Phoebe Brigers – Motion Sickness I hate you for what you did And I miss you like a little kid I faked it every time But that's alright I can hardly feel anything
«Я больше не люблю тебя» Сириус не мог точно сказать, была ли это боль или пустота. Но после того, как Римус произнёс те пять безобидных слов, какая-то часть внутри него надломилась и умерла. Он просто ничего не чувствовал. Больше ничего не имело смысла. Ничего из той ерунды, которую они проходили на занятиях. Никакие шутки или пранки. Он не видел, для чего ему еще оставалось жить. Джеймс и Питер, шептало что-то в глубине души. И именно по этой причине Блэк заставлял себя подниматься по утрам, принимать душ, одеваться, притворно улыбаться и делать вид, словно ничего не изменилось. Но изменилось… все. Римус все еще был рядом, с мародёрами, но... на самом деле он был так далёк, как никогда прежде. Светловолосый почти не разговаривал с ними и проводил все свободное время в библиотеке, прятался каждый вечер за шторами кровати. И Сириус просто не мог понять, почему? Лунатик причинил ему боль. Не наоборот. Тогда почему, черт возьми, Люпин вел себя так, будто ему было грустно, будто это не то, чего он сам пожелал. Сириусу правда казалось, что он больше не узнавал своего бывшего парня, его словно подменили. Почему, черт возьми, он был таким молчаливым и подавленным? Какого хрена ему было не все равно... если он больше не любил его? «Я больше не люблю тебя» Это было похоже на шрам, на клеймо, вырезанное в глубине сердца (хотя Сириус не думал, что у него вообще что-то от него осталось). После недели отчаяния, отрицания и тоски... Пришел гнев. Сириус глядел на молчаливого Римуса, который все еще не мог смотреть ему в глаза, и просто хотел, блять, ударить его. Врезать по печальному лицу и кричать. Так долго кричать. Любовь просто так не исчезает. Это так не работает. Римус принял решение перестать любить его. Римус захотел, чтобы все закончилось. И Блэк искренне не мог понять, что он мог сделать такого, чтобы чувства Лунатика остыли. Лучше бы они так и бродили слепо, игнорируя перемены в его чувствах. Лучше бы Сириус никогда не узнал, что его разлюбили. Ему не нужна была правда. Он плакал в подушку каждую ночь, умирая от душевной боли, нашептывая в пустоту: «Скажи, что произошла ошибка. Произошло недоразумение... Давай притворимся, что я не слышал твоих слов. Мы можем продолжить идти вслепую» Любил ли Люпин его прежде? Было ли все это по-настоящему? Разве могут чувства уйти просто так, разве можно делать вид, словно любовь была для них обоих игрой? Конечно, это было реально. Оглядываясь назад, Блэк не мог стереть те воспоминания, где глаза Римуса задерживались на губах, где кончики его пальцев рисовали узоры на коже. Они несколько лет провели влюблённые друг в друга, и Римус ни разу не давал Бродяге повода думать, что их любовь фальшива. Потому что Луни смотрел на него, как на ангела. — Ты ангел, — тихо произнёс он, нежно поцеловав Сириуса в кончик носа. — Что? — Блэк приоткрыл глаза и широко улыбнулся. — Не заноза в заднице, не отвратительная вонючая псина и даже не придурок? — он драматично ахнул и привстал, чтобы заглянуть в ореховые глаза. — Нет, — прошептал Римус, затаив дыхание. И они уставились друг на друга с искренним обожанием. Словно вновь влюбляясь. Это был один из их последних разговоров перед расставанием. И Сириус никогда не был так зол за всю свою жизнь, ему хотелось кричать от отчаяния. Хотелось упасть на колени перед Римусом и попросить прощения, если мог чем-то обидеть. Но у него все еще была гордость. Он не мог этого допустить. К концу второй недели гнев перерос в искренний страх. Потому что он мог видеть в глазах Римуса. Это конец. Они не были даже друзьями, просто незнакомцами, живущими под одной крышей. Они так и не произнесли друг другу ни единого слова, и это было даже хуже, чем последствия пранка над Снейпом. Вот значит... Вот что чувствовал Римус после того, как Сириус предал его? Господи, это чертовски больно. Иногда брюнету хотелось потерять память, принять таблетку, забыть, что он когда-либо любил Римуса, мать его, Люпина. Но каждый раз, когда Блэк смотрел на него, он не мог не любить его еще больше. Лунатик все еще был таким... Лунатиком. Его чувства, может быть, и изменились, но сам парень оставался самым драгоценным существом в жизни Сириуса. Его глаза... Мерлин... Они всегда выглядели по-разному в зависимости от эмоций, но всегда были потрясающими. Когда Римус смеялся вместе с остальными, они были светло-коричневыми с золотистыми завитками. Когда они с Сириусом занимались сексом, они были темными, шоколадными и дикими. Когда он злился, они были почти что черными. Но сейчас... Когда ему было грустно... Они становились немного зелеными, светлыми