His Darkest Devotion

— Входите, мистер Поттер. Пожалуйста, присаживайтесь. Гарри кивнул и сел в кресло перед столом Целителя Разума. Он думал, что кабинет этого человека будет выглядеть менее... ну, как кабинет. У Целительницы разума, на которую жаловался Сириус, были большие стеклянные шары и мягкие подушки, разбросанные повсюду, красочные украшения на стенах, и резервуары, полные воды, которая пузырилась и светилась. Сириус сказал, что, по крайней мере, на эти детали было легко отвлечься. Это помещение же выглядело как более красивый кабинет из Хогвартса, хотя и отличалось тем, что в нём не было повсюду стопок пергамента с эссе, ожидающих проверки. Письменный стол был сделан из какого-то светлого дерева, может быть, берёзы или тиса. Единственным украшением здесь была картина с изображением осенних листьев, которые медленно двигались взад и вперёд. Целитель разума Джеральд Лауфри был высоким темнокожим мужчиной с длинными каштановыми волосами, собранными сзади в хвост. Гарри встречал в жизни не так много людей, что предпочитали подобный стиль. Похоже, многие чистокровные считали его слишком “маггловским”. У него были тёмно-зелёные глаза, прямого взгляда которых Гарри избегал, рассматривая вместо этого свои руки, сложенные на коленях. — Я знаю, что вы не хотели встречаться со мной, — тихо сказал Целитель разума Лауфри. — Могу я спросить, почему? Гарри глубоко вздохнул и поднял глаза, на этот раз изучая лицо мужчины в поисках каких-либо следов негодования. Но, похоже, их там не было. Он просто сидел напротив и изучал Гарри в ответ, и, казалось, чувствовал себя вполне комфортно, пока длилось молчание. — Мой крёстный пошёл к Целительнице Разума, которая, по сути, вынудила его согласиться с её выводами, — произнёс Гарри. — Я не хотел бы испытать то же самое, и я предположил, что, вероятно, так оно и будет. — Почему? — Я был не на той стороне войны… ну, войны, которая, по мнению Альбуса Дамблдора, должна была произойти. Предполагаю, что бо́льшая часть магической Британии сочла бы меня террористом. Я не горел желанием услышать об этом. Лауфри впервые улыбнулся. — Думаю, это заставило бы любого отказаться от посещения кого-либо. Одна вещь, которую вы должны знать — я здесь не для того, чтобы ругать вас. Вообще, министр Реддл рассказал мне о своих подозрениях, когда назначал встречу: он предполагает, что вы подвергались насилию со стороны многих людей в вашей жизни, и что вам может понадобиться помощь, чтобы оправиться от этого. — Значит, он рассказал вам эту печальную историю о том, что я не хочу быть террористом, и это было всем, что привлекло ваше внимание? — Гарри выстрелил разрядом холодного неудовольствия в свою связь с Томом. Ответом ему было самодовольство, а затем тепло, которое окутало его, как горячая ванна. Гарри покачал головой и сосредоточился на Лауфри. — Я надеялся, что вы будете более проницательны. Целитель Разума слегка приподнял брови. — Есть кое-что, что вы скоро поймёте, мистер Поттер — что меня не так легко вывести из себя, нежели некоторых людей, с которыми вы, вероятно, имели дело в прошлом. И Министр Реддл также сказал мне, что он собирался попросить вас подойти к этому с открытым разумом и такими же глазами. Гарри вздохнул и уставился на свои руки. — Я просто... я не хочу, чтобы вы рассказывали мне много дерьма о том, как мои родители относились ко мне. — На данный момент я понятия не имею, что сделали ваши родители, кроме очень туманного наброска, который прислал мне Министр Реддл, — спокойно сказал Лауфри. — И я должен сделать скидку на тот факт, что, конечно, Министр возненавидел бы любого, кто пытался бы удержать его родственную душу подальше от него, независимо от того, какие у них были бы оправдания. На самом деле я уже отправил ему сову с сообщением, что в таком случае он должен ненавидеть вас тоже. Гарри вскинул