Фактор несовместимости

Тендо не бежал по коридору, просто шел быстрым шагом. Костюм сидел на нем непривычно, металлические пластины добавляли веса, а еще он пару раз уже чуть не споткнулся, потому что щиток на голени как-то неудобно впился в подколенную область. Не хватало еще на бегу споткнуться и скатиться с лестницы. Тогда он рискует травмироваться так, что до Ассы он уже не добежит сегодня, а время неустанно уходило. Он искренне надеялся, что она еще сопротивляется, что она еще держится за какие-то остатки здравого смысла, не дает машине себя поглотить. Он сам искренне ненавидел свое теперешнее «тише едешь — дальше будешь», но он пытался сохранить хотя бы подобие рациональности в своем сознании. Нужно в самом деле снизить риски… Толку от него будет мало, если он сломает ногу при ближайшем подъеме по ступенькам. В костюме рейнджера, который используют для обеспечения подключения к системам егеря, Тендо чувствовал себя на удивление так, как нужно. Именно так он мог бы охарактеризовать это ощущение, которое прочно поселилось в его груди с тех самых пор, как он с помощью Чака закрепил последнюю пластину и проверил, насколько удобно ему двигаться. Двигаться было непривычно, но он прекрасно понимал, что с этим свыкнется. Он свыкнется со всем, что выпадет на его долю сегодня, лишь бы помочь Ассе, вытащить ее из ее кошмаров. Все происходящее было правильно — для него. А остальные справятся, он уже давно создал команду, работающую слаженно и эффективно, так что его вряд ли будет слишком недоставать в командном пункте. Он был готов к тому, что будет после сегодняшнего дня. К трибуналу, к снятию с должности, даже к тюрьме. Если он будет знать, что Асса в порядке, он примет все это без лишних оговорок и без возмущений. Она была приоритетом. Уже много лет была, она была тем, без чего он не представлял себе этого мира. И поэтому она должна быть в порядке, а остальное уж как получится. Чак отправился докладывать в командный пункт, и Тендо очень надеялся, что за ним не пришлют еще кого-нибудь — более быстрого и менее понимающего. Он до сих пор удивлялся, что Чак в этой ситуации встал на его сторону, что помог и решил прикрывать, хотя Чак ему казался первым, кто поднял бы шум и стал бы препятствовать, ведь у него с Ассой личные счеты. Но… Наверное, Тендо догадывался, в чем тут дело. Он знал, кого Чак помнил, и понимал, что у того, наверное, до сих пор в душе зияющая рана от того, что когда-то не успел, не смог спасти, не вытащил… Сейчас Чак был на его стороне, пожалуй, потому что в этот раз решил, что кому-то нужно успеть. Сделать то, чего не смог сделать он сам. Тендо слегка нахмурился, свернул налево, прошел по короткому коридору и в конце повернул направо на лестницу. Металлические пластины на голенях снова неприятно врезались под колени, но ощущения были слабее, чем в прошлый раз. Тендо кивнул сам себе: он приспосабливается. Когда он показался на дополнительном, малом мостике, расположенном рядом с местом стоянки «Эврики», тамошние работники встретили его недоумением. Кажется, сперва они его и не узнали вовсе, Тендо это не удивило: он в рейнджерском облачении не появлялся перед публикой еще ни разу. Находящиеся здесь сотрудники, являющиеся непосредственными его подчиненными, должно быть, ловили когнитивный диссонанс, не зная, чему верить — глазам или привычному для них порядку вещей. Тендо сбросил со счетов эту короткую заминку, дав им секунду на то, чтобы прийти в себя, но дольше ждать он не собирался. Быстро преодолев разделяющее его и компьютеры расстояние, он остановился у кресла женщины за главным из них и коротко осведомился: — Что с подключением? Она обернулась и окинула его таким взглядом, как будто впервые его видела. — Мистер Чои? — неуверенно сорвалось у нее с губ. — Это правда Вы? — Как видишь, — отозвался он, стараясь не позволять вырываться наружу раздражению. — Так что там? Женщина замялась и стала сбивчиво докладывать: — Подключение к машине на этапе инициализации, мы… мы ожидали подобного, но этот пилот… Состояние невозможно отследить детальнее, с отсутствием компенсатора мы можем предположить как более длительное подключение, так и то, что она потерялась в своих воспоминаниях. — Ясно, — на секунду задумавшись, ответил Тендо. — Второе подключение активно? — Да, — развел руками подошедший к ним сбоку мужчина. — А иначе и никак, второе подключение деактивировать и с полностью рабочим дрифт-модулем проблема. «Не такая большая», — в другой ситуации ответил бы Тендо, потому что он прекрасно знал, как сделать это и из командного пункта, и из интеллектуальной системы егеря. Но сейчас это было ему на руку. Потом, когда они с Ассой вернутся с миссии, он обязательно научит этих товарищей премудростям таких подключений, а в данный момент просто воспользуется ситуацией. — Хорошо, — кивнул он скорее сам себе, чем сотрудникам. — Готовьтесь мониторить нейромост между двумя пилотами. Чуть увеличьте скорость взаимодействия с сознаниями пилотов, а также сгладьте рандомное зашумление. Такие настройки доступны и без задействования компенсатора. Это была капля в море, но, возможно, это хоть как-то сможет облегчить Ассе встречу с ее прошлым… Странно, что эти олухи не додумались сделать так сразу, но что уж сейчас сотрясать воздух возмущениями. — Есть, — отрапортовал подчиненный и, вскинув брови, спросил: — Кто будет вторым… — его взгляд остановился на Тендо, и он запнулся, осознав, что спрашивает глупость. Все было более чем очевидно. И на смену недоумению пришло отрицание. — О, нет. Нет-нет-нет! — когда Тендо отошел от компьютеров и направился к проходу, ведущему к кабине «Страйкера», он, спотыкаясь, побежал следом. — Сэр, Вы же знаете славу этого пилота, она лишит Вас рассудка! Этого нельзя допустить, Вы очень ценный кадр и… — И я все еще твой начальник, — у самого прохода Тендо обернулся и посмотрел на него взглядом, не терпящим возражений. — Выполняй. Сотрудник здешнего командного мостика сглотнул, несколько раз хлопнул веками и нерешительно кивнул. Когда Тендо вошел через открытый люк в кабину «Страйкера», внутри, казалось, все было спокойным. Не пищали, сорвавшись в сумасшествие, датчики, не ревела сирена, ничто не выдавало какой-либо трагедии или же напряженной ситуации. Вся трагедия, все напряжение, вся борьба, жестокости которой Тендо еще не знал, происходила в одной хрупкой фигурке, повисшей на креплениях безвольно, словно кукла из театра. Он застыл в проходе на мгновение, а затем, быстро обойдя платформу для пилотов, остановился напротив Ассы. Его сердце болезненно сжалось. Он никогда не видел, как она плачет и борется с чем-то внутри себя. Она всегда выглядела так, будто уже победила, пусть это стоило ей ее чувств, того, что делало ее наполненной жизнью. Сейчас же… Она была сломлена, разбита до основания, в ней словно проступало все то, что она раз за разом побеждала внутри себя, не давая показаться наружу. Это все еще властвовало над ней. Оно не было побеждено, она просто его сдерживала, заталкивая поглубже. Тендо подумалось, что, наверное, именно так она выглядела в те моменты, когда ей снились кошмары и он будил ее. Она всегда оставалась за закрытой дверью… наверное, в те мгновения она была такой. Блестящее от града слез лицо, спутавшиеся, липкие от соленой влаги пряди, упавшие на глаза, сдвинутые в напряжении брови и сжатые губы, словно сдерживающие рвущийся наружу крик… Она была там, в своих жутких воспоминаниях, они владели ею и сейчас стали ее новой реальностью, уничтожая, выжигая в ее душе все дотла, не оставляя живого места… Она этого не заслуживала. Тендо не знал наверняка, что кроется в глубинах ее мыслей и памяти. Совсем скоро он узнает, но мнения своего не изменит, он был твердо в этом уверен. Она не заслуживала того, что с ней случилось. И не заслуживала того, что к ней стали относиться как к монстру просто потому, что она помнила и никак не могла вырвать это из памяти. Тендо осторожно протянул руку к щеке девушки, не скрытой стеклом шлема, и аккуратным движением пальцев смахнул слезинку с нежной кожи. На смену этой слезинке тут же скатилась другая. — Держись, детка, — проговорил он, зная, что она сейчас его не слышит. Но эти слова казались ему нужными. — Я смогу тебя защитить. Обещаю. Он отошел и встал на подножки-крепления для второго пилота. Верхние крепления тотчас же обхватили верх его спины, руки, поясные прижались с боков. Из подножек выскользнули несколько пластин, гибко ложась на ноги до колена. К низу шлема легко подсоединилось несколько гибких проводков. Ощущения были в чем-то непривычными, но он помнил то, что чувствовал во время занятий на симуляторе, и знал, что может отличаться. Все было в порядке. Страха не было, его и не могло быть. У него была цель, и перед этой целью отступал всякий страх. — Мостик, — произнес он в эфир отдельного канала связи. — Слушаю, — донесся голос женщины, которая была за главным компьютером. Тендо глубоко вдохнул и на одном выдохе скомандовал: — Инициировать двухпилотную связь. — Есть, — донеслось до него за миг до того, как его сознание утонуло в урагане оцифрованных воспоминаний — его и тех, которые ему не принадлежали. Тендо никогда не входил в дрифт с кем бы то ни было, и потому сейчас более чем явственно ощущал, насколько теория отличается от практики. Отсутствие ли компенсатора в дрифт-модуле «Эврики» было тому виной, но ощущение реальности пропало сразу же, воспоминания и отдельные фрагменты эмоций смешались в сбивающий с ног поток. Они проносились с сумасшедшей скоростью, в первые секунды он потерялся в них, ощутив рассеянность и головокружение, но, взяв себя в руки, просто постарался абстрагироваться от разбушевавшегося вихря. «Веди», — мысленно оставил он себя на поток сознания Ассы, ведь это в ее голове ему нужно было очутиться, ее монстров изучить и изгнать. Ему нужно быть там, где