Я могу привести остальных?
Ты подозревающее косишься на Джейка. Он будто чует опасность и именно в этот момент суёт за щеку кусок блина. — Ты читал мои переписки, — констатируешь, не сводя с него глаз. Проходит ещё добрых десять секунд, за которые Джейк успевает пережевать мягкое тесто в атомы — Правда? — хватает у него наглости переспросить с нечитаемым выражением лица. Ты смериваешь его пытливым взглядом. — Мы же договаривались. — Так было быстрее. — А Фил тут причём? — Он не показался мне обаятельным, — сухо отвечает Джейк, то ли действительно не поняв намёк, то ли профессионально его избежав. — Пусть зазывает лучше. — Джейк. — Его банк чист, мыло тоже — я не могу залезть дальше. — У тебя непереносимость людей с алиби? — Он навязчивый, — кто угодно бы скривился, говоря такое, но хакер едва заметно нос морщит — и всё. Это тебе не кофе. Тут честным быть нельзя ни в коем случае. — А ты ревнивый, — легко выкидываешь, сложив руки на груди. Джейк распахивает глаза, широко: не так, когда слышишь грубейшее оскорбление, а когда нечем парировать. Его словно холодной водой окатило. — ...Я не ревную, — медленно произносит он, ещё не до конца уязвлённый. — Точно? Его растерянность говорит сама за себя. Громче любого нет-нет-нет и выученного самоконтроля: Джейк не принимает защитную позу, но он дыбится, вытягивает шею и, в упор игнорирует очевидное, упрямится: — Т/и, я правда не ревную. Хочется усмехнуться — губы горят вчерашним поцелуем. — А стоило бы. Потрясённое выражение на его лице, осыпающееся возмущением и странной тоской, окупает каждую мучительную секунду, которую ты провела в постели, ворочаясь. К этому моменту становится ясно, с какой игрой вы имеете дело. Кому больше наплевать — тот и прав. Ты как ни в чём не бывало делаешь долгий глоток и зарываешься в облако Ханны. Кофе уже остыл. Зацепка перед тобой открывается давняя, не дающая покоя: у Донфорт много текстовых документов, но этот большой, а название чего стоит — «Полночь в Дасквуде». Явно не рукописный. — Т/и, — снова пробует Джейк, подавшись на локтях вперёд: недостаточно близко, чтоб опять нарушить личное пространство, но чтоб ты слышала его вкрадчивый, пронизанный чем-то новым голос. — Мм? — удостаиваешь его секундным взглядом поверх экрана, балуясь с конвертерами, лишь бы открыть повреждённый документ. — Это жестоко, — шепчет хакер. Тебе хочется выплюнуть ему кофе прямо на толстовку. Уголки губ дёргаются от предвкушения. — …правда? Маленький триумф. Мелочный. Джейк тоже понимает — теперь, — что ты с ним делаешь. По лицу видно. Проблема в том, что он не сдвигается ни на миллиметр. И вот это явно не по правилам. Он мог бы нахмуриться и спросить, передразниваешь ли ты его; мог бы оскорбиться (совсем по-взрослому) и выложить крупной купюрой чаевые, прежде чем выйти вон из закусочной; мог бы расстроиться, в конце концов, хоть немного, потому что за столько месяцев он не получил ни одного «спасибо», — но он сидит здесь, перед тобой, и словно бы молча принимает пощёчину, которую даже не заслужил. — Давай поговорим? — спрашивает он тихо-тихо. Его ладонь в сантиметрах от твоей, терпеливо и ласково. Ты не можешь это больше терпеть. Воздуха не хватит. Встаёшь из-за столика с коротким «скоро вернусь», скрываешься в дверях уборной — и даёшь себе мощнейшую оплеуху перед зеркалом, от которого где-то в шее щемит нерв. Самое малое из того, что хотелось сделать. Плачешь. Кондиционер над входом шумит достаточно громко вкупе с телевизором, чтобы дать себе волю. Тебя пугают, душат виной мысли о том, какой понимающий взгляд ты бы увидела, если б не прятала голову в песок; ты бы задохнулась прямо там, с рукой Джейка поверх твоей, потому