* * *
Том был немного удивлён, когда оказался у здания, в котором находилась убогая старая квартира Гарри вместо новой, но затем пожал плечами. Гарри не захотел бы публики, а в новой квартире поселились его родители. Тому тоже не нужна была аудитория. Он легко шагнул вперёд и протянул руку, чтобы положить её на дверную ручку. Охранные заклинания сработали и что-то словно зарычало на него. Том отдёрнул руку в удивлении и, опять же, восхищении. Поставить защиту против кого-то, чья магия была переплетена с его собственной, было бы выше сил Тома, но это было похоже на Гарри. Том прислонился к стене рядом с дверью. Грязные кирпичи, вероятно, испачкали его парадную мантию, но ему было всё равно. Даже его нетерпение уменьшилось теперь, когда он знал, что Гарри был на противоположной стороне этих заклинаний. Гарри знал бы, что следующие слова Тома были чистой правдой. — Нам нужно поговорить, Гарри. Тишина, но магия Гарри словно пела вокруг него. Он стоял прямо по другую сторону двери, вероятно, не в силах убедить себя отойти ещё дальше. Том позволил своей руке скользнуть и зависнуть в дюйме или около того от оберегов, и вздохнул, когда удовольствие пронзило его, как глоток горячего сиропа. — Если ты не хочешь, чтобы я был в твоей постели сегодня вечером, — тихо сказал он, — Тогда меня там не будет. Тишина, казалось, приняла испуганный, прислушивающийся характер. Том улыбнулся и наклонил голову, полузакрыв глаза. Боже, ему было так хорошо. — Я не хочу идти против чьих-либо желаний. Я никогда в жизни не делал этого и никогда не сделаю. Но мне действительно нужно с тобой поговорить. Нам нужно выяснить, почему это произошло и что с этим делать. Тишина, казалось, всё ещё слушала его. Том ждал. Прошло несколько мгновений, и его терпение просто возросло, потому что быть с человеком, который заставил его чувствовать себя так, как сейчас, стоило чего угодно. Затем голос Гарри произнес: — А если я скажу тебе уйти, ты уйдёшь? — Я не лягу с тобой в постель. Я не прикоснусь к тебе. Но я не уйду, нет. Ты не хуже меня знаешь, что нечто подобное не является обычным явлением, и, если это не что-то другое, то нам нужно подумать о том, как мы будем справляться с новостями об этом, расползающимися за пределы нашего приёма. — Разве кто-то мог это заметить?.. — Если этого не сделал кто-то другой, то уж Амелия Боунс точно не смогла этого пропустить, — сказал Том. Он должен был прекратить эту фантазию о побеге, которой Гарри явно потакал. Он позволил себе это, когда убежал в ночь, и теперь хотел притвориться, что снова может спрятаться, пока камень, под которым он скрывался, был достаточно большим. — И хотя она не станет сплетничать, она всё же захочет знать, что произошло. И там были репортёры. Ты действительно хочешь, чтобы мадам Скитер контролировала известия, которые мы распространяем? Снова тишина, но на этот раз она была безропотной. Том не удивился, когда охранные заклятья спали, и он сразу же вошёл в дверь и поднялся по лестнице в квартиру Гарри. Он не потрудился постучать. Гарри стоял в темноте и смотрел на него. Том прислонился спиной к стене возле двери так же, как стоял снаружи здания, и наклонил голову. Его нервы пылали, как фейерверк, но он дал слово не прикасаться. Быть так близко было… Это было больше, чем он когда-либо надеялся. — Мы должны сказать им правду, — сказал Гарри. — Что наша магия сплелась воедино? Хорошо. Но они всё равно захотят знать, почему, — Том сделал паузу, но Гарри ничего не сказал. — И, признаться честно, мне и самому интересна причина, — продолжил он голосом, в котором ему не нужно было специально издавать мягкое, бархатистое мурлыканье. Его голос просто стал таким. Его магия распространилась по квартире, как лужа воды, настойчиво протянувшаяся к Гарри. — Такие вещи просто так не случаются. — Что, если я попрошу тебя уйти и больше не обсуждать это? Том покачал головой и позволил вспышке гнева, которую он почувствовал, вырваться наружу. — Ты не обязан мне своим телом или своей кроватью, как бы сильно я ни хотел их. Ты действительно должен мне всё объяснить. Гарри молчал достаточно долго, чтобы Том подумал, что тот пытается подыскать нужные слова. Затем он поднял голову, и слабый лунный свет, проникавший через окно, осветил выражение его лица. — Я не должен. Том ухватился за их объединённую магию — его гнев разгорался внутри, как пламя. Гарри ахнул и отступил ещё на шаг. На этот