***
Драко Малфой как обычно сидел в своей шёлковой тёмно-зелёной пижаме и ждал Грейнджер. За эту неделю он понял, кто такая Гермиона Грейнджер и её истинная натура. Он понял, кто такие настоящие друзья. Гермиона же поняла в чём разница между дружбой с Гарри и Роном и дружбой с Драко Малфоем. И если с Гарри и Роном они вели себя так, словно они родственники и всю осознанную жизнь оно провели под одной крышей, то с Драко Малфоем было всё совсем по-другому. Они только и делали, что разговаривали или вспоминали старые времена. Что же случилось с воспоминаниями Грейнджер? Они начали потихоньку стираться. Это впервые проявилось тогда, когда Драко, Грейнджер, Поттер и Уизли сидели в столовой Менора и просто общались. Невзначай тема зашла до историй из их школьной жизни. Поттер вспомнил, как они с Гермионой пытались совершить очередную шалость и что-то разузнать и тогда, когда он начал смеяться над этим, а она лишь неловко улыбнулась, чтобы не выдавать себя и свою новую «особенность» Гарри, заметив это, спросил: — Гермиона что случилось? — Гарри, понимаешь, мои воспоминания они начинают стираться и… то, о чём ты сейчас рассказывал я не помню совсем, — заметно сглатывая ком в горле, но со сталью и стойкостью в глазах сказала Грейнджер. Глаза Поттера на этих словах стали болотного цвета. Считал ли он когда-то, что сможет подружиться с девочкой, что с маленьким вздёрнутым носиком бесцеремонно вошла в их с Роном купе. Конечно нет. Считал ли он, что она на втором курсе сможет сварить сложнейшее (особенно в тот период) зелье. Нет. Считал ли он, что она выдержит все трудности войны, ведь она девушка и ей наверняка не выстоять против множества тёмных волшебников. Опять нет. Считал ли он, что она сильная. Победное да. Узнав всю её историю, что она так тщательно скрывала от них с Роном все эти годы. Он убедился, что женщины иногда бывают гораздо сильнее мужчин. Да даже сейчас, когда её глаза светились, словно бронза, голос ни капли не дрогнул и она с жёсткостью сказала ему в лицо о том, что некоторые её воспоминания начали стираться, он понял самую важную вещь, касаемо этой девушки. Он всегда недооценивал Гермиону Грейнджер. Она была сильнее. Сильнее их всех вместе взятых.***
Что такое дружба? Это, когда ты сможешь подставить своё дружеское плечо в любую секунду? Это, когда ты легко и непринуждённо можешь общаться с человеком, споря постоянно о мелочах, но при этом, находя компромисс? Это, когда они зовут тебя спасать мир, а ты ждёшь, что мир спасёт тебя? Это, когда ты становишься жертвой предательства? Вариантов было много, но каждый из них был каким-то чересчур банальн6ым. Она не могла описать дружбу с Гарри и Роном, потому что они уже были, как братья и сёстры, которые всю свою сознательную жизнь жили под одной крышей. Она знала их наизусть и даже иногда могла предугадать, что они скажут сейчас или какую эмоцию испытывают. Она боялась, что у неё не хватит слов, чтобы описать их отношения. Они любили и нуждались друг в друге и она была несказанно рада, что жизнь подарила ей двух таких замечательных людей. Но когда у тебя с недавнего времени появляется такой друг, как Драко Малфой, то ты забываешь вообще, что такое дружба. С ним был невыносимо сложно, но одновременно так легко. Он то ведёт себя, как ребёнок, то говорит с ней перед сном совершенно по взрослому. Она уже поднималась по лестнице, вдоволь насидевшись на веранде и замёрзнув, как вдруг в её памяти всплыли события, когда он применил к ней лиглеменцию и она задумалась, если сегодня она попробует уснуть одна, а затем он применит к ней лиглеменцию? Нет наверное это плохой вариант. Она остановилась и странная мысль посетила её сознание. Почему каждый раз Беллатриса резала её предплечье. Почему она не расчленяла Гермиону полностью. Сегодня, уснув на диване в гостиной Малфой-Менора ей впервые приснился другой сон, чему она была несказанно рада.***
Деревянная лестница вела на узкий второй этаж маленького домика. Она посмотрела на свои ноги. Мерлин, она шла босиком, но её ноги были в крови. Скоропостижно до её ушей донёсся голос. Опять она? Почему опять Лестрейндж. Но голоса было два. И второй был похож на шипение змеи. Неужели это, тот-кто-уже-давным-давно-сдох? Определённо да, потому что никто не может разговаривать настолько противно, как он. Любопытству Грейнджер не было придела и она решила подслушать их разговор: — Это хорошо, Белла. Даже очень хорошо. — Её родители. Они согласились сотрудничать со мной, мой Лорд. Тогда, я подумала, что может быть лучше, чем изобретение величайших людей магического мира. — Тебе не противно было связываться с грязнокровками, Беллатриса? — переспросил её Воландеморт. — Если цель оправдает мои ожидания, мой Лорд, то для неё нужны самые качественные средства, будь то эти грязнокроные уроды всё равно цель у нас одна — уничтожить девчонку, — ответила ему Лестрейндж. — Ладно, но что за особенность ты придумала, моя дорогая, — с насмешкой проговорил Реддл. — Крестраж он… не совсем особенный. Он связан и уничтожить его может только… — Мой Лорд, извините, что прерываю Ваш разговор с мадам Лестрейндж, но за дверью кто-то стоит, — это был хвост. Она узнала его, потому что ей слишком хорошо запомнился его голос ещё на третьем курсе, когда он был в облике крысы Рона. Этот голос даже сейчас резал по ушам, напоминая ей самую жалкую крысу, валяющуюся у ног своего хозяина, который в любой момент может от неё избавиться. Жалкое существо. — Что ж, мисс Грейнджер, за своё сверхсметное любопытство вы уже в который раз получайте наказание. Но моё наказание особенное, — на этих словах голос Тома показался ей лишь шёпотом, но потом барабанные перепонки взорвались от слишком громкого: — Авада Кедавра!<i></i>***
Связь. Реддл что-то говорил про связь. Она стояла и думала об этом, опершись о витиеватые мраморные перила. Неожиданно в голову взбрела мысль о ритуалах. Пазл сложился в одну картинку. Сон. Предплечье. Шрам. Союз. Их союз. Ей не снились сны, потому что Малфой был рядом. Потому что, как там сказала Беллатриса её «крестраж» работает иначе. Единственное, что взбрело ей в голову это то, что если результатом пыток Беллатрисы была именно кровь, то это значит, что либо Драко сможет проникнуть в её сон с помощью данного ритуала, лиюо они раз и навсегда избавятся от Беллы в её снах. Иногда Гермиона всё равно просыпалась в холодном поту, но Драко тут же подскакивал и успокаивал Грейнджер и та засыпала вновь. Почему она просыпалась? Потому что как только она давала себе задремать её сердце билось о рёбра, боясь вновь увидеть над собой Беллатрису и проснуться в крови. Хорошенько всё обдумав, она помчалась в свою комнаиту, где её уже должен был ждать Драко. Она сильно опаздывала, потому что часы показывали половину первого, а Гермиона привыкла засыпать в десять. Она растрёпанная влетела в комнату и тут же произнесла: — Малфой! — Грейнджер, Мерлин милостливый, ты что решила оставить меня без нервной системы? — рьяно перебил её Малфой. — Ну без носа я тебя уже один раз оставила, теперь на очереди, видимо твоя нервная система, — отшутилась девушка, а затем продолжила, — сегодня мне приснился сон. И кажется я всё поняла. Беллатриса при жизни, когда пытала меня заделала крестраж в мою руку. Но он не совсем обычный. Я поняла, как его предотвратить. Мне нужна твоя и моя кровь мы должны слиться предплечиями, чтобы ты мог проникнуть в мой сон и уничтожить её там. Только с помощью слияния результата её пыток, мы сможем избавиться от неё раз и навсегда. И кажется…я кое-что знаю о моих полоумных родителях. Вернее она знает. — Ну конечно. Вот почему она говорила со мной так часто об этих крестражах. Ну и что мы будем делать? Проводить этот ритуал? — Да. — Думаешь это конец? — Думаю это конец одного кошмара, но лишь начало другого. — Ты ведь помнишь, что завтра твой день рождения? — стараясь перевести тему сказал ей Драко. — Малфой, я ещё не настолько свихнулась, чтобы забыть, когда я родилась, — в язвительном тоне ответила ему Гермиона. — Кажется у меня есть кое-какие корректировки, которые мы обязаны внести в твой план, Грейнджер. И кровь сочиться из его предплечья, а это значит лишь одно. Они вдвоём вместе. Сегодня. Ночью. Восемнадцатого сентября.***