остановится она сама. Постепенно вихрь хоть и не утих, но будто отошел на задний план, а вокруг все четче становились конкретные очертания. Это была комната. Среднестатистическая комната какого-то среднестатистического американского дома. — Лилли… Лилли! — послышался женский голос, ласковый и в то же время строгий. Возникало впечатление, что обладательница этого голоса не хотела отчитывать ту, к кому обращалась, но все же заставляла себя быть строгой. — Мы уже опаздываем! Дверь, размытая из-за, наверное, нечеткости воспоминаний, открылась, и в комнату вошла женщина со светло-русыми волосами длиной до плеч, уложенными в округло-объемную прическу. В руках у нее была сумочка приглушенно-вишневого цвета, которую она тотчас же отставила на комод рядом с дверью. — Да… — прозвучало ей в ответ неуверенно. — Мам, я не могу завернуть те пучки сама… Которые я показывала тебе на сайте, помнишь? Тендо сразу узнал голос, но в то же время что-то внутри просто перевернулось вверх тормашками от того, насколько этот голос отличался. Не холодный. Не безэмоциональный. Не сухой. Наполненный живыми чувствами — смущением, неуверенностью, трогательной до безумия. Когда-то этот голос звучал так, мог так звучать, когда-то в нем было что-то, кроме пустоты. Голос, наполненный серебристыми глубокими нотками, голос, который столь редко доводилось услышать, но который стал родным, таким, что не спутаешь ни с чем. Голос Ассы… нет. Лилли. Тендо наблюдал за сценой как бы со стороны, и ему искренне хотелось с досадой покачать головой. Лилли. Конечно же, Лилли. Когда и как он вообще умудрился забыть? Не Эшли и не Келли. Лилли — простое имя, распространенное, быть может, именно поэтому он забыл, но это его не оправдывало — по крайней мере, в собственных глазах. Девушка повернулась к зеркалу, и Тендо незримым наблюдателем остался следить за ней неотрывно. Длинные волосы, которые она собрала пальцами по обе стороны от лица… Когда-то она носила длинные волосы. Наверное, если бы она сейчас разжала пальцы, пряди осыпались бы светлым пшеничным водопадом до лопаток, а может, и ниже… Не уложенные, но потрясающие именно в своей естественности — небольшом заломе от резинки, чуть торчащих в разные стороны кончиках. Серые глаза смотрели в отражении любопытно и изучающе, словно что-то прикидывая. Женщина, которая, по всей видимости, была ее матерью, подошла и пристроилась сзади, так же внимательно рассматривая их с дочерью отражение. — Сначала делаешь хвостики, — сказала она, собрав волосы девушки и аккуратно завязывая резинкой сначала один, потом другой хвост. — А затем уже накручиваешь, — светлые волосы были завиты в тугие пучки и закреплены дополнительными резинками. — Почему именно сегодня? — полюбопытствовала женщина. Асса… то есть, Лилли улыбнулась слегка заговорщически и посмотрела в сторону с загадочностью в серебристом взгляде. — А хочу проверить, догадается ли Триша, что я не подстриглась, — ответила она и подмигнула матери. — Она уже который месяц настаивает на том, чтобы я сделала новую стрижку. — Как у нее? — женщина поморщилась, и дочь отзеркалила ее выражение лица. — Она советовала сделать даже более резкий каскад, — ответила Лилли. — Хорошо, что я ее не послушала. Мать усмехнулась и кивнула. Теперь они обе снова смотрели в зеркало, и Тендо отмечал в уме их изящную, ненавязчивую похожесть. Сцена сменилась, вынырнув из унесшего сознание вихря обрывочных, бессвязных воспоминаний и событий. Реальный дрифт, не с программой симуляции, оказался странной штукой: чувства и эмоции воспринимались как собственные, а визуальные воспоминания просматривались со стороны, дрифт-модуль будто достраивал то, как бы это могло выглядеть для наблюдателя. От этого иногда возникало неловкое ощущение — Тендо начинал считать, что является своего рода незваным гостем, что все эти картины, что он видел в сознании Ассы, не были предназначены для его глаз. Они ни для чьих глаз не были предназначены, она уже давным-давно была одиночкой. Чои не считал себя скромником и сам раньше был не прочь подглядеть туда, куда его подглядывать не просили. Но… Асса была для него чем-то другим. Не просто хорошенькой девчонкой, на которую хочется побросать заинтересованные взгляды. Она была чем-то гораздо большим, более важным, и он испытывал откровенный стыд от того, что врывается в ее личное без спросу. Возможно, своим подключением снизить нагрузку на ее мозг от не до конца восстановленного «Страйкера» не получится, но… он должен был хотя бы попытаться. От кого-то — возможно, от Сары Тейлор — Тендо слышал, что в дрифте самой важной вещью является доверие, а Асса не доверяла никому, она специально закрывалась ото всех, и Тендо знал, что совсем скоро он узнает, что именно она прячет под броней отстраненности и равнодушия, что заставило любопытную и увлеченную Лилли раствориться во тьме, уступив место Ассе, которая закрылась от мира в своей ракушке, как жемчужина, которую непередаваемо сложно вытащить наружу. Потому что новая сцена, на которой остановился дрифт, разворачивалась уже на Шаттердоме — кажется, где-то в Штатах. — Мы должны сфотографироваться вместе, — мать Лилли (Тендо откуда-то теперь знал, что эту женщину звали Трейси), встряхнув головой и откинув назад волосы, жестом позвала с двух разных сторон дочь и сына. — Папа гордился бы вами, — она обняла подошедших к ней Лилли и ее брата за талию и мягко улыбнулась, глядя в камеру, которую держал перед ними на расстоянии десятка шагов какой-то молодой человек. Брат Лилли (в дрифте все еще не всплывало его имя) со слегка уставшим видом улыбнулся, приподняв руку и выставив указательный и средний пальцы вверх, а сама девушка просто чуть склонила голову набок. На ее губах появилась мягкая сдержанная улыбка, сплетенные в косу волосы покоились на правом плече. Все еще длинные… Асса все еще была Лилли, но Тендо не мог не отметить, что она изменилась. Юное любопытство сменилось взрослой внимательностью, а во взгляде поселилась пасмурная грусть, проглядывающая сквозь сдержанное спокойствие. Что-то уже случилось, что-то повлияло на нее, но она все еще оставалась прежней собой. «Папа бы гордился вами»… Наверное, не стало ее отца, и это оставило на ее душе отпечаток. Тендо вспомнил о гибели дедушки и сам себе мысленно кивнул: да, такое никогда не проходит мимо. — Что ж, это памятный день для нашей семьи, — как только мелькнула белой молнией вспышка, Трейси перестала обнимать детей, и теперь они просто стояли рядом с ней, чуть развернувшись к ней. — Сегодня мы официально стали командой. Наш егерь уже ждет нас в ангаре, — она бросила на Лилли, затем на ее брата заговорщический взгляд, и Лилли чуть улыбнулась, приподняв бровь: — Как ты его назвала? Брат тут же тихо бросил ей: — Тебе не понравится. — «Каратель», — ответила Трейси, теперь одарив сына вызывающим взглядом. — Мы отомстим за смерть вашего отца. И покараем виновных. Парень вздохнул и закатил глаза, а Лилли просто пожала плечами, взглянув вниз. — Мне нравится, — произнесла она негромко, скользнув взглядом по полу. Но в ее словах, как показалось Тендо, не было одобрения. В них было понимание. Проваливаясь в очередной вихрь бессвязных образов в дрифте, Тендо почему-то зацепился за мысль о том, что ни в одном из воспоминаний, которые ему удалось просмотреть полностью, не фигурировало имя брата Лилли. Не то чтобы это было важной деталью, просто это показалось странным. А еще на фоне мелькнула совершенно неуместная мысль: остальные, кто входил в дрифт с ней, знают ее настоящее имя? Было непохоже: ни Чак, ни другие несчастные, о которых он знал, после дрифта не упоминали о каком-либо другом имени, кроме «Ассы». Почему он это сейчас видит и знает? Нет, дело было вовсе не в доверии, она сейчас была глубоко в воспоминаниях, и как ее из них вытащить, Тендо откровенно не знал, но всеми силами пытался нащупать хотя бы ниточку. Возможно, тогда она пыталась что-то закрыть, утаить, а сейчас… перед кем таиться, если она рассчитывала на дрифт с машиной? Нет… Эту мысль Тендо тоже решительно отмел. Когда к ней подключился Чак через созданный Гейшлером интерфейс, она тоже не рассчитывала на стороннее подключение. Значит, так работает «голый» дрифт-модуль без компенсатора? Бросает все-все, все воспоминания открытым потоком, не заглушая и не сглаживая скачки, не усредняя информационный шум. Впрочем, Тендо уже понимал, что грядет что-то, что не заглушить никаким сглаживанием в дрифт-модуле. Видимо, именно поэтому… Мысль оборвалась от крика такой силы, что Чои прикрыл уши руками. Это не помогло — это была своего рода проекция в пространстве дрифта, и потому крик звучал не извне, крик будто был в самой его голове. — Майк!!! — голос был диким и изломанным, в нем пробивались нотки хрипа, казалось, после такого крика Лилли обязательно должна была закашляться. Тендо оказался в кабине незнакомого егеря, вокруг все тряслось и шаталось, но он лишь видел это, не ощущал. Летели искры, даже не собирающиеся его обжигать. Сверху свешивались изломанные ошметки обшивки — внутренней и внешней. Но это было не самым страшным, ведь это была всего лишь иллюзия. Самая большая жуть происходила в мыслях и ощущениях. Волна ужаса и смятения захлестнула, едва не сбив с ног, отчаянье накрыло с головой. Отчаянье сразу трех сознаний. Одно из сознаний чувствовало его наиболее сильно. И в нем примешивалось острое, рвущее на части чувство бессилия. Страх добавлял смеси эмоций свои холодящие душу краски. Тендо услышал треск, посмотрел вверх и все понял. Значит, его звали Майк… Брата Лилли. И сейчас Майк был сжат в огромной ручищей вышедшего из глубин монстра без надежды вырваться. Он не сопротивлялся. Это было бессмысленно — монстр был во много раз сильнее, а, сопротивляясь, парень скорее переломал бы себе все кости. Он просто смотрел и чувствовал ужас, сковывающий сознание, затмевающий