His Darkest Devotion

Питер тяжело дышал к тому моменту, когда Фоукс наконец опустил его посреди коридора рядом со статуей горбатой ведьмы, но он попытался сосредоточиться, несмотря на испытываемый ужас. Он смутно помнил, что иногда чувствовал нечто подобное прямо перед тем, как мародёры разыгрывали какую-то очередную большую шутку. Что он делал тогда? Он собирал всё своё мужество и выполнял свою роль в ней, вот что он делал. И иногда он придумывал хитроумные повороты, которые даже Сириус и Джеймс не могли предвидеть. Новые мысли всплыли на поверхности его разума, шалости, которые он лениво обдумывал с тех пор, как перестал в них играть, трюки, которые он видел у студентов, и то, что пошло не так в его классе трансфигурации. Питер устроился поудобнее, тряхнув хвостом, а затем взглянул на Фоукса. Фоукс приземлился на статую ведьмы и расправил крылья, тихо и ободряюще напевая Питеру. Питер метнулся через пространство между ведьмой и входом в туннель, который был более чем велик для грызуна, и побежал по коридору. Идеи вихрем проносились в его голове, но для некоторых из них потребовалась бы волшебная палочка, поэтому он остановился и преобразился, внимательно прислушиваясь обоими видами слуха. Он ещё никого не слышал. Дамблдор, должно быть, продвинулся довольно далеко по туннелю. Питер вытащил свою палочку и начал колдовать. * Альбус двинулся вперед со слабой улыбкой на лице. На самом деле ему не нравились ужас и страх, которые он чувствовал через их связь с Геллертом, но он знал, что это было к лучшему. Связь существовала, и это было то, что большинство магических теоретиков посчитали бы невозможным после того, как Альбус был достаточно глуп, чтобы отвергнуть их первую связь. Он сделал бы то, что должен был сделать — открыть новые методы магии, использовать своё собственное сердце, использовать свою родственную душу — если бы это означало, что сбудутся видения мира и спокойного будущего, а не те, где правят Риддл и Поттер. Туннель перед ним изогнулся, а затем выпрямился. Альбус остановился, чтобы оглянуться на Геллерта, который всё ещё был привязан к парящему креслу. — С тобой всё в порядке, Геллерт? Геллерт так и не ответил на вопросы, которые Альбус ему задал, чтобы продемонстрировать свои любовь и заботу, хотя, учитывая то, как он, вероятно, думал об их возобновившейся связи, Альбус предположил, что не может винить его в этом. Вместо этого он уставился в туннель, наморщив лоб. — Ты что-нибудь слышал? — Я наложил заклинание, которое обнаружило бы любого, кто был с нами в туннеле, прежде чем мы начали спускаться, — заверил его Альбус. — Но есть ещё кое—что... Секунду спустя Альбус тоже это услышал. Это был странный, дребезжащий звук. Ему следовало бы сравнить его с роем насекомых, устремляющемся к ним, но он не мог себе представить, что такое множество насекомых вообще может делать в пустынном туннеле. В Хогвартсе были активные чары, которые обычно заботились о паразитах. Он повернулся, нахмурившись. Стена крыс ринулась к ним из-за угла. Альбус не смог сдержать рывка и возгласа отвращения. Это было незрело, но когда крысы начали тесниться вокруг него, и он почувствовал их гладкие тела, их длинные и извивающиеся хвосты, он отшатнулся назад. Затем он начал накладывать своего рода барьерные чары, которые сдерживали бы их. Одна укусила его за лодыжку. Альбус в шоке выронил палочку. Укус был настолько болезненным, что казалось, будто он отравлен. Он прижал руку к ране и наклонился, чтобы посмотреть на неё. — Альбус! Крик Геллерта натянул связь между ними и развернул Альбуса к себе. Связь резонировала с паникой. Несколько крыс подпрыгнули с земли и взобрались на парящее плетёное кресло, чтобы пожевать его мантию. Альбус протянул руку, чтобы освободить Геллерта. Он скорее сделает это, чем позволит, чтобы того съели заживо. Затем крысы внезапно исчезли. Альбус огляделся и не нашёл ни их следов, ни предметов, из которых, как он подозревал, те были трансфигурированы. И укус на лодыжке не исчез так, как должен был бы, если бы крысы были всего лишь иллюзией, а на одежде Геллерта остались настоящие следы жевания. — Ты ранен? — Альбус внимательно осмотрел