— Какого чёрта, грязнокровка, я не чувствую где моя тёмная магия? — недоумевая спросила Лестрейндж. Гермиона не чувствовала ничего. Ни боли. Ни криков. Ни черта. Неужели вкус свободы становится ещё слаще? Неужели жизнь дала ей попытку и верный ключ к разгадке. — Хватит с тебя спектакля, тётя Белла. Инкарнецио! — громко крикнул только что вошедший Малфой. — Экспелярмус! — следом воскликнула Гермиона и палочка Беллы лежащая на камине прилетела ей прямо в руку, когда Беллатриса уже повязанная лежала на полу Малфой-Менора. — Что думайте вы сильнее меня. Не смешите вы двое жалких трусов не способные ни на что, — истерически смеясь парировала женщина, обладающая волосами, точно смоль. — Ошибаешься, тётя. Во-первых Грейнджер это вообще-то было по твоей части не тормози, — слукавил блондин, переводя взгляд на девушку, которая сейчас с блеском в карих очах смотрела на происходящее. — О, я мечтала об этом, когда ты впервые появилась в моих снах, Лестрейндж. Силенцио! Захлопни свою грязную пасть, сука. Гнев управлял Грейнджер сейчас. Все чувства отошли на задний план, да и она сама решила послать их куда подальше, потому что сейчас ей хотелось ощутить себя в роли Беллатрисы, что когда-то стояла над ней, а сама же Гермиона верещала, что ни есть силы. Сейчас ей хотелось побыть в роли убийцы. Убийцы собственных кошмаров. С этим нужно закончить раз и навсегда и к чёртьу все эти планы, ведь она не идёт спасать мир. Она идёт спасать себя и поэтому сейчас она спасает себя: — Зелье, Драко. Я уничтожу тебя, тварь, хоть уничтожь ты меня всю, но даже моя последняя клетка тела будет убивать тебя и ненавидеть настолько, насколько это возможно, — зверски прорычала Гермиона. — Грейнджер, это не по… — Я сказала дай мне сыворотку или я сама её возьму! — выплюнула фразу на досточно высоких тонах Гермиона прямо ему в лицо. У Драко не было выхода, кроме как повиноваться ей. Но в этой дуэли он пообещал ещё проявить себя. Ведь он здесь не просто так. Они вдвоём должны заменить безумную Беллатрису, став чокнутыми убийцами сами. Когда зелье прилетело прямо в руки Гермионе дьявольская улыбка появилась на её губах и она всё с той же сталью и жестокостью в голосе отчеканила: — Сейчас ты расскажешь мне всё от и до. И… как ты там сказала нам надо поговорить как девчонка с девчонкой. Так вот. Тогда видимо не получилось. Значит получится сейчас. Девушка подошла к Лестрейндж. Слишком грубо схватила её за подбородок и открыла её рот, вливая туда жидкость. Затем проконтролировав, чтоб та всё до последней капельки проглотила, сняла с неё заклинание позволив той говорить. — Что ж ситуация у тебя безвыходная, мадам Лестрейндж. Посмотри какая ты жалкая ты стоишь передо мной на коленях. — Стоишь перед грязнокровкой, Белла как иронично для такой жалкой вечно пресмыкающейся к Лорду собачонке. Без обид, дорогая, — на этих словах он обратился к Гермионе и та с хищной улыбкой кивнула ему, ведь он сказал правду и только. Правда, которая сейчас ущемляла Беллу. — Ой как страшно! Что? Решил стать взрослым, племянник? Только вот ты никогда им не будешь, потому что ты такой же омерзительный и двуличный, как твой папаша, — отчеканила Лестрейндж. — Мне плевать, на кого я там похож. А сейчас даже извиняться не буду ведь твоя кровь будет самым омерзительным, что я когда-либо чувствовал на своих ладонях, — на этих словах он призвал кинжал, которым Белла обычно пытала Грейнджер во снах и с размахом руки жёстким движениям порезал выпирающую скулу на лице тётки. Он мстил ей. За тот круциатус на третьем курсе. За все его пытки. За Грейнджер. Их сейчас совершенно не беспокоило действие зелья, потому что благодаря опять же Эмме Гилперт они смогли продлить действие сыворотки правды, вызвав девушку посреди ночи, но та согласилась с большим желанием, взяв с них обещание, что они будут максимально осторожны и внимательны. Грейнджер улыбнулась, когда Белла заорала. Ей казалось, что её крик, будто сладостная мелодия для её ушей. Поэтому Драко кинул ей кинжал и та с размахом порезала запястье женщины. — Какова твоя жизнь сейчас, тётя Белла. Ты всегда была для меня в жалкой. Просто я боялся. Но сейчас я не боюсь, во-первых потому что я уже не тот Драко, которого ты знала и мне плевать, кем ты там мне приходишься я уничтожу тебя этими же руками, а ты будешь умирать самой мучительной смертью. А во-вторых со мной сейчас рядом самая по истине самая могущественная ведьма столетия и в связи с тем, что твой кинжал уже в твоей же крови у нас к тебе парочка вопросов. Грейнджер начинай свою игру, — окликнул её Драко. — Почему противоядие не подействовало? — Оно не распространилось в твою руку, грязнокровка. Но вы оба ошиблись вы ещё не всё… — Ах да, дай-ка мне её палочку, Гермиона, — Грейнджер вложила в его окровавленную ладонь древко и даже не произнося заклинаний он уже почувствовал сгусток огромного количества тёмной магии и запретных заклинаний в нём, — Libero Granger animum a Bellatrix adesse in ea. Patet somnis, et non apparet, iterum, — произнёс Драко, напрвляя палочку точно на кинжал и предмет разбился в дреюезги, что могло означать ещё одну их маленькую победу. — Как вы…мерзкие щенки, да я вас… — Ты уже бесполезна для нас, хотя пару вопросов у меня всё же осталось. Где мои родители и что они сделали со мной? — Я не знаю! — слишком громко крикнула Белла, что барабанные перепонки Драко затрещали, будто ломающиеся в дребезги доски. — Я бы посоветовал тебе давать максимально подробный ответ. Кто знает о них? — переспросил Драко, насмехаясь над сестрой своей матери. — Рудольфус. Я тут не причём. Но это не конец, дрянь, у них для тебя сюрприз и буду с вами честна я не знаю, какой. Ими полностью занялся Рудольфус, — откровенно сказала Лестрейндж, глядя чёрными глазами на них обоих. — Тогда во сне это опять твоя ложь? И зачем ты дала мне такой очевидный ключ… — Что? Больничка Бедлам повлияла на тебя, что тебе уже причудилось, что я добрая, — она вновь истерически рассмеялась, — я могла приходить к тебе только по ночам, а когда увидела там тебя, Драко, то была в шоке и была не способна действовать. Ну что ж раз вы меня убьёте, то самый лакомый кусочек видимо достанется Грейнджерам. Ладно, меня вы попытать сумели, а вот с Рудольфусом этот номер не пройдёт не надейтесь. — И вправду ты мне надоела, Лестрейндж. Для начала я бы с удовольствием отрезала тебе твой поганый и слишком много болтающий язык, — нарочно растягивая слова сказала она, при этом резко подняв глаза на Драко и в жесте указала ему на другой бок, понимая что сейчас случится, — затем выколола бы тебе глаза… — Но как хорошо, что в магическом мире среди достойных, — подчеркнул именно это слово Драко, уловив суть мыслей Гермионы, продолжая за неё, — волшебников есть чудесные два слова, — он остановился, но вот его сердце выпрыгивало из груди. Гермиона же не могла контролировать своё дыхание. Но она, что за жизнь надо бороться. И если сейчас она нарушит правила, то это останется только между ними двумя. Но все планы, законы, упрёки, обращённые к самой себе нарушились, когда два голоса- лёд и пламя, Слизерин и Гриффиндор, грязнокровка и чистокровный, правильная и неправильный в один голос произнесли: — Авада Кедавра! И два зелёных, быстрых луча полетели в женщину. А им казалось, что именно эти лучи были наполнены победой. Их личной, первой победой. Потому что они вместе. Потому что они вдвоём. Потому что награда нашла своих победителей.***
