Жасмин

Could you love me the same? Tell me what makes you stay?.. …There’s a hundred ways to leave a lover I won’t wait a minute longer Hundred ways to leave But I’m the only one that you need. ♫ 100 Ways — Jackson Wang (王嘉爾) ♫

      А ведь Ибо говорил, что в этом нет смысла! Он черным вихрем проносится по дорожкам универа, раздраженно подхватывает хвост в руку и, нашарив в сумке кепку, напяливает её на голову, плотно прижимая уши. Глаза печет, и он шипит сквозь зубы, пугая стайку студенток у КПП в городок. Поток свежего прохладного воздуха, сопровождающий его забег, слегка остужает горящее лицо, вот только болящее сердце это не спасает.       Он отходит чуть в сторону, прислоняясь спиной к прохладной стене и сует руку за кожанку, сгребая в кулак собственную футболку напротив сердца. В какой-то момент он даже пугается, что у него вновь началось воспаление, ощущения очень схожи с испытанными когда-то — колющая боль в сердце, одышка, но когда лист под ногами расплывается, а ресницы мокро слипаются, становится ясно, что его миокардит тут совсем не причем. С трудом подавив всхлип, он накидывает на голову ещё и капюшон. Когда всё зашло так далеко, что Сяо Чжань стал настолько значимым? Как Ибо не старается вспомнить, в памяти всплывает лишь широкая улыбка и протянутая для пожатия рука, идиотский смех, когда тот пытался вывести Ибо на эмоции и разговор, тающие на языке обеды, тонкая талия в руках, контраст светлой руки и черного хвоста вокруг неё и доверчивое сопение в шею.       Слишком. Много. Ибо рычит сквозь зубы, с силой ударяя кулаком в стену, и, словив пару полных подозрения взглядов, решительно движется в сторону города.       Влюбленность в его положении непозволительна. Мало ему было однажды разбитой гордости, захотелось продолжения? Он трет грудь напротив сердца и тяжело выдыхает. Ощущение, что Сяо Чжань разобьет не гордость, а его, приходит неожиданно и так и остается кислым привкусом на языке. Ибо меняет маршрут.       Домой заходить не хочется, да и сможет ли он называть домом место, в котором живёт Сяо Чжань, дальше? Два месяца делать вид, что ты хороший друг — новый опыт. Ибо предпочел бы обойтись без него.       Его шаг отнюдь не прогулочный, и, не будь сейчас середина дня, когда все заняты на работе и учёбе, наверняка было бы много возмущений и столкновений. Он ускоряется ещё, вытягивая из кармана старенькие наушники и накидывая их на шею — с музыкой всё проживается легче.       Идти и идти — успокаивает. Особенно хорошо, когда путь проходит по малознакомым местам, но тут уж как карта ляжет: и сейчас она ложится так, что Ибо сворачивает на знакомый маршрут. Вот здесь они с Сяо Чжанем обычно проходят после клуба, если хочется размять ноги, а не тратиться на такси или спускаться в метро. А в этом книжном мужчина пропал в прошлый раз почти на три часа, и под конец Ибо чуть ли не силком оттаскивал его от какой-то полки с европейской классикой. Тогда он вцепился в книгу писателя с невыговариваемой фамилией. Его глаза так светились, когда он горячо пытался объяснить, что понимает героя книги. Как же его звали? Ибо всё же останавливается, уставившись пустым взглядом в окна небольшого магазинчика.       «Понимаешь, его тошнило от окружающего — от того, как это всё. Не то и не так, и это отчаяние сквозит в каждой строчке…» — и глаза Сяо Чжаня блестят, пока он взахлеб рассуждает об этом классике и его произведении. Ибо ещё тогда подумал, что нести людям знания и счастье — настоящее призвание Сяо Чжаня.       И нечего было так сильно реагировать на правду, пусть и озвученную неприглядно. Ведь Ван Ибо уже восемнадцать, и он прекрасно знает, что не всё в этом мире так легко и просто. По правилам игры он должен либо уйти, либо согласиться быть рядом с Сяо Чжанем молча и незаметно, не появляясь совместно ни на фотках, ни на прогулках, ни — упаси Небо! — на дорожках университета. Даже если они друзья. Потому что никто не поверит, что с фелином может существовать просто дружба. Крепкая мужская, ага.       Это могут себе позволить UNIQ, они же танцоры, и для их эпатажного стиля фелин — настоящая находка. Но преподаватель, который должен нести в массы свет знаний и сохранять высокие моральные устои, не имеет права на отношения с таким, как он. Может, конечно, фелинку Сяо Чжаню ещё простили бы. Фелина — нет.       За этими невеселыми мыслями он и сам не замечает, как добирается до парка.       Правда, доски у него с собой нет, но… взгляд падает на невысокий киоск, и вскоре он уже подходит к рампе, где катает пара группок. Он приближается к ближайшей, роняя на скамейку кейс с пивом.       — Привет, угощаю, дадите доску на время?       Здесь его уши и хвост тоже никого особо не смущают. Всё же уличные порядки гораздо проще, чем традиции «высокого общества». Вот только и голоса здесь недостаточно, чтобы к тебе прислушались в случае необходимости.       — Ага, держи, мне всё равно пока нельзя много, — ребята от удивления отправляются быстро, и вскоре девчушка с разноцветными дредами подкатывает ему свой скейт. Дека сияет принтами черепов. И поясняет на вопросительный взгляд: — Была травма голеностопа, разрабатываю вот, но на сегодня хватит. А от пива не откажусь… не догадался закуску прихватить?       Тупо, но закуска у Ибо действительно с собой. Он схватил её с витрины привычно — те пару раз, когда они с Сяо Чжанем брали пиво домой, тот в итоге стонал о том, что ему не хватает орешков. Предложение вместо закуски себя было смешным только в первый раз, во второй он просто кинул пакетиком в Сяо Чжаня.       — Держи, — криво ухмыляется он, вытаскивая из сумки небольшую упаковку, и резко разворачивает предложенную доску в сторону рампы. Раз всё складывается так удачно — разве это не знак?       