и опухшими от слез. Его веснушки… все еще оставались самой милой вещью в мире. И они были повсюду. Некоторые были темными, некоторые были маленькими и появлялись только летом. Сириус однажды попытался соединить их всех своим языком... Нарисовать созвездия на мягкой коже. Его губы… Они были такими мягкими и пухлыми, и Римус нервно кусал их все время, от чего те становились ярко-красными. И брюнет ненавидел его за это, потому что даже сейчас ему хотелось поцеловать их. Он хотел хотя бы ещё раз ощутить поцелуи Римуса. Гребаное дерьмо. Первый раз они заговорили друг с другом в день полнолуния. Потому что парни переодевались, подготавливаясь к отбытию в Визжащую Хижину. А Римус просто молча сидел на кровати, уставившись в стену. Разумеется, их разрыв повлиял на мародеров, как бы тяжело ни было это признавать. Они с Лунатиком все испортили. Потому что теперь Джеймс и Питер проводили большую часть своего времени с Бродягой, вели себя так, словно все в порядке. Но в комнате, рядом с Римусом, атмосфера вновь становилась тяжелой и мрачной. И Блэк просто больше не мог этого терпеть. — Вам, ребята, не стоит идти, — прошептал Римус, песочные кудри отросли и теперь закрывали его сонные глаза. — Все хорошо. Я думаю, волк предпочел бы сейчас… одиночество. — Прекрати, — рявкнул Сириус и, наконец, впервые за долгое время, посмотрел Римусу в глаза. У обоих перехватило дыхание. — Волку нужна его стая. Люпин сухо сглотнул и отвел взгляд от Сириуса. — Лунатик, так больше не может продолжаться, — выдохнул Поттер и присел перед ним на пол. — Мы переживаем, не усложняй все, ладно? — Прости, — Люпин смотрел на Джеймса, но Блэку казалось, светловолосой разговаривает с ним. — Мне жаль, что я все испортил. Сириус почувствовал, как его внутренности скрутило от боли. Глаза тут же защипали. — Я тебе верю, — мягко произнёс Джеймс и взъерошил мягкие кудри. — А теперь пойдем. Это было первое превращение Римуса, которое Блэк провел вдали от него. Сириус просто наблюдал, как мальчик, которого он любил, плакал от боли, кричал и хватал мокрым от слез ртом воздух, и ему нельзя было помочь. У него больше не было разрешения прикасаться к Луни. Когда Люпин превратился... Волк пришел в такую ярость, в такое бешенство, что чуть сразу же не разорвал себя на части. Сохатый пытался помочь ему, он вывел его из хижины, отвлекал внимание и задевал рогами. А пес лишь жалобно скулил. Но волк становился только ожесточеннее и агрессивнее. Тогда Бродяга схватил его за хвост и потребовал обратить на него внимание. И Луни заметил его, замерев и вцепившись когтями в землю. Большие желтые глаза встретились с серыми, и весь лес затих. В мгновение тишины и давящего напряжения создалось впечатление, что оборотень вот-вот нападет. Но, вместо этого, он плавными движениями приблизился к Бродяге и протяжно завыл. Сириус прежде читал, что волчий вой считается символом тоски и безысходности, и от этих мыслей пёс заскулил, наклонил мордочку навстречу. Маленькое собачье сердце треснуло на куски. Волк зарылся носом в черный мех и начал жалобно скулить. Прежде оборотень никогда так не печалился, сейчас же… он практически в отчаянии терся носом о собачью шёрстку, облизывая ее. Сириус ни черта не понимал. Почему это происходило? Волчья форма Римуса всегда была отражением его внутренних человеческих переживаний. Лунатику должно было быть все равно, он не должен был быть таким сломленным. Но Люпин так или иначе не запомнил бы своё превращение. Поэтому Блэк наплевал на все и провел полнолуние, свернувшись калачиком на пузе волка. Хоть на утро ему и пришлось отползти от голого тела, позволить Питеру накрыть Луни и позаботиться о ранениях. Потому что на утро… они снова стали незнакомцами друг для друга.***
После расставания большинство людей рекомендуют тебе обратиться за советом к лучшему другу. Поговорить с самым близким человеком и излить ему душу. Но проблема заключалась в том, что для Римуса ближе Сириуса никого не было. Его бывший был его лучшим другом. Да, расставание было тяжелым, но жить после него оказалось куда мучительнее. Почти невозможным. Римус не мог найти причин двигаться дальше. Он согласился работать на Дамблдора. И каждый божий день теперь напоминал на долгое, невыносимое ожидание смерти. Все так запуталось за пару дней, что те моменты, когда они с Сириусом были беззаботны и отчаянно влюблены, казались сказочным сном. И все, что его ждало дальше – одна огромная чёрная полоса. «Так будет лучше для Бродяги. Ты поступил правильно» – постоянно повторял Люпин себе. Но было ли это правдой? На утро после расставания Сириус выглядел бледным, сонным, таким маленьким и сломленным. Вина съедала Римуса заживо, потому что он стал причиной его слез. И хуже всего было осознание, что Блэк будет винить