Они проснулись и сели в постели, тяжело дыша. Мир для них двоих полностью остановился, а это мнгновение вообще потеряло смысл. Неужели добро побеждает хоть где-то? Даже в их ситуации. Она увидела его окровавленные руки, запачканные отвратительной кровью Беллатрисы. А он в свою очередь увидел, грязь на её руках и перепачканное лицо. Они оба очистили себя от грязи, как вдруг Драко резко замер, всё ещё держав свою палочку. Гермиона на этот жест лишь вопросительно взглянула и хотела уже задать вопрос, но её опередил: — С днём рождения, Грейнджер, — шёпотом произнём парень, заглядывая прямо в её карие, такие обжигающие глаза. Они, как угольки от костра обжигали его и манили, затягивая в свою тёмную бездну. И пусть весь мир говорит о том, что карие глаза самые непривлекательные, он убеждался в обратном, с момента прихода Грейнджер в его жизнь. Мерлин, как вообще можно не замечать такую прекрасную девушку, как Гермиона Грейнджер. Она с момента Хогвартса слишком сильно изменилась, как внешне, так и внутренне. Когда он нашёл её в Бедламе, то понял, что она выглядит хуже прежнего её облика в силу обстоятельств. Но затем он наблюдал превращение из гадкого утёнка в прекрасного лебедя. И как хорошо, что этот лебедь сейчас сидит перед ним не подозревая о том, как сильно ему хочется прикоснуться к ней. А собственно к чёрту все правила, ведь они давно уже были нарушены ими двумя. Поэтому сейчас Драко Малфой резко впился губами в Гермиону. Первые три секунды девушка вообще не понимала, что происходит, но потом в её сознании, словно взорвались кучу разных цветных фейерверков, а затем она своими аккуратными пальчиками (только что совершившее тяжкое преступление, за которое будь они вдвоём не в сознании Гермионы, им бы дали срок в Азкабане) зарылась пальцами в его блондинистую шевелюру. Его волосы были мягкими и легко пропускались между её пальчиков. Его губы, Мерлин она их никогда не забудет, они придавали страсть и безумие этому поцелую, в то время, как её уста отвечали ему нежностью и лаской. Воздух. Обоим он был сейчас так сильно нужен, но они послали всё к чертям, потому что это был момент только для них двоих. Атмосфера. Им казалось, что сейчас всё вокруг них перевернулось с ног на голову, потому что мир не может быть столь безумным, как их действия на данный момент. Вкус. Каждый из них сейчас вкусил аромат чего-то совершенного нового, но такого отдалённо знакомого. Блондин чувствовал мёд и шоколад на своих губах. Именно её вкус, ставший уже его. Шатенка же чувствовала, как остро колет не только внизу живота, но и на губах, потому что они были со вкусом хвои. И если раньше девушка терпеть не могла хвойные деревья и всё, что с ними связанно, потому что она считала их слишком колючими и совсем неуместными вообще в целом мире, то теперь она понимала, что хвоя это запах свежести и нового дыхания. Запах победы и спасения. Его вкус и запах. Спустя несколько минут они отстранились друг от друга, касаясь лбами. Его затуманенный взгляд был, как торнадо посреди пустынного поля — такой же резкий и дерзкий. Она не чувствовала ни холода, стоявшего в эту осеннюю ночь, потому что сейчас рядом с ней был он — Драко Малфой. На вид леденящий душу принц, а внутри, как разгорающееся пламя. Она никогда не забудет его горячие ладони, блуждающие по её тали и по хозяйски притягивая её всё ближе к себе. Но больше всего ей будет помниться именно этот момент, когда кожу обоих обдавало горячим дыханием, а они дополняли друг друга, сливаясь в единое целое. — Спокойной ночи, Гермиона, — первым опомнился Драко, а затем аккуратно поцеловал её в лобик и откинулся на мягкую кровать. — Спокойной ночи, Драко, — она прилегла вслед за ним и он тут же прижал её к себе поближе. Мерлин, неужели Малфой умеет быть не заносчивым кретином, а достаточно милым и заботливым юношей. Широкая улыбка расплылась на её губах от сознания трёх самых прекрасных чувств за этот год. Первое — сейчас она лежит в обнимку с Драко Малфоем. Второе — в этой игре под названием «сделай из Гермионы Грейнджер сумасшедшего психа» было наодного отрицательного персонажа меньше, а значит сегодня она наконец сможет поспать нормально. И третье — опять же вернёмся к теме её жизни и судьбы на данный момент, если все хорошие воспоминания из прошлого стираются это же не значит, что теперь новые счастливые воспоминания не придут на их место. И кажется именно события сегодняшней ночи, начиная от смерти Лестрейндж и заканчивая поцелуем с Драко были первыми в копилке её новых памятных, событий.***
Утро. Она не любила его, потому что пробуждение, как ей казалось было слишком тяжким процессом. Она любила поспать подольше, валяясь в постели до самого полудня, а затем уже вставать и бежать по своим делам, постепенно входя в ежедневную рутину. Однако, этим утром ей было ради чего, а точнее ради кого проснуться. Она открыла глаза и первое, что она увидела была мужская грудь и ровное дыхание, исходившее из неё. Эта ночь была лучшей в её жизни, потому что когда она оказалась в крепких мужских руках, то засыпать было совсем не страшно. Затем когда она уже заснула она наконец расслабилась от того, что Белла больше никогда не появиться в её кошмарах и она будет просто наслаждать процессом сна и отдыха, а не как раньше, когда её организм совсем не отдыхал и работал, как часы. Теперь понятно, почему они с Драко постоянно ссорились: она была настроена враждебно на весь мир из-за грёбанных родителей, а он по своей натуре чистокровный слизеринец никогда бы не отказался не пропустить едкого замечания в её сторону. Но вот спящим он ей определённо больше нравился. Такой спокойный и тихий, а его ровное дыхание только дополняло образ обычного, ничем не приметного волшебника. Однако это был бы не Драко Малфой, если бы он сейчас не спросил резко, напугав, шумно думающую Гермиону, которая кроме того выводила своими маленькими пальчиками узоры на его груди: — Доброе утро, именинница. Гермиона вздрогнула от резкой фразы блондина и заглянула ему в глаза. — Мерлин, ну нельзя же так пугать, — резко выдала девушка. — Можно просто Драко, — ехидно ухмыльнулся на её реплику блондин. — Ммм, нет придурок тебе больше идёт, — парировала шатенка и тихонько хохотнула. — Что ж ну ладно. Ты прощена, только потому что сегодня твой день рождения. — Я и не извинялась. Ты сам так решил, придурок, — выделяя последнее слова сказала Гермиона, приподнимаясь на локте, чтобы заглянуть в его серые, как грозовые тучи глаза. — Какая самоуверенность, но знайте мисс Грейнджер, вам она даже к лицу, — съязвил Драко. — Быть уверенной в себе иногда даже полезно…- начала Гермиона, но тут Драко резко поднялся, а до этого нависшая над ним Гермиона вновь оказалась в его крепких руках. Он сел в кровати, удобно пододвигая себе подушку под спину, а затем уложил Гермиону к себе на колени и невольно залюбовался её красотой, её кудрявые волосы были необыкновенны с утра. Они пахли сладостями, также, как и она, а ещё они были, будто завиты на магловскую плойку. Да, благодаря Софе Дарклинг он узнал, что это такое, потому что однажды она лежала на её тумбочке в доме Блейза и была включена в какой-то странный магловский прямоугольник с двумя дырочками. Он подошёл к предмету и схватился за него, а руку тут же обожгло, будто на тебя только что дыхнул дракон. Затем Софа и Блейз постоянно подшучивали над ним после этого случая. на что он лишь недовольно фыркал и делал вид, что обижался, а потом и вовсе перестал обращать внимание на их постоянные насмешки. Но сейчас он понимал, чтго природа дала Грейнджер не только феноменальные мозги, но и прекрасную красоту, которая не проявилась в подростковом возрасте, когда они учились в Хогвартсе, но зато очень активно выражалась сейчас. Он запустил пряди в её шелковистые и очень гладкие волосы и ненадолго закрыл глаза, перебирая их, получая от этого настоящее удовольствие. Но тут он вспомнил о её словах и задал очевидный вопрос: — Почему? Ведь ты же кажешься всем самодовольной сукой? — Ты кажется не