Следующие пару часов пролетают быстро и замечательно бездумно. Всё сосредоточение уходит на то, чтобы не сверзиться с доски и выучить трюк, который показывает новый знакомый. Чжу Кай оказывается довольно весёлым, а ещё совершенно беспроблемным и не лезет в душу.       Содрав себе ладони и покрыв колени симметричными кровоподтеками, он наконец немного успокаивается и, залив в себя полбутылки воды, падает на лавочку рядом с оживлённо болтающими ребятами. Судя по бутылкам, они уже успели смотаться за добавкой. Девчонка, у которой он позаимствовал скейт, подмигивает, когда Ибо подталкивает доску ей, и протягивает руку:       — Меня, кстати, Ли Ин зовут.       — Ван Ибо, — он пожимает ей руку, и к нему тут же протягивают руки остальные ребята. И пусть ему не очень-то хочется продолжать знакомство, но он всё равно сидит здесь ещё с полчаса, не участвуя в разговоре, а просто слушая то, как скейтеры переговариваются. Негромкий гул чужих голосов успокаивает. Он вытаскивает телефон, цепляясь взглядом за сообщения от «Вредный гэ», но не открывает их, пролистывая ниже.       Список контактов в его Вичате не слишком обширен, но человек двадцать наберется точно. Ему хочется выговориться. Про заебавшие его стычки, в которых не бывает победителей, про задравшие комментарии насчет внешности, с которой он не выбирал родиться, про несправедливость гребанного мира, в котором существует гребанное совершенство в лице Сяо Чжаня. И про самого Сяо Чжаня тоже — про то, насколько глупым он становится рядом с ним, про то, как замирает от его улыбки сердце, про то, как обжигают сильнее перца его прикосновения.       Мамин и папин контакт он пролистывает, не останавливаясь. Над фоткой сестры зависает, с некоторым удивлением разглядывая косички, закатывает глаза на очередное «крутое» фото Хаосюаня — специально же бесит одноклассников, паршивец, надолго замирает над общей беседой UNIQ. Вот только Исюань сегодня наконец нашел время на свидание с девушкой, с Сонджу он понятия не имеет, как разговаривать на такие темы, Ли Вэньхань сейчас ещё на подработке. Чо Сынён… Ибо пролистывает чуть вверх и усмехается уголком губ: придурок наконец-то помирился с матерью, минут пятнадцать как скинул фотку приготовленного ею хого.       Да Тин, парочка приятелей с общих соревнований, несколько учеников — вот и весь его ассортимент собеседников. Не писать же, в самом деле, Ван Ханю. Представив себе возможный текст — «Господин Ван, не желаете ли набухаться со своим студентом, который не может разобраться со своими подростковыми проблемами?» — он только фыркнул. Почему всем можно, а ему нет? Вскинув телефон, сделал быструю фотку рампы, отправляя в общую беседу UNIQ, и решительно вырубил экран, засовывая телефон в карман. Всё равно единственный, с кем ему хочется поговорить, сейчас является и худшим вариантом. По крайней мере, пока сам Ибо не определится с тем, как себя вести дальше.       — Поссорился с девушкой? — напротив него устраивается мужчина, одетый в броский спортивный костюм. Длинные волосы собраны сзади в хвостик, косая челка прикрывает глаза, слегка скрашивая резкие черты лица. Он напоминает нахохлившегося ворона, и Ибо хмыкает себе под нос, дергая плечом.       — С парнем. — Это срывается с языка неожиданно легко, растекается по гортани сладкой горечью. Представить Сяо Чжаня своим парнем удивительно легко — оттого ли, что они живут вместе и просыпались в одной постели чаще, чем Ибо в своей жизни целовался, или потому что ему очень хочется, чтобы это было правдой. И вот как это вышло, ведь у него были совсем другие планы!       — Сочувствую. А я вот с девушкой, — мужчина напротив встряхивает волосами и салютует бутылкой. — Ей кажется, что я люблю мотоциклы больше, чем её. А у тебя что?       Ибо машинально салютует в ответ бутылкой с водой и заинтересованно склоняет голову:       — Мы… — Он осекается, не зная, как уместить всё произошедшее в одно. Я ушёл, чтоб не дать в морду его друзьям, которые против нашего общения, а он не пошёл за мной? Я ставлю его будущее под угрозу, нам и правда лучше не пересекаться? На самом деле, мы не встречаемся, потому что хотим друг друга, но я боюсь, что это только из-за ушей и хвоста, а он из-за благородства даже потрахаться попытки не делает? — Он…       Ибо так и не находит, что сказать, и просто пожимает плечами, делая большой глоток воды.       — Всё сложно, — понимающе кивает мужчина и, внезапно усмехаясь, протягивает руку: — Инь Чжэн.       — Ван Ибо, — в который раз за вечер представляется фелин, крепко пожимая чужую ладонь, и бросает любопытный взгляд на деку чужого скейта. — Yamaha?       Инь Чжэн ощутимо оживляется и кивает, придвигаясь ближе. Скейт оказывается между ними, и мужчина тычет пальцем в верхнее изображение:       — Мотоциклами я вообще увлекся больше десяти лет назад, когда ещё и Мао-Мао не знал…       История Инь Чжэна оказывается тоже совсем не простой. Он старше Сяо Чжаня, а ему самому вполне может годиться в отцы. Ибо прикидывает и поправляет себя — ну в старшие братья, ладно. Инь Чжэну двадцать девять, он достиг немалого на поприще гонок, его карьера быстро развивается, а ещё он очень любит девушку, которую встретил на одном из заездов. И это действительно звучит как гребанная мелодрама, которые так обожает мама: он влюбился, добился внимания, и уже даже была назначена дата свадьбы, когда Инь Чжэн попал на очередной гонке в аварию. Тут-то и выяснилось, что Мао-Мао беременна… была. Выкидыш на ранних сроках — нередкое явление, говорит он. Инь Чжэн восстановился за месяц, а отношения они не могут восстановить уже почти год. Инь Чжэн не готов отказаться от дела жизни, а его невеста не готова жить в постоянном страхе.       