голову. Лауфри долго смотрел ему в глаза, прежде чем подмигнуть ему. — В первую очередь я предан своим пациентам, мистер Поттер, — мягко произнёс он. — И есть много техник, которые я могу использовать, чтобы показать вам более здоровый путь к ясному уму, не следуя в точности инструкциям министра Реддла. — Но вы хотите, чтобы я принял связь душ. — С моей точки зрения, мистер Поттер, вы уже сделали это, — сказал Лауфри. — Что я хочу, чтобы вы сделали, так это оглянулись на свою жизнь, которая привела вас к вашей душевной связи, и примирились с этим. Это в высшей степени необычно. Сложный случай. — И именно с этой точки зрения вы будете подходить к этому. Целитель Разума усмехнулся. — Вы очень колючий. Я удивлён, что ваша метка души не была ежом. Гарри посмотрел на него, но Лауфри, казалось, не смеялся над ним. Он улыбнулся Гарри и слегка склонил голову набок. — Вы позволите мне объяснить вам немного больше о том, в чём именно я могу вам помочь? Открой разум, открой разум, повторял Гарри про себя. Ужасное впечатление Сириуса не могло быть всем, что было возможно получить от Целителям Разума. И он мог чувствовать Тома, лежащего, как кошка, с одним открытым глазом, в глубине его связи. — Ладно. Это было не самое любезное согласие с его стороны, но Лауфри лишь кивнул и начал говорить. — Разговор — это основной инструмент, что используют Целители Разума, но я также работаю с воспоминаниями и с кристаллами, которые хранят ощущение душевных уз. Некоторые из моих пациентов позволили мне наполнить эти кристаллы ощущением, похожим на успешную связь душ. Некоторые из них сделали это в конце моей работы с ними. У других уже была прочная связь, и они пришли ко мне по другим причинам, но согласились сделать это, чтобы принести пользу будущим пациентам, которые у меня могли бы быть. Если наши сеансы пройдут успешно, то, возможно, я попрошу и вас об этом. — Хорошо, — медленно произнёс Гарри, обдумывая водоворот мыслей в голове. Может ли такой кристалл помочь Рону и Гермионе? Это было бы не то же самое, что вернуть их собственную связь, но, быть может, если бы они смогли обладать одним таким и быть окруженными этим чувством, то это бы уменьшило ощущение оцепенения и отчужденности, которые описала ему Гермиона. — Я думаю, что воспоминания станут первым инструментом, с помощью которого мы будем действовать. Министр Реддл сказал мне, что просмотрел одно из ваших. Когда вам было шесть или семь лет, я полагаю, и вы расспрашивали свою мать о том, сделала ли ваша метка души вас плохим человеком. Гарри поморщился, но кивнул. Это было гораздо более нейтральное описание, чем он ожидал от Тома, так что пусть таким и остаётся. — И вы также пытались по крайней мере один раз покончить с собой. Гарри расправил плечи. Это было чертовски не нейтральное описание, Том. — Да. — Почему? — Я хотел… убежать от всего этого. Я никогда не смог бы установить душевную связь, и я не нашёл никакого способа удалить свою метку или сделать так, чтобы я выжил, если моя родственная душа будет убита. Это было... — Гарри покачал головой. — Я не очень далеко продвинулся. — Но вы попытались, и это важно. — Лауфри несколько мгновений рассматривал Гарри, затем сказал: — Мне интересно посмотреть на одно из ваших воспоминаний о попытке удалить метку. Могу я это увидеть? — Почему именно оно? — Гарри моргнул. Он был уверен, что Лафи захочет исследовать одно из тех воспоминаний, о которых ему рассказывал Том. — Звучит так, будто это было между двумя эмоциональными крайностями разных людей, — тихо сказал Лауфри. — В некотором смысле, мне нужно установить… я неохотно использую слово "нормальный", но своего рода базовую линию того, что вы думаете о вашей душевной связи. Это воспоминание может быть хорошим способом сделать это. — Хорошо, — сказал Гарри. Он огляделся в поисках Омута Памяти, но не увидел ни