что он не просто готов, а терпит, ждёт, в самое неподходящее время в самом неподходящем месте на всей планете. О, если бы ты знала. Даже тогда Джейк не сводит глаз с деревянной двери в углу помещения, словно она виновата во всех его проблемах. Ему не слышно плача, но он знает, просто чувствует, и в его трахее гибнут нераспустившиеся цветы. Смешная штука эта болезнь — не вывести ядом и не утопить в кипятке, но одной маленькой ссоры достаточно, чтобы чуть-чуть завять. И ему, и им. — Не всё гладко? — спрашивает официантка замученным, понимающим тоном. Она минут семь в качестве призрачного наблюдателя тёрла и без того чистую стойку, косясь и улавливая отрывки разговоров, прежде чем подойти к Джейку с ещё наполовину полной туркой. Бескорыстный акт заботы, ничего более, но стоит ей наклонить носик, вот-вот перелить дважды разогретый кофе — Джейк хлопает пятернёй по кружке. Женщина вскрикивает и отшатывается, чуть не ошпарив его. Спасибо, что только на передник попадает. — Твою мать! — шипит она по-настоящему напуганно. — Больной совсем?! Что творишь?! — Не люблю кофе, — говорит Джейк. — Так какого хрена… На её лице расцветает жалостливое понимание. Единственная человеческая эмоция. — Да ты по уши в неё втрескался.***
Надо было двигаться. Сглаживать углы. Как именно — чёрт знает. Ясно было одно: вы поменялись ролями. Теперь Джейк ждал, когда ты расколешься и начнёшь разгружать свой ментальный багаж, что рисковало привести вас к концовке с Ханной по частям, потому что Джейк не должен узнать о подоплёке за твоей сценкой. У тебя было пять минут — ничего лучше, кроме старого-доброго «сделаем вид, что ничего не было» тут не придумаешь. Ты сказала: «Давай махнёмся за жвачкой», плюхнувшись за столик с ещё играющей на телефоне дасквудской легендой (будто смотрела её всё время), а теперь оказалась здесь. С идиотской супермаркетовской музыкой на фоне, пока тебя оглядывает полицейский. Вы столкнулись абсолютно случайно: ты — с пустыми руками, он — с пакетом яблок и скучающим взглядом, но видит Бог, он что-то заподозрил, взглянув повнимательнее. Его глаза сделались невероятно строгими. Ты поняла, как сильно вляпалась. По самое «не хочу». — Лили, — лающим тоном одёргивает Джейк, до этого молча шедший сзади; хватает тебя за локоть — отрезвляюще, крепко, и негласно перенимает штурвал, прежде чем ты успеешь налажать ещё больше. — Мы опаздываем, давай живее. Ты заставляешь себя отмереть и улыбнуться человеку в форме: натянуто, фальшиво, хотя секундами ранее выглядела так, будто разбила новый телефон. Уже никого не обмануть. Джейк, строя из себя раздражённого подростка, дёргает особенно сильно, и вы, путаясь в ногах, скрываетесь в соседнем отделе, чуть не сбив парочку коробок по пути. Наступает прежняя тишина с ленивой мелодией. Дзинь. — Лили? — едва различимый полушёпот. — Мы не подставим…? Вы неуклюже тормозите ровно посередине прохода, чтобы в любой момент можно было дать дёру. Джейк обеспокоенно поглядывает на тебя сверху-вниз, практически вжимая в свою грудь. — Разочек можно, — отвечает он, и, дрогнув, наконец разжимает пальцы. Безмолвное «прости» плещется в его взгляде. Ты быстро киваешь, делая шаткий вздох. Никуда от этого не убежать — вот тебе и жвачка. Утыкаешься на долгое мгновение хакеру в грудь, хватаешься за отвороты толстовки и чувствуешь, прямо под щекой, как гулко бьётся чужое сердце. Он перепугался не меньше твоего — только почему-то не встал столбом и не поставил под угрозу вашу миссию. Дура. К моменту, когда Джейк вида ради берёт с полки коробку каких-то хлопьев, это уже не побег из Шоушенка, а успокойся, т/и, всё хорошо, я дождусь, потому что ты слишком выбита из колеи, чтобы