьким и ничтожным. Он взял ее руку в свою и тихо проговорил: — Неважно, простит ли меня Римус, это не изменит того факта, что он никогда не посмотрит на меня, как прежде. Я разочаровал его, превратился в самого, что ни на есть, Блэка. Я для него умер. Лили ничего не ответила, только придвинулась чуть ближе и неожиданно обняла. Легонько, едва ощутимо, но прижала к себе. — Он скучает по тебе, — Эванс погладила его по растрепанным волосам. От неё пахло пионами и полевыми цветами, чем-то свежим и таким непривычным в этой сырой и грязной дыре. — Я видела, как плачет Поттер на прошлой неделе… Сириус отодвинулся и посмотрел на неё в ужасе. — Им плохо без тебя, — Лили сама выглядела так, словно была на грани слез. — Дай им ещё немного времени, и вы вернётесь друг к другу. Блэк слабо кивнул в ответ. Так сильно хотелось верить ее словам. Эванс загадочно улыбнулась и протянула ему конверт прежде, чем уйти. В письме он нашёл записку, и сердце замерло при виде почерка Джеймса. «Ты, может быть, и поступил, как полный кретин. Но ты наш кретин. И я все ещё жду тебя домой. Твой брат, Сохатый» Впервые за несколько недель в груди задышалось чуть легче, одиночество не было таким жестоким, и надежда слабым огоньком загорелась в конце темной комнаты.

***

Римусу казалось, что внутри он умирает. На лице все ещё сияла улыбка, поддержка друзей дарила тепло, а прикосновения Тоби успокаивали. Но казалось, будто огромный кусок сердца вырвали из груди. Предательство было настолько неожиданным от Бродяги, что хотелось выть от гнева и бессилия. Каждую ночь Римус просыпался на кровати Блэка, моля Бога и всех святых, чтобы в последующую секунду его друг отодвинул шторы и подполз к нему, обнял и попросил прощения. Но Сириус так и не возвращался. Большую часть времени его не было видно даже на карте. Скорее всего, он прятался в выручай-комнате. Но это не отменяло того факта, что каждый раз, когда имя Сириуса исчезало с пергамента, Люпин чувствовал, как у него замирает сердце. Он каждый день жил в страхе, что с другом могло случиться что-то непоправимое. Что он ушёл из жизни навсегда. От этого Люпин не выпускал карту из рук почти никогда. Первые недели этого кошмара Римус чувствовал невыносимую боль. Хотелось реветь от того, что его предал самый дорогой человек. Он пытался найти причины, по которым Сириус мог воспользоваться им, как чертовым оружием, но все они только сильнее пробуждали злость и ненависть. Римус не хотел видеть Блэка, не хотел разговаривать с ним. К счастью, они почти и не пересекались. Но к концу декабря, когда Люпин наконец осмелился взглянуть на Блэка во время Зельеварения, все его тело застыло в ужасе. Сириус был кожа до кости, крошечный и тощий, он, вероятно, мог бы умереть от сильного дуновения ветра. Парень выглядел так, словно почти никогда не спал, черные круги вокруг красивых глаз. Он больше не был Сириусом Блэком, просто его тенью. Римус был готов поклясться, что губы парня никогда не расплывались в улыбке. Все еще красивый, но такой разбитый. Его скулы, настолько острые, что могли бы разрезать бумагу. Руки, сжимавшие перо, дрожали. Римус тут же отвернулся и посмотрел на Джеймса, смесь ужаса и вины. Поттер лишь понимающе кивнул. Не похоже было, что Сириус получал удовольствие от пранка над Снейпом. Он выглядел едва живым. Римусу лишь хотелось помыть брюнета, уложить в мягкую постель и держать в объятиях так долго и крепко, пока на щеках не засиял бы румянец. Люпин ненавидел себя за то, что не мог злиться. Он бы простил Сириусу все, что угодно. Римус не представлял себя в мире, где не было бы Сириуса Блэка. Друг понимал его лучше других, умел дарить незаменимую заботу и делать каждое мгновение жизни драгоценным. Люпин так сильно скучал по глупым перепалкам, по ссорам из-за разбросанных носков и домашних заданий. Римусу было жизненно необходимо, чтобы друг снова нахально закинул руку на плечо, громко рассмеялся и потрепал за волосы. Ему не хватало разговоров до пяти утра, вечерних посиделок на кухне, снежных битв и тепла прикосновений. Он хотел снова вдохнуть родной запах мяты и табака, заплести шелковые волосы в пучок и лечь рядом, чтобы прочитать книгу на ночь. — Мистер Блэк, вы не подскажите, стоит ли