Печальный и в тоже время счастливейший удел человечества в том и состоит, чтобы без конца измерять расстояния от того места, где мы находимся, до того, где мы хотим быть. Рэй Брэдбери
Пекин — город возможностей. По крайней мере, так принято считать о любых крупных городах. Но люди, рвущиеся сюда, почему-то часто забывают, что возможность тесно переплетается с риском. Неопределенностью. И без умения жить в ее условиях, возможности эти так и останутся всего лишь возможностями. Нереализованными. — Ты все же пришел. — Генри подпирает стену в проулке рядом с местом, где они и договорились встретиться. Фонарь над ними периодически моргает, заставляя фелина нервно подрагивать хвостом, но в целом, город совершенно привычен. Тот же шум машин, тот же шелест редкой листвы и дикая смесь запахов, от которой к вечеру невыносимо зудит нос и хочется спрятаться у Сяо Чжаня под рукой. Все так же равнодушен. — Мгм. И у меня не так много времени. — Как и у меня, — довольно-таки насмешливо замечает Генри и кивает вверх по дороге. — Пойдем. — Как вы попадаете в подъезд? — Ибо нарушает тишину спустя пару минут, когда они уже подходят к нужному дому. Генри выразительно фыркает, сворачивая в проулок, и ехидно щурится, кивая на открывшуюся картину: граффити на мусорных бачках. — Допрыгнешь? Ибо, поджав губы, пялится на довольно-таки ржавую пожарную лестницу, начинающуюся метрах в трех от земли. Сам он вчера просто дождался жителей дома, но, вероятно… так действительно удобнее? Генри не ждет его ответа, ловко взбираясь на мусорный бак, уже оттуда допрыгивая до лестницы, и оглядывается задорно. Ибо, примерившись, разбегается и дотягивается до первой перекладины в прыжке. — Выпендреж, — Генри свысока смеется. Ибо усмехается, подтягиваясь. Может себе позволить. На не слишком удобном балкончике они зависают почти на два часа. Ибо пару раз отписывается Чжаню и Сонджу, прежде чем ботинок Генри ощутимо тычет его в голень. Сам парень напряженно подается вперед и кивает вниз. Задний двор противоположного дома огорожен высоким бетонным забором, раскрашенным граффити, но с их наблюдательного пункта хорошо виден. Небольшой минивэн въезжает за забор, и за ним тут же смыкаются ворота, соединяя две половинки смайла, а из клубной двери практически сразу выходит человек. Ибо хмурится, подаваясь вперед, и Генри предусмотрительно сует ему в руки небольшой бинокль. На вопросительный взгляд Ибо он только пожимает плечами, дескать, а ты как хотел? — Я все больше чувствую себя героем дешевого детектива, — морщится Ибо, но бинокль все же принимает. Джексон — а это точно он, здоровается с водителем за руку, и вновь скрывается за дверьми клуба. — Это может быть кто угодно. Чуваки, решившие затусить без лишних глаз. Доставка. — Может, — соглашается Генри и улыбается криво. — Могло бы так быть. Вот только мой сводный брат зашел однажды внутрь. А назад не вышел. Ибо кидает на него хмурый взгляд и вновь приникает к биноклю. Ничего подозрительного. — Думаешь, почему я вообще начал присматриваться и виться вокруг? — все же решает продолжить Генри, откидываясь на стену и задирая голову вверх. — Когда мне позвонил сводный братец, я тоже не придал особого значения. Но спустя неделю он исчез. Я перекопал все, Ибо. Он не выходил из главного входа. — И когда это было? — Почти три месяца назад. — И полиция… — Хах. — Генри выразительно дергает плечом и вздыхает, тут же словно пытаясь вновь улыбнуться: — Да и отдавать такое дело полиции, серьезно. Ты не думаешь, что жить просто так… несколько бессмысленно? Ибо кидает мрачный взгляд на Генри, но тот упорно пялится на стену противоположного дома. — Бессмысленно сидеть здесь и ждать хер пойми чего, — все же бурчит он, вновь приникая к биноклю и оглядывая окружающие дворы, которые можно увидеть с их позиции. Генри молчит, но Ибо не собирается извиняться или что там себе тот может представить. Двери клуба открываются еще почти спустя полчаса. И в этот раз Джексон действительно не один. С ним высокий парень. А между ними — кто-то еще. С ушами. И хвостом. Ибо сжимает бинокль в руках до побелевших пальцев, судорожно всматриваясь в происходящее и пытаясь понять, какого там творится. Но они просто дотаскивают не подающего признаки жизни кемономими — кажется, фелин или кто-то со столь же длинным хвостом — до машины и скрываются в ней. Вскоре выходят, и Ибо с холодком узнает в спутнике Джексона чувака, что также терся обычно около барной стойки. Кажется, он даже пару раз пытался подсесть к нему, заигрывая. — Как видишь, Джексон и правда отводит куда-то кемономими. — Генри говорит не очень громко, внимательно вглядываясь во двор. Ибо досадливо шипит. — Они пьяны? Дверь за ними захлопывается, а Ибо поворачивает голову к Генри, резко опуская бинокль, это чудо шпионской мысли. — Подозреваю, что усыплены или опоены, — Генри вздыхает выразительно и слегка брезгливо кривит губы, кивая вперед: — Пьяные обычно подают хоть какие-то признаки жизни. — Твой брат… он точно пропал отсюда? Что мешает Джексону… не знаю, развозить их по домам? Ибо и сам слышит, насколько безнадежно звучит его голос, и досадливо закатывает глаза. Генри понимающе ухмыляется, вот только радости в этой ухмылке — ни грамма. — Окей. До скольки машина здесь? Почему, все же, не вызвать полицию? Генри слегка истерически смеется, опираясь спиной об обшарпанные балконные перила: — Ты правда считаешь, что мы не пытались навести правоохранку на это заведеньице? Какого хуя, Ибо, — он цокает языком и качает головой: — Эти уроды точно имеют хорошую крышу. Полиция не раз бывала и здесь, и не раз не доезжала. До машины они не доходят. А моим заявлением, я уверен, просто подтерлись. — И до скольки она здесь? — повторяет вопрос Ибо, похрустывая пальцами и глядя на двор. Машина остается стоять, как и словно бы расслабленно вылезший из нее бугай. Сигарета в его рту мигает красной наводкой. — Обычно не больше трех-четырех часов, — Генри пожимает плечами и смотрит на него с вопросом: — А ты… — Я хочу зайти к ним. — Ибо сжимает зубы, чувствуя, как от напряжения начинает ныть челюсть. — Это… — Генри выразительно кривится и машет рукой, но, видя упертый взгляд Ибо, выдыхает и дергает себя пару раз за нижнюю губу. — Окей. Но… в случае чего…я не смогу тебя вытащить. — Я не буду ничего пить, — обещает Ибо. — Я просто хочу понять. — Окей. Я буду здесь, пока… пока машина не уедет. Надеюсь, без тебя. — Ага. — Ибо отрывисто кивает ему и разворачивается к пожарной лестнице. Добраться до бара — дело пяти минут, и вот он уже привычно ныряет в клубные испарения и грохочущие басы.We are the nobodies We wanna to be somebodies When we're dead, They'll know just who we are