расслышал меня, Малфой. Я сказала самоуверенной, но не эгоистичной. Отвечая на твой следующий вопрос скажу, что это абсолютно не синонимы. Сам подумай никто не уверен в тебе так, как ты сам, поэтому я думаю вы с Нарциссой были правы о том, что мне нужно не обращать внимание на серые подробности моей жизни. Признаю, я была тряпкой и очень слабой, но сейчас я вновь готова дерзить вам всем и снова быть заучкой Грейнджер. — Боже, mea dea*, я не выдержу твой очаровательный вздёрнутый носик и тут же упаду со смеху на пару с Блейзом, напоминая ему о том, какой заучкой ты можешь быть. — Etiam, Draco, sed admoneo te, quod nerd fecit ad vos in tertio anno? *- с ухмылкой сказала Гермиона, наслаждаясь длинными мужскими пальцами в своих волосах и иногда даже, как довольный кот мурлыкала от удовольствия. Драко опешил от такого заявления. Она действительно была богиней, если знала латынь так же хорошо, как он. Честно говоря, за эту ночь он узнал совершенно другую Гермиону Грейнджер. Когда они поцеловались, то он решил, что не будет тратить время на глупые ухаживания и тупые подкаты, а сразу поставит ей статус «моя девушка». — Грейнджер, у меня к тебе серьёзный вопрос? — резко поменял выражение лица Драко на более хмурое. Его руки прекратили блуждать среди её гладких прядей и легли ей на оголённую часть выступивших ключиц, мягко поглаживая пальцами. — Задавай, — в момент посерьёзнела Гермиона. Но на самом деле ей было сделать это крайне, трудно ведь он своими широкими мужскими ладонями выводил замысловатые узоры едва не касаясь её груди. Сейчас вот например он переместил руки на её шею и начал её слегка массировать. Господи, он что был прекрасен во всём. Его руки. Под ними её кожа горит. Она поддалась его нежным ласкам слегка запрокидывая голову, но к её разочарованию он вновь вернулся в область ключиц. Честно говоря, это уже было неважно, потому что они вдвоём сейчас сгорали в адском пламени, став его жертвами. — Гермиона-заучка-Грейнджер, готова ли ты полностью стать моей, приняв официальный статус «девушка прекрасного принца Драко Малфоя»? — вновь вернулся к шуточной форме разговора Драко. — Во-первых я уже давно не заучка, но спасибо, что ты не произнёс моё полное имя, а то уж извини я бы подпортила нам утро своей рвотой. а во-вторых ммм… да-ка подумать… — Издеваешься? — Совсем чуть-чуть, но сегодня имею полное право. — Только сегодня. Так каков твой ответ, — настойчиво потребовал Драко. — Годрик, Малфой, не тупи. Если бы я сказала нет, мы бы не лежали сейчас с тобой вот так вдвоём, — театрально закатила глаза Гермиона. — Ну простите, mea dea. Когда на твоих коленях лежит абсолютно нагая, но самая умная ведьма столетия, я чувствую себя абсолютным глупцом. — Вообще-то ты был вторым после меня по успеваемости, а ещё это не я… — Мерлин, детка, ты слишком много болтаешь. И вновь его сладостные губы потянулись к ней. Их поцелуй был полон страсти, особенно когда он посадил девушку к себе на бёдра и начал покрывать поцелуями её нежную шею и в нём только-только начала зарождаться любовь. Но это был лишь тонкий намёк на неё, потому что, такое понятие, как взаимная любовь было для них пока что под вопросом, пока жизнь Гермионы была на чеку.***
День рождение — это праздник, который она не отмечала до Хогвартса и год назад, потому что родители как обычно до чёртиков напились в этот день, а отец с утра даже влепил ей жёсткую пощёчину и от этого звука Гермионе показалось, что сейчас стены будут дрожать. Воспоминания неприятной, тупой болью отразились в сердце и она поспешила убрать их куда-то далеко, чтобы в этот день не быть слабой. Хотя это наверное теперь был план на будущее, которое ещё было под большим вопросом. Она не торопилась говорить о нём, потому что была не уверенна далеко не в себе. Она сомневалась в силах своих родителей. Зная, к чему приводит безумие той или иной идеей, а также зная их азарт на предпринятие какого-нибудь крышесносного действия, то завтра же они могут убить её, окончательно поставив крест на своём будущем. Она поёжилась от своих мыслей. Ей всё ещё было противно думать о родителях, но чем чаще она о них думала, тем ей больше хотелось задушить их голыми руками, а труп повесить в своей спальне, как собственный трофей. Да, ей нравилось быть жестокой, особенно с теми, кто причинил ей боль. В детстве, когда её родители перестали обращать на неё внимание совсем, она мечтала быть великой женщиной, захватившей весь мир, который уже будет лежать у её ног. Она мечтала, чтоб все её боялись, остерегались, чтоб ею восхищались миллионы людей. Но Хогвартс и люди в нём поменяли её. Но это же не значит, что сейчас ей нужно быть добренькой волшебницей, зазнайкой и девочкой на побегушках. Напротив, она хотела быть самоуверенной, дерзкой и авторитетной девушкой. По крайней мере именно такой она видела сейчас себя в зеркале. Чёрное шёлковое платье в пол с разрезом до середины бедра идеально струилось по её фигуре, подчёркивая все её изгибы тела. Лодочки на высоком каблуке в тон её платью лишь делали её выше, а оттого ещё прекраснее. Ей нравилось, что это платье (которое они купили с Джинни неделю назад) великолепно давало свободу её изящным, выступающим ключицам. А она так и не отошла после крепких мужских рук, которые их поглаживали. Но самым главным в этом образе являлись её подведённые чёрным харандашом карие глаза. Когда бываешь заперта дома научишься и не такому. Она обожала так делать в связи с тем, что её взгляд сразу был похож на львицу, вышедшую на охоту. Вообще не учитывая всего макияжа, ей больше всего нравился её взгляд. Она смотрела на себя и даже на подсознательном уровне понимала, что с таким взглядом можно идти покорять мир. Её глаза блестели азартом. И кто сказал, что карие глаза совсем скучные и неинтересные? Нет. Сейчас она могла прочитать в них многое. А точнее самой выделяющейся фразой была " Я Гермиона Грейнджер. Сегодня мне исполнится двадцать один. И никто не помешает мне сегодня повеселиться, потому что со мной рядом самые близкие и родные мне люди, а то что на моём пути встали двое каких-то ублюдок — это ничего. Я ещё успею взять реванш над ними, смотря как они мучаются и просят о пощаде.» Ухмыльнувшись своим чересчур эгоистичным мыслям она хмыкнула, точно горделивая приподняв уголок губ и грациозной походкой, раскачивая бёдрами пошла в гостиную Малфой-Менора где её уже заждались на завтрак. Почему с утра она захотела выглядеть роскошно? Потому что роскошь — это то, что должна позволять себе женщина особенно в свой же праздник. Когда она спускалась, её волосы которые были красиво уложены (а точнее она решила оставить локоны только на кончиках а всё остальное слегка выпрямить) разметались по воздуху и очень приятно пахли карамелью. Выйдя в столовую она заметила как две пары глаз смотрят на неё. Её «мама» и её…парень. Мерлин, насколько это слово было для неё горьким, будто он её собачка на повадке. Она решила, что будет звать его своим мужчиной, хотя была доля иронии в этом слове, ведь он сейчас стоял в обычной магловской футболке, обычных чёрных джинсах и на его ногах были надеты белые кроссовки. — Ты прекрасна, — пролепетал Драко, а затем голантно подал ей руку, когда она окончательно спустилась. Затем он сделал то, что шокировало как Гермиону, так и нарциссу стоящую чуть позади него. Он поцеловал её. Прямо, как в первый раз. Его небрежная чёлка упала ей на лицо и она аккуратными ноготками убрала ей. Затем Нарцисса прочистила горло в знак того, что она всё ещё здесь. Драко отошёл от девушки, позволив двум его любимым людям побеседовать. — С днём рождения, доченька. Выглядишь просто сногсшибательно, — восторженно пролепетала миссис Малфой и аккуратно обняла девушку, держа всю ту же аристократическую осанку. — Спасибо, мама, — в искренней улыбке ответила ей именинница. — Так а теперь молодые люди поясните мне. Не обманывают ли меня мои глаза или