нормально функционировать. Последствия спокойного образа жизни. Неизвестно, по какому маршруту полицейский курсировал всё это время (он серьёзно предпочёл сначала оставить яблоки, а не гнаться за преступниками?), но ждать долго не пришлось: первое, что ты видишь, открыв глаза — он заворачивает к вам с твёрдым намерением допросить. Джейк глядит на него периферическим зрением и пихает пачку на место, даже не поворачиваясь. — Вы обознались, сэр, — твёрдо и уверенно заявляет он, прежде чем тот успевает что-то вставить. Это несомненно самая подозрительная вещь, которую можно выкинуть перед копом, но она явно сбивает его с толку. То, что нужно. Как только вы разворачиваетесь, Джейк вжимается губами тебе в самое ухо и шепчет, быстрым шагом уводя из магазина прочь: — Сейчас за угол и к машине. — Он не откроет огонь? Мужчина за вами требует остановиться. От ареста вас отделяет десяток шагов. Джейк сухо хмыкает. — Он запросил подкрепление, о чём ты? Вы пересекаете металлодетекторы и порог с автоматическими дверьми; поворот налево, в слепую зону камер — — Беги! — командует Джек, с силой подталкивая тебя в спину. Вы стартуете как ненормальные. Испуг, ожогом тлеющий под сердцем, вдруг вспыхивает сотней искр перед глазами, и ты чувствуешь, как он поглощает тебя, отключая все нервные окончания. Ноги ватные, но они способны донести тебя до самого Вашингтона. От магазина до мотеля — прямая дорога через пустырь. О Боже, а если он пустится в погоню? Беги, беги, беги! Только оказавшись у машины ты чувствуешь, как горят лёгкие и отступает адреналин; как тяжело затормозить на деревянных ногах, не кувыркнувшись через саму себя. Джейк не задерживается — почти влетает в собственное авто, точно так же не совладав с силой трения, и делает свистящий вдох, заходясь приступом кашля, сползая без сил вниз, — у тебя сжимается сердце. Он держится за капот, не может надышаться и выглядит так, будто вот-вот выкашляет лёгкие. Ты оборачиваешься через плечо: на горизонте чисто. Маленькая отдушина перед ударом под дых: когда поворачиваешься обратно, то видишь, как у Джейка по подбородку вниз изо рта стекает тёмная струйка. Он действительно пересекает первую стадию откашливая внутренностей. — Только попробуй откинуться здесь, — навзрыд тараторишь, опускаясь рядом. С неба капает, посылая по оголённым нервам разряд — ты вздрагиваешь. На Джейка, наверное, тоже попадает — он как по команде запрокидывает голову, делая ещё один глубокий, болезненный вздох. Растирает кровь по подбородку кулаком. — Живой, — на последнем издыхании; его кадык дёргается. — Лезь в машину. Он впихивает тебе ключи, не терпя возражений, и явно планирует корячиться тут ещё минут пять в попытках заставить мышцы работать. Ты бросаешься к нему, позабыв про двери и ключи — только руку через свои плечи перекидываешь, получая недовольный, но слишком вялый взгляд в ответ. — Т/и, — цедит он. — В машину. — Не командуй, — от нервов дерзишь в том же тоне, но всё же помогаешь усесться за руль. Джейк рвано дышит, стирая со лба пот. Со второй попытки попадает в зажигание. — Стой, — спохватываешься ты. — А вещи? Сумки в номере. Он переводит на тебя извиняющийся взгляд. — Нельзя возвращаться. — Почему? Ты знаешь, что у него есть причина. Особенно теперь, когда одышка спирает дыхание: всё к заводским настройкам, без ошибок и окольных путей, пока не останется только стремление выжить. Джейк выуживает телефон (как только не выронил) и недолго роется в нём, поворачивая экран. На чёрно-белой зернистой картинке отрывается вид на ваш номер с высоты прикроватной тумбочки. Люди в форме снуют вокруг как муравьи: их всего двое, но они явно знают, что делать. Один из