раз Том последовал за ним. Его просто тошнило от этого — от того, как Гарри показывал ему свою магию, или бросал открытый вызов Тому, или целовал его, а затем вёл себя так, как будто отступление решило бы все их проблемы. Если это был план Дамблдора, то это был самый безумный план, который Том когда-либо видел. — Ты должен, — сказал он тихим голосом. — Ты знаешь об этом больше, чем я. По крайней мере, ты ожидал, что подобное может произойти. Я видел это в твоих глазах. Я чувствую это через твою магию. Скажи мне, Гарри. — Зачем мне это, если ты воспользуешься этим, чтобы навредить миру? — Гарри закричал, а затем резко бросился к Тому. Том вряд ли смог бы сказать, собирался ли он напасть или пробежать мимо него и выскочить за дверь в очередной бесполезной, тщетной попытке сбежать. Инстинкты Тома заставили его схватить Гарри в магическую сеть, прежде чем тот смог бы убежать. Сеть пронеслась мимо Тома — грубо, хотя в другом настроении он попытался бы сделать это мягко — и врезала Гарри в стену напротив двери. Его руки и ноги раскинулись, придавливая его, беспомощного. Но его рот всё ещё был раскрыт в вызывающем рычании, когда Том подошёл к нему. — Я не прикоснусь к тебе, — тихо сказал он. Он пытался вернуть то радостное чувство, которое пришло к нему, когда он следовал за короткими перемещениями Гарри по сельской местности, но его поглотило мрачное ощущение, что Гарри скрывал от него правду — вероятно, из-за чего-то, что сказал Дамблдор. Как мог Том надеяться преодолеть такого рода идеологическую обработку, когда мягкость, честность, насилие и даже их переплетённая магия не смогли с этим справиться? — Но ты скажешь мне правду. Гарри смотрел на него, дрожа, пока он не подошёл вплотную. Затем он что-то прошептал. Том наклонился поближе, чтобы расслышать. Одна из рук Гарри тут же нанесла удар, нацеленный Тому в ухо, доказывая, что узы, которые, как думал Том, привязывали его к стене, в конце концов оказались не такими надёжными. И снова Том отреагировал инстинктивно. Он схватил Гарри за запястья и прижал их к стене над его головой. Его собственная голова кружилась от гнева. Головокружение заставило его долгое-долгое мгновение не осознавать, что говорят ему его чувства. Затем он посмотрел вниз и увидел, как голубое пламя обвилось вокруг правого запястья Гарри и нежно лизнуло пальцы Тома. Том испытал ощущение, которое другие люди описывали ему в тот же самый момент. Это было похоже на то, как если бы рана, кровоточившая так долго, что он больше её не чувствовал, начала затягиваться. Том стоял там, задыхаясь и дрожа, а Гарри смотрел на него такими широко раскрытыми глазами, что Том больше не мог прочесть в них никаких эмоций. Том повернул запястье Гарри и с помощью магии обострил своё зрение до такой степени, пока не смог видеть в темноте. На этот раз он смог увидеть сломанные оковы под фениксом — что-то, что он принял за часть общего образа метки души Гарри. И он смог разобрать маленькие буквы, которые густо вились между ними. Том Марволо Реддл. Том медленно поднял глаза. Воздух вокруг них был наполнен сложными эмоциями. Гарри больше не трясло, но его глаза всё ещё были широко раскрыты. Том наклонился ближе, и теперь дрожал именно он — хотя он не смог бы сказать, было ли это от нежности или от ярости. Он прошипел на Парселтанге: — Скажи мне правду, дорогой.* * *
Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт. Это слово так много раз повторялось в голове Гарри, что начинало терять всякий смысл. Мир вокруг него раскололся и развалился на куски. Голубое пламя танцевало на его запястье — там, где его никогда не должно было быть. Правда открылась таким образом, каким — он был уверен — не должна была открыться никогда. А Реддл держал его, и всё, о чем Гарри мог думать — было то, как нежно это ощущалось, несмотря на сомкнутые пальцы, которые сжимали его запястья до синяков. Часть его перестала кричать, когда Реддл коснулся своей метки. В его голове царила тишина — в центре всей этой суматохи, вины, страха и неуверенности в себе. У него была родственная душа. Которой у меня не должно быть. Которая могла бы уничтожить мир своей силой, если бы я влюбился в неё. Это была одна из главных причин, по которой Дамблдор велел ему избегать раскрытия секрета. Он испытал силу Гарри, когда тот был ребёнком, и впоследствии серьёзно предупредил его, что она чрезмерна. Держись подальше от Тома не потому, что