— Привет, — Джексон находится, как обычно, около бара. Пит скользит по ним равнодушным взглядом, когда Ибо довольно бесцеремонно устраивается рядом с его боссом на барном стуле. — Привет. — Ибо кивает, упираясь локтями в стол и укладываясь на руки головой, немигающе пялится на бар. Будь они здесь с Сяо Чжанем, можно было бы взять вино. Белое полусладкое, за которым оба признавали первенство. Хотя страдать предпочитали под красное, такое, чтоб горечь скатывалась к желудку, обжигая гортань. А еще лучше — под виски. Даже странно… это правда диктуют стереотипы общества, орущие на них из всех щелей, или просто человеку свойственно упиваться своей болью? — Плохой день? — Джексон косится на него, Ибо отмечает это на периферии зрения, не отрывая взгляда от янтарного оттенка бутылки. — Плохой месяц, — Ибо ухмыляется краем рта, поднимает руку, подзывая бармена, но заказ сделать не успевает. На плечо ложится легкая ладонь, и смутно знакомый голос озвучивает заказ за него: — Нам три бокала мохито безалкогольного. Ты же в прошлый раз его пил? Ибо оборачивается, снизу вверх глядя на мужчину. Лет Сяо Чжаня, наверно? Ибо откровенно плох в том, чтобы угадывать возраст. Тот тем временем продолжает, отходя от Ибо ближе к Джексону: — Меня зовут Лэй, я приятель вот этого вот, — он довольно грубо тычет пальцем в увитое кольцами ухо Джексона, и Ибо синхронно с последним поджимает уши. Лэй посмеивается, плюхаясь рядом с Джексоном на барный стул и подхватывает свой бокал. — Лэ-эй, — укоризненно тянет Джексон, и тут же коротко шипит, когда ему по плечу достается раскрытой ладонью. Лэй слегка перегибается через него и улыбается немного стеснительно, подмигивает. — Так что у тебя случилось? Ибо пару секунд колеблется, разглядывая участливое выражение на лице мужчины, и наконец пожимает плечами: — Из уника исключили… с парнем расстались. — На последних словах он скрещивает пальцы под стойкой, чувствуя, как слова чуть поперек горла не встают. Последнее, наверное, все же было лишним, но зато Лэй как будто проникается. — Оо, — понимающе тянет он и вдруг дает легкий подзатыльник Джексону. Тот снова айкает. — Да что ты дерешься? — У парня черная полоса в жизни, а еще ты тут со своими, — Лэй щелкает зубами, и снова оборачивается на Ибо, улыбаясь ему: — Чай с облепихой, чтоб запить несчастную любовь? Ибо пару секунд смотрит ему в глаза, а затем решительно кивает. Пока они ждут чай, Лэй болтает о танцах и том, что видел в прошлый раз, как Ибо разносит танцпол, и совершенно согласен с Джексоном — такой талантище им бы точно пригодился в хозяйстве. Ибо смеется вместе с ними, медленно раскручивая крышку на пустой бутылке с водой. 0,3 литра — постоянная его спутница в дорогах и утренних пробежках, сейчас очень удобно пуста. Он поддакивает Лэю, но с каждой пройденной минутой все больше хочет встать и уйти. Происходящее раздражает на глубинном уровне, но он никак не может определить, отчего именно. Просто… неправильно. И все же, он может подаваться на Оскара, он уверен в этом, когда отодвигает ополовиненную в свою бутылку чашку с чаем и широко зевает. Зевок даже не приходится изображать — он действительно за этот день устал, как собака, а насыщенный вечер добил. Ибо пристраивается на стойке, прикрывая глаза и подрагивая ушами. — Э-эй, тебя так с чая развезло? — его довольно ощутимо толкают в плечо, и Ибо сонно, недовольно мычит. Недовольство изображать тоже не приходится от слова «совсем»: его все так же бесит, когда люди пытаются его потрогать. Если они не Сяо Чжань, конечно. — О-о, ясно. А я тебе говорю, Джекс, какая им алкашка. — Завались, Лэй. Это — суровое мужское решение проблем… Клубные биты слегка заглушают конец бурчания Джексона, но не скрывают приближения Лэя. — Ага. Увижу у тебя — спать будешь в ванной на коврике. — Подошедший вплотную, Лэй легонько теребит Ибо по плечу и вздыхает у него над ухом. — Готов? Парень-то действительно талантливый… не жаль тебе? Они подхватывают его как-то одновременно. Ибо еле успел сунуть бутыль в поясную сумку и теперь начинает переживать, что могут ее оставить тут же, вместе с телефоном, но нет — его просто поднимают и тащат. Он покорно мотыляется в их руках, расслабив тело и мысленно благодаря все танцевальные тренировки. Может, пора валить? — Как будто в нашем деле есть место жалости, — Джексон бурчит это, нарушая молчание, и Ибо еле давит в себе желание вздрогнуть. Вместо этого слегка приоткрывает глаз, оценивая свое положение. Барная стойка остается позади, дверь в серый коридор маячит уже близко, и сердце начинает стучать сильнее. Мозг начинает орать благим матом, очухиваясь, и интуиция подвывает ему аккомпанементом. Где вы раньше-то были, мои хорошие… — Можно пристроить его к нам. — Лэй как-то тяжело выдыхает и вновь перехватывает Ибо за талию, подтягивая выше. — Обиженный, отлично приживется. Да бля, вроде в чем душа держится, а тяжеленный!.. — Будет подозрительно, под нас и так копают, а у него здесь никого из родни, — Джексон то ли ухмыляется, то ли шипит. — К тому же, на сегодня пора отправлять, а семьдесят седьмого нет. — Двоих? — Лэй явно сомневается, а Ибо снова приоткрывает глаза. Они у дверей. И вот сейчас точно пора валить. Подозрительного с него на сегодня достаточно, разве нет? Ибо пытается встать на ноги, и его тут же обнимают крепче, Лэй шипит какое-то ругательство. — Мне… домоой, — Ибо тянет это, уронив голову на грудь. Выходит неразборчиво, но руки смыкаются крепче. — Домой-домой, — успокаивающе подтверждает Лэй, Джексон с другой стороны перехватывает его, толкая дверь. Ибо упирается обеими ногами. — Туалет, — это Ибо уже хрипит, начиная дрожать. Адреналин вбрасывается в кровь как-то резко, когда он вдруг осознает, что вот сейчас они войдут в безлюдный коридор, где из комнат доносятся невнятные звуки, да и в целом, антураж — как из фильма ужасов. И он больше никогда не увидит Сяо Чжаня. Мелькает глупая мысль о том, что если телефон позвонит сейчас, то его вырубят, и все. И Ким Сонджу заподозрит что-то только к закрытию, когда телефон не сдвинется с места. Адреналин подхлестывает, и Ибо резко склоняется, изображая, что его тошнит. — Сука, — это шипит уже Джексон, выпуская ручку двери и подхватывая его под локоть. Лэй, кажется, тоже не ожидал такого поворота, потому что выпускает его из прежней хватки и укладывает ладонь ему на