одного. — На самом деле я использую не Омут Памяти, а свой собственный метод. — Лауфри поднял палочку и, двигаясь медленно, как будто не хотел напугать Гарри, произнёс заклинание, отчего воздух между ними замерцал. Гарри моргнул, когда перед ним появилась золотая фигура и превратилась в дверь. — Как только за ним будет помещено воспоминание, он действительно позволит нам погрузиться в него, и... я не говорю, что он будто бы заставит нас заново пережить воспоминание, но он будет дублировать его эмоциональное содержание так, как это не сделает Омут. — Я не хочу проходить через это снова. — Гарри покачал головой, услышав, каким тихим был его голос, и сердито сел. Чёрт возьми, я не буду выглядеть слабым. Последнее, что нам нужно, это чтобы кто-нибудь из врагов Тома попытался воспользоваться этим. — Я… предпочёл бы, чтобы мы использовали Омут Памяти. — Говоря про эмоции, я имею в виду те, которые буду испытывать я, мистер Поттер, — сказал Лауфри. — Вы же будете отделены от них, рассматривая это скорее как воспоминание о себе. Вы можете почувствовать какие-то слабые отголоски, и, конечно, сама память может напомнить вам кое-что из того, через что вы прошли. Но именно я буду тем, у кого будет полный опыт переживания. Гарри уставился на него. — Зачем вам вообще делать что-то подобное? — Потому что, — просто сказал Лауфри, — я хочу помогать людям. Гарри секунду барабанил пальцами по своей руке. Не то чтобы это желание было ему чуждо, но он всегда думал о помощи людям как о хранении секретов, или о внедрении в политику, или о действиях, которые предпринимал Орден Феникса. Добровольно брать на себя чужую эмоциональную боль было чем-то новым. Но опять же, у него всегда было достаточно своей собственной, и он никогда не хотел быть Целителем. — Хорошо, — сказал он. — Как вы извлекаете воспоминания? — В данном случае дверь действительно функционирует как Омут Памяти. И я бы предпочёл, чтобы вы сделали это сами, так вы бы могли точно выбрать, где это начнётся и где закончится, дабы исключить вероятность того, что я увижу что-то, чего вы не хотели бы, чтобы я видел. Гарри медленно кивнул и попытался проигнорировать чувство, что он не привык к тому, чтобы ему давали такой большой контроль над его судьбой. Даже если это было правдой, это не означало, что ему нужно было начинать хныкать перед Целителем Разума. Он подошёл и встал рядом с золотой дверью, или чем бы это ни было, сосредоточившись так сильно, как только мог, на одном из воспоминаний, которые у него были о попытке удалить метку. Только само удаление, а не процесс исследования, хотя это тоже занимало центральное место в его сознании. Когда он был уверен, что остальная память изолирована, он приставил палочку к виску и осторожно высвободил блестящие серебряные нити. Лауфри ободряюще кивнул, когда Гарри посмотрел на него. — Да, просто пошевели своей палочкой за дверью. — Ничего не выйдет, — подумал Гарри, наполовину убеждённый, что воспоминание просто расплескается по полу, или что бы оно ни сделало без Омута. Он махнул палочкой за дверью и… И серебристая капля отделилась и тихо поплыла на место, зависнув за дверью с видом вежливо ожидающего официанта. Пока Гарри смотрел, моргая, область внутри памяти начала вращаться и сливаться, так что он больше не мог видеть пол или стены. Когда все улеглось, Гарри увидел то, что он бы описал как палатку, сделанную из светлого холста. Она хлопала и развевалась на воздухе, как будто дул лёгкий ветерок. — И мы оба пойдем туда? — пробормотал Гарри. Лауфри кивнул, одарив его улыбкой, и до этого момента Гарри думал, что тот не оторвёт свой взгляд от процесса извлечения памяти. — Да. Мы должны пойти оба и войти через дверь, иначе это не сработает так, как должно. — Хорошо, — выдохнул Гарри. Его желудок сделал кульбит, и он протянул руку и положил её на ручку двери, сделанную из