он по своей сути не заслуживает любви, а потому, что никто не заслуживает такого уровня власти, который вы имели бы вместе. — Скажи мне, дорогой. Слова на Парселтанге эхом отдавались в его ушах. Гарри никогда не думал, что у него возникнет такое искушение открыть правду. Он закрыл глаза и стал ждать. «Рано или поздно», — подумал он последней здравой частью своего разума, дрейфующей на том, что казалось плотом над глубокими тёмными водами, — «Реддл разочаруется моим молчанием и оставит меня в покое.» Остальная часть его — та, которая плавала в этих тёмных водах, как хищник — знала, что эта мысль — такой же кусок дерьма, как и человек перед ним. Воцарилась тишина. Голубое пламя металось вверх и вниз, его мерцающий свет отбрасывал странные тени на веки Гарри. Когда Реддл пошевелился, Поттер не смог не открыть глаза, надеясь увидеть во взгляде Тома разочарование. Презрение. Отвращение. Всё, на что он мог бы опереться. Вместо этого Реддл посмотрел на него голодными глазами и поцеловал свою метку, а затем отпустил его запястья. Голубое пламя тут же погасло, но ощущения, которые оно принесло, не отступили. Гарри точно знал, где находится Реддл, когда тот отошёл и направился к недостаточно удобным креслам в центре комнаты. Он бы знал, даже если бы был слеп и глух. Реддл зажёг камин жестом своей волшебной палочки и преобразил кресло напротив него в иное — пышное, выглядевшее так, как будто оно, вероятно, было снабжено пятью подушками и собственным полным набором кружев. — Сядь, Гарри, пожалуйста. Гарри медленно двинулся к нему. По крайней мере, Реддл не выглядел так, словно может внезапно наброситься и прижать Гарри либо к кровати, либо к стене. И часть Гарри сожалела об этом, потому что, несмотря ни на что, ему было неприятно осознавать, что он всю жизнь будет девственником, и он хотел знать, каково это — быть внутри кого-то или иметь кого-то внутри себя. Он перевёл дыхание и сел. Это была его слабость, которая в значительной степени способствовала его предательству Ордена. — Я не причиню тебе вреда, — выдохнул Реддл. Его глаза снова и снова обводили лицо Гарри. — Если бы ты только мог знать, как долго я ждал, чтобы иметь возможность удовлетворить все твои потребности и утешить… — Чтобы у тебя была сила, необходимая для того, чтобы управлять миром и разрушать порядок. Я знаю, — раздражённо сказал Гарри, откидываясь назад и стараясь не замечать мягкости подушек, на которые опирались его спина и задница. — Чтобы я мог безмерно испортить тебя. Чтобы у меня был кто-то, кого я мог бы любить, и кто любил бы меня. Чтобы я мог использовать всю нашу силу, чтобы защищать тебя. Гарри опустил глаза, потому что слова действительно звучали убедительно, но, с другой стороны, Реддл был опытным политиком, который зарабатывал на жизнь своей игрой. Он не пошевелился, а Реддл продолжил более спокойным голосом. — Ты не скажешь мне, почему так долго прятался, но я думаю, что могу догадаться. Ты родился с моей меткой на запястье, а к тому времени я уже был известным политиком. Я уверен, что твои родители были в ужасе, и они немедленно сообщили Альбусу правду. И он был встревожен, но, с другой стороны, он радовался, потому что осознавал вес оружия, которое ему вручили. — Они никогда не хотели, чтобы я был оружием! — Гарри снова поднял взгляд и сумел удержать его несмотря на то, что ему было больно видеть, как Реддл смотрит на него вот так. — Они никогда не говорили мне, чтобы я попытался убить тебя или что-то в этом роде! — Существуют разные виды оружия, — Реддл произнёс эти слова странным тоном, который, как внезапно понял Гарри, звучал очень похожим на радостный. А Реддл наблюдал за ним, оскалив сверкающие зубы и подняв одну руку, чтобы протянуть её Гарри, как будто ничего не мог с собой поделать. У Гарри перехватило дыхание. Он думал, что Реддл сразу же попытается манипулировать им, посадит его в клетку или свяжет, или что-то в этом роде, но он просто казался счастливым. «Это не гарантия, что он не манипулирует тобой, Гарри», — напомнил себе он и откинулся на спинку кресла. Его раздражённый, скептический взгляд был прикован к Реддлу. Судя по лёгкой улыбке, промелькнувшей на лице Реддла, он заметил это. — Например, — мягко сказал Реддл, — Что бы ты сказал тому, кто превратил бы тебя в оружие против моего сердца? — Этого не произошло, — Гарри почувствовал себя так, словно его сбросили с метлы. Он покачал