себя. Брюнет был белой вороной, ненужным отпрыском в семье Блэков. Он был настолько не любим своей матерью, что Римус обещал доказать ему обратное. Но он ударил по больному. Он сказал то, что было самой большой ложью в мире. Разлюбить Сириуса Блэка было невозможно. Невозможно было перестать чувствовать острые иглы в сердце и бабочки в животе каждый раз, когда ты смотришь на него. С того самого дня, когда брюнет коснулся его шрамов, пообещал стать другом, Римус осознал, что встретил своего человека. Осознание того, что он должен был отпустить его, стало самой жестокой вещью во всем чертовом мире. Люпин знал, что Бродяге нужно пространство и время, поэтому он пытался исправить ситуацию всеми силами. Прятался за шторами каждый божий день, свернувшись калачиком на простынях. Избегал его и умолял Джеймса проводить время только с Бродягой, быть только рядом с ним. Каждый раз, когда Луни видел брюнета, он ощущал огромную трещину в грудной клетке, задыхался от боли. Он шептал в подушку по ночам: «Я люблю тебя. Конечно, я люблю тебя. Это все одна большая ошибка. Недоразумение. Боже, как ты мог в это поверить? Я буду любить тебя бесконечно, до конца моей гребанной жизни. Пока другие оборотни не изуродуют меня на войне». Какая-то часть него молилась, чтобы учебный год поскорее закончился, чтобы он мог, наконец, отправиться на миссию и умереть. И перестать чувствовать. Просто остановить эту боль. Он так сильно желал умереть, что решил отправиться в Хижину в одиночку. Потому что он знал… без стаи волк разорвет себя на куски. Распахнув свои веки и увидев белый мерцающий свет на потолке, Римус понял, что выжил. И от этого осознания он чуть не разревелся. Ему не хотелось встречать новый день, не хотелось продолжать бороться. Люпин не мог дышать от того, насколько поломаны были его ребра, насколько мертвым он себя ощущал. Пусть и выжил. — Ты проснулся, — осипший голос Джеймса привлек его внимание. Петтигрю и Поттер ожидали его в привычных позах, на стульях, бледные и усталые. Блэка нигде не было рядом. После того, как Луни начал встречаться с Бродягой, он действительно не мог припомнить, какого это просыпаться без Сириуса, свернувшегося калачиком в ногах. Или держащего его за руку, с широкой улыбкой на нежных губах. — Хреново прошло? — прохрипел Люпин. Он огляделся и вдруг осознал, как шумно было в больничном крыле. Слишком много голосов за шторами его убежища. — Что происходит? — Какой-то неизвестный вирус распространился в Хогвартсе, — тихонько ответил Питер и закусил губу. — Этой ночью многие студенты пожаловались, и никто не знает, на что именно. Помфри пытается выяснить. — Он заразный? — глаза Римуса распахнулись от волнения. — Помфри думает, что да, — кивнул Джеймс и опустил взгляд на сжатые в замок руки. — Тогда какого хрена вы здесь? — Лунатик резко принял сидячее положение. — Разве не должны ввести карантин? К-какие симптомы? — Похожи на обычный грипп, — попытался успокоить его Сохатый и положил руку на коленку Люпина. — Вроде кашля, насморка и очень сильной усталости. — Кашель правда с… кровью, — поморщился Петтигрю. Римус с трудом проглотил подступивший ком к горлу и оглядел взволнованных друзей. — Темная магия? — прошептал он. — Не только магглорожденные пострадали, — тихо произнёс Поттер и наклонился ближе. — Но похоже на то. Мерлин, последние недели были настоящим кошмаром. Римус лучше умрет от этой неизвестной болезни, чем столкнется лицом к лицу со всем происходящим вокруг. — Вы двое, выметайтесь из лазарета, — скомандовал он. — Это может быть опасно.***
Римус провел почти четыре дня в больничном крыле. Намного дольше обычного, но у него было отличное оправдание: где угодно было лучше, чем в комнате. Где повсюду стоял опьяняющий запах Сириуса. Но с каждым днём количество заразившихся неизвестным вирусом увеличивалось. Ему больше нельзя было оставаться в больнице, нужно было освободить место для учеников. Римус слышал от Помфри, что МакГонагалл настояла на карантине, и все студенты должны были оставаться в гостиных до конца недели. Все занятия перенесли. Застрять с Сириусом в одном маленьком пространстве бог знает на сколько времени. Звучало... как конец для Римуса Люпина. Поднимаясь по лестнице обратно в комнату, он осознал, что четыре дня без Бродяги ничего не изменили. Ты отдаляешься от Сириуса – ты хочешь умереть. Ты приближаешься – ты хочешь умереть. Когда он вошел внутрь, то встретил гробовую тишину. Ребята, вероятно, выскользнули наружу с мантией невидимкой. Но Люпин был уже слишком измотан и хотел лишь одного. Стянуть ботинки и рухнуть на кровать. Занавески Сириуса были подозрительно закрыты, но Рем не стал обращать внимания, пока... не раздался кашель. Люпин не имел права лезть не в своё дело, поэтому плотнее укутался