чистого хрусталя, чтобы не дать себе отступить. Лауфри уверенно стоял у него за спиной, и Гарри снова напомнил себе, что он не испытает эмоций, если это сработает. Он вздохнул и шагнул внутрь. * Гарри открыл глаза и кивнул. Пока что всё работало так, как предсказывал Лауфри. Они были в Выручай Комнате в Хогвартсе, ритуальной комнате, которую Гарри вызывал несколько раз в своих попытках избавиться от метки души, но там не было того сокрушительного бремени горя и отчаяния, которое, как знал Гарри, он нёс в себе в тот вечер. Он бросил взгляд на Целителя и увидел, что мужчина учащённо дышит, прижимая руку к горлу. Гарри слегка поморщился и снова вернулся к воспоминаниям. Его четырнадцатилетний "я" сидел перед ритуальным кругом, нарисованным его собственной кровью, которую он собирал понемногу в течение месяца, потому что попытка сделать это всё сразу привела бы к тому, что он упал бы в обморок от потери крови. Внутри на каменном полу были начертаны символы, тоже его кровью. Большинство из них были рунами, но были и символы, которые напоминали движения палочки, используемые для трансфигурации и контрзаклинаний. Гарри был бы удовлетворён либо полным избавлением от своей метки, либо превращением её в безвредную кляксу. Гарри медленно отошёл в сторону, чтобы видеть лицо своего младшего "я". Они приземлились за его спиной. Гарри-подросток склонился над толстой книгой, лежащей перед ним, губы его шевелились, когда он читал. Гарри до сих пор помнил самую важную для него фразу из этой книги. Вы должны иметь это в виду: вы должны полностью отвергнуть концепцию родственной души, чтобы избавиться от её метки или изменить её. Что ж, Гарри так и сделал. В то время он не представлял себе никакой возможной причины, по которой ритуал мог бы потерпеть неудачу, что только сделало его ещё более разрушительным из-за того, что он не удался. Теперь, конечно, он прекрасно знал, почему это произошло. Он не смог отвергнуть родственную душу, как бы сильно ему этого ни хотелось. Он цеплялся за фантазию о ком-то, кто дополнял бы его и любил его. Только это была не фантазия, не так ли? Гарри покачал головой и немного отступил назад, чтобы видеть сосредоточенное выражение лица своего младшего "я" и движения, которые совершали его руки, когда он высыпал соль и серебряную стружку поверх кровавого круга. — Где... где вы взяли серебро, мистер Поттер? Голос Лоуфри был сдавленным. Гарри сделал ещё один шаг назад, на этот раз, чтобы быть рядом с Целителем Разума на случай, если ему понадобится помощь, но получил дрожащий взгляд и отрицательное качание головы в ответ на своё беспокойство, поэтому он повернулся обратно к себе. — Совершил набег на шкафы мастера зелий, — пробормотал он. Теперь младший Гарри закрыл глаза и начал шевелить губами в беззвучном пении, которое было необходимо, чтобы удалить метку души. Гарри не чувствовал той ошеломляющей силы отчаяния, которое он испытывал в тот момент в прошлом, поскольку Лауфри получал всё это за него, но он чувствовал боль в груди за бедного мальчика, который понятия не имел, что однажды его полюбят. — Ты... ты знал, что делал этот ритуал? — Конечно, я это знал, — просто сказал Гарри, взглянув на Лауфри. Тот размахивал палочкой и произносил несколько заклинаний, которые, если Гарри правильно их распознал, успокоили бы бешено колотящееся сердце. — В конце концов, мне пришлось тщательно изучить его и проникнуть в Запретную секцию, чтобы получить нужную книгу. Даже наполовину выведенный из строя, Целитель Разума всё ещё прищуривал глаза. — Мы также должны поговорить о ваших суицидальных наклонностях, мистер Поттер. — Это было только один раз… — Этого достаточно. Гарри хотел было возразить, но в этот момент ритуальный круг озарился сияющей серебряной молнией, которую Гарри помнил по ритуалу. Он вздохнул. Снаружи это выглядело красиво, хотя, конечно, в