спину. — Давай… мы тебя сейчас на воздух… — Фелин спохватывается быстрее, и Ибо поворачивает голову, чтобы увидеть этот проблеск осознания в его глазах. Запах. Его выдает запах. Ибо прикидывает, что может вот сейчас податься вперед. Удар в нос. Затем — развернуться и вмазать по гортани Лэю, тот сейчас открыт. И мотать отсюда. Сделать он не успевает ничего. — О! Вот ты где! Чувак, да ты совсем охренел, мы тебя полчаса на тусе ждем, а ты тут в компании своих прохлаждаешься? Голос Генри ввинчивается в мозг визгливым шуруповертом, но Ибо радует, что доставляет не только его, судя по скривившимся лицам Джексона и Лэя. — Да я… — Ибо разгибается и пьяно хихикает, поднимая палец вверх подсмотренным жестом. Мало, что ли, он в таких компаниях в детстве сидел, потом остатки из их карманов вычищая. — Я-аа! Доб-вал нам выпивон. — А добыл мужиков? Вот это улов, конечно. — Генри вклинивается между ним и Лэем довольно топорно, но Ибо тут же вцепляется в него обеими руками. Которые слегка сводит от напряжения. Ощущение опасности током бежит по телу, щекоткой стекает в ноги и хвост, заставляя их подрагивать. — Твой друг? Джексон трепещет ноздрями, крепко удерживая его за плечо, и Ибо еле сдерживается, чтобы не зарычать. Судя по их переглядкам, до них доходит, что Ибо нихрена не развезло, а это плохо, очень-очень плохо. — А, может, хотите с нами? — Генри изображает придурковатый взгляд и поигрывает бровями, за что Ибо даже начинает его уважать. Совсем немного, потому что от кулака Лэя в морду он не уклоняется. Ибо больше не думает, когда резко подается вперед, вмазываясь лбом в нос Джексона. Подхватить матерящегося Генри за локоть и рвануть к выходу — секунда. Лэй проверяет состояние Джексона — и вот у них есть еще пара мгновений в запасе. Ибо тащит Генри, не разбирая дороги, сбивая по пути какую-то парочку и чувака с бокалом, сметая хвостом все со столов. Остановить их не успевают, охрана на выходе больше нацелена на проверку входящих. Ибо успевает увидеть, как один из бугаев поднимает руку к наушнику в ухе, оборачиваясь к несущимся по проходу парням, но Генри орет что-то тому, отмахиваясь назад. — Там огонь! Огонь! Ибо падает на пол, проскальзывая под турникетом. Генри следует за ним, когда позади них раздается хлопок. Ибо краем взгляда улавливает дым и сноп искр в темном отражении стеклянных дверей, когда вываливается из них дальше. На улицу он вылетает, отпихнув с дороги двух девчонок, но на извинения времени нет. А дальше — забег. Они проскакивают по переулку и мчат дальше. Генри что-то хрипит, хватаясь за его предплечье, и Ибо затаскивает их в один из круглосуточных магазинчиков по пути. Он оказывается удобно сквозным, так что вскоре они вываливаются на другую улицу, сопровождаемые подозрительными взглядами продавщиц, и Ибо тащит хрипящего Генри во дворы. Парочка разворотов и очень удобный подъезд, в который можно забраться уже знакомым образом. Только когда оказывается на третьем этаже, Ибо позволяет себе распластаться по полу, сжимая в руках телефон и пытаясь отдышаться. Его колотит — адреналин все еще искрит по крови, намекая на дальнейший бег, но его уже разбирает на смех. Так тупо — убегать хуй пойми от чего. И в то же время… тупо весело, напоминает многочисленные побеги и прятки по подъездам, которыми было полно его детство. Он ржет, закрыв лицо руками, пока Генри с тяжелым стоном переваливается через проем для лестницы, и растягивается рядом. — Ты отбитый, — это звучит утверждением. Ибо только хохочет еще громче, пытаясь закрыть рот рукой: Генри всклоченный, держится за бок и дышит, словно загнанная лошадь. Танцы — сила! — Харе ржать, шпион хренов, ты на хрена с ними-то потащился? Генри разозлено пихает его носком кросса в голень. Ему явно совсем не смешно и все еще потряхивает, и Ибо неожиданно думает, что вот Сяо Чжань бы поржал с ним. У них обоих было отбитое чувство юмора и тупая реакция на стресс. Хотя, возможно, ржали бы они после, а сперва — целовались. Вот такие, запыхавшиеся, полные азарта погони… — Эй, земля вызывает Ибо! Ты куда канул? — Здесь я. И ничего я с ними не потащился, — огрызается Ибо, подбирая ноги и обвивая их хвостом. Мрачно зыркает на человека и фыркает: — Ты-то как там оказался? Не хотел же идти? — Не мог же я тебя одного оставить, — Генри морщится, потирая бок, и подтягивается, устраиваясь у стенки. — Кем бы мы были, если бы бросали напарников во вражеском логове? Ибо поджимает губы, не зная, то ли рассмеяться сейчас, то ли постучаться головой о ближайшую стену. — Слушай, а тебе сколько? — он с любопытством смотрит на то, как слегка краснеет этот… напарник. Подозрение закрадывается как-то очень неожиданно, и когда Генри, дернув плечом, бурчит свое «Семнадцать», фелин только стонет. Обреченно. — И что? Сам будто сильно старше! — Я хотя бы совершеннолетний. — Ибо вздыхает и трет лицо руками. Окей. Сейчас три часа ночи, они только что съебались из какого-то ночного клуба, в котором Ибо хотели опоить облепиховым чаем с какой-то хуетой и, видимо, продать? И он застрял с парнем младше себя на балконе многоэтажки. Его надо теперь проводить? Да бля, что за мысли лезут в голову… — Это не помешало тебе вести себя, как в тупых фильмах. — Мм, разве это я запустил петарду в коридоре? — Ибо приподнимает брови, усмехаясь. Нет, он действительно оценил, насколько этот пекинский мститель подготовился — бинокль, петарда, но в каком-то смысле… это и вызывает дополнительные вопросы. Которые Ибо пока держит при себе. Генри несколько мгновений еще сидит, буравя его раздраженным взглядом, но все же кивает и хмыкает. — Ладно, американских фильмов мог насмотреться и я. И все же, ты узнал что-то, или я мог не рисковать своей жопой? — Узнал. — Ибо щурится и склоняет голову к плечу, вспоминая неожиданно хорошо поставленный удар Лэя. Знакомый замах, но Ибо дрался в своей жизни неимоверное количество раз, и если взгляд зацепился за это… он снова трет глаза и встряхивает головой. Так, ладно, сперва насущные вопросы. — Мм. Погоди, а сколько было твоему брату? — Шестнадцать, — Генри почти шипит и сжимает зубы, сверкая глазами: — Ему шестнадцать. Ибо виновато кивает, поджимая уши. Конечно, не было, а есть. Верно. И он бы тоже не оставил пропажу своих младших просто так. Невольно думается, что у них с этим щуплым пацаном довольно много общего… Генри пытается улыбнуться, и Ибо слегка передергивает плечами. Хорошо, что общее — это не явное отсутствие привычки чистить зубы. — Да. Ага. Узнал… Ничего серьезного. М-м. Меня хотели напоить чаем… я вылил половину себе в бутылку, хочу узнать, что в нем было. Судя по тому, что они ожидали моего крепкого сна, что-то все же да было. Я должен был отправиться в машину, тут ты был прав… — О, Ибо… поверь, я бы хотел ошибиться… Ибо морщится, слишком уж лживо звучит сочувствие в чужом голосе, и отодвигается, когда Генри пытается коснуться его колена. Тот понимающе подбирает руку и кивает: — Я могу помочь с экспертизой, у нас есть знакомые в химлаборатории … — У меня тоже. — Отрезает Ибо. — Я сам. И если что-то будет, я свяжусь с вами. — Окей, но, чувак… — Нет. Закрыли тему. Нам пора расходиться, ты так не думаешь? Хватит с них задушевных разговоров. Генри слегка обиженно хмурится, но кивает, хоть вставать с места и не спешит. Ван Ибо вздыхает, поднимаясь на ноги и настороженно высовываясь с балкона. Все довольно тихо, если не считать трусящей под подъездом собаки. Фелин фыркает, разблокируя телефон и глядя на время. 