копов стоит на кровати, светит фонариком в упор на глазок пожарной сигнализации — совсем как Джейк. Это выглядело бы нелепо, если бы не факт, что они ищут вас. И они точно знают, что делают. — У Ханны… была камера с датчиком движения, помнишь? То же самое. Мне пришло уведомление ещё в магазине. Третий человек показывается из ванной, вальяжной походкой рассекая пространство. Он держит в руке какой-то мелкий предмет — не различить из-за плохого качества. Джейк стискивает челюсти, искоса поглядывая по зеркалам и как можно тише выезжая на дорогу. Тот полицейский, который интересовался сигнализацией, теперь о чём-то разговаривал с вышедшим из ванной. — Жаль, что звука нет, — полушёпотом бормочешь ты. Джейк нервно хмыкает. Один из них забирает предмет из ладони второго и просвечивает своим фонариком с обеих сторон, продолжая его рассматривать. Третий, методично двигаясь вдоль стен, наконец оказывается впритык к объективу, загораживает плечом происходящее сзади. Его лица не видно — только туловище, но скоро он наклоняется, перерывая ящики с сосредоточенным выражением лица. Мельком, без задней мысли смотрит на часы — и не зацикливается, а двое у стены о чём-то переговариваются, активно жестикулируя. Будто спорят. Мужчина достаёт забытый пакет из магазина, выворачивает его, хмурит густые брови и вдруг — тебя прошивает током — смотрит прямо в камеру. Он раскрывает рот и подозрительно осторожно смещается влево, не отрывая глаз. Человек с неопознанным предметом откликается и медленно подходит ближе. Прежде чем тот просвечивает камеру сквозь стекло своим фонариком, прежде чем Джейк забирает телефон и отключается от трансляции с абсолютно выбешенным выражением лица, ты видишь, что это за предмет. Полураспустившийся бутон. — Что за бред, — заходишься смехом в наступившей тишине, прикрывая лицо рукой. Произошедшее если не напрягает, то смешит точно. Как плохое кино. Джейк ничего не отвечает. Он больше не выглядит взбешенно, озадаченно или полудохло — просто сидит с нейтральной рожей, будто стратегически отфильтровал все эмоции в срочном порядке. Дежавю. — Цветок, ты видел? — продолжаешь, сама не зная почему. Что-то во всём этом не даёт тебе покоя; что-то помимо просранного багажа на кругленькую сумму, очевидно. — Да, видел, — отвечает Джейк, не сводя глаз с дороги. По стеклу начинает медленно накрапывать. Ты поджимаешь губы. — Джейк, откуда у нас в ванной сраный цветок. Ему требуется три, три злополучных секунды, чтобы посмотреть на тебя через зеркало. — Я удивлён не меньше тебя, — отвечает он с выверенной твёрдостью. — Его не было вчера. — Т/и, ты слишком эмоциональна, успокойся. Это просто цветок. Ему хотелось верить. Джейк ведь всегда всё знает: он что-то вроде гения; холодный расчёт — его конёк, и даже сейчас насквозь видит подступающую истерику. Цветок — просто случайность. Погрешность. Как дождь в этом городе. Только ты не настолько выжила из ума, чтобы поверить ему. — Цветы просто так не появляются в ванной без окон! Откуда он взялся? Если ты его не приносил — кто-то ещё был в номере? Последнее предположение пугало до паранойи. Вот так люди годами находятся в бегах? Учитывают каждую мелочь и обдумывают до дыр, пока не сойдут с ума? Но Джейк легко кривится, поджав губы. — Чего ты так цепляешься? — едва ощутимо давит он. Тебя снова как током бьёт. Эта его сдержанность — очередной условный рефлекс. — Да потому что ты опять что-то скрываешь от меня, — говоришь севшим голосом. — У нас на целую версту были одни одуванчики, а это хрен пойми из какого питомника. Нешуточная паника подкатывает к горлу. Теперь всё сводится к одному маленькому чёртову бутону и огромной лжи Джейка. Он ещё