то время он этого не заметил. Он просто был опустошен тем, что ритуал провалился. Поднимающиеся и опускающиеся фигуры, похожие на Северное сияние, но все в серебре, очерчивали края ритуального круга. Младший Гарри, открыв глаза, достиг кульминации своего пения и сунул отмеченное правое запястье в круг. Секунду спустя он закричал, и это не было беззвучно. Крик эхом отразился от каждого угла комнаты, и он опустил голову, вздрогнув. Младшая версия его самого кричала, и кричала, и держала руку в огне. У Гарри болели глаза и сердце, когда он смотрел, но он должен был признать, что в основном его глаза были сухими. В конце концов, он уже видел это и страдал от этого, независимо от того, насколько новым это было для Лауфри. Наконец, Гарри из прошлого вынул руку из огня. Он уставился на покрытую волдырями, обожжённую кожу и подождал, пока его магия не исцелит несколько волдырей, чтобы он смог увидеть, исчезла ли метка. Она всё ещё была там. Младший Гарри склонил голову и заплакал. Гарри отвернулся. Воспоминание тем временем растворилось вокруг них, и хотя он думал, что им придётся вернуться через дверь, он не был удивлён, когда поднял голову и понял, что они уже вернулись в кабинет Лауфри. — Присаживайтесь, пожалуйста, мистер Поттер. Голос Лауфри звучал надтреснуто. Гарри сел напротив и внимательно посмотрел на него. Лафи кивнул, как будто Гарри задал ему вопрос. — Это очень эффективно показывает мне некоторые проблемы, с которыми вы столкнулись из-за того, что у вас была метка души министра. Спасибо вам за то, что поделились этим со мной. — Даже несмотря на то, что эти проблемы были вызваны мной самим? — Так значит, вы сами додумались до всех тех идей, которые у вас были о своей метке души? Гарри поморщился. Чёрт, сам напросился. — Нет, сэр. Я имею в виду... — Я бы предпочёл, чтобы вы называли меня Джеральдом, мистер Поттер. Наличие формального барьера между нами не поможет вашему исцелению. — Тогда почему вы обращаетесь ко мне по фамилии? Лауфри помолчал секунду, затем улыбнулся. — Верно подмечено. Хорошо, я буду звать тебя Гарри, если ты будешь называть меня Джеральдом. Гарри кивнул. Всё проходило даже лучше, чем он предполагал, хотя он знал, что, вероятно, будет возмущен некоторыми вещами, которые придумал Лауфри. — Ну хорошо. Я не до всех идей дошёл сам, но я был тем, кто решил провести этот ритуал. Мои родители никогда даже не предлагали мне попробовать что-то подобное, чтобы удалить метку моей души, или же покончить с собой. Это была моя идея. — Хм. — Джеральд нацарапал что-то на лежащем перед ним пергаменте и пристально посмотрел на Гарри. — И что сказали твои родители? — Что я никогда не смогу быть со своей родственной душой. Что он был кем-то злым и готовился вести тайную войну с магглами и магглорождёнными. — Гарри почувствовал, как напряглись его плечи, и попытался стряхнуть это напряжение. Чёрт, даже спустя столько времени упоминание идей Дамблдора всё ещё вызывало у него желание сбежать куда глаза глядят. — Я должен был сопротивляться ему, иначе он получил бы силу, увеличенную вдвое. Джеральд остановился на середине записи чего-то еще. — Вдвое? Не вчетверо? — Они не думали, что… Министр Реддл способен на любовь. Поэтому они предполагали, что это я влюблюсь в него, потому что он был отличным манипулятором и, к тому же, таким очаровательным, но не наоборот. — Ты можешь называть его при мне как хочешь, Гарри. И я сделаю всё, что тебе нужно, чтобы ты чувствовал себя комфортно. Называть его по фамилии было инстинктивно, но я могу изменить это, если ты хочешь. Гарри сделал паузу и выстрелил вопросом в свою связь с Томом. Ответ, который пришёл, был простым излиянием тепла, как луч солнечного света пробивается сквозь воду. Гарри открыл глаза и улыбнулся. — Он говорит, что просто имени достаточно. Джеральд кивнул ему с серьёзным выражением