03:04. Отлично, есть надежда, что рассвет застанет его в своей кровати, под теплым боком… Ибо широко зевает, прикрыв рот ладонью. После забега неимоверно хочется жрать и спать. Он отбивает короткое «Скоро буду» Сяо Чжаню в чат — тот все так же не спит, и это остро колет где-то под ребрами смесью вины и нежности. Ибо трет лицо руками, убрав телефон. А вот этого паренька стоит отправить домой. — До дома сам доберешься? Генри поднимается и кивает хмуро: — Давай хоть номерами обменяемся, не будешь же ты в Центр звонить. — Давай. — Ибо кивает, мысленно давая себе подзатыльник. Хорош же сообщальщик, остается только позвонить в этот их Центр и заодно все явки-пароли им сбросить. Генри исчезает в городской ночи первым, а Ибо еще пару минут стоит около чужого подъезда, устало прислонившись к холодному камню. По городу шататься уже не хочется, но и в такси он сейчас явно не сядет. Так что — пешком, только пешком, а все машины идут нахуй. И все блядские чаи с облепихой. Кажется, он еще не скоро спокойно сядет один в чужую машину и будет смотреть на эту ягоду. И в глаза Сяо Чжаня тоже. Как же все тупо. Отдушиной во всех перипетиях жизни всегда остаются танцы. Ким Сонджу потягивает воду, разглядывая плывущие по небу облака за высоким окном, пока остальные тоже разбрелись кто куда после выматывающей репетиции. Их пригласили как танцоров на корпоратив ENT для сотрудников по празднованию европейского Нового года, и это удача, знаете, выступить в такой компании. Так что и заготовить материал они решили заранее, что превратилось в три часа выматывающей работы. Зато Исюань и Ибо довольны — как идеями, так и расстановкой, и теперь вот… расползлись. Все тело приятно звенит, голова опустошена, и мысли в ней текут так же мягко и плавно, как эти облачка по небу. М-м, Сонджу определенно стоит меньше слушать воркование голубков вокруг. В каком-то смысле он чувствует себя лишним на этом празднике жизни: Чжоу Исюань копается в телефоне, переписываясь с девушкой, Вэньхань с Сыненом обсуждают очередной комикс, а их Бочжани… Ким Сонджу вздыхает и останавливает взгляд на куче матов в углу. Сяо Чжань с комфортом устроился на них, читая что-то на планшете и лениво качая ногой — явно от Ибо поднабрался. А эти двое вообще в пугающей быстротой синхронизировались, отчего у многих окружающих мурашки по коже порой бежали. По крайней мере, у Сонджу точно. Нет, не поймите неправильно — Сонджу был рад за друга. Тем более, что он действительно заслужил в этой жизни светлого, после всего, что на него вечно валится. Так что да, он точно достоин своего принца с вечным стилусом за ухом. Ну и хороших друзей, конечно. Сонджу усмехается, почесывая шею. Несмотря на такие разные истории и судьбы, они за последние годы стали почти семьей, постоянно прикрывая задницы друг другу. Взять тот же случай вчера — Ибо редко просил о чем-либо, но если и просил, то это всегда было чем-то с размахом, конечно. Друзья… Которые те еще идиоты, конечно. Он пару секунд смотрит на то, как их второй лев что-то упорно доказывает отложившему планшет Сяо Чжаню, прося заснять «силу Исюаня». Ким Сонджу фыркает: тому на закорки просто забрался Ли Вэньхань, какая тут сила. Однако, стоит Сяо Чжаню взять камеру и навести на эту композицию, как к ней уже подбегает Ибо. — Хэй, лови! — он хлопает Вэньханя по спине, и Ким Сонджу фыркает повторно: ну явно же еле удержался от того, чтоб дать поджопник пытающемуся стянуть штаны с Исюаня Сынену. Вместо этого фелин обнимает хена за шею, подхваченный его руками, и задирает ногу вверх, со смехом оглядываясь на Сяо Чжаня. Ким Сонджу на двадцать первом году жизни впервые задумывается о том, что отношения, может, и стоят того, чтобы их начинать. Он морщит нос и вытягивает из рюкзака телефон. И пусть Сяо Чжаня не видно за камерой, но тот все равно показывает «класс» ребятам, заставляя Ибо расплыться в еще более дебильной влюбленной улыбке, серьезно, Сонджу иногда хочется самому их пристрелить, чтоб не мучились. Сынен пытается повторить позу Ибо с другой стороны, но в какой-то момент вдруг бьет того по промежности. Сонджу охает вместе с Сяо Чжанем, прилипая к экрану и переводя объектив телефона на него. Их певец и фотограф так явно охреневает, что у Ким Сонджу уже руки трясутся от смеха, особенно когда Ибо орет чайкой, вычитая себя из этой странной конструкции, и хватается за самое дорогое. Лицо Сяо Чжаня надо просто видеть. Как хорошо, что Сонджу включил камеру заранее. Но надо отдать парню должное — как истинный фотограф, он не бросает камеру, а просто переводит ее вслед за дурачащимися ребятами. Сынен с хохотом бежит рядом с фелином, пока тот продолжает стенать, явно плетясь к Сяо Чжаню и скрючиваясь в три погибели. «О, мои колокольчики!» звучит столь надрывно и патетично, что уже даже Исюань принимается хрюкать от смеха, объясняя произошедшее недоумевающему Вэньханю. Ну, здесь ничего необычного, а вот то, как их хен подпихивает Вэньханя к Ибо и тот на него падает… ауч. Вот теперь Сонджу сомневается, стоит ли после скидывать видосик в общий чат, ибо лицо Сяо Чжаня в этот момент… пиздецовое. — Они мне нужны, будьте нежнее! — Сяо Чжань все же складывает камеру, комично упирая руки в боки, и убийственное выражение его глаз мгновением раньше можно списать на «привиделось», но что-то подсказывает Сонджу, что при перемотке видео оно будет заметно. Сяо Чжань в итоге оказывается втянут в эту кучу-малу на полу и обвит фелином. Тот шипит раздраженным котом на всех, кто смеет касаться его Сяо Чжаня, а Чо Сынен то и дело пытается того приобнять, провоцируя