раз смотрит на тебя через зеркало, дважды за всё время, и в его бегающем взгляде ты замечаешь столько смятения и остроты, что сразу становится жутко. Его сердце может биться так же бешено, как в магазине, а он и виду не подаёт. — Я знаю, что ты чувствуешь, — говорит Джейк, морально переступая через себя, и впервые за всё время, проведённое в салоне, он звучит искренне. — Я не хочу ставить тебя в это положение, т/и. Клянусь. Просто есть вещи- — Когда я успела растерять твоё доверие, Джейк. — Ты не растеряла. — Я вижу. — Мне жаль. — Если тебе жаль, то колись уже. — Я скажу тебе. Всё, что ты хочешь знать — я скажу. — Когда? — ком в горле. — Когда ты будешь дома. С поверженным выдохом роняешь голову и трёшь глаза. Барабанная дробь снаружи учащается, — чего ты ожидала от этого упрямца? У него тёмные круги залегли вперемешку с напряжением; похуже тебя взвалил на себя ношу и отказывается от помощи. Только пальцы на руле чуть-чуть расслабляет — ещё можно выехать из этого на положительной ноте. Не обрубить под корень. У тебя под кожей зудит, чешется бессилие. — Останови машину, — спокойно просишь его. Джейк дёргается и поворачивает голову так резко, что ты удивляешься, не услышав хруста; он пялится с плохо скрываемым замешательством в самую душу — почти заставляет передумать. Почти. Это самый долгий зрительный контакт, который у вас был. Ещё немного — врежетесь в какое-нибудь дерево. — Зачем? — переспрашивает он, в охапку собрав остатки самообладания. Не «почему» — значит, догадывается. — Останови чёртову машину, Джейк. Ты собираешься просить в третий раз, не дождавшись явного согласия или отказа, когда он молча сворачивает влево, видимо решив, что здесь будет безопаснее. Ты отстёгиваешь ремень. — Не глуши двигатель. — Т/и, ты куда? — Домой, Джейк, — последние слова перед тем, как дёргаешь за ручку двери и впускаешь в салон порыв зябкого ветра. Ты спрыгиваешь на землю, тут же оказываясь под прохладным душем. Красота. — Куплю билет на автобус. Или что-нибудь. Ты знаешь, как по-детски выглядит эта истерика, но больше всего на свете тебе хочется просто убежать. Уйти. Выдуть всю дурь у себя из головы. Пройти терапию, может. Джейк не останавливает тебя — с готовностью выходит следом, о чём оповещает хлопок дверью. — Не иди за мной! — огрызаешься ты, ускоряя шаг через мокрую траву, доходящую до колена. Говорить немного сложно, особенно когда уверенность гаснет: — Просто поезжай дальше, Джейк, серьёзно. У тебя будут проблемы. Шаги прекращаются. Он замирает. Замирает посреди протоптанной тобой дорожки, и ты по глупой привычке оборачиваешься, никогда бы не подумав, что увидишь, как Джейк вспыхивает. — Предлагаешь оставить тебя тут одну?! — он всплёскивает руками, наконец повышая голос ни то от ветра, ни то от раздражения. — В поле? Капли без пяти минут ливня крупно бьют по лицу. Джейк стоит с раскинутыми руками, щурится, демонстративно оглядывается вокруг — и впивается тебе прямо в глаза горящим взглядом. — Именно это я и предлагаю! — перекрикиваешь завывающий ветер. Он поджимает губы, зачёсывая волосы назад не то в растерянном, не то в «поверить не могу» жесте. — Ты нелогична, — твердит хакер вполголоса, до боли напоминая заученный тон официантки. — В тебе говорят эмоции. — Я-- Не смей обвинять меня в этом! — срываешься. — Я не могу быть машиной, которая безоговорочно доверяет каждому твоему слову, Джейк! Я пыталась, понимаешь? У нас был этот период заткнись и делай ради Ханны, но сейчас ты здесь, ты врёшь мне прямо в глаза. Буря его эмоций слегка утихает. Жалость. — Ты заболеешь, — говорит он одними губами. Остаётся лишь хмыкнуть, выдавив самую грустную полуулыбку: — Это всё, что ты хочешь