His Darkest Devotion

      Молли моргнула, когда обереги принесли ей новость о том, кто был на дальнем краю их временного лагеря за пределами маггловского города Манчестер. Она бросила взгляд на Артура, когда он подошел к ней, и почувствовала, как их связь вибрирует от сомнения.       — Как думаешь, почему он здесь? — пробормотала она.       — Должно быть, это как-то связано с Джеймсом и Лили, — Сириус подскочил к ним прежде, чем Артур успел ответить. — Я имею в виду, что в последнее время больше ничего действительно важного не происходило, не так ли? Может быть, помилования всё-таки оказались фальшивыми.       Артур поймал взгляд Молли и покачал головой. Молли кивнула в ответ. Никто из них на самом деле не думал, что визит Альбуса будет иметь к этому какое-то отношение, но спорить с Сириусом стало почти невозможно с тех пор, как Джеймс и Лили уехали. Он был одинок, беспокоен и полон решимости «хоть что-нибудь сделать» — и это плохое сочетание.       — Мы узнаем наверняка, только если пойдём и выясним, чего он хочет, — сказал Артур. Метка его души — яркое пламя — на секунду замерцала на его правой руке, и Молли ощутила волну его безмолвной силы. Она улыбнулась. Она действительно любила своего мужчину, и с того момента, как их четырёхкратная связь была завершена, она никогда не сомневалась, что они смогут преодолеть любые препятствия, работая вместе.       — Я пойду.       Молли предпочла бы, чтобы Сириус остался, но правда в том, что они действительно не смогли бы заставить его сделать это. Поэтому она просто кивнула, и они вместе пошли к краю лагеря. Вокруг них была мостовая, асфальт, холодный камень и сталь. В заброшенном здании, которое стояло позади них, не было и следа деревьев или иных признаков жизни. Молли ненавидела это, но ещё больше она ненавидела бы жизнь под властью Реддла.       Альбус появился в тот момент, когда они пересекли черту оберегов. Он одарил их улыбкой, которая казалась слабее, чем Молли когда-либо видела, и в его глазах совсем не было блеска.       — Добрый вечер, Молли, Артур, Сириус. Остальные здесь?       — Они отправились в город, чтобы выкрасть еду у магглов, — Артур хлопнул Альбуса по плечу. — И всё же, я рад тебя видеть. Хочешь что-нибудь поесть?       — Нельзя упускать шанс попробовать стряпню Молли Уизли.       Но Альбус был спокоен и рассеян на протяжении всей трапезы, ел и механически хвалил её. Молли когда-то думала, что он будет чувствовать себя как дома где угодно: в Хогвартсе, или в самом разгаре битвы, или в золотом мире за созданным ими порталом, или — как сейчас — посреди того, что Сириус называл «автостоянкой», поедая тушёное мясо, приготовленное на костре. Здесь, однако, он казался напряжённым и натянутым и плохо вписывался в окружающую среду.       Наконец он отставил посуду в сторону и сказал:       — Боюсь, мне придется раскрыть вам секрет, который я хранил долгое время. Я бы не стал раскрывать его сейчас, потому что когда-то обещал, что никогда этого не сделаю. Это вопрос конфиденциальности. Но… Война не уважает секретов.       — Не терпит, верно, — сказала Молли, взглянув на Артура. Все они сидели на трансфигурированных стульях, однако Сириус занял табурет. Он никогда не был хорош в Трансфигурации — за исключением той, что превратила его в анимага — потому что он всегда спешил. — Но это звучит особенно серьёзно. Не так ли, Альбус?       — Да, — Альбус, казалось, собрался с духом. — Это касается родственной души Гарри.       Сириус немного оживился.       — Ты нашёл её? Я знаю, что бедный ребёнок был ужасно одинок. И это может быть единственной вещью, которая выведет его из-под контроля Реддла. Старые законы гласят, что никто не может встать между родственными душами.       Молли кивнула и начала было добавлять свою поддержку, но замолчала, увидев, как мрачно сжались губы Альбуса.       — Так ты не нашёл её? — прошептала она.       — Боюсь, что Орден Феникса стал жертвой обмана. Обмана, начатого мной, Лили и Джеймсом из лучших побуждений, но теперь оказавшегося бесполезным. Альбус поднял с земли кусок гравия и бросил его в огонь. — Мы знаем родственную душу Гарри с самого его рождения. Он носит это имя на запястье.       Тихий звук испугал Молли. Только взглянув на Сириуса, она поняла, что тот рычит и наклоняется вперёд, словно собирается перепрыгнуть через костёр и разорвать Альбусу горло.       — Лучше бы у тебя была чертовски веская причина для этого, — прошептал Сириус. — Разлучать родственные души — преступление, и ты это знаешь.       Альбус заметно напрягся, прежде чем повернуться к Сириусу.       — Его имя — Том Марволо Реддл.       