лица и написал новую пометку. — Что ты подумал, когда твои родители сказали тебе это? — Не только они. Это были мой крестный и Директор школы. — Насколько хорошо ты знал директора до того, как поступил в Хогвартс? — Вероятно, лучше, чем большинство студентов Хогвартса. — Гарри на секунду задержал дыхание, пытаясь избавиться от горечи в своём голосе. — Я встретил его в первый раз, когда был слишком маленьким, чтобы запомнить. Родители связались с ним, когда увидели метку души на моём запястье. — Значит, твои родители стали членами Ордена Феникса, когда были ещё школьниками? Гарри кивнул. — Многие люди так поступили. Мой крестный отец и несколько Уизли тоже. Я думаю, в то время Дамблдору было легче всего повлиять на них. Но в Ордене также были ровесники Дамблдора, так что я полагаю, что, вероятно, на этих людей повлияла его репутация человека, который отверг свою душевную связь с Тёмным Лордом. — Без сомнения, он увидел в тебе себя. И, без сомнения, он предполагал, что и у тебя хватит сил отвергнуть Тёмного Лорда? Или кого-то, кого директор считал Тёмным Лордом. Гарри колебался. — В том-то и дело. Казалось, он никогда так не думал. Он предполагал, что если я вообще попаду в поле зрения Тома, то неизбежно влюблюсь в него и предам Орден. Что-то похожее на стыд проснулось в центре его груди. Разве Дамблдор не был в чём-то прав? Он вступил в контакт с Томом, он отказался от своей анонимности и верности Ордену ради комфорта связи со своей родственной душой… На этот раз тепло, исходившее от связи, было больше похоже на драконий огонь. Гарри повернул голову, чтобы погреться в нём, закрыв глаза, а затем вздрогнул, когда открыл их и увидел, что Джеральд наблюдает за ним с лёгкой улыбкой. — Прости. — И ты всё ещё отчасти чувствуешь себя так, будто предал ожидаемую от тебя верность, несмотря на то, что никто не должен был иметь права ожидать этого от тебя. — Джеральд сложил руки перед собой на столе и задумчиво изучал Гарри. Гарри отвёл глаза и кивнул. Умом он понимал, что всё это чушь, но часть его задавалась вопросом, не продемонстрировал ли он только что всё, что Дамблдор считал правильным. — Ты помнишь, на какой конкретный результат ты надеялся от этого ритуала? — спросил Джеральд. Гарри моргнул и посмотрел на него, удивлённый тем, что он спросил. — Что метка исчезнет. — Да, но главной эмоцией, которую я испытал, когда мы пережили это воспоминание, была не надежда, — сказал Джеральд. — Это было отвращение к самому себе. Ты так сильно ненавидел себя за то, с чем ты родился и на что никак не мог повлиять? Гарри закрыл глаза. Он не считал себя плохим, не совсем так. Он знал, что у него не было никакого выбора в отношении метки души, и это то, что его родители, Сириус и даже Дамблдор неоднократно подчёркивали. Но он не мог перестать думать, насколько всё было бы проще, если бы у него этого не было. Если бы она просто исчезла. И его мысли постоянно вращались вокруг истории о нападении на метку души Тома, о том, как людям, напавшим на него, удалось полностью сжечь феникса. Что, если... что, если бы он мог это сделать? По крайней мере, это казалось решением. — Это сделало бы мою жизнь намного лучше, если бы она исчезла, — прошептал он. — И это не то, о чём я могу говорить с Томом, потому что он был таким верным. Он продолжал ждать, продолжал надеяться и думать... — Тебе не нужно бояться того, что Том скажет об этом, — мягко сказал Джеральд. — Это одна из причин, по которой он послал тебя ко мне. Потому что он знал, что будут вещи, о которых тебе будет трудно с ним говорить. Гарри сглотнул и кивнул. Он знал об этом. Он принял это. Но мысль всё ещё жгла его разум, что Том никогда не сдавался, что человек, которого он был приучен ненавидеть, всё ещё ждал и искал его. Это накладывалось на чувство вины, которое он испытывал за то, что не поступал так, как