очередной звук сцеживаемого газа. Сонджу вырубает камеру и переглядывается с Исюанем, даже не пытаясь скрыть ехидную улыбку. Они такие идиоты. Но родные. После тренировки они заваливаются в «Нефрит» поредевшей компанией, и пока Ван Чжочэн уламывает Сяо Чжаня спеть, Ибо аккуратно ускользает в коридоры. В кабинете Лю Хайкуаня он бывает редко, но зато знает, что это — хай-тек, а картина напротив дверей — репродукция картины Цао Бэйаня в технике водяной живописи. Спасибо Чжань-гэ, что шептал ему это на ухо, когда они спрятались в кабинете в очередной виток умопомрачения. С Сяо Чжанем секс-просвет заиграл новыми гранями. — Привет, Ибо. — Лю Хайкуань вскидывает голову и смотрит участливо и удивленно. — Все в порядке? — Мм, — Ибо слегка заминается, но терять особо нечего. Он делает пару шагов до стола и вставляет на него бутылек, принимаясь нервно разминать пальцы и отведя взгляд от лица Хайкуаня. — Я бы не обращался к вам. Но у вас же есть знакомые в лабораториях, все эти, — он выразительно машет рукой назад себя. — Я недавно был в одном баре, и мне что-то подлили. Я бы хотел узнать, что. Вы можете это устроить? Лю Хайкуань задумчиво постукивает пальцами по столу, рассматривая его, и Ибо выпрямляет спину, отвечая прямым взглядом. — Я могу заплатить, — добавляет Ибо, но Хайкуань коротко машет рукой. — Это не настолько сложно… вспомнишь потом добрым словом. Тебе насколько срочно нужны результаты? Ибо пожимает плечами, косясь на дверь. — Это не принципиально. В эту неделю, думаю. — Хорошо, — Лю Хайкуань кивает и вдруг тепло ему улыбается. — Обращайся, в случае чего. Ибо коротко кланяется, благодаря, и, выпрямившись, добавляет: — И можете, пожалуйста, не говорить ничего Чжань-гэ? Лю Хайкуань поджимает губы на мгновение, которое кажется Ибо невероятно долгим, и медленно кивает. — Твое дело. Но, прежде чем что-то делать… подумай хорошенько. Ибо молча кивает, выскальзывая за дверь. По правде говоря, он же только это и делает в последние месяцы. Думает, думает, думает. Не пора бы уже начать действовать? Финал национальных отборочных, проходящий в три дня, с 13 по 15 ноября, подкрадывается песцом к мышьей норке. Последнюю тренировку с Бо Юаньмином Чжан Най ставит на предшествующую пятницу и добавляет ему пару часов с другими ребятами, аргументируя это тем, что «нефиг прохлаждаться и по заводам шнырять». Про заводы Ибо молчал, однако и когда он заикнулся о работе курьером, реакция у Най-цзе и Чжань-гэ была удивительно схожей. Где-то между сменами бармена в кофейне неподалеку от Цинхуа, танцевальными занятиями и продолжающимися-таки тренировками в Академии, Ибо обнаруживает себя вышедшим из кабинета Лю Хайкуаня, крепко сжимающим листок с заключением из независимой лаборатории. Ее название затерто. Перед глазами все еще стоят задумчиво поджатые губы директора клуба. Что ответить на его вопрос, Ибо по-прежнему не знает, так что просто благодарит за помощь. «Ты знаешь, что делаешь?» Лист с несколькими строчками о снотворном препарате и примерным его действием жжет карман, когда он подходит к сидящему в своем привычном углу Сяо Чжаню, лениво потягивающему коктейль и умудряющемуся даже здесь что-то читать. Ибо не спрашивает, когда хватает его за руку и, выразительно двигая бедрами, тянет его на себя. Сяо Чжань едва успевает сунуть телефон в поясную сумку и следует за ним на танцпол. Танцы с Сяо Чжанем — это совершенно отдельная история. Ибо любит его, боготворит его тело, и за прошедшее время изучил его руками и губами до шрамика на заднице — неудачного приземления с велосипеда. Но в танце, когда Сяо Чжань закидывает руки ему на плечи и томно улыбается, прикрыв глаза и вверяя себя, у Ибо всегда сносит крышу. Он притягивает его к себе теснее, укладывая одну руку на лопатки, а вторую на бедра, и двигает их телами в такт бьющейся музыке и крови в венах. — Не будь у меня атрибутов… обратил бы ты на меня внимание? — вопрос срывается с губ в самое ухо Сяо Чжаню, который на мгновение словно выныривает из тягучих движений, бросает на него быстрый, удивленный глаз — и кивает. Уверенно, без колебаний, жестко прихватывая его за шею и впечатываясь своим ртом в его. Они целуются под пробирающие до сердца басы перед новой взрывной композицией. Сегодня танец более быстр и резок, чем обычно, но Сяо Чжань не выказывает ни единой эмоции неудовольствия или замешательства, позволяя Ибо вертеть себя, как угодно. Ибо ведет, но это не мешает ему отметить, когда его парень устает, и ласково прижаться губами к мокрому виску. — Пойдем домой? Ван Ибо не знает. Но он обязан узнать. Соревнования он смотрит онлайн — по бумагам, тренером является все та же Най-цзе. Ибо не против, вряд ли тень фелина за спиной способна продвижению далее, так что с этим он смириться способен. Сложнее смиряться с тем, что Сяо Чжань пропадает в университете — вместе со своими парами, он еще готовится и к своим зачетам. Ибо… скучно. Энергия плещется внутри, заставляя метаться по квартире, и успокаивается он, только когда очередь наконец доходит до его ученичка. Прижимает зад к дивану, напряженно хлеща хвостом по постели, пока тот выкладывается на сцене и лажает все же в одной связке. Прости, Най-цзе, Ибо стоило гонять его сильнее. Сяо Чжань возвращается, когда уже начинается церемония награждения, Ибо даже думает уже отключаться — на его взгляд, первые три места вполне очевидны, и Бо Юаньмин в них не входит. Объективно: с гораздо менее грубыми ошибками, Ибо вылетал. Но ему присуждают второе место. Ибо смотрит на это тупо, не замечая, как открывается дверь. Второе место. Обивка дивана трещит под его пальцами, пока Ибо весь замирает, застывает болезненно. — Ибо? Ты идешь? — Сяо Чжань заглядывает в комнату, поправляя шарф на плечах, и встревоженно хмурится, видя его на диване. Ибо отворачивается, старательно потягиваясь и пытаясь избавиться от удушливого кольца на шее. Все же мысль о кондиционере не так и плоха: воздуха в комнате катастрофически не хватает. — Прости, Чжань-гэ! — Довольно бодро откликается он, торопливо вскакивая и уносясь в их комнату. Кажется, они обещались отправиться в «Нефрит» вместе. — Ща оденусь! Прости, Чжань-гэ. Я справляюсь? Визитка, которую он продолжает таскать в кармане, словно становится тяжелее на несколько килограмм. В кафе привычно спокойно. Оно вообще является противоположностью своей «темной» стороны. Наступает ночь, просыпается мафия, все дела. Там, внизу — только биты клубной музыки, здесь — классика мира и Китая. — Прости, Чжань-гэ, — он