добавлять настойку полыни в животворящее зелье? — вдруг спросил профессор Слизнорт. Римус не слышал голос Сириуса уже слишком давно, поэтому тихий и хриплый ответ, доносящейся из конца кабинета, заставил Люпина сжаться в стул. — Я… я не з-знаю, сэр. Светловолосый позволил себе оглянуться назад и поймал испуганный взгляд Сириуса. Их глаза наконец встретились, от чего брюнет спрятал их в учебник, судорожно пролистывая страницы. — Очень плохо, мистер Блэк, — грозно проговорил Слизнорт. — Очень пло… — Стоит добавить, — вдруг вырвалось прежде, чем Римус подумал. — В животворящее зелье необходимо добавить настойку полыни. — Спасибо, мистер Люпин, но я разговаривал не с вами. Римус тихонько извинился и вернулся назад к своему дымящемуся котелку. Через несколько секунд к нему прилетела записка Джеймса: «Сириус улыбается. Спасибо» Люпин не хотел ссорить лучших друзей, ему изначально не нравилось, что Хвост и Сохатый выбрали стороны. Но Джеймс настаивал на своём и продолжал ждать, когда Римус простит первым. Правда была в том, что Люпин давно простил. Просто не знал, как именно вернуть Сириуса, как найти подход и при этом не задеть свою гордость. Состояние Римуса настолько ухудшилось, что это отражалось на всех, кто был ему дорог. Тоби почти не проводил с ним времени, видимо, устав от попыток взбодрить и помочь. Честно говоря, казалось, что они давно уже и не были вместе. Римус на фоне всех проблем забывал о своём парне, в чем не мог перестать винить себя. Ещё и действовало на нервы то, что Тобиас постоянно проводил время с каким-то Айзеком Грином. С тех пор, как Люпин стал активно пользоваться картой Мародёров, он то и дело находил двоих слишком близко на ней. Не в силах больше верить в лучшее, он решил сам спросить у Тоби. — Кто такой Айзек? — вдруг поинтересовался Римус, когда Бэйли присел на скамейку с двумя кружками чая. Тоби напрягся, но выдавил слабую улыбку. — Мой друг, а ты откуда про него знаешь? — Неважно, — ответил Римус, чувствуя, что ему уже плевать, каким будет исход разговора. — Вы двое… близки? Бейли тяжело вздохнул. Казалось, он больше не хотел ничего держать внутри. — Я люблю тебя, Римус, — он отложил горячую чашку в сторону и заглянул Римусу прямо в глаза. — Но я так устал. Люпин знал, что рано или поздно их отношениям придёт конец. Слишком много ночей он провёл, плача на плече Тоби. Слишком много тайн и страхов было между ними. Просто не думал, что все закончится именно так. — Ты несчастен без Сириуса, и это разбивает мне сердце, — его голос немного надломился, и рыжеволосый опустил глаза. — Я не ревную… я просто чувствую, что ты ускользаешь от меня. И я так сильно хотел бы вернуть своего Римуса. В которого я влюбился когда-то. — Любовь — это не только свечи и поцелуи, Тоби, — Люпин, возможно, мало что знал об отношениях, но он всегда надеялся, что возлюбленные могут делиться болью друг с другом. — Я для тебя обуза? — Нет, но… я чувствую себя несчастным с тобой. Пар изо рта окутал воздух между ними. И вдруг Римус осознал. Перед ним не его родственная душа, и никогда Тоби ею и не был. Он просто любил его достаточно сильно, чтобы Римус чувствовал себя счастливым. Но сам Люпин никогда не думал, что, возможно, любил недостаточно сильно, чтобы Тоби чувствовал то же самое. — Мне нравится Айзек, — голос Бэйли был полон грусти. — Значит, ты мне изменил? — Римус просто хотел, чтобы этот разговор поскорее закончился. Он и так чувствовал себя полным дураком. — Мы поцеловались только один раз, — Тоби боролся с волной стыда, было очевидно в его жестах. — Я хотел тебе рассказать, но тебе было так грустно, ты постоянно плакал и… — Я сэкономлю тебе время, — сказал Римус спокойным и холодным голосом. — Просто порви со мной и иди, делай себя счастливым. По крайней мере, хотя бы один из нас больше не будет несчастен. — Спасибо, — в голосе Тоби прозвучало облегчение. В этот момент Римус буквально ничего не чувствовал. Еще одно предательство со стороны того, кого он любил… он уже начал привыкать к этому. Поэтому Люпин просто взял свою чашку горячего чая и встал со скамейки. У него не было причин продолжать верить, что кто-то когда-нибудь сможет полюбить его со всеми шрамами, души и тела. Все было именно