Молли чувствовала себя так, словно мир ушёл у неё из-под ног. Реддл был родственной душой Гарри? Она протянула дрожащую руку и почувствовала, как под ней появилось твёрдое плечо Артура. Молли прислонилась к нему, дрожа, потрясённая. Артур успокаивающе погладил её по волосам, прежде чем спросить:       — И Реддл не в курсе?       — Нет. Вот почему мы поощряли успехи Гарри в квиддиче и распространяли слух, что его родственная душа была женщиной, — взгляд Альбуса блуждал между ними. — Все знают, что Реддл считает Квиддич глупым и опасным видом спорта, и он никогда не посмотрит дважды на тех, кто этим занимается. И чем больше людей будут иметь совершенно неверное представление о родственной душе Гарри, тем лучше.       — Послушай, Альбус, — перебил его Сириус. — Я видел метку души Гарри. Это гигантский феникс на руке. Это не может быть…       — Ты помнишь, Сириус, что видел её до того, как ему исполнилось пятнадцать?       Сириус колебался.       — Ну, нет. Но меня изгнали как раз перед тем, как он отправился в Хогвартс. В любом случае, примерно в это время большинство детей начинают показывать свои метки души. — Молли кивнула. Считалось вульгарным для людей моложе этого возраста выставлять их напоказ, особенно если это были имена или уникальные изображения. Это была форма хвастовства тем, что они уже знали, кто их родственные души, в отличие от тех, у кого были более двусмысленные отметки, и кому, возможно, придётся потратить годы на поиски.       — Это потому, что тогда у него не было образа. Изображение феникса — это татуировка, которую Гарри получил от маггловского художника. — Альбус тяжело откинулся на свою сторону костра. — Гарри сделал так, чтобы люди обратили на это внимание, поверили, что это была его метка души, и не утруждали себя поиском чего-то ещё на его коже.       — Он… он получил идею, что он должен сделать это от тебя, не так ли? — спросила Молли. Она ненавидела неуверенность в своем голосе.       — Конечно, так оно и было, — Альбус серьёзно наблюдал за ней. — Мы не можем справиться с Томом Реддлом в его нынешнем состоянии. Ты хочешь знать, каким он был бы, если бы обрел четырёхкратную магическую силу?       — Нет, но …Альбус. Удерживать молодого человека от его второй половинки…       — Я отказался от своей родственной души ради блага мира, Молли, — В голосе Альбуса слышалась усталость. — Я знаю, какую жертву мы потребовали от Гарри. Это очень трудный вопрос. Но это лучше, чем обречь мир на гибель.       — Но тебе не удалось, не так ли? — спросил Сириус. Он скрестил руки на груди так, что почти прижимал их к себе. — Гарри сейчас под контролем Реддла, и, судя по тому, что он спас жизнь ублюдку, он может подружиться со своей второй половинкой.       — Я не могу предотвратить тот факт, что Реддл всё ещё жив, или что Гарри может захотеть защитить его, — Альбус смотрел вдаль. — Я бы никогда не предпринял попытку убийства, если бы не был в отчаянии. Я знаю, что смерть родственной души наносит рану, которая не заживёт никогда. И я не хочу убивать Гарри сейчас. Но я намерен держать их порознь.       — По этой причине ты рассказал нам это? — спросил Артур. Молли чуть не подпрыгнула. Если не считать едва уловимой вибрации через связь, которая говорила о его успокаивающей силе, она почти забыла, что её муж тоже был там.       — Да, — Альбус взглянул на них. —Лили и Джеймс… Ну, я понимаю, что они чувствовали, когда их помиловали после девяти лет бегства, но это затуманило их умы. Они ничего не говорили о том, чтобы побудить Гарри заняться Реддлом, но и не были со мной так откровенны, как мне хотелось бы. А Том очарователен. В его обществе Лили и Джеймс вполне могут передумать.       — Не могут, — Молли была тверда в этом вопросе. — Только не Лили и Джеймс.       — Ты не знаешь наверняка, Молли. Они могут убедить себя, что единственное, что имеет значение — это то, что Гарри счастлив, — Сириус наклонился вперёд. — У тебя было достаточно проблем с тем, чтобы заставить их согласиться сохранить секрет в первую очередь, не так ли, Альбус?       — Ты слишком хорошо знаешь меня и их, старый друг, — пробормотал Альбус. — Да. Они, конечно, пришли в ужас, когда увидели имя на запястье своего ребёнка, но Лили сначала была за то, чтобы найти в этом деле компромисс. Затем Реддл более открыто показал своё предубеждение против магглов, и Лили передумала. Но если бы она не знала, что Реддл неспособен любить, то, я думаю, могла бы надавить на Гарри, чтобы дать этому мужчине шанс.       — По крайней мере, нам не нужно беспокоиться о четырёхкратной магической силе, — задумчиво сказал Артур. — Если Реддл действительно не может любить, самое большее, о чем нам нужно беспокоиться — это удвоение. Если Гарри полюбит его.       — Даже этого кошмара мы не хотим, — прямо сказал Сириус. — Но что мы можем сделать, Альбус? Поскольку сейчас мы живём на расстоянии от Гарри, Лили и Джеймса, они, вероятно, будут иметь на него больше влияния.       — Вы действовали как родители Гарри до вашего недавнего изгнания, Молли и Артур. И ты пострадал за свои убеждения больше, чем Лили и Джеймс, Сириус. Я бы хотел, чтобы вы оказали на него давление таким образом. И скажите Рону и Гермионе. Они — его лучшие друзья, и были самыми близкими для Гарри в течение семи лет. Этого должно быть достаточно, чтобы понять, что никто не одобряет этот… Союз.       — А Гарри одобряет? — спросила Молли.       Она подумала, что это разумный, практичный вопрос, но он заставил Альбуса нахмуриться и покачать головой.       — Если бы я мог сказать это, Молли, я бы чувствовал себя намного спокойнее. Но я ничего не знаю, ни в чём не могу быть уверен. Я знаю только, что в последний раз, когда я его видел, Гарри был так же сильно против Реддла, как и всегда. И он мог бы уже давно заслужить особое отношение к себе — если бы захотел — просто открыв правду. Я должен верить, что, несмотря на его склонность ценить жизнь выше свободы, он всё ещё верен Ордену.       — Тогда зачем тебе нужно, чтобы мы оказывали на него давление?       – Чтобы убедиться, что он остаётся верным. Что он не поддаётся искушению, — Альбус поднял руку, когда Молли открыла рот. — Я согласен, Молли. Я знаю, что скрывать одну родственную душу от другой предосудительно. Но я не могу предоставить лучшего решения.       Молли склонила голову. Она не могла сказать, что магия, или судьба, или что бы там ни создавало душевные метки — убеждения различались —всегда знала лучше, иначе её собственный милый Чарли не остался бы с отметиной души, которая была чёрной при рождении, указывая на то, что его родственная душа умерла ещё до его появления на свет. Билл не был бы в паре с кем-то, кого Молли находила слишком легкомысленным, и кто помешал Биллу присоединиться к Ордену.       Но в конце концов она согласилась не из-за веры в Альбуса или беспокойства о родственных душах. Она думала о Гарри и о счастье, которое ему понадобилось бы в жизни, если бы у него не было своей второй половинки.       Это счастье должно включать в себя его лучших друзей.       — Я поговорю с Роном и Гермионой, — тихо сказала она.

* * *

      — Прошу прощения, Министр, но мне кажется, нам нужно обсудить кое-что, не имеющее отношения к закону о драконьих заповедниках.       Том откинулся на спинку кресла со слабой улыбкой.       — Ах, да, мадам Мунвелл. У вас было что-то, что хотелось бы вынести вперёд?       Селена Мунвелл прищурилась на него и стукнула палкой по полу. Её дочь Пандора вышла замуж за члена семьи Лавгуд, но в Селене не было ничего от того мечтательного вида, который был у Пандоры. Она была грозным противником или была бы им, если бы Том не умел предсказывать каждый её шаг за несколько дней вперёд.       — Я говорю об обвинениях в газете против Вас, министр.       — Обвинениях? Я ничего не видел, мадам Мунвелл.       — Ты же знаешь, Реддл, что мы говорим об интервью, которое юный Поттер дал Скитер. Как ты смеешь пытаться соблазнить кого-то молодого, невинного и верного второй половинке?       Ах, да, всё это было так печально предсказуемо. Том переводил взгляд с одного лица на другое и ловил взгляд за взглядом, хотя через несколько мгновений их взгляды соскользнули с него. Они могут позволить Мунвелл возглавить атаку и притвориться, что поддерживают её, но они не смогут противостоять ему.       Том позволил им увидеть правду в его глазах — что они всегда будут недостойны быть его противниками — а затем снова повернулся к Мунвелл. Её седые волосы были собраны в пучок, а большие серебряные серьги в виде полумесяца свисали с мочек, но это были лишь незначительные личные эксцентричности. Том должен был видеть в ней воплощение публики, которая будет думать, что эти нелепые вопросы работают.       — Может быть, Вы дадите мне знать, почему считаете это обольщением, мадам Мунвелл?       — Мальчик почти так это и назвал, Реддл!       — И всё же я не помню, чтобы он действительно использовал это слово в своей статье, — Том улыбнулся и встал, кивнув Мунвелл через пространство разделявших их галерей. — Возможно, я совершил несколько неосторожностей, но я бы сделал то же самое с любым моим аврором или телохранителем, который получил травмы, защищая меня. Вы хотите сказать, что мне не следовало ждать у его постели в больнице Святого Мунго или давать ему больше денег или лучшую работу за услуги, которые он мне оказал?       