Ибо слушает молча, изредка кивая, и вместе с мотоциклистом бредет по улицам парка, периодически прикладываясь-таки к взятой с собой банке пива. На фоне такой истории его печали выглядят не так уж плачевно. Инь Чжэн не жалуется, рассказывает с иронией, и в его словах болезненно честно переплетаются две его любви. Они останавливаются у северного выхода из парка, когда телефон Ибо начинает взрываться звонками. Он вытаскивает его, смотрит пару секунд на аватарку с кошечкой, и вновь прячет смартфон в карман.       — Парень? — Инь Чжэн прекратил рассказ уже пару минут как, так что повторный рингтон звонка они слушают в молчании. Ибо кивает, сжимая телефон сквозь ткань курточки. — Переживает, наверное?       Ибо дергает плечом. Переживал бы, позвонил раньше. Он кидает быстрый взгляд на Инь Чжэна — тот пару раз тоже отвлекался на телефон, причем с таким лицом… Ибо практически не сомневается, что он отвечал своей девушке. У него невольно вырывается тяжелый вздох. Почему любовь — это так сложно?       — Бесит, — это вырывается также само, как раз, когда телефон начинает трезвонить в третий раз. — Мне хочется встряхнуть его, дать в морду и расцеловать. Искусать так, чтобы все знали, что он только мой и только со мной. — Он отворачивается, сжимая руки на холодном металле ограды. — Я всегда думал, что это всё блажь… глупости для девчонок и оправдания для парней. А у меня не было времени на эти подростковые выкрутасы. И нет! Тем более сейчас… я не планировал, чтобы так. Мне это не нужно. Я… я столько всего должен успеть!       — Не торопись — успеешь. — Инь Чжэн прислоняется рядом с ним к ограде, спиной, и поднимает голову к начинающему темнеть небу.       Ибо эта поза опять напоминает Сяо Чжаня, и он с негромким шипением вытаскивает всё же телефон, на который приходят сообщения. Он… на самом деле, он хочет, чтобы Сяо Чжань за него переживал, но он не хочет, чтобы тому было плохо из-за того, что он переживает из-за него. Ну вот, какое логичное объяснение… Он закатывает глаза, заходя в диалог. Взгляд цепляется как минимум за три «Прости», и хочется зарычать на этого невозможного человека: какое прости, за что прости, Чжань-гэ, это ты прости, что я всё порчу своими ушами и хвостом, я честно хочу их уже убрать, и я смогу, но ты только дождись меня, пожалуйста… Он вздыхает, под понимающим взглядом отбивая краткое сообщение. Он не может сегодня.       Он не знает, как смотреть на Сяо Чжаня и не предлагать ему себя. Он не знает, как не целовать Сяо Чжаня, когда он начинает извиняться. Даже если весь его интерес — лишь в ушах и хвосте. Ведь… Ибо же только это и имеет. Это, кучу проблем, постоянные стычки и противный прыщ на носу. Жалеть себя хочется невыносимо.       — Знаешь, в шестнадцать мне казалось, что жизнь будет кончена, если кинет очередная девушка, — наконец подает голос Инь Чжэн, который всё время, пока Ибо втыкал в телефон, тоже переписывался с мягкой улыбкой, периодически кидая взгляд на Ибо. — В восемнадцать я думал, что мне незачем жить, раз даже мать меня не понимает. В двадцать я сбежал из дома, решив во что бы то ни стало доказать себе, что чего-то стою. В двадцать два у меня наконец начало что-то получаться по плану, и я поверил, что всё мне по силам. А в двадцать пять потерял всё, к чему шёл от своих двенадцати. Пил, не просыхая, почти два месяца, до сих пор не ебу, каким образом вышел из тех подворотен, и как меня тогда врачи откачали. Вот только однажды я проснулся в чистой постели, выпил свежего сока и понял, что жив, что я всё ещё я. Знаешь, как говорят… «Хочешь рассмешить богов, расскажи им о своих планах». Ты уверен, что хочешь жить в погоне за несуществующим будущим?       Пока Ибо мешкает, задумавшись над словами и вопросом, Инь Чжэн протягивает ему свой QR-код в Вичате, и терпеливо ждёт, пока фелин его отсканирует:       — Пиши в любой момент. Может, организуем тебе заезд по треку… А я пойду, Мао-Мао ждёт. — Инь Чжэн улыбается, и его лицо освещается незнакомым Ибо чувством. Ибо не завидует, нет. Но, глядя вслед расправленной спине, он вдруг понимает, о чём Инь Чжэн толкует: планы и мечты не должны становиться клеткой. И если вдруг в жизни появляется кто-то или что-то важное, это не стоит относить к нарушению планов. Ведь и в восемнадцать, и в двадцать, и в тридцать мы меняемся.       Разговор с Инь Чжэном, дав пищи для размышлений, при этом ещё и высветил несколько вопросов, над которыми Ибо думать не очень хочется. Но врать себе не в его привычках, и вообще, с чего он стал таким трусом, поджимающим хвост и готовым виться вокруг, боясь разрушения? Другой вопрос… А готов ли он к серьезным отношениям? Что он вообще может предложить?       Время — почти семь. Вывеска «16 мм», светящаяся неоном, бросается в глаза бредущему по улочкам фелину довольно неожиданно, и он замирает на месте, задумчиво разглядывая выделяющееся здание. Это бар — Ибо не сомневается, и учитывая то, что из него только что выскользнули два держащихся за руки парня… это явно то, что ему нужно. Остатки алкоголя в крови подгоняют, скручивая внутренности непонятным самому волнением.       Он довольно быстро добирается до входа, где чуть не сталкивается со спешащим туда же мужчиной европейской наружности, и оказывается в полутемном помещении, по обонянию неприятно бьёт висящий сигаретный дым. С доступом в зал у Ибо проблем не возникает, хоть паспорт и приходится показать, и подобная внимательность ему даже нравится. А после он ступает в заполненный людьми и огнями зал.       Смотреть на сплетения тел на танцполе и флиртующие парочки у барной стойки довольно странно. Ибо замирает у стены, разглядывая склонившихся друг к другу: парень положил руку на колено девушке, которая смущенно склоняет голову набок, отворачивается, и разводит колени. Он невольно представляет на этом месте себя и Сяо Чжаня, и во рту мгновенно пересыхает. Он облизывает губы, и в этот момент парочка вдруг слегка отодвигается друг от друга. Девушка кокетливо поправляет лямочку майки со стразами, и парень, темнея взглядом, подвигает ей коктейль. Смотреть на это… странно. «Они будут спать вместе, и они это знают» — вдруг всплывает в голове то, как зачитывал из книги Сяо Чжань. После он покраснел скулами и, пожав плечами, тише дочитал: — «Они молоды, и не торопят события. После того как они переспят друг с другом, им придется найти что-нибудь другое, чтобы замаскировать чудовищную бессмыслицу своего существования».       