хотели его родители, но не заменяло его. Две эмоции переплелись вместе в его сердце, и Гарри вздрогнул при мысли о том, что он, должно быть, проецирует их на Тома через связь. Джеральд терпеливо ждал, пока Гарри откроет глаза и снова сосредоточится на нём. Затем он спросил, его голос был таким тихим, что Гарри едва мог его расслышать: — Если бы у тебя был выбор, ты бы отказался от метки души сейчас? — Нет. Джеральд кивнул, и на его лице появилась улыбка. — Тогда это одно уже принятое решение. Ты знаешь, что не сможешь вернуться в прошлое и изменить что-то настолько важное. Это означает, что ты должен принять это и двигаться вперёд. — Но это и есть то, чего я не знаю, как именно сделать, — огрызнулся Гарри. — Я знаю. И мы будем работать над этим. — Джеральд развернул пергамент, на котором он писал. — Это заметки, которые я сделал о воспоминании, которым ты поделился со мной, и тех эмоциях, которые я испытал во время этого. Мы поговорим о них вместе. Будем рассуждать. Найдём их источник. Определим, насколько велика опасность того, что это может повториться. Гарри бросил на него настороженный взгляд. — Почему? — Таким образом, тебе не придётся беспокоиться о том, что тебе доведётся испытать подобное снова в будущем. Гарри медленно кивнул. Да, у него была связь душ, ради которой он готов был умереть, лишь бы защитить её, но когда-то он также был готов причинить себе боль и умереть, чтобы отвергнуть её же. Он мог понять, почему Джеральд считал, что об этом важно поговорить. — И я надеюсь, — продолжал Джеральд, — что к тому времени, когда мы закончим говорить об этом, у тебя будет оружие против любых подобных эмоций, которые ты можешь испытывать в будущем. Гарри, наконец, поддался тому, что он хотел сделать в течение нескольких минут, и улыбнулся. * — То, что ты собираешься сделать — глупо, Альбус. Альбус проигнорировал Геллерта, раскладывая узоры из цветного песка перед собой на полу пещеры. Красный должен был обвиваться вокруг синего, а фиолетовый должен был быть снаружи. И чёрный, конечно же, образовывающий огромный круг вокруг всех остальных. — Это безумие. Голос Геллерта был хриплым и расстроенным настолько, что Альбус повернулся, чтобы посмотреть на него. Он вздохнул и покачал головой. — Почему ты говоришь такие вещи? Безумием было убеждение, которое ты намеревался пропагандировать, что магглорождённые хуже других волшебников. — Даже я, — сказал Геллерт и начал кашлять. Альбус терпеливо ждал. Теперь ему придется прислуживать Геллерту всё чаще и чаще, но это была цена, которую он был готов заплатить, чтобы победить другого Тёмного Лорда. — Даже я, — наконец, закончил Геллерт, — никогда не был настолько безумен, чтобы вмешиваться в магию души и метки души. Как ты думаешь, что произойдёт? Ты был тем, кто принял решение отказаться от нашей связи! — И это означает, — тихо сказал Альбус, — что я могу забрать свои слова обратно. Геллерт уставился на него, затем резко поднял руку. Отметина на его правом предплечье, которая кружилась и кружилась в узорах, что Альбус всё ещё мог видеть перед глазами каждый раз, когда закрывал их, была шипами и пламенем с чёрными краями. — Нет такого способа, способного оживить мёртвую метку! — Есть, — сказал Альбус и бросил ещё несколько песчинок чёрного песка во внешний круг, — в магии, которую я обнаружил. Он знал, что произойдёт, ещё до того, как Геллерт направил на него несфокусированный заряд беспалочковой силы. В конце концов, у него было достаточно защиты в пещере, чтобы компенсировать законченную магическую связь, которой у них не было. Он отразил его взмахом палочки и вернулся к тщательному раскладыванию узоров. — Альбус. Ты не обязан этого делать. Нет никаких признаков того, что Реддл — Тёмный Лорд, или, если это так, то, возможно, наличие его родственной души усмирит его. Альбус откинулся на спинку стула с