головой, сжимая руки на коленях. — Тебе не было… Больно от того, что меня с тобой не было. -Что, правда? — Реддл продолжал улыбаться, но при этом опустил голову, как единорог, собирающийся броситься в атаку. — Я полагаю, что Дамблдор сказал тебе, что я не способен испытывать тоску, желать, чтобы моя вторая половинка была рядом со мной, быть одиноким, потому что у меня никого не было, когда большинство людей вокруг меня были в паре. Гарри вздрогнул — ощущение, чем-то напоминающее песню, пронеслось по нему. Он хотел это услышать, признался он себе. Он хотел, чтобы его желали. Он провёл так много времени в Хогвартсе, сидя в одиночестве, слушая шёпот окружающих его людей, и видя, как светятся их глаза, когда они смотрят на своих родственных душ, и зная, что у него никогда этого не будет. И он тоже испытывал одиночество и тоску, о которых говорил Реддл. «Не могу поверить, что я снова думаю о предательстве Ордена», — внезапно с отвращением подумал Гарри и попытался отвести взгляд от Реддла. Это было трудно. Их магия снова начала лениво кружиться в воздухе, вместо того чтобы активно тянуть, но Гарри хотел продолжать смотреть. Он хотел слушать. Ему хотелось прикоснуться. Нет. Я не могу. Я знаю, почему я не могу. Важен даже не секс. Дело в том, что это может привести к тому, что я влюблюсь, и тогда Реддл станет сильнее. — Да, — сказал Реддл. — Он сказал тебе это. — Ну, он был прав, не так ли? — Гарри поморщился, как только произнёс эти слова. Каким-то образом они вернулись к нему с отражённой болью. Пришлось приложить усилие, чтобы заставить себя произнести следующие. — Ты… Ты никогда не давал понять, что ты чувствуешь. Только то, что ты дал бы своей второй половинке награду, если бы она объявилась. — Значит, из-за того, что я не хожу с душой нараспашку, как думает Дамблдор, я должен быть наказан? В груди Гарри запела агония, и он задохнулся. Реддл сразу же откинулся на спинку стула. На его лице появилось выражение, которое Гарри назвал бы раскаянием, если бы не знал его лучше. — Мне жаль. Я постараюсь лучше держать себя в руках. — Какого чёрта, Реддл? Я страдаю, потому что наша магия всё ещё связана? — Гарри облизнул губы и проигнорировал боль другого рода, которая напала на него, потому что между их стульями всё ещё оставалось пространство. «Это терпимо», — напомнил он себе. Реддл долго стоял неподвижно. Гарри оглянулся на него и обнаружил, что его глаза сузились, не выражая ничего, кроме тьмы — никаких эмоций, которые Гарри мог бы распознать. — Значит, ты такой упрямый, — тихо сказал Реддл. — Или ты намеренно притупил свои чувства. Ты страдаешь, потому что между нами уже начала формироваться эмоциональная связь, Гарри. Гарри отвернулся и закрыл лицо руками. Он слышал, как его дыхание шумит в ушах, словно течение затопленной реки, и он чувствовал нетерпение и гнев Реддла, плещущиеся вокруг него, как волны. Гарри задавался вопросом, сможет ли он объяснить, что многие его эмоции были вызваны тем фактом, что, что бы сейчас ни случилось, он не смог бы отключиться от Реддла и сделать то, чего от него хотел Дамблдор. Они говорили ему вести себя как хороший мальчик — в основном, как человек, который никогда не сможет иметь свою вторую половинку по уважительным причинам. А теперь оказалось, что это не имеет значения. Он не смог бы сделать то, чего они хотели, какой бы прекрасной ни была причина. Вероятно, он в конечном итоге испытает такое искушение, которое не сможет вынести, просто потому, что этим искушением будет Реддл. Он слаб. И он свободен.* * *
Том не знал, что делать с нахлынувшими на него эмоциями. Когда дело касалось этой конкретной связи, он был так же неопытен, как и Гарри. Возможно, он мог бы разобраться в своих чувствах, если бы испытывал их по отдельности, но они все смешались в хаотичном океане, и он должен был сопротивляться искушению протянуть руку и коснуться Гарри, что — как он инстинктивно знал — облегчило бы плавание. Но он понял одну вещь. Она пронеслась ясной яркой вспышкой и поразила его. Это была радость. Том улыбнулся и продолжил делать это, когда Гарри убрал руки от лица и осторожно посмотрел вверх. — Они лишили тебя всякого счастья, не так ли? — спросил он, и ему было всё равно, как звучит его голос — впервые за столько лет, сколько он себя помнил. — Они сказали, что ты не можешь быть со мной. Они сказали, что ты ничего не можешь сделать, чтобы облегчить свою боль. Они