наклоняется к Сяо Чжаню, который продолжает вычитывать работы студентов на планшете. У него выход на сцену сегодня, Ибо же за компанию. — Мелкие недалеко празднуют… Я хочу поздравить своего ученичка с победой… отлучусь на часик, окей? Сяо Чжань отвлекается от экрана и прихватывает за шею, кусаче целуя: — Возвращайся скорее, о великий лаоши! — Обязательно, — многообещающе ухмыляется Ибо, отпуская скрещенные пальцы за спиной. Шею печет острым стыдом, но он решительно разворачивается, направляясь к выходу и нащупывая телефон. Новый диалог в Вичате пополняется геолокацией практически мгновенно после вопроса, и еще спустя пять минут он садится в такси, которое несет его на другое кольцо. Как ни иронично, но «штаб-квартирой» поборников прав кемономими по итогу оказывается спрятанное во дворах небольшое полуподвальное помещение, расположенное не очень-то далеко от все того же «16 mm». Встречать его выходит Генри. — Рад тебя видеть в добром здравии, — он протягивает ему руку и улыбается широко, а после вдруг подмигивает задорно, хлопая по плечу: — И что ты с нами! — Я сам по себе, — Ибо буркает это, запихивая руки в задние карманы джинс и проходя за Генри вглубь… кафе? С животными. Кажется, это называется антикафе? — Хорошо, — Генри кивает и улыбается ему через плечо, широким жестом обводя небольшое пространство рукой. — Добро пожаловать в наш мирок, Хэньшэн! Брови сами по себе ползут вверх, когда Ибо натыкается взглядом на пару кошачьих, свернувшихся клубками на диване. — На самом деле, это место первоначально задумывалось как приют для бездомных кошек. Но со временем мы поняли, что должны помогать не только им, — Генри немного смущенно чешет шею и улыбается стеснительно. К ним выходит невысокая девушка, ее рыжие кошачьи ушки аккуратны, небольшой полосатый хвостик прижат к ноге. — Это самая незаменимая сотрудница и соосновательница «Чистого Пекина» — мой друг и чудесный художник, Лили! Ибо вежливо кланяется девушке, и тут же переводит взгляд обратно на Генри. — Ты говорил, что у вас есть другие доказательства. Заключение о том чае подтвердило, что в нем было сильное снотворное. Выпив полчашки, я должен был проспать ближайшие часы беспробудно. Генри серьезнеет, переглядываясь с девушкой, огромными глазами рассматривающей Ибо. Он бы почувствовал себя неуютно от ее внимания, но такое довольно давно его не волнует. Он слегка хмурится. — Мы готовы поделиться с тобой, чем знаем, — Генри вздыхает, ероша волосы. — Мы знаем не так уж много, но нас становится все больше, как и информации… — Сколько вас? Ибо проходится по помещению. Оно все выполнено в светлых оттенках, четыре столика расположены максимально далеко друг от друга. Вид на каждый загорожен от других книжными полками с растениями на них. Сами столики застелены светлыми скатертями с котятами, розовыми и голубыми на белом фоне. Все вместе создает ощущение кукольной реальности. — Сейчас уже девять человек, не считая тебя, из нас пятеро фелинов, — Генри улыбается, поворачиваясь к подруге и прося ее налить чая. Ибо сдерживает вздох: в последнее время если он что-то и пил за пределами их с Сяо Чжанем квартиры, то только воду. Собственноручно налитую утром. Или купленную в магазине. — Мгм, — Ибо кивает, осматриваясь еще раз. — Давай сюда, — позволив Ибо оглядеться, Генри приоткрывает дверцу «Для персонала» и призывно машет ему рукой. Ибо, хмыкнув, проходит в небольшое помещение, сделанное под кабинет. Оно оформлено кричаще броско, словно кто-то не очень ловко пытался скопировать дизайн модного журнала. — Раньше здесь было что-то вроде небольшого ресторанчика, а здесь — кухня, — поясняет Генри, предлагая ему стул. — Мы бы хотели показать тебе… кое-что. Дело в том, что мы немного лукавили, — Генри явно волнуется, потирая ладони о затертые джинсы. Лили настраивает проектор, упирая его в белую стену, и Генри берется за компьютер, не продолжая свою речь. Ибо немного хмурится, глядя на быстро бегающие по клавиатуре пальцы. — В чем дело? Проектор отображает рабочий стол, заставкой — вид на площадь Тяньаньмэнь, что заставляет Ибо на мгновение усмехнуться. Но атмосфера давит, и усмешка пропадает так же быстро, как появилась. — Дело… дело в том, что мы проводим одно расследование, — неуверенно начинает Генри. Лили вздыхает и хлопает в ладоши, прерывая его. — Ты не хуже нас должен знать, как относятся в нашей стране к кемономими, — ее бодрый голосок не вяжется с тем, как она слегка горбится и сжимает кулачки. — По официальной статистике, за 2013–2014 год в тех же США пропало около 627 911 человек, среди них больше половины — кемономими. Ибо кивает, сжимая зубы. Он это знает, как знают все, с кем проводились уроки безопасности в школе. — Но это официальная статистика… другой страны! А у нас она вообще сказочная: 150 пропавших кемономими в год! — Голос Лили взвивается на мгновение ввысь и падает. Она выдыхает и нервным движением заправляет волосы за нервно дрожащее ухо. Отводит взгляд. — Все знают, что это ложь, но кто мы такие, правда? И что такое теневой рынок, когда есть официальный. Но как давно ты был на… — Она осекается и коротко смотрит на Генри. Ибо хмурится, тоже переводя взгляд на стучащего пальцами по ноуту парня. — Ли-цзе хотела спросить, как давно ты был на порно-сайтах, — на последнем слове голос Генри все же подвел, но тот мотнул головой и закончил: — Потому что там в тренды выходит поиски по типу «засадил хвостатой»… и другие. Ибо поджимает губы. — Об этом знают все, — медленно проговаривает он, не отводя взгляда от лица Генри. — Верно. Но такое… Мы просто хотим тебе показать, после чего мы поняли, что мир должен измениться. — Генри щелкает мышкой и вводит на экран видео. Стоп-кадр — милая кошачья мордашка. Ибо крепче сжимает пальцы. Что такое проектор? Это всего лишь оптический прибор. Линзы, жидкокристаллические мониторы, все вот это вот. Используются везде — от школ и музеев, до личных и государственных нужд. Увеличивают изображение, позволяя посмотреть его большей компанией, но имеют и свои минусы — стоит значительно увеличить, и не избежать размытия границ пикселей. Когда на стене начинается видеоряд, а из динамиков ноутбука доносятся первые звуки, Ибо сжимает зубы почти до боли и вспоминает все, что знает об этих самых проекторах, абстрагируясь от увиденного. Сперва он серьезно думает, что фелинка стоит на коленях, принимая в рот. Антураж вполне соответствует — красные простыни, красная окантовка, черные перила кровати… и черный столик, через который ее кинули. Камера