всё же я настолько состарилась, что у меня начались галлюцинации? — с усмешкой, глядя на молодых людей спросила Цисси. Драко подошёл к Гермионе и обвил её талию своей рукой, прижимая ближе к себе. Салазар, как же она была прекрасна. А ещё этот взгляд, мол смотрите кто перед вами и поклоняйтесь. Нет ну определённо богиня. — Во-первых, не говори ерунду, мама, ты всегда будешь самой красивой Леди Малфой, независимо оттого, сколько тебе будет лет. А во-вторых кажется тебе лучше присесть, потому что нам есть, что тебе рассказать, но да отныне мы с мисс Гермионой-заучкой-Грейнджер вместе. Неплохой из нас дуэт правда? — так по-Малфоевски ответил Нарциссе Драко за что получил удар под бок от одной прекрасной представительницы женского пола и недовольный взгляд и нервный вздох от другой. Утром девятнадцатого сентября Нарциссе Малфой стала известна новость о том, что её сестра окончательно погибла. Даже путём проникновения в сознания названной дочери. Это всё равно были муки для Гермионы, а Нарцисса очень переживала за девочку. И пускай они вдвоём совершили это преступление (а все свои эмоции она спрятала за маской абсолютного безразличия) на один кошмар в жизни теперь уже всех людей, окружавших и Гермиону и Драко и Нарциссу, пускай таким путём, но стало меньше. Они в спокойной атмосфере завтракали все вместе, а Драко не мог оторвать глаз от того, насколько красивой сейчас была Гермиона. Он готов был достать ей звезду, лишь бы внутри неё всегда играли такие яркие краски, а она освещала своей улыбкой весь мир. И пускай прошёл всего лишь месяц с их окончательного знакомства, он уже гордился, что сейчас она была его. Совсем недавно он невольно задал вопрос Тео, почему же они с Эммой даже не узнав друг друга начали отношения. Тогда Нотт ответил ему: — Драко, мне кажется я знаю эту прекрасную леди всю свою жизнь. Она делает меня счастливым, но думаю ты уже это видишь. Поверь, если девушка заставляет бабочек в твоём животе проснуться и трипещать от радости она определённо твоя. Я не знаю, как так случилось, но Эмма Гилперт, чёрт бы её побрал, мало того, что заставила их порхать от радости, так она ещё и воскресила их. И он понимал о чём говорит его друг. Конечно, на шестом курсе он наплевал на Нотта и Дафну и их подобие отношений, но сейчас он вспомнил, каким Тео выглядел убитым после расставания с Дафной и смерти матери. Но вот одного он всё же не понимал. Что за дурацкие мысли о бабочках в животе. Мерлин, это же было только в сопливых магловских романах. И только влюблённые придурки вели себя так. Всё изменилось, когда в его жизнь бесцеремонно вошла Гермиона Грейнджер. Он понял, о чём говорил Тео. И похоже стал тем самым влюблённым придурком. Сейчас сидя за столом он нервно сглатывал слюну от того, насколько же шло ей это чёртово платье. Он помнил, как утром его руки ласкали эти нежные женственные ключицы и прекрасную шею. Что уж говорить о его губах. Он никак не мог ей насытиться. Его уста не могли оторваться от её шеи, постоянно проводя по ней языком и ощущая на его кончике сладостный вкус. Кажется, он и вправду попал в лапы к львице Грейнджер. Гермиона спокойно завтракала нередко, ловя на себе его взгляды. И тогда она словно проваливалась под лёд. Она была единственной, кто ходил по тонкому льду и безусловно это был огромный риск. И она с треском провалилась ледяную толщу воды. Но вода была отнюдь не ледяной. Да, возможно она лишь лёгкой прохладой окутывала тело, но она ведь была отнюдь не холодной. Безусловно так она рассуждала о его глазах. Да и вообще о нём всём. И она понимала, что потихоньку эта трещина начала приобретать размер всё больше и больше, когда он касался её. Но всё же пока это был лишь их начальный этап отношений и она всё ещё привыкала к слегка прохладной лужице, которая была окружена очень тонким слоем льда. Когда приём пищи был закончен, то Нарцисса, поцеловав в щёчку Гермиону и Драко удалилась из столовой, пожелав молодым людям приятного времяпрепровождения, тогда Драко неожиданно притянул Гермиону к себе за талию, взяв её ладонь в свою и тело тут же реагирует на прикосновение с её кожей. Ему в руку, будто дыхнул огнедышащий дракон, а когда он выдыхал, то Малфой подсунул руку к самой его пасти. Мерлин, неужели так будет всегда. И он понимает, что да. С ней. Только с ней так будет всегда. — О, мисс Всезнайка, потанцуем? — спрашивает Драко, заглядывая в эти тёплые шоколадные глаза. — Ты слышишь где-то музыку, хорёк? — ехидно отвечает Гермиона, но Драко намеренно игнорирует её последнее словно, начиная что-то бурчать себе под нос и она узнаёт знакомую ей песню*. И хоть это воспоминание о войне, но тогда она вспоминает, как Гарри неуверенно держит её руку и тепло разливается у неё в крови. Поэтому сейчас, когда Драко напевает ей эту мелодию ей становиться тепло и приятно и она щекой прикасается к его груди, слушая как его уже такой мужской и повзрослевший тембр голоса, отдаётся вибрированием по её щеке. Мерлин, она никогда бы не подумала, что с ним может быть так хорошо. Он по истине красиво поёт, а его голос её успокаивает. Теперь у неё два приятных воспоминания связанных с этой песней. Когда песня заканчивается Гермиона отдаляется от него, но руки Драко всё также умело держат её талию и ладонь. И у неё назревает вопрос: — Мерлин, ты что слушал магловские песни? Он хмурит брови и между ними появляется морщинка, которую Гермионе хочется побыстрей убрать. — Ну… да. Ну что ты так на меня смотришь, ну да эта песня мне понравилась и что в этом такого? На вишнёвых устах Гермионы играет пока-что лишь слабая тень улыбки. — И где же ты её слушал? — задаёт вопрос шатенка. — На магнитофоне… магловском. — И тебя даже не вырвало и ты не испугался, — улыбка Грейнджер становится всё шире и шире и Малфой понять не может, почему она начинает улыбаться. — Ну сначала я испугался и подумал, что сейчас из пирёнмика… — Приёмника, — моментально поправляет его Гермиона, и уголки её губ поднимаются ещё выше. — Не перебивай. Так вот, я думал, что сейчас оттуда выскочит какой-нибудь страшный гигант, поэтому сначала я просто с раскрытыми глазами смотрел на это…изобретение, а потом, когда оно включилось я думал, что сейчас все волосы на моей голове вмиг станут седыми, ну а потом я расслабился, потому что во-первых маглы знают толк в песнях, а во-вторых даже седым я буду самым красивым в мире парнем, да и думаю моя седина будет не особо заметна, — на этих словах Драко поправил рукой свои волосы, а затем вновь вложил её в ладонь Гермионы, но всё же несколько прядей предательски свалились на её лицо. Ему показалось, что Грейнджер сошла с ума, ибо почему она сейчас так сильно рассмеялась? Но в душе он знал причину её смеха. Ей было хорошо и она была счастлива находиться с ним сейчас, а если ты счастлив, то Драко знал, что ты готов прыгать до потолка, радуясь даже самым незаметным ранее для тебя вещам. Поэтому, когда сейчас она заливисто смеялась, откинув голову назад, всё ещё продолжая опираться на его крепкие руки, он тоже улыбнулся. Его богиня сейчас с ним рядом, испытывает такое искренне счастье и радость. А в его мире видеть Грейнджер такой, означало только одно. Всепоглощающая радость и толика проявления любви к этой великолепной девушке. По крайней мере сегодня, да впрочем как и всю жизнь, она заслужила этого. Быть рядом с ним его единственной любимой. И пусть это только начало их отношений, то оно могло значить только одно. Лёд тронулся.***