сказали, что ты не можешь пытаться переубедить меня. — Они этого не говорили, — сказал Гарри. Его лицо было таким открытым, каким Том не смел и надеяться увидеть его так рано. На его лице всё ещё сияла радость. Это напомнило Тому первый луч солнечного света после бури. — На самом деле, мои родители хотели, чтобы я встречался с кем-то другим, чтобы хоть попытаться получить шанс на счастье. Том даже не потрудился скрыть свою сокрушительную ревность, которая прошла через их связь словно ток. Он сказал только: — Ты не думал, что можешь сделать это. — Если бы я не встречался с вдовцом, как бы я мог отнять чьё-то счастье?» — просто спросил Гарри. — И я был бы не очень хорошим партнёром, учитывая, что скрывал твою метку души. — Ты хотел быть со мной. — Я хотел, чтобы ты был тем человеком, которым был бы, если бы родился с совестью. Том приподнял бровь и позволил этому звонкому заявлению затихнуть в тишине связи между ними. Гарри отвёл взгляд, но Том видел, как подёргиваются его губы. — Ты должен знать, — спокойно сказал Том, — Что я не намерен позволять тебе прятать метку и притворяться, что этого никогда не было. — Да, я знаю. И я… Новые эмоции прорвались сквозь связь. Том просто ждал. Он не знал, полностью ли сам Гарри понимал причины своего поведения в данный момент. Гарри снова посмотрел вверх. Он опустил руки по бокам и посмотрел Тому прямо в глаза. — Ты им не скажешь. — Всё, что ты скажешь мне, останется строго между нами, да, — немедленно пообещал Том. Гарри кивнул. — Я понимал, почему это нужно было сделать. Я знал, что они боялись, что ты обретёшь магическую силу и используешь её, чтобы превратиться в диктатора, которого никто не сможет остановить. Я знаю, что, вероятно, не магия или судьба действительно делают людей родственными душами. В противном случае, почему некоторые люди рождаются с чёрными отметинами? Что мог сделать ребёнок, чтобы заслужить это? Так что я не виноват, что у меня была твоя метка. Это было просто невезение. Мне пришлось с этим жить, но никто не желал мне боли. Я был осведомлён обо всех причинах. Том дёрнулся вперёд, даже не подумав об этом, хотя всё ещё не пересек расстояние между их стульями на случай, если это остановит речь Гарри. Он просто послал длинный импульс через свою магию. Она обтекала Гарри, обволакивая его плечи. Гарри закрыл глаза и поёжился. — Я слышал всё это, — прошептал он. — Я знал все аргументы. И я знал, что мои родители и профессор Дамблдор просто делали то, что считали лучшим в этой ситуации. Но в то же время я ненавидел их за это. Том сглотнул. Он подумал, что иначе у него могли бы потечь слюнки. Гарри только что признался ему в чём-то, чего — Том был уверен — он никогда никому другому не говорил. Другие не смогли бы понять его правильно. И у него хватило ума промолчать, в то время как Гарри медленно пробирался сквозь мысли, которые, должно быть, находились в его голове всю его жизнь. — Они говорили, что люди должны приносить жертвы. Это прекрасно конечно, но у них были родственные души. Или у них был шанс, а потом они его упустили, но они не думали, что у них никогда не будет такого счастья. Они хотели, чтобы я сделал это для них, а я был всего лишь ребёнком, когда это началось, и я ненавидел всё это. Они сказали, что ты уже был диктатором и вёл войну, которая ещё даже не была объявлена, и… И несколько раз, когда я спрашивал об этом и пытался узнать, почему ты ещё не начал войну, если так сильно ненавидел всех маглорожденных, они говорили мне, что это был глупый вопрос, и ты пытался сбить нас с толку. Они подразумевали, что я был глупцом, раз не видел этого. В течение многих лет я говорил себе, что они не использовали слово «глупый», и я воспринимал это слишком серьёзно, но всё ещё обижался на них за это. Обида прожгла их связь с Томом чистым пламенем — гораздо более чистым, чем то, что Орден и Дамблдор между ними сделали с Гарри. Он не мог удержаться, чтобы не прислониться к краю стула и не пробормотать: — Тебе никогда не нужно скрывать это от меня. Я понимаю. Ты не хотел их расспрашивать, но ничего не мог с собой поделать. И у тебя не было никого, кому можно было бы довериться — никого, кто мог бы понять тебя. Никого, кто когда-либо разделил бы эту близость… Гарри поперхнулся. И протянул руку. Том сразу же встал и подошёл, чтобы взять его за руку. В ту минуту, когда их кожа соприкоснулась, он зашипел. Огонь негодования Гарри, казалось, превратился