Мунвелл заколебалась на этом. Она знала так же хорошо, как и Том, что не было законов, запрещающих то, что он сделал. Только обычаи — обычаи, которые некоторые люди уже давно отбросили как бессмысленно традиционные. — Я знаю, что я читала, сэр.       — Но я должен напомнить Вам, что смысл слов на странице имеет то самое значение, которое в них вкладывается, — тихо сказал Том. — Гарри Поттер чувствовал себя неуютно рядом со мной. Очень хорошо. Я смягчу своё поведение. Но это не значит, что я сделал что-то не так, нарушил законы или пересёк границы. И это не значит, что я должен был позволить ему продолжать получать его прежнюю, небольшую зарплату или бросить его на холодную милость Целителей без объяснения причин. Есть традиция, которая ведёт нас, и есть сострадание, которое я всегда считаю высшим благом.       Это заставило людей позади Мунвелл снова повернуться. Том посмотрел на них спокойным, безразличным взглядом, и они отпрянули от него, как тараканы от яркого света.       Они ненавидели его так же сильно, как и нуждались в нём. С другой стороны, они знали, что если он уйдёт и один из них попытается занять пост Министра, они будут сражаться до тех пор, пока волшебный мир не сгорит дотла. Том забавлялся, поощряя их потомственную ненависть, недоверие к другим волшебным семьям и гордость, которая шептала им, что некто, обладающий именем старого врага не должен командовать ими.       Так их было намного легче контролировать. И ему было так легко удерживать своё место наверху.       — Мне нужны Ваши извинения перед мистером Поттером.       Том снова перевёл взгляд на Мунвелл.       — Публичные?       — Конечно, публичные! Вы и так уже доставили бедному мальчику немало неудобств своими «интимными моментами»!       Том почувствовал, как его губы слегка скривились при мысли о том, что Поттер подстроил его собственное отравление в лесу или падение здания Святого Мунго ему на голову, но его разум уже гудел от способов обратить требования Мунвелл в свою пользу. Он кивнул.       — Очень хорошо. Вы понимаете, что это может ещё больше смутить мистера Поттера?       — Нет, если он такой же светлый, каким кажется. Он захочет, чтобы всё было сделано правильно и безо всякой болтовни за закрытыми дверями! Имейте в виду, что вы не родственная душа мальчика, сэр.       Ещё более жаль. Том кивнул и изобразил на лице то выражение, которое они ожидали бы увидеть на нём — сложную смесь задумчивости и самоосуждения, которую должен был бы носить человек, нарушивший древние обычаи. Они думали, что он такой же, как они — послушный узам традиции, потому что изображал себя кем-то, кто чтит обычаи чистокровных. — Конечно, мадам Мунвелл. Я придумаю что-нибудь подходящее.       Он развернулся после ещё нескольких примирительных звуков и направился к двери. Люди наблюдали за ним, но потом сделали вид, что их там не было. Все они отступили назад. Никто не осмеливался бросить ему вызов.       Том никогда не любил чистокровных традиций. Он использовал их, когда они сглаживали его путь, и беззаботно ломал их, когда они этого не делали. Но они образовывали полезные цепи на шеях прирожденных дураков — он признавал это — и иногда это означало, что им была необходима небольшая уступка.       В таком случае…       Том улыбнулся. Он сомневался, что Гарри, которому, в конце концов, придётся принять на себя основную тяжесть его «извинений», согласится с мадам Мунвелл относительно надлежащей формы для этого.

* * *

      — Мистер Поттер. Миссис Поттер. Гарри.       Гарри сжал в кулаке маленький сундучок, который нёс. Тот был нагружен мебелью, сжатой при помощи заклинания. Он провёл приятный день в магазинах с родителями, выбирая мебель и одежду — а также книги (на этом настаивала его мама) — которые устроили бы их и позволили бы им поселиться в просторной квартире, которую Реддл навязал Гарри. На какое-то время ему удалось забыть о Реддле, несмотря на шёпот, который преследовал их в магазинах. Но теперь, когда Реддл прислонился к входной двери здания, в котором находилась его квартира, мысли вернулись, как игнорируемый ожог, который снова начал болеть.       И в тысячу раз хуже стало, когда Реддл шагнул вперёд и отвесил элегантный поклон.       Гарри почувствовал, как всё его тело содрогнулось. Реддл, уделявший ему так много внимания — да ещё посреди этой чёртовой улицы, где мог пройти кто угодно, а авроры, вероятно, наблюдали за ним — заставил его почувствовать слабость и тошноту. Это было именно то, чего его учили избегать. Реддл никогда не должен был смотреть на него, никогда не должен был знать о его существовании.       — Гарри, — снова нараспев произнёс тот, — Я хотел принести Вам свои самые искренние извинения за то, что заставил Вас чувствовать себя неловко. Я должен был понять, что кто-то, выросший в столь традиционной среде, будет чувствовать себя преданным только своей родственной половинке и посвятит себя жизни в благочестивом одиночестве, зная, что не может её заполучить. В конце концов, Вы даже ни с кем не встречались в Хогвартсе. Я неправильно понял, с кем имею дело. Если я могу что-то сделать, чтобы искупить свои ошибки, Вам нужно только сказать.       Традиционная среда. Гарри едва сдержался, чтобы не дёрнуться. Конечно, Реддл не мог знать, каким на самом деле было его воспитание, но он чертовски хорошо знал, что оно не было традиционным — особенно учитывая, что родители Гарри были в изгнании с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать.       И Реддл раскрыл информацию о личной жизни Гарри всем, кто слушал — информацию, которая не была включена в статьи. Гарри ужасно хотелось подойти и ударить ублюдка по носу.       Он не был бы таким красивым, если бы ему пришлось заставить кого-то исправлять ему нос после того, как я его сломаю.       Но они были на публике, под пристальными взглядами, большую часть которые Гарри скорее всего даже не видел. У него не было другого выбора, кроме как склонить голову и сказать:       — Вы заставили меня почувствовать себя неловко в прошлом, министр Реддл, но я уверен, что это было непреднамеренно. И больше мне от Вас ничего не нужно. Вы и так уже дали мне многое.       — Хорошо, — Реддл выпрямился. — Я лишь хочу помочь Вам, Гарри. Ваш полный потенциал был подавлен людьми, которые Вас не понимают, и я должен включить себя в это число. Я увидел, что Вы работаете в Отделе Магических Игр и Спорта, и по глупости пришёл к выводу, что Вы ничего не стоите. Позвольте мне сейчас исправить эту ошибку.       Эти слова издалека прозвучали вежливо, и Гарри даже услышал, как его мать издала слабый вопросительный звук позади него, вероятно, поражённая вежливостью Реддла. Гарри стоял достаточно близко, чтобы разглядеть, как блестят его глаза. Он наслаждался каждой минутой, и похоть, с которой он изучал Гарри в больнице, всё ещё была там.       — В этом нет необходимости, Министр. Всё было понятно. Я не хочу, чтобы Вы думали…       — Есть одна вещь, в которой он мог бы нам помочь, — резко сказала Лили, заставив Гарри подпрыгнуть. — Насколько я понимаю, именно Вы подарили Гарри эту квартиру, Министр?       — Да, я.       — Тогда, возможно, Вы могли бы зайти и дать нам совет по поводу декора. Мы никогда не жили в подобном месте, разве что в коттедже, но прошло уже девять лет с тех пор. У нас есть мебель и предпочитаемые цвета, но было бы неплохо, если бы кто-то дал нам совет по поводу расположения всего этого.       — С превеликим удовольствием, миссис Поттер, — сказал Реддл, ещё раз поклонившись и протягивая руку. Гарри был уверен, что это заставило некоторых наблюдателей задохнуться — по крайней мере, если они были чистокровными. Такая вежливость не часто оказывалась магглорожденным.       Но Лили взяла Реддла за руку так, словно делала это каждый день, и пошла впереди них в квартиру. Реддл оглянулся один раз — глаза его были полны веселья — и сделал лёгкий манящий жест одним пальцем.       — Что, чёрт возьми, она делает?, — Гарри прошипел отцу, когда они последовали за ней. Если это был какой-то план, то его точно не посвящали в него!       — Кое-что, что она сказала мне прошлой ночью в больнице, после того, как ты лёг спать, — Джеймс выглядел крайне неловко, но двигался, не желая проводить на публике больше времени, чем Гарри. — Что тот, кто так много сделал для тебя, может быть, и не так уж плох. И человек, который ошибался в чём-то одном, может ошибаться и в другом.       Глаза Гарри расширились, но он попытался идти нормально — на случай, если один из наблюдающих за ним авроров окажется более проницательным, чем остальные.       Дамблдор. Его мать говорила о Дамблдоре. Она осознавала, что тот был неправ, сказав, что Реддл никогда не смягчится и никогда не простит никого, кто был в Ордене Феникса. Так что Дамблдор также может ошибаться и насчёт состояния сердца Реддла.       — Но она всё равно не может хотеть…       — Я думаю, она хочет, чтобы кто-то дал нам совет прямо сейчас.       Гарри кивнул и замолчал, услышав скрытый упрёк в голосе отца. Джеймс был прав. Лучше отрицать информацию наблюдающим за ними акулам, чем выдавать что-то, что может передаться Реддлу и выдать ему правду там, где ничего другого не было.       Но часть его всё ещё горела. Он был уверен, что мать хотела сделать его счастливым. Так было всегда.       Но он не хотел, чтобы она вмешивалась.

