***
Обычный, серый рабочий день вдруг прерывается вибрацией, исходящей от его древней нокии. Даже не глянув, кто звонит, Игорь берёт трубку, на автомате отчеканивая: — Майор полиции Игорь Гром. Чем могу помочь? По ту сторону слышится тихий смех и ответ: — Игорь, это всего лишь я, — услышав знакомый голос, Гром выдыхает и улыбается. Звонит его парень. — Я позвонил, чтобы поблагодарить за милую записку и завтрак. Спасибо! Как ты там? — Я в порядке. Закончу здесь одно дело и поеду домой, к тебе, Серёж. Так что часа через три-четыре жди меня, хорошо? — Хорошо. Я люблю тебя. — А я люблю тебя. Давай, скоро буду, — Игорь, всё еще улыбаясь, кладёт трубку. Но, заметив, как на него удивлённо пялится половина участка, он нацепляет на лицо грозную маску и строгим басом говорит. — Вам что, совсем делать нечего? И все сразу приходят в себя, отворачиваясь и занимаясь своими делами, но не переставая перешёптываться. А Гром хватает все нужные бумажки и выходит, собираясь ехать на место преступления, где его уже ждут Прокопенко и Дубин.***
К собственному разочарованию, Игорь не успевает вернуться к пяти. Но он вырвал несколько минут, чтобы позвонить Серёже и предупредить его. Гром приходит домой без двадцати шесть, сразу же попадая в объятия встревоженного Разумовского. Конечно, у парня было два повода, чтобы переживать: грядущее возвращение в больницу на приём и задержка Игоря по неизвестным причинам. Серёжа буквально прилипает к нему, прижавшись и не отпуская, в своей манере обхватывая Грома руками и ногами, из-за чего Игорь улыбается и придерживает Разумовского, чтобы тот не упал. Когда парень его отпускает, смущённо улыбаясь и очаровательным жестом заправляя прядь волос за ухо, Гром замечает, что Серёжа уже переоделся в уличную одежду, а на его руке болтается резинка для волос. Разумовский тихо произносит: — Привет. Я… спасибо за завтрак. Как ты? Что-то случилось? — Всё в порядке, — когда Игорь начинает говорить, Серёжа берёт свою расчёску, начиная приводить в порядок волосы. Судя по всему, впервые за долгое время. — Просто нужно было съездить на место преступления, собрать показания и прочая ерунда, это обычное дело. И, Серый, минут через двадцать нам нужно будет выезжать в больницу. Поедем вместе, ты не против? При упоминании больницы руки Разумовского опускаются, будто бы у него резко закончились силы. Но Серёжа отвечает: — Да, я… я помню. Я готов. И спасибо, что поедешь со мной. Честно, м… м-мне страшно, — на последних словах голос срывается, а парень отворачивается, начиная связывать волосы в хвост на затылке. Гром делает шаг, подходя ближе к Разумовскому, но не пытается дотронуться до него; он знает, что если Серёжа захочет, он сам обнимет. — Серёж, я буду рядом. Я буду ждать тебя там, и ты выйдешь, и мы поедем домой. Ты там пробудешь час. А дальше можно будет забыть об этом на неделю. И ты очень, очень сильный. Ты справишься, обязательно справишься, а я буду рядом, чтобы помочь, если потребуется. Разумовский поворачивается, и они сталкиваются нос к носу, но не пытаются отойти друг от друга. Губы у Серёжи мелко дрожат. — А если у меня начнётся паническая атака? Или… — он отводит взгляд, явно сдерживая слёзы. — Воспоминания… о… ну, о том случае… Игорь, не выдержав, берёт его руку в свою, а Разумовский и вовсе делает еще маленький шаг вперёд, обнимая Грома. Игорь, стараясь придать своему голосу уверенность, говорит: — Всё будет хорошо. Мы справимся. Вместе. Спустя пять минут они выходят из квартиры.***