коридор. Нет, никаких следов не было вообще, и это более чем нервировало. — Нет. Геллерт всё ещё учащённо дышал. Альбус кивнул и пошёл искать свою палочку. Она исчезла. Альбус немедленно сложил руки перед собой и закрыл глаза. Первым беспалочковым заклинанием, которое он усовершенствовал, было заклинание призыва своей палочки, которая являлась главной мишенью на дуэлях. Если только она не была сломана, он должен быть в состоянии притянуть её к себе. Альбус покачал головой, не отводя взгляда от коридора перед ним. Там явно должен был кто-то быть, но он бы различил мерцание Дезиллюминационных Чар, и любая Мантия-Невидимка, кроме той, которой обладали Поттеры, была бы проницаема для его глаз. — Ты здесь? — позвал он. — Конечно, он там, чёрт возьми! — Прошипел Геллерт у него за спиной. Альбус проигнорировал его. — Послушай меня, — сказал он так мягко и твёрдо, как только мог. — Возможно, ты не понимаешь важности украденной тобой палочки или помощи мне в сохранении нашего мира, но я уверяю тебя, что существует огромная… — Убирайся отсюда! — Крикнул Геллерт. — Он сумасшедший! Альбус повернулся, чтобы посмотреть на него, его любовь звенела внутри него в предательском шоке. Геллерт поднял брови. — Что ты хочешь, чтобы я сказал? Так и есть. — Заткнись, Геллерт. — Нет, не делай этого! — Геллерт продолжал кричать в туннель. — У тебя есть чёртова Старшая… Альбус сжал свою магию в длинном порыве, и Геллерт подавился воздухом, а затем попал под заглушающее беспалочковое заклинание. Альбус прикрыл глаза. — Я ненавижу причинять тебе боль, но есть вещи важнее нашей с тобой связи, — сказал он и снова посмотрел в темноту неподвижного безмолвного туннеля, простиравшегося перед ним. Его несколько нервировало то, что он ничего не видел и не слышал. На стенах мерцал слабый свет от факелов, которые зажигались всякий раз, когда сюда приходил взрослый волшебник, и которые не реагировали на студентов. Почему тогда он не мог увидеть тень, отбрасываемую этими факелами? Не слышал голос, шаркающие шаги? — Я дам тебе ещё один шанс выйти и вернуть мне мою палочку, как подобает добропорядочному волшебнику! — Крикнул он. Тишина. Альбус закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. Следующий магический подвиг, который он собирался совершить, был бы вне его способностей без палочки большую часть его жизни, но с тех пор, как он вернул их связь с Геллертом, не существовало предела тому, что он мог сделать. Когда он был уверен, что у него накопилась достаточно силы, он прошептал: — “Долор”, — и выпустил в окружающее его пространство заклинание. * Питер скорчился на полу туннеля, содрогаясь от облегчения и неверия. Он был совсем не уверен, что у него получится, но это сработало. Он воссоздал неудачу с трансфигурацией, которая произошла на одном из его занятий на третьем курсе прошлой весной. Предполагалось, что ученик превратит вырезанную из дерева крысу в настоящую, и Питер всегда оценивал успех этого упражнения, проверяя такие вещи, как правильное биение сердца крысы и длину её усов, вещи, которые он знал очень хорошо (он также не позволил студентам трансфигурировать крыс обратно в дерево, вместо этого выпустив их в Запретный лес). Тем не менее, каким-то образом студент преобразил деревянную крысу в двух, в одну настоящую и одну ненастоящую — иллюзию, которая, тем не менее, казалась прочной, пока Питер не ткнул в неё своей палочкой. Две крысы бегали по классу и вели себя как полные отражения друг друга. Питер был очарован, но, к сожалению, ему пришлось исправить ошибку, когда другие ученики начали визжать от страха. Поэтому он имитировал это на пыли в коридоре, слегка повернув палочку, что значительно увеличило количество иллюзорных крыс на одну трансфигурированную, а затем убедился, что все “настоящие” крысы были в авангарде покоившейся армии, и среди них был он сам в своей собственной анимагической форме. Он был тем, кто выхватил палочку Дамблдора из его рук и отнёс её в безопасное место, и когда все Трансфигурированные крысы вернулись за угол туннеля, иллюзии исчезли. Преображенные крысы же теперь прятались по углам, молчали и ждали. Альбус, несомненно, планировал контрудар теперь, когда