разум. Ощущал, что ничего уже не изменит. Он хотел, отчаянно, до глубины души, но был стиснут огромными чешуйчатыми пальцами, которые сжимались все сильнее, уже заставляя некоторые кости трещать. Эта сцена показалась Тендо невероятно длинной и прочувствованной до самых мелких оттенков, но длилась она на самом деле всего несколько мгновений. А затем последовал будто взрыв боли, страха, отчаянья, отрицания, эти чувства смешались и вспыхнули сверхновой, а затем внезапно одно из сознаний исчезло, болезненно и дико оторвалось от общего дрифта. Пустота, расползшаяся на его месте, била под дых, вызывала слезы, заставляла задыхаться от чего-то непередаваемого, неописуемого, это была не просто боль потери, это была смерть, прочувствованная до глубины деталей. Так когда-то погиб Йенси, брат Райли. Райли рассказывал о своих ощущениях, но рассказ никогда не мог передать всех ощущений до конца. Здесь же Тендо чувствовал, как смерть забрала брата Лилли, и Лилли тоже это чувствовала, но не могла позволить себе ни ступора, ни задержки. Некогда было оплакивать и скорбеть. Битва все еще продолжалась. Кабину снова тряхнуло, и Тендо снова ничего не почувствовал. Он смотрел со стороны, стоя будто бы на воздухе, иногда проваливаясь в текстуры, все происходящее казалось очень детализированной голограммой, настолько подробной, что некоторым деталям хотелось ужасаться. Мимо пролетела увесистая труба, и он инстинктивно пригнулся. Только через пару секунд он понял, что это лишь иллюзия, созданная в пространстве дрифта, и уже собирался вздохнуть с облегчением, как заметил, что по ногам Лилли пробежали короткие разряды, мелкие молнии, и она обернулась. Тендо обернулся туда же. Трейси, мать Лилли, висела на креплениях в неестественной позе, ее ноги выгнулись вперед так, будто колени у нее находились сзади. Тендо сквозь дрифт достались лишь отзвуки вспышек непонимания и испуга: видимо, Асса, которая тогда еще была Лилли, за годы, прошедшие с этого инцидента, уже забыла оттенки боли, переданные в дрифт ее матерью. Он снова посмотрел на девушку, и ему отчаянно захотелось к ней дотянуться, сжать в объятиях. Это… Она не заслужила такого! Хотелось кричать от боли несправедливости всего того, что на нее свалилось, а она не кричала. Просто смотрела на остающуюся в сознании мать, и слушала все беззвучные ее страдания в своей голове. Тендо знал, что Райли пришлось после смерти брата заканчивать бой в одиночку, то же самое проделал маршал Пентекост, когда тоже в связке потерял свою напарницу. Значит, Асса тоже? И теперь ей придется сражаться в одиночку за всех — и за мертвого уже брата, и за потерявшую способность двигаться мать? А это ведь даже не двухпилотный, а уже трехпилотный егерь, это значит, что нагрузка будет еще сильнее, и это после пережитого? Нет, так… так не должно было быть. Но та, кем она была тогда… Лилли при этом не выглядела растерянной. Тендо чувствовал отголоски ее мыслей, пронесенных сквозь года и выплеснувшихся в почти неуправляемый дрифт с машиной, и понимал, что она видит конечную цель — победить монстра, что является ее противником. И она идет к этой цели. Она была столь сильной и сосредоточенной, что щемило сердце. Тендо поймал себя на мысли, что если бы он мог пронестись сквозь время, он бы сделал это немедля, забрал бы ее оттуда, не позволил бы участвовать в этом бою… Тогда не было дефицита егерей, вместо «Карателя» справился бы какой-нибудь другой. Она не должна была этого пережить, это было несправедливо, незаслуженно… Но это уже было. Это все уже случилось. Тендо мог лишь наблюдать с болью в сердце, как невероятно сильная и при этом такая трогательно-нежная девушка принимает бой. О вооружении «Карателя» Тендо не знал, он вообще смутно помнил егерь с таким названием. Кажется, это было третье поколение. Больше он вряд ли смог бы сказать. Но по тому, что переключает Лилли на голографическом экране перед собой, смог догадаться, что в арсенале этого стального гиганта есть ракетные установки и плазменные пушки. Боец и ближнего, и дальнего боя… Впрочем, эта мысль промелькнула на фоне, Тендо сейчас меньше всего интересовала техническая сторона дела. Он с замиранием сердца, почти не дыша, наблюдал за девушкой. И часто забывал, что сейчас он всего лишь незримый наблюдатель за давно ушедшим прошлым. Кайдзю напал снова, и егерь тряхнуло, но он выстоял, проехавшись стопами по чему-то явно более рыхлому, чем почва. Лилли активировала одну плазменную пушку и ракетную установку на противоположной стороне тела стальной машины. Движение продолжалось, скользящее и довольно плавное; Тендо сделал вывод, что сейчас Лилли хочет взять противника в захват и разрядить в него все активированное оружие. Однако он не мог понять одного: почему она молчит. Почему они все, явно переживая не самые лучшие времена в бою, переговаривались только между собой. Догадки были жуткими, он отказывался в это верить, но в очередной раз вызванное меню на голографическом экране их подтвердило. Системы коммуникаций были выведены из строя. Возможно, электромагнитный импульс? Это уже не имело значения. Лилли, хрупкая девушка, пережившая столько, что хватило бы боли, наверное, на несколько жизней, осталась без надежды на подкрепление… где? В визоре Тендо было тяжело что-либо различить: стояла ночь, видная там область постоянно тряслась, ракурс менялся. На слегка подсвеченном горизонте вырисовывались какие-то голые холмы, взгляд не успевал за них зацепиться, как тут же перед визором появлялась рассвирепевшая морда кайдзю. Разряд плазменной пушки, кажется, дал плоды — зверь заревел и попытался отпрянуть, Лилли отпустила его, сразу же дав залп ракетами. Они угодили монстру в шею, однако не нанесли существенных повреждений. «Каратель» ударил ногой, получилось слабо, но этого хватило, чтобы заставить противника потерять равновесие на пару секунд. Еще один залп ракетами… Кажется, Тендо не уловил момент, когда девушка их подготовила. Теперь это были более мощные ракеты, они окончательно повалили монстра. На другой руке, кажется, Лилли снова зарядила плазменную пушку. Визуально отобразилось падение, которого Тендо не почувствовал. Кажется, егерь опустился на колени, придавив весом кайдзю. Тот сопротивлялся, пытался царапать визор, бил по корпусу. Все сильнее ощущались толчки сзади, раскачивающие стальную машину. Лилли заставила егерь вытянуть вперед руку с заряженной пушкой, однако стрелять она не спешила. В тот же момент егерь швырнуло вперед кувырком, теперь монстр был сверху. Теперь Чои понял, почему девушка не стала стрелять тогда. Сейчас на ее стороне была инерция. Кайдзю сам еще не успел опомниться после переворота, потому был достаточно близко, чтобы Лилли просто разрядила пушку ему в череп, прожаривая мозги. Чудовище не успело даже зарычать, просто глухо и тяжело начало заваливаться вперед. Раздался приглушенный звук, отдавшийся по корпусу металлическим звоном, а после все затихло. Егерь не встал — похоже, повреждения добили и его электрические цепи. Кабина погрузилась во тьму, где Лилли повисла на креплениях. Вверху, сквозь пробоину и остатки визора, сияли тысячи ярких звезд. Передышка, казавшаяся полной совершенной тишины после столь тяжелого боя, закончилась через несколько мгновений. Лилли пошевелилась, освободила руки из креплений, подвигала ими — видимо, чтобы убедиться, что нигде нет переломов. Затем сняла шлем и ощупала голову. Обернулась по сторонам. При таком положении кабины «полом» стала задняя ее стенка, потому выбираться из креплений и спускаться девушке пришлось осторожно и проявляя изобретательность. А с изобретательностью проблем у нее не было. Воспользовавшись выемками, которые располагались под ножными креплениями, как ступеньками вертикальной лестницы, Лилли спустилась вниз и вскоре оказалась рядом с креплениями, на которых повисла ее мать. Лилли легко могла дотянуться до нее, стоя внизу, она сразу же стащила с женщины шлем и проверила пульс на шее. По мелькнувшему на ее лице облегчению Тендо понял, что ее мать жива. Женщина достаточно быстро пришла в сознание, слабо повернула голову и посмотрела на дочь. — Лилли… — ее голос был глухим и рассеянным. — Мы… — ее интонация была вопросительной, но она не закончила фразу. — Победили, — кивнула девушка и слегка улыбнулась, однако улыбка вышла горькой. Тендо понимал: Лилли старается сохранять самообладание ради матери. Трейси с дрожащим стоном выдохнула. Из уголков ее глаз в растрепанные волосы покатились слезинки. — Ты отомстила за папу… — проговорила она, а затем ее голос сломался и вместо какого-то печального удовлетворения выдал едкую горечь. — И за Майка… И, — она позволила себе негромкий всхлип, выражая отчаянье лишь таким образом, — за меня… Лилли, словно очнувшись ото сна, слегка нахмурилась и сосредоточилась. — Ты сама еще повоюешь, — произнесла она и резким, порывистым движением переметнулась к ее ногам. — Сейчас я придумаю, как тебя снять. В первую очередь нужно было оценить повреждения ног у Трейси. Лилли справилась сосредоточенно, не предаваясь панике или сожалениям. Тендо залюбовался той собранностью, с которой она действовала в столь ужасающей ситуации, в ней действительно таилась невероятная сила, но и у этой силы есть слабость, от которой ее нужно защитить. Тендо чувствовал, что сейчас Лилли не дает себе спуска, потому что знает, что именно на ней сейчас ответственность за жизнь ее матери и за ее собственную жизнь. Наверное, она хотела бы кричать и плакать, но не может себе этого позволить. — Я вколю тебе обезболивающее, — произнесла девушка, закончив осмотр. Пока она проверяла ноги матери, та несколько раз кричала. Лилли уже была готова отойти в сторону, как Трейси остановила ее, слабо перехватив за запястье. Девушка вопросительно обернулась. — Лилли… — произнесла слабым голосом женщина. И, поймав взгляд дочери, отрицательно покачала