Гром нервничает, хоть и пытается ободряюще улыбнуться Серёже, когда тот заходит в кабинет и кидает последний несчастный взгляд на него. Когда дверь закрывается, с лица Игоря сползает улыбка, и он прикрывает голову руками, давая себе время, чтобы восстановиться и снова поддерживать Разумовского. Потом Гром смотрит на часы, и у него есть ещё пятьдесят пять минут до момента, когда Серёжа выйдет. И он, недолго думая, отходит в дальний угол коридора и набирает номер Юли. Та сразу же отвечает, увлекая своим быстрым говором. Игорь ни секунды не жалеет, что позвонил Пчёлкиной. С ней говорить приятно, ведь Юля всегда найдёт, о чём рассказать, завлекая в интересный мир блогерства, съемок и добычи разной информации. Через час они прощаются, и Гром ждёт, пока выйдет Серёжа. Дверь кабинета открывается сразу же, и Игорь встаёт, делая несколько шагов в сторону парня. Он явно плакал. Глаза и нос отёкшие и покрасневшие, и Разумовский, подойдя ближе к Игорю, берёт его за руку и всхлипывает. Гром, наплевав на то, что они в общественном месте и что могут поползти слухи, обнимает Серёжу, на что тот утыкается лицом в его плечо и всхлипывает. Стоят они так недолго; Разумовский отстраняется, вытирая длинными пальцами слёзы, и бормочет что-то в духе: «мне неловко здесь стоять, поехали домой». Игорю не нужно повторять дважды, и они выходят из больницы, быстро ловят такси и едут в его квартиру. Дома Серёжа тихо говорит, что пойдёт в душ, но не будет запирать дверь, прося, чтобы Гром прислушивался и пришёл, если Разумовскому станет плохо и он упадёт. Игорь кивает и идёт готовить ужин, не забывая проверять, в норме ли Серёжа. Когда парень выходит из ванной, Гром уже заканчивает с едой; на столе стоят овощной салат и коронное блюдо Игоря – пельмени. Разумовский слабо улыбается, смотря на стол, а потом из его груди вырывается полувсхлип-полустон, и Серёжа, стыдливо прикрыв лицо руками, начинает плакать в голос. Гром быстро откидывает всё, что держал в руках, и подходит к парню, поглаживая его по плечу. — Серёж, ты знаешь, что можешь рассказать мне про что угодно, если захочешь? Я понимаю, что терапия – это очень сложно. И я здесь, чтобы помочь тебе. Помни об этом, прошу. Разумовский в ответ кивает, судорожно вытирая слёзы, которые никак не хотят заканчиваться. А потом, с трудом выговаривая слова, шепчет: — Игорь… а ч-что, если м-мне не станет легче? Е-если всё останется в-вот т-т-так. Мои р-расстройства не лечатся, п-понимаешь? Может, м-мне ник-когда лучше н-не станет. И сколько т-ты будешь р-рядом со мной? М-месяц? Д-два? Г-год? К-когда тебе это н-надоест? Когда т-ты от м-меня устанешь? Выпалив это, Серёжа снова закрывает лицо руками, рыдая и трясясь. Игоря удивляют эти слова, ведь у него в голове и мысли не было об этом. Но он быстро берёт себя в руки и говорит: — Тебе станет легче. И я пробуду рядом столько, сколько потребуется. Я не брошу тебя из-за твоих болезней, слышишь? Я не устал от тебя. Я тебя люблю, и я хочу быть рядом. Я хочу, это всё не из жалости или чего-то такого. И ты поправишься. И всё будет хорошо. — А если н-нет? — Серёж, я всё равно буду рядом, если ты того захочешь. Разумовский поднимает голову и смотрит на Игоря, и у Грома сердце сжимается; ярко-голубые глаза выделяются на фоне покрасневшей кожи, а сам взгляд загнанный, как у побитой собаки. Игорь тянется и вытирает чужие слёзы, а Серёжа слабо улыбается на этот жест, не переставая плакать. Потом Разумовский прерывисто вздыхает, будто бы собирая осколки себя воедино, и говорит: — Ты приготовил ужин. Спасибо тебе. Давай, наверное, есть, пока оно не совсем остыло? Гром кивает, отодвигает для Серёжи стул, получая в ответ смущённую улыбку и тихую благодарность, и садится с другой стороны стола. Едят они молча, а Разумовский почти успокаивается, только изредка всхлипывая и вытирая оставшиеся слёзы. После ужина Серёжа вызывается помыть посуду, поэтому они работают вдвоём: парень моет, Игорь вытирает тарелки и чашки, затем отходя к шкафу и расставляя их на полке. После этого они перемещаются на диван и включают какой-то милый и бессмысленный фильм. Разумовский клюёт носом, кажется, засыпая после долгой истерики, но к середине фильма оживает, внимательно наблюдая за происходящем на экране. Спустя пять минут он глубокомысленно выдаёт: — Что за херню мы