его апелляции провалились. Что это могло быть?.. — “Долор”. Заклинание наполнило коридор невидимыми волнами боли, и Питер резко трансформировался, когда агония чуть не заставила его закричать. Он не собирался раскрывать свое положение Дамблдору, тем более что наспех трансфигурированная коробка, в которой он спрятал палочку, могла не выдержать грохота и стука этой штуковины. Как у крысы, боль была более тусклой и как бы повернутой вбок. Это было заклинание, предназначенное для воздействия на людей, а не на других животных. Питер скорчился на месте, дрожа, пока не утихли последние отзвуки заклинания, а затем навострил уши. — Ты готов выйти и говорить как нормальный человек? Питер содрогнулся всем телом. Голос Дамблдора был спокойным, терпеливым и совершенно безумным. Как он мог послать такое заклинание, а затем ожидать, что кто-то встанет, выйдет из-за угла и признает, что это было “нормально”? Если уж на то пошло, как ему вообще удалось послать такое болевое проклятие с помощью беспалочковой магии? Питер знал это особое заклинание, и оно было всего на несколько оттенков менее сильным, чем Круциатус. Джеймс и Сириус пытались научиться его использовать без помощи палочки на тот случай, когда их загнали бы в угол слизеринцы, но ни один из них не преуспел. Затем Питер напомнил себе о второй фигуре, парящей в коридоре. Он сглотнул. Это мог быть… Родственная душа Дамблдора. Он мог найти способ воскресить и усилить их связь. Одна только мысль об этом заставила Питера почесаться от отчаянной нервозности. Затем он подкрался к углу коридора и огляделся, стараясь высовываться как можно меньше, чтобы его не заметили. Дамблдор стоял, уперев руки в бока, и качал головой. — Если бы ты только вернул мне мою палочку, тогда, возможно, мы могли бы обсудить произошедшее как цивилизованные люди, и не было бы необходимости в этих проклятиях! — крикнул он. Питер сфокусировал свои взгляд и обоняние, насколько это было возможно, когда он был так близко к земле, на фигуре, парящей в плетёном кресле позади Дамблдора. Лицо мужчины было покрыто седой бородой, и его запах был незнакомым. Но… Ведь имели место быть россказни, примерно в то время, когда Дамблдор победил Гриндельвальда? Что этот человек был его родственной душой? Питер вздрогнул. Слухи ходили до сих пор, но Дамблдор, как правило, грустно улыбался, когда люди спрашивали его об этом, и демонстрировал свою метку с чёрными краями. Питер, у которого у самого была точно такая же, мог понять нежелание говорить о чём-то столь болезненном. Он думал, что люди, принятые в Орден Феникса, знали правду, но он никогда не был в их числе. Конечно, предполагалось, что не было никакого способа возродить связь после того, как она была отвергнута, иначе Сириусу удалось бы восстановить свою, которая была у него с Ремусом и которая оборвалась после шутки с Деревом. Кто знал, что мог сделать Дамблдор? — Я начинаю терять терпение. Питер отступил обратно за угол. Его разум, что до этого был беспокойным, словно стайка блох, внезапно стал холодным и глубоким, как пруд со стоячей водой. Знание о том, что Дамблдор восстановил свою связь с Гриндельвальдом, должно было покинуть этот туннель. Предположительно, Фоукс знал тоже, но либо он не мог говорить с людьми так, как он говорил с Питером о своей “судьбе”, либо он не стал бы. Питер должен был выжить, потому что люди должны были узнать об этом… искажении. Конечно, Питер также не мог просто отступить сейчас и понадеяться, что кто-то другой позаботится о проникновении Дамблдора в школу. Он должен был сделать всё, что мог, чтобы отвлечь его. Завладеть его палочкой было неожиданной удачей. Было кое-что, что он мог сделать сейчас. Питер снова превратился в человека и произнёс одно заклинание, затем снова превратился в крысу и осторожно прокрался за угол. К счастью, Дамблдор повернулся спиной, разговаривая с парящим в воздухе человеком, и не увидел его, когда Питер осторожно пробирался сквозь тень вперёд. Если другой человек и заметил его, он собирался держать это при себе. Когда Питер подкрался достаточно близко, он услышал, как Дамблдор сказал: — Мне больно причинять тебе боль, Геллерт. Ты