долгим, медленным вздохом. — Но я не могу рисковать, Геллерт, — тихо сказал он. — У фениксов были видения, о которых я тебе никогда не рассказывал. Пока Том и его родственная душа оставались порознь, был шанс, что мир будет спасён. Это была самая сильная возможность из видений, которые я видел. Но все те, которые показали, как они воссоединяются вместе, продемонстрировали, что подробное пророчество сбывается. — Подробное пророчество. — То, что предсказывает возвышение Тёмного Лорда. — Альбус встал и повернулся лицом к своей непокорной родственной душе через круги песка. — Знаешь ли ты, сколько видений я видел о том, как Том и Гарри спасают мир или делают его лучше, после того, как их связь установилась? Моргая, Геллерт покачал головой. — Одно, — сказал Альбус. — Одно из девяноста девяти. Геллерт снова посмотрел на свою мёртвую метку души. — Это не значит, что именно ты тот, кого выбрали, чтобы попытаться спасти мир, Альбус. Ты мог бы позволить кому-то другому, например, другим людям в Ордене Феникса, сделать это за тебя. Или вы могли бы сделать это каким-нибудь другим способом. — Орден был распущен. И теперь, когда Том и Гарри объединились, Том очень скоро удвоит свои силы, если он этого ещё не сделал. Гарри сам по себе был достаточно силён, чтобы спасти Тома от покушения, скоординированного несколькими парами родственных душ в Ордене и среди моих союзников. — Альбус осознал, что его дыхание учащается всё быстрее и быстрее. Он попытался успокоиться. Чем более нервно он звучал, тем меньше сотрудничества он мог ожидать от Геллерта. — Я недостаточно силён, чтобы противостоять им, если у меня тоже не будет её. — Ты не сможешь её получить. — Геллерт рассмеялся, и в его смехе прозвучали злобные нотки. — Я не люблю тебя. Ты не любишь меня. — У меня есть решение этой проблемы. Глаза Геллерта, казалось, расширились до такой степени, что он потерял в них всю радужку, когда он уставился на колбу с зельем, мерцающую, словно перламутр, рядом с Альбусом. Конечно, он был там всё это время, потому что должен был находиться внутри кругов из песка. Альбус просто убрал иллюзию, прикрывающую это. — Альбус, — сказал он, его голос не громче шёпота. — Нет. — Мне не нужно, чтобы ты это пил. Взгляд Геллерта метнулся к нему, но Альбус произнёс первое заклинание, которое заставило круги песка подняться и ожить, закружившись вокруг него. Оно заключило его в сияющую призматическую оболочку, что становилась всё ярче и ярче по мере того, как к ней добавлялась его магия, а затем и сияние зелья. Альбус произнёс второе заклинание, и песок полетел наружу, танцуя вокруг Геллерта. — Альбус! Альбус, ты сошёл с ума! Альбус проигнорировал его и произнес третье заклинание. Воздух наполнился ревущим, свистящим шумом приближающейся песчаной бури. Альбус повернулся лицом к сердцу бури, взяв при этом колбу с зельем. Следующая часть была сложной. Альбус вглядывался в сердце песка, пока не был готов сделать это. В один и тот же момент он произнёс заклинание, чтобы создать Инфериус на своей собственной метке души с чёрными краями, и накачал себя Амортентией. Сила пронзила его, в то же время, как одержимость заискрилась в его венах, а жизнь вырвалась из метки души на его руке и потянулась, чтобы найти соответствующую метку на руке Геллерта. Альбус встретился взглядом с Геллертом, который отчего-то уставился на него в шоке. Почему? Альбус любил его. Он знал это так, как знал имена всех звёзд. И он пересёк границу песка, которая соединяла их, а не разделяла, и заключил Геллерта в объятия, улыбнувшись, и поцеловал его руку, так как Геллерт поднял её, чтобы прикрыть лицо. Их метки души замерцали и посерели, и Альбус рассмеялся в мягком возбуждении, когда он поделился своей любовью с Геллертом, а Геллерт поделился с ним своим ужасом. Мир, наконец, встал на тот путь, на котором ему и следовало быть.