сдвигается, показывая плавный изгиб талии, переходящей в задницу с болезненно задранным хвостом. В нее размеренно толкается крупный член. Ибо сглатывает подступающую тошноту. Он не был ханжой и порно смотрел в свое время, подчерпывая в том числе знания и оттуда. Но от картинки на стене несло. И от такой, показанной на проекторе, в веющем дешевизной кабинете с намеком на претенциозность, когда за стеной — антикафе с кошечками, а рядом с ним — словно разумные люди, это отдавало тленом. Как препарируемые лягушки, бессмысленно сдыхающие под скальпелем. Ибо кидает быстрый взгляд на остальных: Лили отвернулась, глядя в стену, и ее лицо в отблесках изображения кажется мертвенно-бледным, а поджатые уши словно выцветают. Генри смотрит с внешне безучастным лицом, но от него шибает смесью возбуждения и злости. Ибо не разбирается, что вызывает злость — увиденное или собственная реакция парня. Ему брезгливо копаться в этом. Он снова поворачивается к экрану и ловит широко раскрытый в крике рот. Звук отражается от стен, ввинчиваясь в уши. Ибо морщится. Камера берет вид сзади, и становится заметно, что к ошейнику на шее девушки тянется длинная цепь, за которую периодически дергает держащий его в руках мужчина перед ней. Его лицо скрыто за черной тканевой маской, он продолжает удерживать второй рукой девушку за волосы, вбиваясь ей в горло. Мужчина кончает толчками, выплескиваясь фелинке на лицо. Та закашливается, давясь, роняет голову вниз, короткие волосы закрывают вид. Следующий кадр впечатывается на внутреннюю сторону век на всю жизнь. Камера отъезжает, захватывая вид сбоку, и у Ибо на мгновение темнеет в глазах, когда он понимает. Все это время фелинка стояла на обрубках ног. На них натянуты лапки, какие периодически можно увидеть в рекламе секс-шопов. Второй продолжает двигать бедрами, впечатывая ее в столик. Она перебирает руками, пытаясь удержаться, и в этот момент тот, что кончил, наступает ей на ладонь. Хруст слышится из динамика слишком громко, как и отчаянный крик бьющейся в руках навалившейся на нее туши фелинки. Рядом с ней падает перчатка, видимо, из того же набора, что и… лапки, наседающий сзади мужчина дергает ее руку, выворачивая кисть… — Хватит. Ибо встает с места, совершенно спокойно захлопывая ноутбук. В голове — хруст и крик. Он хватает табурет, с размаху кидая его об стену, в попытке заглушить. Генри и Лили молчат за его спиной, пока он упирается в стену над табуретом. Он орет, ударяя в нее обеими ладонями. У ненависти металлический привкус и запах содранной штукатурки. — Откуда это у вас? — он разворачивается резко, упираясь лопатками в стену, и непримиримо глядя на бледных «соратников». — На сайтах много всякого говна, но съемка… живого человека с этим… — Это не из свободного доступа, — тихо признает Генри. Его шатает, зрачки расширены. Ибо закусывает щеку изнутри. — Это из оплачиваемого аккаунта высших. Но это не главное, главное, что… этот бренд… с ним работает «16 mm». А Ибо застывает, уставившись на Генри. — Джексон? — Да, — Лили вдруг всхлипывает, обнимая себя руками. — Я тоже не верила, когда Генри подошел ко мне там. Но мы видели, видели, как одного… увозят. И я больше не рискнула, а потом все эти новости и господин Син… — Кто? — Господин Син — он… один из тех, — Генри вздыхает, показывая глазами наверх. — У него наверняка есть свои цели, но пока они совпадают с нашими… сам понимаешь, враг моего врага — мой друг. Ибо хмыкает. — И… Ты же больше туда не ходил? — Генри хмуро на него смотрит, и Ибо молча мотает головой. Тот кивает: — Я тоже. Это… теперь опасно, нас же запомнили, да. Он усмехается нервно. — Вот… да… так ты?.. — Ясно. Мне надо подумать, — Ибо кивает отрывисто и, не прощаясь, выходит из помещения, с силой хлопая дверью за собой. Руки подрагивают, когда он быстрым шагом пересекает уютный зал. Сейчас голубой цвет стен кажется ему не успокаивающим, а плесневелым. Тронутым тленом, как мир вокруг. Выйдя из кафешки, он срывается на бег — в движении ему всегда думалось лучше. Байк бы сейчас. Наматывать круги по трассе, пока весь мир не сольется в единое пятно, проносясь мимо, отдалится, станет далеким ничем, а в груди разольется свобода. Равнодушие. Но это невозможно, пока он в этом мире живет. Он останавливается, упираясь рукой в ограждение у какого-то дома, и склоняется, тяжело, с присвистом, вдыхая воздух. Слез нет. Злости тоже. Только какая-то отупелая тишина. Потому что это — уже что-то за гранью. Что-то, куда не принято заглядывать, а, заглянув, невозможно остаться на краю. Современный скоростной поезд может разгоняться до 600 км/ч. В эксплуатации таковых сейчас не имеется, а в Китае максимальную скорость выжимают гаоте, неся пассажиров сквозь расстояние на 310 километрах в час. Не шутки, знаете ли. Это примерно та скорость, на которой надеется гонять Ван Ибо на треке. В будущем. И тем не менее, ни одна из этих скоростей не способна унести от собственных мыслей. Если не иметь в виду летальный исход, конечно. Он поджимает уши, вжимаясь лбом в прохладное стекло и зажмуривая глаза. Наверное, ему было бы легче примириться с этой реальностью, если бы она била только по нему. Он, правда, умел сносить удары. Как и его родители, но это вовсе не означало, что ему не хотелось их защитить. Очень наивно, он знает. Ибо со вздохом растирает лицо и откидывается на спинку кресла, втыкая наушники в уши и врубая первую композицию в списке. Когда мать позвонила с вечера, ничего не предвещало беды. Обычные подколки про семейную жизнь — теперь взаимные, обсуждение следующих выходных, когда он сможет приехать со «своим милым мальчиком», и ничего, что могло бы намекнуть на последующий звонок сестры в одиннадцать утра с ее шепотом «Па уволили, ма плачет. Ты можешь приехать?». Прощание с Сяо Чжанем было сумбурным, но он его понял. Сам он не мог бы поехать в любом случае, учебная неделя и подготовка к сессиям шли полным ходом. А Ибо… Ибо не собирался задерживаться надолго, но поддержать и помочь в случае чего было необходимо. Но кто бы мог подумать, что в результате его желание помочь выльется в это? — Ибо, я тебя не узнаю… Ибо дергает плечом, опуская голову и пристально рассматривая линолеум. Знакомый узор, по которому он не одну сотню раз проводил тряпкой, стирая следы от работы с движками или просто пыль. Чуть дальше справа, под столом, можно было бы найти крестики, выцарапанные Ибо. Первый — после гибели дяди Ника, второй — после смерти тёти Мэй. Оба раза они с Цзысюань сидели там, под столом, пока незнакомые