* * *

      — Мой муж и сын хотят, чтобы гостиная была оформлена в чисто гриффиндорских тонах, но у меня более утончённый вкус — как, надеюсь, и у Вас, министр Реддл.       Том поймал себя на том, что улыбается.       — Да, миссис Поттер, я знаю. Что вы скажете о смеси коричневого и красного? Земные тона? Это сделало бы гостиную уютнее, а спальни, конечно, можно было бы сделать более светлыми и воздушными.       — Прекрасная идея, министр Реддл.       Лили Поттер была интригующей соперницей, с широко раскрытыми глазами, простодушными вопросами и улыбкой, которая, казалось, никогда не ослабевала. Том потратил несколько минут на обдумывание того, чего она на самом деле хотела, прежде чем решил, что знает.       Она пыталась понять, пойдут ли Гарри на пользу его изменения. И если бы она решила, что так и будет, Том полагал, что она полностью поощряла бы своего сына подчиняться им.       Так что Том заискивал. Он соглашался с некоторыми её решениями, но мягко бросал вызов другим и создавал иллюзию того, как может выглядеть комната с теми цветами или мебелью, которые она хотела, что, как он знал, она сделать не могла. Брови Лили Поттер поднялись ещё выше, и она задумчиво посмотрела на него, когда они приблизились к концу одной особенно большой спальни.       — Гарри описал это как квартиру, но это больше похоже на дом, который занимает целый этаж здания.       — Разве? Я этого не заметил.       Это вызвало у него искреннюю, хотя и слабую, улыбку. Затем Лили бросила играть и спросила:       — Почему Вы так сильно желаете заполучить моего сына, Министр? И Вам не нужно притворяться, что это не так. Я видела выражение Ваших глаз.       Том подумал об этом и решил, что подойдёт только часть правды. Хотя ни в одном из досье на Поттеров не говорилось, что у Лили Поттер был какой-либо талант к легилименции, она казалась человеком, который сумеет поймать на обмане.       — Я желаю заполучить его, потому что он единственный доступный мне магический равный, которого я когда-либо встречал.       — Доступный?       — Эмоционально доступный, миссис Поттер. Это правда, что он предан памяти или образу своей родственной души. — Лицо Лили приобрело патину печали, которую Том счёл достаточно интересной. По крайней мере, это указывало на то, что родители Гарри, похоже, верили так же, как и он, что его родственная душа никогда не примет его. — У всех остальных, кто был рядом со мной у власти, была родственная душа или, ну… Существовала, но была на противоположной стороне.       — Как и Гарри, до недавнего времени.       — Он никогда не придерживался тех же идеалов, иначе он ни за что бы не спас мне жизнь. Возможно, в первый раз, когда его тоже ждала опасность… Но во второй? Нет.       — Он сказал мне, что сделал это отчасти потому, что боялся, что в отравлении обвинят его самого. — Судя по тону её голоса, у Лили Поттер были свои подозрения относительно этого события.       Том улыбнулся.       — Да, именно это он и сказал бы Вам. Вы ему верите?       Лили выпрямилась и повернулась, чтобы посмотреть на него. Её взгляд был прямым и сверкающим. На мгновение Том порадовался, что Гарри унаследовал эти глаза столь разных оттенков. Было бы досадно, если бы Том сталкивался с таким взглядом каждый раз, когда смотрел в них.       С другой стороны, Лили Поттер была уверена в себе отчасти потому, что у неё была родственная душа — Том был уверен. В Гарри была та же голодная тоска, что и в…       Что и в нём.       Это вызвало бы у Тома разочарование, если бы он позволил этому случиться. Как Гарри мог не отреагировать на родство между ними? Как он мог этого не почувствовать?       — Гарри всегда был сострадающим, — сказала Лили, снова привлекая внимание Тома. — Он ненавидел убивать животных ради ингредиентов для зелий. Это одна из причин, по которой для него не было жертвой плохо учиться на таких уроках.       — Он нарочно плохо учился. Я это знал. А теперь скажите мне, почему.       Судя по тому, как слегка расширились глаза Лили, она не собиралась этого рассказывать. Но она снова слабо улыбнулась и покачала головой.       — Если хотите знать ответ, спросите у Гарри.       — Я разрешил Вам задавать мне вопросы.       — В Ваших руках вся власть в этой ситуации, министр Реддл, и именно Вы пытаетесь убедить моего сына отказаться от некоторых давних убеждений. Есть ещё вещи, которые Вам стоит спросить у него, в ином случае это нечестно. — Лили подошла, чтобы изучить иллюзию, которая висела на стене, показывая, как здесь может выглядеть гобелен. — Мне не нравится синий цвет. Но что произойдёт, если мы осветлим тень?       Откровенный разговор, как заподозрил Том, снова взмахнув палочкой, закончился. Но в то же время он думал, что ему позволили узнать больше, чем мог предположить подслушивающий разговор.       Он получил молчаливое — только молчаливое — одобрение Лили Поттер.