в чистое, сияющее пламя и запрыгал по его нервам. Том слегка покачнулся, чувствуя давление в своих глазах, конечностях, плечах. Гарри сплёл свои пальцы в тугой узел вместе с пальцами Тома, в противоположность его словам. — Даже сейчас я продолжаю задаваться вопросом, не сделал ли я что-то не так. Не делаю ли я что-то не так… Не создаю ли я просто оправдания для себя, потому что я так сильно хочу быть с тобой… Это было всё, что Тому нужно было услышать. Он сильно потянул парня на себя. Гарри чуть не скатился со стула, затем выпрямился и хмуро посмотрел на него. Том притянул его ближе, обнял Гарри и положил подбородок на макушку своей второй половинки. Метка на запястье Гарри наполнила связь между ними теперь своей собственной пульсацией — такой сильной, что Том слышал её, как барабанный бой. Он прошептал Гарри на ухо: — Я буду более чем рад встать между тобой и ними. Скажи мне, что сказать тебе, дорогой. Я бы защищал тебя голой кожей, если бы у меня не было ничего другого. Гарри вздрогнул, и это глубокое движение, казалось, пробрало его до костей. Том наклонился ближе и ждал указаний. Его руки нежно гладили Гарри по спине вверх и вниз.* * *
Гарри поражало, как он мог ненавидеть себя за предательство Ордена и в то же время испытывать такое облегчение. Он годами носил с собой эти факты, эти эмоции, не выпуская их наружу. Что хорошего они могли бы сделать? Он понимал, почему не может быть с Реддлом. Он не хотел быть с кем-то, кто ненавидел таких людей, как его мать, просто за то, что они существовали. И он также не хотел бы отнимать у других людей их родственные души. Идеального решения не было. Он не понимал, как быть. Он рассказал всё это Реддлу и ожидал отказа. Может быть, часть его надеялась на это. Кому может быть нужен кто-то столь слабый, жалкий и болтающий о вещах, которые нельзя изменить? А потом он понял, что для Реддла это можно было изменить. Были и другие варианты, кроме того, чтобы Гарри страдал в одиночестве всю оставшуюся жизнь. «Может быть, мама даже замечала это раньше», — внезапно подумал Гарри. А Реддл так долго ждал свою вторую половинку, что, вероятно, принял бы и гораздо худший вариант. Гарри сглотнул и закрыл глаза. Он чувствовал себя так, словно свободное падение, которое начиналось, когда голубое пламя вспыхнуло вокруг его запястий, возобновилось. — Я не хочу, чтобы ты их ненавидел, — пробормотал он. — Для этого уже слишком поздно. Глаза Гарри широко распахнулись. Чёрт, он был таким глупым, действуя так, будто тоска Реддла по своей второй половинке гарантировала безопасность его родителей. Он попытался вырваться из хватки Тома, но Реддл только весело посмотрел на него и стал ждать. — Если ты совершишь что-то вроде ответного удара по моим родителям или попытаешься снова арестовать их за то, что они держали меня подальше от тебя… — Это действительно заставляет меня пожалеть, что я их простил, — Реддл пожал плечами, как бы усиляя свои слова, что заставило Гарри пристально посмотреть на него. — Нет, я не это имею в виду, — добавил Реддл по-английски. — Я ничего не скажу до тех пор, пока они не будут ругать тебя или называть слабаком, предателем или какими-то другими именами, которые сейчас вертятся у тебя в голове. Но я не собираюсь отступать и позволять им это делать. И я не пощажу Дамблдора. Гарри колебался. Часть его тоже не хотела проявлять милосердие к Дамблдору. Но… — Он действовал из добрых побуждений, — сказал он. — Я имею в виду, он действительно думал, что ты устроишь войну и начнёшь убивать всех маглорожденных и магглов. — И я действительно думал, что он — идиот, который идёт на нелепый риск из-за своего идиотизма и ожидает, что другие понесут основную тяжесть этих рисков. Будет ли искренность этих убеждений оправдывать попытку его убийства? Гарри ничего не ответил. Да, он с самого начала знал, что Реддл посмотрит на это по-другому. Конечно, он так и сделал. Почему он ожидал другого ответа? Реддл излил на него ещё больше эмоций: тоску — далёкую, как айсберги — и усталость, которая заставила Гарри закрыть глаза. Да, он чувствовал всё это, хотя всегда знал, где находится его вторая половинка. Но усталость от осознания того, что почти у всех остальных есть партнер или шанс на партнера, а у него никогда его не будет, была такой же. — Ты мне не доверяешь, — сказал Реддл. — Я согласен, что на это потребуется время, — Его голос был таким же мягким, как