Ибо резко отворачивается от барной стойки и ныряет в разгоряченную толпу, стараясь только прижимать хвост к себе ближе. Сяо Чжань — как яд, как заноза, вогнался в сердце улыбкой и мыслями, и в каждом блике клубного света мерещится его рассыпающийся странный смех.       Танцевать в толпе потных и довольно вонючих людей ему быстро надоедает, так что он проскальзывает к свободному месту у барной стойки, устраиваясь на круглом высоком стуле. Памятуя о прошлом опыте, у бармена он заказывает только легкий коктейль, но даже его не торопится тянуть в рот, залипая на мигающий разноцветными уведомлениями телефон. Нахмурившись, он проглядывает их. Когда среди них не оказывается сообщений от Сяо Чжаня, паника скручивает внутренности ещё сильнее. С ним же ничего не произошло?       — Исюань? Что происходит? — встревоженно спрашивает он, как только тот после второго же гудка берет трубку. Терпения выйти в коридор ему не хватило, так что приходится прижимать уши плотнее.       — Это у тебя что происходит? — голос Исюаня довольно странный, словно он запыхался. Ван Ибо хмурится сильнее, выскальзывая наконец из зала. Место стремное, полутемный коридор длится в обе стороны, и Ибо вполголоса чертыхается. — Ибо?       — Да всё нормально, — он пожимает плечами, прислоняясь к стене, но тут же, спохватившись, что его не видно, добавляет: — С чего паника?       — Да понимаешь ли… — Тянет Чжоу Исюань, и вдруг рявкает: — Всё дело в одном фелине, который вдруг свинтил в неизвестном направлении, поссорившись с соседом!       — Не надо считать меня совсем уж придурком, всё со мной в порядке, — возмущается Ибо, но тут же прикусывает язык, вспоминая, как переполошил друзей в прошлый раз.       — Мы и не считаем. Но Вэньхань только что отзвонился из парка, где видели подозрительно похожего на тебя фелина, который притащил всем пива, а потом ушел с каким-то мужчиной в закат…       Ибо фыркает, закатывая глаза, в душе борются досада и благодарность.       — Это Инь Чжэн, и у него есть девушка. Мы просто болтали, — бурчит он смущённо.       — Ага. А сейчас ты?.. — Исюань не заканчивает вопрос, и его голос в трубке перебивает другой, звонкий. Чо Сынён, как обычно, не утруждается тактичностью: — Бо-Бо, какого хрена ты говоришь с каким-то хреном, а не нами?       — Но вы заняты, — несколько беспомощно тянет Ибо.       — Ага, тем, что мечтаем надрать тебе задницу, — присоединяется к переговорам Ким Сонджу. — Так ты где сейчас? Мы пригоним.       — Может, мне моя задница ещё дорога, — возмущается Ибо, но тут же добавляет: — Сейчас кину геолокацию. Я… в баре.       — Мы догадались, — хмыкает Чжоу Исюань и кидает краткое: — Ждём.       Он пару мгновений смотрит на чат с Сяо Чжанем, где последним зависло его краткое «Да», засовывает телефон в карман, выскальзывая обратно в зал. Музыка повторно оглушает, заставляя рефлекторно пригнуться, и он недовольно фыркает, оглядывая толпу. На самом деле, он прекрасно понимает, что кроме Сяо Чжаня ему сейчас никто не нужен. Удовлетворяться копией, а не оригиналом, он не собирается. Но чувство внутреннего противоречия сдыхать никак не хочет. Ибо не привык ощущать себя настолько расколотым.       Он устраивается на свободном стуле, поворачивается к танцполу и замирает. В первый момент он даже не понимает, что видит — мозг отказывается обрабатывать картинку.       Молодую фелинку берут вдвоем прямо на столе. Конечно, это не видно из зала — угловые столики устроены довольно хитро, не позволяя пересекаться взглядами ни с кем, кроме… сидящих у барной стойки.       А потом до него доходит и то, что девушка, кажется, вполне довольна происходящим, и особенно карточкой в руках мужчины, которой тот дразнит её грудь.       — Тебе уже есть восемнадцать, чтоб пялиться на подобные сцены? — его довольно бесцеремонно пихают в плечо, заставляя повернуться обратно к барной стойке. Оказывается, пока он охуевал, рядом с ним присел крупный фелин. Атрибуты у него кошачьи, почти такого же оттенка, как у самого Ибо — довольно редкие, чаще порода всё же проскальзывает. В чёрных ушах при движении сверкают серьги.       Ван Ибо слегка морщится, когда, не дождавшись ответа, сородич вновь пихает его в плечо. Его ощутимо подташнивает — то ли от увиденного, то ли от выпивки на голодный желудок, так что обычное неприятие от чужих прикосновений перерастает и вовсе в прямые позывы к рвоте.       — Есть восемнадцать, — бурчит он наконец, отодвигая от себя еле начатый коктейль. Желание подняться и уйти как никогда сильно, но он не двигается с места — всё же дожидаться друзей здесь кажется безопасней, особенно после увиденного. Думать о том, куда ведет коридор, теперь ещё стремнее. Он краем глаза следит за задумчивым фелином рядом и переливом его серег. — А её вы тоже спросили?       Фелин обжигает его суровым взглядом:       — Надеюсь, ты не считаешь меня местным сутенером? — И, видя выразительный взгляд Ибо, удивленно дергает хвостом: — Нагле-ец.       Ибо пожимает плечом, крутя в руках трубочку от коктейля и глядя прямо перед собой. Бесконечные полочки с бутылками посверкивают, размазывая изображения.       — Ладно, не злись, — фелин вновь пихает его, на этот раз ногой. Ибо коротко шипит, позволяя себе недовольно отмахнуться хвостом. Мужчина, присвистнув, хлопает по столу, и взгляд Ибо невольно цепляется за кольца на его руке. Одно из них, тяжелое, с объемной головой дракона, приковывает взгляд: — Не нарывайся. Что ты тут забыл-то? Приличным мальчикам здесь не место.       — А вы что здесь делаете? — Ибо склоняет голову, буравя старшего взглядом исподлобья. Угрозы он от него не чувствует, да и сам фелин вызывает любопытство: большинство ему известных кемономими — заводские работяги и приличные семьянины. Исключением был только Ник, пожалуй, но и он не позволял себе настолько выделяться из толпы.       — А ты? Я первый спросил, — хмыкает мужчина, и Ибо сперва хмурится, потеряв нить разговора.       — Друзей жду. — Трубочка в руках трещит.       — Ну а я неприличный. Не засиживайся, мой тебе совет. Но если что… Меня зовут Джексон. Будешь ещё тут, можешь спросить у Пита, — Джексон кивает на бармена, который проходится по Ибо неожиданно проницательным взглядом, и поднимается с места.       — Тогда кто ты? — спохватывается Ибо, с недоумением глядя на ухмыляющегося фелина.       — Много будешь знать, скоро состаришься, малыш. — Ибо уворачивается от руки в кольцах, но Джексон только смеется, отворачиваясь и растворяясь в толпе. Ибо следом не идет — не хватало ещё бегать за всякими мутными типами. Ему Сяо Чжаня хватает. Даже если тот ему не пишет.       — Эй! — он вздрагивает, когда на плечо опускается ладонь, и уже хочет с разворота врезать — да что он, домашний котик, чтоб его все лапали?! — но сдерживает удар в последний момент, видя возмущение на лице Чжоу Исюаня. — Пришли…       — А ты сомневался? — угрожающе вопрошает Чо Сынён, плюхаясь рядом с ним.       Ибо хватает только на то, чтобы мотнуть головой и ещё раз окинуть взглядом подошедших друзей.       — А где Вэньхань?       — Не смог, его дома припрягли, — Сонджу пожимает плечами и поджимает губы. Взгляд его устремлен в противоположный угол, и по тому, как он мрачнеет, Ибо уже догадывается, что тот видит.       — Ты специально сюда пришёл? — Чжоу Исюань тоже хмурится, и Ибо сперва виновато кивает, а потом мотает головой:       — Просто вывеску увидел.       Они так и сидят в грохоте музыки и попеременно приливающихся-отливающихся людей пару минут, уныло глядя в сторону танцпола, пока в очередной прилив на Исюаня не вешается высокий парнишка, обнимая за шею тонкими руками. Ибо с Сынёном ещё переглядываются, когда избавившийся от лишнего внимания Чжоу Исюань хватает старшего из львов за загривок. В следующий момент точно так же Сонджу подхватывает Ибо, и они под очередной популярный трек вываливаются из дверей клуба. Ибо глубоко вдыхает вечерний воздух и виновато втягивает голову в плечи:       — Совесть у вас есть? Нет? Нюхай! — Исюань подскакивает к Ибо, подсовывая ему свое плечо, под недоумевающее сопение Сынёна.       — И что вам не понравилось, весело же было, — бурчит тот, пока Ибо осторожно тянет носом воздух у воротника Исюаня. Пахнет им, гелем для душа и клубным духом, о чем он честно и сообщает.       — Тц, надеюсь, до дома выветрится, — с облегчением вздыхает тот, и пихает Чо Сынёна в плечо: — Это не тебе пообещали выбросить за дверь коврик, если соблазнюсь на прелести. Было бы на что…       — Тебе правда такое пообещали? — Ким Сонджу задирает брови и гыгыкает совершенно счастливо.       — Простите. — Ибо складывает руки традиционно, совершая поклон, но по ушам тут же прилетают две мягкие оплеухи, и он вскидывается, скалясь. Он вообще-то тут от всей души!       — Не будь придурком, — советует ему Чо Сынён, приобнимая Чжоу Исюаня за плечи, и кивает на дорогу — пошли, мол, уже. — Что за друзья бы мы были, оставляй друг друга справляться с хуйней в одного? И… пожрем, может?       В итоге они, конечно, заваливаются в ресторанчик пекинской кухни, который первым попадается на пути, и даже отсылают в общую беседу фотку стола, дразня Ли Вэньханя. Тот в ответ присылает только селку со средним пальцем, но их это лишь веселит ещё больше. Ибо сидит, подпираемый с обеих сторон Сонджу и Сынёном, чувствуя, как постепенно расслабляется натянутая внутри струна.       — Ты написал Сяо Чжаню, где ты? — Исюань спрашивает осторожно, подкладывая ему зелени на тарелку.       — Мм, — Ибо мотает головой, позволяя себе глотнуть пива. Его они заказали тоже, но в куда более разумных пределах, чем это делал Ибо днем. — Я написал, что приду завтра.       Исюань тревожно переглядывается с ребятами, но, пусть бы и Сяо Чжаня они тоже уже считают другом, именно с Ибо сейчас стоит разобраться в первую очередь.       — Подвезти тебя до дома? — Исюань вытирает рот и подзывает официанта, кидая быстрый взгляд на фелина. Тот странно смотрит на книжные полки, которые разделяют два зала ресторана, проводит пальцами по деревянной салфетке и хмурится.       — Эй, ты в порядке? — Сонджу пихает его в плечо. — Уникальные вызывают макнэ!       Ибо находит в себе силы кивнуть. Смиряться с тем, что что-то может пойти не по плану, он научился ещё в детстве. Но сейчас его проблема, кажется, куда глубже. Потому что дом для Ибо неожиданно не квартира Сяо Чжаня. Дом — это сам Сяо Чжань. Вот чёрт.       — Я не хочу пока… домой. Можем потренироваться?       Ким Сонджу переглядывается с Чо Сынёном, потом они оба вперивают вопросительный взгляд в Исюаня. Ибо тоже поднимает взгляд: два глаза, два уха, натянутая до бровей шапка, аляпистая куртка. И совершенно обычный запах, от которого не хочется позорно скулить, падая на колени. Ибо нервно хихикает, когда Исюань, оплатив счет, поднимается и как-то совершенно по-бездомному засовывает руки глубоко в карманы куртки, шмыгая носом:       — Ну погнали тогда в Академию, что ли. Альма-матер всегда примет…       И их действительно пускают, к огромному удивлению не только Ван Ибо, но и, кажется, даже самого Исюаня. По крайней мере его растерянный вид, когда он сжимает в руках ключ с восьмеркой на брелоке, от дальних танцевальных залов, заставляет заржать всех без исключения. Даже охранник усмехается добродушно, и всё же поясняет:       — Распоряжение декана.       — И… на кого оно распространяется? — Всё же решает уточнить Ким Сонджу: понятное дело, это трое младшеньких в случае чего могут показать свои студенческие, а им-то с Чжоу Исюанем предъявлять что? Даже хвоста нет!       — На несколько групп, — пожимает плечами охранник и вперивает суровый взгляд в них: — Вы же все из UNIQ?       — Конечно, — горячо заверяет его Чжоу Исюань и подпихивает Ким Сонджу по тропе дальше. — Спасибо, дядюшка! Мы подарим вам билет на выступление!       Ответом им — ворчание охранника, но хохочущие ребята уже мчатся по дорожкам парковой зоны к дальнему корпусу. Там залы старше, но если бы им выделили один такой на тренировки… да об этом они и мечтать не смели!       — Надо бы, конечно, нам уже о своей студии задуматься, — отпирая восьмой зал, замечает Чжоу Исюань. — И подумать над студией танцев. Меня, честно говоря, немного задрало работать на чужого дяденьку.       — Меня тоже, — согласно хмыкает Ким Сонджу, и машет на младших рукой: — Вот Ли Вэньхань закончит, будет нас как раз три дипломированных спеца, а там и Сынён с Ибо подтянутся?       Это звучит скорее как вопрос, и парни мгновенно наскакивают на друга, уверяя, что вот непременно… и ещё пара часов пробегает незаметно, пока, наконец, они не выдыхаются окончательно. Ибо уже, если честно, готов вырубиться — прямо здесь, на матах, куда они упали после того, как зацикленный плейлист начался повторно. На часах около десяти вечера, в голове абсолютная пустота, и когда Исюань с Сонджу, неловко поглядывая на часы, принимаются собираться, Ибо понятливо подрывается с места.       — Я… могу я тут остаться? Только эту ночь, — он неловко потирает руки и отводит взгляд от вопросительного Исюаня.       — Ты не хочешь помириться?       — Устал, — честно признается Ибо, передергивая ушами и сжимая волнующийся хвост в руке. — Я сперва-то ушёл, чтобы не наговорить каких-нибудь глупостей, а сейчас… не уверен, что смогу вообще что-то сказать.       — А ты и не говори, — советует ему вдруг Исюань, хлопая рукой по плечу. — Поверь моему опыту, иногда нужно просто послушать.       — Ты точно один тут справишься? — Чо Сынён выходит последним, долго мнется на пороге, заглядывая ему в глаза, и Ибо под конец не выдерживает, отправляя того за дверь пинком.       — Лучше побереги свои мешки под глазами, — усмехается он заносчиво, захлопывая за ним дверь и щелкая замком.       Конечно, он больше храбрится. Но здесь тепло, достаточно светло, и — главное — пусто. И можно вновь врубить на полную колонки, сбегая в собственный мирок. Он знает, что поступает тупо и нелогично, но ему нужно. Он итак ведет себя очень разумно, окей? Он знает, как иногда бывает, и он не творит всякую такую дичь. Но ему позарез нужна эта ночь, чтобы позволить себе побыть обиженным на весь мир придурком. Ещё немного.       Во рту уже подзабытый привкус горечи, по лицу катятся крупные капли пота, но он вновь и вновь отрабатывает связки. За окнами репетиционного зала давно темно, ребята оставили его уже с час как, наверное, но Ибо не останавливается, пока не подламываются ноги. Телефон с обеда моргает неотвеченными и пропущенными, но Ибо, подползя к нему, только смотрит на время и отписывается матери. Потом, подложив куртку под голову, устраивается на матах.       О сне и речи быть не может, поэтому он просто тупо пялится в потолок. Саморефлексия не такой уж частый гость в его жизни — обычно он принимает решения и их последствия быстро — но зато пиздец какой меткий.       Негромкий стук в дверь прошибает его морозом. На мгновение его всего словно сковывает льдом, но когда по двери вновь негромко стучат, он всё же отмирает, вспоминая, как дышать. Вряд ли монстры или неприятели будут стучать, правда? Он плавно поднимается на подрагивающие от прилива адреналина ноги, когда в двери еле слышно проворачивается ключ. «Исюань» — мелькает в голове Ибо: именно ему доверили ключ, так, на всякий случай. А в следующий момент давится вдохом, потому что в приоткрытую дверь осторожно заглядывает голова Сяо Чжаня.       Они долгие пару мгновений смотрят друг на друга, и только когда глаза мужчины скользят по нему снизу верх, Ибо осознает, как тупо выглядит: в полуприседе, с наверняка стоящей дыбом шерстью и… и рулоном коврика для йоги в замахе, да. Ну должен же он был чем-то отбиваться, если что?! Да и Сяо Чжань выглядит не лучше, сунув в проем только голову и забавно округлив губы. Ибо даже скашивает глаза на зеркала, чтоб убедиться, и не удерживается от громкого фырка.       От этого звука Сяо Чжань дергается, ударяясь плечом в дверь, и выглядит настолько забавно испуганным, что Ибо не выдерживает, загибаясь от хохота. Конечно, коврик для йоги падает и укатывается куда-то к зеркалам, а он приседает, ударяя ладонью в пол и ржёт. Совершенно бесстыдно, по мнению Сяо Чжаня, который не может теперь удержаться от смеха тоже.       — Это Исюань сдал меня, да? — Смех разбил напряжение, ослабив давление на легкие. Ну, или это присутствие улыбающегося Сяо Чжаня — но факт в том, что тени разбежались по углам, и даже несмотря на приглушенный свет, во вновь закрытом зале стало несравнимо уютнее. Успокоившись после приступа общего идиотизма, они устроились на матах, избегая смотреть друг на друга прямо.       — Я его заставил, — смущённо кашляет Сяо Чжань в кулак и подтягивает к себе рюкзак, выставляя на пол перед ними термос: — Знаешь, бабушка всегда говорит, что беседа слаще за чаем. Я… хочу попросить прощения.       Ибо искоса разглядывает повернувшегося к нему всем телом Сяо Чжаня. Тот нервно потирает шею, но взгляда от него не отводит:       — Мне стоило самому ответить им, и… я не стесняюсь тебя. Ты разозлился из-за того, что я отошёл? Я… — Сяо Чжань пожимает растерянно плечами и добавляет, обезоруживающе честно глядя в глаза: — Я растерялся. Я не должен был оставлять тебя, прости, и…       — Чжань-гэ, — Ибо не выдерживает, вытягивая ногу и слегка подпинывает его. В носу уже свербит от запаха вины и раскаяния, и на душе муторно, ведь неправ и он тоже. — Я надеюсь, ты помнишь, кто именно ушёл, психанув, как ребенок. Этот, как его… правильно всё сказал.       