* * *

      Гарри медленно повернулся лицом к Реддлу.       Он понял, что делает его мать, в тот момент, когда она вышла из спальни, по поводу которой советовалась с Реддлом, и отвела его отца в сторону для негромкого разговора. Джеймс покраснел, но кивнул в знак согласия, а затем Лили подошла и поцеловала Гарри в щёку, прежде чем надолго задержать свой взгляд на его глазах.       — Как оказалось, некоторые из гобеленов не подходят по цвету, дорогой, — пробормотала она. — Нам придется отнести их обратно в магазин. Почему бы тебе не остаться здесь и не поговорить с министром Реддлом некоторое время?       Все мышцы Гарри напряглись.       — Мам…       — Я думаю, это разумно, Гарри.       Это было единственное, что удерживало его на месте, вместо того чтобы настоять на том, чтобы сопровождать родителей. Его мать, похоже, действительно верила, что всё будет хорошо. И Гарри знал, что она не сказала бы ничего подобного, если бы верила, что пребывание с Реддлом причинит ему боль.       Даже его отца убедили, а ему понадобилась бы что-то существенное, иначе он бы тоже не согласился оставить Гарри.       Реддл вышел из спальни, как только его родители скрылись за дверью. Гарри повернулся к нему лицом, сжимая руку на новом столе из вишнёвого дерева, который они купили, и который он поставил рядом со стулом.       Боль и раздражение пронеслись по его душе, как порывы ветра. Почему все должны были это делать? Он очень хорошо знал, что не может быть с Реддлом, несмотря ни на что, так почему же Реддл вёл себя так, словно это было возможно? И теперь родители Гарри были в деле, хотя они были теми, кто годами говорил ему, что он не может быть со своей родственной душой!       — Вот оно.       Гарри пристально посмотрел на Реддла.       — Что Вы несёте?       Левый глаз Реддла слегка дёрнулся — реакция на слово «несёте», как предположил Гарри. Но он сказал только:       — То, как загораются твои глаза, когда ты злишься. Это заставляет тебя выглядеть удивительно живым.       — Да, да, все хвалят мои глаза, я знаю о них всё, ровно как и о том, какой у них великолепный цвет, — протянул Гарри. Те немногие люди, которые пытались встречаться с ним в Хогвартсе — в основном идиоты, которые хотели заставить своих родственных душ ревновать — всё время использовали это слово. — Но я никогда не думал, что Вы из тех, кто может влюбиться в пару красивых глаз, Реддл.       — Конечно, дело не только в этом. Твой интеллект. Твоя магия. Твой отказ отступить и уступить мне в том, чего я хочу.       — Тогда позвольте мне уберечь Вас от разочарования, — сказал Гарри весёлым тоном. — Мой ответ — нет. И так будет всегда.       — Твоя мать подтвердила, что ты намеренно отставал в школе и скрывал свои таланты, — сказал Реддл. Он придвинулся немного ближе, но остановился и поднял руки в «примирительном» жесте, как только Гарри напрягся. — Я всего лишь хочу знать, почему. Я понимаю, что ты веришь, что никогда не сможешь быть со своей второй половинкой. Но выставлять себя ничтожеством кажется неразумным.       — Я могу выглядеть так, как захочу, — сказал Гарри. — И в тот момент, когда я осознал, насколько сильна моя магия, я понял, что меня никогда не будут ценить за меня самого, только за это. Поэтому я создал фасад, за которым меня могли видеть только те люди, которые действительно хотели меня ценить.       — Я вижу. И мне нравится то, что я вижу.       Голос Реддла был хриплым, и Гарри возненавидел низкое, тёплое чувство, которое возникло у него в животе. Однако он с усмешкой покачал головой. Чёрт возьми, он всё ещё должен был это делать. Реддл мог быть таким мягким, как ему нравилось, но он всё равно опасно злоупотреблял четырёхкратной силой родственной души.       — Вам нужна моя магия. Вы сами так сказали.       — Я также называл и другие вещи, которые мне нравятся.       — Вы считаете меня ценным приобретением, Реддл, — ему даже не потребовалось никаких усилий, чтобы вложить кислоту в свой голос, потому что хоть Гарри и отказался от большинства убеждений, которые Дамблдор пытался внушить ему, за некоторые из них всё же было легко ухватиться. Реддл доказывал их правдивость каждым своим словом. — Но не цените как личность.       Взгляд Реддла на мгновение опустился.       — Признаюсь, я вижу тебя не совсем как свою вторую половинку. Я могу посвятить такую преданность только одному человеку. Но тебя я буду ценить почти так же — ты будешь на втором месте. — И его глаза снова поднялись.       Гарри сделал шаг назад от жгучего желания в глазах Реддла.       — И я думаю, — продолжал Реддл, понизив голос, — что всё это упрямство имеет несколько иной источник, чем я предполагал. Я думал, что ты не можешь мне поверить, а потом, что ты не хочешь мне верить, потому что это означает, что ты будешь получать нежность и заботу от кого-то, кто не является твоей второй половинкой. По какой-то причине ты убеждён, что этого не может быть.       Гарри открыл рот, чтобы сказать Реддлу, чтобы тот отвалил, но Реддл пересёк комнату и схватил его за руку — к счастью, ту часть, которая была помечена фениксом, а не ту сторону запястья, где располагалось его имя. Гарри уставился на него, не понимая, что выражают его глаза или лицо, но Реддл выглядел довольным.       — Вместо этого, — выдохнул Реддл, — Ты так упрям, потому что боишься.       Гарри зарычал; его удивление сменилось яростью. Он плавно повернулся в сторону, освобождаясь от хватки Реддла, и попытался не обращать внимания на жжение там, где немногим ранее находились его пальцы.       Реддл слегка пожал ему руку, вероятно, пострадавшую от того, как ему пришлось согнуть запястье, но его глаза были полны триумфа.       — Ты боишься, что тебе, возможно, придётся отказаться от драгоценных иллюзий, за которые ты цеплялся. Что только твоя вторая половинка и твоя семья смогут любить тебя или заботиться о тебе. Что кто-то может ценить твою магическую силу и всё ещё видеть в тебе личность. Тебе стоило бы начать реализовывать свой потенциал, вместо того чтобы сидеть здесь на корточках в своего рода живой смерти. Это было так легко, не так ли, притупить себя?       — Вы имеете в виду, заглушить себя…       — Я сказал то, что имел в виду. Ты приглушил тот свет, который мог бы исходить от тебя, и в основном решил, что, поскольку судьба свела тебя с кем-то, кто быть с тобой не хочет, это означает, что у тебя вообще никого не может быть. Не консервативно и не традиционно. Трусливо, Гарри.       Гарри шагнул к Реддлу, и его магия закружилась вокруг его головы маленькими искрами, как это было во время их первой стычки в кабинете Реддла. Том только смотрел на него просветлевшими глазами.       И это было ужасно, потому что это заставляло Гарри мечтать обо всех вещах, которых он не мог хотеть, потому что не мог их иметь. Он оторвал свой пристальный взгляд и сказал, скривив губы:       — Это не значит, что я хотел бы всего этого от Вас.       — Если я буду поощрять тебя просыпаться, то я сделаю по крайней мере одно доброе дело, — сказал Реддл. — Но тебе также нужен кто-то, кого не обескураживает тот унылый фасад, которым ты окружил себя. Я опускаюсь ниже этого, не так ли, Гарри? Тебе нужен кто-то, кто выводит тебя из себя, потому что только ярость заставит тебя гореть достаточно ярко, чтобы жить прямо сейчас.       Гарри сложил ладони перед собой, и в них собрались искры магии. Он не шевелил руками и не отводил от себя ошеломлённых, медленно расширяющихся глаз Реддла, пока создавал вращающуюся спираль бело-золотого света, танцующего и падающего, как непрерывно движущийся фонтан. Это была картина его собственного магического потенциала, которую студенты седьмого курса Хогвартса учились создавать. Гарри знал, что и свет, и движение его силы были необычными.       И это было личным. Единственное, что было чем-то более уединённым — это постель без второй половинки.       — Вот, ублюдок, — сказал Гарри. — Прими это как знак того, что я не боюсь и принимаю твой проклятый вызов. Ты всё равно, блядь, проиграешь. Ты мне не нужен. Я могу показать всю свою магию и поверить, что люди не хотят использовать меня, и это не имеет никакого отношения к тебе, абсолютно. У моих действий есть причины, которых тебе не понять. — Он задыхался от гнева, эмоции мчались через него и заставляли его спотыкаться на каждом слове. — Смотри. Моя магия не священная, не секретная, просто раньше мне некому было её показать.       На мгновение он был уверен, что прошёл точку раздражения, и это была та часть, где Реддл отступит — он стоял так неподвижно. Но вместо этого тот серьёзно шагнул вперёд и остановился, глядя на фонтан Гарри, сверкающий сиянием. Гарри выдержал его взгляд и не дрогнул, когда Реддл протянул руку.       Он взял правую руку Гарри и поднял её, не нарушая изображения фонтана. Сердце Гарри на мгновение забилось от ужаса при мысли о том, как близко эти кончики пальцев были к скрытому имени, но Реддл не пытался обхватить ими запястье Гарри.       Вместо этого он склонил голову и поцеловал тыльную сторону руки Гарри, всё это время удерживая на нём пристальный взгляд.       Гарри не мог не заметить, как его глаза расширились, а дыхание участилось. Так же как и проигнорировать осознание того, что это определённо было не от гнева.       — Вызов действительно принят, — сказал Реддл. Его голос понизился до хрипотцы, которую Гарри ненавидел, но считал эротичной. — Ты даже не представляешь, как ты прекрасен и как сильно я хочу тебя. Или какой весёлой будет игра.       Он отступил назад и ещё раз улыбнулся Гарри, прежде чем выйти из комнаты.       Гарри опустил руки и прислонился к стене, закрыв глаза. Он пообещал себе, что не поддастся соблазну Реддла. Это всё равно было рассчитано, какими бы искренними ни были его отдельные заявления. Он по-прежнему был причиной того, что Гарри рос без крёстного уже тринадцать лет, а без родителей — девять. Он по-прежнему был причиной того, что Гарри пришлось прятаться всю свою жизнь, и того, что он никогда не будет иметь кого-то, кто любил бы его и хотел бы быть с ним в постели по причинам, отличным от увеличения власти.       Но ощущение жжения губ Реддла на тыльной стороне его ладони осталось, словно безмолвная насмешка.