смотрим? Гром поворачивается к Серёже, вглядываясь в его лицо, пытаясь понять, в чем причина такой резкой перемены. Парень не так уж и часто ругается, в отличие от Птицы. Точно. Вот тут-то он и понимает, что Птиц вернулся. Игорь смеётся, а Разумовский выпрямляется и тянется, красиво выгибая спину и вытягивая руки; потом Птица встаёт и говорит: — Я эту фигню смотреть не собираюсь. Пошли за шавой. Гром поднимает брови, отвечая: — За чем? — За шавермой, ну, — Разумовский идёт к своему рюкзаку, начиная там что-то искать. Затем, доставая какую-то маленькую коробочку, победно ухмыляясь, он направляется в ванную, оттуда говоря дальше. — Серёге твои круассаны сладкие, которые ты утром принёс, очень понравились, а мне было так сладко, что кошмар. Я хочу шавермы. Ты каждый день эту дрянь ешь, и ничего. А я тоже хочу. — Ладно, пошли, — со смехом в голосе отвечает Игорь. Вскоре из ванной выходит Птица, смотря на Грома уже жёлтыми глазами и произнося: — А Серёга молодец, однако. Мои линзы не забыл.***
Уже спустя десять минут они идут по тёмным улочкам Питера. Разумовский с интересом разглядывает обстановку, а Игорь уверенным шагом идёт к ларьку с его любимой шавермой. Подойдя к нужному месту, Птиц уверенно произносит, смотря на Грома: — Мне любую, только без картошки. Игорь ухмыляется и делает заказ. Получив две шавермы, они идут на крышу, с которой открывается шикарный вид на Исаакиевский собор. Птиц несколько секунд любуется на ночной Питер, а потом плюхается на бетонный блок, на котором Игорь любит сидеть, и шуточно-серьёзным тоном говорит: — Если я отравлюсь, то лечить меня ты будешь. Гром кивает и надкусывает свою шаву. Разумовский тоже осторожно пробует, тщательно пережёвывает, а потом кусает ещё раз, закатывая глаза и бормоча что-то про «это еда богов». Игорь начинает по-доброму смеяться, отвечая «я рад, что тебе нравится», и Птица смотрит на Игоря, а потом шуточно толкает его в плечо, и, не получив никакой реакции, машет на него рукой и продолжает есть. Когда Гром перестает смеяться, Птица уже съедает половину шавермы. А Игорь, с улыбкой смотря на него, говорит: — Птиц, я тебя просто обожаю. Разумовский фыркает в ответ. Они потом ещё час сидят и смотрят на красивый ночной город.***
Обратно, к дому, они идут другим путём, чтобы было интереснее. Птица торопливо щебечет, а Игорь улыбается этому своему сравнению и словам парня, что-то увлечённо рассказывающего. Вскоре история заканчивается, и Гром, своим ответом показав, что он слушал речь Разумовского, погружается в своим мысли, пока Птиц не останавливается. Игорь оборачивается и смотрит в глаза Разумовскому, потом переводя взгляд на хитрую и невероятно красивую усмешку. Гром опирается плечом о стену и догадывается, что сделает парень прямо сейчас. Игорь широко ухмыляется и готов поспорить, что Птиц его поцелует. Так, как умеет только он. Разумовский делает шаг вперёд, снова заглядывая в глаза и прижимая Грома к стене, а затем шёпотом произнося: — Чё ржёшь? Игорь сдерживает желание рассмеяться в голос и тихо отвечает: — Целуй уже. И Птиц, на удивление, слушается, накрывая его губы своими. А Грому давно не было так хорошо. Разумовский кладёт свои руки на талию Игоря, прижимая его ближе к себе. Гром позволяет это сделать, в ответ также обнимая его. Поцелуи с Птицей всегда были… другими. И Игорь очень любит их. Разумовский чуть прикусывает чужую губу, а Игорь отрывается на секунду, чтобы шумно выдохнуть и продолжить. У Птицы всегда получается найти эту грань между грубостью и нежностью, и даже сейчас, в тысячный раз, у Грома бегут мурашки по спине, когда Разумовский снова целует его. Когда Птиц отстраняется, они долго смотрят друг другу в глаза. Игорь внимательно рассматривает жёлтые глаза в полумраке улицы, пока парень не прерывает его тихим: — Я люблю тебя. Гром улыбается, утыкаясь носом в шею Разумовскому, и шепчет: — Я тоже. И домой они идут за руку.