узнаешь, насколько сильно, только если сконцентрируешься на нашей связи. Но я надеюсь, ты поймёшь, почему я отказываюсь отпустить тебя. Геллерт. Это Геллерт Гриндельвальд. Дамблдор снова повернулся лицом к главному входу в туннель и произнёс еще одно заклинание вызова без палочки, которое заставило его палочку загреметь в заколдованном ящике. Питер присел и прыгнул так высоко, как только смог. Если заколдованные крысы, которых он создал, сделали это, то он тоже сможет. Питер, дрожа, подскочил от земли и приземлился на связанную ногу Гриндельвальда. Он склонил голову и начал грызть веревки, над которыми уже поработали некоторые из его Трансфигурированных крыс. Гриндельвальд уставился на него, но не произнёс ни слова. — Моё терпение не безгранично, — снова произнёс Дамблдор тем терпеливым голосом, который пугал Питера, когда он был студентом. — Я сейчас выйду из-за угла, и это не закончится ничем хорошим для тебя. Питер задёргал хвостом, но не дал себя поторопить. В отличие от обычных крыс, он точно знал, где нужно грызть, и веревка разорвалась вокруг лодыжки Гриндельвальда с тихим шорохом. Дамблдор начал поворачиваться обратно. В этот момент заклинание, наложенное Питером до того, как он стал крысой, взорвалось с грохотом. Безумный, гогочущий смех заполнил туннель. Дамблдор застыл в шоке и повернулся к нему лицом. Питер подполз к плечу Гриндельвальда и начал так быстро, как только был способен, грызть веревку, которая связывала правую руку Тёмного Лорда. Он бы скривился и сплюнул, если бы мог сделать это в обличии крысы. Мускусный, древесный вкус веревки был отвратителен. — Альбус! — позвал волшебный голос, созданный Питером, один из тех розыгрышей, которые Мародёры усовершенствовали на третьем курсе. — Я вижу, что ты там делаешь! — Последовала ещё одна волна безумного смеха. — Кто ты такой? — Дамблдор сделал несколько шагов вперёд, его рука дёрнулась вниз, где он машинально попытался нащупать свою палочку, а затем сжалась в кулак. Питер сделал паузу, чтобы выдохнуть, и вернулся к своему делу. — Чего ты хочешь от меня? — Альбус! — Голос понизился до низкого рычащего звука. Одна из частей розыгрыша, который придумал Сириус, заключалась в том, что голос всегда звучал как все четыре их голоса вместе, а не как один, из-за чего Дамблдору было бы трудно быть уверенным, что здесь точно не было кого-то, кого здесь быть не могло. — Какое злодеяние ты совершил? Это была стандартная фраза, которую они использовали, чтобы заставить слизеринцев сбежать, но Дамблдор, казалось, воспринял её более серьезно. Он поднял руку и выпустил ещё один столп беспалочковой магии. Конечно, ничего не произошло. Питер закрепил заклинание на стенах и полу туннеля. Магия Дамблдора даже с учётом отсутствия палочки всё еще была достаточно хороша, чтобы заставить упасть несколько камней, но недостаточной для того, чтобы взорвать половину здания. Питер мог только надеяться, когда спустя пару движений его челюстью верёвка вокруг правой руки Гриндельвальда наконец-таки разорвалась, что Гриндельвальд был таким же искусным в магии без палочки благодаря их с Дамблдором чёртовой связи душ. В тот момент, когда его рука освободилась, Гриндельвальд начал двигаться. Питер высвободился и побежал к ближайшему тёмному углу, не обращая внимания на удар о землю, пронзивший его тело. Было немного больно. Ну и что? Падать с такого расстояния крысе всё равно было гораздо менее болезненно, чем человеку. Он присел и резко развернулся, упираясь в пол всеми четырьмя лапами, готовый в любой момент убежать или прыгнуть. Гриндевальд разорвал другие веревки и уже направил свой собственный заряд беспалочковой магии в спину Дамблдора. Конечно, он почувствовал её приближение, как почувствовал бы волну эмоций своей родственной души по линии их связи, и повернулся, чтобы противостоять этому. Но суть была в том, что он не видел перед собой ничего другого, кроме того, что Гриндевальд был свободен, и Питер мог побежать за угол и вернуться к коробке, в которой находилась палочка. Он должен был вытащить её отсюда. Питер собрался с духом, и когда между двумя мужчинами вспыхнула белая молния, и Гриндевальд сказал что-то на языке, что