головой. — Тебе это нужно, — твердо ответила Лилли. Она высвободила свою руку, и мать снова заговорила: — Ты сама все понимаешь, Лилли, — ее голос прерывался всхлипами, ей было страшно, но она старалась говорить твердо. — Я не смогу идти. Обе мои ноги сломаны. Тебе будет проще спастись без меня. Лилли на миг будто дернулась, словно пытаясь отпрянуть от страшного осознания. Но ее замешательство в испуге длилось лишь мгновение. Она отвернулась и зашагала в сторону подъема кабины, где, кажется, располагалась аптечка и набор инструментов. — Что-нибудь придумаем, — ответила она, уже вернувшись с аптечкой. — Можно будет соорудить салазки и везти тебя по песку. Песок… Для Тендо все встало на свои места. Те холмы, что он видел иногда сквозь визор, видимо, были песчаными барханами, а это значит, что они сейчас находятся… в пустыне? И помощь Шаттердом не пришлет, потому что «Каратель», видимо, исчез с радаров. Иначе здесь уже были бы вертолеты с медиками. Системы коммуникации были выведены из строя, Тендо видел тот значок на голографической приборной панели. Лилли и ее мать не смогут как-либо связаться с командованием… Тендо явственно ощутил, как сердце заполняется ужасом. Им придется самостоятельно бороться за выживание, они не могут надеяться на то, что за ними придут в скором времени. Не могли… И боролись самостоятельно… Ужас стал еще сильнее от воспоминания о том, что это все происходило в прошлом. Лилли уколола матери анестетики — по одной ампуле в каждую ногу. Затем задала несколько вопросов о том, как женщина себя чувствует в целом, и, сделав нужные ей выводы, отошла в сторону аналоговой приборной панели. Сняв щиток, она с помощью найденного в барахолке карманного фонарика осмотрела внутренности панели, покопалась там (Тендо не рассматривал подробно, что она делает), и через несколько секунд в кабине появилось освещение. Вместе с частично восстановленным электропитанием появилась возможность вызвать интеллектуальную систему егеря. — Перезапустить реактор невозможно, — произнес ровный, с механическим отзвуком, голос. — Попытка ручного перезапуска вызовет взрыв реактора с вероятностью семьдесят восемь и три десятых процента. — Интеллектуальные, мониторинговые системы и системы экстренной помощи в костюмах? — спросила Лилли. — Для диагностики займите место пилота. Занимать свое место Лилли не стала. Просто, добравшись, вытащила необходимые кабеля и вручную подключила к нужным местам костюма, на время диагностики оставшись на «ступенях», которыми для нее послужили выемки в полу рядом. Процедура заняла несколько минут, после чего голос интеллектуальной системы сообщил о том, что костюм на девяносто процентов функционирует нормально. Большой пользы от этого, конечно, не было, но системы отслеживания жизненных показателей, обеззараживание и обработка повреждений кожи — это было лучше, чем ничего. Убедившись, что переломы у матери не открытые и наложив шины, Лилли принялась за салазки. Как назло, под руку ничего не попадалось, но вскоре нашлась отсоединившаяся крышка от спасательной капсулы, которую получилось приспособить под корпус. Сделав подобие упряжки из проводов и эластичных резиновых лент, Лилли вытащила через дверь кабины сначала салазки, а затем Трейси. Женщина не сопротивлялась. — Я заберу инструменты, охлаждающий контейнер и аптечку, — сказала она сидящей на перевернутой крышке капсулы женщине. Та моргнула и с легким недоумением отозвалась: — Разве мы не можем остаться здесь? Лилли помотала головой. — Нет. Эта туша, — она указала на тело кайдзю, распластавшееся на егере, — будет разлагаться. К тому же, он уже достаточно залил своей кровью наш егерь, а эта кровь радиоактивна. Нам следует отойти хоть немного, — она осмотрелась вокруг, весь пейзаж составляли однообразные волнистые барханы. Тендо чувствовал через дрифт, как Лилли в тот момент была растеряна. И как впечатляюще точно, собранно, сосредоточенно действовала. Она не знала, что делать, но знала, что делает. Здесь и сейчас… тогда, точнее. При всем выбивающем почву из-под ног ужасе ситуации она смогла сохранить способность мыслить и действовать. Выбравшись из егеря снова и вытащив за собой аптечку, кейс с инструментами и среднего размера пластиковую темно-синюю коробку — по-видимому, это и был охлаждающий контейнер, — девушка приладила все это в «изголовье» сконструированных ею салазок. Еще раз оглянувшись, она обернулась к матери: — Я отойду ненадолго разведать местность. Если что, встроенные в костюм передатчики работают. Трейси лишь кивнула и включила свой. В планах Лилли было взобраться на ближайший холм и осмотреться получше. Скорее всего, им будет достаточно отойти примерно до этого холма, но было бы неплохо, если бы в округе оказался какой-нибудь оазис, город или любое другое поселение. Можно было бы включить навигатор и проверить по нему, но мелкие поселки, располагающиеся в этой пустыне, иногда вовсе никак не отмечались на картах, даже самых подробных. Они нередко то стихийно возникали, то так же стихийно погибали, занесенные песчаными бурями. Такие отметки на карте сделали бы карту ненадежной. Песчаные бури были тем, над чем стоило задуматься. Не отходить далеко от егеря было хорошей идеей. В нем или рядом с ним можно было спрятаться в случае такой непогоды, в открытой пустыне это было бы куда проблематичнее. Пересидеть несколько часов… пусть день в смраде разлагающейся плоти было лучше, чем быть заживо погребенной под песком. К тому же, в нем все еще оставалось немало полезных вещей, было электричество, пусть и на низкой мощности, но зарядить нужные гаджеты хватит. И он будет куда лучше заметен с воздуха. Если Шаттердом все же пошлет вертолеты на их поиски, они скорее обнаружат егерь, чем двух человек на раскидистых просторах пустыни. Второй важной мыслью была еда. К сожалению, Лилли почти не знала, что может водиться в этом районе Сахары. Охотиться она умела, знала, как готовить некоторых насекомых. Все же «уроки выживания», которые давал ей отец-военный и которые она почерпывала сама из разных источников, были полезным делом. Первый пункт любого урока выживания — не терять головы и не впадать в панику — она уже выполнила. Наверное, ей стоило бы гордиться собой, но на гордость не было ни времени, ни душевных сил. Нужно было что-то придумать, армейских пайков у них нет — Лилли нашла два пакета, в которые уже просочилась кровь кайдзю. К счастью, хватило ума надеть перчатки при исследовании явно запачканных уголков кабины. Какие-то запасы воды были внутри «Карателя», но и их немного. Нужно будет приглядеться к округе ночью — большинство пустынных животных ведут ночной образ жизни. Стоит попытаться что-то поймать — возможно, мелких грызунов. Что-то, влажно чвякнувшее под ногами, заставило Лилли едва ли не вскрикнуть, а когда она, отступив на шаг и убедившись, что на нее никто не нападает, решилась посмотреть вниз, крик пришлось сдерживать уже ладонью. Прямо перед ней в свете луны лежала очень знакомая рука, кусок руки — с родными пальцами, со знакомыми останками костюма и часами на запястье. Даже в неверном лунном свете было видно, что стекло на корпусе часов разбито, а вот идут ли стрелки — разобрать было тяжело. Майк… то, что от него осталось. А где остальное тело? Что это чудовище с ним сделало? Сожрало? Кайдзю вроде не едят людей, точнее, это никогда не было их первостепенной задачей… Наверное, монстр просто растерзал Майка, разбросав куски его тела в некотором радиусе вокруг. А чвякнули у нее под ногами, видимо, все еще пропитанные кровью мускулы… От следующей мысли Лилли почувствовала подкатывающий к горлу приступ тошноты. Она открыла рот в попытке вдохнуть побольше воздуха, но сколько бы воздуха она ни втягивала, ей казалось, что она задыхается. Несколько раз кашлянув и инстинктивно схватившись за верх живота, она постаралась дышать носом, сделала глубокий вдох и прикрыла глаза. Это помогло. Она была уже близка к тому, чтобы предаться панике, а этого делать было ни в коем случае нельзя. От нее зависит жизнь матери. От нее зависит ее собственная жизнь. И, возможно, то, о чем она сейчас подумала, окажет им хоть какую-то помощь. Такие мысли были страшными, они заставляли содрогнуться, от них хотелось отмахнуться, забыть их сразу же, но… Это решение могло быть нужным им сейчас. Охота — сомнительное дело, насекомые — не факт, что они водятся тут в достаточном количестве… А здесь… Мысль сформировалась более четко, обрела контуры, Лилли заставила себя принять эту мысль и перестать отстраняться от нее. Она снова взглянула на оторванную руку брата, лежащую в песке. Им с матерью нужно что-то есть… Когда Лилли вернулась к егерю, Трейси увидела, что она тащит в руках, и приложила ладонь ко рту. Какое-то время сцена была безмолвной, Тендо и сам, наблюдая со стороны, не был уверен, что знает, что сказать. Ужас и отчаянье сложившегося положения в объяснениях не нуждались. Лилли не была теперь связана дрифтом с матерью, и потому отголоски мыслей женщины в этот момент он мог только предугадывать. Он знал, что собирается делать Лилли, но Трейси об этом не имела ни малейшего понятия. Возможно, она думала… — Похороним его? — произнесла женщина тихо, утерев выступившие слезы и воззрившись на дочь. Лилли замерла на месте и опустила взгляд. Тендо чувствовал всю ее растерянность и вину за собственное решение, однако она молчаливо заставляла себя следовать ему несмотря на возможное порицание и неприятие со стороны матери. Это было выходом. Это было нужно. Она это понимала. И надеялась, что поймет и мать. Лилли покачала головой, освобождая найденную руку Майка от остатков костюма и часов. Трейси наблюдала за этим с недоумением, постепенно переходящим в явные опасения. — Лилли, — осторожно позвала она. — Зачем? Тебе необязательно было… — она замялась, подбирая слова, а когда увидела, как девушка берет