мне сказать? Джейк машинально сдвигается вперёд. — Т/и, я бы рассказал всё здесь и сейчас, если бы это не ставило тебя под угрозу. — Какое совпадение, — отступаешь достаточно резко, чтобы он понял намёк и застыл на месте, — за нами ведь не носятся ФБР и твои преследователи. Это весомый довод. Джейку нечего возразить, когда он уводит глаза на словах про преследователей. Больная тема. Кто-то должен расколоться первым. Вы балансируете на тонком льду, даже дураку понятно: один прокол — оба искупаетесь в проруби. Глупо полагать, что впервые, но исход может стать летальным — и даже не для вас. Сложно довериться человеку, который всегда всё знает или делает вид, что знает; который лжёт-лжёт-лжёт, держит на расстоянии вытянутой руки и подпускает к себе так редко, но так безоговорочно, что переламывает кости. — Мы должны найти Ханну, — повторяет Джейк избитую фразу, — а не попасть за решётку просто потому, что не справились со своими тараканами. Тебе физически больно слышать это — собственные мысли, произнесённые его голосом. Руки уже давно дрожат от холода, и холод пробирает до костей, до мозга. Теперь ты понимаешь, как ошибалась. — Да. Да, ты прав. Будто если игнорировать достаточно долго, оно само уйдёт. — Садись в машину, — говорит Джейк, наполовину развернувшись. Ты собираешь всю волю в кулак, чтобы не заплакать, не дрогнуть: — Пока, Джейк. Он не верит тебе, практически устало качая головой. — Т/и. Но ты упрямый ребёнок. Ты должна как-то решить проблему. — Т/и, я серьёзно, — говорит он громче, слегка напуганно — сквозь шум ливня слышно. Тебе хочется закричать «я тоже!», больше всего на свете, потому что его зов повторяется у тебя в голове как эхо, глубоко внутри: отражается от мышц-костей-сердца и пульсирует жилкой у виска. Последнее, что ты делаешь — глубокий вздох, позволяя воздуху задержаться в горящих лёгких, прежде чем тело переключается на автопилот и уносит тебя стремглав вперёд. Это грязный ход, грязный как сама земля под подошвами, но ненавидеть себя будешь потом; перед глазами вместо слёз стоит картинка — вчерашний вечер: беспокойство на лице Джейка, как он чуть не сбил фикус, потянувшись к тебе, — всё подёрнуто дымкой. Было ли это правдой? Было ли моментным порывом или оголённой честностью? Побежит ли он за тобой, скрепив сердце; зная, что потом захлебнётся в своей же крови? Ты не слышишь надрывных криков и бега за собой, потому что ты готова обернуться и упасть на спину совсем одна, ты всегда приземлялась неправильно; но ты спотыкаешься, когда руки оказываются по обе стороны, крепко обвивают тебя и держат на месте в железных тисках. — Не уходи, пожалуйста, — шепчет Джейк надрывно, сипло — так, как никогда не должен. — Я идиот, т/и. Я всё похерил, с самого начала. Я даже защитить тебя не могу. Он трясётся всем телом, утыкается холодным носом тебе в шею и конечно заходится душераздирающим кашлем, отвернувшись: ты чувствуешь спиной, как спазмы сдавливают ему грудь, спирают дыхание — и как Джейк всхлипывает, ещё крепче прижимаясь к тебе. Роняет голову на плечо, давится, взахлёб: — Я хотел просто уйти, представляешь? Думал, так всё решится. Всегда так решалось — теперь не знаю, смогу ли. Ты бессильно цепляешься за его ледяные руки, пальцами вдоль вздутых вен, и до крови вгрызаешься в свою губу, чтобы не разреветься. Там что-то тёплое, стекает у него по носу, смешиваясь в дождевыми каплями, и обжигает кожу. Он побежал. Единственный человек, который догнал тебя; не божился и не клялся — просто кинул на обочине свою машину, свои планы и принципы, чтобы сейчас выплёвывать лёгкие, сомкнув руки в тугое кольцо, держа у сердца как самое дорогое, что у него есть. Он побежал.