вероятно был немецким, он побежал вдоль стены обратно к углу. Воздух позади него был наполнен пламенем, светом и магией, от которых у него по спине побежали мурашки. Питер не знал, что он увидит, если оглянётся назад, и, честно говоря, не мог придумать причины, по которой ему следовало бы это сделать. Он продолжал бежать. * Альбус чувствовал, как связь между ним и Геллертом скручивается от ликования, отчаяния и его собственного удивления, все эти чувства были острыми, словно рапиры. Чего он не понимал, так это как Геллерт смог освободиться. Очевидно, что человек, который прятался в туннеле, помог ему, но почему? Почему он решил помочь кому-то с репутацией Тёмного Лорда, а не директору их собственной школы? Он чувствовал себя слабым и потрясённым. У него отобрали волшебную палочку. Геллерт разрушил Заглушающие чары с помощью лёгкой магии. Его любовь отвернулась от него. Конечно, это не означало, что он просто сдастся и покорно пойдёт за Геллертом. Нисколько. Он сжал кулаки, и белые полосы пламени заплясали вверх и вниз по его рукам, сливаясь с ярким жёлтым светом магии Геллерта. — Ты не разрушишь то, ради чего я так усердно работал, — произнёс Альбус и слегка поморщился, услышав, что его голос прозвучал словно рык. Тому, кто наблюдал за ними издалека, возможно, было бы трудно отличить одно от другого. И эта мысль сбивала с толку. Он плавно отбросил её, как делал со многими отвлекающими мыслями на протяжении долгих лет. — Насколько я могу видеть, Альбус, то, ради чего ты так усердно работал, представляет собой твой безумный Орден Феникса, который теперь разбит и скрывается от войны, которую ты проиграл. — Геллерт создал перед собой полосу жёлтого света и начал продвигаться влево. Альбус повернулся в противопоставлении, его собственное белое пламя обвилось вокруг его ног. — И для меня было не так уж много пользы от нашей воскресшей связи или твоей неустанной кампании. Но я возьму магию. — Я не могу позволить тебе уйти одному, — твёрдо сказал Альбус. — Ты мог бы попытаться снова захватить мир. Геллерт закатил глаза, как будто это имело смысл, как будто слова Альбуса заслуживали такого презрительного жеста. — Ты путаешь меня с самим собой. — Я никогда не хотел всего мира! Я просто хотел убедиться, что Том Реддл его не получит. — И в то же время, тебе было всё равно, ввергнешь ли ты мир в хаос, или убьёшь людей, или предашь тех, кто последовал за тобой… Альбус выпустил белую молнию, когда убедился, что Геллерт довольно далеко зашёл в своей маленькой речи. Он зашипел, когда молния отрикошетила от жёлтого щита, наколдованного Геллертом. Хуже того, магия была слабой и колеблющейся, частично из-за силы, выпущенной без палочки, которую он уже израсходовал. И отчасти из-за того, что он нападал на свою собственную родственную душу, и со всей своей душой и своей силой, он не хотел этого. Однако, если он был прав насчёт времени, прошедшего с тех пор, как они заново завершили связь, ему оставалось только ждать. Геллерт резко метнулся вправо. Альбус снова развернулся, чтобы противостоять ему, и жёлтый свет, призванный Геллертом, отразился от его щитов так же, как молния Альбуса отразилась от щита Геллерта. Они были равны по своей силе, хотя Альбус знал, что любит Геллерта больше. Но они не были равны по силе своих физических тел. И действительно, несколько секунд спустя Геллерт согнулся от раздирающего кашля, которым он заразился в Нурменгарде, и от того, что Альбус накачал его зельями от пузырей в легких. Альбус побежал вперёд, готовый воспользоваться отвлекающим манёвром, но также и спасти свою любовь от неправильных решений, которые тот принимал в прошлом. Геллерт встретил его светящейся веревкой, что обвилась вокруг лодыжек Альбуса и сбила его с ног. Разум Альбуса был полон пустого удивления, когда она его достигла. Это было нелепо. Это было шутливое заклинание, очень похожее на те, которые Мародёры иногда применяли к другим студентам. Он не мог быть побеждён чем-то подобным. Он также не мог быть побежден стеной крыс, которая, должно быть, была по большей части иллюзией. Но каким-то образом это одолело его и лишило волшебной палочки. Он перекатился и начал