охлаждающий контейнер и открывает его, устанавливая на электронном табло настройки температуры, вовсе застыла и, казалось, даже перестала дышать. — Что ты делаешь? — спросила она быстрой скороговоркой, когда Лилли опустила руку брата в контейнер, чуть согнув ее в запястье. Теперь Лилли посмотрела на нее, и Трейси невольно отшатнулась. Тендо же, увидев выражение взгляда девушки, напротив, еще сильнее ощутил желание подойти к ней, прикоснуться, заключить в объятия, потому что это было ей нужно, в ее глазах уже расползалась та пустота, которая была ее спутником в последующем. Пустота, которая образовалась, когда она заставила себя в этот самый момент отринуть эмоции и привычные устои. Иначе она не смогла бы решиться на то, на что решилась. Трейси в неверии помотала головой, выдыхая через раз, Лилли на секунду опустила взгляд, поджав губы. Когда она вновь подняла на мать взгляд, серые глаза были полны мрачной, печальной уверенности. — Нам нужно есть… — проговорила Лилли так тихо, будто надеялась, что мать ее не услышит. — Нет… — прошептала Трейси с расширившимися от ужаса глазами. — Нет, мы не станем… — она попыталась выбраться из салазок, но только застонала от боли и упала обратно. — Это должно быть с нами про запас, — произнесла Лилли тяжелым голосом. — Здесь водится не так много живности, и не факт, что я смогу эффективно охотиться… — Это ведь Майк! — голос Трейси пронзил пространство таким болезненным криком, что от этого сразу же хотелось в скорби поджать губы. — Мой сын… — по ее лицу снова заструились слезы. — Твой брат… — Думаю, он был бы не против, чтобы мы поступили с его останками так… — Замолчи! — снова выкрикнула Трейси, Лилли замерла и просто опустила глаза. — Я не желаю этого слышать! Это был мой сын, это не просто кусок мяса! Лилли по-прежнему смотрела вниз, не кивая, не мотая головой, даже, кажется, не моргая. Тендо, продолжая наблюдать, с состраданием смотрел на нее. Конечно, ее матери было больно, и он понимал эту боль, но… Лилли ведь пытается спасти их обеих! Этого нельзя не понимать, особенно в такой ситуации! Молчание тянулось одну, две, пять, десять секунд… Трейси всхлипывала, прикрыв рот рукой, она не пыталась больше ничего сказать, ее поток ругательств будто иссяк, так и не выплеснувшись, и Тендо решил, что это и к лучшему. Возможно, она понимает, что Лилли права, и что ей это решение далось тоже нелегко. Есть некоторые ситуации, которые лишают общепринятых норм человечности. Здесь был именно этот случай. Ради спасения использовать как еду то, что когда-то было родным им обеим человеком… Это было ужасно, но именно в той ситуации это имело смысл. Лилли закрыла крышку охлаждающего контейнера, на электронной панели сбоку зажглись зеленым цифры и надписи. Нужно было отправляться в путь, они и так сильно задержались. До наступления рассвета Лилли надеялась хоть немного поспать, кроме того, ее матери тоже был бы очень полезен отдых. — Я отвезу нас к скалам за холмом, — сказала она матери, пройдя рядом с ней. Было бы, конечно, удобнее отдать матери охлаждающий контейнер, но видя, с какими безумными глазами Трейси потянулась к нему, когда она проходила рядом, Лилли решила, что надежнее будет нести контейнер в руках. Она справится, она выносливая, да и добираться здесь совсем недалеко. Несколько выступающих из-под песка невысоких скал она приметила, когда ходила разведать местность. Они были как раз за холмом, на который она взбиралась, чтобы посмотреть вокруг. Расположенные достаточно кучно, они могли бы стать достаточным укрытием на случай песчаной бури. Возможно, получится приладить к ним что-то и соорудить подобие палатки. Нужно будет порыться в кабине «Карателя» и найти что-нибудь подходящее, если оно там есть. Но это потом… Сейчас нужно добраться до скал и расположиться там. Путь оказался труднее, чем Лилли думала, но она в каком-то уголке сознания рассчитывала и на это. Что, возможно, она преуменьшает сложности. Лямки давили на плечи, салазки оказались довольно тяжелыми, к тому же, занимать одну руку контейнером было неудобно. Но, благо, стояла ночь и воздух был холодным. На раскаленной дневной жаре было бы куда труднее. С матерью они не разговаривали. Лилли понимала: наверное, будь она на месте матери, она бы вела себя точно так же. Впала бы в истерику, отказываясь принять. Тем более, матери сейчас страшно. Она травмирована, не может ходить, она пережила в дрифте смерть собственного сына, теперь она застряла посреди пустыни без надежды на то, что Шаттердом каким-то образом пришлет помощь… Лилли понимала, старалась это понимать. Тендо ощущал все ее искреннее, открытое осознание того, что сейчас переживает ее мать, поражался ее невероятной самоотверженности и готовности отринуть свой собственный страх, стать сильной ради близкого человека. И все равно считал несправедливым то, что лишь Лилли, кажется, пыталась понять. Когда девушка оборачивалась на Трейси, у той на лице было выражение суровой, ледяной отстраненности. Казалось, она замкнулась в своих мыслях, своем гневе и неприятии. Это было жестоко. Особенно по отношению к собственной дочери, которая пыталась ее спасти. Когда они добрались к скалам, на небе все еще было синее покрывало ночи, но спать Лилли неожиданно перехотелось. Они устроились рядом с выныривающим из песка камнем, который по форме напоминал коготь гигантского существа. Совсем глубокой ночью прохлада ощущается особенно сильно, потому Лилли собралась разводить костер, чтобы согреть мать. Вокруг не было дров, рядом с камнями были лишь полуиссушенные стебли тех немногих растений, которые выдерживали местный климат. Из этого вряд ли получится сделать достойный огонь… Однако попытаться стоило. Сидя у небольшого, но, к счастью, стабильного костра, Лилли молча вглядывалась в языки пламени, надеясь, что они смогут дать достаточно спокойствия, чтобы она смогла уснуть. Однако сон все равно упрямо не шел. Она бросала взгляды то на мать, которую она расположила в салазках напротив, то на контейнер с рукой брата, предусмотрительно поставленный поодаль. И когда желудок ее предательски заурчал, а она в этот момент по случайности снова покосилась на контейнер, глаза Трейси вспыхнули гневом, даже яростью, и теперь казались ярче пламени. — Не смей при мне это готовить… Тендо не знал, сколько времени прошло с этого воспоминания до следующего. Дрифт в ритме, ставшем уже привычным, снова разнес сцену вокруг вихрем смешанных изображений, ощущений, звуков, запахов, чего-то еще, создававшего неописуемую, не поддающуюся осознаванию картину. Когда она собралась в цельное отображение ситуации, Тендо присутствовал в качестве молчаливого наблюдателя на своеобразных похоронах. — Закопай здесь, — Трейси указала рукой чуть правее того места, где находилась Лилли. — Я хочу видеть это каждый день. — Я могу передвинуть тебя так, как тебе захочется, — отозвалась Лилли, но все же сделала два шага в ту сторону, куда указывала мать. Трейси покачала головой в жесте отрицания. Могила была совсем маленькой, будто в ней собирались хоронить младенца или домашнее животное. Рядом стоял охлаждающий контейнер, Тендо заметил, что цифры на его электронном табло больше не горят. Испортился? Выключен? Возможно, это были не те вопросы, которые должны были его сейчас волновать, но они возникали внезапно и совершенно по-идиотски, мешая думать о происходящем с той стороны, с которой он хотел его рассмотреть. Кого… что будут хоронить, можно было легко догадаться. Лилли вынула из контейнера руку Майка, некоторое время она смотрела на нее в раздумьях, а затем опустила ее в вырытую в песке ямку. Тендо успел заметить, что рука почти полностью осталась такой же, какой была, когда Лилли нашла ее. Из отголосков мыслей девушки он узнал, что она съела совсем немного, мать же отказалась есть это наотрез. Для нее Лилли удалось поймать змею несколько дней назад, но змеиное мясо быстро закончилось, и Трейси продолжила голодать. Следующую мелкую добычу удалось поймать только спустя два дня. Упитанная песчаная мышь, но все же мышь — мяса было бы мало даже одному человеку. Мать стала чувствовать себя хуже, обезболивающее приходилось вкалывать с перерывами, чтобы растянуть то количество доз, которое было в аптечке. К тому же, она недоедала. Лилли тоже недоедала, но она хотя бы не мучилась от боли. Разделывала мышь она, находясь спиной к матери, вид скупой горстки мяса в крышке от какого-то контейнера вызывал желание лишь скорбно вздохнуть. Такой ужин раз в два, а то и в четыре дня… Они вряд ли долго протянут на этом. Здесь, как назло, не было даже насекомых, которых можно было бы ловить, сушить и есть. Лилли охотилась в основном ночью — большинство пустынных животных были ночными. Но улов всегда был мизерным. Несколько дней назад — змея, теперь — мышь. Лилли бросила взгляд на холмик, обозначавший могилу того, что осталось от Майка. Это их тоже не спасло… На такой жаре не справился охлаждающий контейнер, потому оторванная рука Майка превратилась из куска мяса, которым можно было воспользоваться, просто в разлагающуюся плоть. Девушка задумчиво вертела в руке нож и думала о том, что если бы могла отрезать себе руку без возможных плачевных последствий, то, не задумываясь, отрезала бы, чтобы накормить ею мать. А сама бы питалась мышами и змеями, которых иногда удавалось поймать. Но эта схема была нерабочей в самой своей основе. Мать откажется от такого угощения. А для самой Лилли это бессмысленно. Лучше искать мышей и змей с двумя целыми руками… Девушка открыла складной нож и снова задумчиво уставилась на свою руку, рядом с которой держала лезвие. Может… не всю руку, только палец? Тоже бессмысленно, да и мать заметит. Лилли не могла предложить даже такого… Зато, возможно, она могла предложить что-то другое. — Ты куда? — недоверчиво спросила Трейси, когда Лилли поднялась и, держа в крышке от