потрескивание огня. — И я тоже не совсем доверяю тебе, дорогой. Во-первых, я всё ещё зол. Эти последние слова снова были сказаны на Парселтанге. Гарри сложил бы руки на груди, если бы мог, но он был слишком близко к груди Реддла для этого. Он с вызовом посмотрел ему прямо в глаза. — Я делал то, что считал лучшим. — О, да, оправдывал Альбуса Дамблдора, — Реддлу каким-то образом удалось уставиться на него, как хищник, преследующий добычу, хотя он был прямо там и уже держал Гарри. — Что означает, что это не имеет смысла. Я знаю, что он внушил тебе убеждение в моей ужасной природе, но ты взрослый человек, Гарри. Я бы ожидал какой-нибудь попытки допроса. Я ожидал бы неповиновения, учитывая то, что ты мне показал, а не этой преданности жизни пассивного мученика. — Я думал, что ты злой! — Гарри попытался отстраниться. Реддл отпустил его, но затем просто прижал к стене и обхватил руками его запястья. Голубое пламя снова вспыхнуло, заполнив комнату мягким рассеянным светом. — Ты слишком умён, чтобы думать, что человеческое существо способно на зло без причины. — Тёмные волшебники делают это всё время! — А Светлые волшебники, которые стремятся убивать невинных, чтобы добиться своего? Гарри закрыл глаза. Мир вокруг него покачнулся. Он знал, что должно было произойти, он осознавал откровение, которое укреплялось в его голове, и он пытался избежать этого. Он содрогнулся. — Иди сюда, Гарри. Реддл снова заключил его в объятия. Гарри отказывался смотреть на него. Он знал. Он знал, что в этом не было вины Реддла, но он был катализатором этого, и Гарри просто… Не хотел смотреть на него прямо сейчас. Он и раньше сомневался. Он смотрел на то, как никто в мире, кроме Ордена Феникса, не думал, что грядёт война, и задавал себе вопросы. Он сгорал от негодования, когда обнаружил, что у него анимагическая форма змеи, и это означало, что он никогда не сможет продолжить обучение, если Реддл обратит на него внимание. И всё это время он подавлял свои сомнения. Другие люди приносили жертвы ради Ордена и войны. Его родители и Сириус оставили все надежды на нормальную жизнь — по крайней мере, до тех пор, пока Реддл не простил Лили и Джеймса. Рон и Гермиона отказались жить в нормальном мире — «реальном» мире — вскоре после того, как окончили Хогвартс, а Гермиона, должно быть, отказалась от части своей невинности, раз уж она убивала людей. Но никто из них не пожертвовал так многим, как он. И ради чего? В конце концов, это не имело значения. Дамблдор всё ещё рассказывал другим людям, кто был родственной душой Гарри. Реддл всё ещё знал. Гарри снова вздрогнул, и печаль пронзила его, как надвигающийся шторм. Ему хотелось плакать, но он не стал бы так слабеть перед Реддлом. Его жизнь была потрачена впустую. Ложь. Это всё ещё могло что-то значить, если бы ему удалось сохранить тайну, но… Нет, Дамблдор всё равно рассказал бы остальным, и всегда оставался шанс, что кто-то проговорится. Он пожертвовал двадцатью четырьмя годами — хотя мог бы заниматься чем-то другим — просто так.* * *
Связь была настолько пропитана эмоциями, что Тому стало трудно дышать. И то, что почти являлось словами, прошло сквозь него и запечатлелось в его сознании чем-то похожим на чисто-чёрные буквы. Я жил безо всякой причины. Том не собирался позволять этому продолжаться. Он погладил Гарри по щеке, впившись ногтями в неё, когда понял, что Гарри слишком глубоко погрузился в свои мысли. Ошеломлённые глаза уставились на него в ответ. Том сжал руку, и глаза Гарри — как и их связь — вспыхнули гневом, когда он откинул голову назад, отвечая на то, что было почти призывом к битве. Том знал, что может рассчитывать на неповиновение Гарри. — Ты никогда не жил просто так, — сказал он Гарри, сохраняя свои слова такими же яростными и тихими, как и его объятия. — Никогда. Ты жил, потому что тебе было предназначено родиться, потому что тебе было предназначено стать моим. Да, обман, в котором ты жил, не принёс тебе ничего хорошего. Но это не имеет значения. Важно то, что произойдёт после этого — здесь, сейчас. Нужно двигаться вперёд. Гарри закрыл глаза и сделал глубокий, дрожащий вдох. Том смотрел и жалел, что Гарри не чувствует себя достаточно уверенно, чтобы плакать у него на глазах. С другой стороны, он мог (почти) понять, почему Гарри этого не делал. Показать, что он, как он думал, «слаб» перед неприкасаемым министром Томом Реддлом, было бы для него очень сложно