подниматься на ноги. Затем он замер, потому что чья-то рука легла ему на горло и сильно сжала, заставив его закашляться. И в этом было что-то горячее и обжигающее. Альбус представил, как Геллерт сжигает его лицо, и хотя их связь задрожала при мысли об этом, он продолжал оставаться неподвижным. — Ты отверг нашу связь много лет назад, — выдохнул Геллерт. — И ты думал, что я буду счастлив вернуть её? Где ты прятал свою голову, Альбус? Ты думал, я просто с радостью соглашусь на это? Итак, он хочет поговорить. Альбус немного расслабился. У того, кто хотел поговорить, было меньше шансов сжечь ему лицо. И хотя Геллерт не понимал и не хотел этой связи так, как Альбус, он всё равно мог бы попытаться убедить его. До тех пор, пока он продолжал говорить. — Я сделал то, что должен был сделать, — ответил Альбус, его глаза были прикованы к дальней стене туннеля. Он внимательно прислушался, но не услышал ничего, кроме тяжёлого, хриплого дыхания Геллерта у себя за спиной. Никаких признаков того, кто украл его палочку. — Я знаю, что ты не видел в Реддле и Поттере той угрозы, которой они являются, но это правда, Геллерт. И какими бы могущественными они ни были, единственный способ, которым я мог бороться с ними — это возродить нашу с тобой связь. — Они значат для тебя больше, чем я. — Конечно нет, Геллерт! — Любовь Альбуса кипела в его венах, любовь к Геллерту даже в этом буйном состоянии, которое на самом деле им не было, любовь даже к предупреждающе сомкнувшимся на его горле пальцам, когда он попытался повернуть свою голову. Он вздохнул и снова замер. — Ты значишь для меня больше, чем кто-либо другой. Моя родственная душа, мой партнёр по связи. Я бы немедленно отказался от борьбы с Реддлом и Поттером, если бы думал, что мы сможем продолжать жить в этом мире без необходимости выиграть его в борьбе. Геллерт молчал. Альбус задался вопросом, было ли это чем-то, чего он не предусмотрел. По крайней мере связь, возникшая между ними, была прохладной и созерцающей. — Ты не упоминаешь меня в тех видениях, которые у тебя есть. — Себя в них я вижу тоже не очень много, — признался Альбус. Он чуть двинулся под Геллертом. Ни один из них не был молод, но он был уверен, что у него было больше шансов одолеть Геллерта, чем наоборот. Ведь он полностью принял связь, что означало, что у него было больше доступа к магии и больше возможностей владеть ею. Геллерту вообще никогда бы не удалось устроить Альбусу засаду, если бы тот не был удивлён. — Это в основном Реддл и Поттер. Но я знаю, что мы не спасли мир, потому что я вижу, как они разрушают его, Геллерт. — Как? — Они берут всё на себя. Реддл становится Министром на долгие годы — до конца своей жизни или чуть меньше. И они бессмертны, Геллерт. Даже если бы Реддл отказался от поста Министра, подумай о том, как сильно они могли бы повлиять на общество, если бы были всё ещё живы. — Это пагубное влияние? Альбус чуть не разинул рот, но затем сумел взять себя в руки. — Конечно пагубное, Геллерт! Реддл ненавидит магглорождённых и магглов. Ты не можешь думать, что мир, который он бы создал, мог бы быть добр к ним. — Я помню, одно время тебя это не особо волновало. — Голос Геллерта становился всё сильнее, но Альбус не понимал почему. Он немного изменил точку опоры, и Альбус начал чувствовать силу в спине и коленях, помогая магией старым мышцам. — Я помню, что ты говорил о доминировании над магглами во имя общего блага. — Я стал лучше. — И что заставляет тебя думать, что я тоже? Слова настолько шокировали Альбуса, что силы, которые он собирал всё это время, в конце концов улетучились, и ему едва удалось не вздрогнуть. Но он покачал головой и сказал так спокойно, как только мог: — Ты играешь со мной, Геллерт. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что ты отказался от этого видения мира, когда я победил тебя. — Нуменгард убил его во мне, а не моё поражение. — Что же, — сказал Альбус, немного успокоенный, хотя ему всё ещё не нравились эти нотки в голосе его партнёра по связи. Сам голос он, разумеется, любил, но услышанное ему не нравилось. — Мы собираемся привести мир в соответствие с видением Феникса. Мы собираемся поступить правильно. — Это не то видение, которому я следую, Альбус. И давление со спины Альбуса внезапно исчезло. Альбус перекатился и вскочил на ноги, используя магию, чтобы смазать суставы и призвать огонь в руки. Геллерт стоял там, сложив ладони чашей вокруг своего собственного огня, но по какой-то причине это была лишь искра, слишком маленькая, чтобы быть наступательным оружием. Альбус посмотрел на него в замешательстве. — Что ты делаешь, Геллерт? — Я не думаю, что смогу переубедить тебя, — ответил Геллерт, встречаясь с ним взглядом, его голубые глаза были такими старыми и усталыми, что слабая дрожь связи не могла сравниться с ними. — И я не смогу изменить то, как всё, вероятно, сложится. Но есть одна вещь, которую я могу сделать. И он моргнул, будто он был иллюзией, как те крысы, а затем сам превратился в огонь и растворился в искре. Альбус уставился на неё. Искра на мгновение зависла в воздухе, а затем метнулась к стенам. Альбус попытался схватить её, либо руками, либо с помощью магии их связи, но та проскользнула сквозь них так же легко, словно сквозь воду. Это заставило его стоять там и беспомощно смотреть ей вслед. Он знал, что их связь не была разорвана, потому что он всё ещё мог чувствовать её, хоть и натянуто. К магии родственной души всегда было легче получить доступ, когда сама родственная душа была рядом, вот почему Альбус пошёл на такие ужасные меры, чтобы удержать Геллерта при себе. Но как Геллерт это сделал? Альбус попытался представить, как прыгает в искру огня, чтобы отправиться за ним, и это должно было быть возможно, если бы Геллерт призвал магию их связи. Но он оставался бесстрастным человеком, его ноги твёрдо стояли на каменном полу туннеля. Он не мог представить себе своё обращение в пламя. Единственный раз, когда он видел что-то подобное, был… Когда его цели всё ещё совпадали с целями Фоукса, и феникс сам перенёс его с помощью огня. Разум Альбуса вернулся к тому моменту, когда Фоукс оставил их в Запретном лесу, и к сверкающей вещи, которую, как ему показалось на секунду, Геллерт прижимал к себе. Фоукс подарил ему эту искру. Чувство предательства, глубокое, как море, захлестнуло Альбуса, и он обнаружил, что опускается на колени в коридоре. Он закрыл лицо дрожащими руками. Как мог Фоукс так поступить с ним? Почему он был так полон решимости увидеть, как мир будет уничтожен руками Поттера и Реддла? Альбус не верил, что фениксы могут быть злыми. Но теперь он усомнился в этом. Тихий напевающий звук заставил его поднять лицо. Фоукс сидел на небольшом выступе скалы со стороны коридора, который, Альбус мог поклясться, был там минуту назад, и смотрел на него с непоколебимой грустью. — Ты сделал это, — прошептал Альбус. Фоукс наклонил голову и издал долгую, нарастающую и размашистую трель. Альбус не испытывал ни капли той радости, которую он чувствовал раньше, когда феникс пел. Он встал на дрожащие ноги и произнёс сквозь стиснутые зубы: — Феникс, который приходил ко мне, никогда не вмешивался напрямую. Я знаю, что у представителей силы такого уровня должен быть кто-то ещё, кто будет действовать за них. Фоукс закончил свою песню и продолжал сидеть на прежнем месте. Затем он запел снова. Но на этот раз Альбус не думал, что мог ошибиться, и сладкая музыка прозвучала насмешливо. — Ты действительно вмешался напрямую! — крикнул Альбус. — Эта искра не могла быть ничем иным, как огнём Феникса! Как ты смеешь? Фоукс взмахнул крыльями и исчез, превратившись в клочья красного и золотого света. Альбус сделал шаг к выступу скалы, а затем остановил себя, хотя это было трудно, когда желание отомстить овладело им почти так же сильно, как и его любовь к Геллерту. Он должен был найти свою палочку. Это лучшее из того, что можно было сделать сейчас, и не имело особого значения, кто именно её украл. Она понадобится ему, когда он отправится за Геллертом. Они оказались гораздо ближе к равным по уровню силы беспалочковой магии, чем он предполагал. Не имея возвышающегося над собой груза надвигающейся битвы или каких-либо забот, грозящихся сокрушить его сейчас, кроме тех, что ждали его в будущем, Альбус подумал, что можно было просто призвать Старшую палочку обратно с помощью беспалочковой