в одеяло и захлопнул тяжелые веки. Еще один протяжный кашель. И он прозвучал так влажно, тоскливо и обрывисто… Слишком знакомо. Точно так же, как тот звук, что Римус слышал в лазарете на протяжении четырёх дней. Его сердце упало в пятки. Сириус заразился? Почему он не был в больнице? Почему здесь не было ребят, чтобы помочь? И вдруг кашель стал таким громким, протяжным и отчаянным, что все тело Римуса застыло от страха, и он вылетел из кровати. Раздвинуть шторы он не мог, теперь между парнями было непреодолимое расстояние. — Бродяга? — позвал он, и кашель стал глухим. — Бродяга, ты в порядке? — руки Лунатика начали дрожать от страха. — Да, — прозвучало так тихо, голос Сириуса был неузнаваем. — Просто подавился… соком. Римус, конечно, не поверил в это, но он не мог заставить Сириуса разговаривать. Секунду он поколебался и потоптался на холодном полу босиком... И Блэк снова отчаянно закашлялся, хватая ртом воздух. Старые инстинкты Люпина заставили его броситься на помощь и распахнуть шторы настежь. И то, что он увидел, заставило все тело замереть в ужасе. Сириус лежал в форме эмбриона на кровати, в своей красной пижаме. Рот в крови, повсюду салфетки с бордовыми пятнами. Парень дрожал и был так бледен, что не мог взглянуть на Римуса. — Какого хрена... — прошептал Люпин сдавленным от боли голосом и присел на кровать. Сердце бешено колотилось в груди. Его взгляд изучал мертвенно-белого парня, мучительно кашляющего в салфетку. — Почему ты не в больнице, Сириус? — Уходи, — Блэк едва мог говорить с кровью во рту. — Ты з-заразишься. — Нет, — Римуса трясло. Он не мог смотреть на Бродягу в таком состоянии. — Я отведу тебя в больницу. Где остальные? Сириус сглотнул, а затем посмотрел на него, бледный и потный. Римус, наверное, никогда не видел в серых глазах большего холода и пустоты. — Они о-обещали принести зелье… п-помогает остановить крово… — громкий влажный кашель. — Т-течение, — Блэк уставился в потолок, подальше от испуганного взгляда Римуса. Он дрожал так сильно, словно замерзал от холода. — Больничное крыло заполнено, — голос звучал так сдавленно и болезненно. На два тона ниже. — Помфри все равно не сможет помочь. Без разницы, где умру. Луни ощутил, как все тело затрясло в панике. В горле пересохло, руки сжали простыни. — Не говори так, — прошептал он, не в силах говорить громче. — С тобой все будет в порядке. Ты не умрешь. Казалось, Люпин пытался убедить самого себя. Чертов кошмар. В отношениях или на грани ненависти – не имело значения. Он не мог представить себе мир без Сириуса Блэка. — Честно говоря, все равно, — проговорил Блэк и внезапно серые глаза засияли влагой. Он начал яростно кашлять в шелковый рукав пижамы. Влажные прядки волосы выбились из пучка. — Тебе холодно, — Люпин вскочил с кровати, но ноги не слушались. Первый попавшийся свитер должен был помочь. — Вот, надень его. Сириус жалобно взглянул Лунатику в глаза, и мокрая дорожка слез скатилась по окровавленной щеке. — Я не могу сесть, — прохрипел он тихо. И страх заполнил рассудок Римуса так яростно, что он чуть не выругался матом вслух. — Все в порядке, — Люпин натянул болезненную улыбку и мягко приподнял Сириуса за плечи и голову. Он помог брюнету облокотиться о спинку кровати, осторожно поднял худенькие руки и надел голубой свитер. Дрожь на секунду освободила Блэка, и он облегченно вздохнул. Сделав глубокий вдох, парень внезапно замер… и глаза наполнились слезами. — Ч-что? — каким же беспомощным Римус себя чувствовал. — Он пахнет тобой, — Сириус сжал салфетку в трясущихся пальцах и выдохнул так, словно пытался сдержать слезы. — Пожалуйста, уходи, я п-попробую заснуть. Но Римус не мог оставить его. Не в таком состоянии. Он отчаянно хотел возвратиться в прошлое, взять свои слова обратно, вернуть время вспять. Чтобы заползти под одеяло Сириуса и прижать парня к груди. Сказать ему, как сильно он его любит, как ему жаль. Поцеловать каждую слезинку на прекрасном лице, укрыть одеялом и вытереть с алых губ кровь. Но он больше не имел права этого делать. — Выпей воды, — дрожащими руками Люпин наколдовал жидкость в стакан. Блэк покорно сделал маленький глоток, затем подавился и закашлялся ещё сильнее. — Ложись, пожалуйста, — Римус не знал, чем ещё помочь до прибытия Мародёров. Он забрал стакан у парня и помог ему аккуратно лечь обратно на подушку. Маленький, болезненный и беспомощный. Сириус заслужил всей заботы во вселенной. — Уходи, пожалуйста, — продолжал повторять Блэк, глаза были прикованы к рукам Римуса. — Уходи. Люпин не хотел его беспокоить, особенно сейчас. Но он взял тёплое покрывало и укутал парня, словно младенца. — Зачем ты это делаешь? — глаза Сириуса наполнилось влагой, и их взгляды встретились. — Ты ведь не… любишь меня. Римус ненавидел себя так, что