Тёмно-синие шёлковые, до этого идеально выглаженные, но уже такие помятые, после их бурного утра. Тео как обычно будил Эмму поцелуями, начиная от лица, а заканчивая на внутренней стороне бедра, затем совместное принятие душа, что возбуждало их обоих ещё сильнее, а ему казалось, что её стоны услышит весь особняк Ноттов. Ну и пускай слышат, абсолютно наплевать, ведь каждый миллиметр её тела принадлежит его рукам, да и не только рукам. Всему ему. Мерлин они встречались то всего лишь две с половиной недели, а их жаркий секс, как по ночам так и вечером, был уже ритуалом для обоих. Он не разрешал ей себя сдерживать и как только она закрывала рот рукой себе, то он с яростью смотрел на неё, властно приказывая ей кричать во всё горло. Затем вдоволь насытившись друг другом они засыпали и вставали на работу, предварительно завтракав (и конечно Эмма кушала, сидя у него на коленях, а он зарывался носом в её каштановые волосы, которые пахли сиренью. Тео даже чувствовал, когда она была рядом, даже если их расстояние будет равно нескольким километрам. Запах сирени витал для него повсюду. Даже сейчас, когда она лежала у него на груди он вдыхал её запах и в его лёгких, будто расцветали бутоны сирени. Изнутри он был пропитан Эммой Гилперт. — Ты такая красивая, ты знаешь, — неожиданно даже для самого себя произносит Нотт. Но эти слова, они как капля воды. Такие же чистые и правдивые. Он чувствует её. Всю её полностью. Каждый изгиь и клеточку её тела он уже чувствует внутри себя. Она точно живёт внутри него. Он чувствует, как от этих слов она неловко улыбается, но тут же старается спрятать свою улыбку, как бы пытаясь ему доказать, что она не расслышала его комплимент. Но ему не надо ничего доказывать, он и сам всё видел и во всём убедился. — Любимая, посмотри на меня, — всё тот же властный тон, характерный только для Тео. Любимая. Он называет её только так. Он не называл так Дафну никогда. Он всегда обращался к ней по имени. Но это совершенно другая история и он старался не сравнивать Эмму с Дафной, потому что для него это были совершенно два разных человека. А ей нравилось это прозвище и сейчас, когда она подняла на него глаза в них плескалась столько любви, а она тонула в них в очередной раз. — Зачем ты вновь делаешь так? — мучительно спрашивает Нотт, гладя её по макушке и заправляя пряди за ухо. — Как? — переспрашивает его Гилперт. — Прячешь свою прекрасную улыбку за отвратительной маской. Чёрт, я каждый раз прошу тебя то не сдерживать себя, когда мы занимаемся сексом, но ты совсем сковываешь себя, лишь иногда давая себе волю, а сейчас ты вообще сделала вид, что не слышала меня, но я видел твою улыбку, — проговаривает брюнет. — Я уже говорила тебе о своём прошлом. И о своих прежних отношениях. Прости, я всё ещё не могу привыкнуть, что это не глупая шутка и ты сейчас не развернёшься и уйдёшь, оставив меня просто так, когда моя жизнь ломается, а вдобавок ты называешь меня дрянью и шлюхой. Да это всё был он. Я говорила тебе. Прости Тео. Я постараюсь ради тебя. Ради нас, — шепчет ему девушка. — Иди ко мне, моя девочка, — горячий шёпот эхом проносится по спальне и теперь их лица находятся на одном уровне. И это ещё одно ласковое прозвище, которое достаётся только ей. — Я залечу все твои шрамы, оставленные этим ублюдком. Каждый из них. Я готов вечно их лечить лишь бы ты была счастлива. Со мной или без меня я хочу видеть твою улыбку, слышать, как ты стонешь моё и я хочу проспаться и видеть тебя на кухне не вечно прикрывающую свои ахринеть какие красивые участки тела, а хочу чтобы ты ходила в моей рубашке и чтобы, когда ты садилась ко мне на колени я чувствовал, как горит твоя кожа, от моих прикосновений, — высказав все желания парень заглянул в карие глаза, которые с таким пониманием смотрели на него, что он готов был бросить всё лишь бы она была рядом с ним. — Почувствуй сейчас, — неожиданно шепчет она прямо ему в лицо. — Что? — Моя кожа сейчас сгорает в адском пламени, Тео. Потому что ты рядом и каждый раз, когда ты рядом. Ты заставляешь моё сердце бешено биться. Ты и только ты. — Мерлин, почему же ты такая… — Какая? — Красивая… — он покрывает мелкими поцелуями её лицо, — …желанная… — поцелуи плавно переходят к шее и он посасывает её нежную кожу шеи, вдыхая всё тот же запах сирени, проникший уже глубоко под кожу, затем он переходит к её ключицам, покусыва их слегка и ловит лёгкий, чуть слышный стон от неё, — …послушная… — он начал руками массировать её полушария груди, пропуская уже затвердевшие соски через пальцы и попутно щипая их, затем он блуждал руками по её позвоночнику, очерчивая контур каждого позвонка и от этого у Эммы прошёл ток внутри, неё, после чего язык Тео находит её сосок и он берёт его в рот, ласково очерчивая его контур языком, как бы играясь с ней, а она тут же перекидывает через него ногу, оказываясь на его бёдрах, — …пунктуальная, — она целует его губы слишком родные и мягкие и на его устах она уже чувствует свой шампунь со вкусом сирени, — …моя… — он вдыхает это слово ей в губы и она вспоминает о пунктуальности, посмотрев на настенные часы. Мерлин, они уже опаздывают. Она подскакивает и сползает с него, ловя на себе недоумевающий взгляд Нотта. — Собирайся Тео, мы опаздываем, — твёрдо произносит она, находя полотенце и все остальные принадлежности для ванны. — Куда? — протягивает лениво юноша. — К Гермионе на день рождение. — Может никуда не пойдём и останемся, здесь, будем наслаждаться друг другом. И она находится в раздумьях. Предложение конечно заманчивое, но нет. О на так поступать не станет. Только не с Гермионой Грейнджер. — Нет, мистер Нотт, поднимайте свою очаровательную задницу и собирайтесь, иначе я пойду одна, а ты сможешь весь день валяться здесь, так и не поздравив свою дорогую подругу. Эмма давит на него. Чтоб ему было стыдно. Но чувство стыда совершенно нет, когда перед тобой обнажённая Эмма Гилперт и ты так и хочешь сорваться и схватить её, утащив туда, где их не найдут даже друзья. Чёрт бы сейчас побрал эту Грейнджер. Нет, ну успеет она портить момент. — Ладно, ради вот этого вот твоего взгляда я готов идти к Грейнджер. Сдаётся. Потому что как можно её вообще противиться, когда она стоит и осуждающе на него смотрит, будто он совершил тяжкое преступление. — Вот и умница, Тео, — проговаривает она, шагав в ванную комнату. — Что насчёт награды вечером? О, боже. Опять этот тон, присущий лишь ему. Но у неё всегда есть запасной выход из ситуации, когда дело касается его манящего и сладостного голоса, который действует н6а тебя, как Империус. Хотя почему «как»? В половине случаев она всё же поддаётся влиянию этого мужского умолительного тона. — Посмотрим, кто его знает, как ты будешь себя вести. И хищная ухмылка и тело девушки скрывается за дверью в ванной, оставив его одного с полу открытым ртом. Мерлин всемогущий, он нашёл не женщину. Он раздобыл самое что ни на есть ценное сокровище.***
— Чёрт, и почему опаздывают всегда именно эти двое. Ни Блейз и Софа, хотя мы все знаем, что это самые непунктуальные люди, а именно Тео и Эмма. Да ещё и в твой день рожденье, Гермиона, — недовольно пробурчал Рон. И она понимала его. Понимала, потому что сама не любила людей, которые постоянно опаздывают. Голос Уизли так внезапно разрушил тишину, что все взгляды сейчас были именно на нём. Астория ущипнула его, в знак того, чтобы он проявлял хоть каплю уважения к своей подруге. Блейз и Софа (о, Мерлин спасибо Рону) наконец прекратили целоваться и хихикать, а взамен сверлили Уизли недовольным взглядом и Забини хотел было сказать что-то ему, но камин наконец вспыхнул зелёным пламенем и оттуда вышли двое молодых людей, держащихся за руки и нежно прильнув друг к другу. — Ну наконец-то. Тео, Эмма сколько можно было вас ждать? — на выдохе произнёс Рон. — Извини, Уизли, дела были, — ответил тому Тео. — В выходной? — вскинув брови произнёс Рон. — Личные дела, — лукавя произнёс Нотт. Они наконец отошли от своих перепалок и Эмма тут же обняла Гермиону, поздравив с днём рождения и вручив ей подарок, который Грейнджер отлевитировала в гостиную. — Прошу к столу, — впервые за вечер подал голос Драко и одной рукой обнял талию Гермионы, пройдя вперёд всех остальных гостей. Шок на лице присутствующих был очевиден. Все застыли в немом вопросе. Малфой и Грейнджер? Грейнеджер и Малфой? Либо им показалось. Но они