и сломало бы его ещё сильнее. Но у Тома было и кое-что другое, что он мог предложить. — Ты не должен был быть мучеником или жертвой, — продолжил бормотать он. — Они говорили тебе так, но были неправы. Я зол на тебя, да, но это только из-за тех лет, которые я мог бы провести, любя тебя и наслаждаясь твоим присутствием рядом с собой, и которых я не получил. У нас их всё равно будет предостаточно. Пойдем со мной и оставь позади любого из членов Ордена, кто считает, что ты должен быть беспомощной пешкой. Они не имеют значения. — О-они… — Гарри закашлялся и выдавил из себя слова. — Они были моими друзьями. Моими наставниками. Что произойдёт, если Рон и Гермиона больше не захотят быть моими друзьями, когда узнают, что ты в курсе? — Значит, они всё это время были бесполезны, — холодно сказал Том. — Тебе легко это говорить, — Глаза Гарри заблестели, и он вывернулся из объятий Тома, но тот не отпустил его. Прямо сейчас он не должен пытаться стоять на своём. — У тебя, наверное, никогда не было таких близких друзей, какими для меня являются Рон и Гермиона! Том пожал плечами. — Я не нуждался в них так, как ты, но подумай об этом с другой стороны. Если им нравился только тот человек, которым ты был раньше, значит, им нравился обман. Оболочка. Тень. Если они настоящие друзья, они примут тебя как мою вторую половинку, — Он не мог удержаться, чтобы не протянуть руку и снова не обхватить пальцами истинную метку Гарри, заставляя голубое пламя ожить. Удовольствие пронзило его, и он выдохнул Гарри на ухо. Гарри поёжился, но это действие выглядело усталым. — Я… Реддл, мне нужно идти домой. Мои родители будут беспокоиться. — После десятилетий одиночества, — тихо сказал Том, — Ты снова оставишь меня этим вечером? Гарри сглотнул. Том увидел, как эти слова поразили его, почувствовал, как они разрушили связь, и слегка улыбнулся. — Я… Я думаю, что если я останусь с тобой, то всё закончится сексом. И я думаю, что пожалею об этом. Том принял к сведению то, что подразумевал Гарри: он не хотел бы сожалеть об их сексе. Реддл улыбнулся и провёл рукой по голове Гарри, отмечая текстуру его волос и то, как моргнули его глаза, когда рука Тома проскользнула мимо. — Даю слово, что я не буду просить об этом сегодня вечером. Я хочу держать тебя в своих объятиях, пока ты спишь, и я хочу делить с тобой одну постель, — он сделал паузу. — И я хочу, чтобы ты называл меня Томом. Гарри моргнул широко раскрытыми блестящими глазами. Том всё понял. Сегодня вечером он раскололся, столкнулся с фактом, с которым никогда не ожидал столкнуться, и прошёл через установление первых родственных душ и их магическое переплетение (тот факт, что они всё еще были переплетены, был ещё одной причиной, по которой Гарри был глуп, ожидая, что сегодня ночью он будет спать один, но Том мог простить его за то, что он не понял этого, учитывая всё то, на что ему самому стоило когда-то обратить внимание). — Ты хочешь, чтобы я принял решение? — тихо спросил Том. — Трансгрессировать с тобой в свой дом и уложить в свою постель? Гарри облизнул губы. Дрожь снова пробежала по его телу, но Том прекрасно знал, что это не отвращение и не ненависть. — Пожалуйста. Том поцеловал его за ухом и вывел из здания. Начался дождь — мелкая, мягкая морось. Том наложил на них непроницаемое заклинание, а затем накинул свой плащ на плечи Гарри. — Тебе не стоило этого делать, — пробормотал Гарри — упрямый и гордый до конца. — Но мне так захотелось. Ты даже не представляешь, как сильно я хотел за тобой поухаживать. Гарри долго колебался. Том ждал. Он действительно хотел трансгрессировать, действительно хотел уложить Гарри в кровать и лечь туда сам, обхватив его руками, но Гарри изо всех сил пытался что-то сказать или сделать, и Тому хотелось знать, что именно. Гарри повернулся к нему лицом — взгляд его был сомневающимся, но решительным — и наклонился вперёд. Том встретил его на полпути. Поцелуй был значительно менее бурным, чем тот, который они разделили на торжественном вечере в Министерстве. Это была вспышка тепла в разгар шторма — равно как и рука Тома, поглаживающая Гарри по щеке, и обещание того, что должно было произойти. Гарри положил голову Тому на грудь и закрыл глаза. Том трансгрессировал домой, прижимая Гарри к себе. Его сердце колотилось от нежности и торжества. Впереди всё ещё был трудный путь, но знать, что он не пойдёт по нему один, стоило каждого следующего мгновения.