Ибо ощущает, как меняется запах от его прикосновения: чужая радость пахнет молоком и медом, и видит, как мелькает в глазах Сяо Чжаня коварное и правильное, борясь между собой.       — Не правильно, — мотает в итоге головой Сяо Чжань и глядит уже строго, ответственно. Морщинка над переносицей так и просится под губы. — Это вообще не их дело, с кем я живу и с кем… устраиваю личную жизнь. И отношение к тебе неправильное тем более, — последнее он добавляет с таким возмущением, что Ибо плавится сырком на солнце. Хвост, предатель, мгновенно тянется к чужой ладони, а Ибо замечает это, только когда по нему проходятся в ласке нежной рукой.       — Ну, общество так не скажет… — тянет Ибо, обмирая от этого простого движения. Вспоминается почему-то Инь Чжэн и «казалось, жизнь будет кончена, если закончатся очередные отношения». Кажется, Ибо только что получил вторую, говорят же, что у кошек их девять.       — Плевать на общество, — решительно и упрямо выдыхает Сяо Чжань, почти до боли сжимая кончик его хвоста, а у Ибо в голове лишь паническое «мне так и девяти не хватит!». — Мне надоело плыть по течению, где всё решают за тебя…       — Тогда знаешь, что обиднее всего, гэ? — Ибо очень надеется, что ему сейчас кто-нибудь заткнет рот, но Сяо Чжань только вздрагивает и смотрит на него. Совершенно покорно. — Что все считают, что мы трахаемся, а мы ещё даже не поцеловались.       Сяо Чжань удивленно моргает, видимо, не ожидая такой крутой смены темы, и тут же алеет — уголками глаз, Ибо тоже покорен.       — Но… — Сяо Чжань откашливается, чешет нос, вновь вперивая взгляд в пол, и Ибо со смешком думает, что тот вскоре сможет реконструировать тот по памяти, вместе с рисунком на плитке.       — Я тебе нравлюсь, — уже не спрашивает, а констатирует факт Ибо, потому что ну кто-то же должен уже признаться! И когда Сяо Чжань вскидывается, ловко проводит хвостом по его оголенным щиколоткам, скользит им выше, поглаживая внутреннюю сторону бедра. И победно улыбается, когда Сяо Чжань судорожно выдыхает, сжимая ноги.       — Нра-авлюсь, — удовлетворенно тянет Ибо, выдёргивая хвост из плена коленей, подаваясь чуть ближе и глядя на крепко сжатые пальцы Сяо Чжаня. — И ты мне тоже нравишься. Так что не так?       Сяо Чжань тихо стонет, проводя ладонями по лицу, и кидает усталый взгляд на насторожившегося фелина — сведенные плечи, тяжело наклоненная голова, опасный прищур глаз.       — Я уже однажды ошибся в оценке интереса к себе, — тихо признается он, нервно сжимая руки. — Тогда мне тоже казалось, что… всё взаимно. И я натворил много глупостей…       Ибо вспоминает совет Исюаня, но чтобы промолчать, приходится хорошенько цапнуть себя за язык. Потому что… какая нафиг ошибка интереса?!       — Хорошо, — выдыхает Сяо Чжань, видя упрямый огонек в красных от усталости глазах фелина. — Я всё равно хотел рассказать. Помнишь, ты спрашивал про Юй Биня? Это случилось три года назад. Нам было по двадцать, — Сяо Чжань отворачивается к окну, потому что нет сил представлять, как отреагирует на рассказ Ибо. Окно высоко, и облетевшие ветви уже почти не скрывают темного-темного неба. Он слегка ежится. Эта холодная пекинская осень… — Активисты с амбициями круче рогалика. Мы с Юй Бинем учились на графическом дизайне, Лу-Лу — на современных танцах, Цзи Ли — на компьютерной безопасности. Лю Хайкуань старше, только-только закончил к тому времени магистратуру по праву. Все из разных городов, жили в общем кампусе, тусили там же, — Сяо Чжань улыбается воспоминаниям и тут же мрачнеет вновь, бросая быстрый взгляд на притихшего и внимательно слушающего Ибо. — Это было как раз до приказа о запрете на приём кемономимов. Ты и так узнаешь… Сюань Лу и Мэн Цзыи — кемономими. Лисьи и кошачьи атрибуты.       Ван Ибо удивлённо выдыхает, подаваясь вперёд и приоткрывая рот в осознании.       — Про Цзыи-цзе я понял, но Сюань Лу… Они обе сделали операцию?       — Мгм, — Сяо Чжань зябко передергивает плечами, обнимая себя. — Сюань Лу повезло родиться в смешанном браке, и практически никто о её расе не знает, а Мэн Цзыи… Мы об этом стараемся не вспоминать. Это случилось, когда мы с Лу-Лу и Бинь-Бинем как раз закончили третий курс. Клуб тогда впервые принес прибыль не только Лю Хайкуаню, но и нам, как совладельцам. Мы поверили, что всё сможем, строили планы дальше, праздновали. И я… в один момент из-за меня Сюань Лу здорово задержалась, и Юй Бинь с Мэн Цзыи встретились раньше. Мэн Цзыи тогда нельзя было оставаться одной вообще, она… — Сяо Чжань закусывает губу и бросает ещё один взгляд на Ибо. — У неё был заключен договор купли-продажи на ночь.       Ван Ибо замирает.       Договоры купли-продажи девственности были запрещены ещё в 1995, как «не соответствующие нравственной чистоте нации». Однако мало кого это обманывало — все понимали, что теперь эти договоры просто переименуют. Так и получилось. Формулировки всё плодились, и теперь кемономими просто «предоставляли услуги». На день, на ночь, на неделю. Конечно, плюс от того закона тоже был — теперь родители не могли продать своих детей таким образом. Но и там находили лазейки, и вскоре этот закон стал похож на решето, из которого мелким песком сыпались факты об очередном обходе. Тем более, что подпись ребенка могла быть получена и недобровольно.       Фелин хмурится, подается вперёд, почти ложась на собственные колени и пытаясь заглянуть в глаза Сяо Чжаню, но тот, невесело хмыкнув, вновь устремляет взгляд в окно.       — Она собиралась отказаться и даже нашла деньги за неустойку. Юй Бинь и Сюань Лу собрали… но деньги не приняли. И Юй Бинь попытался остановить их. Он выжил чудом, Бо-ди, но реабилитация здесь была невозможна, и он уехал в Европу. А ведь если бы не я…       — Но ты же не виноват, Чжань-гэ, — шокированно бормочет Ибо, забывая все наставления Исюаня и глядя на мужчину рядом с ним огромными глазами.       — Ты просто не знаешь. Прости, что… — Сяо Чжань морщится, подтягивая колени к груди. — Я расскажу ещё позже, ладно? Мне определенно для этого нужно вино… Мы всё время делаем выбор, Ван Ибо. Пройти мимо чужой беды или помочь. А мне никогда не хватало смелости поступить правильно, а не безопасно.       — Но ты постоянно заступаешься за меня, — ещё больше хмурится фелин, нервно подёргивая хвостом. На губах Сяо Чжаня мелькает тёплая улыбка, и он поворачивается наконец к нему лицом.       — Если бы ты знал, как каждый раз у меня тряслись поджилки… — Он вздыхает и кивает: — Ты ведь даже не заметил меня тогда, на Площади? Тогда была «годовщина»… всего. Мэн Цзыи увезли от этих фонтанов, и там же спустя полчаса нашли Юй Биня, — он болезненно морщится, и Ибо, не выдержав, пересаживается ближе, обнимая за плечи. Сяо Чжань благодарно утыкается ему носом в шею, отчего последующие слова звучат уже не столь отчётливо, но всё равно смысл каждого больно царапает по сердцу. — Ещё минут десять, и его было бы не спасти. А я в это время надирался в баре, потому что как же меня могли отшить ради девушки?! — Он глухо фыркает, заставляя Ибо вздрогнуть от щекотки. — Гомофоб узколобый. Мне позвонила Лу-Лу, уже когда Цзыи доставили в больницу после… после всего, а Бинь-Бинь лежал в реанимации. Не психани, не отвернись я тогда от них — и всё могло быть иначе, совершенно иначе, понимаешь?       Ибо понятливо угукает, ещё крепче прижимая к себе своего человека, пусть бы и не понимая пока всего.       — Я смог прийти туда только два года спустя. Долго собирался с духом, постоянно возвращался, но в ту ночь взял коньяк и пришёл. А там ты. Свободный. Яркий. Живой и нереальный. Я правда думал, что ты мне снишься, — Сяо Чжань снова фыркает Ибо в шею и отстраняется, заглядывая в глаза. Протягивает руку, кончиками пальцев пробегаясь по кромке подрагивающих под его касаниями ушей. — Я хотел принять таблетки.       Ибо замер, судорожно впившись пальцами в предплечья Сяо Чжаня, пока тот, зашипев, не хлопнул его по рукам.       — Прости, — Ибо моментально разжимает их, виновато прижимается лбом ко лбу. — Зачем?       — Дурак был, — вздыхает Сяо Чжань, чуть прикрывая глаза. — Юй Бинь после реабилитации уехал в Европу, Лу-Лу в первый год практически не отходила от Цзыи. Но тогда я просто ничего не чувствовал, всё было, будто сквозь толстое стекло. Бесконечный далекий мир… А потом магистратура, Ван Чжочэн, который устроился в «Нефрит» и постоянно напоминал о нем одним своим присутствием. Я попросил прощения, конечно. И мы с Лу-Лу поговорили… впервые после разговора в больнице. Я знаю, она меня ненавидела, но потом простила… Но… не знаю… Я…       — Погоди, — Ван Ибо подозрительно хмурится, отстраняясь. — И ты тогда что… остался совсем один?       Сяо Чжань невесело улыбается, трепля Ибо по загривку. Ибо хочется мурчать. Или кусаться. Он ещё не выбрал.       — Люди всегда одиноки, Бо-ди. Один психолог писал, что люди приходят в мир и уходят из него в одиночестве, и человек всегда ищет в жизни то ощущение, которое потерял, стоило ему покинуть материнское лоно. Мы одиноки. Всегда сами по себе…       — Херня это всё, — закатывает глаза Ибо и в итоге решает: тычет ему кулаком под ребра, чтоб не расслаблялся. — Чжань-гэ, вот ты так-то умный, но от этого ума одни неприятности.       Сяо Чжань тихо смеется:       — Вот и когда я после той ночи, которую провёл, рисуя таинственного фелина в фонтане, лично приполз наконец с извинениями к Сюань Лу, она так же сказала.       — Чжань-гэ, — неожиданно спохватывается Ибо и, когда Сяо Чжань с готовностью вскидывает бровь, неожиданно заминается. — А Мэн Цзыи… она… сделала операцию…       — Да. Она же младше нас… Сюань Лу познакомилась-то с ней тоже во время какого-то посещения детского лагеря для ваших. Ей как раз исполнилось шестнадцать, время, на которое был заключен договор на продажу девственности. Но когда пришёл срок, ей уже призналась в любви Лу-Лу. Цзыи хотела разорвать договор, но неустойка была бы больше самой суммы, а когда Сюань Лу и Юй Бинь предложили заплатить за неё, Юй Биня… понимаешь, они предпочли получить её…       — Я понял, Чжань-гэ, — тихо шепчет Ибо, вновь налетая на него и крепко обнимая всеми конечностями. Ну их, эти уши, в самом-то деле. И с ними тоже любят, и с ними он сможет показать и доказать всем, что ничуть не хуже. Что кемономими — тоже живые и разумные.       — Бо-ди, — тихо зовет его Сяо Чжань, поднимая голову от его плеча, и Ибо замирает, глядя в тёмные, как ночное небо, глаза. — Ты мне правда нравишься.       Фигурка фелина дрожит в этих глазах, и он, медленно перекидывающий ногу через колени мужчины, дрожит тоже. Тонкие ноги оказывается очень удобно сжимать бедрами, талию — обвивать хвостом, а руки Сяо Чжаня способны обжигать предплечья, и Ибо чувствует, как его всего потряхивает от расходящегося от них тепла. Упрямо склоняется ближе, не слыша ничего за стуком сердца в ушах. Первым встречается и переплетается их дыхание, согревая губы обещанием. А потом Сяо Чжань с тихим вымученным стоном подается вперед, впечатываясь своими. И шершавая корочка на них, в первый момент царапая, только делает всё настоящим. Ибо не знает, когда успевает закрыть глаза — всё равно перед ними только сверкающие искры. Зато под пальцами — мягкие отросшие волосы, под губами — самая красивая улыбка с самой красивой родинкой, под ним — самый лучший гэгэ, который утягивает его за собой на маты, с силой впиваясь в спину.       Первый их настоящий поцелуй — в танцевальном классе, у зеркала, отражающего две сплетенные в полутьме фигуры, оказывается несказанно сладким.