так, как и должно было быть. Одинокий волк на всю оставшуюся чертову жизнь. — Ты в порядке? — Лили нашла его сидящим в тот вечер у камина в гостиной. — Я расстался с Тоби, — когда он озвучил этот факт, он даже не ощутил грусти. Римус просто чертовски устал от всего. — Я оказался слишком печальным для него… он решил изменить. Лили присела рядом со светловолосым, огонь сверкал в красивых зеленых глазах. Она была из тех людей, которые обладают магией комфорта. Ее поза, ее голос, ее присутствие… Это ощущалось так, словно тебя заворачивают в теплое одеяло. — Он не заслуживал тебя. — Он не был со мной счастлив, — Римус посмотрел на бордовый ковёр и сорвал несколько торчащих ниточек. — Я делаю людей несчастными. Посмотри, что я сделал с Сириусом… Это все моя вина. — Ни с Сириусом, ни с Тоби... ты не виноват, — сказала Эванс, глаза ее сияли заботой. — Это их вина, Римус. Они оба любили тебя, но не так, как ты того заслуживал. — Сириус никогда не любил меня, — сказал он слабым голосом. При мысли о Блэке у него снова заболело сердце. — Он любит тебя, Римус, настолько сильно, насколько может, — Лили погладила его по плечу. — Я нашла выручай-комнату. Я знаю, ты хотел, чтобы я держалась подальше от ваших разборок, но я должна была увидеть его. — Как он? — Римус почувствовал, как у него екнуло сердце. — Он выбрал серые стены, холод и пыль, Римус, — голос Эванс потух от печали. — Он ненавидит себя больше, чем ты можешь представить. Люпин почувствовал, как на глаза навернулись горячие слезы. Его Сириусу нельзя было находиться в холодной комнате одному, со всеми кошмарами и болью. — Я должен найти его, — он вытер слезы и встал. — Я его достаточно проучил. Он и так потерял Тоби, он не мог потерять и Сириуса.

***

— Джеймс! — выкрикнул Римус, как только поднялся на восьмой этаж. Лохматый парень шёл к лестнице, видимо, уже возвращался из выручай-комнаты. — Римус! — Поттер подбежал к нему, лицо было красным, голос запыхавшимся. — Я пытался с ним поговорить. — Он в выручай комнате? — Римус протянул карту, на которой не было и следа Блэка. — Нет, он уехал, — Джеймс схватился за взъерошенные волосы. — Я столкнулся с ним час назад, попросил поговорить со мной. Он сказал… — Джеймс закусил губу, глаза покраснели. — Сказал, что не заслужил моего прощения. Сказал, что мама ждёт его на зимние каникулы. И это единственное место, где он заслуживает быть… Римус похолодел от ужаса. — Он уехал д-домой? — голос светловолосого дрогнул в приступе паники. — Джеймс, ему нельзя домой! Римус рванул вниз по лестнице, Джеймс следом за ним. — Как ты мог его отпустить? — все тело начало трясти. — Как давно? — Он уже уехал, Римус! Остановись! — Поттер схватил друга за плечо. — Он уехал. Люпин не мог дышать, от одной мысли, что он опоздал, хотелось закричать, ударить кулаком о каменную стену. Сириус был в таком состоянии, что позволил бы матери уничтожить его. — Д-джеймс, — руки Римуса сложились, будто в молитве, все его тело затряслось от немых слез. — Ему нельзя туда, просто нельзя, ты не понимаешь. — Почему? — прошептал Поттер, страх в глазах. — Круциатус, — вырвалось на одном дыхании. — Вальбурга мучала его летом круциатусом. Джеймс распахнул глаза в немом шоке. Он, должно быть, никогда в жизни не выглядел более потрясенным. Смесь гнева и ужаса. — Почему ты ничего не рассказывал раньше!? — Сириус попросил молчать, — теперь Римус понимал, какая глупая это была ошибка. Он рискнул жизнью Сириуса, сохранив тайну. — Пожалуйста, мы должны что-то сделать! — Люпин никогда в жизни не чувствовал себя более напуганным. — Так, для начала мы должны успокоиться, — Джеймс не выглядел спокойным. — Мы не знаем наверняка, собирается ли она причинить ему боль. Если мы сейчас пойдём к Дамблдору, Блэки только сильнее разозлятся на Сириуса. Мы поедем ко мне на Рождество, мы все расскажем родителям и постараемся связаться с Бродягой. Римус быстро закивал головой. Это была его вина. Его гордость была так велика, что он упустил момент, когда необходимо было прекратить злиться. Сказав, что Сириус был просто «Блэком», как и все остальные, он практически отдал своего друга прямиком в когти Вальбурги. Теперь он должен был спасти его, простить и сказать, как сильно любил.