пугающие люди в форме шатались по их дому. Сейчас эти метки стерлись, и Ибо косится на сжавшуюся у стола сестру, чувствуя вину за слезы в её глазах. И в глазах матери. За злость в глазах сжимающего кулаки отца. Но он правда считал так, как говорил. Терпение кемономими было их сильной стороной — и в то же время слабостью. Отец попал под сокращения, точно так же, как многие до и после него. Но ведь всем ясно, что все дело не в кризисах и чем-то еще, а в обыденном: кемономими не желали видеть на высоких ролях. Жаль, что точно так же, как метки на линолеуме, невозможно стереть некоторые события и память о них. — Я… просто, — Ибо судорожно выдохнул и вскинул голову: — Как можно жить так? В постоянном страхе. Времена давно изменились, теперь есть возможность говорить обо всем, что происходит. Мы… мы должны объединить… Резкий удар ладони по столу прервал его горячую речь, и он изумлённо уставился на распушившего хвост отца. Ван Юй прижала руку ко рту, глядя на него, словно ему снова шесть и он снова в постели с воспалением миокарда. — Ван. Ибо, — отчеканил Ван Цзебао, и то, как коротко и нервно подергивался за его спиной хвост, лучше тысячи слов говорило о том, что он сдерживается из последних сил. — Не лезь на неизвестное поле битвы. — Отец… — А-Бо, — Ибо хотел было отмахнуться от слов матери, но она вдруг всхлипнула, и он испуганно уставился на нее. Ван Цзебао тоже сжал губы, подхватывая её под локоть, и только бросил на Ибо предупреждающий взгляд. — А-Бо, не говори так. Не повторяй ошибок старших. Ибо крепче сжал губы, обвивая ногу хвостом и глядя в глаза матери. В конечном счете, он был прав: не нужно ни ей, ни отцу, ни сестре с братом знать о чем-либо. Кому он сейчас сделал лучше? — Ибо, пообещай, что не станешь искать никакие группы за чьи-то права. Ибо, сынок, — Ван Юй выдернула локоть из захвата отца и ухватилась за ладонь Ибо обеими руками. У него в горле комок встал — даже две её ладошки не обхватывали его лапищу полностью, но зато ласково скрывали рассаженную кожу на костяшке. Он сглотнул, поднимая взгляд к глазам. — Только не покидай нас, как Ник… Пообещай… — Хорошо, мам, — с трудом выдавил он из себя, сквозь щекотку в носу. И подался вперед, бережно обнимая её за плечи и вдыхая знакомый запах выпечки и цветов. Что бы вокруг ни творилось, мама всегда пахла домом и уютом. Как и Чжань-гэ. В их объятие резко ворвалась Ван Цзысюань, крепко обнимая его за талию и ударяя по спине острым кулачком. — Бо-гэ, ты… ты же правда не станешь? «Не станешь, как папа» — на лице Цзысюань отражался всё тот же ужас. И Ван Ибо решительно покачал головой, молча притягивая её ближе. — Ну, всё-всё, развели тут сырость, — недовольно пробасил Ван Цзебао, на мгновение крепко стискивая всех троих, и тут же выпуская из объятий и подталкивая к столу. — Ибо, брата иди зови, а то мы сегодня так за стол и не сядем. Ибо послушно кивнул, торопливо отворачиваясь и выскакивая в коридор, чтобы не показывать матери и сестре красных глаз. Сунул ноги в сланцы, подхватил ключи. — У нас ещё и хлеба маловато… Сын, подожди меня, я тоже спущусь, — голос отца нагнал его, когда он был уже одной ногой в дверях. Он послушно кивнул, погруженный в свои мысли, и замер в коридоре, прислонившись спиной к стене и залипнув на трещины противоположной. — Пошли. — Ван Цзебао хлопнул его по плечу, первым начиная спускаться по ступеням. Ибо молча проследовал за ним и остановился под козырьком подъезда. Ван Цзебао вздохнул, засовывая большие пальцы за шлевки джинс, и уставился на площадку. Там в визжащей и носящейся разноцветной толпе изредка мелькала зеленая худи Хаосюаня, когда-то принадлежащая ещё Ибо. На улице сгущается прохлада. Конец ноября — хорошее время. В Пекине гораздо холоднее в это время, здесь же можно временно даже выходить, как есть — в брюках и легкой кофте. Ван Цзебао молчал, Ибо тоже не спешил заговаривать первым, наблюдая за беззаботно носящимся братом. Если Ибо тоже умрет, поставит ли тот где-то такой крестик, какими сам Ибо когда-то отметил его родителей? Сотрется ли тот из его памяти? Был ли кто-то, кто поставил такой крестик для той девушки, наверняка пропавшей, как многие, многие другие? — Чжан Николасу было семнадцать, когда он впервые появился в нашем доме, — неожиданно заговорил Ван Цзебао, по-прежнему глядя на площадку, но Ибо был уверен — в этот момент он видел точно не её. — Одногодки с А-Мэй… Черт. Хороший парень. Постоянно справедливости искал. Его во дворах там уважали, ну и нам с А-Юй спокойнее за Мэй-Мэй было. Ван Цзысюань родилась, все радовались… А когда ей исполнилось пять, его выкинули из бригады. Ибо коротко, болезненно выдохнул. Таких подробностей он не знал, в памяти отпечатались только мозолистые руки, подкидывающие его к небу и черный, как у него, хвост, который было весело ловить. А после — черный от боли взгляд тёти Мэй. — М-гм. Выкинули по обвинению в краже, и за него никто и не подумал заступиться. Ник не рассказывал, что случилось на деле, но… не крал он. А-Сюань тогда и стала жить у нас на постоянке. Мэй-Мэй взяла вторую подработку… С увольнением по статье никуда не устроишься. Вот тогда он и пришел домой с идеей икс. Какие-то распечатки, постоянные общественные работы… Ван Цзебао перекатился с пятки на носок и повернулся к Ибо лицом. Ибо, помедлив, тоже посмотрел на отца, чувствуя подспудную тревогу. — Пожар, на котором он погиб, был на складах у реки. Это быстро замяли, но ты уже и правда взрослый. Ты должен понимать, что в таких играх что люди, что кемономими — всего лишь расходный материал. А дойти до того уровня, когда становишься хотя бы конем или слоном — задачка, стоящая жизней многим тысячам. — И что? — тихо спросил Ибо, вновь отводя взгляд и засовывая руки в задние карманы джинс. Нахохлился. — Жить, как овцы, на убой? Если ничего не делать — ничего и не сделается, ты сам говорил, так почему… — Потому что жить, Ван Ибо. — так же глухо откликнулся Ван Цзебао и с силой хлопнул его по плечу. — Потому что наши дети должны жить. Хаосюань! ОБЕДАТЬ! Пойдём домой, пока мать не прибежала. Ибо застыл на месте, глядя, как во всю прыть мчится по дорожке братец, перескакивая через фишки и выбоины в асфальте. Автоматически присел, позволяя брату запрыгнуть на руки, покружил, и, опустив, подтолкнул в подъезд за отцом. Оглянулся. Двор, в котором прошел его подростковый возраст, был всё тем же: ободранные пятиэтажки, каждой из которых уже давно не помешал бы ремонт. Старые автомобили — служат, и слава Небу. Жить? Или выживать?