ещё не настолько свихнулись, чтобы у них появились галлюцинации. Как только Драко не расслышал за собой стука каблуков, то обернулся. Царила безмолвная тишина и несколько пар глаз, пристально смотрели на них. — Что? — спросил блондин. — А… эм… вы, что теперь типо вместе? — подал голос мулат. — Ах, да. Мы с Гермионой теперь вместе. Ну что вы застыли, как памятники, идёмте уже. — Ну, знаешь, Малфой не каждый день видишь, как ты объявляешь золотце своей девушкой? — Как ты меня сейчас назвал? — хищным взглядом одарила Гермиона Блейза и медленно, точно львица, охотящаяся на свою добычу зашагала в сторону Забини, освободившись из-под руки Малфоя, до этого лежавшей на её талии. — Ну это же сокращёно. Как золотая девочка, только золотце. — Ууу, Блейз с огнём играешь, — сказала ему Софа, намекая точно не на ревность, а на способности характера Гермионы Грейнджер. — Да, брось, Софа. Она же ничего мне не… Сейчас же двум людям из этой компании вспомнился шестой курс. Астрономическая башня. Гермиона плачет на плече Гарри, приходит Рон и тут, точно также, как и в данный момент влетает стая птиц. направляясь точно на юношу. Правда сейчас птицы были гораздо больше и Блейз закрылся руками, когда они полетели прямо на него. Затем Гермиона подошла к нему вплотную и яростно прошипела в лицо: — Моё имя Гермиона Грейнджер, если ты не забыл Забини и в следующий раз тут будет не птички, а дракон, который отрежет тебе твои яица и ядовитый язык. Грейнджер повернулась к Софе и сказала: — Прости, Софа, просто захотелось поупражняться в невербальной магии и так уж получилось, что твой чудо-бойфренд попался мне под горячую руку. — Ничего, Гермиона, мне порой хочется ему самой яица отрезать, но похоже, что первым и правда будет язык. Уж слишком он много болтает, — ответила ей Дарклинг. — Да что ты, Софа или тебе напомнить, где побывал этот язычок и что он там вытворял? — подходит к своей девушке Блейз. — Избавь нас от ваших грязных подробностей, Забини и давайте-ка все к столу, — предложил Малфой. — Мерлин, Гермиона, невербальное Опуньо, да ты и правда лучшая ведьма столетия, — с восхищением в карих глазах произнесла Астория. — Но похоже твоя невербальная практика закончилась, Грейнджер, — ухмыльнувшись произнёс Малфой. — В каком смысле? — переспросила его Гермиона ловя на себе пристальный взгляд серых глаз и была одарена Малфоевской ухмылкой. Драко призвал к себе подарок и тепло произнёс, даря ей небольшую коробку тёмно-зелёной формы: — С днём рождения, детка. Она второпях шевелила пальчиками, сдирая подарочную обёртку, желая увидеть что же там. Конечно, она могла догадываться, какая вещь там лежит. Она потеряла эту вещь, когда жила у родителей. И её догадки подтвердились, когда она вынула из бархатной коробочки прямоугольной форме среднего размера древко. В руке тут же появилась пульсация, будто кто-то ударил по ней током. И она произнесла: — Ступефай! Заклинание тут же угодило в вазу и та разбилась с громким треском, а затем Гермиона виновато посмотрела на Нарциссу и произнесла: — Извини, Нарцисса. Репаро! И ваза собралась по кусочкам. В Нарциссе Малфой сейчас была лишь гордость. Гордость за Грейнджер, что она стала в разы сильнее и мощнее, а также стала более дерзкой. Она помнит себя в те же годы и они с Гермионой были чертовски похожи. Нарцисса могла быть сломанной, но она никогда не показывала этого, скрывая эмоции за маской безразличия, ведь так было принято в семье Блэков. Когда она встретила Люциуса, то была совсем как Грейнджер сейчас. Дерзила всем, показывая свою силу. И ей было плевать, что она разбила какую-то дорогую вазу. Она гордилась ей, что её «дочь» перевоплощается из гадкого утёнка в прекрасного лебедя. Она гордилась тем, что может наблюдать её счастливую улыбку, когда они наконец все вместе присели за стол. Она гордится и своим сыном, который сейчас держит руку Гермионы, оказывая ей свою поддержку. У неё было много причин, чтобы гордиться ими двумя, но самое главное, что сейчас они здесь, рядом, вместе.***
Посиделки у камина были уже ритуалом для всех них. Сейчас Драко сидел в кресле, а на его коленях расположилась Гермиона, которая постепенно проваливалась в сон. Что они только не успели обсудить за четыре часа посиделок в столовой Малфой-Менора. Конечно, тему проклятия Гермионы они старались избегать, но она всё чаще задумывалась о словах Беллатрисы. Она не думала, что Грейнджеры способны создать что-то новое, особенно в мире магии, который они всегда презирали. Проваливаться в сон для Гермионы до сих пор было страшно. И хоть они уже сотню раз убедились в том, что они окончательно разрушили Беллатрисы и её крестраж, ощущение чего-то безумно тёмного и схожего с самой Беллой присутствовало. Руки Драко, окутывали её талию и бережно, точно фарфоровую куклу, прижимали к себе. Именно он позволил ей сейчас расслабиться и думать рационально о многом. Она посмотрела на всех, кто её окружал. Блейз и Софа в точно такой же позе, что и Драко с Гермионой, сидели, наслаждаясь пламенем камина и тёплыми ярлыками в холодный осенний день. По другую сторону от них находился маленький диванчик, где удобно на коленях Тео устроилась мисс Гилперт, впрочем почти как все присутствующие здесь пары, а тот задумчиво перебирал пряди девушки, вдыхая аромат её волос и, наслаждаясь атмосферой. Далее располагалось миниатюрное, но достояно холодного оттенка кресло, а на нём еле были заметны золотистые узоры. Прямо как женщина, которая сидела в нём, читая книгу. Её душа такая же холодная, как оттенок данного вида мебели, но вот маленькие золотистые узорчики заметит лишь тот, кто осмелиться стать достаточно близким к ней. Она доверяла отнюдь не многим, как порой замечала Гермиона, а просто держала маску, что ей действительно был интересен человек. Да что уж там говорить, если Эмму Гилперт она признала совсем не сразу. Как-то раз Нарцисса откровенничала с Гермионой и сказала, что думала, что Гилперт окажется самозванкой, обиженной на весь мир, но затем, увидев в глазах этой девушки море доброты и пережитой боли она быстро взяла свои слова назад, тем более, что именно Эмма делала Тео по-настоящему счастливым, живым. Завершал интерьер этого участка гостиной большой диван, где вальяжно расположилась Астория Гринграсс, а её талию обвивала рука Рона. Чуть поодаль от них слились воедино Гарри и Джинни, которая сейчас уже наполовину дремала на груди Поттера. Гарри Поттер. Мерлин, сколько же этому мальчику пришлось пережить и в свои двадцать один он уже знал, что такое война и сталкивался лицом к лицу с самым великим тёмным волшебником, хотя их разница в возрасте, да и опыт сильно отличались. События финальной битвы Гермиона никогда не забудет. Когда бездыханное тело Реддла упало на землю сердце и душа, словно зажили отдельной жизнью. Они ликовали. Кричали о том, что зло наконец повержено. И Поттер был жив. Они победили. Но какой ценой далась им эта победа? Конечно, они сполна расплатились несколькими десятками, а то и сотнями (а порой им казалось, что и тысячами) жизней ни в чём не повинных людей. Они пожертвовали собой, когда искали крестражи. Крестражи. Точно. Задумавшись об этом, Гермиону посетила безумная мысль. Если Гарри был крестражем, то могли ли они заключить его в ней… Нет, Мерлин, это безумно и они бы не смогли этого сделать. Но вот могли ли они… Ну конечно. Если они работали с Рудольфусом Лесьрейнджем, да ещё и были союзниками Беллы, то конечно могли. Они могли заключить крестраж в себе. И насколько бы это не было безумно, эта идея вполне допустима и вообще соответсвует их желаниям. Она вспомнила, как когда-то они признали, что хотели бы быть бессмертными и иметь возможность постоянно причинять зло Гермионе. Ей оставалось узнать только, какой эффект он оказывает на неё и как они смогли это сделать. Поэтому ради этого она позволила нарушить глухую тишину, сопровождаемую лишь треском поленьев камина и твёрдо произнесла: — Гарри, кажется мы не всё знаем о крестражах. А точнее об их эффектах и последствиях. — Брось, Гермиона, я давно изучил это и… — Ты узнавал о них в библиотеке Малфоев? — Конечно, Гермиона, когда здесь был Реддл и куча других Пожирателей, я каждый раз заходил сюда и пил с ними чай, узнавая о крестражах. Годрик, ну конечно же нет! К чему вообще такие вопросы? — саркастически фыркнул Поттер. — Кажется Грейнджеры ещё безумней, чем мы все с вами предполагали, — твёрдо произнесла Гермиона и все присутствующие застыли в немом вопросе, ошарашено смотря на именинницу.***