контейнера нож с разделанной мышиной тушкой, направилась вглубь небольшого перелеска из скал. — Выброшу внутренности там, — крикнула в ответ Лилли, будучи уже на приличном расстоянии. — Возможно, это приманит каких-нибудь падальщиков. По крайней мере, мы будем знать, водится ли здесь кто-то, кого мы до сих пор не заметили. Внутренности разделанного зверька она и правда выбросила за скалой. С того места, где она обычно находилась на их импровизированной стоянке, ей была частично видна эта область и, если кто-то решит полакомиться требухой, она надеялась его заметить. Но отошла за прикрытие каменных глыб она не только для того, чтобы избавиться от ненужных элементов тушки мыши. Вызвав с голографического планшета, находящегося в браслете на конце рукава костюма, параметры костюма, девушка убедилась в исправности систем обеззараживания, а затем расстегнула молнию сзади, приспустив костюм на одном плече. Как это будет, Лилли не знала. Одно дело — свезти пласт кожи, неудачно обтершись о шершавую стену, и совсем другое — срезать его самой со своего тела. Самые верхние слои… и все же рука подрагивала. Быстро тут не получится. Лилли решилась. Щипок ножом был болезненным, девушка поморщилась и даже тихо застонала, но все же довела дело до конца. Рана слегка кровоточила, но это было мелочью. Сверху сразу же отправился антисептик, выступивший через маленькие сопла с внутренней стороны костюма; девушка пожалела, что не взяла с собой аптечку — можно было бы воспользоваться пластырем и ватой. Но тогда мать заподозрила бы неладное. Лилли сделала еще два щипка и опустила срезанные кусочки кожи рядом с мышиным мясом. Совсем немного, но и мышиного мяса немного. Это все же хоть что-то… Хотя, конечно, она надеялась, что сможет разведать больше мест, где есть хоть какая-то живность, на которую можно охотиться. В следующий раз щипков было уже пять. Новым воспоминанием, вырванным из вихря дрифта, был протяжный, долгий, болезненный стон, переходящий в плач. Лилли распахнула глаза, в тревоге просыпаясь, отголоски ощущений в дрифте донесли до Тендо ноющую боль в ее спине и верхней части ног. Вокруг было темно, луна на небе изогнулась едва заметным серпом. В почти полном мраке еле-еле угадывались очертания окружающих предметов. Скалы на общем фоне выделялись лишь слегка более сильной чернотой. Лилли подхватила лежащий рядом фонарик, включила его, темноту разрезал яркий холодный луч, создающий круг рассеянного света на расстоянии метров двадцати. Так далеко идти Лилли было не нужно. Ее цель почти совсем рядом. Подхватив с песка стоящую рядом с ее спальным местом аптечку, девушка устремилась к салазкам матери, на которых та лежала, вцепившись пальцами в бортики и чуть запрокинув голову в стоне. — Погоди, сейчас… — Лилли сразу же извлекла из аптечки ампулы с обезболивающим, вставила в шприц и вколола матери. Препарат подействовал через несколько минут. Стоны женщины становились все слабее, вскоре она замолчала, тяжело дыша, и медленно повернула голову в сторону Лилли. Девушка сжала ее руку чуть крепче, чем держала до этого. — Ты можешь уходить, — ее тон был отсутствующим, между ними с тех самых пор, как Лилли нашла руку Майка, оставалась некоторая отчужденность. Она то уменьшалась, то увеличивалась, но неизменно оставалась. — У тебя в одиночку шансы выжить больше. Лилли помотала головой, сжав губы. — Нас обязательно заметят здесь, — произнесла она и постаралась как можно более ободряюще улыбнуться. — Возможно, нас даже не ищут… — Трейси отвернулась в другую сторону и цокнула языком. — Я выложила ветками надпись «Помогите» неподалеку от егеря, когда недавно ходила охотиться. Если егерь с тушей кайдзю сверху может с высоты показаться непонятной кучей, то надпись вполне различима. Трейси покачала головой и снова повернулась к дочери. Рука рассеянно легла на плечо Лилли. — Спасайся, — произнесла она, глядя в глаза дочери все с той же отчужденностью, но в глубине зрачков плескалась теплота и материнская забота. Точнее, то, что от этих чувств осталось. — Ты лучше нас всех умеешь выживать. Лилли была с этим не согласна. Ей просто повезло сейчас больше. В следующий раз Лилли ушла охотиться, когда Трейси еще спала. Не слишком далеко от разбитого ими лагеря она обнаружила логово каких-то мелких грызунов, а также приметила, что перед рассветом, в утренних сумерках они часто выползают из нор по две-три особи. Быть может, удастся поймать хотя бы парочку. Получилось поймать четыре. Это казалось целым пиром, учитывая, что до этого приходилось довольствоваться одной змеей раз в несколько дней. Змеей и… Мысль в дрифте скользнула украдкой, словно Лилли пыталась это скрыть даже от самой себя. Она прекрасно понимала, что змеиного мяса будет очень мало, и снова добавляла понемногу срезанные верхние слои кожи. Медицинский модуль костюма работал отменно, к счастью, и раны заживали быстро. Но взамен им появлялись новые. Тендо не видел, где, он в дрифте словно специально старался отстраниться от моментов, которые можно было бы счесть за «подглядывание». Нет, Асса… Лилли — это не тот человек, за которым он позволил бы себе подглядывать. Это казалось ему совершенно бесчестным и подлым. Но отголоски определенных ощущений в дрифте улавливались, и он просто знал. Знал, что спина Лилли покрыта мелкими шрамами почти полностью, предплечье и верхняя часть ног тоже уже узнали вкус щипков ножа. Понимая это, хотелось закричать в полный голос, лезть на стену, разорвать в клочья все это пространство дрифта и все это прошлое, выдернуть его из головы девушки. И при этом волнами накатывало осознанное бессилие — он не сможет вырвать это из ее жизни, все уже случилось, и сейчас ее тело покрыто шрамами как напоминанием о пережитых ужасах. А она так стойко и решительно держится, что хочется упасть перед ней на колени… Лилли вернулась в лагерь. Трейси все еще дремала в своих салазках, и Лилли не стала ее будить. Сон восстанавливает силы организма, так что матери он принесет пользу, хоть самую малую. Девушка принялась готовить завтрак, и разбудила мать только тогда, когда все было прожарено и ожидало на импровизированной сковороде. — Ты уже успела поохотиться? — спросила Трейси спокойным, слегка отсутствующим тоном. — Нужно было будить меня сразу по возвращении. — Тебе нужно высыпаться, — ответила Лилли с легкой улыбкой. — А завтрак я и сама могу приготовить. Трейси втянула носом аромат, идущий от сковороды, и тоже позволила себе легкую улыбку. — Пахнет вкусно. Лилли улыбнулась шире и заправила за ухо выбившуюся из хвоста прядь волос. — У меня сегодня хороший улов, — ответила она. — Мне повезло с моей находкой. Она не ожидала, что после этого Трейси мгновенно насторожится, потому даже вздрогнула, увидев, как стремительно мать меняется в лице. — Что это? — голос Трейси требовал немедленного ответа, и Лилли слегка растерялась, забегала взглядом по сторонам. — Мыши, — ответила она, наконец взглянув на мать и несколько раз моргнув. — То есть… — она пожала плечами. — Не знаю, какие-то грызуны, я… — Ты мне врешь, — опасно прошипела Трейси, глядя на Лилли исподлобья. Тендо, рассматривая в дрифте этот взгляд, ощутимо вздрогнул: в глубине зрачков женщины плескалась искренняя, незамутненная ненависть. — Ты опять нашла что-то из останков Майка, верно? И пытаешься снова накормить меня этим! Лилли на секунду отвела взгляд. Да, она врала: это были не только мыши, но это были и не останки Майка. Ощущение несправедливости происходящего всколыхнулось где-то в ее душе, но она рассеяла его пылью, стараясь сохранить понимание. Ее мать ранена, она мучится. Ей нужна качественная медицинская помощь, а не уколы обезболивающего и наложенные на ноги шины. Обезболивающее было на исходе, что угнетало еще сильнее… Возможно, вскоре придется колоть по половине дозы. Тогда мать будет испытывать куда больше негативных ощущений, что скажется на ее настроении. Лилли старалась подбодрить себя, взять в руки, приказать себе быть сильной, но внутри она ощущала, как ее медленно разъедает вся тяжесть ситуации, в которую они попали. Она ощущала, что ломалась и сдавалась… — Останки Майка уже должны были начать разлагаться, — произнесла Лилли, стараясь не вносить в свой голос никаких эмоций. Она надеялась, ее твердый уверенный тон убедит Трейси. — Даже если бы я что-то нашла, мы бы не смогли это использовать как… — Ты чудовище… — внезапно прошипела Трейси, и Лилли, осекшись, едва не выронила из рук складной нож, который до этого использовала для нарезки мяса. Женщина опалила Лилли настолько ненавидящим взглядом исподлобья, что Тендо, забыв о том, что он здесь всего лишь бестелесная проекция из будущего, рванулся вперед и встал перед девушкой. В зрачках Трейси пылал огонь, испепеляющий до основания, а Лилли всей душой хотела отступить на шаг назад, но девушка сдерживала себя. Она нужна матери. Именно эта мысль заставила ее остаться на месте. Трейси же продолжила говорить: — Асса… Быть может, Майк был прав. Что это никакое не имя, а боевой клич, — она въедливо усмехнулась, теперь к ненависти в ее глазах добавилось презрение. — Тебе это подошло бы. Я не ошибалась, нужно было настоять на своем… Лилли — слишком нежное имя для такого животного, как ты. Лилли неосознанно покачала головой. Тендо смотрел на нее, ошарашенный до глубины души. Он понимал достаточно детально весь глубинный трагизм ситуации, но это… Это уже давно перевалило за границы дозволенного, и Лилли была бы не виновата, если бы прямо сейчас ушла, оставив эту женщину умирать в песках бескрайней пустыни. Лилли ведь тратила на нее последние свои силы, она истязала себя ради нее, и такая неблагодарность была достаточным поводом, но… На лице Лилли лишь на секунду мелькнуло ощущение беспомощности и непонимания, в следующий миг девушка уже снова выглядела спокойно. Она медленно склонила голову набок и попыталась