***

Лицо Вальбурги побледнело в ту секунду, как только она увидела сына. Крики, ругательства вылились на него ледяной водой, и не было никакого щита. Он принимал гнев матери, как должное. Сириус наконец почувствовал, что кто-то по-настоящему разозлился на него так, как он и заслуживал. Видимо, его проступок обсуждался с родителями. Им сообщили, что мистер Блэк нарушил все возможные правила Хогвартса и проводил время, отбывая наказания. Его посадили дома под домашний арест и заперли в чулане на несколько дней, он не мог ни есть, ни разговаривать ни с кем. Сириус ничего не чувствовал, только пустоту в своем сердце. Через пару дней его выпустили на семейный ужин. Регулус даже не смотрел в сторону брата. — Почему ты вернулся? — был его единственный вопрос. Это не было похоже на гнев, это была жалость. — Вы моя семья, Регги, здесь мое место, — это было то, что Сириус начал принимать давным-давно. Весь ужин он молчал, уважительно разговаривал с матерью, улыбался отцу. Если он собирался смириться со своей судьбой, то необходимо было потакать всем капризам семьи. Но как только Орион упомянул Темного Лорда, метки и Пожирателей Смерти, его кровь похолодела. — Сириус, а ты как думаешь? — спросила мать через некоторое время. Старший сын сидел молча, стараясь вести себя так, будто его ничего не беспокоило. — Может быть, тебе пора подумать о будущем? — чёрные глаза Вальбурги были холодными и ядовитыми. — Я... Я не думаю, что мне нужна метка, — пробормотал Сириус. Он был Блэком, да, но это была слишком большая цена. — Я не одобряю план Темного Лорда. В комнате воцарилась тишина. — Ты не… одобряешь? — Вальбурга засмеялась, как сумасшедшая. — Ты, маленький сосунок, не одобряешь его план? Кого волнует твое мнение, ты, глупое маленькое отродье? И внезапно Сириуса захлестнуло осознание. Он позволил Римусу убедить себя, что он был одним из Блэков, и в это было так легко поверить, потому что Сириус желал себя ненавидеть. Но он не был похож на мать. Ему не нужно было смиряться с судьбой. Сириус мог разорвать порочный круг и попытаться стать лучшим человеком. Ему было всего шестнадцать лет. И это был не конец истории. — Оно волнует меня, — сказал он уверенным и ровным голосом. —Магглорожденные лучше, чем любой с чертовой меткой. Вальбурга покраснела от злости. — Не смей сравнивать великих магов и грязнокровок! — закричала она. Сириус отбросил тарелку в сторону и вышел из-за стола. — Я ухожу из этого дома. — И куда ты пойдёшь? — Вальбурга хрипло рассмеялась. — Где угодно лучше, чем здесь. Я не обязан быть таким, как вы. У меня есть выбор! Сириус поспешил к лестнице, но громкий крик Вальбурги остановил его. — Круцио! Мальчик тут же упал на пол. Агония, мучительное чувство охватило его тело, он попытался набрать воздуха, но в легких ничего не осталось. Его ноги подкосились, в голове пронеслась боль. И судорожный крик сорвался с губ. Ему казалось, что он умирает.