готов был задушить собственными руками. — Я волнуюсь, — искренне прошептал Луни. Зияющая дыра в его сердце горестно заскулила. — Чем я могу помочь? Сириус на мгновение замолчал, прикусив нижнюю губу, а затем посмотрел Лунатику прямо в глаза. Черты лица смягчились, серые холодные глаза оттаяли. — Скажи мне, пожалуйста… почему Римусу не нужно было догадываться, о чем спрашивал парень. Он достаточно хорошо знал Сириуса. Знал, что именно съедало его заживо. Ему нужно было знать, почему исчезла любовь. Но у Люпина не было ответа. — Что я сделал не так? — окровавленные губы Сириуса дрогнули, и он снова стал похож на маленького потерянного ребенка. — Почему? Лунатик поджал к груди колени и склонил на них голову. Что-то в сердце болезненно екнуло. — Я не знаю, Бродяга... — прошептал Рем и заглянул в серые глаза, наполненные слезами. Ему захотелось ударить себя. — Ты не сделал ничего плохого. Сириус издал сдавленный звук, похожий на смешок, и вновь принял сидячее положение. — Я продолжаю спрашивать себя, как любовь могла исчезнуть, — Блэк отвел взгляд и шмыгнул носом. — И я не могу найти ответа. Это из-за того, что я слишком много ныл? Я тебя раздражал? — Сириус снова посмотрел на него, из блестящих глаз потекли слезы. — Я не хотел, Римус, пожалуйста, п-прости меня. Люпин отрицательно замотал головой. Он не мог этого слышать, просто не мог продолжать причинять Бродяге подобную боль. — Это потому, что на твоих вещах везде мои волосы? Это из-за того, что я не заправлял никогда кровать? — Сириус начал всхлипывать. — Я исправлюсь, Римус, я обещаю! Лунатик ощутил горячие слёзы в глазах. Что он наделал? Что он, блять, натворил? — Пожалуйста, Римус, скажи мне, — Сириус схватился за его ладонь холодными пальцами. — Это из-за крошек в кровати? Или из-за шоколадного молока, что я выпил? Я куплю тебе новое, я обещаю. Люпин громко всхлипнул и бросился вперёд, прижав к себе дрожащего Бродягу. Тепло вновь окутало обоих пленительной тоской. Потому что жить без прикосновений друг друга было немыслимо. Пальцы Сириуса нашли путь к кудрям Рема, прижали его грудь к своей. И Люпин гулко выдохнул в горячую шею. — Ты не сделал ничего плохого, — прошептал Римус и нежно погладил брюнета по спине. Все его тело кричало от любви. — Мне так жаль. — Мне нужно знать... — Блэк отстранился и умоляюще посмотрел Люпину в глаза. — Пожалуйста, Бродяга, пожалуйста, двигайся дальше, — светловолосый коснулся прекрасного лица своей ладонью. — Тебе нужно двигаться дальше. Сириус издал обессиленный звук и резко отодвинулся, вновь посмотрев на Римуса ледяными глазами. — Ты хочешь, чтобы я двигался дальше? — его слова были едва слышны. — Да, — выдохнул Люпин, все больше и больше желая утопить самого себя. — Хорошо, я буду двигаться дальше, — кивнул Сириус и ядовито улыбнулся. Большим пальцем он вытер дорожки слез. — Я буду двигаться дальше, Люпин, я обещаю тебе. Бродяга никогда не называл Римуса по фамилии. В голосе парня было что-то настолько мрачное, что Римус ощутил страх, ползущий по позвоночнику. Это было похоже на объявление… войны. — Хорошо, — Лунатик кивнул. А потом Бродяга улыбнулся, немного пугающе. — Хорошо. Неожиданно дверь распахнулась. Двое запыхавшихся мародёров вбежали внутрь и бросились к кровати Сириуса. — Мы принесли зелье, — Джеймс выглядел бледным от ужаса. Он тут же приподнял голову Сириуса и начал вливать в него жидкость. Недоумевающий взгляд Питера бегал от Сириуса к Римусу. В комнате вдруг стало душно, почти невозможно дышать. — Мадам Помфри сказала, многие выздоравливают, — Джеймс заботливо погладил Бродягу по макушке и отложил на тумбу опустошенный стакан. — Как ты? — Хочется, чтобы все закончилось, — Сириус крепко сжал руку Поттера в своей. И Римус так сильно завидовал, что начинал ещё больше злиться на самого себя. — Многим уже лучше, это не смертельно, — натянул улыбку Хвост. — Ты будешь жить, Бродяга. Сириус перевел медленный и уставший взгляд на Римуса и прошептал: — Не знаю, хорошо это или плохо.***
До конца следующего дня Блэка не было видно за бордовыми шторами. Изредка парень поднимался чтобы откашляться, выпить воды или отойти в туалет, но он был едва живым. Спасибо Богу за Джеймса Поттера, просидевшего рядом с ним почти сутки, не смыкая глаз. Римус тоже не мог заснуть. Но все, что ему было дозволено – наблюдать со стороны, проветривать комнату и спускаться в гостиную за едой. К счастью, никто из мародеров больше не заразился. Карантин продлился четыре дня, и Сириус оправился, хоть и выглядел по-прежнему бледным и потерянным. — Я не хочу возвращаться на занятия, — проскулил Джеймс, натягивая на себя школьную мантию. — Ты бы предпочёл сидеть взаперти, Сохатый? — усмехнулся Сириус, завязывая у зеркала галстук. — Не верю. — Я бы предпочёл все, что