Книги — это главный источник, откуда человек может черпать информацию. Конечно, она знала о существовании магловского интернета, но она не считала, что это достоверный источник информации. Во всяком случае, в книге она находила кучу преимуществ и даже сейчас, когда она поволокла своих уставших друзей в библиотеку Малфоев, она ни капельки об этом не жалела, да и они тоже ей не отказали, ведь на кону стоял вопрос её жизни. Страница за страницей, фолиант за фолиантом, глава за главой и пронзительный взгляд карих глаз, желавший добиться своей цели. И в то время, как остальные в тех же позах, что и в гостиной несколько минут назад, зевая шуршали пергаментами, она (по сравнению с ними) казалась самой бодрствующей из них. Но видимо невнимательность всё же иногда позволяла затуманить её сознание ведь как только она обращала внимание на всю чету Малфоев, то каждый раз отмечала, что они — это её дополнительная энергия и шанс на спасение, потому что то, какие возможности предоставила ей Нарцисса — вот это было бесценно и давало ей новый взгляд на мир и на людей, которых она раньше считала врагами. Кстати говоря, Драко тоже был немаловажен для неё. Во всяком случае теперь. Ведь после того, как они афишировали свои отношения, блондин с заботой и трепетом относился к ней. Сейчас даже не применив к нему лиглеменцию можно было сказать, что он уже хочет провалиться в царство Морфея, но желание спасти Гермиону было на первом месте. И вот она почти доходил до конца очередной громоздкой стопки книг, с тяжёлым вдохом открывает её, не забыв на секунду прикрыть глаза от безнадёжности своего предназначения своих друзей (а дурные чувства не покидали её, шептав ей, что они не должны здесь находиться, ведь в них есть свои дела и их мир не зациклился на точной лишь Гермионе), она открывает бархатную тёмно-зелёную обложку, наверняка стоящая, как один лишь дом Грейнджеров и начинает свой марафон. Сначала медленно неуверенно водит глазами по содержанию, ища нужное. Не находит ничего в первых трёх строчках. Увеличивает скорость. Не находит ничего в последующих четырёх строчках. Осталось не так мало можно вновь прибавить скорость. Не находит ничего в следующих пяти строчках. Срывается на бег. И пересекает финишную прямую, когда два миндальных блюдца завершают свою дистанцию, находя строчку: «Крестражи и их действие на маглов.» Затем, как истинный победитель, достигший своего трофея громко восклицает: — Нашла! Звук эхом проносится по просторной и огромной библиотеке. А они как зрители, готовые ей хлопать за её победу. Вот только эту поддержку она находит в глазах каждого из них. — Глава тринадцать. Крестражи и их действие на маглов. Крестраж — это…— начинает она, но грубый голос прикрывает её, восклицая. — Золотце, давай по делу. Что такое крестраж мы знаем, благодаря безносому и слава Салазару покойному ублюдку. Извините, миссис Малфой за мой моветон. — Ох, Блейз, думаешь за сегодня я к этому уже не привыкла? Спешу тебя разочаровать, но всё как раз наоборот. Но впредь прошу тебя, хотя бы соблюдайся манеры, что в детстве тебе, как высокоуважаемому аристократу прививала мать. Она не слышит их, да и не хочет слушать, не потому что она проявила неуважение, а потому что Блейз сказал правду, да и они все чертовски устали. Когда все взгляды снова обрушаются на неё, пока что терпеливо ожидая, она наконец находит нужную строчку и зачитывает им: — Крестражи могут поселяться в душе маглов лишь с помощью влияния очень сильного тёмного волшебника… — Рудольфус, — восклицает Малфой и она поднимает на него глаза. Да что с этими аристократами сегодня не так? Один хамит, другой постоянно перебивает за что сейчас мать аккуратно бьёт сына по ладони. — Впредь прошу меня больше не перебивать. Твёрдо и с упрёком. И это дух Гермионы, который сейчас настроен воинственно как ей кажется на каждое живое существо в мире. Но, к счастью ей повезло, что Драко сейчас лишь поднимает руки в капитулирующем жесте. Она продолжает: —…когда в душу магла заключается крестраж, то он испытывает невероятно сильные муки и его поведение вмиг меняется. Он становится более агрессивным и старается причинить вред всем близким и родным ему людям. Уничтожить крестраж можно лишь в случае смерти человека и раскола той части тела, куда заключён тёмный артефакт, — на этом она останавливается, потому что дальше там рассказывается о первом крестраже и магле, которые всё это испытывали. Она думает о многом. Во-первых, насколько безумны были тёмные волшебники в старые времена. На что же они были готовы ради мести и ненависти. На сколько была осквернённой их душа. Во-вторых о правдивости всего написанного в главе. Да, поведение Джин и Эдварда в какой-то момент действительно изменилось и они стали проявлять к ней абсолютно неконтролируемую агрессию. И очень часто эти вспышки сопровождались побоями. — Гермиона, я тут подумала, ты же говорила, что у них сейчас усовершенствованный крестраж? Благодаря этому голосу она выныривает из мыслей, будто со дна океана на самую его поверхность. Она смотрит на Софу, которой и принадлежали эти слова и медленно кивает, а та продолжает свою мысль: — Я думаю мы все прекрасно помним, что Поттер и Реддл были связаны душами ну ты всё ещё не забыла это… Голос Софы немного кажется ей волнительным и она понимает, что Дарклинг максимально старается не причинить вред её чувствам. Сейчас Гермиона находит в её глазах некую растерянность и поэтому по-прежнему подперев подбородок кулаком и гордо выпрямив спину, она вновь кивает на её слова. — Нет, я помню, продолжай. Её слова звучат убедительно. Достаточно, чтобы понять, что она ещё не сходит с ума, хотя срок действия зелья уже поджимает. — Так вот, что если это событие и стало их точкой начала. Что если они создали в целом инновацию. Да они связали ваши души, но при помощи и яда, и крестража, но знаешь если противоядие недействительно, то я думаю, что исход тут один… Она принимает эту мысль, как самую здравую из всех. Мерлин, это же было гениально. Но чёртова злость бурлит в ней. И ей ничего не остаётся кроме как сказать: — Нам нужно было не противоядие, нам нужны они сами. Грейнджеры. А точнее, я полагаю, что их сердца и руки, потому что другого объяснения у меня нет. Сердце, потому что они старались воплотить во мне демона, так как мы все знаем, что внести крестраж в разум возможно, но это было по части Беллатрисы. И я убила эту мразь. Но знайте что. Мне это доставило лишь удовольствие. Так вот сейчас я разорву этих ублюдков на части. И мои руки даже не дрогнут. Она не заботиться о том, насколько жёстко это было сказано. Она вообще не заботится о смысле своих слов, а точнее на последствие реакции окружающих. Ведь она, наверняка, ранила Нарциссу, назвав её сестру мразью. Но горделивый взгляд голубых глаз говорит об обратном. Прежде всего она радуется, что в них всё ещё есть отголоски понимания. Она не заботится о том, что произносил свою же фамилию, говоря о совершенно других людях. И всё же как иронично и сюрреалистично, что одна семья в мирное, далеко не военное, время находится по разные стороны баррикад. Но теперь между ними нет добра и зла. Есть право на власть, а есть право на жизнь. Им незачем говорить о границах добра и зла, чёрного и белого, если их рубежи уже давным-давно стёрты.