***

Римусу не удавалось заснуть уже несколько дней подряд. Он сидел на кресле в гостиной Поттеров, когда все жители дома уже заснули, и дождь приятно постукивал по крыше. Он достал первую попавшуюся книгу и сосредоточился на черно-белых страницах. Тишина приятно обволакивала его, пока в один момент не раздался резкий грохот, и пламя не разгорелось зелёным светом в камине. Римус оторвал от книги взгляд и тут же замер в оцепенении. На ковре лежал Сириус, промокший, с обрезанными волосами, кровавыми ссадинами, бледный и настолько худой, что его было не узнать. Брюнет не открывал глаз. — Сириус? — сердце Римуса запульсировало в венах с бешеной скоростью. Он выпутался из пледа и подбежал к обмякшему на ковре парню. — Сириус, ты меня с-слышишь? Блэк не раскрывал век. Он выглядел абсолютно измученным и бледным. Казалось, что он был мёртв. Римуса бросило в холод. Светловолосый упал рядом с Сириусом и обхватил его замерзшее, промокшее лицо руками. — Нет-нет-нет, — прошептал он в ужасе. Римус схватил запястье друга, но не смог прочувствовать пульс, собственное сердце выстукивало бешеный ритм. — ДЖЕЙМС! — закричал он во все горло, и голос дрогнул от слез. — МИССИС ПОТТЕР! КТО-НИБУДЬ! Римус обхватил туловище Блэка и прижал спиной к своей груди. Это был один из самых страшных моментов его жизни. Римус не мог соображать, только задыхался от собственной паники. Он гладил Сириуса, прикасался к нему впервые за несколько недель, прижимал к себе и умолял очнуться. Он хотел броситься в комнату к миссис Поттер, постучать кулаками, попросить о помощи, но мысль о том, что он мог оставить Сириуса умирать одного, не позволяла этого. Римус должен был держать его в своих руках, он должен был отдать все тепло, что было. Должен был оставаться с ним до последнего. — Сириус, посмотри на меня! — он убрал слипшиеся волосы и поднёс лицо Блэка к себе. Римус почувствовал горькие слёзы в горле, как только увидел его. Бледного, худого, неживого. — Сириус! В момент, когда он уже начал захлебываться в слезах, Блэк вдруг распахнул глаза, совсем немного, будто ото сна. И Римус выдохнул так облегченно, что чуть не расцеловал мальчика напротив. — Луни… — прошептал Сириус одними губами. — Я с тобой, — он улыбнулся сквозь слёзы и поцеловал мокрую от дождя макушку. Сириус тут же упал на его грудь беспамятства. Римус уложил его на свои дрожащие колени и обнял, как младенца. — Она не любит меня, — Блэк сосредоточено выводил невидимые узоры на пальцах друга. — Но я в безопасности, тебе не о чем переживать. — Как она может не любить тебя? — Римусу не хотелось верить в услышанное. — А как твой отец может причинять тебе зло? — Сириус нежно провел по ожогу. — Хорошо, что мы есть друг у друга, не правда ли? Я не хочу больше ссориться. — И я, — выдохнул Римус. Разговор с третьего курса вдруг врезался в его измученный разум, и Римус осознал. Как же глупо было отталкивать друг друга все последние недели. Только они были друг у друга. Только они. — Пожалуйста, живи, — прошептал он Сириусу на ухо. — Мы все исправим, только живи. Его Сириус не мог умереть. Если бы это случилось, то Римус убил бы себя прямо здесь, на чертовом ковре. — ДЖЕЙМС! — кричал он снова и снова, и миссис Поттер ворвалась в гостиную в одном халате. — Помогите… — попросил он жалобно и поцеловал холодный лоб Сириуса. Мама Джеймса ахнула в ужасе и упала на колени прямо перед мальчиками. Следующим вбежал Джеймс и почти сразу же привёл всех в чувства. Он помогал матери уложить Сириуса на стол, указывал отцу, что из лекарств принести. Семья вызвала врача, перебинтовала каждое ранение, наложила чары. Римус только и мог сидеть в стороне, сжимая мокрую куртку Сириуса. Он был не в силах успокоить истерику, дрожал и шептал что-то в пустоту.