магии. Он сцепил руки перед собой и сосредоточился на рывке, который мог повлиять на любой объект, подверженный влиянию обычного Заклинания Призыва, и на том, как она будет приближаться к нему. — Акцио Старшая палочка, — сказал он мягко, но вместе с тем твёрдо. Не прозвучало ничего, даже звука отдалённого удара о твёрдый предмет, который он мог слышать раньше. Альбус всматривался в туннель до тех пор, пока у него не заслезились глаза, а затем, наконец, зашёл за угол, откуда появились крысы. Там не было ничего и никого. Альбус беспомощно огляделся. Палочка вернулась бы к нему, даже если бы Фоукс прятал её где-нибудь, подумал он. Заклинание разрушило бы любые барьеры на пути к воссоединению с волшебником, который планировал использовать её в битве. Если только не… Если только подозрения Альбуса о том, что фениксы не могут вмешаться напрямую и нуждаются в союзниках, чтобы продвинуть их видение будущего вперед, не остались верными. И это означало бы, что Фоукс вмешался только для того, чтобы передать Геллерту искру огня, которая могла быть использована лишь в том случае, если Геллерт сможет освободить свои руки. Здесь был кто-то ещё, кто послал крыс, выкрал его палочку и каким-то образом сумел освободить руки Геллерта, хотя Альбус не был уверен в том, как тому это удалось. — Эй? — позвал он. Тишина, последовавшая в ответ, прозвучала так же насмешливо, как и песня Фоукса. * Минерва оторвала голову от воспоминаний и долго смотрела на Питера. Питер старался вести себя как можно сдержаннее, хотя, как только он выбрался из туннеля, радостное возбуждение вытеснило его страх. — Это то, о чём нужно немедленно сообщить Министру, — наконец сказала Минерва. Питер кивнул. — Я рад поделиться своими воспоминаниями или поговорить с ним, в зависимости от того, что вы посчитаете лучшим вариантом. — Я пошлю ему копию этого воспоминания, с вашего разрешения, — сказала Минерва, и Питер просто кивнул в ответ. — Он, вероятно, будет здесь уже завтра, чтобы поговорить с вами. — Она покачала головой. — Я не знаю, почему Альбус мог так сойти с ума. Питер благоразумно сохранил молчание. Сказать Минерве, что он предвидел это задолго до того, как этот человек начал вербовать школьников для своей воображаемой войны, вероятно, не понравилось бы ей, когда она была одной из сторонниц Дамблдора в течение стольких лет. — А ещё у нас есть его палочка. — Минерва указала на коробку, в которую Питер её положил. — Не кажется ли вам это странно интересным? Не то чтобы палочки были по-настоящему живыми, но обычно вокруг них больше ауры, чем вокруг этой. Питер моргнул. Он сам мог чувствовать то, что считалось сильной аурой. Но у директрисы было больше опыта в подобных вопросах. Питер не сказал бы, что разбирался в чём-то, помимо Трансфигурации и розыгрышей. — Может быть и так, директриса. Вы собираетесь также отправить её Министру? — Я бы не доверила совиной почте что-то подобное, — коротко ответила Минерва. — Лучше держать её под охраной, пока Министр Реддл не приедет. Питер кивнул и поднялся с места. — Тогда, с вашего разрешения, директриса, я попытаюсь поспать несколько часов. — Разумеется, профессор Петтигрю. Питер. — Когда Питер снова взглянул на её лицо, Минерва наблюдала за ним с мягкой сияющей улыбкой. — Пожалуйста, знайте, что я не видела действий, более достойных настоящего Гриффиндорца за всё время моего пребывания на посту главы факультета. Независимо от того, как это было достигнуто. Питер покинул офис, чувствуя себя так, словно он был центром света вокруг своей горящей радости. За исключением того, что, как ни странно, что-то дёргало его, когда он уходил, пытаясь позвать его обратно. Но он забыл об этом, когда увидел Фоукса, взгромоздившегося на горгулью у подножия лестницы директрисы. Питер хмуро посмотрел на него. — Я собираюсь спать, и мне всё равно, что ты хочешь, чтобы я… Фоукс расправил крылья, легко, как бабочка, преодолел разделявшее их расстояние и уселся Питеру на плечо. Затем он потёрся головой о щеку Питера и пропел короткую песенку. Это снизошло на Питера как благословение. Питер лёг в постель и выспался так хорошо, как только мог припомнить за последние десятилетия.