ласково, понимающе улыбнуться. Ее губы дрожали. — Я принесу шкурки, — произнесла она ровным голосом. — Я закопала их не очень далеко, за той скалой, — на миг оглянувшись, девушка указала рукой в сторону одного из камней, торчащих из песчаной поверхности. — Уж потрудись, — голос матери по-прежнему был угрожающе-шипящим. — И запомни, запиши себе это где-нибудь, вырежи в своем мозгу. Я скорее убью себя, чем буду есть останки собственного сына! Усекла? — Конечно, — Лилли склонила голову в кивке, на миг задержав ее опущенной. — Не стоит беспокоиться, это правда всего лишь мыши. Тендо смотрел на это, не в силах промолвить и слова даже в собственном сознании. Произошедшее выбивало его из колеи еще сильнее, чем все предыдущие события, мысли метались яростно, перемешиваясь с эмоциями; иногда он резко протягивал вперед руку в надежде ухватить Лилли за запястье, сжать ее ладонь, дать почувствовать, что она не одна. Что он готов защитить ее от кого угодно, даже от ее собственной матери, которая так жестоко, неописуемо жестоко от нее сейчас отказывается. Лилли не должна была этого чувствовать, она не заслуживала такого отношения и всего произошедшего, Тендо отчаянно, от всей души хотел ей об этом сказать. Но она была из прошлого, а он из будущего, и в этой встрече между временными пластами они не могли соприкоснуться, услышать друг друга… Возможно, если бы она знала, что он здесь, она сама бы позвала на помощь? И он бы откликнулся, придумав способ разорвать пелену времени длиной в несколько лет… Напряженная ситуация разрешилась тем, что Лилли показала матери шкурки убитых ею грызунов. Трейси смотрела на них с легким сомнением, но в конце концов осознала то, что в сковороде правда было мясо этих животных. А Лилли осознала вещь, внутренне ее ужасающую, хотя внешне девушка оставалась спокойной. Ее мать сходила с ума. Фраза «Я убью себя!» стала звучать из уст Трейси часто. Непомерно часто, слишком часто, настолько часто, что Тендо, без слов наблюдающего через дрифт, тянуло закрывать уши всякий раз, когда он это слышал. На Лилли это тоже повлияло. Она изо всех сил старалась выглядеть уверенно и собранно, но от него не укрылось, как она каждый раз, когда Трейси начинает говорить, слегка вздрагивает, как внутри нее все переворачивается от волнения и дикой душевной боли. Как она хочет сбежать и не может оставить родного человека, которого изо всех сил пытается спасти. Она душила в себе желание отстраниться, уйти хотя бы в себя, делая то, что необходимо, но при этом не вовлекаясь в ситуацию полностью. Чувство долга и любовь к матери были сильнее. Тендо с болью в сердце восхищался: она все еще любила. Даже несмотря на ужасные слова, брошенные ей в лицо, несмотря на то, что мать стала обходиться с ней как с монстром, несмотря на то, что ни разу с того дня не назвала ее по имени. Трейси продолжила подчеркивать, что если «Асса» — и в самом деле боевой клич, то это очень подойдет, этим словом можно называть монстра, в котором нет человеческого сострадания и скорби об утрате… Сколь же многого эта женщина не знала, не понимала и отказывалась понимать! Лилли тоже скорбела, она вспоминала Майка, отца, эти воспоминания приходили к ней каждый день вместе со стыдом и сожалениями, но она держала это внутри, так как понимала — если еще и она даст волю чувствам, они обе погибнут. Она не могла этого допустить… А еще не имела права потерять веру. Если она перестанет верить в то, что помощь к ним обязательно придет, это окончательно ее сломает. Она же хотела всей душой продолжать держаться. Но помощь все не шла и не шла… Лилли ушла охотиться со смутным чувством тревоги, которое с какого-то момента стало ее постоянным спутником. Она стала придирчивее относиться к окружающим предметам: привычка постоянно проверять, чтобы рядом с матерью не было чего-либо острого, с каждым разом оставляла все больше сомнений. Наверное, это ей от матери и передалось — та стала придираться к каждой пойманной Лилли еде, требуя в обязательном порядке приносить ей шкурки убитых ею животных, а затем подолгу, пристально их разглядывая. Девушка направлялась к зарослям кустарника, в которых пару раз видела уже знакомых ей грызунов; в очередной раз пришлось отойти подальше от лагеря. Поблизости попадалось все меньше живности, было ощущение, что те немногие животные, что водились здесь, стали обходить их лагерь по широкой дуге. Нужно будет постараться что-нибудь поймать сегодня, ведь это должен быть их первый ужин за два дня. Проверив размашистым жестом прикрепленный к поясу складной нож, Лилли сбавила шаг и сделала свои шаги насколько возможно тихими. В кустарнике действительно резвились две средних размеров особи, и девушка не хотела спугнуть потенциальный ужин. Охотиться с ножом было неудобно: нужно было приближаться к животному на расстояние вытянутой руки, а обычно животные не подпускали к себе столь близко. Особенно проблемно было таким образом ловить змей — был нешуточный риск получить ядовитый укус. Но когда удавалось найти только змею, выбирать не приходилось. К счастью, сейчас она охотилась не на змею. Грызуны вели себя на удивление тихо и беспечно, в этот раз, кажется, Лилли везло. Легкий ветерок постоянно трепал кустарник, заставляя его высохшие ветки скрипеть, и грызуны, кажется, привыкли к посторонним звука, а потому не воспринимали их как угрозу. Лилли собралась, чуть согнула ноги в коленях, готовясь к резкому выпаду. На миг затаила дыхание, набрав перед этим в легкие побольше воздуха. И на выдохе ринулась на того, что покрупнее. Второй зверек испуганно отскочил и побежал вверх по бархану, оставляя на песке еле заметные следы крохотных лапок, а тот, к которому Лилли подкрадывалась, оказался прижат ее рукой к нагнутым ветвям кустарника. Девушка сделала дело одним точным ударом ножа. Зверек под ее рукой быстро затих, и она, обтерев руку о тканевую часть костюма, потянулась к поясу, на котором висела пристегнутая к нему маленькая сумка, напоминающая отдельный карман. Там должен был лежать нож поменьше, им было удобнее снимать шкуру. Лилли предпочитала заниматься этим не в лагере, так как это было долгим и хлопотным делом, привлекающим, к тому же, назойливых насекомых. Лилли привычным движением опустила пальцы в сумку, порылась там немного, а потом замерла, застыла как статуя. Ее брови сдвинулись к переносице. Она перебрала пальцами ее содержимое куда тщательнее, затем вовсе отстегнула сумку, бросив на песок, и дрожащими пальцами раскрыла, высыпав ее содержимое. Там были спички, моток веревки — тонкой, но прочной, там были маленькие ножницы и упаковка с иглами, там была всякая всячина… Но ножа там не было. Внутри девушки все похолодело от ужаса. Она доставала нож вчера, чтобы немного подточить, потом прятала в эту сумку, он не мог никуда оттуда деться самостоятельно: сумка предусмотрительно хранилась на достаточном отдалении от матери и ее салазок. Потом… Лихорадочно перебирала свои воспоминания она уже на бегу. Тушка грызуна была оставлена в тех же кустах, где была поймана, сейчас было не до этого. Лилли мчалась со всех ног назад, в лагерь. Не важно, как именно она забыла забрать с собой нож. Если он не здесь — он в лагере. А если он в лагере… Когда она смогла рассмотреть издалека свешивающуюся с салазок руку матери, она, кажется, где-то на задворках сознания все поняла. Просто не хотела верить, как это почти всегда бывает в таких ситуациях. Где-то внутри вспыхнуло желание остановиться, застыть на месте или хотя бы сбавить шаг. Тендо, чувствующий это через дрифт, поймал себя на мысли, что на ее месте, наверное, захотел бы сделать то же самое. Но Лилли подавила это желание сразу же и, не сбрасывая скорости, крикнула: — Мама! Ей никто не ответил. Лилли сбежала со склона песчаной горки, чуть не споткнулась в самом низу, но успела сохранить равновесие. В несколько, как ей самой казалось, длинных прыжков, она оказалась рядом с салазками, схватила свисавшую оттуда руку, прижав пальцы к запястью. Второй рукой, не глядя, коснулась шеи. Пульса не было. Только тогда Лилли, обратив внимание на ощущение чего-то липкого на пальцах, подняла взгляд. Уже не имело значения, как именно она умудрилась забыть маленький нож в лагере. Он был здесь, торчал в шее уже мертвой Трейси, и никакой лихорадочный поиск в памяти момента, где Лилли просчиталась, не мог вернуть ее мать к жизни. Трейси все же это сделала… Лилли, медленно убрав руки с тела женщины, сделала шаг назад и, запутавшись в собственных ногах, упала на песок, успев опереться раскрытыми ладонями. Так, сидя в совершенно нелепой позе, она продолжала, не в силах отвести взгляд, созерцать бездыханное тело родного для нее человека расширившимися от ужаса глазами. Но слез не было. Ей отчаянно, до боли в груди, хотелось заплакать, закричать, выплеснуть наружу что-то… Но, к ее собственному удивлению — слабому и какому-то вялому, — ей нечего было выплескивать. Внутри почему-то все эмоции гасли, не разгораясь, душу заполняло монотонной серой пустотой и сухим осознанием действительности. Ее мать мертва. Трейси много раз говорила о том, что убьет себя, но ни разу не пыталась… или это Лилли не вполне внимательно за ней следила? Сейчас в ее сознании шел прямой поиск ответов, перебор ситуаций, осмысливание. От них не было ни больно, ни грустно, она не испытывала отчаянья или неверящего ужаса, это было просто осознание и молчаливое, ровное, пустое принятие. Видимо, она чего-то не заметила, не придала столько значения тем вещам, которые она посчитала мелочами. Наверное, внутри нее все же произошло какое-то отстранение от истерик матери, что привело к рассеянности и некоторой беспечности. Наверное, она слишком сконцентрировалась на выживании, так сильно, что пропустила мимо себя то, что Трейси уже не хотела выживать здесь. Лилли несколько раз моргнула, приоткрыв рот и продолжая оставаться