угодно, но не подготовку к ЖАБА. — Осталось немного, Джеймси, — Блэк пересёк комнату и потрепал друга по волосам. Затем его смеющиеся глаза уставились на Римуса. — Если что, Люпин поможет нам подготовиться. Ну или выпьет оборотное зелье и сдаст за нас. Лунатик замер в недоумении, потому что… Сириус правда пошутил? И он улыбался? В замешательстве пребывал не только он, Джеймс и Питер переглянулись между собой. — О, да ладно вам! — Блэк направился к Римусу, а затем… закинул руку ему на плечо. — Мы не можем ходить по тонкому льду до конца года. Люпин хочет, чтобы я двигался дальше. Предлагаю вам того же, идёт? Римус нервно закусил губу и взглянул на друзей. Притихшие парни одобрительно кивнули. — Отлично! — Блэк похлопал Римуса по плечу. И в последующие дни их общение правда стало куда лучше. Они начали вновь разговаривать, изредка шутили друг над другом, и казалось, Мародеры никогда не ссорились между собой. И все так внезапно вернулось на круги своя, что Лунатик мог догадаться… Поджидало что-то неладное.***
Как оказалось... Идея Сириуса о том, чтобы двигаться дальше, подразумевала радикальные меры. Но Римусу оставалось их только принять. Хоть они и душили тугой веревкой горло. Оставляя зияющую пустоту в грудной клетке. Сириус всем своим видом пытался доказать, что он был готов двигаться вперед. И у него получалось. Прямо посреди гостиной Гриффиндора стоял Римус. Уставившись на любовь всей своей жизни. Целующегося с каким-то незнакомым парнем на вечеринке. Запустившего ангельские пальцы в короткие чёрные волосы. Прижимающего незнакомца к ближайшей стене. — Какого черта? — прошептала Лили за спиной Люпина, округлив глаза. Она знала, что Римус и Сириус расстались, это было довольно очевидно для всех гриффиндорцев. Вряд ли девушка догадывалась почему, но и не пыталась этого выяснить. Мерлин. Люпин так сильно любил Эванс, она, наверное, была самым понимающим и чутким человеком на планете. — Я, пожалуй, воздержусь от наблюдений, — Римус развернулся, ощутив острую боль в грудной клетке. Все это было похоже на галлюцинацию. На страшный сон, который должен был вот-вот оборваться, и его парень должен был крепко обнять, прошептав: «Не грусти, Луни. Это лишь кошмар». Но это было реально. Это было так чертовски реально, что Римус не мог винить никого, кроме самого себя. И самое худшее... Блэк, казалось, наслаждался поцелуем. Он начал флиртовать со всеми подряд после того, как выздоровел. Он разговаривал со всеми парнями и девчонками их курса, подмигивал незнакомцам… и выглядел ещё сексуальнее обычного (если это вообще было возможно). Он не вылезал из кожаных брюк, ежедневно подводил глаза и душился по несколько раз на дню. Даже во время занятий рубашка всегда была расстегнута на несколько пуговиц. Можно было заметить изменения в походке и в его позе. Она теперь напоминала тех плохих парней, что видишь на обложках романов. Ревность вскипала в Луни до такой степени, что он буквально сходил с ума, крича по ночам в подушку. Конечно, это была месть. Но Люпин ощущал, как терпения становилось все меньше и меньше. Желание и тоска царапали сердце. Хоть Блэк никогда и не пересекал границу флирта. До сегодняшнего дня. До этого проклятого, ужасного дня. Когда в гостиной решили устроить вечеринку по случаю окончания карантина. Римусу хотелось ударить кулаком по стене. Ударить этого гребанного шестикурсника по имени Роберт. Который оторвал часть его сердца, похитил то, что принадлежало ему, и начал играться. — Ты красивее, — Лили кашлянула в ладонь и подошла чуть ближе к трясущемуся от злости Римусу. Он вливал в свой напиток так много магловской водки, что можно было утонуть в ней. — Не надо, Лили, — выдохнул он и уставился в пустоту. — Это моя вина, я все это з-заслужил. Рад за него. Эванс издала звук, похожий на саркастическое согласие. Люпин осушил стакан одним глотком. Обжигающее спиртное воспламенило горло и разлилось по желудку ядовитым теплом. Он огляделся еще раз, потому что не мог сопротивляться, не мог удержаться от того, чтобы причинить себе боль. И то, что он нашел, были хищные глаза Сириуса, смотревшего прямо на Римуса, но целовавшего придурка в шею. Люпин выбросил стакан в мусорное ведро и сорвался с места, потому что, господи блять, он не мог вынести ни секунды этого кошмара. Он схватил бутылку водки и поспешил в комнату, вверх по лестнице. К счастью, внутри было тихо, а окна распахнуты настежь. Прохладный ноябрьский воздух заполнил лёгкие, и Римус рухнул на мягкую кровать. Внезапно ужас происходящего обрушился на него. Он захотел отправиться вместе с маховиком времени в будущее, где Сириус бы счастливо жил с другим человеком, а Римус искренне радовался за них. В своём плане отпустить Бродягу он не продумал один неприятный аспект: первое время будет чертовски больно. Так чертовски больно, что захочется выпрыгнуть из проклятого окна. Холодная дрожь окутала тело. Римус схватился за рот, сдерживая слезы, которые, к сожалению, не могли уже ничего изменить. Как будто от того, что он будет рыдать, ему станет легче. Легче не становилось — только хуже, только гаже на душе с каждым днём. Выпив полбутылки водки огромными глотками, Римус почти что застонал от боли. Стиснул зубы до крови и сжал кулаки. Всё правильно. Он это заслужил. Голова начала идти кругом, но он не мог перестать глотать едкую жидкость. Он хотел забыться, хотел убить эту боль любым возможным способом. Вскочив с постели, Люпин пьяно побрел к окну, схватил пачку сигарет и зажег одну из них. Он почти никогда не курил, слишком сильно ненавидел вкус табака. Но святое дерьмо. В ту же секунду, как он вдохнул дым, в голове закружились воспоминания о волосах Сириуса, о его дыхании, губах и шее. И Римус выкинул сигарету, захлопнув окно. — Блять! — закричал он и чуть не повалился на пол, потому что уже не мог нормально ходить. И все стало ещё хуже, как только открылась дверь. Его взгляд остановился на Бродяге, завлекающего этого придурка Роберта в комнату, не прекращая страстный поцелуй. И под «страстным» Римус имел в виду, что Блэк буквально трахал парня своим ртом. И Люпин ненавидел тот факт, что был прекрасно знаком с тем, насколько это приятно. — Упс, — Сириус наконец взглянул на застывшего Люпина, прекратив поцелуй. Их глаза встретились, и алкоголь окончательно затуманил зрение Лунатика. — Не знал, что ты здесь. — Пойдем в мою комнату? — гребанный Роберт прошептал Сириусу в губы. — Не нужно, — голос Люпина был едва узнаваем, но сейчас он действительно мало что понимал. Алкоголь делал каждое движение шатким. — Я ухожу. Он взял бутылку и бросился к двери, не в силах спуститься по лестнице ровным шагом. Это был его худший сон. Конечно, это был сон. Он вот-вот должен был проснуться. В тот момент, когда он вылетел в коридор, светловолосый обессилено упал на пол, уткнулся головой в колени и сжал крепко глаза, наполнившиеся слезами. — Римус, — портрет Полной Дамы распахнулся, и Лили присела на колени рядом с пьяным парнем. — Я не могу, я не могу, — причитал он, хватая ртом воздух. — Я больше не могу… И девушка молча погладила его по волосам. Просидела рядом так долго, пока он наконец не уснул на хрупком плече. ––– Сириус не был особенно счастлив на другом конце комнаты. Конечно, все это было частью шоу, но он не мог понять, какого черта он делал все это для Римуса, а не для самого себя. Он хотел сделать это для себя, он хотел избавиться от чувства одиночества и того предательства, что заставляло его чувствовать себя недостойным любви. Он хотел, чтобы этот поцелуй имел значение, он хотел насладиться им. Но этого не происходило. Это было отвратительно. Настолько, что хотелось изуродовать язык зубной щеткой. Все казалось таким неправильным, новым, незнакомым. Он так привык целовать Римуса за почти что два года, что даже не представлял каково это — целовать кого-то без мягких песочных кудрей, розовых пухлых губ и вздернутого милого носика. Без ванильного аромата, окутывающего все тело трепетом. Роберт пах по-другому, по-новому. Цитрусами и чем-то, что напоминало сырую землю и плесневые грибы. Сириуса чуть не стошнило, как только их губы соприкоснулись, но ему нужно было это сделать. Потому что у него все ещё была гордость. Он видел, какими мрачными и влажными были глаза Римуса, заметившего поцелуй. Когда он злился, они были почти что черными. И это было все, что, черт возьми, имело значение. Поэтому Сириус потащил Роберта наверх, в комнату. Потому что Люпин не имел права убегать и прятаться от него. Он должен был видеть, что потерял Сириуса, раз и навсегда. Может быть, Римус и разлюбил его, но это не означало, что Блэк – половая тряпка, об которую можно вытирать ноги. И реакция светловолосого была вовсе не человека, «переставшего любить». Блэк искренне не понимал его, он действительно больше не знал ничего о Римусе Джоне Люпине. Казалось, Бродяга упускал какой-то недостающий пазл, что-то, что могло бы объяснить внезапную подмену его любящего и заботливого парня. — Которая твоя? — простонал Роберт в губы брюнета, как только закрылась дверь за Люпином. — Эта, — Сириус толкнул парня на кровать и забрался сверху, яростно целуя в шею, кусая ее, как будто вся жизнь зависела от этого. Он не смел открыть глаза. — Боже! — Роберт вскрикнул от удовольствия, как только Сириус потерся о него своим пахом. — Ты такой горячий, Блэк, Господи Иисусе. Бродяга был, как в бреду. Он сорвал с себя рубашку и наклонился, чтобы поцеловать парня, а затем широко распахнул веки. Под ним лежал запыхавшийся черноволосый незнакомец, который