безмолвной. Возможно, она и правда монстр, который бросил близкого человека — быть может, ради собственного выживания. Чтобы сохранить трезвомыслие и остаться в состоянии нужным образом мыслить. Быть может, она и правда лучше всего умеет именно выживать. Иногда, чтобы выжить, нужно отбросить все эмоции вместе со своей человечностью. Она, видимо, и отбросила, только сама не заметила, как… А теперь… Ей больше не хочется чувствовать. Любая эмоция из тех, которые она знала, неизбежно вела по логической цепочке к одному — к боли. Всю ночь Лилли просидела в одной позе рядом с телом мертвой матери, не сомкнув глаз. Сизые сумерки принесли с собой ветер, бросивший в серые глаза шлейф песка. Девушка моргнула, а затем, согнув наконец отдавшиеся легкой болью руки, протерла глаза. Она уже все продумала и решила. Она уйдет из этого места. Это было логичным решением. Близость егеря больше ничего не давала. Все запасы воды, остававшиеся в егере, уже давно были в лагере, электричество в кабине стало работать с перебоями, и проще было собрать зарядное устройство для гаджетов из отделенной от спасательной капсулы солнечной батареи, нужных проводов и разъемов. Сборка получилась крайне кустарной, но она работала. Если за это время их с матерью не обнаружили, значит, вряд ли обнаружат и позже на этом самом месте. Становилось сложнее охотиться. А значит, нужно передвигаться в поисках как минимум пищи. Салазки понадобятся. Нужно будет взять с собой воду, аптечку и некоторые другие вещи, да и, к тому же, их можно будет использовать по нескольким разным назначениям. Лилли бросила взгляд, проникнутый пустотой, на мертвую мать, по-прежнему лежащую в них, и, вооружившись крышкой от уже бесполезного охлаждающего контейнера, отправилась к небольшому холмику рядом со скалой. Копать пришлось долго. Когда девушка закончила, солнце уже стояло почти в зените, нещадно паля, раскаляя пустыню. Труп матери был опущен в яму — не слишком глубокую, Лилли решила беречь силы и не копать глубже. Наверное, нужно было что-то сказать, но девушка лишь на секунду задержалась взглядом на безжизненном теле, закусив губу. Было больно… Но не было ни сил, ни способов это выразить. Взявшись опять за крышку контейнера, Лилли принялась набрасывать сверху песок с горки рядом. Теперь рядом с маленьким холмиком был более крупный. Без опознавательных знаков — Лилли не понимала их надобности здесь, потому оставила как есть. Вряд ли для мамы и Майка это имело бы какое-либо значение. Девушка в некой пространной, дымчатой задумчивости провела взглядом от маленькой могилы к большой, потом обратно. На глаза упала прядь растрепанных, скомкавшихся волос. Теперь девушка смотрела уже куда-то в пустоту сквозь их тонкую, запачканную вуаль. Внезапно — Тендо еле уловил это движение — рука метнулась к закрепленному на поясе ножу, одним движением пальцев откинула лезвие, раскрывая его. Лилли несколько секунд рассматривала лезвие, вертя нож в руках. Затем перехватила поудобнее. У Тендо замерло сердце, когда рука с ножом скользнула вверх. Острие лезвия прошло под опасным углом совсем близко к шее, и даже несмотря на то, что Тендо знал, что она выжила, он всерьез испугался. Однако она не пыталась навредить себе. Этого не было даже в мыслях, он полностью ощущал это в дрифте. Одним движением, необычайно легким, нож прошел по волосам, под оттянутой чуть назад резинкой. Резинка соскользнула с отрезанного пучка, в руках девушка держала копну светлых пшеничных волос. Пальцы свободно, в каком-то слишком простом для такой ситуации движении разжались, и горячий ветер унес пряди, осыпав ими могилы и смешав их с песком. Лилли остается здесь. Лилли умирает вместе с братом и матерью. А дальше идет Асса. Мать хотела дать ей это имя с самого ее рождения. Тогда, увидев название какого-то старого фильма, она решила, что это имя. А брат, позже посмотрев этот самый фильм, смеялся, поясняя ей, что никакое это не имя. Боевой клич… Агрессия, воинственность… Ладно. Пусть будет так. В ее душе была пустота, она была готова принять эту характеристику как наполнение. И это имя. Асса… Пусть это будет значить «Та, что выживает». Пейзаж вокруг почти не изменился. Исчезли только скалы, что стали для Тендо уже привычным видением в дрифте — он, казалось, изучил их до мельчайших трещин, выступов и выемок. Теперь на все стороны вокруг простирались барханы без конца и края, словно это были волны огромного песчаного океана. Было ощущение, что из этого песчаного безумия нет выхода, как и не было никогда входа. Тендо и сам чувствовал, будто провел в этой пустыне несколько месяцев в своем невидимом наблюдении. А сколько провела Асса? Теперь это была Асса. Там, развевая по ветру отрезанный ножом пучок волос над могилами матери и брата, она отказалась от того, кем была раньше. Позволила разлиться по душе ощущению того, что она монстр. Ее мать оставила ее с этим чувством, заполняющим душу до края и превращающимся в пустоту, пытающуюся вытеснить боль. «Монстр? Ладно», — ей было все равно. Уже все равно. Ей было плевать, как назовут ее люди, да и вокруг не было людей. Вокруг были только бесконечные пески. Ей было плевать, что происходит вокруг и внутри нее. В душе разливалась пустота, грозящая превратиться бесконечную. Теперь каждое чувство, что возникало в ней, она тут же старалась уничтожить, растоптать на начальной стадии. Все светлые эмоции, которые она чувствовала раньше, — любовь, привязанность, забота, веселье, радость — все это теперь выстилало в ее сознании путь к боли. Чем сильнее привязываешься, тем больнее терять. А она больше не хотела терять — значит, не нужно было и привязываться. Не нужно было чувствовать никакого тепла — тогда не будет контрастным и холод. Не нужно ловить лучи света — тогда тьма не будет казаться такой темной. А в какой-то момент и тьмы не станет. Все, что когда-либо отличалось в ее эмоциях, исчезнет, оставив лишь ровный фон. Покой… Именно это ей нужно. Настоящий, неизменный, постоянный. Именно в таком покое не будет боли. Девушка двигалась по проваливающемуся, осыпающемся с барханов песку, лямки от «упряжки» салазок врезались в исхудавшие плечи. Волосы, ставшие теперь короткими, с неровными кончиками, лезли в глаза, но Асса, казалось, не замечала их. Она просто шла, компас в голографическом планшете работал без сбоев. Она держала путь в направлении океана — там, она знала, проходит автострада, а значит, там ее кто-нибудь заметит. У нее не было цели. Не было желаний и устремлений. Выжить — это была скорее установка где-то на фоне. Асса просто делала то, что умела. Видимо, она и правда из всей своей семьи лучше всех умела выживать… Показавшийся вдали караван верблюдов Асса сначала приняла за мираж. Потому не побежала к нему, не стала кричать или размахивать руками. Не было смысла тратить силы, если это могло быть всего лишь игрой коварных световых эффектов в раскаленной пустыне. Но караван приближался. В один момент даже показалось, что кто-то из каравана ее заметил, потому весь строй груженых верблюдов был направлен чуть в сторону от маршрута. Когда он подошел на расстояние, где Асса уже могла различить мираж и реальность, она ускорила шаг, сбрасывая с себя лямки «упряжки», а затем, освободившись, перешла на бег. Со стороны каравана вскоре стали слышны привлекающие внимание крики. Кочевник, ехавший на первом верблюде, соскочил прямо на ходу и заторопился по рассыпчатому песку, задевая его длинными полами своих одеяний. Он остановился напротив девушки где-то на расстоянии метр-полтора. С полминуты они просто смотрели друг на друга, в темных глазах кочевника отражалось сострадание, он без труда понимал, что с девушкой напротив него произошло что-то ужасное. Лицо Ассы же не выражало ничего. Была видна неизмеримая усталость в опущенных плечах, в тяжело вздымающейся груди, в заострившихся скулах, но она не отражалась именно в виде эмоции. Они не говорили ничего вслух. Все, что нужно было, оказалось понятным с одного-единственного взгляда. Может, кочевник понимал, что они не знают языков друг друга, может, Асса понимала то же самое. Потому они просто молчали, а затем — почти одновременно с движением руки Ассы, собиравшейся пояснить что-то жестами, — кочевник поднял руку, приглашая девушку следовать с ними. Асса ровно, бесстрастно кивнула. Дальше воспоминания замелькали отрывками, больше не окрашенными эмоционально. Изредка мелькали какие-то отголоски чувств — вспоминаемых или же мимолетных, — но в основном это был уже просто сухой набор фактов, картинок, которые представляли собой только память. Тендо видел, как на первой стоянке Ассу накормили каким-то тушеным мясом и овощами, далее — как по прибытии в поселок она смогла отправить зашифрованное электронное письмо на Шаттердом. Потом появились лица военных, оглядывающих ее с недоумением и опаской, когда она шла к вертолету. И более ярким бликом, задержавшимся в пространстве дрифта, отпечатался диалог с маршалом, произошедший, как понял Тендо, по прибытии Ассы обратно на Шаттердом. — Вы собираетесь продолжить службу? — Если Вы сотрете все мое прошлое из досье. Маршал хмыкнул, немного подумал и кивнул. Когда девушка получила на руки планшет для проверки данных, она, пробежавшись взглядом, вернула его маршалу с одним-единственным словом: — Имя. По лицу маршала было заметно, что он слегка растерялся. Он потер переносицу и с легким недоверием спросил: — Имя — это тоже Ваше прошлое? — Да, — без колебаний ответила девушка. Снова слегка задумавшись, маршал нажатием нескольких клавиш разблокировал для редактирования форму ввода данных в досье. — И как Вас будут звать теперь? Девушка безмолвно приняла из его рук планшет. Тендо неотрывно следил за тем, как ее пальцы быстро скользят по клавишам. Имя «Лилли Сью Кеттлборн» буква за буквой стремительно исчезло с экрана. Вместо него появилось короткое новое имя. «Асса».