хотел, чтобы Блэк прикоснулся к нему. — Давай, Сириус, — выдохнул Роберт и начал расстегивать свой ремень. Но длинноволосого внезапно осенило, что происходило и с кем он был. Нежное лицо Римуса появилось в его сознании. Точно в таком же положении, с тонкими шрамом на верхней губе, мягкими вьющимися волосами и довольной широкой улыбкой. — Давай, Сириус, — ореховые глаза сияли возбуждением. — Я люблю тебя. Сердце парня так сильно забилось, что он выполз в панике из кровати и сел на пол, подальше от этого незнакомца, тяжело дыша и кусая губы. — Что случилось? — растерянно спросил Роберт. — Убирайся, — это было все, что Сириус смог сказать. Шестикурсник поколебался несколько секунд. — Может… — Убирайся! — взорвался Бродяга. И Роберт схватил свои вещи, направился к выходу, озлобленно хлопнув дверью. Сириусу оставалось только забраться в кровать, задернуть шторы и затрястись от сожаления, пока он наконец не смог заснуть.***
После расставания окружающие обычно дают несколько советов: 1. Это нормально – быть тем, кому больнее. Ты постараешься сделать так же больно тому, кто разбил твое сердце. Но правда заключалась в том... что на утро, после вечеринки Сириус чувствовал себя совершенно дерьмово. И он так сильно завидовал Римусу, что тот мог двигаться дальше. 2. Не обманывай себя, думая, что алкоголь или перепихоны выведут из состояния паники. Сириус действительно надеялся, что это сможет помочь. Но все закончилось тем, что он яростно натирал свое тело под холодным душем, ощущая тошноту лишь от одной мысли, что Роберт прикоснулся к нему. 3. Перестань притворяться, что твой бывший был идеальным. Ни один партнер или отношения не идеальны. Независимо от того, как сильно ты любил его, перестань романтизировать недостатки. И Блэк действительно изо всех сил старался сделать Лунатика злодеем своей истории. Он искренне пытался понять, почему их отношения развалились. Но… он не мог перестать видеть в Римусе единственный свет своей жизни. 4. Осознай, что ты снова влюбишься – и в правильного человека. И Сириус всей душой желал в это поверить. Хоть и проваливался с треском. 5. Важно провести заключительный разговор, который поставит точку. Бродяга боялся услышать от Римуса, что их отношения никогда не получат второго шанса. Но ему нужно было принять новую реальность, этот кошмар, в котором он жил. Поэтому он решился последовать хотя бы одному из советов. После долгого и холодного душа Сириус наконец вышел из ванной, все еще чувствуя себя пьяным и разбитым. Джеймс и Питер уже ушли на завтрак, а Люпин перебирал вещи в чемодане. Парень выглядел так же дерьмово. Сонный, опухший и забитый. — Проснулся? — тихонько произнёс Сириус, неловко ерзая на одном месте. — Отличная вечеринка была, да? Люпин не смотрел ему в глаза. Он лишь кивнул с грустной и мягкой улыбкой на губах. — Тебе было весело? — в его голосе не было горечи или раздражения. Но как только их взгляды встретились, глаза Люпина наполнилось тоской. Сириус глубоко вздохнул и прикусил губу: — Ничего не было. Я не смог... Римус на мгновение замер, уставившись на брюнета пустым взглядом. А затем резко выдохнул. — Как бы то ни было… Р-рад, что ты двигаешься дальше, — он улыбнулся, и что-то грустное блеснуло в ореховых глазах. Бродяге пришлось насильно проглотить страх. — Я поцеловал… Я поцеловал его для тебя, а не для себя… — Блэк уставился вниз, изучая бордовый ковер под босыми ногами. — Мне нужно знать правду. Неужели... — он вновь взглянул на Люпина. — Неужели это действительно конец? Конец нас? Или есть шанс, ч-что твои чувства могут измениться? Что ты… что ты вернёшься ко мне… Домой. Блэк ощутил себя таким глупым, таким маленьким и слабым. Но ему нужна была суровая правда. Потому что он не хотел сдаваться. — Бродяга... Я... — Лунатик посмотрел на него с таким болезненным чувством вины, его руки вцепились в полотенце, которое Рем сжимал в руках. — Мы расстались месяц назад. Сириус продолжал глупо смотреть на него, надеясь на хотя бы одну крупицу надежды. — Значит, эт-это конец? Навсегда? — слова застряли у него в горле. И все, что оставалось от сердца, разбилось на мелкие осколки. — Да, — прошептал Римус, судорожно втянув воздух. И жестокость действительности обрушилась на Бродягу. — Хорошо, — Сириус попытался улыбнуться, но горячие слезы наполнили серые глаза, а в носу защекотало от желания разреветься, словно он глупое ничего непонимающее дитя. — Однажды я поцелую кого-нибудь другого. И я сделаю это для себя, а не для тебя. И я буду счастлив. Губы Римуса задрожали, и он быстро закивал. — Ты будешь, я верю в это, — вздёрнутый носик покраснел, а глаза наполнилось влагой. И Сириус искренне улыбнулся солеными от слез губами. Он будет счастлив. Он будет счастлив без Римуса Люпина. Он найдёт способ.